Софи Джордан Ночь перед свадьбой

Глава 1

Англия, 1835 год

– Этого не может быть! – Леди Мередит Брукшир в волнении ходила по гостиной, сжимая в кулаке только что доставленное послание.

– Можно мне взглянуть на письмо? – спросила ее тетя, нетерпеливо протягивая руку. – Пока ты его еще не уничтожила.

Мередит посмотрела на смятое в комок письмо и поспешно передала его тете с таким видом, словно это была ядовитая змея. Для нее в этом послании звучал погребальный звон.

Его нашли. Этого нового лорда Брукшира. В письме не говорилось, где его нашли, но было совершенно очевидно, что он скоро свалится им на голову. Как хищник, почуявший новую добычу.

«Вот к чему привела убежденность их поверенных в том, что он умер», – мрачно усмехнулась она. Вопреки своим заверениям они все же занялись его розысками. Проклятые поверенные. Зачем им потребовалось так точно следовать букве закона?

Тетушка Элеонора разгладила письмо, и чем дальше она читала его, тем большее недоумение выражало ее лицо.

– Но, дорогая моя, разве он не умер?

Мередит продолжала ходить по комнате, потирая ладонью лоб, в попытке приостановить начинающуюся головную боль.

– Если это не призрак собирается явиться к нам, то Николас Колфилд жив и здоров и намерен предъявить права на свое наследство. – Она остановилась, осознав совершенно ясно, чем им грозит предстоящий приезд Николаса Колфилда. Разорением. Нищетой. Чувство обреченности тяжелым камнем легло на ее сердце.

Он наверняка выселит из дома вдову своего сводного брата и живущих с ней ее немногочисленных родственников. А что потом? У них не было другой семьи, которая могла бs приютить их. И Эдмунд ничего не оставил ей после своей смерти. Она и не ожидала от него этого, хотя он годами проявлял к ней свое внимание и заботу. К тому же она не предполагала, что ее муж умрет таким молодым. Ему было всего лишь тридцать пять, и он, как она замечала во время их нечастых встреч, выглядел вполне крепким и здоровым.

Она сжала в кулаки опущенные руки.

– Проклятый Эдмунд! Разве мужья не выделяют долю наследства своим женам?

– Не ругайся, дорогая, и не говори об усопших плохо, – упрекнула ее тетушка Элеонора. – Особенно теперь, когда мы разговариваем, а он, без сомнения, испытывает адские муки в преисподней.

Несвойственная тете злость вызвала у Мередит улыбку. Ноздри тетушки Элеоноры трепетали от возмущения.

– После всего, что он заставил тебя пережить, Всемогущий едва ли одарит его благосклонным взглядом на Страшном суде.

– Он ничего не заставлял меня переживать. – Ложь соскользнула с языка Мередит с привычной легкостью. – Он не был жестоким или злым. Он был просто… – Она замолчала, подыскивая подходящее слово. Найдя его, она пожала плечами: – Просто отсутствовал.

– Семь лет! – с жаром напомнила тетка. Ее негодование по поводу его обращения с Мередит было привычным, но все же неприятным.

– Меня вполне устраивал такой образ жизни. – Снова ложь сошла с ее языка. «Образ жизни»? Точнее следовало бы сказать «одиночество». – Многие жены были бы рады избавиться от тяжелого гнета мужей.

– А вот мне он причинил немало страданий. Посмотри на эти ужасные платья. Нехорошо не проявлять милосердия к мертвым, даже к его развращенной душе, но он ответит за эти наши отвратительные платья. – Тетя одернула туго накрахмаленную черную ткань своего траурного платья. – Я не могу целый год носить черное. И уж тем более траур по нему. У меня нет черной шляпки.

Мередит посмотрела на свое платье и нахмурилась. Ее тетя была права. Ничто не могло украсить такие чудовищные платья, и менее всего подходящая шляпка.

Тетушка Элеонора окинула Мередит недовольным взглядом:

– Ты похожа на привидение. У тебя совсем изможденный вид.

Мередит вздохнула и с сожалением дотронулась до щеки, зная, что если бы не рассыпанные по ней веснушки, ее кожа была бы белой как молоко. Черное платье нисколько не мешало ей походить на привидение.

– Мы не в Лондоне. Это Эттингем, – продолжала тетушка Элеонора. – Кто будет осуждать нас, если мы будем носить траур, ну, скажем… три месяца? – Она пожала худеньким плечом. – Все знали, что у тебя был неудачный брак. Никто не осудит нас за маленькое нарушение правил.

