"Выжжено" - читать интересную книгу автора (Эшбах Андреас)

Глава 21

Со времени обнаружения нефти пресса охотилась за ними, как за какими-нибудь поп-звёздами. Это было очень обременительно. Из дома стало невозможно выйти, даже чтобы купить обручальное кольцо. Маркус позвонил, в конце концов, одному именитому ювелиру с Пятой авеню и обрисовал ему свои трудности.

– Не проблема, – тотчас ответил тот, – мы с удовольствием придём к вам домой с целой коллекцией.

Маркус оглядел помещение, которое так и не стало его домом, а теперь уже и не станет: захудалая меблированная двухкомнатная квартира с капающими кондиционерами на окнах, с видом на кирпичную стену соседнего здания и запахом помойки, проникавшим из переулка. Кухонный уголок, которому было как минимум лет двадцать, с газовой плитой, питающейся от баллона, и хрипящим холодильником. Эми-Ли не ночевала здесь ни разу.

– Лучше я сам к вам приду, – сказал он. – Нельзя ли устроить это как-то незаметно?

Это тоже не составило проблемы. В магазине был задний вход, ведущий в отдельное помещение, холодное, старомодное, облицованное тиком. Там царила тишина и стоял стерильный запах. Кольца, которые выложили перед ним, на взгляд Маркуса, казались более или менее одинаковыми, и все были невероятно дорогие. Пожалуй, ни одно из них он не мог себе позволить. Он давно перестал следить за состоянием своего банковского счёта, но знал, что с тех пор, как повстречал Блока и Эми-Ли, тратил денег больше, чем их на счёт поступало. Существенно больше. Жизнь, которую он вёл, была возможна лишь потому, что у него был тыл в виде наследства родителей; но сколько от этого наследства ещё оставалось, он даже не хотел знать. Жизнь-то идёт сейчас! И другого времени не будет.

Он склонялся над элегантными футлярчиками, разглядывал бриллианты, оправы, огранку и чувствовал при этом, как всё его воспитание протестует и взывает: «Экономь! Ты не знаешь, что ждёт тебя впереди!» Эта часть его существа никак не могла справиться с пониманием того, что он находится в центре неслыханного преображения своей жизни. В этом плане он был сформирован бедностью, в которой его родители провели большую часть жизни. От них он перенял привычку со страхом цепляться за то, что имеешь.

А ведь при этом он добился своего! Пройдёт несколько месяцев – и суммы, которые ему здесь называют тоном сдержанного пренебрежения, будут вызывать у него лишь улыбку. Приготовления к выходу на биржу шли полным ходом, не пройдёт и года, как он будет миллиардером. Хотя бы на бумаге, поскольку отдельный параграф договора разрешал ему покупку акций самое раннее через три года. А до того времени ему придётся довольствоваться жалованьем, которое, конечно, тоже в ближайшее время существенно повысится.

И он хотел жениться на Эми-Ли. А почему нет? Они с ума сходили друг от друга и были созданы друг для друга. Союзники в проекте извлечения из жизни максимума – счастья, удовольствия, успеха.

Кроме того, это имело приятный побочный эффект: раз и навсегда закрыть вопрос права пребывания в США. К его досаде, вся теперешняя шумиха не произвела на Службу иммиграции и натурализации никакого впечатления: знаменит ты или нет, здесь роли не играло. У них были свои правила, и они железно придерживались их.

Одно из этих правил и гласило, что Маркус сразу после женитьбы на американской гражданке может претендовать на Green Card. А через пять лет – на гражданство.

Эми-Ли, правда, отнеслась к этому не так, как он себе представлял.

Он пригласил её в «La Grenouille». Этот ресторан он выбрал потому, что оба его зала были романтично оформлены шёлковыми световыми ширмами и обставлены бархатными красными креслами, а также до потолка украшены цветами. Они ели равиоли с омарами, спинку ягнёнка, а на десерт заказали тёплый, нежно-горький шоколадный торт, которым славился этот ресторан, и когда эспрессо уже стоял на столе, Маркус, по его мнению, ловко повернул разговор так, что оказалось уместным и естественным протянуть ей футлярчик с кольцом от Картье и попросить её выйти за него замуж.

