"Геракл без галстука" - читать интересную книгу автора (Смирнов Дмитрий)

Глава 4 ЛЕРНЕЙСКАЯ ГИДРА

Любому человеку, проживавшему когда-либо на шестой части света с кратким названьем, было хорошо известно, что советская земля начиналась от Кремля. Точно так же любой древний грек твердо знал, что греческая земля начиналась неподалеку от маленького городка Лерна. Как любили говорить экскурсоводы лернейского бюро путешествий и экскурсий, «каждый камень, каждая пядь земли дышит здесь преданиями глубокой старины». И они не врали. По количеству народных святынь на квадратный метр лернейская долина уступила бы разве что какому-нибудь египетскому залу Лувра.

В священной роще в центре этой долины среди прочих достопримечательностей находились храмы Гере, Дионису, Деметре, каменное необыкновенных статей изваяние Афродиты и даже построенное с совсем уж вызывающим размахом святилище Афины. Последнее сооружение было возведено отцом греческого народа, легендарным правителем Данаем в знак признательности богине за помощь в борьбе с египетскими захватчиками.

Некогда арабский царь Бел, находясь при смерти, разделил свое царство между сыновьями-близнецами Египтом и Данаем. Первому досталась Аравия, которую тот, насаждая в полученной стране культ собственной личности, немедленно переименовал в Египет. Второму отошла Ливия. Как это часто бывает с близнецами, у братьев обнаружились одинаковые пристрастия: завоевание новых земель и коллекционирование женщин покоренных держав. Разница заключалась лишь в том, что у Египта от разных арабок, финикиек и египетских принцесс родились традиционные полсотни сыновей, а у Даная от ливиек, эфиопок и мемфисок — столько же дочерей.

Ближе к старости, когда второе хобби близнецов в силу естественных причин все больше стало уступать место первому, Египту пришла в голову остроумная мысль, как вновь объединить две страны в одну. Он предложил брату переженить потомство — мол, не зря же они совпадают числом — и на этой базе совокупить заодно и обе державы. Само собой, пост императора он планировал занять лично.

Предложение настолько понравилось самому Египту, что тот, даже не дожидаясь ответа контрагента, незамедлительно с сыновьями и войском выступил в поход на Ливию с целью вооруженного сватовства. Данай понял, что свадьбой дело не ограничится, и пустился вместе с дочерьми в бега, бросив своих ливийцев на произвол завоевателей.

Переплыв через море, он высадился на греческий берег возле Лерны, откуда добрался до стоящего на пару десятков километров дальше Аргоса. Прибыв в город, не обделенный наглостью Данай с ходу заявил, что явился не просто так, а по поручению богов, избравших его тутошним царем. И попросил правившего до этого в городе Пеласга сдать дела. Матерый бюрократ только посмеялся над нелепым заявлением, но ради формальности внес вопрос о кандидатуре Даная в повестку утреннего ареопага. Шансов преуспеть на этом заседании у Даная было не больше, чем у группы «Красная плесень» победить на Евровидении. Но в ночь накануне совета волки загрызли лучшего племенного быка Аргоса прямо на скотном дворе, пугливые старейшины решили, что это знак к смене правителя, и переизбрали того, единогласно проголосовав за Даная.

И все было бы хорошо, вот только Египет оказался упорен в своих намерениях, как мартовский кот. Он сильно опасался, что Данай, обосновавшись на новом месте, со временем запросто сможет воспылать мечтой о реванше и отбить Ливию. И потому ковал железо, пока оно еще не утратило нужной температуры. Сыновья Египта десантировались на побережье под Аргосом, и, чтобы спасти только что обретенное царство, Данаю пришлось согласиться на поход своих дочерей в местный ЗАГС.

Несчастливый отец несколько поднял себе настроение при формировании списка брачных пар. Сначала были сведены те, кто носил похожие имена: Клит женился на Клите, Валентин на Валентине, Курмагомед на Курмагомедее. Затем стыковались те, чьи матери имели схожий социальный статус: сын крестьянки получал крестьянкину дочку, отпрыск асфальтоукладчицы женился на дочери асфальтоукладчицы. Оставшиеся «неформатные» ячейки общества были сформированы с помощью обыкновенного жребия.

