"Сын Неба" - читать интересную книгу автора (Смирнов Леонид Леонидович)

Глава третья. Путь в Иное

1. — Я — не Игорь Храмцов, — поднял Он на меня глаза в ответ на мое удивление. Внешнее сходство было у них очень большим. Но как Он проник сюда, в камеру?

Я не знал, как теперь к Нему обращаться. По имени и фамилии? Но это был уже кто-то Другой. Осторожно, будто прощупывая лед на прочность, желая перейти замерзшую реку, я назвал Его сокращенно, первыми буквами имени и фамилии: И.Х. Это наименование оказалось сродни «опечатке по Фрейду», как формулируют подобное явление психологи.

У Него был удивительный взгляд. Спокойный, уверенный и одновременно великодушный. Взгляд человека, который выходит на старт, зная, что все равно, при любых обстоятельствах, именно Он придет к финишу первым. Взгляд человека, который, выходя на борцовский помост, легко дает вам обхватить себя, бросить на ковер, потому что все равно, при любых обстоятельствах, в итоге вы будете на ковре на лопатках, а Он — сверху. Взгляд человека, который садится за игорный стол и проигрывает вам, проигрывает, потому что все равно, при любых обстоятельствах, в итоге верх будет — за ним. Эти люди никогда не боятся проиграть на каком-либо из промежуточных этапов.

2. Мы сразу нашли общий язык, потому что оба исходили из того, что душа первична по отношению к телу. Какой иначе смысл в самом существовании тела? И если мы поставили перед собой цель — максимально продлить земную жизнь тела, мы ничего не добьемся, работая только с вторичной субстанцией. Есть вещи первичные, вещи базовые. Именно в них — решение проблем и вопросов вторичных субстанций.

Только в материалистически изувеченном сознании могла родиться поговорка «В здоровом теле — здоровый дух!» Простите, часто вам доводилось встречать здоровый дух в здоровом теле? Поговорка явно дошла до нас в усеченном варианте. Изначально она звучала так: «Дай Бог здоровому телу здоровый дух!» Но как можно было допустить слова «Дай Бог» в стране красноармейцев, физкультурников и значкистов ГТО? Нужно ли с ними говорить о духе? Главное — мышцы, бицепсы, трицепсы. Во имя защиты Отечества!

Почему же их Отечество все время необходимо было защищать? Почему именно их Отечество вызывало столько тревоги, подозрения, ненависти, вражды?

В их Отечестве победил культ тела. То есть культ чего-то вторичного. В нем — в этом теле — якобы, здоровый дух.

И.Х. ставил ситуацию с головы на ноги: «Здоровому духу — здоровое тело!». Именно Он навел меня на мысль о первичности Воскрешения Души. Мы ничем не поможем телу, если душа — мертва. Воскресив Душу, более высокую ступень, мы сможем воскресить тело — лишь оболочку, упаковку, футляр для Души.

Оставалось только загадкой, почему Он пришел именно ко мне? Он никогда не объяснял ни свои слова, ни свои действия. Я мог предполагать такую версию: Он — Знал, как на самом деле умер Виктор Михайлович Баранов, Он — Знал, как на самом деле умер Вадик-диплодок. И Он пришел сюда, в камеру.

3. Был до рекорда, установленного в 1968 году Бимоном, мировой рекорд по прыжкам в длину — 8 м 12 см. Установлен он еще в 30-е годы, три десятилетия не могли его побить. Побил американец Бимон. На олимпийском уровне каждый сантиметр, каждая доля секунды, каждый килограмм, превышающие прежний олимпийский рекорд, — это немыслимое достижение, эпохальное событие. Тридцать лет не могли прыгнуть хотя бы на сантиметр дальше. Бимон прыгнул. На 8 м 13 см? Нет. И даже не на 8 м 14 см. Он прыгнул на 8 м 90 см.

С чем еще можно сравнить преодоление олимпийского рекорда по уровню сложности? Рекорды возможны не только в спорте. Почти в любой сфере человеческой деятельности есть свои рекорды. Можно преодолевать недосягаемую планку. Но можно и преодолевать планку, поднятую вдвое, втрое, вдесятеро выше. Эту возможность открывает — Вхождение.

Можно ли обучить человека прыгнуть дальше, чем это сделал Бимон? Можно. И, похоже (я не являюсь, конечно, знатоком в вопросах спорта), рекорд Бимона, рекорд, казавшийся запредельным, недосягаемым, уже побит. Можно обучить человека побить любой, казавшийся немыслимым, рекорд. И мы обучим вас этому прямо сейчас: надо тренироваться, тренироваться, тренироваться…

По этому же принципу мы обучим вас методике Вхождения: тренируйтесь, тренируйтесь, тренируйтесь. Тренировка концентрации внимания несоизмеримо надежнее и реальнее приблизит вас к постижению Пространства Иных Измерений или Вселенной Волновой, или Бытия Господа, чем сказочно расписанные гипотезы о Сотворении Мира.

4. Характер работы нашего мозга сродни построению этой книги: мы пытаемся сконцентрироваться на развитии интересующей нас темы, но хаотичное мыслеобразование все время выбивает нас из состояния концентрации.

Жизнь человека никогда не складывается из последовательно развивающихся в виде готового сюжета событий, логически выстроенных, без противоречий, без парадоксальных несоответствий одного эпизода другому, одного поступка последующему, одного мнения — сменяющему его. Жизнь отредактированная — это не жизнь. Не веришь почему-то логически последовательным текстам. А тот сумбур, который подчас выливается на читающего с каких-то сумасбродных, фантасмагорически построенных страниц, недопустимых с точки зрения мыслящего линейными категориями редактора, этот сумбур оказывается несоизмеримо реалистичнее и правдивее грамотно выстроенных, вылизанных, причесанных строчек.

Хотя, конечно, такой текст выглядит неопрятным, непрофессиональным, не «от головы» он пришел. Включилось нечто большее, чем ум, писание текста понеслось само, будто кто-то со стороны его диктовал. Я не знал, что будет дальше, я и сейчас не знаю, чем все описанное здесь кончилось. Или кончится.

Или не кончится.

5. Вроде бы все вокруг оставалось реальным, все, к чему привыкли глаза: та же решетка, та же тяжелая дверь, та же убогая койка в камере. Но непонятно, откуда взялись эти люди: они были в мягких широкополых шляпах с перьями, на поясах у них висели шпаги, оттопыривая кромки свободно висящих плащей-накидок. Вроде бы — не сон. Сны — не такие. В самых разных, в самых неожиданных формах осуществлялась Трансперсонификация. Не удивлюсь, если в следующий раз окажусь в Древнем Риме в облике гладиатора или на строительстве пирамид в роли раба или гастарбайтера. Потом я стану растением, зверем, металлом, газом, звездой, планетой, понятием. Это элементарно, если я стал Им — более высокой ступенью.

Одного из пришедших я узнал сразу — такое воспоминание не спутаешь, не вытрешь из памяти. Он резко выделялся среди остальных. По малейшему жесту кидались исполнять его команды остальные. Я хорошо запомнил его. Он возглавлял тройку судей, когда мне было предъявлено обвинение в связи с Дьяволом за то, что я впервые стал использовать в медицинской практике такую обыденную и не вызывающую сегодня вопросов практику лечения, как уколы.

Да, сегодня каждый ребенок, еще не начав говорить, уже хорошо знает, что такое укол. Но несколько столетий назад эта, довольно безобидная на сегодня, процедура вызвала резкое противостояние со стороны церкви. Со дня изобретения уколов до их широкого внедрения в медицинскую практику прошло более пятидесяти лет. Я был из первых врачей, кто делал уколы. И я сидел за это в тюремной камере.

И вот — о, чудо! В камеру пожаловал тот самый человек, подписавший тот самый приговор, из-за которого я — здесь.

— Всем уйти! — скомандовал он, когда дверь камеры открыли и он уселся на убогой койке рядом со мной. Мы остались одни. Лицо его странно напоминало лицо старшего лейтенанта Добрецова. Ой, простите, капитана Добрецова. Что ему нужно? Четырнадцать мышей? Да тут их столько, что и шестнадцать, это, наловлю.

Он подробно и трогательно, как ребенок заботливой маме, рассказывал мне о том, что тяжело, что неизлечимо (по представлениям той эпохи) болен. Он обещал мне освобождение. Обещал деньги. Много. Он хотел жить. Он умолял:

— Сделай мне… это… Тот самый — укол!

6. …Это сегодня нет для меня во Вселенной более очаровательной, более желанной женщины. Но при первой встрече я оказался не в ее вкусе, и она не в моем. Хотя это было уже совершенно неважно. Внешность чужого человека может иметь значение для первого знакомства. Внешность родного человека — это внешность родного человека. С ужасом подумаю — ведь если бы мы познакомились в другой ситуации, мы просто прошли бы мимо друг друга. Я бы смотрел на лицо, на ноги, на что там еще мужики смотрят? Какое у Лены лицо? Я отвечу: родное. Какие у Лены ноги? Родные. Все до мельчайшей клеточки — родное. Мы даже родились в один день — двадцать шестого мая. Только я на пять лет раньше.

Это была первая женщина в моей жизни, которой я с огромной радостью делал подарки. Потому что она никогда о них не просила. Даже когда я впервые принес ей подарок, реакция была довольно странной:

— Я не возьму это! Я не привыкла.

— Привыкай!

Бывают такие «раскрутчицы», которым дай это, дай то. Купи это, подари то. И не без успеха они мужиков «раскручивают»: мужики дарят, покупают, дают деньги. Но когда настанет час закрыть такую «раскрутчицу» своим телом от опасности, отдать ей донорский орган или пожертвовать еще чем-то важным, жизненно важным, ради нее… Ты получила свои кольца, сережки, сапоги, сумки — на что ты еще рассчитываешь? На жертву во имя любви?

Это — не для тебя.

«Раскручивай» дальше. Но если ты начала с того, что построила ОТНОШЕНИЯ с мужчиной, он с радостью все подарит, все отдаст. Без сомнения, без оглядки. Он будет счастлив отдать тебе самое дорогое, сделать для тебя самое важное.

