Смирнов С ГУ пределов роста

С.Г.Смирнов

История: Годовые кольца Всемирной истории Сергея Смирнова

У пределов роста

В 1969 году первые люди побывали на Луне. Чтобы обеспечить этот подвиг, самая мощная промышленная держава Земли - США - истратила 24 миллиарда долларов. Такую же сумму эта держава ежегодно расходует на войну во Вьетнаме, где капиталистический Запад соревнуется с коммунистическим Востоком, растрачивая общее достояние человечества: людей и животный мир, растительность и минералы, всю природную среду Земли.

Так своеобразно отмечает пятимиллиардное человечество двухвековый юбилей своей промышленной революции. Ее старт был отмечен появлением паровой машины Уатта, "Декларацией прав человека", а также "Рассуждением о причинах бедности и богатства народов" Адама Смита. Теперь, на финише, мы видим водородную бомбу - действующую модель Солнца, способную мгновенно уничтожить крупнейший город Земли. Мы видим космическую ракету, в равной мере способную забросить двух человек на Луну, либо одну водородную бомбу - из Москвы в Нью-Йорк или обратно. Мы видим компьютер - действующую модель человеческого мозга, с одинаковой легкостью управляющую полетом ракеты к Луне или моделирующую ядерный конфликт между США и СССР. Наконец, мы видим пророков-ученых из "Римского клуба" - Медоуза, Форестера и их коллег честно и отчаянно предупреждающих человечество: еще один век такого прогресса, и мы искалечим всю земную биосферу! Двадцать первый век от Рождества Христова может стать последним веком человеческой истории, даже без мировой войны между сверхдержавами! Но призывы здравомыслящих ученых не популярны среди правителей 70-х годов...

Как человечество дошло до такого разрыва между своим бытием и своим сознанием ? Ведь всего один век назад - во времена Менделеева и Максвелла, Пастера и Эдисона - просвещенные европейцы были уверены: научно-технический прогресс быстро решит все проблемы землян. Он их действительно решил; но сколько же новых, еще более острых проблем возникло взамен прежних! Например, Эдисон изобрел удачную электрическую лампочку - и проблема освещения в домах и на улицах земных городов была, наконец, решена. В итоге вырос спрос на электроэнергию - а значит, приходится строить много новых электростанций. Но эти станции уродуют земные реки, либо пожирают запасы угля и загрязняют дымом атмосферу. Можно отказаться от тех и других станций, перейти к урановой энергетике - но тогда колоссально возрастет опасность аварии или диверсии на электростанциях...

Тут напрашивается простое решение: затормозить самоубийственную гонку производства с потреблением. Но увы - это не решает социальную проблему, а только обостряет ее! Резкий спад производства в самых развитых странах мира в 1929 году привел не только к разгулу "частной" преступности, но к демократическому захвату власти преступными организациями. Партия Гитлера овладела Германией, быстро развратила немецкий народ и разожгла войну, которая унесла более 60 миллионов жизней - наравне с крупнейшими эпидемиями Средневековья. Как видно, индустриальная цивилизация подарила человечеству новые эффективные способы ограничения своей численности и благосостояния. Но очень уж варварские эти способы - вроде рабства, которое тоже решило когда-то проблему роста населения в аграрных полисах Двуречья и Средиземноморья, а потом погубило ведущие этносы Античного мира... Однако в 20 веке темп такого "лечения" колоссально вырос: его критический срок стал короче человеческой жизни!

К счастью, этот срок пока раз в 10 длиннее, чем срок рождения новых научных открытий и изобретений. Поэтому сохраняется надежда, что научный прогресс излечит тяжкие болезни человечества, порожденные массовой бесконтрольной игрой в технический прогресс. Но само собою это не получится! Сперва наука должна по-научному понять (то есть, моделировать) себя и техносферу, чтобы люди могли решать: что доступно прогнозированию, что управлению, а чего надо избегать, опираясь на вненаучные факторы - вроде наивной веры в непонятное.

Какой же понятийный и методический арсенал накопила земная наука к концу 1960-х годов ? Достаточен ли он для наметившейся научной игры в эволюцию и выживание человечества на Земле ? Какой вклад внесут в эту игру самые авторитетные науки, и пригодны ли их вклады ко взаимной стыковке ? Эту проблему стоит рассмотреть во всех подробностях: ведь исход великого дела часто зависит от мелочей...

Начнем с математики, которую не зря прозвали царицей наук: она лучше других умеет различать, что ей по силам, а что - нет. Еще в начале 20 века выяснилось, что абстрактный язык теории множеств (очень удобный для развиния математики) неполон и противоречив. К любой системе аксиом можно добавить еще одну (и даже не одну) аксиому - необходимую, потому что ее нельзя ни доказать, ни опровергнуть, исходя из ее предшественниц. Некогда Гаусс обнаружил этот факт в геометрии Евклида; потом Рассел встретил его в общей теории множеств, а в 1931 году Гедель доказал, что неполнота - обязательная черта достаточно богатой теории. То же самое - с непротиворечивостью любой абстрактной теории: ее нельзя ни доказать, ни опровергнуть, оставаясь в рамках этой теории (то есть, не вводя новых понятий или аксиом).

