"Зона поражения" - читать интересную книгу автора (Смирнов Леонид Леонидович)

Глава 15 Родные пенаты

Разговор Платона с Кребдюшином затянулся далеко за полночь, но Непейводе пришлось потерпеть. Слишком он оказался важен, этот пьяноватый разговор двоих бывших сотоварищей и бывших недругов.

Терпел и апт, картежный раб полукровки. Все это время разумный гриб провел на часах, не жалуясь и не взывая к чувству гуманности. Если он и проклинал своего рабовладельца, то мысленно. Его терпению и выдержке можно было только поражаться. А с виду не скажешь: пластинки, пленки да тяжи…

Полукровка рассказал археологу, что пять недель назад по тахионной сети до него дошло официальное предложение Империи Термопсис: любой, кто добудет действующий золотой горшок с планеты Тиугальба, получит миллион кредитов— хошь на банковский счет, хошь брильянтами, хошь пластиковыми картами. Через неделю термопсисы предупредили: за горшком отправлена охотничья экспедиция с ФФФукуараби, и эти ребята шутить не любят. А потому премия была увеличена вдвое.

Сначала народ прыгал и кричал, что добудет, как не фиг делать, добудет этот чертов горшок — плевое это дело! Тут же сколачивались ватаги, начинали подыскивать себе посудину и составлять списки инструмента. А потом страсти поутихли, и число потенциальных смертников быстро пошло на убыль. Стоило спокойно поразмыслить на досуге, взвесить «за» и «против», как выяснялось, что у одного внезапно заболела любимая тетушка, у другого жена беременна, а третий и вовсе завязал — открыл мелочную лавку и будет отныне торговать сахарином.

В итоге желающих получить кругленькую сумму оказалось совсем немного: уж больно дурная слава шла об этой планете. Вот и Кребдюшин решил не пытать счастья, рискуя своей драгоценной головушкой. Пусть куш будет поменьше, зато помрешь не завтра, в слюнявой зеленой пасти, а через много лет, в теплой постели, в окружении внуков и правнуков.

Насколько правдив был его рассказ, судить было трудно.

— Скажи мне, друг ситный, — решил кое-что уточнить археолог. — Не слышал ли ты о таких умниках, кто не собирался нырять в зеленый ад, а предпочел подождать счастливых добытчиков здесь, в двух шагах от ФФФукуараби — с тем, чтобы отобрать у них горшок?

— Ты думаешь, есть желающие напасть на муравьиный корвет? — вопросом на вопрос ответил полукровка. — А пытаться подкупить его экипаж — все равно что учить саблезуба вегетарианству.

Рассольников молча покивал в ответ. Выражение лица у него было по-прежнему кислое. Кребдюшин понял, что так и не сумел убедить собеседника. Испугался, что тот сейчас встанет и уйдет, и снова начал сыпать сведениями о Новом Форте. Потом он сообщил все, что слышал о Старом Форте и дрязгах в Карантине. В результате Платон узнал несколько весьма интересных подробностей.

Полукровка глотнул из горла змеиновки и спросил:

— Теперь ты мне веришь? — Сердце замерло в груди.

— Я и себе-то самому не доверяю — невозмутимо ответил Рассольников. И Кребдюшин снова покрылся пятнами.

Они прошли еще один круг и ходили бы кругами до полного опупения, но тут археолог произнес веско:

— Мне нужно обсудить твои предложения с заказчиком. Я тебя найду…— Машинально поискал шляпу и тросточку, которых у него больше не было, и удалился.

Поднявшись на борт «Оболтуса» и войдя в рубку, Платон увидел, что экран заполнило красно-бурое лицо размером с круглый обеденный стол. Лицо шевелило тысячами клеточек. Археолог стал свидетелем разговора Непейводы с Советом Домов Симбионтов.

— Почему вы не разрешаете мне хотя бы сутки побыть дома? — допытывался Двунадесятый Дом. (Как только появился Платон, корабельный мозг начал выдавать синхронный перевод).

Из муравьиного шуршания проступил ответ:

— Нельзя терять драгоценное время.

— Тогда хотя бы шесть часов. Это ровно столько, сколько займет доращивание нашего корабля, — заискивающим тоном сказал Дом.

«Оболтусу» после раздвоения над Тиугальбой действительно не хватало активной массы, чтобы нести необходимое вооружение, средства защиты, двигательные установки, навигационное оборудование и средства связи. Поэтому биомеху предстояло проглотить и усвоить десять тонн биопласта из резервуаров «Эль-Гарды», за которые Совет Домов Симбионтов заплатил звонкой валютой. Экспедиция обходилась бедной планете все дороже.

— Это несерьезный разговор, — отвечало лицо. Скорей всего, оно принадлежало председателю Совета, одному из старейших и влиятельнейших Домов.

— Я прошу сообщить мне истинную причину отказа!

— Вы обвиняете Совет в сокрытии информации?! — лицо не гневалось — оно было изумлено.

— Позвольте мне хотя бы поцеловать родную землю!

— Мне стыдно за тебя, — все тем же шуршащим голосом вещало лицо.

Рассольникову было тошно смотреть, как Непейвода унижается перед этой сволочью. Он вообще терпеть не мог чиновников, а шебаршащихся, — в особенности.

— Дай я скажу ему пару слов, — шепнул Платон Дому.

Тот с удивлением посмотрел на него и произнес по тахионной линии:

— Досточтимый Единотретий, с вами хочет поговорить господин археолог. Не уделите ли вы ему две минуты своего драгоценного времени?

Гигантское лицо, заполнявшее экран, раздуло чудовищные, бурлящие щеки и молвило с нескрываемым презрением:

— Так и быть. У него ровно одна минута.

