"Недоверчивые любовники" - читать интересную книгу автора (Смайт Шеридон)

Глава 11

Топ-топ… Топает малыш… Вот ребенок остановился у самого края веранды на втором этаже дома.

Еще шажок-другой — и он может упасть.

Остин работал ногами как только мог, но оставался на месте.

Не имело значения, насколько быстро он бежал, сколько сил в это вкладывал, — он не приближался к малышу ближе, чем на ярд.

Пот заливал ему глаза, но он не в состоянии был поднять руки да и не хотел тратить на это время. С ужасом наблюдал он, как ребенок добрался до края, наклонился… упал.

Остин закричал и чудовищным напряжением всех мышц заставил себя сделать прыжок к ребенку. Его пальцы ухватили крошечную пятку, потом словно чья-то гигантская рука толкнула его вперед. Перевалившись через край, он последовал за ребенком, они падали, падали…

* * *

Остин скатился с кровати и с глухим стуком упал на пол; тело содрогнулось от удара, рассудок прояснился.

Сон.

Это был всего лишь сон. Нет, не обычный сон, а кошмар.

Остин проснулся в холодном поту; он лежал неподвижно, уткнувшись носом в ковер, все еще дрожа от пережитого напряжения. Он предпочел бы эротические сны с участием Кэндис, которые будоражили его все три недели после того, как он перебрался в дом.

Теперь Кэндис спокойно спала в комнате для гостей наверху, потому что запахи краски проникали в ее спальню, примыкающую к детской, и вызывали тошноту. При одной мысли о том, как она лежит в постели с разрумянившимися от сна щеками и рассыпавшимися по подушке золотыми волосами, Остин начинал постанывать. Господи, как он хотел ее! Сильно. До боли.

Каждый день, проведенный в ее обществе, делал это желание сильнее. Он был уверен, что она чувствует то же самое. Но после визита Люка Маквея Кэндис переменилась. Оставалась приветливой и дружелюбной, однако иной.

Он боялся, что она снова станет прежней Кэндис Вансдейл.

Исключением были ее глаза. Остин часто ловил свою «хозяйку» на том, что она смотрит на него, и узнавал выражение. То самое, которое он однажды видел в зеркале. Жаждущее. Полное томления. Призывное.

Остин подозревал, что она так переменилась из-за адвоката. И это подозрение причиняло ему боль, когда бы он об этом ни подумал.

Значит, не нужно об этом думать.

Остин подобрал одеяло, встал и улегся на служившую ему постелью кушетку, испытывая после падения на пол не слишком приятные ощущения. Утро еще не наступило, была та предрассветная пора, когда небо приобретает сначала серый, потом розоватый оттенок, прежде чем открыть свою сияющую голубизну. Остин понимал, что ему уже не уснуть, тем более после кошмара. К тому же кушетка была не слишком удобной, не располагала к дремоте, особенно после той неистовой работы, которой Остин занимался последние три недели.

Кэндис предложила ему комнату наверху — поблизости от той, где спала сейчас сама. Остин держал там одежду, принимал душ и переодевался, но чего ради ему было спать наверху? Он здесь для того, чтобы охранять, не так ли? И как бы он выполнял свою обязанность, если бы спал наверху? Пусть даже Кэндис теперь не ночевала в собственной комнате, которая находилась внизу. Вот он и проводил каждую ночь здесь на кушетке, не обращая внимания на протесты миссис Дейл.

Остин поднял руки и поморщился, потом обхватил ладонями голову. Он дожидался рассвета, опасаясь бродить по еще не слишком знакомой комнате в полутьме. Ушибленный подбородок и сбитый палец на ноге взывали к осторожности.

Мысли Остина неизменно возвращались к предмету, занимавшему его и днем, и ночью, — если ему не снились дети.

Кэндис Вансдейл.

Папка, которую он вынудил Джека показать ему, разочаровала Остина: она не содержала ничего имеющего отношение к загадке этой женщины. Хотя кое-что он все-таки узнал. Например, то, что врачи не смогли определить, почему Кэндис не могла забеременеть обычным путем. Ей делали соответствующие анализы. Дата, обозначенная на папке, подтверждала, что Джек не лгал, когда говорил, что Кэндис и ее муж хотели обзавестись ребенком до смерти мистера Вансдейла.

