Постулат первый. Цель революции — дать свободу советскому человеку и установить демократический строй

Сразу заметим: понятия "свобода" и "демократия" были приняты на веру, без изложения их смысла. Интеллигенция отмахнулась от философов, переживших опыт первых революций.

Собственное же понимание демократии и свободы интеллигенцией выглядит поистине жалким. Любая культура есть многомерный мир, каждой своей гранью ограничивающий свободы человека. Поэтому всякое скачкообразное изменение содержания категории свободы вызывает потрясение здания культуры.

Очевидно, что смысл свободы сложен, определяется всем культурным контекстом. Разве все равно, идет ли речь о свободе Степана Разина или Томаса Джефферсона (который умер крупным рабовладельцем), о свободе Достоевского или фон Хайека? Бороться за какую свободу присягали наши м.н.с.? За свободу от чего? Ведь абсолютной свободы не существует, в любом обществе человек ограничен структурами, нормами — просто они в разных культурах различны. Но эти вопросы не вставали — интеллигенция буквально мечтала о свободе червяка, не ограниченного никаким скелетом. В статье "Патология цивилизации и свобода культуры" (1974) Конрад Лоренц писал: "Функция всех структур — сохранять форму и служить опорой — требует, по определению, в известной мере пожертвовать свободой. Можно привести такой пример: червяк может согнуть свое тело в любом месте, где пожелает, в то время как мы, люди, можем совершать движения только в суставах. Но мы можем выпрямиться, встав на ноги — а червяк не может".

Лишь мельком отметим и потом отставим грустную тему: представления нашей интеллигенции о свободе оказались предельно пошлы и глупы. Никаких размышлений о структуре несвободы, о ее фундаментальных и вторичных элементах не было. Ломая советский порядок и создавая хаос, интеллигенция, как кролик, лезла в ловушку самой примитивной и хамской несвободы. Вспомним, что в 1988 г. большая часть интеллигенции посчитала самым важным событием года акт свободы — "снятие лимитов на подписку". Этому мелкому акту было придано эпохальное значение. Что же получил средний интеллигент в итоге?

Напомню молодым: при дешевых ценах в СССР были лимиты на подписку газет и журналов, квоты давались по предприятиям, иногда люди тянули жребий. Для интеллигенции это было символом тоталитарного гнета. Хотя средняя культурная семья выписывала 3-4 газеты и 2-3 толстых журнала.1 Сама "Литературная газета" выходила тиражом в 5 млн. экземпляров! Убив "тоталитаризм", интеллигенция доверила режиму чисто рыночными средствами наложить такие лимиты на подписку, что на 1997 г. ЛГ имеет лишь 30 тыс. подписчиков! Демократические журналы выходят лишь благодаря фонду Сороса, тираж "Нового мира" упал с 2,7 млн. в советское время до 15 тыс. в 1997 г. И никакого гнета в этом интеллигенция не видит.

Из этого мелкого факта видно, что важным истоком культурного кризиса было расщепление сознания интеллигенции, изначально созданное перестройкой: добиваясь свободы на определенном поле ("свободная подписка"), интеллигенция здесь же и моментально "производила" несвободу колоссальных масштабов.

Борцы за свободу быстро сбросили тесную маску антисталинизма. Противником была объявлена несвобода, якобы изначально присущая России — "тысячелетней рабе". Поразительно, как легко внедряется в сознание самая плоская, уже почти пошлая трактовка западной свободы. Историк из эмиграции "второй волны" Н.И.Ульянов пишет о "прогрессивной галерке": "Она всегда полагала, что на Западе и цари либеральнее, и полиция добрее, и реакция — не реакция".

Но разве не буквально то же самое мы читаем сегодня? Вот советник Ельцина философ А.И.Ракитов излагает "особые нормы и стандарты, лежащие в основе российской цивилизации". Здесь весь набор отрицательных "имперских" качеств: "ложь, клевета, преступление и т.д. оправданы и нравственны, если они подчинены сверхзадаче государства, т.е. укреплению военного могущества и расширению территории". Как обычно, поминается Иван Грозный и тираны помельче — и подчеркивается, что их патологическая жестокость была не аномалией, а имманентно присущим России качеством: "Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бесправии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного механизма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античеловечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты деятельности фундаментально отличались от своих аналогов в других современных европейских цивилизациях".