Но она смотрела на это кольцо изумлённо, почти потрясенно. Так принимают весть о смерти близкого друга.

– Что? – спросил Маркус, вдруг испугавшись, что она уже замужем и просто не говорила ему об этом.

– Это для меня… – тихо сказала Эми-Ли, – немного неожиданно.

– И всё-таки?

Она взяла футлярчик, повертела, посмотрела на кольцо и защёлкнула крышку – с глухим звуком, который странным образом навёл Маркуса на мысль об ударе топором.

– Я ничего не могу ответить, – продолжила она. – Это не так просто. Сначала ты должен познакомиться с моим отцом.

– О'кей, – сказал Маркус. – Какие проблемы?

Мать Эми-Ли умерла, когда дочери было шесть лет, от болезни настолько редкой, что её случай вошёл в медицинскую литературу.

– Но он, ты знаешь, чересчур… китайский, – добавила она.

– Просто скажи, где и когда.

– Сначала я должна позвонить ему. – Она открыла коробочку, вынула кольцо, примерила его. Оно подошло. Естественно. Потому что Маркус предварительно измерил маленькое серебряное колечко, которое она иногда надевала и которое однажды оставила лежать на полочке в ванной комнате.

Она подняла на него взгляд и наконец улыбнулась.

– Ты опасный мужчина, Марк.

Маркус вспомнил: Эми-Ли упоминала как-то, что её отец живёт где-то на западе США. Поэтому он не удивился, когда несколько дней спустя они поставили свои дорожные сумки в багажник его машины и поехали в аэропорт. Он был озабочен, так ли на нём сидит костюм и в порядке ли стрижка. Он специально сходил к дорогому парикмахеру. Никогда не помешает произвести благоприятное впечатление приличным видом; будущий тесть придаёт этому значение, независимо от его происхождения.

– Ты мог бы купить себе и новую машину, – сказала Эми-Ли, когда они выехали из подземного гаража и ждали просвета в уличном движении.

– Как только руки дойдут, – ответил Маркус.

Правда состояла в том, что он уже подумывал об этом, но ещё не чувствовал достаточной уверенности. Его машина казалась ему чем-то вроде талисмана: с тех пор как она у него появилась, дела его постоянно шли в гору. Зачем же сейчас рисковать этим? Тем более что машина бегала безупречно, если не считать известных недостатков, с которыми он научился жить.

– В другую сторону, – сказала Эми-Ли, когда он собирался повернуть на Квинс.

– Почему? – Он кивнул на табличку, которая указывала направление в сторону аэропорта «La Guardia». – Я знаю дорогу, поверь мне.

– Эту нет. Езжай через туннель Линкольна. Нам надо в Нью-Джерси, в аэропорт «Teterboro».

– Никогда о таком не слыхал, – ответил Маркус, но послушно повернул.

«Teterboro» оказался маленьким аэропортом – по нью-йоркским меркам, конечно. Не успели они войти в зал, как к ним подошёл азиат в нарядной серой униформе и сказал:

– Добрый день, мисс Ванг.

Эми-Ли просияла улыбкой.

– Привет, Ксяо. Как дела? Это Марк.

Мужчина обозначил короткий поклон, что было совершенно непривычно.

– Очень приятно, мистер Марк. Меня зовут Лунг Ксяо. Я ваш пилот.

Маркус уставился на него как на привидение.

– Наш пилот?

Аэропорт «Teteboro», как оказалось, предназначался в основном для частных самолётов. Не успел Маркус до конца осознать, что это будет за полёт, как Ксяо уже подхватил их багаж и повёл их к маленькому электромобилю, состоящему в основном из стекла, как «папа-мобиль» Иоанна Павла II, и они тут же поехали на нём по лётному полю, мимо множества роскошных маленьких самолётов: «Lear-Jets», «Falcons», «Challengers», «Hawkers», «Citations», «Gulfstreams». Маркус не успел заметить, какой марки был тот самолёт, в который они поднялись, но пахло в нём кожей – и деньгами, большими деньгами. Кресла, подголовники и края стола были обтянуты жёлтой и светло-коричневой кожей. Все выключатели, ручки и лампы были позолоченные. На передней стенке висел огромный плоскоэкранный телевизор. Тут было телефонное устройство со спутниковым приёмом, факсовый аппарат и подключение к Интернету. Бар и бортовая кухня. И было невероятно просторно.