Такой вывод - все еще новинка для математиков; поэтому в 1966 году неопровержимость знаменитой континуум-гипотезы была увенчана на математическом конгрессе в Москве высшей наградой - медалью Филдса. Но вряд ли хоть один физик удивился этому открытию: ведь физики издавна работают с неполными или противоречивыми моделями Природы. Когда возникает нужда в новом понятии или аксиоме - их берут из опыта. Если бы не эксперименты

- кто из физиков смог бы догадаться о существовании электрона или о законе сохранения энергии ? Если сомневаешься в силе своего разума положись на Природу, она не подведет!

Спору нет: это удобная и полезная вера. Но эксперимент надо уметь поставить; это требует не только смекалки и труда, но зачастую больших денег. И чем важнее для науки заданный природе вопрос, тем дороже он обходится. В 1960-е годы только США, СССР и Европейское сообщество государств решаются вкладывать сотни миллионов долларов в постройку новых ускорителей элементарных частиц. И тут (как в полете на Луну) деньги оправдываются не научным интересом, а военной нуждой: вдруг в недрах протона обнаружится кладезь энергии, превосходящий возможности прочих атомных ядер ? Нельзя допустить, чтобы твой политический противник создал сверхбомбу, которой у тебя нет! Опыт ядерной гонки во второй мировой войне и ядерного шантажа после нее въелся в мозги всех политиков; теперь наряду с гонкой вооружений идет гонка ускорителей. Впрочем, вторая гонка пока обходится ее участникам раз в 50 дешевле...

Но 50 - не такое уж большое число, а аппетиты экспериментаторов быстро растут. Только что опыт на ускорителе в Брукхейвене показал, что протон не точечная частица, а имеет "зернистую" структуру. Что это за зернышки ? У теоретиков уже готова догадка: возможно, это кварки - загадочные частицы с дробным электрическим зарядом, недавно предсказанные Гелл-Манном из математических соображений ? Увы, эта гипотеза - не единственная; для установления истины нужны опыты на ускорителе с энергией раз в 10 больше, чем у нынешних. Кто бы дал на это деньги американским физикам, если бы не гонка вооружений между США и СССР ?

А так - деньги найдутся, ускорители будут построены, и существование кварков станет фактом. У физиков сразу возникнут новые вопросы. Сколько разных кварков в природе ? Почему они не наблюдаются в чистом виде, а лишь в составе сложных частиц? Какова связь между кварками и прочими элементарными частицами: электроном, мюоном, нейтрино, и так далее ? Наконец, являются ли сами кварки физическими точками, или у них тоже есть "потроха" ?

Ответ на каждый такой вопрос становится новой аксиомой физики; добыча этих аксиом требует новых экспериментов, все более дорогих. А гонка вооружений имеет свои пределы: ведь она разоряет всех участников. Кто-то первый не выдержит и сойдет с дистанции; что тогда делать его сопернику ?

Это выяснится в 1990-е годы, когда СССР развалится, а его преемники окажутся банкротами. Постройка новых ускорителей в США сразу прекратится, и физикам придется искать более хитрые (зато более дешевые) пути постижения неисчерпаемой Природы.

К счастью, не все эксперименты дороги и вытекают из запросов какой-то теории. Есть "затравочные" эксперименты, которые просты и дешевы, но дают неожиданные результаты и потому становятся источником новых теорий. К концу 1960-х годов немало таких экспериментов накопилось в пренебрегаемой именитыми учеными физике неравновесных систем. Понятно недоверие теоретиков к этим объектам: ведь их поведение почти невозможно прогнозировать, и обычно непонятно, как ими управлять.

Например, ячейки Бенара: это шестиугольная сетка, которая сама собою образуется при конвекции в масле, налитом на глубокую, подогреваемую снизу сковороду. Другой пример - циклическая реакция Белоусова, в которой почему-то долго не устанавливается равновесие; вместо этого концентрации веществ-реагентов медленно колеблются с большой амплитудой, подобно маятнику. Третий пример - странный аттрактор Лоренца: он впервые встретился среди решений метеорологических уравнений (что может быть неустойчивее погоды ?), но яснее всего он проявляется в излучении радиогенератора, мощность которого растет.

В первых двух примерах из хаоса рождается некий порядок, в третьем случае - наоборот. Но во всех явлениях ПУТЬ от хаоса к порядку или обратно оказывается своеобразным: он допускает математическое описание на языке возможных симметрий! Новая теория кажется дополнением к привычной физике частиц: там нужна классификация всевозможных симметрий в точке, а здесь классификации подвергаются разные пути между данными симметриями. Похоже, что ВСЯ геометрия загадочного пространства симметрий (или представлений групп) приобретает интерес для физиков!

Это очень заманчиво: ведь если разобраться в симметриях всевозможных ПЕРЕХОДОВ между частицами, то станет понятно, каким был наш мир ДО появления протонов! А может быть - и кварков ? Или в ту пору, когда кварки были неотличимы от электронов, нейтрино и прочей их родни ?

Теоретики Вайнберг, Салам и Глэшоу только что создали красивую теорию "малого объединения" электромагнитных и слабых взаимодействий среди элементарных частиц. Их модель ждет проверки на ускорителях нового поколения - и получит подтверждение в 1983 году, с обнаружением W и Z-бозонов. Из этих же опытов физики впервые узнают, сколько в природе разных кварков: шесть штук, не больше!