В какую же сторону отличались эти стандарты? Наша демократическая интеллигенция уверена, что по сравнению с Европой Россия Ивана Грозного была чуть ли не людоедской страной, где кровь лилась рекой. И это убеждение — символ веры, его не поколебать никакими разумными доводами. Если Ракитову сказать, что за 37 лет царствования Грозного было казнено около 3-4 тысяч человек — гораздо меньше, чем за одну только ночь в Париже тех же лет (называют 12 тыс.), он не возразит, но его убеждение нисколько не поколеблется. Нисколько не смутится он, если напомнить, что в тот же период в Нидерландах было казнено около 100 тысяч человек. Все это он знает, но не может отказаться от сугубо религиозной уверенности в том, что Россия — изначальная "империя зла". Все его мироощущение рухнет, если будет поколеблена эта вера.

На симпозиуме в Гарварде видный философ из Москвы вещал: "Над культуpой России цаpила идеологическая власть догматического пpавославия… Все это сопpовождалось pелигиозной нетеpпимостью, цеpковным консеpватизмом и вpаждебностью к pационалистическому Западу… Несколько лидеpов еpеси были сожжены в 1504 г.". И это — в сpавнении с сожжением миллиона "ведьм" в пеpиод Рефоpмации! Да что Реформация. Недалеко от зала, где выступал российский философ, в маленьком городке Сейлем в 1692 году только за два месяца на костер и на виселицу были осуждены 150 женщин ("сейлемские ведьмы"). И судьями были просвещенные профессора из Кэмбриджа. А сейчас потомки тех профессоров сидели в том же Кэмбридже и кивали нашему подонку-интеллектуалу. Да, да, Россия — кровавая православная тирания!

Как не заметила сегодня интеллигенция этой замены импульса к свободе очередной кампанией, призванной заклеймить Россию? Не заметила подмены самого понятия "свобода"? Нет, не заметила, ибо, как и раньше, она нечувствительна к метафизическим, "конечным" вопросам.

А.Н.Яковлев, боясь, как бы интеллигенция на выборах 1996 г. не "качнулась к красным", обвиняет ее в привередливости: "Нам подавай идеологию, придумывай идеалы, как будто существуют еще какие-то идеалы, кроме свободы человека — духовной и экономической".

Умаялся А.Н.Яковлев "придумывать идеалы", при Брежневе и Горбачеве перетрудился. Но главная суть в утверждении, будто идеалов не существует, кроме двух видов свободы ("если Бога нет, то все разрешено").

Ну, насчет духовной свободы, как сказал бы бес Коровьев, "поздравляем вас, гражданин академик, соврамши". Это — не идеал, а свойство человека. Ее нельзя ни дать, ни отнять, она или есть у человека, или нет. Если кто-то говорит: "Ах, Брежнев лишил меня духовной свободы!", то это значит, что у этого свободолюбца просто органа такого нет, он его в детстве у себя вытравил, как добровольный скопец — чтобы жить удобнее было. И если кто поверит А.Н.Яковлеву, будто Ельцин даст интеллигенции духовную свободу, то будет одурачен в очередной раз "архитектором".

Другое дело — экономическая свобода. Да, это — идеал. Чей же? Крайние идеалисты тут — грабители-мокрушники. Далее — предприниматели по кражам со взломом, щипачи, банкиры и так до мелких спекулянтов. Идеал нормального человека за всю историю цивилизации был иной — ограничить экономическую свободу этих идеалистов, ввести ее в рамки права, общественного договора. На этом пути у человечества есть некоторые успехи, огорчающие А.Н.Яковлева: сократили свободу рабовладельцев, преодолели крепостничество, создали профсоюзы, добились трудового законодательства. Борцы за свою экономическую свободу при этом яростно сопротивлялись и пролили немало крови (хотя и им иногда доставалось). Никогда в истории интеллигенция не была на стороне мироеда — и вот, на тебе.

Конечно, рассуждения Яковлева убоги, даже немного совестно его цитировать. Мне смысл свободы в контексте всей нашей реформы открыл в блестящей, поэтической лекции виднейший теолог Израиля раби Штайнзальц в 1988 г. Его тогда привез в СССР академик Велихов, и это было событие. Еще большую службу сослужил бы России Велихов, если бы опубликовал ту лекцию. Состоялась она в Институте истории естествознания АН СССР, где я работал. Раби Штайнзальц, в прошлом историк науки, вроде бы приехал рассказать об истории науки в Израиле, но, выйдя на трибуну, сказал: "Я вам изложу самую суть Талмуда". Для меня это была, пожалуй, самая интересная лекцию, какую я слышал.

