Владимир Билль-Белоцерковский Три бифштекса с приложением

Если в воскресный день вы увидите унылого человека в рабочем комбинезоне, знайте – это человек безработный. Комбинезон в воскресный день означает финансовый крах: единственный воскресный костюм давно уже, выражаясь языком безработного, съеден. А если этот человек не брит, то значит, что и бритва его тоже съедена.

Именно в таком состоянии в осенний пасмурный день и встретили мы на улице большого города Генри Уайта. Если бы мы спросили Генри, куда направляет он свои стопы, он затруднился бы нам ответить. В будни он бродил по учреждениям и предприятиям, выпрашивая работу. Но сегодня, в воскресный день, Генри шагал по улицам в силу необходимости: лежать было негде, сидеть холодно, сыро; волей-неволей приходилось двигаться. С удовольствием провел бы он этот день в котельной у знакомого истопника, где тайно от администрации проводил он ночи, но днем это было рискованно: истопник мог лишиться из-за него места.

Резкий осенний ветер ехидно проникал сквозь ветхую одежду, леденя и без того озябшее тело.

Подойдя к фонтану, из которого била короткая струя воды, Генри иронически усмехнулся (юмор никогда не оставлял его): «Трогательная заботливость. Какая роскошь! Почти на каждой улице фонтан с бесплатной водой, бесплатная уборная, бесплатный воздух. Не хватает только пустячка – бесплатного хлеба».

Он машинально нагнулся к фонтану, хлебнул воды и тут же отпрянул: холодная вода обожгла пустой желудок. Генри снова поплелся вперед… У витрины ресторана он остановился. Да и нельзя было не остановиться: на широком блюде, среди пышной зелени салата, в окружении дорогих вин, величественно воз– лежала румяно поджаренная курица, простирая к Генри свои обрубленные ножки.

– Красавица! – вырвалось из уст Генри. – Клеопатра на блюде!

От голода заныло в желудке. На бледных щеках загорелся румянец. Генри не видел и не слышал, что творилось вокруг него, он пожирал глазами Клеопатру.

– Марш отсюда, бродяга! – крикнул вышедший из ресторана официант и грубо толкнул его. – Убирайся, не загораживай витрину!

Генри очнулся от грез.

– Зачем же вы делаете такие привлекательные витрины? – уставшим голосом спросил он.

– Чтобы привлекать джентльменов, а не бродяг.

– Тогда сделайте на груди курицы соответствующее примечание.

– В последний раз спрашиваю тебя: ты уйдешь отсюда?

– Только в том случае, если вы мне укажете статью закона, воспрещающую безработному любоваться курицей.

– Олбрайт. Я сейчас покажу тебе эту статью…

И, круто повернувшись, официант помчался за угол. Через минуту он уже возвращался в сопровождении здоровенного полисмена. Шестифутовая фигура, размеренный и полный достоинства шаг, солидная дубинка в руке полисмена невольно вызывали глубокое уважение к представителю закона. Генри, разумеется, не стал ждать разъяснения статьи и поспешил убраться.

У витрины следующего ресторана повторилась та же история, только вместо курицы на витрине лежал огромный сочный ростбиф.

Диалог с официантом носил здесь менее дискуссионный характер. Генри просто послал его ко всем чертям. Когда же коренастый официант принял позу боксера, – Генри, отступив, усталым и томным голосом произнес:

– Ваше счастье, сэр, что усиленная диэта лишила меня сил, но как только я восстановлю их, обещаю принять ваш вызов…

Больше к витринам он не подходил. Пропала охота. Но когда 'день приблизился к вечepy, потускнел воздух и ноги окончательно отказались волочить исхудавшее тело, Генри опустился на первую попавшуюся скамью.

«Чего я жду?! Если даже предположить, что я завтра найду работу, то справлюсь ли я с ней? Если же предположить самое вероятное, что я ее не найду, то это означает, что послезавтра я околею с голоду. Вывод?… Оба случая говорят об одном и том же: надо поесть. И немедленно… Но как это сделать?…»

Вдруг голова его вздернулась, глаза засверкали. «Идея! Что я теряю?!»

И он сорвался с места. Даже фигура его вдруг изменилась. Спина выпрямилась, шаг стал быстрей, тверже.

Генри завернул за угол. Перед ним был ресторан. Стеклянная дверь давала возможность заглянуть внутрь: разукрашенный потолок, дорогие обои, белоснежные скатерти, цветы, тропические растения. Важные леди и джентльмены, сидя за столиками, равнодушно принимали пищу. Официанты торжественно-серьезны. Оглушительно ударил джаз. Генри покачал головой.

