"Рассказы. Миры Роберта Хайнлайна. Том 25" - читать интересную книгу автора (Хайнлайн Роберт)

ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ПУТЕШЕСТВОВАЛ СЛОНАМИ

Дождь рекой струился по окну автобуса. Джон Уоттс смотрел в окно на поросшие лесом холмы и, несмотря на плохую погоду, казался довольным. Пока он катил вот так по дорогам, колесил из одного места в другое — одним словом, путешествовал, — боль одиночества стала немного притупляться. Он мог бы даже закрыть глаза и представить, что рядом с ним сидит Марта.

Они всегда путешествовали вместе; свой медовый месяц — и тот они провели в поездках по различным распродажам. Со временем в стране не осталось ни одного уголка, где бы они не побывали: маршрут 66 — в мокасинах по тропам; маршрут 1 — на велосипедах через весь округ по Пенсильванской магистрали; они тогда, помнится, на скорости проскакивали сквозь горные туннели — он сам, низко склонившись над колесом, и Марта рядом с ним; листали карты и рассчитывали расстояние в милях до следующей остановки.

Он вспомнил, как одна из подруг Марты однажды сказала ей:

— Но, дорогая, разве ты не устала от всего этого?

И до сих пор в памяти у него остался переливчатый смех Марты:

— Нам еще нужно посмотреть сорок восемь больших и чудесных штатов — как можно устать от этого? Кроме того, там всегда есть что-то новенькое ярмарки, выставки и всякое такое.

— Но увидеть одну ярмарку — значит увидеть все.

— Ты думаешь, праздник Святой Барбары ничем не отличается от шоу, где показывают откормленный на убой скот из факторий? Во всяком случае, продолжала Марта, — мы с Джонни — деревенские чудаки; нам нравится таращить глаза на высокие здания, разинув от удивления рот — да так, что на небе появляются веснушки.

— Будь же благоразумна, Марта. — И женщина обычно поворачивалась к нему. Джон, не пора ли вам обоим успокоиться и начать как-то устраивать свою жизнь?

Такие люди утомляли его.

— Все это ради поссумов, — однажды сказал он ей очень серьезно. — Им нравится путешествовать.

— Опоссумов? Марта, ради Бога, о чем он говорит?

Марта коротко и понимающе взглянула на него и затем на полном серьезе произнесла:

— О, извини меня! Видишь ли, Джонни растит детенышей поссумов в своем пупке.

— Я хорошо к этому подготовился, — подтвердил он, похлопывая по своему выпуклому животу.

Ее это так потрясло, что она, наконец, замолчала. Он терпеть не мог людей, которые давали советы «для вашего же блага».

Марта где-то прочитала, что весь помет новорожденных опоссумов умещается в чайной ложке и что не менее шести малышей становятся сиротами, так как в маминой сумке на всех не хватает ни места, ни еды. Они немедленно организовали «Общество по спасению и поддержке шести отвергнутых поссумов», и Джонни был единодушно — Мартой — избран местом расположения Города Поссумов Папы Джонни.

У них были и другие воображаемые ручные зверюшки. Одно время Марта и он с надеждой ожидали детей. Дети так и не появились, и тогда их семья пополнилась невидимыми зверьками. Мистер Дженкинс, маленький серый ослик, помогал им советами в выборе мотелей; Чипминк, болтунишка бурундук, обитал в перчаточном отделении; Мus[5] — Подражателус, мышь-путешественница, которая хоть и не произносила ни слова, но зато довольно неожиданно кусалась, особенно рядом с коленками Марты.

Все они к этому времени отошли в мир иной; они угасали постепенно — по мере того, как в Марте угасало то радостное заразительное настроение, которое поддерживало в них жизнь. Даже Бродяги, обладателя вполне реального, видимого тела, не было больше с ним. Бродяга был собакой, которую они подобрали у дороги далеко в пустыне, напоили и обласкали, а взамен получили огромную сердечную преданность. С тех пор Бродяга всегда путешествовал с ними, пока и он не ушел из жизни вскоре после Марты.

Джон Уоттс часто размышлял о Бродяге. Где он сейчас? Может, странствует где-нибудь на планете Собак, в царстве, которое изобилует кроликами и незакрытыми мусорными бачками? Но, скорее всего, он с Мартой — сидит рядом, положив ей голову на колени, или путается у нее в ногах. Джонни очень надеялся, что так оно и есть.

Он вздохнул и посмотрел на пассажиров. Сухощавая, очень пожилая женщина перегнулась через проход и спросила:

— Едем на ярмарку, молодой человек?

Он вздрогнул. Прошло уже двадцать лет с тех пор, как его в последний раз назвали «молодым человеком».

— Хм? Да, конечно. — Они все держали путь на ярмарку — специальный рейс.

— Вам нравится ездить на ярмарки?

— Очень.