С нашей первой встречи прошло тринадцать лет. Мы встретились не юными: тридцать четыре и тридцать девять. До этой встречи повторялась одна и та же цепочка развития отношений: очарование первой встречи, обжигающая любовь, страсть. Следующий этап: их угасание, охлаждение, разочарование. Впервые в моей жизни цепочка эта шла по нарастающей: Лену я любил еще до первой встречи, даже окажись она трижды не в моем вкусе! При первой встрече я любил Лену еще больше, через год совместной жизни любил еще и еще (хотя более казалось невозможным), а через два-три года эта планка возможного в невозможном поднималась выше и выше. Еще выше она сегодня — через тринадцать лет. Дух захватывает, как подумаю, что будет дальше: лет через сорок, восемьдесят, сто двадцать…

Почему все так получилось? Может быть, эта встреча предопределена еще до нашего рождения? А может быть, главное — в другом. В том, что мы ПОСТРОИЛИ свои отношения. Внешность с годами меняется, она не представляет особой ценности. Материальное положение меняется порой совершенно непредсказуемо, и оно — по сути ничто. Что же — самое ценное, самое важное? Самое ценное, самое важное — ОТНОШЕНИЯ. Мы начали строить их еще в первом телефонном разговоре. Мы строим их и сейчас. Мы преодолеем любые сложности, любые препятствия, мы найдем совместное решение в любой сложнейшей ситуации. Потому что тот, кто сразу получил готовый рай, тот зачастую теряет его при первом же дыхании серьезных испытаний. Кто свой рай строил, созидал, Творил, тот, по сути, Творцу подобен.

А для Творца (хорошо, если Он все-таки есть, хорошо, если Он дает вам шанс узнать, что Он — есть!), а для Творца подвластно — все.

7. Себе, земному, он спешил вкачать Программу Управления Временем. Тогда Ему (уже не ему с маленькой буквы, этому самцу земного подвида) легче будет переходить из вещества в волны. Тогда Он в форме волны пройдет сквозь любые стены. Тогда Он сможет поменять свои внутренние органы из вещества на волновые, построенные из кирпичиков Тонкого Мира. Сможет вывести из организма старые органы, выработавшие свой ресурс, заменить их новыми, обновляемыми до бесконечности.

След на теле в месте введения Программы никогда не заживает, три точки на Его (его земном!) левом боку никогда не исчезнут с поверхности кожи. Даже если кожа поменяется. С замены выработавших ресурс органов начинается омоложение организма в целом. Последней поменяется кожа. Она, как у пресмыкающихся во время линьки, просто слезет чулком. Под ней уже наросла новая, юношеская. И вот Он, вчерашний зрелого возраста мужчина, сегодня — с тем же, со своим, лицом. Только лицом без морщин и старческих пятен, без плеши на голове и волос на ушах, сегодня Он вдруг, в одночасье, — с лицом юноши.

8. Больше всего их раздражало Ее спокойствие. Оно просто невыносимо было — Ее спокойствие. Они всякого ожидали от своих жертв — криков, воплей, угроз — только не этого уверенного в себе, бесстрашного, всепобеждающего спокойствия.

Золотым сиянием переливались в лучах яркого, сильного южного солнца Ее длинные волосы. У обычных испанок волосы были черные, а у этой ведьмы — золотые, огненно-рыжие, будто языки пламени инквизиторского костра.

Уничтожался, выжигался целый слой населения. Слой, которому был доступен Этот Контакт. Эти люди обвинялись в сообществе с Дьяволом, потому что они — Знали. Их Знание вызывало сильнейшую тревогу у представителей бизнес-структуры с богатой недвижимостью, с толпами клерков в сутанах и рясах. Не надо было этой структуре, чтобы кто-либо — Знал. Тех, кто Знал, — сжигали. Оставались лишь те, кто слепо верил, а эти не могли — Знать, неспособны были — Знать.

Грэя была на такой ступени Вхождения, что ни убить, ни сжечь, ни растоптать Ее уже было невозможно. Даже железным спецслужбам церкви от Его Имени. Эти спецслужбы готовы были как угодно замарать Высшее Тайное Знание, сжечь Его носителей, лишь бы не потерять клиентуру для своего бизнеса на душах людских. На все, что противоречило интересам их наживы, они вешали одинаковый ярлык: это — от Дьявола!

Конечно же, в их представлении Грэя была от Дьявола: с яркими золотыми волосами, с утонченными чертами лица, со странными, необъяснимыми с точки зрения трехмерного пространства и одномерного времени способностями, за которые путь один — на костер.

Но странная вещь произошла, как только первые языки пламени коснулись Грэи. Она — исчезла. Вот только что стояла, привязанная к столбу, и вдруг — нет Ее. Только веревки пылают, да столб обугливается.

Для инквизиторов так и осталась загадкой, куда же Она подевалась? Кто спас Ее? Инквизиторы так никогда этого и не поняли по очень простой причине: с ними была религия, с Ней был — Бог.

Она спасется еще много-много раз. Как Она это делала и как Она это сделает в день Конца Света, мы еще расскажем в этой книге. Можно бы рассказать и сейчас, но лучше — позже, когда мы пройдем, минуем еще несколько подводных камней на пути к Высшему Тайному Знанию.

9. Город был погружен в темноту, электроэнергия не поступала, а время стояло зимнее, темное. Грэя не заметила, как этот мальчишка подкрался сзади. Она шла медленно, думая о своем. Ей удалось отоварить карточки (что, кстати, не каждый день удавалось), хотя 125 граммов хлеба, полагавшиеся при Ее интеллигентском социальном статусе, практически не оставляли шансов на выживание.

Да тут еще этот мальчишка. Ему было лет десять на вид, хотя его внешность Она не могла толком разглядеть из-за темноты. Возможно, ему было и двенадцать, и четырнадцать, но голод, темнота и страх лишили его признаков возраста. Он выхватил у женщины хлеб, жалкий, крохотный кусочек, довесочек, граммов на двадцать пять, потому что стограммовый кусочек из своих ста двадцати пяти Грэя накрепко зажала в руках.

Выхватил и побежал. Он бы и убежал, но шагах в десяти поскользнулся, упал и застонал от боли. Он не знал, он не мог знать, не мог догадываться, у Кого он выхватил хлеб. А обидеть Этих Людей безнаказанно невозможно. Он бы упал и летом, безо всякого льда, Грэя сумела бы его остановить, сбить с ног одной своей мыслью в любой ситуации.

Грэя подошла к мальчишке, помогла ему подняться. Он глядел на Нее глазами, полными ужаса, и заглотил, не жуя, тот кусочек, двадцатипятиграммовый. Грэя отдала ему остальные сто граммов и медленно пошла по улице Галерной (в то время, в блокадное время, — улице Красной) к своему дому.

Она была уже на той ступени Вхождения, что могла питаться энергией Космоса. Она могла обходиться без хлеба, Она даже кровь сдавала для раненых, хоть и не нуждалась в донорских пайках.

10. Все свои игры мы выдумывали сами. Одно время любимой игрой была игра в мигалки. Надо было Войти внутрь себя, в Волновую Вселенную, и там — то гасить, то зажигать звезды. Потом смотреть в иллюминаторы (можно использовать телескоп) и ловить момент угасания звезды во Вселенной Вещества или, наоборот, ее вспыхивания. Это очень красиво. Вы уж простите, мы нечаянно погасили ваше Солнце, но вы не скоро об этом узнаете: скорость и фазы времени у наших Вселенных — разные.

Более новой игрой для нас была игра в прятки. Сначала Грэя Входила в Иное Пространство и отправлялась в эпоху на свой выбор. Я знал Ее вкусы и отправлялся искать Ее на какой-нибудь из планет провинциальных галактик.

Эти прятки таили в себе массу опасностей, особенно когда Грэя находила себе место на небольшой планете, красивой, объятой океаном, поросшей зеленью, густо заселенной, но никогда не жившей спокойно. Планета эта была одиннадцатой по местоположению от гревшей ее звезды, если отсчет вести по измерениям Вселенной Волновой, и третьей по счету — во Вселенной Вещества. Однажды я нашел Грэю в башне какого-то огромного замка. Для обыкновенного человека, не владеющего Вхождением, выбраться оттуда было бы просто немыслимо. Однажды мне пришлось сразиться с какими-то странными людьми, закованными в металл, увешанными допотопным оружием. Они наивно полагали, что их металлические одежды сделают их неуязвимыми от оружия врага. Видимо, они даже не предполагали, что есть оружие, для которого их доспехи и латы — все равно, что жестянка для противотанкового снаряда.

11. В 30-е годы три четверти населения советской страны считали, что большевизм — это хорошо, одна четверть — что плохо. Товарищ Сталин эту четверть методично и неумолимо уничтожал.

По Закону Вселенского Равновесия неизбежен обратный ход. Теперь сторонники большевизма, оболваненные большевизмом, неминуемо должны исчезнуть. Это — Закон. Это — неминуемо. Как? Другой вопрос. Это они — расстреливали, ссылали в лагеря. С ними ничего подобного делать не будут.

Они просто — не Войдут.

Им не пройти сквозь все предстоящие катаклизмы в двадцать второй век, в двадцать третий, в двадцать четвертый во Вселенной Вещества. Им не Войти во Вселенную Волновую. Даже если их обучить, как Войти, ничего не получится. Они просто интеллектуально не готовы воспринять Алгоритм Сверхвозможностей. Они не смогут Войти, пока не очистятся. Пока не очистятся от той вирусной программы в мозгах, которая внедрялась в их многострадальное сознание столько лет. Не Войдут, пока воспринимают лишь простые ответы, однозначные решения. Пока им не выйти из трехмерного пространства и одномерного времени.

Но не так все категорично. Ведь Войти может каждый, если…

12. — Я возьму тебя в двадцать второй век, в двадцать третий, в двадцать четвертый. У тебя разгладятся морщины. К тебе вернутся юношеские формы. Тебе снова будет двадцать лет.