Очень хочется расширить "малое" объединение до "большого", включив в него сильные взаимодействия частиц - те, что ответственны за свет Солнца и взрыв водородной бомбы. Наметки такой теории уже готовы. Но увы в ней фигурируют частицы столь большой массы, что нет надежд когда-либо получить их в ускорителе или найти среди космических лучей! А на горизонте маячит "великое" объединение всех природных сил, включая гравитацию. То, о чем грезили Ньютон и Эйнштейн, может стать реальностью лет через 20 - если будет где проверить предсказания новых сумасшедших теорий и исправить их, согласно результатам проверки...

Напротив - угадать столь сложную теорию с первой попытки невозможно так же, как невозможно попасть в Луну ракетой без коррекции ее скорости во время полета. Таким образом, не рождение, а ВОСПИТАНИЕ новых теорий из начальных хулиганских гипотез становится центральной проблемой теоретической физики 20 века. Оттого все большее внимание физиков привлекают процессы самоорганизации в не очень сложных, но неустойчивых системах вроде замерзающей воды, или масла на горячей сковороде, или колец Сатурна.

Двести лет назад последний великий натурфилософ Европы - Кант предположил, что эти кольца - зародыши будущих спутников планеты, а сами они родились при захвате кометы Сатурном. Тогда никто из физиков не оспорил гипотезу Канта: не было сил проверить ее математическим расчетом или наблюдением в телескоп. Но теперь ситуация переменилась: расчеты на компьютерах доказали возможность захвата кометы планетой, у которой уже есть хоть один спутник. Компьютерный анализ соответствующего уравнения показал: среди решений обязательно встретятся странные аттракторы Лоренца! Хорошо бы взглянуть на кольца Сатурна в упор - с расстояния в сотни (а не сотни миллионов) километров...

Это тоже возможно в эпоху первых космических путешествий. В 70-е годы американские зонды пришлют на Землю фотографии колец Сатурна - и у физиков дух захватит от фантастически сложного сплетения газово-снежных вихрей. Это будет первый портрет странного аттрактора, изготовленный самой природой и доступный человеческому взору без посредства компьютеров и осциллографов. Если бы такое чудо увидели Гюйгенс и Ньютон в 17 веке - насколько ускорился бы прогресс физической науки!

Даже в 1969 году очень немногие физики догадываются, что странные аттракторы - это первые математические портреты АТОМОВ ЭВОЛЮЦИИ. Между тем, атомы вещества сделались привычны для ученых еще в начале 19 века, а атомы наследственности (гены) - веком позже. В 1969 году физики знают об атомах вещества практически все - включая форму и строение их ядер, всю их энергетику. Немало известно и об атомах наследственности: в 1953 году Уотсон, Крик и Уилкинс выяснили строение ДНК, через 8 лет был открыт химический алфавит генетики, а в 1968 году индиец Корана изготовил по расшифрованному коду первый ген и внедрил его в ДНК бактерии. Так начинается экспериментальная физика наследственности - наравне с физикой атомов и молекул, которую создали на полтораста лет раньше Лавуазье и Дальтон, Кевендиш и Авогадро. Понят еще один алфавит природы; начинается анализ и синтез соответствующей литературы...

Впрочем, этот процесс идет давным-давно: с тех пор, как Аристотель попытался классифицировать разнообразие животного мира, а его ученик Теофраст описал разнообразие растений. Сто лет назад Пастер начал классифицировать микробов по их химической активности, а Мендель обнаружил первую закономерность в наследовании признаков растений. Прорыв Уотсона и Крика открыл биологам новый путь: детальное изучение генома всех организмов. Это равносильно переходу от изучения памятников архитектуры Египта к чтению иероглифов: в биологии появился свой Шампольон! К тому же, код наследственности оказался значительно проще, чем иероглифы или клинопись...

Да, проще - но почти всякий ЧИТАТЕЛЬ сложнее той книги, которую он читает! Открытие Шампольона позволило услышать живую речь нескольких сот фараонов, жрецов и писцов. Но создать полноценные образы древних египтян или вавилонян историки еще не умеют - хотя сами являются людьми похожего склада. Каково же биологу, самому не будучи клеткой или рибосомой, вообразить механизм чтения этой клеткой ее внутреннего генома - при текущем производстве необходимых белков или в критическую эпоху клеточного деления ? Ведь геном бактерии состоит из десятков тысяч знаков - а в хромосомах человека их счет идет на миллиарды... Это соответствует объему всех текстов Александрийской библиотеки. Как восстановить по ним деятельность ее читателей, если эти читатели (клетки) устроены и действуют совсем иначе, чем наш разум ?

Видимо, надо найти самых простых читателей, предложить им самые простые тексты и посмотреть: как изменится их поведение в результате чтения? Действуя по этой схеме, Томас Морган обнаружил в 1900-е годы линейную структуру генома, не подозревая, что работает он с молекулами полимеров необычайно большой длины. Только через полвека Уотсон и Крик объяснили биологам, что к чему.

Но Моргану, кажется, повезло. Большинство "эволюционных МОЛЕКУЛ" не линейные и не плоские, а изображаются сложными фигурами в многомерном пространстве. Даже их "атомы" - не точки, а устроены вроде аттрактора Лоренца и потому очень хитро примыкают друг к другу. В земной биосфере не осталось простых объектов такого рода: они были когда-то, но эволюция их уничтожила, как старые черновики. Кто стал бы их хранить в течение миллиардов лет?