— Довожу до вашего сведения. Я должен лично присутствовать при подписании договора членами Совета Домов Симбионтов, — отчеканил Платон. — В присутствии независимого нотариуса и переводчика. Иначе я не поставлю своей подписи. Это мое категорическое условие.

Непейвода вытаращил глаза.

— Это неслыханно! — рявкнул Единотретий и разорвал связь.

— Ты с ума сошел! — воскликнул Двунадесятый Дом. — С огнем играешь. Если они решат, что ты опасен, то не остановятся ни перед чем. Они могут стереть тебя в порошок…

— Пусть попробуют. Им же будет хуже. — Археолог был в этом отнюдь не уверен.

До того, как улечься спать, Платон рассказал Непейводе о предложении полукровки. После долгих размышлений ходячий муравейник решил пока не дразнить гусей и отложил новый разговор с Советом Домов Симбионтов на потом. Кребдюшин потерпит — уж как-нибудь не помрет. И без того все висит на волоске.

Кребдюшин не выдержал ожидания и вечером следующего дня возник на корабельном экране. Археолог сделал вид, что удивлен таким нетерпением и приказал ждать столько, сколько потребуется. Полукровка воспринял это, как сигнал к началу новой попойки, благо желающих участвовать в ней было предостаточно.

Положительный ответ на требование Рассольникова поступил только утром. На экране тахионной связи не возникло никакого изображения. На черном фоне проступила лишь одна белая строчка: «Совет согласен. Челнок в 3.00 на терминале».

Были сборы недолги. Зато день тянулся бесконечно. В ночь перед спуском на ФФФукуараби спать не ложились вовсе. Слишком сильно волновались оба. Археолог метался по номеру, не зная, куда себя девать. Он думал продержаться без спиртного — Непейвода объяснил ему, что старые Дома не переносят запах алкоголя. Но не сдюжил и принялся сбивать нервное напряжение с помощью четвертушки того самого Кребдюшинского самогона. Полегчало. В конце концов есть тысяча способов освежить дыхание и только один — погасить мандраж.

Платон и Двунадесятый Дом прибыли в фффукуарабский терминал за десять минут до назначенного срока. Цивилизации, которая предоставила свое космическое пространство под межзвездную перевалочную станцию, был выделен собственный причальный комплекс, складские и жилые помещения, находящиеся под ее юрисдикцией. Так что напарники уже были на территории ФФФукуараби.

На борту челнока их встретили два Дома Симбионтов в боевых человеческих скафандрах — с волками жить — по-волчьи выть. За всю дорогу эти ходячие муравейники не проронили ни слова. Платон загривком чуял их раздражение и брезгливость.

Огромный диск чужой планеты наплывал на экран, и археологу снова казалось, Непейвода вот-вот подскочит к экрану, протаранит лбом зеркальную поверхность и устремится на свою любимую родину. Археолог подозревал, что этот грандиозный блин лично ему не сулит ничего хорошего, но отступать было поздно. «Уж наверняка не страшнее бродячих джунглей, — успокаивал сам себя. — Я и не такое видел…» На самом деле такого он не видел никогда.

И вот челнок сел. Сойдя с трапа, Двунадесятый Дом в тот же миг рассыпался на бетонных плитах космодрома. Каждый из «муравьишек» прижался грудкой к плите и недвижимо пролежал на ней несколько секунд. Вроде как поцеловал родную землю.

Никакие официальные лица напарников не встречали. На космодроме их ожидал только десяток облаченных в армейский камуфляж охранников. Рассольников решил, что именно из-за него ходячим муравейникам придали форму человеческих тел. Вряд ли фффукуарбцы каждодневно несут службу в таком вот «ненормальном» виде.

Над головой багровели закатные облака, протянувшиеся от горизонта к горизонту. В воздухе стоял запах остывающих после полуденного зноя камней и едва уловимый аромат свежескошенной травы. Над космодромом царила тишина — ни музыки из репродукторов, ни лязга механизмов, ни стрекотания кузнечиков или жужжания мух.

Летное поле окольцовывали керамлитовые бункеры. В небо нацелились пучки антенн тахионной и радиосвязи, стволы боевых излучателей. Тарелки и решетки радаров непрерывно вращались в разные стороны и в разных плоскостях. Порывы ветра кружили, подхватывали и роняли на плиты опавшую золотистую листву. Космодром вызвал у Платона ощущение тревоги и надвигающейся беды.

Челнок выпустил шасси. Его подцепил огромный жук-буксировщик и отвез на ничем не примечательную площадку, которая тут же .начала опускаться под землю. Затем площадка вернулась на место, совершенно пустая.

В окружении охраны археолог и Непейвода ожидали глайдер. Ходячие муравейники заметно нервничали, то и дело поглядывая на небо. «Они неуютно чувствуют себя на открытом пространстве, — вдруг понял Рассольников. — В этом все дело».

С востока прилетел двенадцатиместный глайдер, сделанный на Страторе — одной из самых богатых планет. Охранники запихнули напарников в кабину и попрыгали туда сами. Машина взмыла в небеса. Платон прилип к иллюминатору и разглядывал здешний мир, стараясь ничего не пропустить.

Поверхность планеты вблизи космодрома заросла кустарником и казалась необитаемой. Вдалеке темнел горный хребет, покрытый лесом. А вся близлежащая равнина представляла собой один колоссальный зеленый газон. Не было видно ни птиц, ни бабочек, ни стрекоз. Вообще ничего живого. Похоже, природа ФФФукуараби полностью преобразована Домами Симбионтов.

— А где ваши города? — спросил археолог Непейводу, убедившись, что рядом с космодромом нет и намека на какое-либо жилье.