Не считай себя старухой. Какое мне дело до твоей внешности? Я сделаю с ней, с твоей внешностью, то, что сам захочу. Я нашел Тебя. Может ли хоть что-то сравниться по важности с самым главным, самым заветным, самым значимым в этом мире: в этом мире есть Ты…

13. Кого бы мы еще взяли ТУДА? Не так уж и много этих людей. Есть версия, что души советских людей вообще не проходят в Тонкий Мир, так и толпятся у Входа. Может быть — не всех? Были же и среди советских — и приличные, и творческие, и талантливые. Именно такое предположение высказал я лектору, утверждавшему невозможность прохождения советских душ в следующее измерение. Обидно было и мне, и всем вокруг сидящим — все ведь, хоть в прошлом, но — советские. Лектор утверждал, что есть понятие коллективной кармы, и человек не в силах преодолеть притяжение коллективного.

Интересно, Игорь Храмцов преодолел? Кто еще мог бы? Трудно сразу ответить. Наверное, Михаил Понайотович? Не Волчков же.

Как-то позвонил Кричухин и сказал очень приятную для меня вещь:

— Вы, Сергей Леонидович, за полгода освоили сложнейшую специальность, которую иные по десять лет осваивают.

Он имел в виду публикацию моей статьи в одной из городских газет. Там был элемент интервью с президентом одной из западных фирм и мнение еще ряда бизнесменов о развитии бизнеса в России. Заголовок представлял из себя смешение впечатлений детства с впечатлениями горбачевской эпохи: «Идет процесс, качается, но все-таки идет».

— Вы освоили международную журналистику. Иные долго этому учатся, но так и не осваивают.

Миса, конечно, преувеличивал, но ему были приятны мои успехи, потому что учителем своим именно в международной журналистике я считал его. Ему я достался совершенно необстрелянным в этом плане, к иностранцам (по инерции совковых понятий) я подходил с испугом: вдруг меня будут таскать потом, допытываться, о чем же я с ними говорил? И тут я оказался на крупной международной промышленной выставке. Вместе с Кричухиным. Для начала мы обсудили, кто в нашей паре будет выдаваться за главного. По всем внешним данным — Миса: седины, придающие солидность, крупные очки. Высокий, худой старик с благородными чертами лица. Да еще и на двадцати языках свободно чешет. Конечно же, главный в нашей паре — он.

Кричухин возразил. В качестве примера привел старый анекдот. В анекдоте Юрий Владимирович Андропов уговорил своего водителя дать ему сесть за руль. И погнал по шоссе на скорости под полторы сотни. Гаишники всполошились, пытаются остановить. Один догнал машину на мотоцикле.

— Ну, кто там, кто там едет? — кричит ему майор с пульта в переговорное устройство.

— Я не знаю, кто там едет, но за рулем у него — Андропов…

Так и у нас. Фирмачи видят: за рулем у меня — Михаил Понайотович Кричухин. Кто же тогда я?

Мы пошли по стендам. Остановились у голландской фирмы, заговорили. Прессу фирмачи всегда принимали охотно и приветливо. Слушая переводчицу, которая работала с голландским менеджером, слушая ее профессиональный английский, Понайотыч деликатно улыбался. Потом извинился и заговорил на чистом фламандском. Менеджер аж подскочил от счастья, принес нам по рюмке голландской можжевеловой водки, переводчица молча удалилась, а менеджер побежал за президентом фирмы, известить, что на стенд пожаловал господин со свободным фламандским, а с ним — еще один, который важно молчит. А что мне говорить, я все равно по-фламандски ни бум-бум, да и по-английски спотыкаюсь, это Кричухин меня со временем хорошо подтянул с разговорной практикой.

Президент был очень рад встрече и сказал, что фирма ищет кандидатуру представителя в России, им нужен человек со знанием фламандского, зарплата приличная, а работа — не очень утомительная. В принципе, я знал, в чем она заключалась в те годы: сиди в офисе с пачкой денег, раздавай ее сотрудникам — сделать это, сделать это. Что в пачке останется — твое. Да еще и в Королевство Нидерланды летай, как на дачу. Лафа. Особенно в те времена, когда западная зарплата равнялась сотне наших, а съездить в западную страну казалось недосягаемой мечтой.

Михаил Понайотович что-то отвечал президенту, рассказал анекдот на фламандском, демонстрируя безукоризненное владение языком, а менеджера тем временем гонял за рюмкой голландской можжевеловой водки еще и еще. Президент поулыбался, даже один раз выпил, выслушав предложенный Кричухиным тост, потом тихо поднялся и ушел. Больше не возвращался. Вернулся менеджер. Миса погнал его за водкой еще раз. Пока тот ходил, Понайотыч сдвинул со стола себе в портфель полпачки «Мальборо». Менеджер подал очередную рюмку, ушел за ширму и тоже больше не возвращался. Вернулась переводчица, но она уже не предлагала ни водки, ни места главы представительства, она, искусственно улыбаясь, предложила нам освободить место для следующих гостей.

Я вел этого удивительного, уникального, одаренного человека под руку. Его покачивало. Он был доволен нашим походом, а я пытался его не осуждать. Его молодость прошла в советское время, когда он не мог ни начать дело, ни стать главою представительства солидной фирмы, ни заправлять какими-либо серьезными делами. Он мог получить от больших дядей, говорящих на других языках, пачку «Мальборо», бутылку импортной водки, пару зажигалок да пестрый галстук, чтобы хвастать им перед девицами, которым раздаривал те же зажигалки или еще какую-то дешевку с надписями на несоветском языке. Этого было достаточно.

Да, у народа есть коллективная карма. Но пришли времена сменить ее. Не только сменив партбилеты на банковские карточки. Не только поменяв кабинет в парткоме на офис преуспевающей компании. Менялось что-то другое, более важное. Не упустить эти перемены, эти возможности, не продать их за полпачки «Мальборо» могли не все. Какими бы талантами ни одарила их природа-матушка.

14. И все-таки я не постеснялся спросить Кричухина, зачем он так поступает? Не обошелся бы он без этой полпачки «Мальборо»?

— Мне уже задавали подобный вопрос, — тон у Михаила Понайотовича был спокойный и какой-то покровительственный. — Был такой господин Эберхард Вильде, я работал переводчиком на стенде его фирмы.

Михаил Понайотович приподнял очки, достал из кармана идеальной свежести платок, протер им под глазами.

— Это много лет назад было, — продолжал он. — Так вот, этот господин, Эберхард Вильде, тоже возмутился, что я пью его пиво и ем его бутерброды. Ведь он платил за услуги переводчика сто долларов в день! А потом он (неглупый, видать, человек) поинтересовался, сколько же из этой сотни переводчику достается? Ответ его потряс: шесть долларов! Причем в рублях. Причем не по реальному курсу обмена, а по советскому, грабительскому.

Михаил Понайотович глубоко вздохнул.

— И тогда… Тогда господин Эберхард Вильде достал большой матерчатый мешок (немцы не любят пластиковые, шьют из плотной материи), мешок вместительный, прочный, с красивой эмблемой, я долго им пользовался, вплоть до одного момента. Так вот, господин Эберхард Вильде набил его продуктами, банками с пивом, положил туда несколько пачек сигарет, галстук пестрый, модный тогда, и отдал мне.

Этот мешок Михаил Понайотович принес домой, в свою убогую комнатенку. Семья у него давно распалась. Распалась, едва возникнув — не выдержала молодая супруга жизни в коммуналке, сбежала. Детей родить не успели. Так что делиться подарками было не с кем, и Кричухин делился продуктами, сигаретами и пивом с соседом-алкоголиком. Звали соседа-алкоголика Славик, а фамилия у него была — Баранов. Совпадение, сильно насмешившее меня, но фамилия эта в России — довольно распространенная.

Делился Кричухин со Славиком подарками, но тот все равно его бил.

15. Кричухин долго пользовался тем вместительным, прочным, с красивой эмблемой мешком, вплоть до одного момента. Пришел день, когда у него появился второй такой же мешок. С такой же эмблемой.

Но сначала раздался телефонный звонок, Кричухин побежал в коридор снять трубку вперед Славика, это было важно, потому что Славик нередко отвечал на звонки так, что человек на том конце провода больше не звонил никогда. Очень вежливо Михаила Понайотовича спросили, может ли он принять у себя высокого гостя. Вообще-то в среде бизнесменов-иностранцев обычным было принимать гостя где-нибудь в ресторане, в кафе, но г-н Эберхард Вильде хотел посетить Кричухина на дому.

Гости приехали. В руках у помощника г-на Вильде был такой же мешок, с эмблемой его фирмы, полный подарков. Гость с огромным интересом рассматривал множество книг на полках у Михаила Понайотовича, потом Кричухин зачитывал ему отрывки из своего романа, слету переводя на немецкий, г-н Вильде одобрительно кивал, потягивая принесенный им «Принс де Полиньяк».

Вдруг бесцеремонно, без стука, в комнату ввалился Славик — сосед-алкоголик.

— Нальёте? — потянул он смачно воздух ноздрями, вдыхая незнакомый и совершенно неожиданный запах коньяка «Принс де Полиньяк», сел рядом с Эберхардом Вильде и стал рассказывать, как здорово берут лещи на рыбалке в таком месте, которое знает только он. — Хочешь, возьму с собой? — положил он гостю руку на плечо. Потом г-н Вильде попросит у Понайотыча щетку, пойдет в ванную намочить ее, но в ванной все краны выломаны, а трубы раскурочены, и немец долго будет тереть по плечу сухой щеткой.

Кричухин еще пытался продолжать чтение своей книги, сочетая его с синхронным переводом. Славик прервал его на самом интересном месте. Для Кричухина было очень важно произвести впечатление от своей книги. Может быть, этот богатый немец поможет ее издать? Но Славик прервал. О, как хотелось Михаилу Понайотовичу попросить помощника Эберхарда Вильде взять своей могучей рукой Славика за шиворот и отправить на рыбалку, на охоту, на что угодно, только подальше. И желательно — навсегда. Он бы и сам отправил Славика давно, только не было у него таких кулаков, как у сидевшего за столом помощника.