– Боже мой! – ахнул Марк. – Сколько же стоит такая вещь?

– Сорок пять миллионов долларов, – спокойно ответила Эми-Ли.

– И она принадлежит твоему отцу?

– У него их шесть. Этот – самый маленький.

Маркус почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Боже правый! А он-то думал, что произведёт на неё впечатление своей фирмой, своим успехом, своей карьерой. Хорошенькая молоденькая штучка из отдела инвестиций «First Atlantic Bank». В горле у него засвербело, и он закашлялся.

– Судя по всему, отец у тебя человек не бедный.

– В списке богатейших людей США он всё время кочует где-то между тридцатым и тридцать пятым номером.

Маркус поднял брови.

– Ванг? Не тот ли это Ванг, который производил компьютеры?

– Нет, он не тот Ванг, который производил компьютеры. – Судя по тону, ей уже тысячу раз приходилось отвечать на этот вопрос.

«В любом случае она – единственный ребёнок», – пронеслось у него в голове. Когда-то она унаследует всё: шесть частных самолётов, а к ним всё остальное. Не удивительно, что она относится с таким недоверием, когда ей делают предложение.

Маркус опустился в широкое кресло, потеряв интерес к остальному миру.

– Этого я не знал. Честно, я понятия не имел.

Эми-Ли нагнулась к нему с загадочной улыбкой, поцеловала в губы и сказала:

– Я знаю.

Где-то под ними раздался глухой рёв запущенных турбин. Голос пилота из громкоговорителя оповестил их, что получено разрешение на взлёт через десять минут. Потом загорелось табло: «Не курить», «Пристегните ремни».

– Не хватает только стюардессы, – попытался пошутить Маркус.

– Обычно есть и стюардесса, но я предпочитаю летать без них, – ответила на это Эми-Ли со всей серьёзностью. Она встала. – Чего бы ты хотел выпить?

Маркус заморгал.

– Что я хочу выпить? Понятия не имею. Колу. – Самолёт пришёл в движение. Маркус предпочёл остаться сидеть.

Эми-Ли, напротив, двигалась с полной естественностью. Она скрылась в маленьком камбузе в носу самолёта, сразу за кабиной пилота, и вышла оттуда с колой и минеральной водой. Сквозь иллюминатор Маркус видел, что они уже стоят в очереди перед взлётной полосой, в очень короткой очереди, и ему стало спокойнее, когда Эми-Ли наконец тоже села и пристегнулась.

Один глоток, чтобы стакан не был таким полным, – и он снова поставил его в держатель. Турбины взревели на полную мощность, машина понеслась по взлётной полосе, оторвалась и стала быстро подниматься вверх. Снаружи проносились клочья облаков, потом стало светлее, ярче, ослепительнее. Наконец табло погасло, и самолёт перешёл в горизонтальное положение.

Маркус снова взял стакан, отпил ещё немного.

– Вау. – Он огляделся, пытаясь привыкнуть к тому, что всё это происходит с ним на самом деле. Взгляд его остановился на большом экране телевизора. – А теперь? Теперь мы можем выбрать себе какой-нибудь фильм, нет?

Эми-Ли встала.

– Идём. – Она взяла его за руку, потянула назад по коридору, который, как он считал, мог вести к туалетам. Однако самолёт оказался длиннее, чем он думал; раздвижная дверь привела их в спальню с овальной кроватью, обшитой по периметру серой кожей и застеленной свежим, душистым бельём.

Эми-Ли закрыла дверь и заперла её изнутри.