— Под землей, — неохотно ответил тот, скосив глаз на сидящую рядом охрану. Ходячие муравейники переговаривались, касаясь друг друга кончиками пальцев, — вернее, составлявшими их клеточками. Платон при всем желании не смог бы их подслушать.

Полет над равниной прошел гладко. Затем машина прибавила скорость и стремительно промчалась над хребтом. И все же археолог успел разглядеть, что верхушки гор, как и бункеры на космодроме, утыканы стволами и антеннами, а часть склона покрыта решеткой и превратилась в колоссальный радар. Хребет был превращен в одну огромную крепость.

— Теперь я понимаю, почему вы не пускаете сюда инопланетян, — заговорил Платон, когда машина снова полетела над бескрайним зеленым газоном. — Вся ваша планета — укрепрайон. Каждый чих засекречен. Живете ожиданием войны.

Охранники беспокойно заерзали на сиденьях.

— Тебе этого не понять…— буркнул Двунадесятый Дом.

— А ты объясни. Я неплохо знаю земную историю. Некоторые государства десятилетиями и даже веками готовились к войне и напоминали осажденную крепость. Каждый их житель становился воином. Личная свобода была немыслимой, любое нарушение правил каралось смертью. И у вас то же самое?

Дом долго не отвечал, потом, снова покосившись на охрану, сказал бесцветным голосом:

— Мы не ждем войны. Она идет уже пятьсот лет. Мы выбрали свой путь выживания… Что еще тебе у нас не нравится?

— Пока ничего, — мрачно ответил Платон.

— Тогда давай помолчим, — произнес Непейвода и закрыл глаза.

Они летели еще полчаса. И вот на горизонте появилось здание, построенное в форме муравейника. Багровое солнце, распластавшееся над горизонтом, словно темной кровью пропитало этот крутобокий купол, и в нем виделось что-то угрожающее.

Археолог поначалу решил, что здание не слишком велико, но просчитался с расстоянием. Глайдер летел и летел, а оно по-прежнему оставалось вдалеке. Здание было огромное. Если это на самом деле муравейник, в нем должны жить триллионы особей.

— Что это? — спросил археолог напарника.

— Резиденция Совета Домов Симбионтов, — не открывая глаз, ответил тот.

Платон вдруг понял, что Непейводу бьет дрожь. Дом изо всех сил борется с охватившей его трясучкой, но она побеждает. «Неужто его опять будут казнить?»

На дальних подступах к Совету из земли стали выпирать его маленькие копии — керамлитовые купола. Они ощетинились стволами. Купола были повсюду, и вскоре археолог перестал обращать на них внимание.

Глайдер пошел на посадку, не долетев до Совета километра полтора. Он прифффукуарабился на небольшую площадку, выложенную каменными плитами. К зданию от нее вела узкая каменная тропа, которая пересекала своеобразное пастбище. Огромное поле было покрыто копошащимися в сочной траве гигантскими гусеницами — длиной по полметра, а то и больше. Розовые, голые — они походили на живые сардельки или свиней-мутантов. На взгляд, их были миллионы.

Тонкими живыми цепочками, состоящими из «мурашей», поле было разбито на равные квадраты. Некоторых гусениц с ног до головы облепляли клеточки, как брошенный банан — фруктовые мушки. Похоже, «мураши» лечили эти сардельки, а может, чистили их.

— Что они делают? — археолог не удержался и спросил у Непейводы.

— Кормятся, — односложно ответил тот.

Платон крякнул и зачесал затылок. Уж лучше было не спрашивать.

Охранники снова заспешили, высаживая напарников, сами стремглав повыскакивали из кабины. Глайдер тотчас взлетел. Конвой разделился надвое: пять ходячих муравейников встали впереди Платона Рассольникова и Двунадесятого Дома, вторая пятерка охраняла их тыл. Быстрым шагом колонна двинулась вперед.

Чудовищных размеров муравейник продолжал расти до тех пор, пока Платон не обнаружил, что сам он — не более чем муравьишка, по глупости забредший к жилищу чужого, враждебного племени. И ему отчаянно захотелось вернуться на кораблик, а еще лучше в «Эль-Гарду» — в массажный салон, к милой девочке Зи-Зи.

Около куполов, не имеющих ни окон, ни дверей, и у подножия Совета виднелось множество маленьких отверстий в земле, сквозь которые беспрерывно курсировали тысячи «мурашей». В их маленьких лапках и челюстях было не видать никакого груза. На первый взгляд, абсолютно бессмысленные передвижения. Быть может, они переносят информацию? Не проще ли передавать ее по радио или с помощью кабеля? Археолог почесал затылок и промолчал, отложив свой вопрос на потом.

Вдруг заскрипели скрытые в недрах земли механизмы, завизжали электромоторы, лязгнули манипуляторы, и боевые купола задвигались. Рассольников пытался понять, что происходит. Смотрящие во все точки небосвода антенны и стволы дружно нацелились на одинокое черное облачко, возникшее далеко на юге. Оно приближалось к резиденции Совета.

Опасность! Это Платон почуял кожей. А охранники его изумили. Клеточки ходячих муравейников вдруг зафонтанировали из горловин и рукавов камуфляжных комбинезонов и устремились в дырочки, нарытые в земле. Оружие выпало из их рассыпавшихся рук, а форма смятыми кучами упала на дорожку. И только Двунадесятый Дом остался рядом с археологом. Он оцепенело глядел на несущееся к ним облачко.

— Ложись!!! — внезапно заорал Непейвода.

И сам бросился на каменные плиты, прижался к ним, вцепился своими клеточками. Платон распластался рядом. Он старался делать все то же самое, но разве человеческим пятипалым клешням по силам соперничать с сотнями цепких «мурашей»…

Стволы ударили залпом. Земля сотряслась, и археологу показалось: она вот-вот расступится под ним. Он глянул на облачко. Там, где оно было, вспучился багровый шар с ярко-алыми протуберанцами. На его расширяющейся поверхности зажигались и гасли десятки белых, желтых, оранжевых вспышек.