Человек воспитанный, склонный ко всему экзотическому, Эберхард Вильде согласился поехать на рыбалку, даже заглянул в комнату Славика. Помощник немедленно последовал за ним. В комнате было пусто. Только грязная циновка на полу, на которой Славик спал. Диван и другая мебель давно сгорели, потому что Славик периодически засыпал с зажженной сигаретой, просыпался от выбивания окон пожарными, а стены и пол в его комнате были обуглены и черны. О ремонте хозяин как-то не думал — у него были более важные занятия.

— Могу я чем-то помочь этому человеку? — спросил Эберхард Вильде.

— А какой смысл? — пожал плечами Кричухин.

— Я знайт, что алкоколик — плёхо! — перешел вдруг гость на ломаный русский, — но даже если он — крязный челофек, плёхо пахнет, все равно Бог его люпит! Может быть, он мне не нрафится, но Иисус кофорит: если ты делаешь что-то с моим Именем, ты делаешь это для меня! Это здорово! Я пудет запотиться об этот алкоколик, а Христос пудет запотиться обо мне! Я понятно кофорю?

Далее он перешел на немецкий и смысл сказанного им легко был понятен при классном переводе Михаила Понайотовича. Эберхард сам был когда-то бездомным и бедным. Был момент в его жизни, когда он потерял все. Он тоже пил. Но наступил день, когда ему уже не на что было не только пить, но и есть. Он шел по Риппербану, известной не только в Гамбурге улице, там, где она пересекается с Ост-Вест штрассе, где над деревьями в парке возвышается знаменитый и чуть ли ни единственный в мире памятник железному канцлеру Отто фон Бисмарку. И вдруг к нему подошла старушка, явно бедная, больная, рассказала, как сын ее упал из окна, травма черепа, сломан позвоночник — и заплакала.

В кармане у Эберхарда оставалась последняя пятимарковая купюра. Происходило это еще задолго до воссоединения двух Германий, до денежной реформы, той самой, упразднившей пятимарковую купюру и давшую изумительной красоты голубую стомарковую купюру с портретом Клары Шуман. Это было давно. Эберхард был совсем молод. А жизнь ему казалась беспросветной и перспектив для себя он не видел. Мысленно он готов был к самоубийству, оставалось придумать только способ ухода… Эберхард достал из кармана свою последнюю пятимарковую купюру и отдал старушке.

И это был самый счастливый день в его жизни. Потому что он догадался, он сообразил, его осенило: помочь кому-то! Хотя ему самому уже не на что было есть. В тот день Иисус Христос вошел в его сердце.

Весь мир изменился. Он был нищим и бездомным, но он стал помогать людям. Иисус сказал ему во время молитвы: если ты хочешь попасть в мое царство, помогай людям, а все твои проблемы я возьму на себя. Это помогло ему меньше думать о своих проблемах. Потом уже Господь дал ему успех и процветание в бизнесе. Вера — это самая основная позиция в человеке. Потерять Веру — потерять все. Мы видим из истории России: когда люди потеряли Веру, с ними произошли очень плохие вещи. Если русские обретут это мышление, это понимание, Бог поможет России.

— Бог может привести к чуду через трагедию, — неожиданно перешел г-н Вильде на русский и заговорил так легко и чисто, будто сам Господь помогал ему говорить на чужом языке. — Это и есть дорога к Христу: сначала смерть, потом воскрешение. Я верю в это не потому только, что прочитал в Библии, я видел это в собственной жизни!

— Главное… И это самое трудное! — Эберхард поднял вверх указательный палец. — Главное — полюбить соседа! — Эберхард не очень вежливо ткнул пальцем в сторону стенки, за которой жил Славик. — Каким бы он ни был!

16. По образу и подобию Своему… Книга, в которой ЭТО сказано, пришла Оттуда. Значит, что бы там ни наворочали ее переводчики на земной язык, основные положения в Ней — истинны. Я очень хотел спросить И.Х., что бы это значило: «по образу и подобию своему»?

И.Х. удивился моему вопросу:

— Если ты допущен к Вхождению, ты ответ — Знаешь.

Я задумался. Я уже предполагал, я чувствовал Ответ, но пока не мог его сформулировать. А Он (Сын Неба) продолжал свое путешествие по разным своим воплощениям, по разным своим жизням, включая скромную мою. Хоть и жизнь моя была крошечной частицей его многочисленных воплощений. Рядом с Ним был И.Х. Я не ставил их в какой-то ранжир, кого выше, кого ниже. Для них это было совершенно безразлично. Оба владели Вхождением. Что может быть Выше Этого? Они — Знали: Творец — это Вселенная Волновая. Они — Знали: чтобы стать Сыном Неба, надо суметь Войти к Творцу, Войти во Вселенную Волновую, стать по образу и подобию Его.

17. — Когда-то это уже все было… — такая мысль периодически возникает в каждой жизни, в разное время, в самых различных ситуациях. Вот и сегодня, когда мы с Тузовским сидели в баре гостиницы «Прибалтийская», я не мог отвязаться от этой мысли.

Мы обсуждали идею будущего журнала. Тематику, ориентацию, периодичность выхода, тираж, расценки на рекламу. Туза начал с последнего вопроса, по его мнению — самого важного.

— Надо определить стоимость базового рекламного модуля и от нее плясать.

Он сделал глубокую затяжку.

— Сколько?

Он выпустил дым в мою сторону, и сам ответил на свой вопрос:

— Давай штуку баков за полосу цвета.

Я не спешил с ответом, посмотрел в окно. За окном о гранитную набережную бились волны залива. Вода была серая, холодная, скучная.

— Давай тысячу двести пятьдесят шесть.

— Почему именно — пятьдесят шесть?

— Ну, давай пятьдесят семь.

Я пытался объяснить ему смысл «кривой» цифры. «Кривая» цифра создает иллюзию своей научной обоснованности. Такие цифры, как пятьсот, тысяча, полторы тысячи, откровенно взяты с потолка. А вот тысяча двести пятьдесят шесть — она точно не случайная. Обсчитаны затраты на производство журнала, на рассылку по почте подписчикам, обсчитаны порог рентабельности, потери на налогах, дельта прибыли.

Я еще раз посмотрел на воду Финского залива. Нет, точно, когда-то это уже было…

18. А было это без малого две тысячи лет назад. Только сидели мы не в баре. Тоже близко был берег, только волны не скованы гранитом, а вода была синяя, ярко-синяя, с серебристыми бликами на солнце.

На камне, прочно упершись ногами в песок, сидел человек с внешностью Михаила Понайотовича Кричухина. Говорил он страстно, отчаянно жестикулируя, впиваясь взглядом в каждого из слушающих, легко раздражаясь, если не находил безоговорочного, полного одобрения своим словам во всем: в наших ответных взглядах или хотя бы легких кивках в знак согласия.

— Мы обязаны, это наш долг — донести людям главное в Его учении: способность к Вхождению!

— Из всех нас этой способностью обладал в полной мере лишь Он один, — прервал человека с внешностью Мисы Кричухина человек с внешностью Тузы, — мы, конечно, прошли определенные ступени, но до Него нам еще очень далеко.

— Чему ты обучишь этих рыбаков и пастухов?! — вспыхнул человек с внешностью Волчкова. — Как объяснишь Вхождение во Вселенную Волн им, этим неграмотным простолюдинам?

— Но ведь Учитель сам говорил, что Бог — внутри человека! Вот и будем объяснять людям, как проникнуть внутрь себя!

— Объясни им природу Вселенной Волновой!

— Объясни им принцип синхронизации волновых колебаний!

— Двойную природу электрона объясни!

— Мы найдем простые формы объяснения, на пальцах.

— Вот и думайте — на пальцах, чтобы на пальцах объяснять! А мы — не на пальцах думаем!

— Не ссорьтесь! Не пытайтесь осуществить невозможное с этими рыбаками и пастухами! Да и можно ли говорить правду — детям?

19. Я вернулся обратно, в свою эпоху, без малого двадцать столетий спустя. Передо мной в баре сидел человек с внешностью Тузовского, изрядно уже принявший, но еще способный соображать. Он понял и принял идею о «кривой» цифре.

— Но зачем ты так завысил тариф? — взглянул он на меня пристально.

— Завышенный тариф имеет большие плюсы…

Он выпустил в мою сторону еще одну порцию дыма.

— Если тариф завышен, то я прихожу к клиенту и предлагаю ему скидки. Сначала небольшие, потом за то, что он постоянный клиент, а потом уже за мою крайнюю расположенность к нему, к дорогому, любимому, родному клиенту. Та же штука баков и получится. Но какой симпатией проникнулся клиент и ко мне, и к нам, и к журналу! Какой бизнес — без психологии?

Я снова бросил взгляд на холодные воды залива, и снова какая-то сила перекинула меня туда, к синей теплой воде, к доброму песчаному пляжу, где разговор шел с еще большим накалом, а вопрос решался куда более крупный, определивший пути развития человечества на тысячелетия.

20. — Видишь, вон там — рыбачья лодка. Подожди, скоро она причалит, — напирал человек с внешностью Волчкова. — Подойди к рыбакам, они ведь помнят Учителя. Объясни им, как Он с креста Вошел в Волновую Вселенную. Только попроще с терминами, назови Ее Параллельной Вселенной или Бытием Всевышнего. Как ни назови, они на тебя тупо вылупятся в лучшем случае, а в худшем — веслом огреют.

— Надо придумать простое, доходчивое, всем понятное слово. Мы-то понимаем, Что произошло с Учителем… — задумчиво произнес человек с внешностью Тузы, но дым в меня не выпустил — тогда еще не знали ни о Новом Свете, ни о табаке.

— Улетел?

— Нет. Слабенько, неубедительно.

— Растворился?

— Ближе к истине, но — не то!

— Перешел во Вселенную Волновую!

— Нам не нужна истина! Нам нужна версия яркая, красивая, но понятная!

— Воскрес!

— Это поинтереснее. Давайте проголосуем!