Никто, конечно. Но хранить черновики ВЕКАМИ - это умеют народы. Так, многие современные законы действовали в Древнем Риме - а некоторые были еще в Вавилоне, образуя наследственный код земных цивилизаций. Он явно сложнее, чем молекулярный код в клетках - зато его читатели гораздо проще. Ведь человек - сложнейшая из природных систем; но государство или церковь устроены проще, чем человеческая личность; а народы, создавая державы и церкви, действуют по еще более простым законам - на уровне привычных физикам атомов вещества. После расшифровки строения атома постижение структур и функций народа или цивилизации становится нормальной физической задачей. Когда она будет решена - тогда можно переходить к простейшим живым объектам...

Эту программу впервые предложил в 1915 году Освальд Шпенглер современник Томас Моргана, потрясенный влиянием первой мировой войны на западноевропейское общество. Вызов Шпенглера принял в 1930-е годы Арнольд Тойнби - основатель "сравнительной анатомии цивилизаций". В 1969 году британский первопроходец и патриарх завершает свой 60-летний труд в науке. Тем временем у него обнаружился в России достойный коллега и соперник Лев Гумилев.

Тойнби сформировался как ученый раньше, чем открытия Моргана стали общим достоянием. Образцами для молодого Тойнби стали биологи 19 века прежде всего эмбриологи, которые исследуют развитие организма от первой клетки до плодоношения. Сравнивая эволюции десятков земных ойкумен и цивилизаций Античности и Средневековья, Тойнби обнаружил во всех примерах чередование одних и тех же фаз: исходная вспышка, гармонический рост, затем некий кризис, завершаемый имперским равновесием - и, наконец, века упадка активности в рамках универсальной церкви. Тойнби сопоставил эти фазы с развитием растения: это дало ему веру в природную естественность его пионерских конструкций. Но, конечно, Тойнби не мог ничего рассчитать. Все же в вековом историческом процессе обнаружилась некая линейная структура; пришла пора задуматься о динамике развития цивилизаций.

Что искать в первую очередь: двигатель (то есть, источник энергии) или движитель (то есть, рабочее тело) ? Лев Гумилев попробовал то и другое но преуспел лишь во второй задаче, ибо в теоретической физике он был не сведущ. Движителем каждой цивилизации в любой ее фазе является какой-то этнос, и последовательные фазы цивилизации отражают некие "возрасты" этноса. Эти возрасты удобно описывать через взаимоотношения людей в этносе. Сначала они подчиняются императиву "Каждый мне - брат" и требуют от ближнего таких же предельных усилий, как от самого себя. Затем наступает расслоение по общественным функциям, и императив меняется: "Все мы - одна семья" (где есть младшие и старшие). В третьей фазе пробуждается индивидуализм лидеров, навязывающих свой образец последователям: "Будь таким, как я!" Наконец, соревнование лидеров затухает, их уцелевшие последователи подчиняются минимальному требованию: "Будь, как все!"

В 1960-е годы это описание попало в руки физикам, и те навострили уши: похоже, что автор описал систему из частиц с переменной симметрией! Первую из четырех гумилевских фаз физик именует "бозонным газом", вторую "бозонной жидкостью", третью - "фермионным газом", а четвертую "фермионно-бозонным кристаллом". Все эти понятия имеют хорошо известные физикам образцы в природе: от светового луча до протона или капли жидкого гелия. Но ни один из таких образцов не переходит в другой под действием внешних или внутренних сил - видимо, потому, что все они энергетически замкнуты. Напротив - этнос взаимодействует со внешней средой; его можно рассматривать, как особую тепловую машину с переменной структурой. Историки давно изучают законы эволюции таких машин - значит, историческая наука есть вводная глава теоретической физики социума!

Аналогично, биологию можно считать физикой всех живых систем от ДНК до клетки, от растения до биосферы. О такой связи догадывался еще Аристотель - но до середины 20 века ни история или биология, ни физика не имели понятийных языков, между которыми можно построить эквивалентный двусторонний словарь, вроде англо-русского. И вот, с приходом историков Тойнби и Гумилева, физиков Гелл-Манна и Салама наметилась возможность взаимопонимания этих двух наук; грех ее не использовать! Читая рассуждения Тойнби о развитии цивилизаций, физик может строить оригинальные гипотезы о рождении протонов в ходе Большого Взрыва Вселенной. Историк же впервые получает средства для расчета качественных характеристик своих идеальных объектов. Почему четыре фазы этногенеза, выделенные Гумилевым, длятся почти одинаковые сроки у римлян и монголов, у англичан и русских ? Как рассчитать возможный эффект столкновения двух этносов в разных фазах - например, успешного завоевания Англии нормандцами в 11 веке, или неудачной интервенции арабов во Францию в 8 веке ? Можно ли строго доказать неизбежность поражения Англии в Столетней войне, а Германии - в мировых войнах 20 века ? Наконец, можно ли предсказать исход военно-политического противостояния США и СССР, исходя из положения дел в 1969 году - и можно ли рассчитать срок завершения этой дуэли ?