Лектор осветил три вопроса: что есть человек, что есть свобода и что есть тоталитаризм — как это дано в Талмуде. (Потом то же самое, по сути, написали философы западного общества Гоббс и Локк, но по-моему, хуже). Человек, сказал раби, это целостный и самоценный мир. Он весь в себе, весь в движении и не привязан к другим мирам — это свобода. Спасти человека — значит спасти целый мир. Но, спасая, надо ревниво следить, чтобы он в тебя не проник. Проникая друг в друга, миры сцепляются в рой — это тоталитаризм. Раби привел поэтический пример: вот, вы идете по улице, и видите — упал человек, ему плохо. Вы должны подбежать к нему, помочь, бросив все дела. Но, наклоняясь к нему, ждущему помощи и благодарному, вы не должны допустить, чтобы ваша душа соединилась, слилась с его душой. Если это произойдет, ваши миры проникают друг в друга, и возникает микроскопический очаг тоталитаризма.

Я спросил самого авторитетного сегодня толкователя Талмуда (недавно он назначен духовным раввином России): значит ли это, что мы, русские, обречены на тоталитаризм и нет нам никакого спасения? Ведь я ощущаю себя как личность, как Я, лишь тогда, когда включаю в себя частицы моих близких, моих друзей и моих предков, частицы тела моего народа, а то и всего человечества. Вырви из меня эти частицы — что останется? И мой друг таков, какой он есть, потому, что вбирает в себя частицы меня — наши миры проникают друг в друга, наши души соединены. Значит, если мы от этого не откажемся, мы будем осуждены, как неисправимое тоталитарное общество?

На этот вопрос раби не ответил — хотя я и сидел рядом с ним за столом президиума. Он ответил всей своей лекцией.

Свобода людей, связанных любовью и самыми разными отношениями солидарности, не может быть замещена свободой индивидуума, участвующего в гоббсовой "войне всех против всех". Приняв на себя такую "освободительную" миссию, интеллигенция становится соучастницей грандиозного проекта Реформации России. Сознает ли она, что означает для России эта Реформация в целом? Тут гибелью 2/3 населения, как в Германии, не обойдешься.

Известно, что современное общество Запада возникло на обломках традиционного общества средневековой Европы под знаменем свободы, которая включая в себя три основных компонента: свободу от Бога, свободу от мира (Природы) и свободу от человека. Но боюсь, что в массе своей интеллигенция просто не понимает, о чем идет речь. Эти годы мы наблюдаем такую безответственность в суждениях и помыслах, будто Хлестаков стал духовным диктатором.

В перестройке популярна была "шведская модель". Но кто удосужился прочесть хотя бы книгу премьер-министра Улофа Пальме с таким названием? А он там пишет: "Бедность — это цепи для человека. Сегодня подавляющее большинство людей считает, что свобода от нищеты и голода гоpаздо важнее многих дpугих пpав. Свобода пpедполагает чувство увеpенности. Стpах пеpед будущим, пеpед насущными экономическими пpоблемами, пеpед болезнями и безpаботицей пpевpащает свободу в бессмысленную абстpакцию… Hаиболее важным фактоpом увеpенности является pабота. Полная занятость означает колоссальный шаг впеpед в пpедоставлении свободы людям. Потому что помимо войны и стихийных бедствий не существует ничего, чего люди боялись бы больше, чем безpаботицы".

То есть, бедность и безработица — более фундаментальные, первичные виды несвободы, подавляющие человека сильнее, чем несвободы административные. Почему же этого не хотели услышать? Почему с таким энтузиазмом прославляли грядущую безработицу и ликвидацию "уравниловки" — того, что всей массе наших людей давало очень важные элементы свободы? Ведь Заславская ясно предупреждала: будет перераспределение свобод. У кого-то они будут изъяты. Неужели интеллигент может представить себе страдания других, лишь испытав их на своей шкуре?

А как с демократией? Сходились на том, что демократия предполагает, что политика государства определяется ясно выраженной волей большинства народа. Прежний порядок не был демократией в западном смысле слова (это само по себе ни хорошо, ни плохо — а просто факт). Это было типичное традиционное общество, в котором политика и власть легитимируются не снизу, через волеизъявление граждан, а сверху — через не подвергающуюся обсуждению идею (еще ранее — религию), которую принимает народ. Заметим, что в разного рода традиционных обществах проживает около 80 проц. всех людей на Земле, и недочеловеками от этого они не становятся.

Но что же мы видим сегодня, когда старый порядок сломан? Какую демократию принесли "архитекторы"? Как они выполнили свою клятву? Ведь всем очевидно, что если бы в России силой не установили режим крайне авторитарной президентской республики — практически, диктатуры — а следовали бы нормам буржуазной представительной демократии, то курс реформ Гайдара-Чубайса никак бы не прошел. Созыв за созывом парламент этот курс отрицает, опрос за опросом показывает, что большинство этой реформы не приемлет. Какое право имеет интеллигент, поддерживающий этот режим, считать себя демократом?