– У меня был вполне удачный брак. – Мередит сердито посмотрела на тетю, ей было неприятно ее заявление о том, что «все знали». Если все знали, то только потому, что жалобы тети были известны всему Эттингему.

– Прекрасно! Он до неприличия пренебрежительно относился к тебе.

– Только вы находили это неприличным, – напомнила Мередит, стойко сохраняя спокойствие, чему она научилась за многие годы. Бывали дни, когда она почти верила, что годы пренебрежения не огорчают ее, – это были дни, когда ее тети не было рядом.

– Ужасно. То, как он бросил тебя, просто ужасно! – упорно продолжала тетя с безжалостностью тарана. – Ручаюсь, не этого хотел граф. Может быть, и к лучшему, что старый лорд не дожил до того дня, когда его сын бросил тебя.

– Ну, графа, несомненно, будут наследники, которых он всегда хотел. – Мередит опустилась на диван, безвольно уронив руки. – Только от другого сына.

– Тебе следовало бы родить этих наследников. Если бы Эдмунд был хоть каким-то мужем, у тебя сейчас была бы дюжина младенцев. Даже не вступить в брачные отношения… не консумировать брак…

– Пожалуйста. – Мередит подняла руку, останавливая ее следующие слова. Некоторые воспоминания были слишком горькими, чтобы говорить о них вслух. К таким воспоминаниям относилась и та ночь, когда ее муж отказался выполнить супружеские обязанности и ушел от нее.

– А теперь, когда все хозяйство держалось на тебе, мы отдадим Оук-Ран этому… человеку. – Тетя Элеонора посчитала на пальцах. – Ты управляла домом, слугами, арендаторами, молочной фермой, уборкой урожая…

– Знаю-знаю, – перебила ее Мередит, горячие слезы жгли ее глаза. – Обойдусь без напоминаний. – Она заморгала, стараясь сдержать слезы, готовые политься из глаз. Даже узнав, что Николас Колфилд жив и должен унаследовать все, она сохраняла внешнее спокойствие, словно зеркальную гладь озера. Еще один брошенный камень разбил бы ее хрупкий мир.

Ее сердце обрело в Оук-Ран дом. Она сделала его таким. Она поменяла мебель и изменила ландшафт, и в ее заботливых руках поместье времен елизаветинской эпохи процветало. Она не хотела потерять его. Она не отдаст его без боя. Кроме того, ей надо думать не только о себе. Ей приходилось заботиться о своей тетушке и об отце. И еще о слугах – Мари и Нелсе. Ради них она должна быть сильной, чтобы оберегать их и бороться за их дом.

– Я не отдам Оук-Ран, – поклялась она, обхватив плечи руками. – Должен же быть какой-то выход.

– Лучше бы тебе найти его поскорее, – проворчала тетя, перекладывая бремя своей судьбы на плечи Мередит, как всегда, без малейшего угрызения совести. – У нас нет даже дома приходского священника, куда мы могли бы вернутся.

Мередит вздохнула, начиналась головная боль.

Тетя поднялась с расшитого цветами кресла и легкой походкой подошла к позолоченной каминной полке, напоминая своей худенькой фигуркой элегантный небрежный мазок художника. Она с молниеносной быстротой схватила одну из хрустальных безделушек, во множестве стоявших на полке, и спрятала дорогую вещицу в карман.

– Тетя! – предостерегла ее Мередит и тут же рассмеялась.

Тетушка Элеонора широко распахнула глаза, изображая полную невинность.

– Теперь мы должны заботиться о себе сами, не так ли, моя дорогая?

Тетя всегда умела подбодрить ее. Ведь именно она утешала Мередит, когда та проснулась в холодной брачной постели и резкие слова Эдмунда еще звучали в ее ушах. В то время то, что он так жестоко отверг ее, казалось концом света. То, что сын графа действительно захотел жениться на ней, казалось осуществлением мечты. Обманчивая логика убеждала ее, что Эдмунд любил ее, иначе зачем же он женился на бедной дочери викария?

Ее мысли вернулись к их брачной ночи и испуганно спрятались от воспоминаний – эта кровоточащая рана так и не могла затянуться. Она уже не была восемнадцатилетней наивной девушкой. Она была старше, мудрее и не ожидала, что рыцарь в сияющих доспехах спасет ее.

Опыт научил ее, что мир – жестокое место. Только от мужчин зависело, живет ли она сегодня в роскоши, а завтра – в нищете. Никогда больше она не станет ожидать спасения от мужчины. Никогда больше она не поверит, что любить так просто или по крайней мере так просто для нее. Так пусть ее сердце превратится в твердый камень. Каменное сердце нельзя разбить.