Он, конечно, понимал, что все эти, пустые, малозначащие фразы — лишь формальный шаг для завязывания разговора. Он не сердился на нее, старые одинокие женщины чувствуют потребность поговорить с незнакомыми людьми — и он откликнулся на это желание. Кроме того, ему нравились такие вот веселые, бойкие старушки. Они казались ему воплощением самой Америки и вызывали в памяти церковные общественные собрания, сельские кухни… и крытые фургоны.

— Мне тоже нравятся ярмарки, — продолжала она. — В свое время я даже выставляла свои изделия — желе из айвы и вышивку иорданским крестиком.

— Держу пари, что главные призы с голубыми лентами были вашими.

— Иногда, — согласилась она, — и все же, в основном, мне просто нравилось посещать их. Я — миссис Альма Хилл Эванс. У мистера Эванса недурно получались всякие поделки. Да взять ту же выставку на открытии Панамского канала — впрочем, навряд ли вы ее помните.

Джон Уоттс признался, что не был там.

— Во всяком случае, аукцион был не из лучших. Вот Ярмарка-93 — другое дело; то была ярмарка, что надо. Все другие лишь ее жалкое подобие.

— Наверное, к нынешней это не относится?

— Нынешней? Тьфу! Масштаб — это еще не все. — Всеамериканская выставка, несомненно, побьет все рекорды по своему размаху — и по достоинствам тоже. Если б только Марта была с ним, эта выставка вообще показалась бы ему раем. Старая леди поменяла тему. — Вы ведь любите путешествовать, не так ля?

Он поколебался, не зная, как лучше ответить, затем произнес:

— Да.

— Я всегда угадываю. А каким видом транспорта вы путешествуете, молодой человек?

На этот раз он колебался еще дольше, а затем решительно сказал:

— Я путешествую слонами.

Она пристально посмотрела на него. Ему хотелось объяснить, но верность Марте не позволяла распространяться по этому поводу. Марта настояла тогда на их серьезном отношении к своему увлечению и велела никому ничего не объяснять и ми перед кем не извиняться Эту тему они впервые затронули, когда он подумывал об уходе на заслуженный отдых; они говорили о том, что хорошо бы приобрести акр земли и заняться на ней чем-то полезным: выращиванием редиски, или разведением кроликов, или чем-нибудь в этом роде. Затем, во время их последней поездки по привычному ярмарочному маршруту, Марта после долгого молчания вдруг заявила:

— Джон, а ты не хочешь прекратить наши путешествия?

— Что? Не хочу ли я? Ты имеешь в виду: нам следует заняться фермерством?

— Нет, с этим уже все решено. Но и сидеть на одном месте мы не будем.

— А что ты хочешь делать? Вести цыганский образ жизни?

— Не совсем так. Я думаю, нам нужно поменять направленность наших путешествий.

— Скобяной товар? Туфли? Женская готовая одежда?

— Нет. — Она задумалась. — Мы должны путешествовать чем-то. Это придаст определенную направленность нашим поездкам. По-моему, нам лучше всего подойдет то, что не слишком быстро передвигается, — так, чтобы в нашем распоряжении могла бы быть поистине обширная территория, скажем, целые Соединенные Штаты.

— Может, линкоры?

— Линкоры уже вышли из моды, но ты попал почти в точку. — Они проходили мимо летнего театра; ветерок трепал обрывки старой цирковой афиши. Придумала! — вскричала Марта. — Слоны! Мы будем путешествовать слонами.

— Слоны, да? Перевозить их довольно трудно.

— А нам и не нужно их перевозить. Все знают, как выглядит слон. Разве я не права, мистер Дженкинс? — Невидимый ослик, как всегда, согласился с Мартой. Вопрос был улажен.

Марта знала, как подойти к делу.

— Сначала мы все обследуем. Прежде чем что-либо предпринять, мы должны прочесать Соединенные Штаты вдоль и поперек.

Обследованием они занимались десять лет. У них появился повод для посещения каждой ярмарки, зоопарка, выставки, шоу с демонстрацией товаров, цирка или показа всевозможных поделок из тыквы в любом уголке страны — разве они не были потенциальными покупателями? В список обязательных для обследования мест были включены даже национальные парки и другие чудеса природы — иначе как еще узнать, где существует настоятельная потребность в слонах? Марта подходила к делу с невозмутимым видом и всегда носила с собой блокнот: «Ла Бреа Тар Питс, Лос-Анджелес — избыток слонов, исчезающий вид, в этих местах приблизительно 25 000 лет тому назад»; «Филадельфия — продают по меньшей мере шесть профсоюзной Лиге»; «Зоопарк Брукфилда, Чикаго — африканские слоны — изумительные»; «Таллап, Нью-Мексико — каменные слоны в восточной части города, очень красивые»; «Риверсайд, Калифорния, парикмахерская Слона — у владельца подтяжек можно купить талисман»; «Портленд, Орегона спросить Ассоциацию хвойных пород Дугласа. Продекламировать «Дорогу в Мандалей». То же самое — для фракции Южной сосны. Нью-Брансуик, требуется поездка в Галф Коуст — сразу, как закончим с родео в Ларами».