Как нам известно теперь, до конца 20 века ни физики, ни историки не сумели продвинуть свой наметившийся симбиоз до успешного решения таких глобальных задач. Но попытки этого рода были, и кое-кто из правителей испугался. Что, если некий хитрец выведет из модели Гумилева неизбежность краха социалистической экономики в СССР ? Или если кто-то докажет бесплодие "интернациональной" политики большевиков ? После арабо-израильской войны 1967 года и советской интервенции в Чехословакии в следующем году, на фоне резкого охлаждения отношений между СССР и Китаем, такие прогнозы могут спровоцировать революцию в СССР! Сообразив это, российские партократы запретили дальнейшую публикацию книг Гумилева и перевод книг Тойнби на русский язык. На воре шапка горит - а если вор обокрал целый народ, по в пожаре запросто сгорают человеческие жизни...

Показательно, что жертвами репрессий оказались не столько физики, сколько "лирики". Пока физик Андрей Сахаров изобретал водородную бомбу, математик Игорь Шафаревич развивал теорию Галуа, а палеонтолог Иван Ефремов изучал гобийских динозавров - никто из правителей СССР не имел возражений. Но как только Сахаров написал "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и свободе"; как только Шафаревич создал трактат о вековом развитии социалистической идеи; как только Ефремов описал в романе "Час быка" деградацию и крах социалистической империи - все трое стали объектом неумолимых репрессий. Ибо последним и величайшим официальным пророком социализма был Ленин; новых пророков у нас быть не может, потому что нам их не нужно!

Таково отношение политиков 20 века к той "большой" науке, современниками которой их сделал случай и на плодах которой они пытаются паразитировать так же, как уже двести лет паразитируют на плодах технической революции. Но почему-то научная сфера не поддается такой эксплуатации, как техносфера... Видимо, дело в том, что развитие техносферы производит только АЛГОРИТМЫ РЕШЕНИЯ новых задач - а наука столь же интенсивно СТАВИТ новые задачи. Этот процесс неизбежно и регулярно порождает новые ценности и аксиомы в мозгу ученого - как доказал Курт Гедель в 1931 году, когда итальянец Бенито Муссолини, грузин Иосиф Джугашвили и австриец Алоис Шикльгрубер пытались силой присвоить монополию на изобретение ценностей и аксиом для целых народов; в перспективе - для всего человечества!

Крупнейшие ученые Земли - удачливые творцы квантовой механики, релятивистской космологии и молекулярной биологии - прозевали тогда этот факт, и тяжко поплатились за свое упущение. Прошло тридцать лет но кажется, что политический урок не пошел впрок ученым мужам. Вот, Сахаров превращается из физика в политика; но какой же это наивный политик! Понятно, что администраторы из сталинского котла превосходят его в цинизме и подлости - то есть, в способности быстро отречься от одной веры и принять другую. Труднее понять, почему Сахаров не превосходит партократов в способности ИЗОБРЕСТИ новую веру, не находит способов убедить большинство соотечественников в своей правоте...

Его тексты читают, слушают их по западному радио, обсуждают в домашней обстановке - и сочувственно удивляются: умный ведь человек, пока физик! А не понимает, что политику делают не разумными призывами - только танками и самой примитивной агитацией. И политик-новатор лишь тогда имеет успех, когда жизненный уровень основной массы народа заметно падает; а в таких условиях побеждают политики-экстремисты. Так одержали свои победы Ленин и Муссолини, Сталин и Гитлер, Мао Цзе-дун... Может ли победить политик-демократ, даже будучи безукоризненно честным человеком и имея высшее научное образование ?

Через двадцать лет Сахаров получит экспериментальный ответ на этот вопрос. Нет, честный ученый или правитель может лишь ЗАПУСТИТЬ новый политический процесс, заслужив посмертную репутацию святого или праведника. Сам процесс сразу становится не прогнозируемым (даже с помощью лучших компьютеров) и не управляемым (ибо он разрушает любые управляющие структуры). В новом социальном хаосе каждый лидер действует подобно аттрактору Лоренца: он притягивает к себе искателей высшей правды, быстро изменяет их понятийный арсенал - и выталкивает наружу с измененной системой ценностей.

Любой биолог-эволюционист охотно отдал бы жизнь за возможность наблюдать в эксперименте подобный "генетический разбой", порождающий новые виды и высшие таксоны в живой природе. Историку или политику этот опыт дан в ощущениях - но не дано теоретическое понимание возникающих при этом структур. Как взаимодействуют человекоподобные аттракторы Лоренца ? В какие текучие структуры они складываются, и как вокруг эфемерных человеческих сообществ кристаллизуются устойчивые учреждения и законы ?

Никто из ученых 20 века не может понять это великое природное действо в одиночку. Ибо физик-теоретик Сахаров не читал трудов историков-теоретиков Тойнби и Гумилева, а эти герои никогда не учились физике. И все они не сведущи в математике 1960-х годов, которая, кажется, дает ключ (вернее - набор ключей) к объединению стихийного опыта политической самоорганизации со строгими принципами физической науки.