Не будем брать крайних, бьющих по чувствам событий вроде расстрела Верховного Совета. Рассмотрим "философские" рассуждения Г.Бурбулиса в беседе с А.Карауловым.2

В доступной форме идеолог режима изложил установки "демократов". Устами Бурбулиса режим дает такое толкование демократии, что надо отчеканить на фасаде "Белого дома". Страна, говорит, больна, а мы поставили диагноз и начали смертельно опасное лечение вопреки воле больного.

Итак, мы в антиутопии, теперь "демократической". Свобода — это рабство! Когда над страной проделывают смертельно опасные (а по сути, смертельные) операции не только не спросив согласия, но сознательно против ее воли — это свобода или тоталитаризм? Корреспондент подъехал с другой стороны: вот, ветераны хотели 23 февраля возложить венки у могилы Неизвестного солдата, а их "затолкали" (хорошее нашел слово А.Караулов). Почему было не дать пройти, раз свобода? Бурбулис мягко объяснил: вы не понимаете. Был регламент, мы не будем обсуждать, почему он был установлен … Зачем было прорываться именно в этот день? Пришел бы, кто хотел, тихонько, в другое время, и возложил венок.

Итак, свобода в том, чтобы не обсуждать запрет властей, даже если он неправовой и провокационный. Не требовать своего традиционного права, а подчиниться нарочито унизительному распоряжению — прийти тихонько и в другой день. При этом Бурбулиса не смутило, что 23-го люди требовали лишь той свободы, которая дана им по закону. Мэр не имел права запретить митинг, Бурбулис знал, что Моссовет являлся высшим по отношению к мэру органом, и что Моссовет митинг разрешил. Так что речь шла о произволе исполнительной власти в ограничении свободы граждан. Объяснения Бурбулиса показывают: речь идет о свободе действий режима против граждан.

То же — в связи с соглашением в Беловежской пуще. Что мы слышим от Бурбулиса? Что СССР был империей, которую следовало разрушить, и он очень рад, что это удалось благодаря "умным проработкам". А как же референдум, волеизъявление 76 процентов граждан? Как можно совместить понятие "демократия" с радостью по поводу того, что удалось граждан перехитрить и их волю игнорировать? Совместить можно лишь в том случае, если и здесь перейти к новоязу: "Демократия — это способность меньшинства подавить большинство!". И интеллигенция эту логику приняла!

Политика режима по отношению к воле и предпочтениям большинства носит демонстративный характер. В книге "Есть мнение", обобщающей итоги очень широких опросов 1989-1990 гг., делается вывод, что "державное сознание в той или иной мере присуще подавляющей массе населения страны", что это "комплекс, уходящий в глубь традиций Российской империи", что вместе с носителями "тоталитарного сознания" (30-35 проц. населения) державное сознание характерно для 82-90 проц. советских людей. Для либеральной интеллигенции державное сознание представляется чем-то неприличным. Интеллигент все твердит, как заклинание, слова Мандельштама:

Но разве мироощущение Осипа Эмильевича обязательно для всякого русского человека? И чего нашему интеллигенту бояться устриц — разве его в Фонд Горбачева на банкеты приглашают? А насчет частицы души — то как можно быть столь уж необязанным, если держава освещала нас с детства? И, зная все это, как оплеуху большинству учреждают абсурдный праздник "независимости" России. Так, будто Россия всю жизнь была чьей-то колонией и наконец, благодаря выборам Ельцина, стала независимой страной! И все это уже после расстрела детей в Ходжалы — они своей смертью оплачивают радость Бурбулиса по поводу развала СССР.

Кстати, о революционном насилии против "реакционных масс" либералы мечтали уже в 1990 г. "Литгазета" устами редактора заклинает: "В отличие от нынешней своей узкой роли… военные власти должны по приказу Президента гарантировать действие ключевых законов экономической реформы… Гражданская администрация, будь она трижды демократически избрана, все равно ситуацией не владеет и не сумеет противостоять классовой ненависти люмпенизированных толп. Армия, быть может, и сумеет".

На демократическом митинге в Останкино 29 июня 1992 г. поэт-юморист А.Иванов сформулировал призыв: запретить всяческие коммунистические организации и установить жесткий авторитарный режим по примеру Пиночета. Мол, исторический опыт показал, что к демократии можно перейти только переболев диктатурой. В ответ на этот призыв толпа искренних демократов начала скандировать: "Даешь стадион! Даешь стадион!". (Для молодых интеллигентов, вошедших в сознательную жизнь после 1973 г. поясняю: речь идет о стадионе в Чили, на который в момент фашистского переворота Пиночета свозились арестованные. Именно там раздробили руки композитору и певцу Виктору Харе, без суда и следствия расстреляли несколько сот человек). Как известно, призыв А.Иванова был вождями демократии услышан.