Но оно может испытывать страх.

Страх оказаться зависимой от другого мужчины. Ее судьба находилась теперь в руках человека, который, вероятно, выбросит ее вон без всякого сожаления. Ведь они даже не были родственниками по крови. Николас Колфилд ничем ей не был обязан.

Если бы Мередит должна была содержать только себя, она могла бы наняться в гувернантки или компаньонки к какой-нибудь леди. Но ей надо было думать о других.

Ее отец, да хранит его Господь, становился настоящей обузой, пугал прислугу своим непредсказуемым поведением. Накануне он напал на горничную, когда та меняла белье в его комнате. Он кричал, что она испанская шпионка и явилась сюда, чтобы отравить его. Ее отец всю жизнь увлекался историей, и она давала пищу его безумию. Периодически он воображал, что живет в шестнадцатом столетии и вместе с папскими шпионами подготавливает убийство королевы Елизаветы. Новый граф, несомненно, пожелает избавиться от такого помешанного. Никому не захочется, чтобы полоумный старик бродил по его дому. С тех пор как отец стал таким неуправляемым, многие из слуг уволились. Остались лишь самые стойкие, как Мари и Ниле. Бывшие актеры бродячего театра, они не могли считаться обычными домашними слугами. Они полагались на Мередит, нуждались в ней.

Отчаяние, острое как уксус, росло, угрожая задушить ее. Если бы только она могла получить наследство. Если бы только она могла произвести на свет наследника Эдмунда. Тогда бы им ничего не грозило. Если бы только…

Мередит остановилась и тряхнула головой. Ей всегда хотелось иметь ребенка, но никогда раньше его отсутствие не имело такого значения. Она подошла и встала рядом с тетей перед камином. Облокотившись на позолоченную полку, она подумала вслух:

– Как жаль, что я не могла произвести на свет этого наследника.

Тетя повернулась и, прищурившись, пристально посмотрела на нее. У Мередит закололо затылок. Достав из кармана хрустальную фигурку, тетушка Элеонора осторожно поставила ее обратно на полку, с нежностью погладила ее и с обманчивым спокойствием спросила:

– Когда отправлено это письмо?

– А что?

– Просто любопытно, – задумчиво сказала она, постукивая пальцем по губе. – Каким временем я располагаю до приезда Николаса Колфилда, чтобы успеть распространить приятную новость о том, что моя племянница ожидает ребенка. От покойного графа.

Наступила долгая пауза, затем Мередит заговорила. Она говорила медленно, с трудом произнося каждое слово, словно стараясь образумить слабоумное дитя:

– Это невозможно. Я несколько лет не видела Эдмунда. И мы оба никогда… близко не знали друг друга. – Ее щеки раскраснелись от обсуждения такого деликатного предмета с тетей. – Как это должно быть между мужем и женой.

– Я это знаю. Но больше никто.

Мередит широко раскрыла глаза, до нее дошел смысл сказанного тетушкой.

– О, но вы же не думаете… – Она прижала ладони к пылающим щекам, не в силах произнести и слова.

– У тебя есть идея получше? Какой-то другой способ не оказаться без крыши над головой? Я, например, не смогу жить в нищете.

– Нет-Нет. Но должен же быть другой выход. Мы даже не знаем нового графа. Может быть, он…

– Добр? Великодушен? – Тетя фыркнула самым неподобающим леди образом. – Не думаю. Он родственник Эдмунда. Могу поспорить, что он такой же бессердечный, как и его брат.

– Может быть, он хотя бы позволит нам жить в этом доме, как во вдовьей доле наследства. – Говоря эти слова, она слышала, как неубедительно они звучали. Ни на минуту она не верила в такую милость со стороны брата Эдмунда, когда в самом Эдмунде не нашлось бы и капли сострадания. Кровь есть кровь, ничего не поделаешь.

– Скорее всего он бессердечный, жадный негодяй, который собирается вышвырнуть нас на улицу, – повторяла тетушка Элеонора, и ее пурпурная шляпка без полей подскакивала вверх. – Ты можешь жить с этой ложью, Мередит. Это добрая ложь, если она защитит нас.

Добрая ложь. Невидимая петля обхватила ее грудь и сжала так, что стало трудно дышать.