– Я хочу, – сказала она, расстёгивая его рубашку, – чтобы ты взял меня здесь. Сейчас. На этой кровати. На высоте восьми миль.

«Eight Miles High». Её любимая песня.

«Мне это снится», – думал Маркус, когда они раздевались. «Я сплю», – думал он, пока в нём нарастало возбуждение, небывалое, невиданное возбуждение, которое было связано скорее не с Эми-Ли, а почти исключительно с ситуацией, в которой они находились. Агрегаты самолёта прокачивали по трубкам авиационный керосин; его сердце прокачивало по жилам кровь, насыщенную адреналином. Машина скользила по небу; он скользил по её телу. Керосин сгорал в турбинах и растворялся в атмосфере; он сгорал в её лоне и пропадал в её объятиях. «Я сплю», – думал Маркус, пока не потерял способность думать.

– Посмотри в окно! – крикнула Эми-Ли, когда он был уже на грани. – В окно! – Она взяла в ладони его голову, отвела её вверх от себя, и его взгляд сквозь иллюминатор упал на бесконечную даль, на сверкающие облака, на свет неземной интенсивности.

На мир, который принадлежал ему. Он кончил, содрогаясь от мысли, которая была похожа на победный крик: «Вот оно! Я сделал это!»

Маркус в купальном халате медленно пересёк фойе больницы и вышел мимо перегородки охранника наружу. Охранник не поднял головы. Перед ним стоял телевизор с чёрно-белым экраном, шёл какой-то скучный сериал.

Снаружи уже темнело, и Маркус вдохнул морозный воздух. Он делал это уже с неделю: вечерами, когда кончалось официальное время посещений и снова воцарялся покой, Маркус выходил прогуляться ещё раз по больничному парку.

Сегодня он направился по дорожке, проходившей под окном его палаты. Перед кустами, затемнявшими первый этаж – там были складские помещения, – он остановился и посмотрел на часы. Всё по графику.

Не смотрит ли кто сюда? Нет, вокруг ни души. Маркус нагнулся и достал дорожную сумку, которую перед этим выбросил сверху в кусты. Всё по плану. Теперь главное – сохранять спокойствие.

Чуть дальше располагался уголок со скамьями, летом наверняка уютный. Сейчас, осенью, тут никого не было, зато кирпичная стена хорошо защищала от посторонних глаз. Маркус освободился из своего халата, под которым – чего не должен был заметить охранник, – находилась уличная одежда, и засунул халат за скамью. Эту серо-зелёную вещь он и без того всегда терпеть не мог.

Было полседьмого, когда он пришёл на условленное место. Такси уже дожидалось; шофёр, казалось, испытал облегчение, что пассажир действительно появился. У него были усы, которые придавали ему прямо-таки анатолийский вид, однако шофёр спросил с натуральным мягким гессенским акцентом:

– Ну, и куда поедем?

– К станции S-бана.

– Всё понял.

Наверное, это он и есть, думала Доротея, этот холодный северо-западный ветер, о котором их предупреждали. Он набегал на дом порывами, и всякий раз казалось, будто некий титан бьёт по стенам огромным мешком овса. Во всех окнах и трубах свистело и завывало – казалось, ветер досадовал, что не может сдуть этот дом с горы.

И как нарочно именно теперь приходилось сокращать отопление до возможного минимума. Может, удастся растянуть остатки топлива, пока не минует кризис и цены не опустятся до человеческого уровня. Отопление бассейна они отключили; вода уже имела такой странный вид, будто вот-вот замёрзнет. Юлиан и его друзья переносили утрату стойко; с типичной для детей креативностью они открыли новую площадку для игр – сводчатый подвал. Они играли там в «шайку контрабандистов» – возможно, под воздействием книги, которую Доротея подарила сыну на день рождения.

Но до чего же быстро выстывал дом, как только пытались хоть чуть-чуть уменьшить расход топлива! Доротея уже не снимала свой самый тёплый пуловер и всё равно целый день мёрзла; а что будет, когда наступит настоящая зима? Та первая половина дня, которую она проводила в магазине, была для неё спасением. Старое здание стояло в защищенном месте, и маленькой угольной печи, походившей на музейный экспонат, действительно хватало, чтобы довести весь торговый зал до приятной температуры. Здесь она могла как следует согреться, чтобы запастись теплом на весь остаток дня в её собственном доме на горе.