Десять лет — и каждая миля пути доставляла им удовольствие. Обследование еще не завершилось, когда Марта отошла в лучший мир. Джон частенько спрашивал себя, не утомила ли она святого Петра своими не интересными для него разговорами о положении дел со слонами в Святом городе. Он мог поспорить на десять центов, что так оно и было.

Но он не мог признаться незнакомому человеку, что путешествие слонами было для его жены просто поводом для поездки по стране, которую они любили.

Старушка не настаивала на продолжении разговора о слонах и путешествиях.

— Когда-то я знала человека, который продавал мангуст, — весело сообщила она. — Или мангустов? Он занимался дератизацией и… Что он там себе позволяет, этот водитель?

До сих пор, несмотря на проливной дождь, огромный автобус плавно катил по дороге. А сейчас его заносило к обочине. Автобус накренился, раздался страшный треск — и, резко дернувшись, машина застыла на месте.

Джон Уоттс сильно ударился головой о переднее сиденье. Он выпрямился, с трудом приходя в себя после удара, и не сразу сообразил, где находится; но, высокое уверенное сопрано миссис Эванс привело его в чувство.

— Без паники, граждане, все в порядке. Я этого ожидала, и вот, видите — все обошлось.

Джон Уоттс сделал вывод, что и с ним все обошлось. Он близоруко огляделся и принялся на ощупь искать на покатом полу слетевшие с носа очки. Он их нашел, но очки оказались разбитыми. Он пожал плечами и отложил их в сторону — по прибытии на место надо бы разыскать в чемоданах запасные.

— А теперь давайте посмотрим, что же там произошло, — продолжала миссис Эванс. — Пойдемте, молодой человек.

Джон послушно последовал за ней.

Правое колесо, словно пьяное, прислонилось к бордюру подъездного пути на мост. Водитель стоял под дождем и осторожно ощупывал порез на щеке.

— Я ничего не мог поделать, — сказал он. — Через дорогу бежала собака, и я пытался объехать ее.

— Вы могли убить нас, — жалобно посетовала одна женщина.

— Нечего хныкать, ведь вы даже не ушиблись, — посоветовала ей миссис Эванс. — Давайте вернемся в автобус, пока водитель куда-то там звонит, чтобы нас подобрали.

Бросив взгляд на каньон, над которым нависал мост, Джон Уоттс невольно попятился. Он стоял почти на краю крутого обрыва, из зияющей бездны вздымались мощные грозные скалы. Джон содрогнулся и поспешил вернуться в автобус.

Машина, посланная им на выручку, не заставила себя долго ждать; впрочем, он, наверное, вздремнул. Последнее наиболее вероятно, так как дождь уже прекратился и сквозь тучи пробивалось солнце. Водитель подошедшей машины сунул голову в дверь их автобуса и крикнул:

— Живей, народ! Время — деньги! Выходите и заходите.

Торопливо залезая в автобус, Джон споткнулся. Водитель подал ему руку.

— Не ушиблись, папаша? Тряхнуло немного, да?

— Со мной все в порядке, спасибо.

— Не сомневаюсь. Лучше и быть не может.

Он сел на свободное место рядом с миссис Эванс, которая с улыбкой сказала:

— Ну разве сегодня не восхитительный день?

Он согласился. День был действительно чудесным, особенно теперь, после грозы. Огромные кучевые облака постепенно растворялись в ласковой голубизне неба; запахи чистого влажного асфальта, сырой земли и зелени все усиливались. Откинувшись на спинку кресла, Джон буквально упивался этим ароматом. И пока он с наслаждением созерцал природу, в восточной части неба, сначала робко, а затем во всей своей красе, засияла огромная двойная радуга. Джон посмотрел на две дуги в небе и загадал два желания — одно для себя, другое для Марты. Повсюду, куда бы он ни посмотрел, казалось, лежали отблески многокрасочных радуг. Теперь, когда скрылось солнце и на небе сияли только две радуги, даже пассажиры выглядели моложе, счастливее и наряднее. На душе стало легко, привычная ноющая боль одиночества куда-то отступила.

Они прибыли точно по расписанию: чтобы наверстать упущенное время, новый водитель выжал из автобуса все, на что тот был способен, и даже больше. Над дорогой вздымалась громадная арка:

- и ниже:

Автобус проехал под аркой и, тяжело вздохнув, остановился.

Миссис Эванс тут же вскочила.

— У меня встреча — я должна бежать! — Она заторопилась к выходу и, крикнув на ходу. «До встречи на проспекте, молодой человек!», так исчезла в толпе.