«Нет. Мой производственный смокинг слишком скромен для этого ресторана…» – Он вздохнул и поплелся дальше.

Генри решил изменить стратегию, – зайти в глубокий тыл. Под «тылом» он подразумевал довольно мрачную улицу с невзрачными ресторанами и убогими витринами, на которых красовалась свинина с бобами – самое популярное и демократическое блюдо. Внутренность ресторана соответствовала витрине. Здесь не было смокингов, цветов и джаза, но зато здесь можно было получить обед за пятьдесят центов. Пройдя немного дальше, можно было найти еще более демократическое питание за двадцать пять и даже за десять центов, но Генри решил остановиться здесь. Пропадать – так со вкусом.

В ресторане была только рабочая публика, и на фоне ее Генри особенно не выделялся. Однако у дверей он все-таки запнулся. Перешагнуть порог оказалось не так легко. Генри долго топтался на месте, разум боролся с желудком. Желудок одержал верх.

«Терять нечего!» – 'Генри решительно открыл дверь.

Запахи пищи нахлынули на него, и ему вдруг показалось, что посетители ресторана вместе со столами и стульями двинулись к нему навстречу, потом отступили, потом качнулись направо, налево. Казалось, что и пол плавно опускается и подымается, как палуба корабля. Генри с трудом дотащился до первого попавшегося столика, грузно опустился на стул и закрыл на минуту глаза. Когда открыл, Bet оказалось на месте. Генри подозрительно оглянулся. Но присутствующим было не до него. Взгляды их с глубокой серьезностью были обращены в тарелки. Генри немного успокоился. Но когда $у явился официант в выцветшем пиджаке, Генри почувствовал что-то вроде приступа малярии – озноб и отвратительную слабость. По мере того, как официант, шаркая ногами и волоча салфетку, медленно подходил к столу, пульс Генри учащался. Когда же официант подошел вплотную, Генри бросило в жар.

– Что кушаете? – вяло спросил официант.

Уткнувшись лицом в меню, напрягая последние остатки воли, Генри с трудом выдавил из себя:

– Пп… орцию ббифштекса…

– Еще что? – спросил официант.

– И… и… кружку пива.

Официант ушел, Генри выпрямился. Облегченно вздохнул.

Трудно передать, что почувствовал Генри при виде бифштекса. Поэты часто описывают переживания влюбленных, но навряд ли хоть один из них был бы в силах передать те чувства, которые волновали Генри. Лицо его просветлело. Он чуть не вскрикнул от радости.

Бифштекс был проглочен вместе с пивом в несколько приемов. Но аппетит приходит во время еды, а так как аппетит у безработного изрядный и без еды, то, понятно, Генри не смог удовлетвориться одной порцией. Он даре не успел войти во вкус.

– Еще одну порцию, сэр! – обратился он к официанту.

Последний только ахнул:

– Уже?!

– Как видите, – смущенно ответил Генри.

– Однако, – покачал головой официант, – быстро сработали. Не еда, а фокус.

Генри понял, что совершил грубейшую ошибку: надо было сразу заказать две порции или сделать паузу между ними. Надо было что-то срочно придумать в свое оправдание. И Генри пробормотал первое, что взбрело ему на ум:

– Врачи говорят, у меня ненормальный желудок…

– Несомненно, – иронически подтвердил официант, убийственно прищурив глаза и разглядывая бороду Генри. Генри похолодел.

– К тому же, знаете, я почти двое суток не ел… из-за аварии в котельной… Срочная была работа. Даже побриться не успел. Прямо сюда… из котельной-…

– Нас не интересует ваша борода, будь она хоть до пупа. Нас интересуют ваши деньги, – далеко не любезным тоном намекнул официант.

– Правильно! – ответил Генри. – А потому… – закончил он с мужеством отчаяния, – быстро дайте мне хороший бифштекс, и вы получите «на чай».

Это подействовало. Лицо официанта сразу изменилось. Чтобы окончательно рассеять сомнения, Генри добавил:

– За сверхурочную работу, знаете, платят больше обыкновенного, так почему же не сделать удовольствие своему единственному желудку?

– Совершенно верно! – подобострастно захихикал официант. – Прикажете, сэр, еще кружку пива?

– Обязательно!