К сожалению, в этом состоял единственный положительный аспект её предприятия. Когда она сидела за кухонным столом, раскрыв журнал, в котором вела бухгалтерию своего магазина, трудно было отделаться от чувства, что она совершила гигантскую глупость.

Торговля шла плохо. И даже это слово ещё сильно приукрашивало положение. В день открытия магазина – в понедельник – пришло всего лишь несколько человек: посмотреть да забрать свой пакетик макаронных изделий – 125 граммов швабских клёцек с высоким содержанием яиц, – по рекламному купону, напечатанному на каждой листовке. Во вторник пришла одна-единственная женщина, она купила шесть яиц.

Сегодня вообще никто не пришёл. Ей пришлось выбросить увядший салат, подпорченные томаты и засохший хлеб.

Магазин был убыточным, это факт. Бездушные специалисты из больших сетей розничной торговли были безусловно правы: деревне магазин не потянуть. Горько было признаться себе в этом. Даже если Доротея как можно скорее выйдет из этого бизнеса, деньги всё равно уже потеряны. Хорошо ещё, что в договоре аренды магазина она хотя бы настояла на своём праве в любой момент его расторгнуть; кто-то рассказывал ей, что для недвижимости, используемой в производственных целях, такого права у арендаторов обычно не бывает.

Она отложила свой бухгалтерский журнал, заслышав, что приехал Вернер. И свои мрачные мысли тоже припрятала поглубже. У Вернера своих забот хватает, а продержит она магазин на день больше или на день меньше – это погоды не сделает.

– Удушить! – воскликнул Вернер, ворвавшись в дом, предельно взвинченный. – Поубивал бы всех!

– Кого? – спросила Доротея. Она никогда не понимала до конца всего многообразия конфликтов, о которых Вернер ей рассказывал.

– Этих, из бюджетного комитета. Зарабатывают все по сто тысяч евро, а нос задирают ещё выше зарплат, и знаешь, что они говорят по поводу растущих цен на горючее? Да это же прекрасно! Дескать, меньше будут ездить, и на дорогах станет свободнее. И эти люди принимают решения в мировом концерне, уму непостижимо! – Он достал из кармана свой мобильник и свирепым жестом отключил его. – Всё, я вне зоны доступа. На сегодня хватит. А про завтрашний день и думать не хочу.

Словно услышав его, тут же зазвонил телефон в холле. У Вернера обмякли плечи, он поднял на жену тюлений взгляд, какой у него бывал, когда ему действительно было совсем уж плохо.

– Пожалуйста, Доро, подойди, а? И если это с работы, то меня нет дома. Я сейчас могу только нагрубить.

Но звонок был вовсе не с работы, а от Фридера. Он хотел знать, не объявлялся ли у неё Маркус.

– Маркус? – повторила Доротея. – Нет, а что?

– Он пропал из больницы. Они считают, что он сбежал.

– Сбежал?

Фридер покорно вздохнул, запасаясь терпением.

– Могу тебе сказать только то, что услышал сам. Ночная сестра нашла палату Маркуса пустой. Она бы и не спохватилась, ведь он уже ходячий, но что-то ей понадобилось в шкафу, а там лежала записка: «Большое спасибо за всё», – и рядом купюра в 100 евро. После этого она поставила в известность главного врача, а тот – меня.

Доротея помотала головой – частью потому, что Вернер задавал ей жестами вопросы, которых она не могла понять и которые к тому же сейчас мешали ей.

– Но с какой бы стати Маркусу сбегать?

– Понятия не имею, – сказал Фридер. – Далеко-то он и не уйдёт без паспорта; а паспорт его в прокуратуре. Он тебе ничего не говорил? Ни на что не намекал? А что он сказал, для чего ему деньги?

– Какие деньги?

– Ну, эти сто евро, например. Он не у тебя их взял?