Джон Уоттс вышел последним и обратился к водителю:

— Э-э, я насчет своего багажа. Я бы хотел… Но водитель уже снова запустил мотор.

— Не беспокойтесь за свой багаж! — выкрикнул он. — О вас позаботятся. — И огромный автобус тронулся с места.

— Но… — начал было Джон Уоттс и замолчал — автобус уже ушел. Все прекрасно — но что ему делать без очков?

Позади него послышались звуки карнавала, и он решился. В конце концов, подумал он, завтра будет видно. Если мне не удастся что-то рассмотреть издали, я всегда смогу подойти поближе. Он встал в конец очереди у входа и вскоре был уже на территории Выставки. Несомненно, это было самое грандиозное шоу, которое когда-либо устраивали на удивление человечеству. По размерам оно в два раза превосходило все виденные им до сих пор шоу под открытым небом; оно было ярче самых ярких огней; современнее, чем все современное; оно было ошеломляющим, изумительным, потрясающим, внушающим благоговение, супершикарным — и наконец, очень веселым. Все общества и организации Америки прислали на этот удивительный праздник все самое лучшее, что у них было. Здесь были собраны замечательные вещи от П.Т. Барнума, от Рипли и от всех крестников Тома Эдисона. Сокровища богатейшей земли и плоды труда умных и трудолюбивых людей со всех концов обширного континента соединились в одно целое с народными фестивалями, ежегодными торжествами, праздниками и со всем богатством карнавальных традиций. То, что получилось в результате такого соединения, было таким же типично американским, как слоеный торт с клубничной начинкой и кремом; таким же ярким и богато украшенным, как рождественская елка, — и все это лежало теперь перед ним, шумное и полное жизни, с толпами счастливых и празднично настроенных людей.

Джонни Уоттс глубоко вздохнул и с головой окунулся в праздничный водоворот.

Он начал с экспозиции достижений юго-западных факторий и выставки скота, откормленного на убой, где он провел целый час, восхищаясь смирными беломордыми бычками, толстыми и массивными, как конторки с плоским верхом; вычищенными скребницей и отмытыми до блеска, тщательно причесанными с головы до кончика хвоста. Затем он полюбовался на крошечных черных ягнят одного дня от роду на тонких каучуковых ножках, на жирных овец, чьи широкие спины становились еще более плоскими и жирными от шлепков парней с серьезным взглядом, сосредоточенным на голубых ленточках главного приза. По соседству он обнаружил выставку Помоны с огромными степенными першеронами и грациозными белогривыми лошадьми пегой масти с ранчо Келлога.

И бега. Они с Мартой всегда любили бега. Он выбрал небольшую лошадку с симпатичной мордой, поставил на нее, выиграл — и отправился дальше, ведь так много еще нужно было посмотреть. Здесь были и яблоки из Якимы, и роскошные вишни из Бьюмонта и Баннинга, и персики из Джорджии. Где-то вдалеке оркестр наигрывал: «В Айове, в Айове — вот где растет высокая кукуруза».

Прямо перед собой Джонни увидел киоск, где продавали розовую сахарную «вату». Марта любила это лакомство. Когда им приходилось бывать на ярмарках в Мэдисон Скуэр Гарден или Империал Каунти, первым делом она всегда подходила к киоску с сахарной «ватой».

— Большую, милая? — пробормотал он сам себе. У него было такое чувство, что если он сейчас обернется, то увидит, как она согласно кивает.

— Большую, пожалуйста, — попросил он продавца. Пожилой продавец, одетый в просторную куртку и плотную рубашку, торговал этой розовой паутиной с каким-то благородным изяществом.

— Разумеется, сэр, других у нас и не бывает.

Он ловко свернул бумажный «рог изобилия» и протянул покупателю. Джонни подал ему монету в полдоллара. Мужчина разжал пальцы — монета исчезла. Похоже, процедура продажи товара на этом завершилась.

— Это стоит пятьдесят центов? — робко поинтересовался Джонни.

— Вовсе нет, сэр. — Старый фокусник вынул монету из-за лацкана пиджака Джонни и отдал ее прежнему хозяину.

— За счет фирмы. Вы ведь от них, я вижу. В конце концов, что такое деньги?

— Спасибо вам, конечно, но я совсем не «от них», знаете ли.

Старик пожал плечами.

— Если вы желаете оставаться инкогнито, то кто я такой, чтобы спорить с вами? Но ваши деньги здесь не пригодятся.

— Как? Не может быть!

— Сами увидите.

Джонни почувствовал, что кто-то трется об его ногу. Этим «кем-то» оказалась собака той же породы, а вернее, Той же беспородности, что и Бродяга. Она была удивительно похожа на Бродягу. Подняв голову, собака посмотрела на него и завиляла не только хвостом, но и всем телом.