Платон вдруг почувствовал, что его оторвали от земли и куда-то тащат. Он едва успевал перебирать ногами. На бегу археолог услышал новый визг-скрип-лязг боевых куполов. Стволы перенацеливались, поворачиваясь и опускаясь вниз.

Напарники неслись по зеленому полю, перепрыгивая жирных гусениц. Неслись к ближайшему куполу, надеясь отсидеться в мертвой зоне у его подножия. Стволы соседних куполов больше не целились в небо, теперь они следовали за двумя бегущими фигурками.

Под тем, ближним куполом тоже загудел электромотор, и он с лязгом и скрипом начал медленно поворачиваться — слишком стары механизмы. До купола была какая-то сотня шагов, но археолог и муравейник бежали, бежали и никак не могли преодолеть разделявшее их расстояние. «Не успеть!»

И тут остальные купола открыли огонь. В тот же миг Дом подкосил археолога, и они рухнули в траву. Пулеметные очереди прошли над головами напарников. Вспыхнули лазерные лучи и подожгли газон там, где они только что находились.

Непейвода снова повлек археолога за собой, они сделали еще один, последний бросок, оказавшись у подножия купола, и рухнули наземь. Он как раз повернул свою титанитовую «щетину», нацеливаясь на нового врага. Но враг был уже слишком близко, проскочив зону поражения.

«Сейчас пальнут!» — в голове Платона проскользнула такая здравая и безысходная мысль. — Больше не побегу. Будь, что будет». В эти секунды он не испытывал страха — ему стало все равно.

Нового залпа не было. Неужто муравейники не бьют по своим? Ведя огонь по напарникам, другие купола наверняка попали бы по старому куполу. А муравейники действительно не бьют по своим.

Механизмы возвышающегося над археологом и Двунадесятым Домом купола издавали душераздирающий лязг и грохот, стволы тряслись и скрипели, но не могли опуститься ниже какого-то порога. Напарники лежали в мертвой зоне. Казалось, стволы вот-вот пересилят сопротивление ограничителей и смогут расстрелять ее. Никак. А потом запахло жженой изоляцией, и раздалось потрескивание и шипенье.

«Неужто пронесло?!» Рассольников глянул на своего напарника. Дом переговаривался, вернее, переругивался с кем-то по браслету. Закончив разговор, Непейвода повернулся к Платону:

— Лежи смирно. Пускай они сначала разберутся… Во всем виновата атака термопсисов. Нападавшие вывели из строя систему наведения в четырех дотах…

— А охрану тоже они вывели из строя? — язвительным тоном осведомился археолог.

— Хм, — короткий ответ.

Багровые тучи, словно испугавшись залпового огня, истаяли и разлетелись в стороны. Бездонное небо было окрашено в странный, но завораживающий цвет: зеленовато-бордовое, с фиолетово-перламутровым отливом. Оно напоминало Платону кипящие от планктона морские глубины. Можно было бесконечно смотреть в эту бездну, радуясь тому, что остался жив, что можешь любоваться окружающим миром, видеть то, чего триста лет не видал ни один двуногий.

А потом над напарниками беззвучно пролетел глайдер, за ним еще один. Сервисный браслет Дома пискнул, как придавленный котенок. Двунадесятый Дом снова с кем-то поговорил, издавая невероятно скрипучие звуки.

— Теперь другая версия, — объяснил он, отключив связь. — Из-за чиновной нерасторопности расчетам этих дотов не сообщили о твоем прилете. Обнаружив на контролируемой территории чужака, они привели орудия в боеготовность. А после начала атаки посчитали тебя одним из термопсисов.

— Гладко выстругано — ничего не скажешь… Но как же охрана? Все слишком похоже на заранее подготовленное, но никудышно исполненное покушение. К тому же, для чистоты картины надо было пожертвовать десятком муравейников.

У Непейводы в глазах зажглись злые искорки.

— Я и не знал, что ты настолько ядовит. Сожри тебя зверодревы, наверняка отравились бы.

Позади колпака, где сели глайдеры, что-то происходило: раздавались скрипучие голоса, звонкие шлепки, тихое подвывание. От любопытства у археолога даже мурашки пошли по коже.

— Так что же охрана?

— Насчет… охраны… я лично… разберусь, — дробя фразу, прошипел Дом. — Теперь доволен?

— Когда разберешься, тогда и…— Платон не договорил, увидев, что к их лежбищу несется целая толпа ходячих муравейников в человечьем обличий.

Бежавший впереди резко остановился. Налетев на него, затормозили и остальные. Они едва не повалили этого типа на лежащего в траве археолога.

— Единоседьмой Дом Симбионтов, начальник службы безопасности Совета, — представился первый, приложив руку к козырьку кепи и щелкнув каблуками. Похоже, эта опереточная процедура ему очень нравилась. — Честь имею доложить: опасность для жизни ликвидирована, — отбарабанил он. — Отныне вы находитесь под моей личной охраной.

«Очевидно, слова „лично", „личный" означают для фффукуарабцев что-то особенное. Иначе зачем они их столь нарочито выделяют? — с любопытством подумал Платон. — Быть может, дело в том, что над их собственной личностью нависла угроза?»

Напарники поднялись на ноги и начали отряхивать одежду. Их неспешность явно раздражала ходячих муравейников, но те промолчали. И вот конвой двинулся вперед. Клеточки-пастухи отогнали своих гусениц подальше. Муравейниковая толпа, нимало не похожая на походную колонну, поперла по зеленому газону, плотной массой окружая археолога и Непейводу. Дома Симбионтов загораживали их телами от возможного нападения, толкаясь и мешая друг другу. Многие из них просто-напросто еще не научились ходить по-человечески. Дома качало и вело из стороны в сторону, ноги подгибались в коленях, и муравейники едва не падали.