Фотография пятидесяти черно-белых пар, стоящих шахматном порядке перед дверями аргосского Дворца бракосочетаний, обошла все журналы мира. Самое ильное впечатление это зрелище произвело на жителей Китая, где групповые свадебные обряды вошли с тех пор в традицию.

Пойдя на временные уступки превосходящим силам противника, окончательно сдаваться тертый калач Данай не собирался. Ему, как опытному бабнику, хорошо была известна мужская привычка наобещать с три короба, сделать только один и тут же заснуть. На этом он и решил сыграть, самолично раздав перед свадебным пиром каждой из дочерей по длинной булавке. Вместе с колющим предметом девушки получили подробные инструкции, как и в какой момент следует пронзать супругов-агрессоров.

— В постели тыкать будешь! — говорил Данай очередной дочурке, благословляя на смертоубийство.

И оно свершилось. Едва лишь новоиспеченные мужья, отдав супружеские долги, отошли ко сну, как были тут же тихо заколоты пригретыми на груди коварными змеями. Осечка вышла лишь в одном случае. Супруг девушки по имени Гипермнестра настолько увлекся, рассказывая, как все сейчас будет хорошо, что жена уснула первой. Подумав, что не стоит будить умаявшуюся за день бедняжку из-за каких-то десяти долларов, он вызвал по телефону гетеру и, благодаря своему человеколюбию, остался жив.

Данай, узнав поутру об этом казусе, хотел в ярости утопить ослушавшуюся отцовского наказа мерзавку, но за Гипермнестру вступилась богиня любви Афродита. Девушку пощадили и даже вернули мужу, которого решили, раз уж выжил, не добивать. Кстати сказать, именно от этой пары вел свою земную генеалогию Геракл.

Данай в благодарность богам за чудесное избавление от нашествия принялся строить в Лернейской долине алтари, храмы и целые храмовые комплексы, стараясь никого не обидеть. Больше всего средств ушло на знаменитый храм Афины, ставший впоследствии одним из самых популярных мест паломничества. И идти было недалеко, и кормили при храме прилично.

Самым неприятным последствием нашествия египетских женихов стала проблема, куда девать такое количество молодых вдов. Но Данай и тут не растерялся, разделавшись с вопросом под лозунгом «ОФП — залог наших побед». Он приказал объявить, что все участники назначенного на ближайшее воскресенье забега на милю получат в жены по принцессе. Причем спортивный принцип восторжествует в полной мере: победитель сможет выбрать себе жену первым, серебряный призер — вторым, бронзовый — третьим, и так по порядку занятых мест. Но поскольку все поступившие в призовой фонд дамы по своему происхождению принцессы, то никто не окажется ущемленным.

— Главное — не победа, а участие! — сказал Данай в завершение своей речи на торжественном митинге, открывающем соревнование на призы правителя Аргоса.

Неувязка вышла только с количеством участников. Жители города, памятуя, чем кончаются брачные ночи с дочерьми Даная, не торопились записываться добровольцами. Чтобы создать хоть какую-то иллюзию кворума, пришлось пригнать из местной тюрьмы четырех уголовников, пообещав им за этот побег не пять лет, как обычно, а условно-досрочное освобождение и кралю в придачу.

Зато, увидев на следующее утро, что с участниками первого забега ничего страшного не произошло, на второй этап этого гран-при горожане записывались уже охотнее. Третий прошел просто на ура. Не минуло и пары месяцев, как все вдовицы были пристроены. Воскресные же забеги настолько вошли у местного населения в привычку, что стали традиционными. В честь этого в долине был выстроен очередной храмовый комплекс, украшенный статуями бегущих атлетов и стоящих в ожидании девиц.

Но боги, конечно, не простили дочкам Даная коварного убийства. По части, кому что припомнить, у эллинов вообще дело было поставлено крепко. После смерти все Данаиды были осуждены на исправительные работы в структуре жилищно-коммунального хозяйства Аида. Дамам велели таскать воду ведрами в бочку, из которой питалась вся канализационная система подземного царства. При этом в приговоре имелся подлый пункт, по которому Данаиды освобождались от наказания, если бы сумели доверху наполнить эту водонапорную башню. Но когда уровень воды в резервуаре, прозванном «бочкой Данаид», приближался к максимальной отметке, кто-нибудь из обитателей Аида обязательно дергал за ручку туалетного бачка и все труды несчастных женщин шли прахом.