Мы были «за». «Против» только человек с внешностью Мисы Кричухина.

К вечеру мы придумали базовые постулаты новой религии. И Тузовский, и Волчков (они по своему складу были куда ближе к земным реалиям, чем этот вечно стоящий с протянутой рукой мыслитель Кричухин), они понимали: новая религия будет очень востребована. Появятся церкви, появится аппарат сотрудников, появятся власть и деньги. Большие деньги. Очень большие деньги.

— Но ведь Учитель не предполагал создание организации! Бог — по Учителю — внутри нас! Он обучал — Вхождению!

Человек с внешностью Тузы и человек с внешностью Волчкова не обращали внимания на эти слова человека с внешностью Мисы Кричухина. Они были захвачены новой идеей, ее бизнес-планом и просчитывали варианты перспектив своего бизнес-проекта.

Их схема все просто объясняла, не давая Знания о Вхождении. Зачем Высшее Тайное Знание этим рыбакам и пастухам? Это — не для них! Они должны — верить! Они не должны — Знать! Только избранные, избранные из избранных, обретут Знание о Вхождении. Только избранные, избранные из избранных обретут запредельные возможности. Только они будут знать, что есть довольно простая методика Такого Обретения, что ей может овладеть — каждый!

Простолюдин не должен знать ни этих методик, ни того, что они существуют. И если кто-то обрел возможность действительно творить чудеса, то простолюдин должен объяснять все проявления запредельных возможностей одним и тем же аргументом — Бог дал! Пастух или рыбак должен — Верить. Не его ума дело — Знать!

Человек с внешностью Михаила Понайотовича считал себя истинным христианином, он стойко не поддавался всем соблазнам, сулимым от успешного бизнеса на Вере людской. Возмущенный развернувшимся торжищем, он скоро покинул наше совещание, и его имени не осталось среди отцов-основателей новой религии. Вскоре о нем забудут. Оставшиеся на совещании с увлечением «опускали» Великое Учение до уровня восприятия и понимания той аудитории, которую предстояло пугать страшным судом и адом. Это увлекательно, это перспективно, это подействует безошибочно.

Но, «опуская» Великое Учение, они растеряли сквозь столетия его принципы, и сами опустились до уровня своей клиентуры.

21. Если вы освоили методы концентрации внимания и реально овладели Вхождением, то совершенно не имеет значения, с какой точки зрения вы объясняете мир: с материалистической, с идеалистической, с позиции христианской религии, восточной, древнегреческой, древнеегипетской, древнескандинавской. Вы Вошли в Пространство Иных Измерений. Здесь название не имеет большого значения: в Мир Невидимый, во Вселенную Волновую, в Бытие Абсолютного Бога — единого для всех религий, человеком придуманных, в Мир Глубинный, в Бытие Сверхсознания, в Параллельный Мир, в Бытие Космического Разума…

Главное — Вхождение. И такая мелочь — под каким знаменем вы совершили Вхождение — существенного значения не имеет. Это просто ключи к разным дверям, ведущим в одну комнату: в Мир Иных Измерений.

22. Мне надоело смотреть на серые волны залива и активно пьянеющего Тузовского. Тем более, что вопросы, которые мы решали, были сравнительно просты и далеко не глобальны. А вот азартное торжище, развернувшееся там, на песке, у теплых синих волн, куда более захватывало своим размахом и значимостью, хотя о значимости развернувшегося спора сами спорящие вряд ли на тот момент предполагали.

23. Разговор продолжался уже без человека с внешностью Мисы Кричухина и носил более практическую направленность.

— Когда день рождения Учителя? — спросил человек с внешностью Волчкова.

Человек с внешностью Тузы назвал дату.

— Не годится. Дата какая-то — не символическая. Ни то, ни се.

Спорили. Дату выбрали заметную, яркую, приурочив рождение Учителя к дню зимнего солнцестояния. Поворот Солнца к теплу и свету, к победе дня над ночью. Весьма символично. Тем более, что этот праздник простолюдины уже две-три тысячи лет праздновали. Дата эта была для них понятная, привычная, скажем так — родная.

Нельзя было оставлять в деле бизнеса подводных камней. Они в какой-то момент могут посыпаться, обнажая несостоятельность, надуманность или безграмотность начального бизнес-плана. Человека с внешностью Тузы откровенно смущало яблоко, которое надкусила Ева. Вроде бы в широтах, где она жила с Адамом, яблоки не росли.

Исходный сценарий требовал еще целого ряда согласований. Человек с внешностью Тузы, похоже, привык обосновывать свои бизнес-проекты фундаментально.

— Брось ты, — одернул его человек с внешностью Волчкова. — Для этих рыбаков совершенно безразлично, яблоко это было, финик или смоковница. Их задача — верить, а не задумываться.

Человек с внешностью Тузы согласился. И действительно, в ранних церковных рукописях народ постоянно сравнивают с домашним скотом: вы — овцы, агнцы, а Учитель — ваш пастырь. И ученики Учителя — тоже пастыри. И даже последователи учеников Учителя, ученики этих последователей и последователи учеников этих последователей.

24. Его собственные духовные вершины никак не укладывались, да и не могли уложиться, в искусственное русло человеком придуманных церковных обрядов и религиозных догм. Его раздражало, хотя при Его величии раздражать вроде бы ничто не могло, но Его раздражало, Его возмущало то, что делали с Ним, с Его духовной высотой: Его упрощали. Его Вселенскую Миссию низводили до примитивного поклонения, а Его Великую Философию — до сказочки, примитивно объясняющей окружающий мир. Он пришел рано. Но Он приходил еще и еще раз. Он ждал, Когда… Когда человечество будет готово воспринять идущий от Него Свет.

25. При следующем Переходе я что-то напутал и даже не сразу понял, в какую эпоху угодил. Людей было побольше, чем на тех совещаниях, где я только что побывал. Моря за окном не было. Из собравшихся выделялся один невысокого роста человек, с большими усами, в возрасте слегка за сорок. Он сидел во главе стола, внешне спокойный, он периодически поглаживал лежащую на столе курительную трубку, но при собравшихся не курил.

Они собрались по поводу кончины своего учителя и вождя, а теперь обсуждали его место в постулатах разработанной им религии. Тело их учителя еще только остыло, вопрос, что же делать с телом, тоже стоял на повестке дня. Были разные предложения, но человек с усами их отклонял. Он задумал что-то свое.

— Мумифицировать! — это предложение прозвучало от человека, внешность которого мне слегка напомнила внешность Волчкова. Людей с внешностью Тузы или Мисы Кричухина я среди собравшихся не обнаружил. Среди них вообще не оказалось ни одного, имевшего хоть легкий просвет в непробиваемой черноте Носимого Знака.

— Объясните, что вы под этим подразумеваете? — спросил усатый неторопливо, на что человек с внешностью Волчкова, вспоминая Древний Египет, рассказал об изготовлении мумий.

— Хороший идея, — усатый говорил с акцентом, в языке его родины не существовало грамматической категории рода, поэтому род — мужской, женский, средний — в русском языке он постоянно путал, — только он должен быть не мумий, он должен быть… он должен быть, как живой! Вечно живой!

Собравшиеся знали о непростых отношениях между усатым и умершим учителем. Об этом дне, дне похорон учителя, усатый мечтал не один год. Мечта сбылась, и надо было использовать происшедшее с максимальной пользой для себя. С этого дня учитель был нужен усатому в роли друга.

Причислить его к Лику Святых? Нет, так уже делали со многими. Надо было выделить учителя в единственную, внекатегорийную, неповторимую личность в истории человечества. Избрать его Сыном Божиим? Нет. Это тоже было. Усатый получил в юности небольшое церковное образование, но сегодня он был против религии, которой когда-то служил, ему нужно было продвигать новую религию, разработанную умершим учителем, плоды которой усатому нетерпелось присвоить. Нет, учитель не будет Сыном Божиим, не будет пророком, не будет Богом. Он будет первооткрывателем новейшего пути человечества к счастью и мировым вождем голодных и обиженных.

— Мумифицировать! — поставил на голосование, а по сути — принял решение усатый.

26. Когда разрабатывался проект под названием «Человек», Главный Конструктор закладывал в свое детище возможности приблизительно двадцатикратно большие, чем имеет в реальности нынешний homo sapiens. Но когда дитя, по сути, было еще в пеленках, существовало лишь первые десятки тысяч лет, оно уже проявляло самые омерзительные качества, повергшие Творца в ужас от своего творения: агрессивность, кровожадность, беспощадность. Верно говорил Игорь Храмцов, что с Его позиции мы — дети.

Создателя насторожили непредсказуемые последствия поведения своего детища. Главный Конструктор стал блокировать в его мозгу программу за программой, понижая способности своего творения до уровня пяти-шести процентов от заложенных. Так мы и ходим миллион лет с этими пробками и затычками.

Моей задачей было разблокировать целый ряд программ, чтобы обрести способность уйти за Точку Невозврата, а для начала хотя бы выбраться из этой вонючей камеры. Я звал Грэю. Я звал себя. Того, из Вселенной Волновой. Они мне помогут.

И они мне помогли.

Их звездолет был не из металла, не из пластика и даже не из какого-то неизвестного моему поколению материала. Это был невидимый, неосязаемый звездолет, пришедший из Вселенной Волновой. Он не подлетел. Он — появился. Будто возник из пространства. Будто выделился из пространства в той его точке, куда я смотрел еще долю секунды назад. Где еще долю секунды назад никого не было. Будто ускоренного действия проявитель вычертил его из пространства. Сверхускоренного. С легкостью промчался звездолет сквозь тюремные стены. Мы взмыли за облака. Особенно мне понравилось, как мы преодолевали пояс астероидов: шли сквозь них, не боясь столкновения.

27. Я хорошо запомнил очень странное Вхождение, оно было коротким, я не сразу осознал, что речь здесь обо мне. Трансперсонификация — так назовут в будущем (когда она станет доступна каждому) этот эффект Вхождения в чужую память, в чужую плоть, в чужую судьбу. А, может быть, со Вселенских позиций вовсе и не в чужую? Может быть, вообще у людских персоналий есть лишь одна судьба. И миллиарды ее трансперсонификаций?