Вернемся к московскому математическому конгрессу 1966 года, и вспомним еще двоих тогдашних лауреатов Филдсовской премии: американца Стефана Смейла и арабо-англичанина Майкла Атья. Американец был награжден за две теоремы о строении и поведении гладких многообразий - объектов, заменивших в математике 20 века старые добрые гладкие функции и еще более старые числа. Согласно первой теореме Смейла, каждое многообразие склеивается по несложным законам из клеток - дисков разных размерностей, число которых - минимальное, совместимое с глобальной геометрией многообразия. Вторая теорема утверждает, что всякое согласованное движение ансамбля векторов, касательных к многообразию, продолжается до движения всего многообразия. В простейшем случае (когда многообразие есть точка) этот факт знал еще Ньютон. Но что точку можно заменить сколь угодно сложным многообразием, и что совокупность всех многообразий образует алгебраический мир, во многом похожий на привычный мир чисел - это выяснилось только в середине 20 века.

Майкл Атья создал К-теорию, полностью описывающую ансамбль векторов, касательных к многообразию (так называемый касательный пучок). Вскоре математики заметят, что странные аттракторы можно рассматривать как клетки разных размерностей, составляющие вместе некое многообразие; затем станет ясно, что ранг аттрактора пропорционален количеству изменений, которые претерпевает физическая система при проходе через кризис, описываемый этим аттрактором. Одним словом - намечается новая арифметика (вернее, очень хитрая алгебра), которая изображает и исчисляет любые качественные изменения в неравновесных системах, подверженных развитию.

Тут вновь проявилась давно уже отмеченная пользователями "непостижимая эффективность математики". Стоит физикам (или биологам, или историкам) ощутить нужду в новом математическом аппарате для описания объектов своей науки - и, как правило, выясняется, что математики уже создали подходящий аппарат для каких-то своих целей, или просто следуя инерции развития своей науки. как будто развитие математики моделирует (и опережает) прогресс всей науки - и происходит это само собою, независимо от целей творцов или заказчиков их продукции. Только определять новые физические понятия и открывать соответствующие аксиомы по природным подсказкам физики вынуждены сами...

Но почти так же развитие физики моделирует и опережает эволюцию человечества, или биосферы! В первой половине 20 века физическая наука, кажестя, научилась моделировать и прогнозировать все, что допускает прогнозы на основе моделей. Теперь она медленно и робко учится управлять тем, что доступно управлению на основе моделей. За пределами модельного мира остается выбор ЦЕЛЕЙ человеческих коллективов и синтез тех ЦЕННОСТЕЙ, на основе которых люди или народы делают такой выбор в сомнительных случаях. Этими делами должна бы ведать научная социология или психология - да только обе они задержались в детском саду, и самозванцы-политики стараются не выпускать их оттуда во взрослый физико-математический мир. Там их ждут женихи с калымом из красивых и многообещающих теорий - но успеет ли состояться свадьба, прежде чем не сведущее в своей коллективной "физиологии" человечество уничтожит само себя ?

Да интересуется ли хоть кто-нибудь из ученых мужей в 60-е годы тем ураганным синтезом и распадом новых ценностей, который столь характерен для науки 20 века ? Этим занимаются многие активисты - но в основном ВНЕ науки, в сфере научной фантастики. Не зря ее прозвали "сказкой 20 века": в старину сказки составляли переменную часть мифологии, а теперь фантастика (и только она!) обогащает человеческий разум анализом того, как ЕЩЕ мог бы выглядеть наш мир - кроме единственного портрета, данного нам в ощущениях. Так фантастика вовлекает многие миллионы своих читателей в осмысление того, что делают (а чего - не делают, но могли бы делать) тысячи ученых и политиков 20 века. Так великий клуб фантастов становится аналогом палаты общин при аристократической республике ученых или при монархии политиков. Чем активнее работает этот стихийный парламент в данной стране, тем выше ее место в лестнице мирового прогресса социального или научного, все равно.

Стоит сравнить поголовье писателей-фантастов в США и в СССР в 1960-е годы, и грядущий исход гонки вооружений между этими державами становится предсказуем (хотя мало кто из политиков поверил бы такому прогнозу!) Ведь парламентская система гораздо эффективнее мобилизует силы и ресурсы народа на достижение общих целей: в классической политике эта аксиома известна со времен Мазарини и Кромвеля. Но в научной политике 20 века все старые истины приходится открывать заново, дорогой ценой - хотя именно на этом фронте решается вопрос о выживании человеческой цивилизации.

Увы, лишь небольшая доля ученых готова профессионально участвовать в новом виде парламентаризма, сочиняя научно-популярную или научно-фантастическую литературу. Но какие это имена! Биохимик Айзек Азимов и врач Станислав Лем; палеонтолог Иван Ефремов и астрофизик Фред Хойл; филологи Джон Толкин и Аркадий Стругацкий; историки Игорь Можейко и Арнольд Тойнби. Да, 80-летний сэр Арнольд опубликовал в 1969 году весьма ученую книгу - "Некоторые проблемы греческой истории" - и включил в нее два подробных сценария альтернативного хода мировой истории: если бы Александр Македонский погиб в юности, или если бы он дожил до 70 лет. Невозможно вычислить вероятности таких альтернатив; но ясно, что без их учета наше понимание греческой истории остается неполным и убогим. Столь же убого наше понимание русской революции 1917 года или Второй мировой войны без анализа их альтернативных исходов - со всеми предвидимыми последствиями, на десятилетия или на века вперед.