Остаток пути обошелся без приключений. «Если покушение устроила оппозиция, не желающая возвращения маток, — думал Платон, вышагивая среди человекоподобной массы и стараясь никому не наступить на ноги, — она не успокоится, пока не доведет дело до конца. Надо скорей сваливать из этого гадючника».

Ради подписания контракта Совету Домов Симбионтов приходилось раз за разом нарушать правила, неукоснительно соблюдаемые веками. Вот и сейчас для прохода человека в резиденцию Совета в стене здания пришлось прорубать специальное отверстие высотой в метр. Сами же клеточки попадают в него через маленькие дырочки, проделанные по периметру основания.

На входе Рассольникову был торжественно — под рев фанфар и барабанную дробь — вручен в двух экземплярах текст государственного контракта, напечатанный золотом на тончайшей титанитовой пластине. Правда, он был подписан только половиной Совета. Остальные Дома Симбионтов потребовали личной встречи. Они-де хотят убедиться, что этот двуногий действительно способен выполнить свою миссию и при этом не является врагом фффукуарабской нации. Пришлось идти.

Свита тотчас утратила человеческий вид и, побросав одежду, исчезла в сотнях дырочек, просверленных в стенах, полу и потолке низкого и узкого коридора. «Сколько же тут этажей, если здание огромно, а потолки так низки?» — поражение думал Платон.

Двунадесятый Дом, войдя внутрь, тоже распался на клеточки и улепетнул на доклад руководству. Археолог в сопровождении начальника охраны, который один не утратил человекоподобия, двинулся по инстанциям.

Воздух был теплым, влажным и чуть затхловатым. Ходячий муравейник освещал дорогу мощным фонарем, вырывавшим из мрака все новые и новые участки бетонных стен, которые обросли зеленоватой плесенью и повсеместно были пронизаны ходами. Самих «муравьишек» видно не было — наверное, они получили приказ не путаться под ногами.

Страдай Платон хотя бы самой легкой формой клаустрофобии, этот жутковатый коридор, больше похожий на вентиляционный ход и совершенно не приспособленный для передвижения на двух ногах, немедля вызвал бы у него приступ. Да и любого здоровяка здесь можно довести до приступа или истерики.

Собирая подписи, археолог попал во чрево чудовищного организма. Он всей кожей чуял, как за Стенами, под ногами и над головой копошатся миллиарды насекомых. Отовсюду непрерывно доносилось шебаршение несчетных лапок, сливающееся в странный звук — слаженное «пение» десятков забурливших на майском солнце муравьиных куч.

Чем идти, скорчившись в три погибели, проще было передвигаться на четвереньках. Но Рассольников не хотел вставать на колени, словно бы склоняясь перед муравейниками. Аристократ должен гордо нести человеческое достоинство — и особенно в окружении насекомых. И потому он шел, согнувшись. Когда спина затекала, он пытался распрямиться и стукался хребтиной о теплый бетонный потолок. Ему предстояло таким макаром прошагать несколько километров.

А Единоседьмой Дом в полной мере использовал преимущества своего пластичного фальшьтела. Уменьшив рост и вдвое вытянувшись по толщине, он легко передвигался в этом тесном туннеле. (Его словно расплющило асфальтовым катком.) Муравейнику то и дело приходилось притормаживать, поджидая ковылявшего позади пришельца, но он ничем не выказывал своего нетерпения.

В первый миг, обнаружив рядом с собой вместо статного мужчины маленького плоского уродца, Платон вздрогнул от неожиданности и, не сдержавшись, прыснул. А потом всю дорогу молча завидовал сопровождающему: скрюченная спина вскоре начала болеть, а шейные позвонки не хотели держать затяжелевший кочан головы.

Делая поворот за поворотом, коридор начал забирать вверх, так что идти стало еще тяжелее. Археолог следом за Единосемерным лез в гору, и теперь вдобавок ко всему начали ныть его колени, икры и голени.

При получении каждой подписи происходила одна и та же фантасмагорическая сцена. Через выломанное отверстие археолог с трудом пролезал внутрь начальственного кабинета и оказывался в каморке, все стены, пол и потолок которой были покрыты живым шевелящимся ковром. Все Дома Симбионтов, как и Непейвода, обожали равномерно распределяться по внутренней поверхности любого занимаемого ими объема.

Начальник службы безопасности всякий раз оставался вовне. Да ему, собственно, уже некуда было влезать, хотя потолок в кабинетах был повыше, чем в коридоре. Платону самому едва-едва хватало места, чтобы стоять, не касаясь плечами и макушкой живого ковра.

Оказавшись внутри, в тусклом зеленоватом свете, который давали какие-то здешние светлячки, археолог уже и не пытался что-то разглядеть: все муравейники на одно лицо. Зато он пользовался возможностью размять затекшую, окостеневшую спину и осторожно пытался сгибать-разгибать ее, шевелить лопатками, вертеть хрусткой шеей и даже делать приседания. Наверное, Дома Симбионтов думали, что это человеческий ритуал приветствия.

Обычно хозяин кабинета выдерживал долгую паузу, внимательно разглядывая посетителя, потом образовывал огромный рот и жутковатым голосом выдавал что-нибудь вроде:

— Как ты относишься к концепции роя?

— Никак, — с готовностью отвечал Рассольников. — Я о ней не думал.

— Так подумай и скажи первое пришедшее на ум, — настаивал Дом Симбионтов.