Я почувствовал удар ножа по горлу. Брызнула кровь. Кричать я не мог. Человек не кричит, когда ножом по горлу. Потом от меня отрезали ногу, бросили ее в воду в кастрюлю. Кастрюлю поставили на огонь…

Как-то раз Милочка решила воскресить свою душу. Она уже стала старой, тяжело болела. Врачи понимали — остались недели, может быть, дни. И она понимала. Нет, это не была моя сестра Милочка. Трансперсонификация имеет странное свойство: если ты Входишь в чужую плоть, то окружают тебя другие люди — это те, которые окружали не тебя, а того, в чье тело ты Вошел. Так что, эта Милочка — не та Милочка.

А, может быть, и та.

Ей оставались недели, может быть, дни. Она решила воскресить свою душу. Она покаялась. Она пригласила в комнату свою соседку, с которой рядом прожила много лет, и в годы блокады они жили рядом. Санкт-Петербург (тогда он имел другое название) находился в кольце блокады с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года. В советское время много писали о героической обороне города, ставили фильмы, прославляли мужество и благородство жителей осажденного города, его защитников. И благородство, и мужество — были, об этом я знал с детства.

В моем доме спустя много лет обнаружили странную вещь: когда ремонтировали полы (шел уже 2006-й год), под половицами оказалась куча костей. Не надо быть специалистом по анатомии, чтобы догадаться: кости — человеческие. Не спутаешь. Я уже слышал от тех, кто пережил блокаду, что они старались ходить по середине улицы. Не вдоль стен домов, как это обычно показывают в фильмах о блокаде. Причина? Во-первых, неизвестно, в каком состоянии стена после бомбежки или обстрела. Вдруг рухнет. Во-вторых, неизвестно, что на тебя выплеснут из окна, ведь канализация не работала, как и водопровод. В-третьих, на тебя могут скинуть труп. Родственников из последних сил везли на кладбище. Соседей — сбрасывали. Чтоб не разлагался тут. В нашем доме, на Галерной улице, трупы стаскивали в прачечную. Там — первый этаж, похолоднее. К весне 42-го их всех вывезли — в городе боялись эпидемий.

Но было и в-четвертых: если ты идешь мимо парадной, тебя могли в нее затащить. Изнасиловать, что ли? Кошелек отнять? Нет, тогда интересовало другое. Интересовало твое тощее мясо на костях. Именно ради него тебя готовы были затащить в парадную, чтобы спустя шестьдесят с лишним лет твои кости обнаружила бригада строителей, ремонтирующих старые дома.

И Милочка покаялась. Поставила перед собой иконку с распятьем и рассказала соседке, как зимой 42-го она, голодная, на грани гибели, спасла свою жизнь. Нет, сил ей не хватило бы затащить в парадную солдата, перерезать ему горло, потом варить в кастрюле на печке-буржуйке. Она заманила в комнату сына соседки, двухлетнего, слабенького, ножом по горлу и — в кастрюлю.

Мама меня искала. Много лет. Не нашла. И только сорок лет спустя Милочка поведала ей, куда же я все-таки подевался.

Облегчила душу и умерла. А маме предстояло жить…

28. Легко Входя в чужую жизнь, я натыкался на ее изнанку, тайную, скрываемую с такой тщательностью, что подчас снаружи и не заподозришь о ней. Оказалось, что именно об этой изнанке человек больше всего и думает, помнит давние, глубоко изнаночные события с такой четкостью, будто были они вчера.

У меня еще не было опыта воскрешения души, не было наработанной методики, не было приходящей с опытом уверенности. Была только очень крупная ставка в этой, пока совершенно новой игре: судьбы нашей семьи. Я не случайно говорю во множественном числе: «судьбы», а не «судьба». Здесь не шла речь о моей судьбе или о судьбе Милочки. Шла речь о судьбах следующих поколений. Понесут ли они дальше этот код вины, код взаимопредательства, код вражды и саморазрушения? Или вражда остановится на нашем поколении?

Через какое-то время (забежим уж вперед) я задумался о воскрешении души моей Родины, моей любимой страны. Она также несла в своей судьбе код вины, взаимопредательства, вражды между родными по крови, код саморазрушения. Мог ли я хоть что-то сделать для нее? Тогда я не знал ответа на этот глобальный и столь болезненный вопрос.

Но ответ был прост, он давно был рядом, он ждал часа, чтобы открыть себя. Я уже предполагал, что в истории нашей семьи есть параллель с историей России. Похоже, мы невольно наступили на ключ к разгадке, мы являлись той клеточкой, в которой запрограммирована жизнеспособность организма в целом: если мы сумеем просто и банально стать дружной семьей, сумеет и наша страна вырваться из клещей почти столетней войны на самоуничтожение. В истории нашей семьи скрывалась та красная кнопка, при включении или выключении которой включалась или выключалась программа несоизмеримо более крупная и масштабная. Как просто решаются порой планетарного масштаба задачи: суметь прекратить гражданскую войну в одной отдельно взятой семье…

29. Я подошел к своему дому и остановился в нерешительности. Дом стал каким-то… другим. Нет, вроде бы все то же. Цвет стен, число этажей. Моя парадная на том же месте. Поднимаюсь по той же лестнице, подхожу к нашей двери. По лестнице я взлетел на четвертый этаж с удивительной легкостью. Хотя чему удивляться? Вместо 50-летнего я вернулся 25-летним. Все внутри меня стало каким-то легким, почти невесомым, будто навек избавился от проблем и тягот, будто гирю выкинул из себя. Заметно похудел. Рост остался тот же. Пол, похоже, не изменился.

Открываю дверь своим ключом. Вот две комнаты семьи Капитоньевых, вот одна комната Баранова, вот две комнаты Якимовых и там, в конце коридора, — моя. Стучу в каждую из дверей. Никто не открывает. Вымерли, что ли? Вокруг столько паутины, пыли — явные следы, что давненько не ступала здесь нога человека. Спешно выхожу на улицу, перебегаю с легкостью через пару дворов. Там, как это называется… Добрецов там должен сидеть — опорный пункт. Участковому, вроде, положено знать, если вдруг, разом, что-то со всеми жильцами одной из квартир на его участке случилось.

— Простите, а мне бы капитана Добрецова, — спрашиваю, входя.

— Майора Добрецова?

— Майора, это…

— Майор Добрецов геройски погиб…

— Давно?

— Да уж лет семь как. Или восемь…

— Извините.

Вернувшись домой, я долго не мог успокоиться. Терзало подозрение: если я смог стереть ту часть программы своей Судьбы, где фигурировали Баранов, Добрецов, Капитоньева и Якимова, значит… О, ужас! Похоже, все они: хи-хи…

Неужели и впрямь они оказались вытерты из Вселенского предела вещества в соответствии с Законом Вселенской Справедливости? За то, что дружно отправили меня за решетку? Неужели? Скорее всего, дело банальнее и проще. Наверняка передушили друг друга в споре, в борьбе: кому же ДАДУТ комнату умершего Баранова? Но почему погиб Добрецов? Он тоже — вытерт? Или происшедшее с ним не имеет отношения к истории со мной? Однозначного ответа у меня не было, я боялся, что все-таки истинным является первый вариант развития событий. Я боялся…

Я кинулся к телефону и набрал номер Милочки. Меня трясло, я боялся… Я понимал, что могло случиться всякое. Я не сразу попал на ее номер. Перезванивал. Наконец-то дозвонился. К счастью, ответила она.

30. Мы встретились у метро «Василеостровская». Милочка сразу меня узнала. Того, 50-летнего, тогда, в больнице, долго рассматривала. Она меня помнила 25-летним. И вот вам — пожалуйста. Но она не проявила ни капли удивления в связи с моей резко изменившейся внешностью. Наверное, все внимание забирали у нее собственные заботы. Серые глаза опять были полны слез.

— С Петрушей просто беда, — она утирала глаза платком, — просто не знаю, что делать.

— А как Кира? — спросил я в недоумении. Я не знал, кто такой Петруша.

— Какая Кира?

— Извини.

Не раз мне еще предстояло извиняться перед людьми. Я еще не совсем привык, что, поменяв Программу своей Судьбы, я могу столкнуться с совершенно новыми, неожиданными обстоятельствами. В этом, новом, варианте жизней и судеб, где я находился теперь, у Милочки была не дочь, а сын. Звали его Петр. Дома звали — Петечка, реже — Петруша.

Очень важно не путать, когда я — это я, и когда я — это Он. Потому что Он жил во Вселенском Времени, а мы все — в земном. Поэтому Его уже не удивляло некоторое несовпадение дат и сроков в самых различных жизненных ситуациях. Несовпадение каких-то фактов. Его не удивляло, но я еще — не привык. В земном понимании — это были жизни совершенно разных людей. В земном понимании.

— Петечка — очень неудачный, — Милочка утерла слезу. — Шестая попытка самоубийства. Таблеток всяких наестся и ходит кривой. Потом себя ножом по горлу… Я пошла к батюшке, просила причастия. Он спросил, постилась ли я? В принципе, постилась, но пару раз колбаски поела. И он, ты представляешь, он мне в причастии отказал.

31. Надо бы позвонить на работу. Тузовскому. Как там без меня?

— Ты, что — жив? — прочавкал Туза, похоже, что-то жевал.

— Жив. Ты прожуй, не торопись.

— Извини, газету сдаем. Пожрать некогда!

Молодец, хоть не подавился. Конечно, подчиненный пропадал столько лет и вдруг — звонит, а начальство — с куском во рту. Нельзя так подставлять родное начальство.

— Я бы поработал…

— А я уже взял человека на твое место.

— Давно?

— Да уж лет восемь назад.

— Что вообще нового?

— Я номер сдаю! Перезвони завтра!

32. Чтобы вылезти из своей беспросветнейшей ямы и полнейшей нищеты, ты должна…

Нет, у меня язык не поворачивается это сказать. Это глупость, наверное. Это прозвучит кощунственно, учитывая бедственное твое положение. В твоем нынешнем положении это прозвучит как издевательство.