Организатор преступления, как обычно, смог выйти сухим из этой воды. Данай правил в Аргосе долго и счастливо, стал самым могучим царем Греции своего времени и даже получил титул отца всех греков, которых стали называть по его имени данайцами. Из-за него же коварство стало считаться характерной чертой греков и даже вошло при Гомере в поговорку, призывающую бояться приносящих дары данайцев. Тем не менее, исторически сложилось именно так, что на вопрос: «Откуда есть, пошла земля греческая?» — у древних греков был совершенно однозначный ответ: из Лерны. Вроде того, как большая история коммунистической Кубы началась с высадки в заливе Свиней.

Тем понятней становится народный гнев, вызванный появлением в Лернейской долине зверя неизвестной породы, предающего поруганию национальные святыни. В голове простого эллина не укладывалось, как власти могли допустить захват долины непонятным созданием со странным именем «гидра».

Со стороны последней поселиться в долине Лерны было не только пощечиной обществу, но и попросту неприкрытым хамством. С таким же успехом она могла бы обосноваться, например, в Троице-Сергиевой лавре. Хотя мириться с тем, что какая-то черная каракатица поганит священное для сердца каждого грека место, общественное мнение не хотело, но и поделать с этим ничего не могло.

Точно так же, как и в истории с Немейским львом, слово «гидра» было взято для обозначения данного субъекта исключительно из-за лингвистического удушья, охватывавшего всякого, кто пытался найти в греческом языке более подходящее существительное. Что неслучайно, поскольку гидра и лев были родными братом и сестрой, произошедшими от змееподобной женщины Ехидны и дракона Тифона.

Гидра представляла собой существо с туловищем гигантской собаки, на котором были закреплены девять огромных змеиных голов. Сзади у гидры вместо веселого собачьего хвостика-крючка выпирал мощный хвост, увидев который, Годзилла от зависти, а скорее от стыда за свой жалкий обрубок, незамедлительно сделал бы харакири. Кроме того, одна из голов была бессмертна и обладала способностью жить и бороться даже отдельно от туловища.

Но главным оружием гидры было ядовитое дыхание, превосходившее по своим отравляющим свойствам любое химическое оружие до изобретения иприта. Благородные греческие рыцари, отваживавшиеся вступить в бой с гидрой, падали замертво, не успев приблизиться к противнику даже на полсотни шагов. Возможно, в наше время патентованные зубные пасты, мятные леденцы и жевательные резинки смогли бы что-то сделать с ее запахом изо рта. Но три с половиной тысячи лет назад все было не так, как сейчас. И именно наличие неприятного запаха придавало гидре уверенность в себе и позволяло ей налаживать оптимальный контакт с окружающими.

По ночам, когда гидра спала, ее ядовитое дыхание смешивалось с поднимающимся над долиной туманом и убивало все в округе. Днем же мерзкое животное нападало на стада, пасшиеся в долине, или подкарауливало путников, еще осмеливавшихся проходить мимо ее логова.

Свое жилище гидра устроила под платаном у трех ключей, дающих начало реке Амимона. Происхождением эта река обязана одной из дочерей уже упоминавшегося Даная. Как-то раз, прогуливаясь по лесу, она разбудила спавшего на поляне сатира. Этих волосатых, похотливых и вечно пьяных козлоногих мужиков с хвостом и маленькими рожками можно было встретить в ту пору где угодно. Они либо спали, либо пили, либо… ну вы сами понимаете. При этом они числились в почетной свите бога виноградарства и виноделия Диониса, и обижать их было чревато крупными неприятностями. Оттого, ощущая полную безнаказанность, эти половые опричники устраивали везде, где появлялись, настоящий сексуальный террор.

Обрадованный неожиданной встречей, сатир с криком: «Хочешь большой, но чистой любви?» — погнался за девушкой, которая, выбившись из сил и уже не чая спастись, принялась призывать на помощь всех богов подряд. На сигнал SOS неожиданно откликнулся находившийся неподалеку Посейдон. Трезубец просвистел над головой сатира, и тот предпочел ретироваться, поняв, что в дело вступили серьезные дяди и ему теперь ничего не светит.