Платон чесал затылок и говорил вкрадчиво:

— Я не люблю толпу. Рой — тем более. Но мне с вами не жить. Существуйте, как вам удобнее…

Тут хозяин начинал гомерически хохотать, ссыпаясь клеточками на пол. Этот живой щекочущий дождь окатывал археолога, и его била крупная дрожь. Но чаще Дом Симбионтов приходил в ярость и начинал поливать мерзавца муравьиной кислотой. Сотни брюшек одновременно выбрызгивали на Платона по капельке жидкости, пока он не оказывался облит с головы до ног.

— Рой — это вершина эволюционного развития! — вещал муравейник, а Рассольников тем временем пытался вытереть носовым платком лицо и волосы. — Вам не снился такой порядок и такая четкость в любых, даже самых сложных действиях. Вы, индивиды, — хозяин выплевывал это слово с таким отвращением, словно ему в рот вместе с супом попала муха, — сущие ничтожества! Ваш социум — примитивное подражание рою. На ваше счастье, вам не дано понять всей прелести роя, иначе самые умные и честные из вас давно оборвали бы свое жалкое существование…— и далее в том же духе. Наконец Дом Симбионтов выговаривался и, отрастив руку, соизволял черкануть свою замысловатую роспись лазурным пером на титанитовой пластине.

«Есть! Десятый, — с облегчением выдыхал археолог и тут же думал с тоской: — А ведь еще девять…» Начальник службы безопасности помогал Платону выбраться в коридор, а хозяин кабинета кричал вслед голосом записного злодея:

— Не вздумай нас обмануть! Из-под земли достанем!

…Когда все отмеренные круги ада были пройдены, Единоседьмой вывел археолога наружу. Рассвело. Платон даже не заметил, что канул вечер и миновала целая ночь. Ноги гудели, не разгибалась спина, и в черепе отбивали набат огромные медные колокола.

Над бескрайним пастбищем висел туман. Пелена медленно таяла, оплывая под первыми лучами солнца. От мокрой земли веяло прохладой и свежестью. Хотелось упасть в траву — как в бассейн нырнуть — и отмывать росой липкую от пота и муравьиной кислоты кожу. Неподалеку стоял глайдер, окруженный несколькими охранниками. Археолога поджидал обещанный независимый нотариус — ответственный сотрудник знаменитой на всю Галактику страховой компании «Ллойд». Он сидел на детском складном стульчике. У этого маленького — метр с кепкой — человечка в черном смокинге глаза были закрыты плотной черной повязкой.

И вот повязка снята. Человечек зажмурился от яркого света, прижал ладони к глазам, топорща рыжие бакенбарды. Затем он достал из бокового кармана темные очки, надел, щелкнул пальцами. Один из ходячих муравейников поставил перед ним такой же низенький складной столик. Клерк облокотился на него и произнес первое слово: — Ну-сс?

Он был похож на пасюка, одетого в человечий наряд. Предки всерьез боялись, что такие вот человеко-крысы когда-нибудь отвоюют у них божий мир. Щепотка рыжих усов вздрогнула, подтянув верхнюю губу и обнажив шильца резцов. Острый носик, завершающий длинную мордочку лица, шевельнулся, обнюхивая представшее перед ним существо: липкое и грязное, всклокоченное, шумно дышащее и едва держащееся на ногах.

Платон протянул нотариусу оба экземпляра контракта. Они были заляпаны отпечатками липких от кислоты пальцев. Тот молча разглядывал титанитовые листы примерно минуту, поворачивая то так, то эдак, подставляя пронзительным лучам восходящего солнца. Затем достал из кармашка электронную лупу и продолжил осмотр. Археолог чувствовал, что его терпение на исходе. Еще немного, и он не выдержит и заорет на этого гнусняка, словно бы мстя за все унижения и муки, нанесенные ему ходячими муравейниками. Ведь перед ним был не человек, а еще один ксен— разумный крысоид с Поллинга-6. Кстати, крысоиды пользовались любой возможностью, чтобы поиздеваться над хомо.

Почувствовав неладное, нотариус оборвал нескончаемую процедуру осмотра и начал яростно хлопать по пластинам фирменными штампиками, которые взялись прямо из воздуха. А потом каллиграфическим почерком вписал в каждую печать свое имя и дату.

— Тепер фы тофольни? — Поднял на Платона скрытые очками глазки.

— Спасибо, — выдавил из себя археолог.

Он благодарил бога, что сдержался и не устроил безобразную сцену. Да и самому подписанию тогда пришел бы конец. «Не надо доводить простого земного графа до белого каления, — подумал Рассольников. — Дурная это привычка».

— Все в порядке? — осведомился Единосемерной Дом. Платон кивнул.

— Тогда мы его забираем.

И начальник службы безопасности что-то шепнул в сервисный браслет. Нотариусу снова аккуратно надели на глаза черную повязку. Он позволил взять себя за руку, отвести к глайдеру и усадить на мягкое сиденье. Потом машина беззвучно оторвалась от земли и устремилась в сторону космодрома.

— Где мой напарник? — усевшись на траву, спросил археолог. Он не удержался и начал умывать потное лицо, обирая ладонями влагу с густых пучков травы.

Его преследовало воспоминание: теплая, влажная темнота, шевелящийся, дышащий, глумящийся над тобой живой ковер; сыплющиеся с потолка муравьишки, которые падают за шиворот, цепляются за волосы и складки кожи; сотни мельчайших брызг кислоты, летящие на лицо со всех сторон… Бр-рр!!!

— Получает последние инструкции. Подождите немного, — ответил Единосемерной Дом.

Ждать действительно пришлось недолго.