— Ну, привет, дружище! — Он погладил пса, и глаза его увлажнились — даже рукой он ощутил некую схожесть с Бродягой. — Ты потерялся, братец? Знаешь, и я тоже. Может, будем держаться вместе, а? Ты проголодался?

Собака лизнула его ладонь. Джонни повернулся к продавцу сахарной «ваты».

— Где тут можно купить сосиски в тесте?

— Напротив через дорогу, сэр.

Джонни поблагодарил его, свистнул собаке и пошел через дорогу.

— Полдюжины сосисок, пожалуйста.

— Подходяще! Только с горчицей или со всеми приправами?

— О, извините меня. Мне нужны сырые, для собаки.

— Понятно. Секундочку!

Вскоре ему вручили шесть колбасок в бумажном свертке.

— Сколько я должен?

— Нисколько, это вам от фирмы.

— Прошу прощения?

— У каждой собаки бывает праздник. Сегодня — ее день.

— О! Что ж, спасибо.

Позади раздался непонятный нарастающий шум. Джонни оглянулся и увидел двигавшуюся по улице первую из карнавальных платформ Жрецов Паллады из Канзас-Сити. Его приятель пес тоже увидел платформу и начал лаять.

— Успокойся, дружище!

Джонни стал разворачивать сверток с сосисками. На противоположной стороне улицы кто-то свистнул, собака метнулась на свист, лавируя между платформами, и скрылась из виду. Джонни хотел было последовать за ней, но его остановили и посоветовали дождаться конца шествия. Платформы двигались одна за другой, и только в просветах между ними Джонни видел собаку, которая стояла на задних лапах и передними упиралась в незнакомую леди на той стороне улицы. Вспышки прожекторов на платформах ослепляли, к тому же, Джонни был без очков, и потому никак не мог разглядеть ее; но одно было ясно: собака хорошо знала женщину, потому что приветствовала ее со всем своим собачьим безраздельным энтузиазмом, на который только была способна.

Он показал женщине сверток и попытался позвать ее; она махнула ему рукой. Оглушительная музыка оркестра и шум толпы не давали им услышать друг друга. Тогда он решил воспользоваться возможностью и сполна насладиться красочным зрелищем, а затем, как только проедет последняя платформа, перейти улицу и отыскать дворнягу — а заодно и ее хозяйку.

Ему показалось, что это самый замечательный парад Жрецов Паллады, какой он когда-либо видел. Если подумать, парад Жрецов Паллады не устраивался довольно давно. Должно быть, его решили возродить специально для нынешней ярмарки.

Это было похоже на Канзас-Сити — огромный город. Впрочем, он не знал, отчего ему так показалось. Возможно ярмарка походит на Сиэтл. И, конечно же, на Новый Орлеан.

И на Дьюлат, шикарный Дьюлат. Мемфис тоже. Когда-то ему хотелось стать владельцем автобуса, на котором он бы ездил из Мемфиса в Сент-Джоу, из Начеса в Мобил — повсюду, где веет ветер странствий.

Мобил — вот это город!

Мимо медленно проехала последняя платформа, и Джонни побежал через улицу.

Но леди там не оказалось — ни ее, ни собаки. Он внимательно посмотрел по сторонам. Ни собаки. Ни леди с собакой.

Джонни бродил по ярмарке, не переставая изумляться тому, что представало перед его взором, но мысли о собаке не выходили у него из головы. Она действительно была невероятно похожа на Бродягу… и ему очень хотелось познакомиться с леди, ее хозяйкой — ведь человек, которому нравятся такие собаки, должен быть очень хорошим. Возможно, он угостил бы ее мороженым или уговорил прогуляться с ним по главному проспекту. Он не сомневался, что Марта одобрила бы его. Марта всегда знала, что помыслы его чисты.

Во всяком случае, никто всерьез не принимал маленького толстяка.

Здесь было на что посмотреть и куда пойти, и беспокойные мысли вскоре оставили Джонни. Он очутился на зимнем карнавале в честь святого Павла, непостижимым образом сотворенном в разгар лета совместными усилиями Йорка и американцев. Лет пятьдесят этот Карнавал проводился в январе; но теперь вот он, здесь — бок о бок с Пендлтонским собранием, с Праздником изюма из Фресно и Колониальной неделей в Аннаполисе. Джонни успел к самому концу ледового шоу, но успел посмотреть одну из своих любимых миниатюр «Старые напевы», извлеченную по этому случаю из запасников и с былым совершенством исполненную на льду под музыку «Свети, луна, перед обильной жатвой».

Глаза Джонни стали влажными, и дело было вовсе не в том, что ему недоставало очков.