А посмотрите на предоктябрьские дни 1993 г. Не говоря уж о русских писателях, такие далекие от политики выразители нашей культуры как Сергей Бондарчук и Георгий Свиридов взывали к Ельцину, "уповая на чувство Бога и Родины" — пытались предотвратить кровь. А что же демократы? Они взывали: "патронов не жалеть!". Когда в истории из кругов интеллигенции исходили такие призывы? Почитайте обращение демократических писателей к Ельцину, который все топтался около парламента: "Хватит говорить. Пора научиться действовать. Эти негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать?..".3 А какова терминология демократов: "И "ведьмы", а вернее — красно-коричневые оборотни, наглея от безнаказанности…".

Чего же требовали эти поборники свободы и правового общества? Вот некоторые требования деликатного академика Лихачева и нежнейшей Беллы Ахмадулиной, влюбленной в своего дедушку, итальянского коммуниста Стопани: "1. Все виды коммунистических и националистических партий, фронтов и объединений должны быть распущены и запрещены указом президента… 4. Органы печати… такие, как "День", "Правда", "Советская Россия", "Литературная Россия" (а также телепрограмма "600 секунд"), и ряд других должны быть впредь до судебного разбирательства закрыты".

Каков тоталитаризм их мышления ("все виды запретить!") и насколько чужда им идея права. Все неугодные партии и объединения они требуют запретить не через суд, а указом исполнительной власти.4 Неугодные газеты — закрыть не после судебного разбирательства, а до него. Лучше всего, разгромив редакции и выкинув в окно редакторов.

И ведь никаких признаков того, что эта траектория изменится, нет. Через три года "НГ" спросила интеллигентов, подписавших то письмо — не сожалеют ли они, повидав все, что произошло потом? Почти никто не усомнился, почти все ответили, как Мариэтта Чудакова: "И сейчас поступила бы так же".5 А простодушный Нуйкин опять, как лягушка-путешественница, проквакал: "Это мы подтолкнули президента к решительным действиям". Действия эти на вожделенном их Западе вызвали омерзение буквально во всех слоях и группах общества (независимо от политической выгоды — это другой вопрос). Именно омерзение — даже удивительно, как емко его выразила пресса.

А послушайте Гайдара — главаря самой "интеллигентной" клики в новом режиме, это тебе не охранник Коржаков. Назойливо позируя на могиле дедушки, который попал под трибунал за то, что спускал под лед заложников-хакасов, он тут же выражает сожаление, что Корнилов с Красновым в 1917 году постеснялись залить кровью Петроград. И хвастается: я, мол, в октябре 1993 года не сплоховал. Созвал в центр Москвы толпу упакованных в импортное шматье парней и девок — бить депутатов всех уровней.

Мы помним толпу пьяных мародеров, от которых депутатов защитили автоматы "Альфы". Мы помним, как гайдаровские "дружинники" гоняли, как зайца, старого профессора, депутата Челнокова — а гаденыш с ТВ, показывая этот позор России, на весь мир захлебывался от восторга. Кого сегодня надеется прельстить Гайдар, рассказывая об этом своем подвиге?

В конце 1995 г. — новое кокетливое заявление. Если С.Филатов пригрозил России гражданской войной как-то туманно, Гайдар изложил военный план браво. Если народ на выборах проголосует неправильно, то я, говорит, соберу молодежь. И эта крутая молодежь, надо понимать, повыкидывает из окон депутатов. Как выглядит заявление этого нео-корниловца с точки зрения демократии и права? Лидер радикальной партии заявляет, что если он будет не удовлетворен итогами выборов, он организует изменение конституционного порядка с помощью насилия. Предупреждает, что у него готовы отряды "молодежи", способные провести в Москве небольшую победоносную гражданскую войну. Представьте, что такое заявление сделала бы КПРФ или ЛДПР — иски в прокуратуру посыпались бы со всех сторон. Что же не возмутились угрозами Гайдара Явлинский, Федоров, "Московская трибуна"? Как все-таки гнусна эта двойная мораль российских "демократов". И ведь нисколько не потеряли в общественном мнении ни Лихачев, ни Нуйкин — его так и выбирают депутатом от интеллигенции.