Когда Непейвода вышел на воздух, видок у него был тоже не ахти: он как будто еще больше усох, черты лица обострились, выражение стало жестче. «Да он ли это? — усомнился Платон. — Не подменили часом? Клеточки все на одно лицо… Да нет, вроде Непейвода— я же не совсем чокнулся: еще могу напарника своего узнать! Неужто он опять прошел через казнь?»

— Так что ты выяснил насчет охраны? — не преминул спросить археолог, пытаясь скрыть свою тревогу.

— Они до смерти испугались термопсисов и будут расформированы, — вибрирующим от напряжения голосом ответил Дом.

— Свежо предание, но верится с трудом…

Непейвода промолчал.

Со стороны космодрома прилетел глайдер. На сей раз опустился на поле рядом с напарниками. И им не пришлось переть по каменной тропинке через пастбище, полное гусениц-переростков и малюток-пастухов. Платон напоследок окинул взором грандиозный муравейник, у подножия которого копошились миллионы клеточек. «Пока-пока!» — Он помахал рукой, как будто из сотен тысяч дырочек в стене Совета на него смотрело великое множество маленьких глазок.

Когда-то Тоша Рассольников так же махал матери, остающейся на земном космодроме. Был он еще совсем сопляк и, улетая учиться на край света, не понимал, что расстается с ней навсегда. Только спустя годы Платон уразумел, зачем его в такой спешке отправляли за тридевять земель, хотя аналогичное образование он мог получить и на Земле. Уразумел и содрогнулся…

Глайдер доставил напарников на космодром. Там их дожидался челнок. Все шло как по нотам, и археологу уже стало казаться, что на сегодня их приключения закончены. Челнок стартовал, направляясь на «Эль-Гарду». На высокой орбите, подстраховывая его, висел давнишний знакомый — корвет фффукуарабского флота «Фчераш».

Челноком управляли два пилота в человеческих скафандрах. Позади кабины находился пассажирский отсек на двадцать мест. Платон и Непейвода сидели в креслах друг напротив друга и молчали. Гравитационная подвеска гасила перегрузки, и полет казался загородной прогулкой. «Слишком хорошо, чтобы быть правдой», — лениво подумал Платон и закрыл глаза.

Похоже, он задремал. А когда проснулся, еще не открыв глаз, почувствовал: в кабине что-то происходит. Не подавая виду, что проснулся, археолог глянул сквозь ресницы. Один из пилотов вошел в пассажирский отсек и, держа в руке станнер, нависал над Двунадесятым Домом. Тот не шевелился. А сквозь открытую дверь кабины было видно, как второй пилот сполз из противоперегрузочного кресла на пол. И поза у него была неправильная. Мертвая поза. Значит, все клеточки умерли разом, не успев выскочить из скафандра…

У Платона не было оружия. Совет Домов Симбионтов строго запретил брать его в полет. И потому Рассольников оттолкнулся от кресла и прыгнул на спину пилоту. Тот потерял равновесие, и они упали на Непейводу. Пилот не рассыпался от удара, он показался археологу цельным, твердым — крепко же срослись его клеточки!

Платон попытался отобрать у пилота станнер и получил локтем в грудь, а затем затылком — по носу. Однако он вцепился в оружие и, задохнувшись от боли, все-таки не выпустил его из рук. Пилот и Платон сползли на пол и боролись, зажатые между кресел.

Враг сумел перевернуться на бок. Еще немного — и он выстрелит в Рассольникова. Археолог дубасил его кулаком левой руки по спине. Вряд ли эти удары могли решить исход схватки. Но муравейник вдруг вскрикнул, потом еще и еще. И вот он уже орал благим матом, катаясь по полу. Ему стало не до археолога. Выронив станнер, он взмахивал руками, лупил себя по гибкому скафандру, подскакивал, ударялся о сиденья и подлокотники кресел.

Платон не мог понять, что происходит с пилотом, но оружие было теперь у него в руках. Продолжая выть и стонать, враг начал судорожно раскупоривать свой скафандр. Археолог поставил регулятор станнера в среднее значение и выпалил, надеясь обездвижить пилота. Тот дернулся, замер в воздухе и с грохотом рухнул на пол. Готов!

Платон сунулся в кабину. Челнок летел на автопилоте, и пока ему ничто не угрожало. Рассольников вернулся в пассажирский отсек, наклонился над Непейводой. Двунадесятый Дом был частично парализован — от выстрелов станнера вырубились клеточки, составлявшие его лицо и плечи. Они осыпались на пол, лежали на его груди и коленях. Тысячи маленьких параличей слились в один, едва не лишив сознания и сам ходячий муравейник. Он еще долго не мог очухаться, сидел в кресле, безголовый, но живой, и тихонько шевелил руками и ногами.

Оставив напарника приходить в себя, Платон снял скафандр с поверженного пилота. Удивительная картина предстала его взору, стоило отстегнуть шлем и стащить «рыбью кожу» с плеч муравейника. Под тонким слоем недвижимых «мурашей» обнаружился Папаиоану номер три. Он был коротко пострижен в отличие от номера два, заметно худее, чем номер один, но несомненно тот же самый человек. Адриан Папаиоану— сильно покусанный пришедшими в ярость клеточками, а затем парализованный выстрелом станнера.

Подменяя убитого или плененного им муравьиного пилота, он должен был хорошенько замаскироваться. То ли приманил сильнодействующими феромонами лишившиеся хозяина клеточки, то ли купил на черном рынке за бешеные деньги «кусок» разумного муравейника. Как бы там ни было, тонкий слой «мурашей» прикрывал человеческое тело до той поры, пока на него не набросился с кулаками Платон. Доселе клеточки проявляли лояльность к своему новому хозяину, но удары терпеть не стали. И не выстрели археолог из станнера, Папаиоану был бы обречен на мучительную смерть от муравьиных укусов.