Покинув ледовую арену, он вскоре поравнялся с большой вывеской:

Соблазн принять участие в этом мероприятии был слишком велик — ведь вполне возможно, что леди с собакой окажется среди незамужних. Однако он немного утомился. Прямо перед собой Джонни увидел открытый балаган из серии увеселительных затей типа «катание на пони» и «колесо обозрения», мгновение спустя он уже взобрался на карусель и собирался было войти в одну из тех гондол в виде лебедя, к которым так расположены родители. В гондоле уже сидел молодой человек, читавший книгу.

— О, извините меня, — произнес Джонни. — Вы не возражаете?

— Конечно, нет, — ответил молодой человек и отложил книгу. — Возможно, вы тот самый человек, которого я ищу.

— Вы кого-то ищете?

— Да. Видите ли, я — детектив. Я всегда хотел им стать и вот сейчас мое желание осуществилось.

— Правда?

— Вполне. Рано или поздно все придут сюда покататься, поэтому, ожидая здесь, я избавлен от лишних хлопот. Мне, конечно, приходится также крутиться неподалеку от Голливуда и Вайна, или на Таймс-Скуэр, или на Кэнел-Стрит, но здесь я могу сидеть и читать.

— Но как вы можете и читать, и кого-то подкарауливать?

— Да я уже знаю, о чем тут написано… — Он показал книгу. Это была «Охота на снарка». -…А потому могу делать вид, что читаю, и наблюдать.

Джонни начинал нравиться этот молодой человек.

— А здесь встречаются снарки?

— Нет. Для этого нам надо было бы затаиться, стать невидимыми. А заметили бы мы что-нибудь, если б стали невидимками? Я должен поразмышлять над этим. Вы тоже детектив?

— Нет, я… э-э… я путешествую слонами.

— Прекрасное занятие. Но здесь вам едва ли повезет. У нас есть жирафы… Он заговорил, стараясь перекричать музыку и окидывая взглядом карусель…Верблюды, две зебры, уйма лошадей, Но слонов нет. Обязательно сходите посмотреть на Большой парад; там наверняка будут слоны.

— О, постараюсь не пропустить.

— Вы не должны пропустить. Это будет самый удивительный парад, и длиться он будет так долго, что никогда не достигнет назначенного предела; каждая миля его будет до отказа заполнена всякими чудесами, и каждое из чудес будет восхитительнее прежнего. Вы уверены, что вы не тот человек, которого я ищу?

— Не думаю. Послушайте, что бы вы предприняли, чтобы отыскать в толпе леди с собакой?

— Ну, если она придет сюда, я дам вам знать. А лучше всего, идите вниз по Кэнел-стрит. Да, думаю, будь я леди с собакой, я пошел бы вниз по Кэнел-Стрит. Женщины обожают надевать маски, а это значит, что они могут и снять их.

Джонни встал.

— Как мне добраться до Кэнел-стрит?

— Идите прямо через центральную часть города мимо здания оперы, затем поверните направо у Чаши роз. Дальше будьте осторожны, так как ваш путь будет пролегать через район Небраски, который находится под полным контролем Ак-Сар-Бена. Всякое может случиться. После Небраски будет округ Калаверас — остерегайтесь темных личностей! — а там и Кэнел-стрит.

— Большое вам спасибо!

Джонни пошел в указанном направлении, не забывая смотреть по сторонам, ища леди с собакой. Это однако не мешало ему удивляться всему, что он видел, пробираясь сквозь толпы ликующих людей. Видел он и пса, но он оказался собакой-поводырем — очередное чудо из чудес, ведь живые ясные глаза хозяина собаки прекрасно справлялись со своей обязанностью и видели все, что происходило вокруг, и тем не менее мужчина, шедший рядом с собакой, позволял ей выбирать путь и послушно следовал за ней, словно для каждого из них иной способ передвижения был немыслим или неприемлем.

Вскоре Джонни добрался до Кэнел-стрит; иллюзия присутствия на реально существующей улице была настолько полной, что ему с трудом удалось отделаться от мысли, что он мгновенно и чудесным образом перенесся в Новый Орлеан. Карнавал был в полном разгаре, здесь праздновали Сытный Вторник; повсюду толпились люди в масках. Джонни купил маску у уличного продавца и продолжил свой путь.

Поиски леди с собакой стали казаться ему делом безнадежным. Улица была битком забита веселившимися людьми, которые наблюдали за парадом Общества Венеры. Дышать было тяжело, но еще тяжелее — просто двигаться и продолжать поиски. Он с облегчением вздохнул только тогда, когда свернул на Бурбон-стрит, где размещался Французский квартал — и вдруг увидел собаку.

Он не сомневался, что встретил ту самую собаку. На ней был костюм клоуна и колпачок, но это не помешало ему заметить удивительное сходство с его собакой. Он поправил себя — с Бродягой.

Собака взяла сосиску, благодарно взглянув ему в глаза.

— Где она, дружище?