Но разумно ли требовать или просить такой огромной работы от ученого сообщества ? Могут ли плоды этой работы войти в фонд мировой культуры, стать достоянием миллионов людей - наравне со школьной физикой или математикой ? Да, могут - и с великой пользой для человечества, если новый стиль многовариантного изучения самоорганизующихся систем проникнет в школьное образование. В России такой опыт стихийно начался еще в 1930-е годы правда, только в области математики, где самый лютый цензор не разглядит крамолу в увлекательной олимпиадной задаче. Но важен познавательный итог: привыкнув задавать неожиданные вопросы в математике и научившись самостоятельно находить на них ответы, школяры автоматически переносят эту тактику на все прочие науки и на общественную жизнь.

Cтандартные школы, с дрессированными учителями и унылой зубрежкой неинтересных сведений, не вмещают новую любознательную молодежь. С 1961 года лучшие математики и физики России, герои атомной и космической программы Андрей Колмогоров и Израиль Гельфанд, Петр Капица и Яков Зельдович, Алексей Ляпунов и Исаак Кикоин, братья Ягломы и Николай Константинов - создают созвездие замечательных физматшкол. В них, как в средневековых монастырях, созревают первые люди новой эпохи - эры парламентской и общечеловеческой науки, не разделенной на удельные княжества физиков или историков, биологов или математиков и не отгороженной от борьбы человечества за выживание и счастье в новом, быстро меняющемся мире.

Блажен, кто вложил свой труд в рождение нового мира, не ожидая скорых гонораров! И как жаль, что бюрократическая система СССР не позволяет блестящим российским гуманитариям разделить вольный труд пестования первых ростков новой нации и новой цивилизации с математиками и физиками, заслужившими благосклонность правителей созданием чудовищного оружия...

Истинная борьба за выживание и процветание каждого общественного строя протекает теперь в научных лабораториях и в школьных классах; вольный цех писателей-фантастов связывает эти питомники новых концепций и новых людей с инертной сферой материального производства. В 1960 году статистика отметила знаменательный рубеж: в самой развитой промышленной державе Земли США - доля промышленных рабочих в общей массе тружеников прошла пик в 60 процентов и начала уменьшаться. Отныне главным фактором в развитии человечества становится интеллектуальный труд. Будущее принадлежит тому обществу, которое обеспечит его наивысшую производительность, наилучшую организацию и самую полную мотивированность мастеров - с тем, чтобы они, увлеченные творчеством в созидательной сфере, не отвлекались на разрушительную активность.

Ясно, что более всего такое обучение необходимо правителям и прочим политикам. Но как убедить или принудить их учиться всю жизнь, если они (как правило) выросли в примитивных школах и впитали отвращение к учебному труду из-под палки ? Видимо, рецепт тут один: надо дать ВСЕМУ населению опыт и навык увлекательного непрерывного образования, перемежающегося естественными экзаменами. Горький юморист 60-х годов Станислав Ежи Лец не случайно заметил: "Элитарность - прекрасная вещь. Как бы сделать ее общим достоянием ?" Увы - даже самоуверенная американская демократия не может похвастаться высокой образованностью большинства своих сенаторов и губернаторов - а значит, и президентов. Что же говорить о правителях коммунистического мира ? Даже в Китае 20-вековый опыт экзаменационного отбора чиновников по системе Конфуция и У-ди кажется, забыт - после всего 20 лет правления хитрого и беспринципного крестьянина Мао...

Самый кричащий пример политической дури в 1969 году - это, конечно, гражданская война во Вьетнаме, в которую охотно вмешались правители США, СССР и Китая. Каждый из них воображает вьетнамцев как бы упрощенными подобиями своих подданных или избирателей, которых нужно только научить себя вести в цивилизованном обществе. Чему следует для этого научиться самим цивилизаторам - этот вопрос не обсуждается в верхах Москвы, Вашингтона или Пекина, как самоочевидный (то есть, очевидный для себя самого, и больше ни для кого). И как будто московские и пекинские правители позавидовали вашингтонской дури, стремясь повторить и превзойти ее! Мао, по примеру Сталина, уже развязал "культурную революцию" (то есть, гражданскую войну) в своей стране; новые кремлевские мечтатели решили сперва отрепетировать этот процесс в братской Чехословакии... Несомненно, разумные инопланетяне, наблюдая этот вид массового безумия на Земле, уже сделали свой прогноз: цивилизация полуобразованных технократов неизлечимо больна и скоро уничтожит себя. Вмешательство ИЗВНЕ бесполезно!

Видимо, так оно и есть. Но смириться с этим выводом, наблюдая человечество 20 века ИЗНУТРИ - очень не хочется! Возможно, что близкая судьба рода людского в самом деле не предсказуема и не управляема даже с малой надежностью. Тем не менее, испробовать то или другое стоит; ученые люди пробуют то и другое одновременно. Члены "римского клуба" стараются рассчитать вероятные сроки истощения самых насущных видов земного сырья: олова и нефти, морской рыбы и тропических лесов. Публикация этих данных служит вызовом для двух групп активистов: инженеров-технологов и гражданских идеологов.