– Нет. Денег он у меня не брал. – Доротея вспомнила про мобильный телефон, который она устроила для Маркуса. Было ли это как-то связано со всей этой историей? Или она только всё усложнит, если сейчас расскажет об этом Фридеру? Она не знала. Слишком много всего навалилось; слишком много.

– Интересно, – хмыкнул Фридер. Это было для него типично. – Как бы то ни было, в пятницу я туда съезжу; я так и так собирался. Может, к тому времени что-то прояснится. Если он объявится, дай мне знать, хорошо?

– Да, – сказала Доротея. – Обязательно.

Она повесила трубку с нехорошим чувством. Всё одно к одному.

В 11 часов Маркус сел на поезд, идущий в Роттердам. Билет он купил в предыдущем поезде у кондуктора, который его, может, вспомнит, а может, и нет. Скорее нет, поскольку вспоминать особо не о чем.

S-баном он добрался до Франкфурта, оттуда поехал в Дортмунд, а дальше в Фенло, что на границе Нидерландов. Поезд эту границу, должно быть, уже пересёк: язык на щитах и табличках, которые были видны из окна, уже сменился на голландский.

Раскрылась дверь, ведущая в соседний вагон. Пограничная служба. Двое голландцев и двое немцев, тихо беседуя между собой по-английски, шли по проходу и оглядывали пассажиров.

Маркус полез в дорожную сумку и достал свой дневник с металлическими корочками. В тусклом освещении вагона цифры комбинационного замка едва виднелись, и ему понадобилось некоторое время, чтобы наконец открыть замок. Эта книжица когда-то действительно была задумана как дневник, но теперь в середине блока бледно-линованной бумаги зияла прямоугольная дыра, которую Маркус сам тщательно вырезал бритвенным лезвием. В ней лежали банкноты по сто евро, всего восемь тысяч: последняя часть денег, унаследованных от отца. Кроме того, заграничный паспорт и водительские права. И то и другое – дубликаты.

Обзавестись в своё время дубликатом прав ему не составило труда: достаточно было заявить о потере старых. С заграничным паспортом было сложнее. Кто-то рассказал ему однажды, что можно законно получить два паспорта, если убедительно заверишь их, что собираешься ездить как в Израиль, так и в любую арабскую страну: поскольку человеку, скорее всего, откажут во въезде, если в паспорте уже стоит израильская виза, то органы идут навстречу и по заявлению выдают второй паспорт.

Маркус решил попробовать этот способ, – и надо же, он сработал. Так появился этот, как он его называл, подстраховочный комплект. Это была чистая блажь, и он уже вообще забыл об этом комплекте. А вспомнил, лишь спросив себя, где же может быть его запасной паспорт. Этот был ещё нетронутым, правда, срок его действия истекал через семь месяцев. Как раз достаточно для того, что он задумал.

Пограничный контроль не заинтересовался ни им, ни его паспортом. Они проверили пожилую темнокожую женщину и с виду опустившегося, худого мужчину с неопрятной бородой, который вскоре после этого сошёл.

За полночь прибыли на Центральный вокзал Роттердама. В привокзальном отеле ещё были свободные комнаты – к счастью, поскольку он очень устал и чувствовал себя полумёртвым. Последние недели он слишком долго лежал и находился совсем не в форме.

Мысль, что побег был несколько преждевременным, он просто отгонял от себя.

Здесь тоже никто не спросил его паспорт. При вселении его попросили заполнить бланк, и он, повинуясь импульсу, написал в графе «Имя»: ЧАРЛЬЗ ТАГГАРД. В этом был свой умысел. Сигнал. Даже пусть этот сигнал и некому было воспринять.

В комнате он достал мобильный телефон и сделал последний, самый тяжёлый звонок, который всё равно надо было сделать. Всю поездку он подбирал нужные слова и доводы и мысленно провёл этот разговор добрую дюжину раз.

Но по этому номеру никто не ответил. На это Маркус никак не рассчитывал. Он не знал, что это может значить, но уж точно ничего хорошего.