Собака басисто гавкнула и устремилась в толпу. Джонни сразу отстал от нее, так как в отличие от собаки не мог передвигаться в такой тесноте. Но он не унывал — раз уж ему удалось отыскать собаку, значит, он отыщет ее снова. Именно на бале-маскараде он впервые встретил свою Марту; она была грациозной Пьереттой, а он — толстым Пьеро. Они вместе любовались рождением нового дня, и, прежде чем солнце снова скрылось за горизонтом, решили стать мужем и женой.

В толпе он искал глазами Пьеретту, почему-то не сомневаясь, что хозяйка собаки наденет именно этот костюм.

Все, связанное с ярмаркой, напоминало ему о Марте и ни на минуту не давало забыть о ней — если вообще ее можно было забыть. Как они вместе путешествовали — она всегда была рядом — используя каждый отпуск, когда бы его ни давали. Закидывали в машину путеводитель Дункана Хайнса и несколько сумок — и в дорогу. Перед ними расстилалась широкая лента пустынной автострады. Марта… сидела рядом… не спуская с него глаз, и распевала их дорожную песню «Прекрасная Америка»: «…купаются в лучах твоих, сверкая белизной, все города твои; их блеск не замутнен слезой…»

Однажды она сказала ему, когда они мчались по шоссе через… где же это было? Блэк Хиллз? Озарк? Поконес? Неважно. Она сказала тогда:

— Джонни, ты никогда не будешь Президентом, а я никогда не буду Первой Леди, но держу пари, что мы знаем о Соединенных Штатах больше, чем любой Президент. У этих деятельных, способных людей никогда не бывает времени, чтобы увидеть свою страну, действительно не бывает.

— Наша страна чудесна, дорогая.

— Ты прав, она чудесна. Я могу целую вечность путешествовать по ней путешествовать слонами. С тобой, Джонни.

Он протянул руку и погладил ее по колену; рука его до сих пор помнила то прикосновение…

Шумная веселая толпа в искусно воссозданном Французском квартале постепенно рассеялась; пока он грезил, люди незаметно разошлись. Он остановил красного чертенка.

— Куда все уходят?

— На парад, конечно.

— На Большой парад?

— Да, он вот-вот начнется. — Красный чертенок двинулся дальше, и Джонни пошел за ним. Кто-то дернул его за рукав.

— Вы нашли ее? — Это была миссис Эванс, слегка изменившая свою внешность черным домино; рядом с ней, взяв ее под руку, шел высокий пожилой Дядя Сэм.

— Что? О, здравствуйте, миссис Эванс! Что вы имеете в виду?

— Не притворяйтесь. Так вы нашли ее?

— Как вы узнали, что я ищу кого-то?

— Конечно, вы искали. Ладно, продолжайте. Нам пора. — И они затерялись в толпе.

Когда Джонни добрался до места, откуда начинался маршрут Большого парада, тот уже начал свое триумфальное шествие. Но это не имело ровно никакого значения, так как параду было бесконечно далеко до завершения. Мимо проходили Холли, Колорадо, Бустерс; за ними последовала знаменитая отлично вымуштрованная команда Шрайнера. Затем настала очередь Предсказателя Хорассана в чалме и его Королевы любви и красоты, которые прибыли сюда прямо ив своей пещеры в низовьях Миссисипи… Парад Юбилейного дня школьников из Бруклина, махавших маленькими американскими флажками… Парад роз из Пасадены с растянувшимися на несколько миль платформами, утопавшими в цветах… Шумная индейская Конференция, которую представляли двадцать два племени; в их колонне не нашлось ни одного щеголя, который не увешал бы себя драгоценностями, обработанными вручную, меньше чем на тысячу долларов. После коренных жителей Америки на лошади прогарцевал Билл-Бизон со шляпой в руке; его локоны развевались на ветру, а козлиная бородка надменно топорщилась. Далее проследовала гавайская делегация с самим королем Камахамеха в роли Алии, Повелителя карнавалов; всю дорогу он с чисто королевской импульсивностью пританцовывал, и висевшие на его шее гирлянды из живых цветов, в чашечках которых еще не высохла роса, метались в танце за его спиной, словно посылая вс°м привет с Гавайских островов.

Празднику не было конца. Уличные танцоры из Оджаи и северной части штата Нью-Йорк; дамы и джентльмены из Аннаполиса, Куэро, Техаса, Терки Трота; представители всех спортивных обществ и клубов любителей марш-парадов из старого Нового Орлеана с двойными факелами; знать, бросавшая в толпу безделушки — зулусский король с бронзово-смуглыми приближенными, которые пели: «Те, кто был всем, сомневались в этом…»

Появились лицедеи; «идя навстречу пожеланиям толпы», они сыграли пантомиму «Ох уж эти чертовы золотые туфли». Зажигательная джига, исполненная участниками театра масок, была старше, чем страна, отмечавшая праздник, ведь она родилась на заре человечества, когда оно впервые праздновало приход весны. Прошли участники клубов любителей маскарадов; их руководители были одеты в плащи, стоившие целое состояние — или закладной на стандартный одноквартирный дом — и пятьдесят пажей помогали им нести их сокровища. За ними шли вольные клоуны и другие комики и наконец — благозвучные струнные оркестры, чьи мелодии вызывали слезы.