Пожилой дедушка Посейдон был предпочтительней молодого нахала исключительно из коммерческих соображений: он хоть как-то мог отблагодарить девушку за любовь. В то время как мохнатый сладострастник просто-напросто встал бы, отряхнулся и, бросив через плечо: «Сатиры денег не берут», побрел досыпать в чашу. Поэтому Посейдон из двух зол представлялся гораздо более выгодным. Так и оказалось: в награду за труд престарелый водяной подарил Данаиде речку, которую назвал ее именем. Он выдернул воткнувшийся в землю трезубец, и из пробитых дыр потекла вода, давшая начало реке Амимона.

Такая вот была трогательная история.

Но гидре на всю эту дорогую греческим сердцам лирику было наплевать с прибором. Она завалила русло реки, и разлившаяся вода превратила часть долины в болото, в котором гадкое животное и плескалось в свободное от охоты и сна время. В общем, все это было очень неприятно, и второе задание, порученное Эврисфеем своему специальному агенту, заключалось как раз в ликвидации наглой твари и устранении последствий ее жизнедеятельности.

Изрядно разбогатев после первого подвига, Геракл добирался до Лерны уже не пешком, а на колеснице, купленной на деньги, полученные за многочисленные интервью американским телеканалам. Конями правил племянник героя Иолай, сын его единоутробного брата Ификла. Сам же Геракл небрежно развалился на мягком сиденье, поглядывая по сторонам и напевая: «Раз пошли на дело я и сын Ификла».

Колесницу припарковали в роще неподалеку, а сам герой пешком отправился разыскивать врага, что, впрочем, не заняло много времени. Гигантскую змеевидную собаку, греющуюся под платаном, трудно было не заметить даже с противоположной стороны болота. Геракл достал лук и пустил в эту собакообразную змею стрелу, затем вторую, третью. Ни собаке, ни змее такое обращение не понравилось, и тварь с паровозным шипением бросилась к обидчику вплавь. Время, пока она плыла, герой, хорошо помнивший, что главным оружием гидры является ее аромат, потратил на подготовку к рукопашной. Он отошел от воды, сделал несколько глубоких вдохов и задержал дыхание.

Форсировав водную преграду, гидра без задержки бросилась на укрепившегося на берегу противника, надеясь сломить его напором, но была встречена шквальными ударами богатырской дубины. Со стороны бой чем-то напоминал бейсбольный матч. Здоровенный питчер раз за разом взмахивал битой, и мячи, сильно похожие на змеиные головы, летели на трибуны.

Увлекшись игрой, Геракл не сразу заметил, что его мастерские удары, приводя в восторг зрителей, никакой практической выгоды не приносят. Более того, после очередного блестящего «хоум-рана» на месте снесенной головы вырастает сразу две. А поскольку матч длится уже достаточно долго, то к нему тянется уже не девять, как вначале, а гораздо больше шипящих змеиных морд. (К сожалению, секрет этой фантастически быстрой регенерации гидра унесла с собой в могилу, по поводу чего современная наука не устает кусать локти.).

Да и вообще, сражение принимало неудачный оборот. Вслед за морской пехотой болото форсировала бронетехника. На берег вылез приятель гидры — гигантский рак, обходным маневром зашедший противнику в тыл. Рак вцепился одной клешней Гераклу в пятку, а другой прицеливался, за что бы ухватиться повыше. Вокруг второй ноги героя обвился мощный хвост гидры. И хотя свалить Геракла с ног таким способом было невозможно, сковать движения героя, лишив его маневра, вражеской коалиции удалось. Блицкриг не получился, и герой предпочел отступить. Пока враг перегруппировывал силы, он вызвал на помощь Иолая.

Соорудив, как его учили в школе на уроках ОБЖ, из своей туники ватно-марлевую повязку, Иолай побежал к ближайшей роще, поджег ее и уже с горящими головнями в руках бросился к Гераклу на подмогу.

Было решено расправиться с супостатами поодиночке. И, заложив вираж, герой напал на поотставшего рака. Молодецкий удар палицей превратил членистоногого в гигантский комок из смеси хитина и нежного мяса. В иной ситуации за этого раритетного лобстера можно было бы выручить целое состояние, но в тот момент думать о торговле деликатесами не приходилось.