Остин не мог взять в толк, с чего это Джек так нервничал по поводу того, как бы кто-нибудь не заглянул в эту папку, — ведь она не содержала ничего, кроме медицинской тарабарщины. Ну, разумеется, цифра, обозначающая число сперматозоидов в анализе Ховарда, была смешной, но Джек знал, что об этом никому не известно, кроме Остина. Сопротивление Джека не имело смысла.

У Остина заболела голова, и он прогнал от себя эти мысли. Лежа на кушетке, он наблюдал через высокие, от пола до потолка, окна торжественное вступление зари в свои права. В комнате посветлело; обозначились темные контуры предметов, потом проступили отдельные детали.

Пора было вставать и приниматься за работу — ее у Остина хватало. Он со стоном заставил себя подняться и поплелся на кухню в линялых боксерских трусах, зная, что в этот чудовищно ранний час будет там один.

Он налил себе сока в высокий стакан и взял его с собой наверх, собираясь принять душ и одеться. Перебирая в уме предстоящие дела, подумал, что список миссис Мерриуэзер готов и ждет его. Но у Остина были свои планы.

Сегодня он предполагал закончить светло-желтый орнамент в детской и начать осушать бассейн. Вчера делал чертежи собачьей конуры, подстригал живую изгородь, выкосил большую лужайку, закрасил пятна на стене с восточной стороны дома, а потом до позднего вечера работал в детской.

Стоя под теплыми струями душа, Остин задавался вопросом: неужели перспектива заиметь ребенка в каждом пробуждает такую энергию? И эта перспектива бесспорно стимулировала его воображение.

Кэндис наверняка будет поражена до глубины души, узнав истинную причину, по которой он спускает воду из бассейна. Остину не терпелось взглянуть на ее лицо, когда перед ней откроются его планы разукрасить унылые, стерильно белые стены детской.

Остин растирал тело, негромко напевая. Дочитав «От зачатия до рождения», он принялся за другую книгу: «От первого дня до пяти лет» — и обнаружил, что младенцы нуждаются в разнообразии красок для развития зрения:

Только не белые стены. Цвет. Он именно тот человек, которому по силам справиться с проблемой, и Кэндис непременно должна оценить его художественный дар. А к тому времени, как появится на свет их ребенок, неужели она не привяжется к нему, Остину, настолько, чтобы зарыдать от счастья, узнав, что он и есть отец?

Остин продолжал напевать, наскоро вытираясь и облачаясь в рабочую одежду — мешковатые потрепанные джинсы и старую синюю майку с короткими рукавами, и то и другое в пятнах краски, но чистое. Ладно, если Кэндис и огорчится, что отец ребенка — не ее супруг голубой крови, то хотя бы убедится, что он, Остин, собирается стать хорошим папочкой…

Он остановился на пороге своей временной спальни, пораженный внезапно пришедшей ему в голову мыслью. Когда, в какой момент все так переменилось? Он явился сюда для того, чтобы убедиться, что она собирается стать хорошей матерью его ребенку — ребенку, которого навязал ему Джек.

Практически он еще не решил, откроет ли он когда-нибудь правду Кэндис. Если да, то Кэндис потеряет унаследованное состояние — и ребенок тоже.

Его ребенок. Именно его, а не Ховарда Вансдейла.

Ладно, черт побери. Что, если бы она в самом деле потеряла деньги, этот дом и стабильное положение? Это вполне может случиться. Вполне. Ведь он потерял. Однако он сам предпочел не прикасаться к унаследованному состоянию.

У Кэндис может не быть такого выбора.

Остин вышел в коридор и замедлил шаги возле двери ее спальни; ему очень хотелось заглянуть туда, убедиться, что все в порядке. Потом он вспомнил ее холодную улыбку и взгляд, в котором ясно читалось: «Я работодатель, а ты прислуга — телохранитель». Только так она смотрела на него после визита Маквея.

Нет, он не может просто так повернуть дверную ручку и просунуть ради собственного спокойствия голову в комнату без риска быть изгнанным из дома — он уже и так много потерял.

Сдвинув брови и покачав головой, Остин стал спускаться по лестнице. Кэндис могут лишить наследства в любом случае, даже если он решит не сообщать ей, кто настоящий отец ребенка. Что ей делать тогда? По ее собственному признанию, у нее нет родственников, не считая совершенно чужого ей отчима, и, каким бы преданным другом на всю жизнь ни была для нее миссис Мерриуэзер, она уже очень немолодая женщина, ей скоро пора на покой.