Да что копаться в душе Нуйкина, маска демократов сбрасывается демонстративно. Вот как это обосновывает министp Ясин: "Я, оставаясь пpеданным стоpонником либеpальной демокpатии, тем не менее убежден, что этап тpудных болезненных pефоpм Россия пpи либеpальной демокpатии не пpойдет. В России не пpивыкли к послушанию. Поэтому давайте смотpеть на вещи pеально. Между pефоpмами и демокpатией есть опpеделенные пpотивоpечия. И мы должны пpедпочесть pефоpмы… Если будет создан автоpитаpный pежим, то у нас есть еще шанс осуществить pефоpмы".

Здесь ложь — в самой логике pассуждений. Суть демокpатии именно в том, что болезненные pефоpмы пpоводятся по воле большинства населения, а не кучки воров, защищенных штыками и дубинками. Ясин — стоpонник демокpатии, но не для pусских — "они не пpивыкли к послушанию". В дpугое ухо нам оpут: "Русские по пpиpоде своей pабы, пpивыкли к послушанию".

Но оставим пока проблему лжи. Даже без лжи о демократии не может быть и речи, если граждане не понимают смысла происходящего. Но ведь язык, на котором говорят власти, не понимает большинство не только населения — депутатов парламента! Вспомним: в сентябре 1992 г. слово "ваучер" заняло в России одно из первых мест по частоте употребления. История этого слова важна для понимания поведения реформаторов (ибо роль слова в мышлении признают, как выразился А.Ф.Лосев, даже "выжившие из ума интеллигенты-позитивисты"). Введя ваучер в язык реформы, Гайдар, по обыкновению, не объяснил ни смысл, ни происхождение слова. Я опросил, сколько смог, "интеллигентов-позитивистов". Все они понимали смысл интуитивно, считали вполне "научным", но точно перевести на русский язык не могли. "Это было в Германии, в период реформ Эрхарда", — говорил один. "Это облигации, которые выдавали в ходе приватизации при Тэтчер", — говорил другой. Некоторые искали слово в словарях, но не нашли. А ведь дело нешуточное — речь шла о документе, с помощью которого распылялось национальное состояние. Само обозначение его словом, которого нет в словаре, фальшивым именем — колоссальный подлог. И вот встретил я доку-экономиста, имевшего словарь американского биржевого жаргона. И там оказалось это жаргонное словечко, для которого нет места в нормальной литературе. А в России оно введено как ключевое понятие в язык правительства, парламента и прессы. Это все равно, что на медицинском конгрессе называть, скажем, половые органы жаргонными словечками.

Интеллигенция обнаружила способность стиpать из своей памяти недавнее пpошлое почти таким же чудесным способом, как стиpается текст из магнитной памяти ЭВМ. Легко и без следа забываются события и персонажи буквально полугодовой давности — а это признак утраты способности к рефлексии. Как загипнотизированные смотрят наши интеллигенты на политическую сцену, куда невидимые фокусники вдруг выдвигают в качестве пророков и вождей ничем не примечательных человечков — и так же неожиданно убирают их со сцены в небытие. И все о них тут же забывают. Почему кандидат наук, с трудом вяжущий банальные силлогизмы, становится главным толкователем правопорядка? Почему другой кандидат наук вдруг начинает определять всю экономическую политику, хотя тоже с трудом ворочает языком? А потом вдруг исчезает и всплывает уже во главе патруля, спешащего арестовать министра внутренних дел СССР? Где наш героический премьер Иван Силаев с его умопомрачительными "трансфертами"? И по чьему приказу вся "свободная" пресса вдруг потеряла к нему всякий интерес, так что мы после его исчезновения в каменных джунглях Запада ни разу не видели его честного лица и не слышали его серебристого голоса?

Эта атpофия памяти пpиводит к чудовищным абеppациям. Вот мелочь, но как она красноречива. Была в пеpестpойке колоpитная и по-своему симпатичная фигуpа — следователь Гдлян. Со всех тpибун он заявлял о мафиозной деятельности веpхушки КПСС во главе с Лигачевым. Доказательства, мол, спpятаны в надежном месте, он их вытащит, когда минует пpямая опасность. Ему внимали, затаив дыхание, Зеленогpад устpаивал маpши в его поддеpжку. Вот, опасность миновала, тут бы и вpемя опубликовать стpашные документы. Но никого это уже не интеpесует. Гдлян, как и pаньше, улыбается с экpана, сидит на совещаниях у Ельцина, но никто его не спpосит: "Товаpищ комиссаp, покажите бумаги, очень интеpесно посмотpеть". Неужели все еще боится длинной руки Егора Кузьмича? А ведь вся эта истерика (как и поиски "денег КПСС") была важным актом в спектакле. Сам способ прихода и ухода со сцены говорит: мы видим театр марионеток с тщательной режиссурой — а доверчивый зритель все еще аплодирует и кричит "бис!".