Официант зашаркал по направлению кухни. «Сэр» перевел дыхание. Какая глупость! Не удовлетворить сейчас полностью свой аппетит было бы нелепо.

…Арктический холод сменился тропической жарой, когда на столе появился второй бифштекс – сочный, с подливкой. Эту порцию Генри съел спокойно, в замедленном темпе. И когда съел – задумался: как быть? Отвечать ведь все одно придется, что за два, что за три. А в желудке было еще достаточно места. Так почему же не рискнуть? Эх, была не была! И Генри звонко постучал ножом по тарелке.

– Мне стыдно, такой аппетит! – с виноватой улыбкой обратился он к подошедшему официанту.

– Пустяки. Кому какое дело, – учтиво ответил последний.

– Но, знаете, эта аварийная работа в котельной… – продолжал Генри.

– Стоит ли об этом говорить! Желаете получить счет?

– Я желаю получить… еще одну порцию… У официанта снова изменилось выражение лица, но, вспомнив, вероятно, про «чаевые», он быстро перестроил физиономию на прежний лад и даже мягко, деликатно спросил:

– Может, сэр желает свинину с бобами?

– Нет, благодарю. Предпочитаю бифштекс с кружкой пива, – с достоинством сказал Генри.

– Я вижу – это ваше любимое блюдо, – учтиво улыбнулся официант.

– Обожаю!

Третий бифштекс Генри ел с чувством и толком, как истый гурман, как художник. Он наслаждался! Он блаженствовал! На бледных щеках его пылал яркий румянец, глаза покрылись дымкою, как у подвыпившего человека. Он действительно опьянел от пива и мяса…

Но вот съеден последний кусок, выпит последний глоток. Генри сыт. Конечно, можно было бы справиться и с четвертым бифштексом, но это уж слишком. «Не выйдет, – усмехнулся Генри. – Придется заполнить этот пробел чашкой кофе». И, не задумываясь, поманил пальцем проходившего мимо официанта.

– Окажите любезность, мне бы еще…

– Еще?! – чуть не заорал официант.

– Что вы?! Бог с вами! – пьяненько ухмыляясь, замахал на него рукой Генри. – Я имею в виду чашку кофе.

– Кофе? Пожалуйста.

– И к нему еще что-нибудь…

– Кекс?

– Дайте кекс.

– Один? Два?

– Три… только прошу вас посвежей.

Генри не заметил, что на сей раз официант.

Прежде чем направиться в кухню, завернул в комнату, где помещалась контора, и через несколько секунд вышел оттуда в сопровождении весьма грозного господина. Это был «бос» – хозяин ресторана. Указав ему жестом на спину Генри, официант пошел в кухню. Бос стал у выхода.

Генри не подозревал, что путь к отступлению был отрезан. Благодушно ухмыляясь, он изящно мешал в стакане ложечкой и, как истый джентльмен, пил маленькими глотками: спешить некуда! Он старался продлить эти незабвенные минуты. Здесь было тепло, уютно. Он находился в таком приятном настроении, какого давно не испытывал.

«Как мало нужно человеку! – рассуждал он. – Каких-нибудь два-три бифштекса, и настроение изменилось!»

Генри не хватало только приятного собеседника, с которым можно было бы поболтать о превратностях судьбы.

…Но всему бывает конец. Об этом напомнил ему официант.

– Все? – спросил он, не ожидая зова.

– Все! – о оттенком сожаления ответил Генри.

– Два доллара тридцать центов.

– Солидная цифра, – усмехнулся Генри.

– По аппетиту, – ехидно ответил официант. Генри минутку подумал.

– Скажите… ваш бос чуткий человек? Лицо официанта вытянулось.

– Какое это имеет отношение?…

– Видите ли… Я хотел обратиться к нему с просьбой: поверить мне в долг.

Официант подпрыгнул на месте, словно наскочил на гвоздь.

– Да, в долг, – нисколько не смущаясь, продолжал Генри, – я могу дать расписку. Вопрос только во времени. Что касается обещанного вам…

Официант не дождался конца фразы. Круто повернувшись, он галопом помчался к своему босу. От него – к телефону. Бос, пожелтев от злобы, налетел на Генри.

– Плати, бродяга! – задыхаясь от ярости, произнес он.

– К величайшему сожалению, мистер, в настоящий момент не имею возможности. Я могу только заверить вас честным словом и распиской.

– Плевать мне на твое честное слово! Как смел ты, собачий сын, садиться за стол, не имея денег?!

– А как бы вы поступили, сэр, на моем месте, умирая с голоду?

