"Кольцо обратного времени" - читать интересную книгу автора (Снегов Сергей)

7

Все поначалу казалось легким. Мы умели уничтожать планеты, когда возникала такая необходимость. Подарить аранам кусочек чистого неба было проще. Любой из звездолетов мог сыграть роль космического дворника. Мы могли и всю эскадру бросить на расчистку пыли в скоплении Гибнущих миров. Камагин настаивал именно на этом, маленькие задачи его не удовлетворяли. Он не встретил поддержки. Мы стремились к результатам поскромней. Было решено расчистить пространство вокруг тройной звезды и уходить дальше. "Запустим один из грузовых звездолетов на автоматическую чистку и поднимем на эскадре паруса", – так выразился Олег. Если обратный путь будет пролегать через это же скопление, мы снова присоединим оставленный галактический грузовик к эскадре.

Я и сейчас считаю, что план был хорош. И если он не удался, то не по нашей вине.

Космический дворник назывался "Таран". Одно внушительное название вселяло уверенность, что звездолет со своей задачей справится. МУМ на "Таране" была мощная, точная, почти мгновенного действия: на ней проиграли все возможные варианты неполадок и препятствий, автоматический мозг отлично справился с ними. Я подчеркиваю: возможные варианты. К сожалению, никому не пришло в голову проверить варианты технически невозможные, а именно такой и выпал. Никто из нас не хватал так далеко, чтобы выискивать логические несуразности. Невозможностей безмерно больше, чем реально осуществимого. Абсурд обширней разумного. Реально ходят ногами по земле. А среди невозможных способов – хождение на голове, на руках, на плечах, по воде, по воздуху, в вакууме и еще черт знает какие. Пересчет невозможностей бессмысленней гадания на кофейной гуще. Заниматься таким вздором мы не могли. Все мы крепки задним умом.

Не надо думать, будто мы были так безрассудны, что не допускали и мысли о неожиданностях. Мы считались с наличием неведомых, но мощных сил. Они пока нас не тревожили, но нельзя было ручаться, что и дальше будет так. Наша ошибка была лишь в уверенности, что всякое противодействие будет опираться на законы природы, то есть лежать в рамках логики. Мы считали себя разумом природы. Но природа шире того, что охватывал наш разум. Он обслуживал наши маленькие потребности, устанавливал наши возможности, но не сумел бы обслужить все потребности природы, предугадать все ее возможности.

Я сделал это отступление, чтобы стало яснее, что произошло, когда "Таран", кружась по сужающейся спирали, приблизился к Трем Пыльным Солнцам.

Все совершалось точно по программе. "Таран" превратился в спутника тройной звезды, самую близкую и самую крохотную ее планетку. А затем корабельная МУМ запустила аннигиляторы вещества. Это не был, конечно, острый луч, поражающий противника, аннигиляторы работали "в производственном варианте", как называл его Ромеро. "Таран" описывал эллипсы вокруг Трех Пыльных Солнц, а за ним ширился шлейф новосотворенного пространства, до того чистого, что в нем и красноватое сияние солнц превращалось в серебристо-голубое, каким оно в реальности и было. "Таран" замыкал петлю за петлей вокруг пылающего в три ока центра, постепенно отдаляясь от него, а между ним и солнцами высветлялись дали. Несколько десятков земных лет такого кружения звездолета – и ликующие араны увидят если и не ночные яркие звезды – те останутся по-прежнему смутно-красными, – то сияющие дневные светила. Хоть один уголок в Гибнущих мирах сподобится названия "возрожденный мир"!

Я спустился к дракону, на его лапе сидел Ромеро, у ног Ромеро лежал Мизар. Умный пес еще не пришел в себя после гибели Лусина. Он сторонился нас. Вероятно, он считал, что мы могли бы не допустить гибели его друга и учителя. Даже ворчанием, даже смутной мыслью, на границе возможностей дешифратора, он не разрешил себе попрекнуть нас. Но ходил он теперь только к дракону, тот на Аранию не выползал, его нельзя было обвинить в причастности к катастрофе.

– Все идет хорошо, Бродяга, – сказал я.

– Слишком хорошо, чтобы было хорошо, – отозвался дракон.