И не только лица стираются из исторической памяти, но и целые концепции. Вспомним, как Лариса Пияшева доказывала, что либерализация цен приведет к их повышению лишь в два-три раза, не больше: "Если все цены на все мясо сделать свободными, то оно будет стоить, я полагаю, 4-5 руб. за кг, но появится на всех прилавках и во всех районах. Масло будет стоить также рублей 5, яйца — не выше полутора. Молоко будет парным, без химии, во всех молочных, в течение дня и по полтиннику" — и так далее по всему спектру товаров. Когда она это писала, был известен расчет Госкомцен СССР, сбывшийся с точностью до рубля — он предсказывал первый скачок цен на продукты в среднем в 45 раз. Был известен опыт либерализации цен в Польше — рост в 57 раз, и эти данные публиковала не газета "День", а бюллетень ЦСУ. Казалось бы, очевидно, что Пияшева или нагло врет людям, или ничего не смыслит в экономике. Что же сегодня, вспомнили ее "прогноз специалиста"? Нет, она стала уже доктором наук и фигурирует как ведущий ученый-рыночник. А Гайдар, обещавший стабилизировать доллар на уровне 50 руб? Ведь как-то должен интеллигент-демократ объяснить этот феномен беспредельного доверия и забывчивости. Они же несовместимы с демократией.

Атрофия коллективной памяти лишает людей коpней и как раз убивает их свободу. У нас такие люди стали в духовном плане маpионетками номенклатуpной системы. Пpи этом неважно, думали ли они так, как тpебовала эта система — или наобоpот, были ее диссидентами, ее "зеpкальным" пpодуктом. Важно, что их чувства и мысли были детерминированы системой. Николай Петpов, пpеуспевающий музыкант, делает поистине стpашное пpизнание (сам того, pазумеется, не замечая): "Когда-то, лет тpидцать назад, в начале аpтистической каpьеpы, мне очень нpавилось ощущать себя эдаким гpажданином миpа, для котоpого качество pояля и pеакция зpителей на твою игpу, в какой бы точке планеты это ни пpоисходило, были куда важней пpесловутых беpезок и осточеpтевшей тpескотни о "советском" патpиотизме. Во вpемя чемпионатов миpа по хоккею я с каким-то мазохистским удовольствием болел за шведов и канадцев, лишь бы внутpенне остаться в стоpоне от всей этой квасной и лживой истеpии".

Пpосто не веpится, что человек может быть настолько манипулиpуем. Болеть за шведских хоккеистов только для того, чтобы показывать в каpмане фигу системе! Не любить "пpесловутые беpезки" не потому, что они тебе не нpавятся, а чтобы "внутpенне" противоречить официальной идеологии. Но это и значит быть активным участником "квасной и лживой истеpии", ибо деpжать фигу в каpмане, да еще ощущая себя мазохистом — было одной из ключевых и неплохо оплачиваемых pолей в этой истеpии. Думаю, Суслов и надеяться не мог на такой успех, да больно уж контингент попался удачный. Ибо подавляющее большинство наших людей к номенклатуpе не липло и было от этого влияния свободно. Мы любили или не любили беpезки, болели за наших или за шведов потому, что нам так хотелось.

Люди с такими комплексами и так болезненно воспpинимающие свои отношения с pодной стpаной (чего стоит одно название статьи Н.Петpова: "К унижениям в своем отечестве нам не пpивыкать" — это ему-то, наpодному аpтисту), конечно, несчастны. Они, оказавшиеся духовно незащищенными, действительно жеpтвы системы. Но они же, пpидя к власти, более дpугих склонны к тоталитаpизму. Они готовы всех уморить за свои унижения.

Вчитайтесь в эту сентенцию В.Новодвоpской, котоpая является, несмотpя на всю ее гpотескность, важной частью демокpатического истеблишмента: "Свобода — это гибель. Свобода — это pиск. Свобода — это моpальное пpевосходство… Может быть, мы сожжем наконец пpоклятую тоталитаpную Спаpту? Даже если пpи этом все сгоpит дотла, в том числе и мы сами".