Джонни мысленно вернулся в 44-й год, когда он впервые увидел их — стариков и совсем юных мальчиков, поскольку всех годных к строевой забрали на войну. А еще он вспомнил о том, чего не должно было быть на Брод-стрит в Филадельфии в первый день января, — о мужчинах, ехавших на параде в колясках, потому что (да простит нас милосердный Бог!) они не могли идти.

Джонни снова взглянул на праздничное шествие и увидел колонну автомобилей, израненных в последней войне. Он обратил внимание на одного ветерана Республиканской армии: старомодная шляпа, руки скрещены на набалдашнике трости. Джонни затаил дыхание и ждал. Приблизившись к судейскому возвышению, автомобили остановились, и все, кто находился в них, вышли. Помогая друг другу, прихрамывая и еле передвигая ноги, они из последних сил перебрались через судейскую линию, не посрамив честь клубов, к которым принадлежали.

Но на этом чудеса не кончились — ветераны не стали возвращаться в машины, а строевым зашагали по Брод-стрит.

Затем улица превратилась в Голливудский бульвар, замаскированный под Переулок Санта Клауса более удачно, чем это удавалось сделать кинематографистам, несмотря на все их попытки. Чего тут только не было: подарки, безделушки, сладости для всех детей, да и для всех взрослых детей тоже. Наконец прибыла платформа самого Санта Клауса, такая длинная, что ее нельзя было охватить взглядом — настоящий айсберг, почти Северный полюс. На платформе, по обе стороны от святого Николаев, сидели Джон Барримор и Микки Маус.

В задней части огромной ледяной платформы виднелась маленькая трогательная фигурка. Джонни прищурился и узнал в ней мистера Эмметта Келли, короля клоунов, в роли Печального Уилли. Уилли не радовался, — о нет, он дрожал. Джонни не знал, плакать ему или смеяться. Игра мистера Келли всегда действовала на него таким образом.

И вот пришли слоны.

Большие слоны, маленькие слоны, слоны средних размеров, от совсем крошечных Ринклов до великанов Джамбо… а рядом с ними сильные мужчины: Честер Конклин, П. Т. Барнум, Уолли Беери, Маугли.

А вот это, сказал себе Джонни, должно быть, Малберри-стрит.

Со стороны двигавшейся колонны послышался шум: незнакомый человек отгонял кого-то прочь. Джонни увидел, что это была собака. Он свистнул; животное, казалось, пришло в замешательство. Затем собака узнала его, стремглав перебежала через дорогу и прыгнула ему на руки.

— Оставайся со мной, — сказал ей Джонни. — Тебя могут затоптать.

Собака лизнула его в лицо. Свой клоунский костюм она где-то потеряла, но на шее все еще болтался сбившийся колпачок.

— Куда ты бежал? — спросил Джонни. — И где твоя хозяйка?

Приближались последние слоны, по трое в ряд, впряженные в громадную карету. Из толпы зрителей раздался громкий звук трубы, и процессия остановилась.

— Почему они остановились? — обратился к соседу Джонни.

— Погодите немного. Скоро увидите.

Великий церемониймейстер праздничного марша поспешил назад. Он ехал верхом на черном жеребце и выглядел великолепно в вилланских сапогах, белых бриджах, визитке и цилиндре. Он ехал и поглядывал по сторонам.

Поравнявшись с Джонни, он остановился. Джонни крепче прижал к себе собаку. Великий церемониймейстер спешился и поклонился. Джонни обернулся, чтобы посмотреть, кому преназначался этот поклон. Церемониймейстер снял роскошный цилиндр и посмотрел Джонни прямо в глаза.

— Сэр, вы Человек, Который Путешествует Слонами? — Это было, скорее, утверждение, чем вопрос.

— Что? Да.

— Я приветствую вас, Rex![6] Ваше величество, ваша королева и ваш двор ждут вас. — Человек слегка повернулся, как бы показывая путь.

Джонни ахнул и подхватил Бродягу под мышку. Церемониймейстер повел его к карете, запряженной слонами. Собака вырвалась и прыгнула в карету, прямо на колени леди. Та погладила ее и счастливыми глазами посмотрела на Джонни Уоттса.

— Здравствуй, Джонни! Добро пожаловать домой.

Он всхлипнул:

— Марта! — И Rex, спотыкаясь полез в карету, чтобы обнять свою королеву.

Впереди прозвучал мелодичный голос трубы, и процессия снова тронулась в свой бесконечный путь…