Деятели первого рода изобретают новые технологии производства, необходимых человеку средств и изделий, будучи уверены: растущая цена дефицитных ресурсов очень скоро сделает их "дикие" проекты рентабельными. Активисты второго рода экспериментируют, синтезируя новые ценности и предлагая их растерянной толпе обывателей в виде простейших лозунгов: "Спасем китов - и сами останемся живы!", или "Очистим Великие озера это важнее полета на Марс!"

В СССР подобные лозунги звучат иначе: "Убрать из уголовного кодекса политические статьи!", "Отменить прописку в столичных городах!", "Выдать паспорта колхозникам!" Но суть дела в обеих ойкуменах одна: научная фантастика вышла на улицы городов! Приучив обывателя читать фантастические романы и верить (хоть ненадолго) в возможность описываемых там событий, читателю теперь предлагают самому стать героем фантастического действа. М ногие соглашаются на это - даже под риском вероятных репрессий со стороны правительства. Уж очень скучна и неприятна та разновидность фантастики, которой пичкают своих подданных или избирателей официальные пропагандисты будь то в Праге или в Токио, в Париже или в Москве...

Таким причудливым путем - через "народный театр" фантастических политических лозунгов - многие научные идеи становятся в 1960-е годы материальной силой. Именно так удалось прекратить все ядерные взрывы, кроме подземных; к этому советско-американскому договору 1963 года не присоединились только Китай и Франция, где научная фантастика прозябает, не достигнув большой популярности. Аналогично прошла массовая раздача независимости африканским колониям: и тут отстали только Португалия и ЮАР, где нет ни одного известного фантаста (писателя или политика).

Правда, крупнейший российский фантаст - Никита Хрущев - уже истощил терпение своих кремлевских читателей, и отправлен на дачу - выращивать реальные помидоры. В Кремле его сменил добродушный второгодник Леонид Брежнев; но в недалеком от Москвы Ставрополье Михаил Горбачев уже справил свой 38-й день рождения и с интересом присматривается к играм кремлевских мечтателей. Его друг - Анатолий Лукьянов - взахлеб читает книги Льва Гумилева и примеривается: как бы воплотить ЭТУ фантастику в политическую жизнь России 20 века ?

Другие россияне испытывают сходные чувства, читая тексты Андрея Сахарова или Александра Солженицына. "Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!" - этот давний революционный лозунг приобрел в 1969 году новый смысл, не утратив буквальной справедливости. Теперь речь идет об ОДНОВРЕМЕННОМ претворении в быль МНОГИХ разных сказок - кому какая понравится, с неизбежной конкуренцией вдохновенных творцов и последующим симбиозом самых стойких из них.

Прогнозировать этот хаотический процесс так же безнадежно, как допрашивать хорошего писателя о судьбах героев его незаконченного романа. Управлять этими судьбами можно только изнутри романа - через разум и чувства автора. Но интересно проследить и оценить тот путь, который привел человечество из реального Средневековья в 15 веке - в фантастический 20 век.

Сперва Кеплер и Ньютон изобрели научную картину мира, соединив три никогда прежде не сочетавшиеся техники: математических расчетов, физических экспериментов и богословских рассуждений. Потом Уатт и Робеспьер показали на опыте, как можно изменять реальный мир, приближая его к научной модели. Для этого достаточно использовать одну из природных и одну из общественных сил: например, тепловую энергию Солнца, накопленную в каменном угле, и алчность промышленников-капиталистов.

Веком позже Жюль Верн и Герберт Уэллс вовлекли миллионы обывателей в то ремесло, которое прежде было уделом лишь сотен ученых: серийное изобретение новых научных или околонаучных картин мира, навеянных буднями научного либо социального прогресса. В это же время Ленин показал, как выглядит на деле одновременное воплощение нескольких альтернативных научно-социальных фантазий. Но многие современники Ленина (в их числе Уэллс) сочли российский эксперимент единичным отклонением от природного хода вещей - как бы случайным завихрением в мощном и величавом течении земной цивилизации.

Полвека спустя эта аналогия оказалась умнее своих открывателей. Негаснущий факел научно-технической революции сделал поток событий всемирной истории из ламинарного - турбулентным, так что аналоги ленинского или гитлеровского эксперимента происходят повсеместно: на Кубе и в Камбодже, в Ливии и Уганде. Плыть в этом бурном потоке необычайно интересно и столь же рискованно, причем образование пловца заметно повышает как интерес к плаванию, так и сознание риска. Но выпрыгнуть из потока невозможно; тем более невозможно его остановить или успокоить, пока он не придет в равновесие с внешней средой. Так мы и плывем: один - повинуясь своему рассудку, другой - по воле внешней стихии, а третий - чередуя эти формы поведения по тем или иным правилам.

Научные расчеты подсказывают, что нынешний турбулентный режим исторического процесса, стартовав в начале 20 века и набрав полную мощность к его концу, неизбежно оборвется в течение 21 века, сменившись новым ламинарным течением той или иной комфортности для пловцов той эпохи. Поэтому оценки событий и процессов земной истории, какими они были в 1969 году, неизбежно и резко меняются при изменении расстояния от объекта до наблюдателя хотя бы на срок одного поколения - например, с 30 до 60 лет. Сознавая это обстоятельство, автор завершает свой обзор французской поговоркой: Qui vivra, verra! Кто доживет - тот и увидит...

Сергей Смирнов