Погруженный в свои размышления, Остин, проходя мимо чуланчика при кухне, не сразу услышал требовательное пофыркивание Люси. Он приостановился, пытаясь определить, откуда доносится шум, и тут зверюшка лихорадочно заскребла коготками по прутьям клетки. Он вздохнул, сдаваясь, и наполнил кормушку, прежде чем выпустить Люси из клетки.

Люси принюхалась, подергала усами как бы в знак благодарности и немедленно принялась поглощать сухой кошачий корм. Остин понаблюдал за ней минутку и пришел к выводу, что с Люси все будет в порядке к тому времени, как он вернется, включив устройство для спуска воды в бассейне. На всякий случай предупредил шепотом:

— Не выходи из этой комнаты. Я скоро вернусь.

Он вышел из дома через черный ход и повернул к бассейну, рассеянно отметив про себя, что воздух сегодня теплый, ветра нет. А ведь еще нет шести часов, значит, день снова будет очень жарким. Типично для мая в Калифорнии.

Досадно, что приходится осушать бассейн именно теперь.

Подойдя к самому краю, Остин с вожделением взглянул на манящую воду и бросил опасливый взгляд на закрытые и занавешенные двери в комнаты Кэндис. Но ведь она спит наверху, напомнил он себе, так что ничего не услышит и не пойдет проверять.

Миссис Мерриуэзер встанет в лучшем случае через час, а Кэндис через два, не раньше.

Решится ли он?

Понадобится несколько дней, чтобы спустить воду, и еще несколько, чтобы завершить придуманный им сюрприз. Если начнутся расспросы — а их может и не быть, потому что вряд ли кто-то обратит внимание на бассейн, — вот вам готовое объяснение: у него нет времени очищать бассейн как следует, никто в нем не плавает, а опавшие с нависающих над водой ветвей листья забили все фильтры.

Простое, логичное объяснение, а если Остину будет сопутствовать удача, Кэндис по-прежнему будет ночевать в комнате для гостей наверху, пока он не закончит расписывать детскую. Но он честно постарается закончить работу как можно скорее.

Сейчас он хотел только одного: броситься в прохладную воду и поплавать, чтобы избавиться от боли в натруженных мускулах. Остин поспешил раздеться, пока не передумал, и соскользнул в воду совершенно голым. Скорее, скорее — пока не проснулись Спящая красавица или Огнедышащий дракон.

Движения Остина, когда он плыл к противоположному концу бассейна, были спокойными и умелыми; он надеялся, что не пожалеет о собственной слабости.

Менее всего он хотел, чтобы Кэндис застала его за этим приятным занятием.

* * *

Кэндис пробудилась от первого же ласкового прикосновения языка Люси.

— Что такое? О, это ты! — Она села, весьма удивленная тем, что Люси оказалась на постели рядом с ней. — Как ты сюда попала?

Откинув упавшие на глаза волосы, Кэндис посмотрела на приоткрытую дверь, потом на хорюшку, сделав строгое лицо. Люси встопорщила усы и в свою очередь уставилась на Кэндис крошечными глазками с темными обводами — точь-в-точь как у енота.

И вдруг она нырнула под одеяло и почти тотчас выбралась из-под него, держа в маленьких острых зубках что-то блестящее, золотое.

Медальон миссис Мерриуэзер! Кэндис со смехом отобрала медальон у Люси — та очень неохотно выпустила его из зубов — и предусмотрительно спрятала в ящик ночного столика. Попозже она отдаст его хозяйке.

При тщательном обыске дома, несколько недель назад нашлись пропавшие драгоценности Кэндис, на медальон миссис Мерриуэзер так и не обнаружился. Где же эта зверюшка его прятала? Серьгу Кэндис и жемчуг отыскали под диваном. Люси явно решила не класть, как говорится, все яйца в одну корзину.

— Тебе должно быть стыдно, — мягко упрекнула она Люси.

Посмеиваясь над шалостями зверька, Кэндис взяла Люси на руки и решила отнести вниз. Мимо своего убежища она шла на цыпочках, помня, что Остин работал в детской до глубокой ночи и наверняка устал. Когда она вошла в кухню, Люси завертелась у нее в руках, явно требуя, чтобы ее спустили на пол.

Кэндис удивилась, но сделала это, приготовившись подхватить зверька, если тот попытается удрать. Люси побежала к задней двери и принялась яростно ее царапать.

— Хочешь погулять? — спросила Кэндис и критическим взором окинула свою кремовую шелковую пижаму.