Тем более что гидра, ободренная отступлением оппонента, стремилась развить успех и тянулась к герою отросшими головами. Геракл вновь задержал дыхание и пошел в контратаку. Следом за ним с горящим стволом кипариса наперевес и индивидуальным средством защиты поперек физиономии бежал Иолай. Чтобы воспрепятствовать регенерации гидриного организма, Иолай принялся прижигать головней раны на месте сбитых Гераклом голов. Видимо, тело грозы болот не было рассчитано на такой неделикатный подход. Во всяком случае, головы отрастать прекратили, стали видны результаты труда, дело явно пошло на лад.

Через некоторое время у гидры осталась лишь одна бессмертная голова, и чудо-юдо приобрело весьма комичный вид собаки со змеиной головой на длинной шее. После удара дубиной голова не отрывалась, как остальные, и не летела за отметку «двести ярдов», а всего лишь болталась из стороны в сторону, ударяясь о собачьи бока. Уже поднаторевший в логических загадках герой быстро нашел решение. Оставив в покое неуязвимую голову, он просто вырвал ее из туловища вместе с шеей, про жизнеспособность которой никаких указаний не было.

Неубиваемую змеиную пасть зарыли на берегу, придавив для верности валуном побольше, а обезглавленную тушку сбросили в болото. После чего Геракл смог, наконец, перевести дух, а Иолай снять защитную маску.

— Жаль, что не получилось прибить ее с первого раза, — делился впечатлениями Геракл, — Тогда можно было бы говорить, что совершил подвиг на одном дыхании.

После боя с гадюкой герой с ординарцем сели в тенечке передохнуть перед обратной дорогой. Поскольку роща на краю болота была сожжена в ходе битвы, им пришлось довольствоваться тенью ограды, которую они сначала приняли за забор чьего-то картофельного поля. На самом деле местными хранителями старины было аккуратно огорожено то место, где после кражи своей жены Прозерпины спустился в преисподнюю владыка подземного мира Аид. Об этом гласила висящая на заборе памятная табличка, которую, впрочем, никто не читал.

В центре ограды, где когда-то разверзлась земля и образовался один из многочисленных входов в подземное царство, стоял черный обелиск, напоминая о том, что и всесильные боги могут иногда получить по зубам, если возьмут на себя слишком много. Некоторые источники даже говорят, что на обелиске была высечена фраза, которую можно перевести на русский примерно как: «Не все коту масленица». Другие источники считают, что эта надпись была сделана позднее кем-то из местных жителей вместе с остальными граффити вроде «Орфей жив» и «ПАОК — конюшня».

Божественное семейство Зевса было в Древней Греции примерно тем же самым, чем для Америки клан Кеннеди. Ни одной греческой Мэрилин Монро не удавалось благополучно избежать их домогательств. Три венценосных братца Зевс, Посейдон и Аид с чувством полнейшей безнаказанности волочились за всем, что двигалось, нигде не получая ни малейшего отпора. Все, кто смел противиться прихотям небо-, море– и подземножителей, моментально обращались в элементы живой и неживой природы. Печальный список нимф и простых смертных, преображенных в деревья, птиц и облака, настолько длинен, что мы не приводим здесь этот мартиролог попросту из соображений экономии бумаги.

Порой создавалось впечатление, что и государственный переворот три божественных братца в свое время затеяли, чтобы потом беспрепятственно ухлестывать за девицами. История с Персефоной, под памятным знаком которой Геракл с Иолаем разложили свои пожитки, стала единственной в своем роде, закончившейся моральным поражением агрессора без трагических последствий для дамы.

Дело в том, что Персефона была девушкой не просто очень красивой, но еще и более чем знатной. Ее матерью была сама Деметра, родная сестра Зевса, Посейдона и Аида, одна из самых могущественных богинь Греции. Кто являлся папой девушки, вслух не говорили, но некоторые полагали, что и здесь не обошлось без Зевса. В таком случае внезапно возникшее у Аида желание жениться на племяннице выглядит совершенно противоестественным.

Но самого владыку подземелья это обстоятельство нисколько не смущало. Не имея привычки терпеть отказ, он понимал, тем не менее, что так запросто украсть дочку Деметра не позволит. И, заручившись поддержкой державного брата, пошел на хитрость. Зная о любви девицы к цветам, Аид уговорил свою мать Гею вырастить диковинный цветик, от которого любой хоть на время, но потерял бы голову, а заодно и возможность сопротивляться. Гея не могла отказать сыну и в сжатые сроки вывела требующееся ботаническое чудо — ярко-красного цвета с большими лепестками. С момента его появления на свет галлюциногенные грибы навсегда утратили лидирующие позиции на рынке измененного сознания.