Такое можно посоветовать врагу. Но это лишь внешнее впечатление. Я не врагам даю такой совет. Я даю его лучшим друзьям. Лучшим из лучших. Я и сам пользуюсь таким же приемом. Например, когда у меня скапливается непролазная прорва дел по работе, я не отсекаю дела. Я загружаю себя еще больше. И тогда… тогда — все получается!

Прости меня за этот совет. Он парадоксален, он глуп, наверное. Он толкает тебя на рискованный шаг. Ты наверняка что-то потеряешь, если вдруг последуешь моему совету. И нет абсолютной гарантии, что тут же обретешь. Но чтобы вылезти из своей беспросветнейшей ямы и полнейшей нищеты, ты должна…

Ты должна — помочь кому-то.

33. Мы с Грэей в очередной раз пересекли границу перехода из Волновой Вселенной во Вселенную Вещества. Нас уже никто не наказывал за шалости, мы сами стали взрослыми, но мы помнили о своей шалости, совершенной когда-то, когда мы были детьми. Эта детская шалость могла иметь весьма существенные последствия для Вселенной нижестоящей. Мы должны были найти того самца, которому сами внедрили когда-то Программу Управления Временем. Мы не знали, что он там наделал на этой небольшой, затерянной среди галактик планете. А наделать он мог очень-очень многое. Мы же не проводили строгого отбора особи, мы, сами тогда дети, ввели программу первому попавшемуся. А кто — он? Как он воспользуется своими способностями, на что направит свои невероятные, необъяснимые для этой небольшой, затерянной в Мироздании планеты, силы?

34. Назавтра я позвонил Тузовскому снова. Я очень хотел работать. Просто работать и тихо жить, чем незаметнее, тем лучше. Незаметным с журналистской профессией быть трудновато, но, к счастью, круг общения все время меняется, и не надо в этой ситуации объяснять никому, откуда взялась у меня внешность 25-летнего человека.

— Напиши про этого твоего, как его…— рявкнул Туза, он за время моего отсутствия сильно вырос, теперь возглавлял газету и четыре журнала, на совещаниях занимал место в президиуме с министром рядом, ну, хотя бы с замом. Так и привык потихоньку не просить, а рявкать. — Напиши про Храмцова. С ним там был какой-то скандал…

— С Игорем Константиновичем? Что такое?

— Вроде бы этого, с которым мы газету делали, не знаю, помнишь ли ты, столько лет прошло, Волчкова, да! Так его фамилия? Волчкова посадили в тюрьму. Он лечил по методике Храмцова, но не знал пару тонкостей, пару звеньев в методике пропускал. Кучу народу угробил. Как угробил? Так и угробил! В прямом смысле. Вина доказана полностью. Вот и сидит. А на Храмцова сейчас бочку катят. Разберись, напиши. Я в субботний номер поставлю. Давай, пока!

Мне предстояло убеждать читателей словами в действенности методики Игоря Храмцова. Хотя ничто не выглядело столь убедительно, как мое лицо 25-летнего.

35. В жизни была одна безмерная, безграничная, всеобъемлющая любовь — Россия. И одна безграничная, безмерная, всеобъемлющая ненависть — большевизм. Более страшного, беспощадного, наглого, подлого и циничного врага у России не было. Никакой иноземный захватчик, ни чума, ни холера, ни тиф не натворили столько же. Когда мне говорят, что перестройка отбросила страну на десятилетия назад, я спрашиваю, а зачем было перестраивать страну, в которой так уж все хорошо? Почему миллионы были за перестройку, когда она начиналась? Потому что эти миллионы видели, как они живут.

Если кому-то из моих земляков, петербуржцев, удавалось путем немыслимых унижений и ответов на идиотские вопросы на парткомиссиях (тогда любая зарубежная поездка без подобной процедуры была немыслима), но все-таки удавалось съездить за рубеж, они возвращались оттуда в состоянии шока. А отъехали-то всего ничего: километров двести-триста, в Финляндию. Небогатая страна, где нет залежей нефти, газа, угля, золота, алмазов. Да, есть лес. Да, есть порты, выход к морю. Да, сельское хозяйство развито. Но у нас тоже есть лес. Тоже немало портов, побольше, чем у финнов. И сельское хозяйство не как у них — в зоне рискованного земледелия, на севере.

Но почему любой финн, самый простой, самый скромный, жил не в коммуналке и не стоял в очереди за дешевенькой колбасой?

Потому что у них не было социализма. Не было той чумы, той уничтожающей бациллы, которая превратила нас в нищих и униженных. Не было этой бациллы в Южной Корее. Не было в Западной Германии. Но была в Северной Корее и в Восточной Германии. Сколько уже писали об этом. Всем давно вроде бы должно быть ясно, где она, тлетворная бактерия. Китай, говорят, хорошо пошел. Да, власть там осталась прежней, по форме, по названию, но не по сути. Экономика там — совсем не коммунистическая.

Очереди за колбасой и коммуналки — это лишь внешний атрибут социализма. Были вещи куда страшнее.

36. Как нужно ненавидеть Россию, как нужно жаждать ее гибели, чтобы желать вернуть ее обратно, в коммунистическое завтра (или вчера?)! Думаете, мало таких желающих? Если бы! Но какую проблему ни возьми, какую беду российскую ни всколыхни, ответ упирается в одну и ту же точку: в события октября 1917 года. Если б ни эти события, нас бы было 600 миллионов. И войны бы не было. Никакие бы адольфы не сунулись. Они просто не решились бы напасть на такое процветающее могущественное государство. Множество аргументов есть, чтобы достойно поспорить с этими «желателями». Но можно ли говорить правду… детям?

Я хотел спросить Его: как вернуть свою страну за Point of No Return — за точку октября 1917 года? Но Он молчал. Он только взглянул на меня, будто я сам давно знаю, с чего же мне начать этот Путь. Как прекратить гражданскую войну на своей Родине?

Он ответил, как и обычно, не словами. Мысль сама, мелькнув, вылилась в законченную формулу: только прекратив гражданскую войну в собственной семье, я смогу встать на этот Путь. На путь возврата родной страны туда, за Точку Невозврата, за точку начала гражданской войны и неслыханных бед. За точку лжи, унижений, уничтожения класса созидателей и творцов. За точку убийства Души. Самоубийства, точнее.

Когда у него не было возможностей, у него не было и желаний. Но у Него появились Возможности. Практически безграничные. И Он стал хотеть очень многое. И самое большее, самое желанное, самое заветное: вернуть свою страну, свою Родину за Point of No Return — за точку октября 1917 года.

Сколько бы лет ни удалось Ему открутить назад, Он понимал, что все это — полумеры. Ситуации с волчковыми, с барановыми, с капитоньевыми, с вадиками-диплодоками будут повторяться, будут возникать новые, возможно, более омерзительные. Если не вернуться за ЭТУ точку, все равно что-то будет, что-то произойдет. Произойдет грязное, подлое, страшное.

37. Была в истории одной из европейских стран ситуация, когда во время эпидемии чумы люди стали отлавливать и уничтожать кошек. Какому-то идиоту взбрело в баранью голову, будто именно кошки — разносчики чумы.

Кошки уничтожали крыс — истинных разносчиков чумы, и в тех домах, где кошек не тронули, люди выжили.

Нечто подобное пережило мое поколение в России. Когда шельмовались, поливались грязью, изгонялись из страны, отправлялись в тюрьмы люди, противостоявшие разносчикам коммунистической чумы — истинной причины бед и несчастий нашей Родины. Это тормозило ее развитие, сбивало с пути, тяжкую гирю влачили на ногах те, кто не уехал на Запад, а пытался идти вперед и со скрипом тащить вперед и себя, и других, и тех, кто ставил им подножку за подножкой.

А страны, сумевшие быстро очиститься от зловонной заразы, уверенно шли к процветанию. Хоть и без нефти, без угля, без алмазов и золота в своих недрах.

38. Что же означает известнейший постулат — по образу и подобию своему? Разные были толкования. Но с какой бы философской платформы ни объясняли мир, суть Творения — универсальна. Это был дубль из Волновой Вселенной во Вселенную Вещества.

Вселенная Вещества по сути — мертвая. Вселенная Волн — живая. Человечество — временный десант Волновой Вселенной в параллельную. Чтобы сделать Эту Вселенную — Живой.

39. Хоть и прошло с тех бессмысленных и страшных событий почти два столетия, Грэя не могла забыть те трудноотличимые друг от друга, безглазые лица. И самое страшное: нация не очищалась от этих лиц, а только плодила и плодила их в несметном количестве. Грэя поняла, что по своей порывистости и горячности угодила в совсем неинтересный, совсем недостойный Ее внимания вариант судьбы Ее любимой страны, в котором страна так и не свернула с магистрального пути к светлому будущему. Крохотная часть населения, оставшаяся от старого города, от прежнего, когда-то блистательного его населения, давно была не в состоянии ассимилировать нахлынувшие толпы безглазых. Глаза у них, вроде бы, были, но переполнявшие эти глаза жадность, злоба, тупость гасили в них всякий свет.

Грэя пыталась относиться к происходящему бесстрастно, она могла выбрать для себя любую эпоху, но задержалась в этой — в ней уже были видны результаты великой большевистской селекции, но еще имели смысл попытки хоть что-то изменить. Хотелось верить, что они имели смысл.

Грэя любила ездить в метро. Она могла выбрать любой вид транспорта, но именно в метро, не нарушая приличия, легче было вглядываться в лица людей. Если б Она встретила среди них Носителя Знака, Она бы не спутала. Она ступила на ступень эскалатора станции метро «Василеостровская» (если по представлениям парторга совхоза «Путь Ильича», то станции имени Василия Островского) и вглядывалась во встречный поток людей.