Теперь Адриана номер три нужно как следует допросить, а потом решать, что делать дальше. Но времени в обрез: челнок уже приблизился к «Эль-Гарде». Пора просить у диспетчера разрешение на стыковку, не то придется платить бешеный штраф. В космонавигации с драконовскими законами, принятыми Лигой, не поспоришь — раздавит как букашку.

Муравьиный пилот был мертв, и Платону пришлось взять на себя управление корабликом. Слава богу, не в первый раз.

Челнок благополучно состыковался с «Эль-Гардой». Очищенный от парализованных клеточек и крепко связанный, Адриан Папаиоану неподвижно лежал на полу салона. Грудь его чуть заметно колебалась, глаза были закрыты. Кожа была покрыта красными волдырями от сотен муравьиных укусов.

Скрытно перетащить пленника на «Оболтус» было нелегким делом. Пришлось связаться с Кребдюшином и попросить помощи. Тот чертыхнулся, прокляв тот день, когда народился на свет, но все-таки послал на челнок своего раба.

Появившись в пассажирском салоне челнока, разумный гриб что-то проскрипел и начал приплясывать на единственной ноге, вращаясь вокруг своей оси и корчась. С краев его покрытой бородавками шляпы спускались клейкие белесые нити. Он, будто гигантский шелковичный червь, давил из себя пряжу, а потом с головы до пят оплел ею Папаиоану. Пленник все еще не пришел в себя. Для дыхания в коконе ему оставили одно маленькое отверстие.

Кребдюшин договорился со знакомым таможенником, чтобы тот вовремя закрыл глаза и не спешил их открывать. Услышав затребованную сумму, Непейвода застонал, скрежетнул зубами, но вынужден был согласиться. Куда денешься?..

Полностью запеленатый, с прижатыми к туловищу руками, шпион походил на куколку огромной бабочки или мумию мамранского фараона. Подхватив упакованного пленника, напарники и гриб вытащили его из челнока и поволокли к выходу из фффукуарабского терминала. Нужно было пройти таможенный пост и погрузить «куколку» в транспортную капсулу, которая домчит их к межпланетной стыковочной зоне. Там среди десятков всевозможных звездных посудин томился любвеобильный кораблик по имени «Оболтус».

Толстяк-таможенник лениво вывалился из бронированного модуля и, помахивая жезлом парализатора, медленно двинулся к капсуле, замершей на входе в вакуумную трубу. Выражение лица у него было как у кота, увидевшего банку со сметаной.

Платон зажмурился и во всех подробностях представил, как хлещет этого типа бамбуковой тросточкой по лоснящейся, раскормленной физиономии. Мечты, мечты — в чем ваша сладость?..

— Чего везем? — Таможенник одарил напарников широкой улыбкой и легонько постукал парализатором по фонарю кабины. Офицер был шарообразным, но он крепко стоял на ногах, да и ростом его бог не обидел— два метра с гаком. Похоже, крепкий мужик.

Двунадесятый Дом откинул фонарь, высунулся по пояс из капсулы и, состроив ответную улыбку, произнес сладкоголосо:

— Куколку, господин офицер. Куколку гусеницы крагаза. На личный прокорм. Это наша любимая еда, госпо…

Таможенник не дал ему договорить. Он выразительно покачал головой и сказал с усмешечкой:

— Значит, санитарного инспектора придется звать.

— У нас есть разрешение…— Дом полез в карман за бумажником. Хрустские стокредитные купюры пахли чем-то неуловимо знакомым. Наверное, исполнением желаний.

Взвесив на ладони пачку галактических кредитов, таможенник скривил губы:

— Уж больно велика куколка — тяжелее тянет.

Вот тебе и договорились!.. Археолог подумал, что Непейвода сейчас помрет. Не от жадности, понятное дело, — от патриотизма. Новые траты были разорительны для его бедной-несчастной ФФФукуараби. Ходячий муравейник с трудом пересилил желание размозжить вымогателю башку и протянул ему остаток денег вместе с шикарным кожаным бумажником.

— У меня больше нет, — сказал он со смесью печали и скрытой угрозы.

Таможеннику его интонация не понравилась. Он стоял у капсулы, раздумывая. Платон шумно почесал затылок и понял, что его терпение лопнуло. Он одним прыжком выскочил наружу, сделал пару танцующих шагов и положил левую руку на рыхлое плечо офицера.

— Скромнее надо быть, — произнес Платон ласковым голосом, потом добавил, беззвучно шевельнув губами: — Служба внутреннего надзора. — И потянулся правой рукой к кобуре со станнером.

Это был чистый экспромт. Археолог сам не знал, что будет делать через секунду. Отдался на волю вдохновения.

— Я как чувствовал…— прошептал таможенник, белея как молочный туман.

Он меленькими шажками отступал, отступал, словно надеясь, что его жалкое бегство останется незамеченным, и он без потерь улетучится из западни.

— Все снято на камеру. Полная идентификация произведена, — продолжал наступать Рассольников. Он грудью теснил его к модулю, где виднелись прилипшие к прозрачному стеклотитаниту рожи двоих таможенников — помоложе да пожиже. — Осталось подписать протокол. Он уже у вас в компьютере…

Офицер вдруг схватился за сердце, охнул, морща каравай лица, который из белого начал становиться зеленым. Лицо морщилось по окружности, сминаясь к носу. И нос словно проваливался внутрь его. А потом таможенник стал заваливаться на спину. Платон попытался его подхватить, но разве такую тяжесть удержишь!.. Толстяк мягко осел на керамлитовый тротуар. Слой жира на заднице смягчил падение.

— Помогите! — закричал археолог тем, что торчали в окне. — Ему плохо! — А сам быстренько вынул у него из кармана денежки.