– Пошел бы в другой ресторан. Почему ко мне?!

– А разве в других ресторанах кормят бесплатно?

– Годдем! Ты вернешь мне мои бифштексы дорогой ценой.

– Нет уж, дудки! Что в желудке, то мое.

– Вернешь!

– Если вы так настаиваете, пожалуйста, только, к сожалению, не в первоначальном виде.

– Ублюдок! – завопил бос. – Я тебя арестую!

– Не сомневаюсь, – спокойно ухмыляясь, ответил Генри.

Бос выскочил на улицу. Посетители ресторана подняли головы.

– А мне не страшно, – усмехнулся Генри. – Сытый желудок удивительно успокаивающе действует на нервы.

…Обильная пища, усталость и переживания – все это немедленно сказалось: Генри задремал, облокотившись на стол. Он не видел, как подкатила полицейская машина, похожая на закопченный вагон, как в ресторан ввалился полисмен. Своей тяжелой фигурой, огромными челюстями, методично жевавшими «там» (пекеиновую лепешку), и беспросветной тупостью на широком лице напоминал он буйвола.

Выслушав боса, полисмен кивнул головой, подошел к Генри, слегка постучал резиновой кубинкой по его голове. Генри открыл глаза. «Войдите», – сказал он под оглушительный хохот присутствующих. Даже у полисмена скривилось лицо, что означало улыбку, Тем не менее, по чисто формальным соображениям он запустил свою широченную длань за Ворот арестованного и поволок его к выходу.

– Не так страстно, начальник! Не так страстно! – задыхаясь, хрипел Генри. – Я не убегу.

Широко открыв дверь перед Генри, официант с ехидной улыбкой на устах, низко поклонился: «Гуд-бай, джетльмен!» – и нанес ему сзади довольно чувствительный удар носком ботинка. Полисмен, открыв одной рукой дверцу машины, другой, чуть приподняв Генри в воздух, с силой швырнул его внутрь.

– Напрасно вы, начальник, ведете себя так, – сказал Генри, усаживаясь на скамью и потирая шею. – Это не вызывает к вам ни любви, ни уважения.

– Так полагается по уставу, – сопя и жуя, промычал полисмен, усаживаясь против него. Он был настолько непривлекателен, что Генри поспешил закрыть глаза.

Генри провел ночь в крохотной камере на деревянном полированном топчане. Но, несмотря на это жесткое ложе, он спал так крепко, что потребовалась грубая рука полисмена, чтобы пробудить его. Арестованный чувствовал себя превосходно. Завтрак, который состоял из чашки горького и пустого кофе с кусочком белого хлеба, еще приподнял его настроение.

– Какая трогательная заботливость! – бормотал он, глотая кофе.

На той же машине, сопровождаемый тем же полисменом, арестованный доставлен был в помещение суда. В приемной Генри застал других арестованных. Прибывали новые. Это были вое «мелкие дела»: шоферы, нарушившие правила езды по городу, драчуны с синяками на лицах, мелкие воришки, карманщики, нищие, проститутки. Судя по тому, как быстро в зале суда решались «дела», можно было заключить, что судья обладал большим опытом. Но вот дошла очередь и до Генри. Он вошел в зал суда. За перегородкой, на заднем плане, находился судья, его секретарь и знакомый Генри бос ресторана. Последний, повидимому, вошел сюда с другого входа. Скамьи для публики были пусты. Судья с трубкой в зубах сидел в кресле, положив, как настоящий янки, ноги на стол. Первое, что бросилось в глаза Генри, – это жизнерадостное, румяное лицо судьи. Генри с первого взгляда определил, что судья питается неплохо.

Черные, гладко причесанные волосы судьи блестели. Черные лукавые, или, вернее, жуликоватые, глаза его искрились веселым смехом. Широкая улыбка подкупала своим добродушием. Казалось, что судье не сиделось на месте от избытка жизни. Трубка так и скакала у него из одного угла рта в другой. Правой рукой он жонглировал деревянным молотком, заменявшим в Соединенных Штатах председательский звонок.

При виде Генри судья выплюнул трубку, сбросил со стола ноги и, приветливо взмахнув молотком, словно своему старому приятелю, воскликнул: – Алло!

Приветствие и добродушная улыбка поразили Генри. Это так не соответствовало полицейскому уставу.