Остальное было делом техники. Аид высадил растение на лернейском лугу, где любила гулять Персефона, и затаился в засаде. Естественно, девушка, совершая традиционную утреннюю прогулку, не могла пройти мимо красивого бутончика. Но лишь она сорвала аленький цветочек и вдохнула его аромат, как моментально рухнула без чувств, успев лишь крикнуть то ли от восхищения, то ли от удивления что-то про мать. Впоследствии этот миф в одной из своих песен отразил Высоцкий, из конъюнктурных соображений заменив луг нейтральной полосой, а Персефону капитаном погранслужбы.

— Эк в голову-то шибает, — удивлялся Аид, грузя в колесницу бесчувственное невестино тело.

Как ни странно, Деметра услышала крик Персефоны и помчалась на луг, где не нашла никого и ничего, кроме рассыпавшегося гербария. Не надеясь на профессионализм следственных органов, она учинила собственный сыск, не давший, впрочем, никаких результатов: из царства мертвых никто в ту пору еще не возвращался, поэтому и донести богине о местопребывании дочурки было некому.

Деметра принялась опрашивать одного за другим возможных свидетелей, но дело было сделано чисто. Простая смертная в такой ситуации смирилась бы и прекратила розыски, но сильные мира сего тем и отличаются от обычных граждан, что в нужный момент могут пустить в ход свои обширные связи. Кому-кому, а Деметре хорошо было известно, что даже в ситуации, когда никто ничего не видал, всегда есть персонаж, которому сверху видно абсолютно все.

Положение Гелиоса, ежедневно перевозившего в своей колеснице по небу освещавший землю огненный шар, было при олимпийском дворе весьма двусмысленным, сопоставимым с положением потомственного дворянина, поступившего после Октябрьской революции на службу в Совнархоз. С одной стороны, его, титана по происхождению, олимпийцы после переворота не тронули и даже присвоили ему почетный титул бога солнца, но с другой — всегда держали в уме его сомнительное происхождение и были готовы в случае чего вспомнить все не хуже Арнольда Шварценеггера.

Поэтому спорить с представителем правящей верхушки Гелиосу не приходилось. И, поотпиравшись поначалу — ничего, мол, я не видел, я в этот момент за тучку по нужде отходил, — небесный тихоход выдал Аида с головой. Но тут же добавил, что он этого поступка не одобряет и даже в знак скорби по исчезнувшей девице выходит в последние дни на работу с черной повязкой на рукаве, которую некоторые недалекие астрономы уже успели принять за пятна на Солнце.

Шокированная подлостью братьев, Деметра бросилась на Олимп, уже не слыша летящих вслед криков Гелиоса, умоляющего не выдавать его «этим страшным людям»: «Они убьют меня!». Зевс никак не мог ожидать, что благословленная им пакость вскроется так быстро, и визит разъяренной матери застал его врасплох. С кем другим он легко бы разрешил проблему в своем традиционном административно-хамском стиле, но сказать Деметре: «Иди-иди, селянка, не мешай!» — было невозможно. И верховному божеству Греции пришлось оправдываться и извиняться, как нашкодившему школьнику. Он даже готов был вернуть дочку назад, но неожиданно уперся Аид, наотрез отказавшийся расставаться с захваченным, чем довел мамашу до каления, белого, как флаг капитулянта.

— О'кей! — сказала Деметра. — Нет ножек — нет мультиков! Пока не вернете ребенка, меня вы на Олимпе больше не увидите. Пусть за меня Анд работает!

Она собрала пожитки, хлопнула дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка, и ушла куда глядели ее божественные глаза. Поначалу братаны несказанно обрадовались столь легкой развязке, но вскоре до них дошел весь трагизм ситуации. В круг обязанностей Деметры входило поддержание жизни на земле. Поэтому трактовать эскападу родственницы как «баба с возу — кобыле легче» не приходилось. Наоборот, все кобылы Греции напряглись, предчувствуя скорое знакомство с ножом мясника. Поскольку именно Деметра обеспечивала рост растений и именно благодаря ей колосились поля и зрели фрукты в садах, то со сложением богиней своих обязанностей всякая растительная жизнь прекратилась.