– Мне это непонятно – нехорошо, потому что очень хорошо. А тебе, Мизар? – Я погладил пса. – Твой учитель всегда утверждал, что у тебя логическая хватка сильней, чем хватка зубами, и что ты к тому же одарен талантом подлинного реалиста. Мы, люди, пугаемся фантомов, а ты презрительно игнорируешь их, они только похожи на живых, но у них нет теплоты и запаха живого тела, не так ли? Опровергни дракона, Мизар! Бродяга впал в скептицизм.

– Я теперь ни о чем не думаю, кроме Лусина. Я не могу больше рассуждать по-вашему, – печально прорычал Мизар.

Ромеро сказал:

– Дорогой адмирал, вы напрасно нападаете на нашего уважаемого друга Бродягу. В его аргументации есть нечто, заслуживающее внимания. Он ставит себя на место Жестоких богов, которых, возможно, вовсе и нет, и прикидывает, как бы он действовал на их месте. И получается, что бездействие в данном случае – самое сильное действие! Он не напал бы сразу на звездолет-чистильщик, а раньше присмотрелся бы к нему, выяснил его цели и возможности.

Я возразил:

– Вы рассуждаете, будто Жестокие боги – реальность. А это еще надо доказать. Вера аранов мало о чем свидетельствует. Они верили и в существование Матери-Накопительницы молний, а мы поставили автоматический разрядник, и зловещая Мать перестала существовать. Она была даже не призраком, а фикцией. Люди, хотя это тебе неизвестно, Бродяга, верили, что Землю населяют могущественные высшие существа – Зевс, Вотан, Один, Ормузд, Саваоф, Вицлипуцли, Ваал. Они их видели, беседовали с ними, получали от них строгие наставления и ценные указания, сообразовывали с их велениями свою жизнь, а их не было. Они были менее реальны, чем наши фантомы, в тех все же есть какой-то вещественный злемент. Боги же – слова, мечта, фантазия! И замечу тебе, Бродяга, далеко не самая фантастичная из человеческих фантазий.

Мы с Ромеро пошли в обсервационный зал. "Таран" наблюдался отлично. Очень изящен был его стремительный полет среди желтой пыли, окутывавшей тройную звезду, – чистый простор, создаваемый звездолетом, походил на туннель, только непрерывно расширяющийся. Ромеро первый заметил неполадки с "Тараном", МУМ о них объявила минутой позже. Звездолет вдруг заметался, он был похож теперь не на галактический корабль, а на ящерицу, у которой оторвали голову – тело уже мертво, но еще судорожно бьется, оно еще кажется полным энергии. А затем звездолет замер. Аннигиляторы перестали вычерпывать пыль, расширяющиеся круги превратились в мертвый кеплеровский эллипс. Больше не было могучего космического корабля, вольно меняющего структуру пространства. Был астероид, безжизненный кусок материи – крохотная планетка в космосе.

Олег вызвал меня к себе. На "Таране" остановились не только аннигиляторы, но и приборы связи. Он не откликался на позывные.

– Надо выслать буксир, – хмуро сказал Олег.

Ближе всех к "Тарану" находился "Овен". Олег велел Петри привести потерявший ход корабль. Вскоре оба звездолета подошли к "Козерогу". "Таран", превратившийся в кусок космического вещества, вел себя как простое космическое вещество – покорно двигался в клещах буксирных полей, послушно отвечал на их импульсы. К звездолету прикрепили ремонтную камеру и прорезали в корпусе лаз. Петри сам доставил на "Козерог" демонтированную МУМ, по виду целую – ни один контакт не поврежден, нигде ни царапины, и сердце машины – крупный нептуниан – сверкал прежним глубоким зеленоватым блеском: великолепный кристалл, один из лучших, какие мне приходилось видеть.

– МУМ работает, – сказал Петри. – Она только несет околесицу, порет чепуху... не знаю, какие еще подобрать выражения!

МУМ установили на испытательном стенде. Эллон с Ириной проверяли отказавший машинный мозг. Я уже говорил, что Эллона нелегко удивить, а когда он удивляется, то старается это не показывать. На этот раз он не скрывал удивления.

– Адмирал, я поражен! Защитные поля, предохраняющие МУМ, не пробиты, не деформированы, даже не задеты. Она разладилась сама. Внутри схемы возникли неполадки, внутри, адмирал, я исключаю внешние силы. Но и внутри повреждений нет. С такой диковинкой я еще не встречался. Буду проверять отдельно каждую часть схемы.