– Предположим, новый граф ужасен, и предположим, что я последую твоему совету. – Мередит, решив пока не сердить свою тетю, послушно кивнула головой. – И что произойдет, когда он обнаружит, что я только притворяюсь, что жду ребенка? Он бросит меня в тюрьму.

– А как он узнает? Будет осматривать тебя сам?

Мередит сжала руки в кулаки, чтобы сдержаться и вбить в голову тети толику здравого смысла.

– Пожалуйста, послушайте, что вы говорите? Даже с таким ограниченным опытом, как у меня, я все же могу предложить, что в конце концов располневшая женщина должна произвести на свет ребенка. И что тогда?

Тетушка Элеонора села, подобрала брошенное на кресло рукоделие и передернула плечами.

– Ребенка мы найдем.

– Найдем ребенка? – повторила Мередит, изумленно глядя, как тетушка орудует ниткой и иголкой. Ошеломленная, она покачала головой и только спросила:

– Где? На рынке?

– Я уверена, Нелс и Мари смогут помочь. Они очень сообразительны. Конечно, мы должны посвятить их в нашу затею, но им можно доверять. – Она не спускала глаз с Мередит. – Количество сирот в этой стране потрясает. Детские приюты ничем не лучше домов для умалишенных. Подумай, мы могли бы спасти одного несчастного ребенка от такой судьбы. Мы поступим по-христиански.

Наступила очередь Мередит фыркнуть:

– Уверена, за такой поступок Господь поставит звездочки над нашими именами в своей Книге.

Иголка в руке тетушки Элеоноры застыла в воздухе. Она задумалась.

– Мальчик – единственно правильное решение. Он может получить наследство. Девочка же вернет нас в то же положение, в котором мы находимся. – Иголка с ниткой снова задвигались.

Мередит не могла с этим поспорить, как бы расчетливо это ни звучало. Чувствуя, что ее решимость чуть поколебалась, она попыталась выставить еще одно возражение:

– Я ничего не понимаю в детях…

– Глупости. Научишься. Тебе всегда хотелось быть матерью. Вот тебе и шанс. – Тетка содрогнулась, как будто перспектива материнства вызывала у нее отвращение. – Это хорошо, потому что тебе придется все делать самой. Дети устраивают такой беспорядок, особенно мальчики. Тебе придется заняться воспитанием ребенка.

Задача вырастить ребенка не пугала Мередит. Наоборот. У нее теплело на сердце. Однако обман приводил ее в ужас. Но был ли у нее выбор? Или решиться на этот обман, или прожить оставшуюся жизнь в благородной бедности, страдая от всевозрастающих требований ее капризной тетушки и больного отца.

Мередит закрыла глаза, спасаясь от крохотных молоточков, стучавших внутри ее головы по вискам. Словно увлекаемая мощным потоком, она вдруг почувствовала себя очень маленькой и беззащитной. Открыв глаза, она спросила:

– А что, если меня поймают? Попытка обмануть графа, должно быть, заслуживает сурового наказания.

– Глупости, – убежденно сказала тетушка Элеонора, и ее глаза сверкнули. – Кто посмеет допрашивать тебя? Наш план надежен, Мередит.

Затем, словно все уже было решено, тетушка встала и подошла к столу.

– Нам надо написать этому Гримли. Если повезет, он приедет сюда раньше Николаса Колфилда и тебе не придется встречаться с этим ужасным человеком одной. Только представь, как он расстроится, когда узнает, что ему не бывать следующим графом Брукширом. – В глазах тетушки не было и намека на беспокойство. – Надеюсь, он не предрасположен к насилию.

Мурашки пробежали по спине Мередит. Она подумала, на кого обрушится его гнев.

Тетушка Элеонора схватила лист бумаги и положила его на стол. Держа гусиное перо в одной руке, она согнутым пальцем подозвала Мередит:

– Подойди, дорогая. Ты намного лучше меня умеешь писать письма. Тебе придется сочинить это.

Мередит встала и подошла к столу. Затаив дыхание, она долго смотрела на чистый лист бумаги, давая себе время осознать и согласиться с планом своей тетки. План, возникший от отчаяния, план, который навсегда свяжет ее с имениями Брукшира и деньгами, которых ей хватит на всю оставшуюся жизнь. Она снова закрыла глаза, собираясь с силами. Почти все на свете стоило такой гарантии.

Набравшись храбрости, она сжала в дрожавших пальцах перо и, глубоко вздохнув, начала писать. Крохотная искорка надежды пробудилась в глубине ее души, когда кончик пера зацарапал по бумаге. Надежды на обеспеченную жизнь.