…Началось «дело». Бос приподнял вверх руку, что означало присягу. Говорил он коротко, но с таким негодованием и делал такие страшные глаза, точно подсудимый совершил тягчайшее преступление и заслуживал смертной казни на электрическом кресле. Однако на судью речь его произвела совершенно иной эффект. Откинувшись на спинку кресла, судья весело смеялся, словно дело происходило в кафе, где ему рассказывали презабавный анекдот.

– Гениально! Прямо по-цезарски! Пришел, поел и не заплатил! – хохотал он, любуясь подсудимым. Он так заразительно смеялся, что даже полисмен улыбнулся. Не улыбался только бос.

– Итак, начнем, – несколько успокоившись, обратился судья к подсудимому. – Как вас звать, дорогой цезарь?

– Генри Уайт, – последовал ответ.

– Очень приятно, мистер Уайт. Ваш адрес?

– Город Денвер, штат Колорадо, Соединенные Штаты Америки.

– Это само собой понятно, – снова рассмеялся судья. – Я имею в виду адрес вашей квартиры.

– К сожалению, такой роскошью не пользуюсь вот уж четвертый месяц. Что же касается адреса предстоящей мне квартиры, вам, мистер, это лучше известно.

– Остроумно! Очень остроумно! – хохотал судья. – Ваше занятие?

– Ищу работу, ваша честь.

– Но это же не занятие, – усмехнулся судья. – Я спрашиваю вашу профессию-

– Безработный, ваша честь.

– Но это не профессия, а временное явление.

– К сожалению, это явление так часто повторяется, что становится профессией.

– А какую работу желали бы вы?

– Что по силам, ваша честь.

– А именно?

– От няньки до кочегара. Я человек не гордый.

– Xа-ха-ха! Это мне нравится. Теперь перейдем к главному. Что побудило вас совершить преступление?

– Жестокая необходимость, ваша честь. Утопающий хватается за соломинку…

– В данном случае соломинкой оказались три бифштекса с приложением.

– Что поделаешь, ваша честь! После длительного поста это не так уж много. По моим расчетам за четыре месяца я должен был съесть сто двадцать бифштексов с приложениями…

Судья залился таким добродушным смехом, кто у Генри явилось желание обнять этого веселого парня.

– Итак, – смеясь, продолжал судья, – ваш поступок можно квалифицировать как сознательное преступление.

– Как сознательный поступок, но не как преступление, – поправил Генри.

– В таком случае как же надо расценивать кражу?

– Никак не могу согласиться с такой аналогией! – воскликнул Генри– Кража, совершаемая вором-профессионалом или банки, ром из Уолл-стрит, совершенно другое, дело.

– Сильно сказано! – заметил судья, переглянувшись с секретарем. – Сильно!.. А скажите, пожалуйста, мистер Уайт, где это вы научились такому стилю речи?

– Книги, ваша честь, книги. У безработного, пока на нем приличный костюм, достаточно времени для посещения библиотек.

– Похвально! Но тогда непонятно, почему вы, интеллигентный человек, решились на такой некрасивый поступок.

– Видите ли, мистер, желудок мой не читает книг. Он предпочитает хлеб.

– Или три бифштекса, – подмигнув, заметил судья.

– Если бы он съел один бифштекс, – неожиданно вмешался бос, – я, быть может, простил бы ему пятьдесят центов, а ведь он съел на два доллара тридцать центов!

– Не мог же я знать, – повернулся к нему Генри, – что вашей гуманности хватит только на пятьдесят центов.

Судья и секретарь дружно захохотали.

– Этот парень мне определенно нравится, – восторженно обратился судья к секретарю.

– Забавный парень, – подтвердил секретарь, с любопытством разглядывая подсудимого.

– Ну-с, мистер Уайт, – судья выпрямился в кресле и стукнул молотком по столу, – как ни приятно беседовать с вами, однако дело надо кончать. Видите ли, мистер, суд наш не столько карает, сколько воспитывает. Защищая покой и собственность граждан, он одновременно предостерегает подсудимого от повторного, быть может, еще более тяжелого преступления и, следовательно, от еще более суровой меры наказания.

Произнося эти слова, судья как бы оправдывался перед подсудимым, а жуликоватые глаза его попрежнему искрились смехом. – Мера наказания определяется характером преступления, – продолжал он. – Что же касается преступления, совершенного вами, то здесь мера определяется тюрьмой, крюком от одного до трех месяцев. Но, принимая во внимание ваше интеллектуальное развитие, суд постановляет: заключить Генри Уайта в тюрьму сроком на пять месяцев…