– Да, проверяйте, – сказал я и пошел к дракону.

Бродяга коротал время с Мизаром.

– Бродяга, – сказал я, – ты лучше нас знаешь природу пространства. Послушай внимательно. На "Таране" вышла из строя МУМ. На нее не действовали внешние силы, никаких сил не возникало внутри. Иначе говоря, в пространстве, через которое вместе с кораблем мчалась МУМ, не произошло ничего. Ты меня понимаешь, Бродяга? Не могло ли воздействовать на корабельный мозг само пространство? Не могло ли всегда пассивное пространство, носитель полей, волн и частиц, вдруг стать активным?

– Я не могу ответить на твой вопрос, – признался дракон. – Я имел дело с пассивным пространством. Я его скручивал и выпрямлял, сгущал и разрежал. Оно способно порождать собственные волны, которые вы называете волнами пространства, его можно превратить в вещество, вещество можно преобразовать в пространство. Все это так. И все-таки пространство пассивно. Оно воздействует на тела только посредством возникающих в нем сил.

– И я так думаю. Теперь посоветуемся с Оаном. Двенадцатиногий мыслитель глубже нашего проник в тайны местного мира, пусть он поделится с нами.

Оан явился вместе с Орланом и Грацием. И демиургу, и галакту тоже захотелось посоветоваться с араном.

Я не успел задать своих вопросов: к дракону пришли Эллон и Олег. Эллон показал диаграмму испытаний МУМ.

– Адмирал, ручаюсь, тебе еще не приходилось встречаться с чем-нибудь похожим! МУМ на "Таране" разладилась не физически, а логически. Она переставляет причины и следствия. Следствие у нее идет раньше причины. Убедись сам.

С тяжелым чувством я рассматривал диаграмму. Следствие не могло возникнуть до причины. Дождь не прольется до того, как соберутся тучи. Ребенок не родится раньше, чем встретятся будущие отец и мать. Шишка на лбу не вскочит до удара. А здесь была именно такая картина. Здесь дождь шел без туч, – ребенок появлялся без матери и отца, шишка вскакивала на лбу до удара. Эллон послал извне импульс. МУМ отвечала замыканием цепи, потом принимала импульс извне. Можно было лишь удивляться, что свихнувшаяся машина не взорвала корабль. В трюмах галактического грузовика хранилось достаточно активного вещества, при неправильной команде все оно могло превратиться в подожженную взрывчатку.

Я спросил Оана:

– Ты можешь разъяснить эту чертовщину?

– Никакой чертовщины, – быстро ответил он. – Ваша машина заболела. У нее рак времени.

– Заболела? Рак времени?

– Да, заболела. Время разорвалось внутри машины. Одни ее ячейки в прошлом, другие в настоящем, а третьи вынеслись в будущее. Она не сумеет выполнить никакой программы. Рак времени – самая тяжелая болезнь нашего мира.

– Не может ли эта болезнь поразить и нас? – спросил Орлан. Он так вжал голову в плечи, что одни глаза выступали наружу.

– Поразит и вас, если того пожелают Жестокие боги! – уверенно предсказал Оан. – Вот почему я пытался найти выход в иное время. Вы могущественны, вам может повезти больше, чем мне. Но лучше вам уходить отсюда. Жестокие боги долго не замечали вас. Но сейчас они взглянули на вас. У них недоброе око.

Он говорил о том, что Жестокие боги наконец воззрились на нас недобрым оком, а я – в который раз – рассматривал его самого. Мне вдруг почудилось, что вижу его впервые. Я, вероятно, до сих пор недостаточно вдумывался в его облик. Оан тихо покачивался на двенадцати мощных, быстрых, легких ногах, каждая содержала восемь сочленений... А на бронированном жесткой кожей теле возвышалась небольшая голова со странными волосами -не то змеями, не то руками: он мог не только хватать, но и рвать, и присасываться ими. Два нижних глаза просто глядели, обыкновенные глаза, темные, с поволокой, такие же, как у меня, Труба, дракона, даже у Орлана с Грацием. А третий глаз, над ними, не глядел, а пронзал глубоким сиянием, он излучал, а не принимал чужие лучи, этим глазом Оан и внедрял в наши головы свои мысли – и я невольно сжался, так его мысли были грозны! У Оана было недоброе око...