Уже через несколько недель даже самые тупые поняли, что в мире что-то сломалось. Затем народ осознал, что урожая в ближайшее время не предвидится и скот кормить будет нечем. Очень скоро на «голодный паек были посажены и небожители, которым стремительно нищающее население стихийно выдвинуло вотум недоверия и перестало приносить жертвы.

Зевс послал к Деметре служившую по почтовому ведомству богиню радуги Ириду с извинениями и просьбой вернуться на Олимп, но Деметра не стала даже разговаривать на эту тему. Поголодав еще немного, Зевс повторно делегировал к бунтовщице гонца. Теперь на переговоры был выслан Гермес, просивший кончить дурить и приступить, наконец, к работе. На что Деметра отреагировала неожиданно резко, ответив что-то вроде:

— Утром дочка — вечером работа, вечером дочка — утром работа.

Зевс понял, что дело швах, киднеппинг может закончиться не просто плохо, но даже и катастрофично, и полетел уговаривать брата пойти на попятный.

Вот как отобразил совещание божественных братьев древнегреческий драматург Аполло Крит в своей не дошедшей даже до современников трагедии «Эти в подземелье».

«Аид сидит на троне, складывает берцовые кости на манер конструктора «Лего». Входит Зевс.

Зевс:

Аид:

Зевс:

Припертый к стенке Аид согласился расстаться с Персефоной, но сдержал свое слово лишь частично. За прошедшее время он уже успел склонить девицу к сожительству и, перед тем, как проводить жену к вечерней колеснице, обманом дал ей съесть несколько зерен граната, символа супружеской верности. Из-за воздействия этого психотропного препарата Персефона не могла долго находиться в разлуке с мужем. Всякий раз ей через некоторое время приходится спускаться к Аиду за новой дозой.

Происходит это не чаще, чем раз в год, и уже через несколько месяцев Персефона возвращается к матери. Но в период ее отсутствия Деметра скорбит, и в природе опять умирает все живое. Некоторые называют это время зимой.

Знай Геракл всю эту историю, возможно, переживания не дали бы ему полноценно отдохнуть, но, по счастью, поблизости не оказалось ни одного любителя старинных преданий, и потому никто не мешал болтовней восстановлению богатырских сил. Пока Геракл отдыхал, Иолай высекал на намогильном камне поверженной гидры надпись. К тому моменту, когда герой набрался сил и велел возничему запрягать, тот успел выбить: «Здесь жила одна собака, я ее убил. В землю закопал, надпись написал».

Осталось неизвестным, кто надоумил Геракла обмакнуть наконечники стрел в кровь гидры, но подавший идею явно разбирался в отравляющих веществах. После этой нехитрой операции стрелы героя стали убийственны как для простых граждан, так и для бессмертных богов и прочих титанов. Яд гидры не имел противоядий, не поддавался лечению и приносил мучительную, хотя и быструю смерть. Одним словом, стрелы получились — мечта любого супергероя.

Зато в Микенах Геракла ждало разочарование. Изучив доставленный гонцом рапорт. Эврисфей отказался учесть уничтожение гидры. А стало быть, и счет великим подвигам, который Гераклу следовало для обретения свободы довести до десяти, с единицы так и не сдвинулся. Все усилия, приложенные героем в битве на болоте, оказались напрасными.

Поводом для такого вердикта стало участие в битве Иолая. И никакие доводы Геракла, вроде: «А че?! Их тоже двое было!» — действия не возымели.

— Может быть, он на подвиги еще и с телохранителями ходить будет? — съязвил Эврисфей, отсылая герою назад его рапорт с визой: «Незачет».

Друзья, кривя душой, пытались утешить Геракла, говоря, что не бюрократу в короне решать, засчитывать подвиг за великий или нет. Что начальник, по определению, всегда идиот, не понимающий элементарных вещей. Что, в конце-то концов, гидра мертва, а сколько человек участвовало в операции, не так уж и важно. Но успокоить героя не могли.

— Ну не козел, а?! — кипел Геракл, — Просто баран какой-то!

Возможно, именно эти резкие слова определили выбор Герой и Эврисфеем следующего задания.