Навстречу проплывали тусклые, ничего не выражающие лица, сменяясь ярко выразительными — с неизгладимыми следами нескольких поколений пьянства — любимого занятия их, победивших в 1917-м от Рождества И.Х. Ехали прапраправнуки Капитоньевой, с криками, с руганью что-то делили между собой. Тупо и безучастно смотрели на них прапраправнуки майора Добрецова. Они сосредоточенно что-то жевали. А потомки Капитоньевой что-то делили. Даже на эскалаторе метро. На этот раз делили подачки, присланные прапраправнуками Эберхарда Вильде и недоразворованные прапраправнуками Виталия Волчкова. Они уже не помнили, кто такие большевики, но ход процессу, продуктами которого они являлись, был дан именно большевиками. У них могли быть только такие лица — бесцветные, тусклые, безглазые.

Вдруг среди этого блеклого и беспросветного продукта магистрального пути ко всеобщему равенству и счастью мелькнуло что-то невероятное. Ехала музыкальная симфония, ехал шедевр живописи, ехала гениальная поэма в одном лице. Ехали огромные темные глаза, в которых живет вся Вселенная, во всем объеме, до закоулков. Величина этих глаз контрастно подчеркивала утонченность носа, рта. Только уши казались чем-то неожиданным для этого озаренного высоким интеллектом и вселенской мудростью лица. Уши были висячие и лохматые. Потому что лицо это принадлежало собаке таксе, сидевшей в сумке на руках хозяйки. Это было лицо мудреца, лицо философа, исполненное достоинства и покоя.

У хозяйки лицо было ничем не озарено. Как и у прочих, ехавших следом, продуктов великой большевистской селекции.

40. Боль за любимую когда-то страну заставляла Грэю возвращаться на эту небольшую планету вновь и вновь, потому что Она помнила свою страну самой прекрасной, самой счастливой, самой одаренной творчески. Неужели не осталось шансов?

Решение принимала не Она одна, но решение было типичным для представлений, бытующих во Вселенной Волновой: послать на эту небольшую планету Носителя Знака или выбрать среди ее жителей особь, достойную стать Носителем Знака, и на модели его личной судьбы перепрограммировать судьбы этой планеты в глобальном масштабе.

Но не будем упрощать Ее задачу. Мы и так уже слишком много объяснили. А тут уж надо говорить или все, или ничего.

Была и еще причина, по которой Грэя стремилась именно на эту небольшую планету, в эту многострадальную страну. Когда-то в детстве она просто играла со своим приятелем. Детишки добаловались до того, что сделали Носителем Знака случайного прохожего, ничем не обосновав выбор именно этой кандидатуры. Есть некоторая разница между Носителем Знака и Сыном Неба. Не всякий Носитель вырастает в Сына. Но больше одного Сына Неба на ту планету в ту эпоху не полагалось. Хотя приходили и не такие эпохи.

Оставалось или поменять Знак тому, кто совершенно незаслуженно Знак получил, или работать с уже имеющимся Носителем Знака. Оба варианта имели свои сложности. Сориентироваться предстояло на месте.

41. Даже земные ученые фиксировали пустоты во Вселенной. Но что в этих пустотах? Они могли фиксировать, но не могли Знать. Из всех сорока семи планет Солнечной системы (во Вселенной Волновой их сорок семь, во Вселенной Вещества их только девять) особенно Ему нравилась одиннадцатая от Солнца планета (во Вселенной Вещества она — третья по счету от Солнца). Он Сам на ней какое-то время жил. И сейчас, похоже, живет, только смотрит на Себя со стороны, оттуда, из Вселенной Волновой. И действует Оттуда.

42. Ульрике — стабильна и надежна, сидит себе у камина, сказки читает вслух. Про троллей. Не то что Грэя, с ее-то манерой шастать по заброшенным закоулкам Вселенной Вещества, предпочтительно провинциальным, неблагополучным и неухоженным.

Все меньше я думал об Ульрике. Порою вообще не думал. Почему так все изменилось?

Все труднее (уж простите меня!) становилось думать об Ульрике, если где-то, между Вселенными, на грани пространств и времен, есть Грэя…

43. Наверное, я проморгал свою жизнь. Как и Михаил Понайотович, от скольких повышений я отказался, от скольких соблазнительных проектов, суливших выгоды и перспективы отошел. Это были жертвы ради творчества. Если б я согласился на повышения и выгоды, я столько не сделал бы, столько бы упустил. А результат? Застрял на годы в коммуналке, а теперь из-за этой же коммуналки посидел в камере. Но если б я не сидел в камере, смог бы я осуществить Вхождение такой глубины и силы? Одних тренировок по концентрации внимания мало. Необходимо что-то еще, мощное, как энергия обиды, энергия возмущения, способное всколыхнуть тебя до самых вселенских глубин могущественного микромира, живущего внутри тебя.

Эта энергия всегда благоприятствовала творчеству. А творчество (когда оно — Творчество!) способно поднять на следующую ступень: создать тонкую вибрацию, тонкую волну. Только на тонкой волне можно Войти во Вселенную Волновую так глубоко и сильно, что возможным становится самое немыслимое. Во Вселенной Волновой не действуют законы физики, доминирующие во Вселенной Вещества. Я легко вышел из тюремных стен, когда Вошел во Вселенную Волновую с такой глубиной и силой, что сам стал на одну двенадцатимиллиардную долю секунды волной. Такая волна проникает в любой материальный пласт. В любые эпохи, на любые планеты, сквозь любые материальные препятствия.

Есть художники, для которых важен результат творчества. Изобразил лодку у берега, березку, скамейку. Две лодки, три березки… И есть второй тип художника (правда, их очень мало), для которых результат — безразличен. Для них важен — процесс. Важно то неповторимое состояние, когда они — Творят. И первые — творят. Но те, которые наносят краску на холст в состоянии Вхождения, они — Творят!

В чем здесь принципиальная разница? Первого типа художник — создает картины. Художник второго типа — Создает, прежде всего, Волновую (Полевую, Энергетическую) Структуру во Вселенной Волновой, в Тонком Мире, материально закрепляя ее красками на холсте во Вселенной Вещества. Только эта живопись, «параллельная живопись», причастна к Воздействию полотен художника на судьбы людей, на судьбы миров. По форме такая живопись — материализованное ясновидение из Пространства Иных Измерений. По сути — мощное орудие преобразования объектов и судеб во Вселенной Вещества.

Древний человек был значительно ближе современного человека к своей родительской структуре — к Вселенной Волновой. Не просто для украшения интерьеров своих жилых пещер создавал он наскальную роспись. Если удавалось ему сотворить параллельную Волновую Структуру, делая свой примитивный рисунок, на охоте его ждала удача: мамонт бессилен против охотника, защищенного Волновой Структурой.

Для современного человека его технократические успехи в среде материального мира, в деле обустройства своего земного бытия оказались губительны в плане ограничения, а то и полной утраты Контакта с категориями Вселенной Волновой.

Если полотно художника имеет Параллельный Образ во Вселенной Волновой, оно и будет шедевром, оно и будет обладать силой Воздействия. Отсюда те невероятные истории, не раз происходившие с шедеврами живописи.

Да, я проморгал свою карьеру, занимаясь Творчеством, но я не думаю, что проморгал, промотал, проиграл, растратил свою жизнь. Пафосно звучат эти слова. Не стесняюсь этого пафоса. Если б я не попал в тюремные стены, я бы не узнал нечто очень важное. Если б я много лет не занимался Творчеством, я бы не смог уйти из тюремных стен так изящно, так непринужденно, так естественно. У меня не было в тот момент ни красок, ни кисти. Но Вхождение возможно по разным Путям.

Создав Параллельную Волновую Структуру, художник попадает с Ее помощью в ту таинственную фазу своего существования, в ту непостижимую двенадцатимиллиардную долю секунды, когда Вселенная Вещества — исчезает. Находясь в этом невидимом спектре, во Вселенной Волновой, Человек Вошедший успевает сделать за это немыслимое мгновение довольно много: предположим, поменять свою внешность, свой возраст, свое прошлое, свое будущее. Можно поменять и программу судеб, и код индивидуальной судьбы. У себя, у другого человека, у страны, у человечества, у миров и галактик.

Вхождение имеет разные этапы, разные ступени. Есть такая могущественная ступень — Сотворение Волновых Структур.

44. Природа была жестока. На пару миллионов сперматозоидов только один, самый активный, проходил на следующую ступень — становился зародышем. Из множества зародышей далеко не все становились людьми, и не все сумели продолжить свой род. Действовал неумолимый закон природы, получивший название: естественный отбор. Побеждали в этом отборе биологические особи и биологические виды более сильные, более выносливые, более приспособляемые к изменениям окружающей среды.

Человек вмешался в естественный отбор. Активно вмешался. Чтобы сделать этот отбор более человечным по сравнению с тем, производимым природой. Человек протянул руку слабым, беспомощным, чтобы не дать им погибнуть.

Но однажды в естественный отбор вмешался человек советский. Человек, одержимый идеей превосходства одного класса над другим. Человек, поставивший перед собой задачу переставить естественный отбор с ног на голову, повернуть вспять. Будто вечно пьяный, ошалевший от неожиданно полученной власти младший помощник садовника, человек советский, человек большевистский стал размахивать кровавым топором, вырубая культурные растения.

И началось в его прекрасном когда-то саду всепоглощающее, всеуничтожающее, всепобеждающее шествие сорняка.

45. Для Него, прошедшего в своем Пути Point of No Return — Точку Невозврата, уже виден был дальнейший Путь. Этот Путь не нес в себе пафосных героических свершений, не обязывал Его кидаться грудью на штыки или амбразуры. Путь был совсем не героическим внешне. Нужно было просто, скромно пройти за точки, управлявшие Программами Судеб. Что значили во Вселенском масштабе Его взаимоотношения с родной сестрой? Вроде бы — ничего. Но в Судьбе их рода сфокусированы были, как океан в капле, Судьбы Вселенной. И не потому, что Он стал каким-то особенным, вел-л-л-ликим, судьбоносным. В каждой из судеб людских всегда есть ключ ко Вселенским Судьбам. И если Этот Ключ помножен на Вхождение, он открывает Коды Вселенских Судеб.