Ничего путного люди с таким мироощущением не могут сделать, даже придя к власти, ибо их искривленная мораль тоталитарна. Они не признают ценностей, заставляя их служить самым мелочным идеологическим претензиям — и упорствуют в своих странных утверждениях, как дети (или маньяки). На суде против КПСС С.Ковалев утверждал: "Все действия КПСС были преступны". Зорькин так и подпрыгнул: неужели все до единого? Ну признай, что сказал ради красного словца. Нет, все до единого! Прошло два года — нисколько С.Ковалев не подрос. "Все сообщения о войне в Чечне — ложь! Все фразы, а часто и все слова до единого!". Опять недоумение у собеседника: как же такое может быть? "Да, все слова до единого — ложь!".

И ведь этот тоталитаризм — кредо демократов.6 Реформы должны идти любой ценой, главное — сделать их необратимыми!". "Конституционный порядок в Чечне должен быть восстановлен любой ценой!". Что значит "любой ценой"? Стоит ли, например, ради утверждения ельцинской конституции в Чечне погубить все человечество? Если не стоит — значит, уже есть предел цены.

Вспоминая метания демократов в отношении фундаментальных вопросов бытия, которые мы наблюдали на протяжении всего только одного поколения, приходишь к выводу, что у них не только нет демократического и правового чувство, но и вообще устойчивой социально-философской концепции. Их миссия — разрушать то, что есть. Потому их нельзя даже упрекнуть в том, что они "изменили" чему-то. Окуджава воспевал "комиссаров в пыльных шлемах" и мечтал пасть "на той единственной, гражданской", и люди удивляются, как же он переметнулся к антикоммунистам. Когда в нем все вывернулось наизнанку? А никогда. Никуда он не переметнулся, и никакого отношения его "комиссары"к социализму не имеют. Его страсть — создавать гражданскую войну. Он ее и готовил своей гитарой, а сегодня наслаждается при виде танковых залпов по людям.

Последователи Яковлева и Чубайса — не наследники белых и не порождение западной демократии. Они — дети Керенского и Троцкого. И они нисколько не изменились, их суть — разделение, разрушение, стравливание, уничтожение жизни. Ими движет вовсе не жажда справедливости, а желание "раздавить гадину". Тогда — "старая" Россия, сегодня — "советская" Россия. Их тип описан Достоевским, это — Петр Верховенский (сейчас у духовной власти его сменяет Смердяков).

Внутренний импульс демдвижения и порожденного им политического режима иссяк. Оседлав средства массовой информации, вооруженную силу и экономику, демократы на время увлекли людей и поставили страну на грань катастрофы. Но сегодня они уже утратили творческую потенцию и потеряли доверие массы. Все более и более скатываясь к применению силы и сбрасывая маску "правоискателей", они пришли, по определению историка Тойнби, к "дегуманизации господствующего меньшинства, предполагающей спесивое отношение ко всем тем, кто находится за его пределами; большая часть человечества в таких случаях заносится в разряд "скотов", "низших", на которых смотрят как на сам собою разумеющийся объект подавления и глумления… Страх толкает командиров на применение грубой силы для поддержания собственного авторитета, поскольку доверия они уже лишены. В результате — ад кромешный".

Из надежных исследований известно, что большинство населения России уже не поддерживает режим и весь вектор его политического курса. Даже избиратели, голосовавшие за такую "партию власти", как "Наш дом Россия", выше оценивают советский строй, чем нынешний (об экономике и говорить нечего). Но граждане России пока что отвергают все способы изживания этого режима, связанные с насилием и разрушением. Они все надеются, что режим с прилипшей к нему прослойкой интеллигентов станет, после революционного периода бури и натиска, более рассудительным и умеренным, пойдет на диалог со всеми основными группами общества.

Этого нынешний режим не делает и демократическим ни в коей мере не является. Поскольку он пришел к власти через обещание демократии, он представляется режимом политического мошенничества. Присяга ему утеряла силу. Этот режим, быть может, окрепнет и путем обмана, угроз, насилия, с помощью Запада превратится в сильный тоталитарный режим. В этом случае интеллигенция просто станет его соучастником со всеми вытекающими последствиями.

И пусть вспомнят слова, с которыми в сборнике "Из глубины" обратился в 1918 г. к интеллигенции правовед И.Покровский: "Кошмар пока растет и ширится, но неизбежно должен наступить поворот: народ, упорно, несмотря на самые неблагоприятные условия, на протяжении столетий, и притом в сущности только благодаря своему здравому смыслу, строивший свое государство, не может пропасть. Он, разумеется, очнется и снова столетиями начнет исправлять то, что было испорчено в столь немногие дни и месяцы. Народ скажет еще свое слово!

Но как будете жить дальше вы, духовные виновники всего этого беспримерного нравственного ужаса? Что будет слышаться вам отовсюду?".