Не слишком подходящий наряд для утренней прогулки, но сейчас ведь совсем рано. Еще рано для газетных репортеров. В кухне сумрачно и тихо, значит, миссис Мерриуэзер еще в постели. Люси скреблась все нетерпеливее, потом обернулась и посмотрела на Кэндис.

— Ну хорошо, — не устояла та, — только не воображай, что я буду бегать с тобой наперегонки, маленькая леди. — Она похлопала себя по слегка округлившемуся животу. — Бегать мне нельзя.

Люси нетерпеливым фырканьем изъявила свое согласие и ждала. Кэндис, подумав, не совершает ли ошибку, со вздохом отворила дверь. Она не помнила, выпускал ли Остин хорька на улицу, но была почти уверена, что миссис Мерриуэзер этого не делала.

Однако Люси, к вящему удивлению Кэндис, кажется, отлично знала, куда направляется. Спеша поймать хорюшку, Кэндис припустилась мелкой рысцой. Сердце забилось часто-часто, когда она увидела, что зверюшка бежит прямо к бассейну.

Умеет ли Люси плавать? Если что-нибудь случится с малюткой, Остин расстроится. Да и она сама будет горевать, а уж миссис Мерриуэзер выплачет себе все глаза.

Кэндис ускорила бег, опасаясь, что не успеет схватить озорницу. Что за нелепость! Еще только шесть утра, а она на дворе в пижаме ловит хорька, вознамерившегося поплавать.

Газетчикам это просто подарок, а родственники Ховарда не упустят возможности объявить ее сумасшедшей. Миссис Мерриуэзер уложит ее на неделю в постель, а Остин начнет ворчать и грозить, что утопит Люси собственными руками.

Кэндис сразу расхотелось смеяться, когда Люси грациозным прыжком перелетела через ограждение бассейна.

Кэндис не медлила. Прямо в пижаме бросилась в воду. Плыла с бешеной скоростью, пока не увидела, что Люси вовсе не тонет, а гребет лапами, как профессиональный пловец, на-праапяясь к противоположному концу бассейна. Кэндис замедлила движения, с улыбкой наблюдая за Люси и испытывая величайшее облегчение оттого, что зверьку не угрожает опасность. Наверное, Остин позволял Люси плавать по утрам, и потому животное так стремилось попасть в воду.

Кэндис повернула налево — и вскрикнула бы в изумлении, если бы не захлебнулась, набрав полный рот воды. Кашляя и отплевываясь, она в тревоге уставилась на двигавшийся под водой темный силуэт.

Опомнившись, она повернула голову в сторону лесенки, к которой, очевидно, направлялся пловец. Кажется, он хотел проскользнуть мимо и выбраться из воды, пока она его не заметила.

И тут она обнаружила, что, во-первых, пловцом был не кто иной, как Остин. И не начинающим, а вполне тренированным, способным задерживать дыхание под водой, чему новичок не обучится и за три недели.

Во-вторых, он так спешил во имя собственного спасения, ибо понимал, в какую ярость придет она, Кэндис.

В-трстьих, самым ошеломительным, потрясающим и возбуждающим было то, что плавал он полностью обнаженным. Кэндис сделала глубокий вдох, закрыла глаза, потом быстро открыла. Обратила внимание на то, что ее собственное одеяние, намокнув, стало совершенно прозрачным. Сквозь пижаму просвечивали соски и потемневший от воды треугольник волос между ног.

Кэндис перевела взгляд на Люси, которая двигала лапками изо всех сил, стараясь догнать Остина, добравшегося до лестницы.

Рассудок подсказывал ей, что смотреть не надо, но она все-таки смотрела. И забыла дышать. Да, она видела Остина полуобнаженным, но совсем голым — еще нет.

Вода струилась с его загорелого прекрасного тела. С широких плеч, мускулистой спины, крепких ягодиц, невероятно белых по сравнению с остальной загорелой кожей. Бедра его напряглись, когда он поднимался по лесенке.

Кэндие уловила момент, когда он сообразил, что она за ним наблюдает. Спина Остина напряглась, мышцы рук буг-рились оттого, что он крепче сжал перила лесенки. Словно во время молитвы обратил лицо к солнцу, потом убрал упавшие на глаза волосы и медленно обернулся.

Полная абсурдность последних минуг ошеломила Кэндис. Если бы она сама поведала эту историю газетчикам, ей вряд ли поверили бы. Она и самахебе верила с трудом. Она ли это — в пижаме в своем бассейне в одно время с плавающим тут же хорьком и с голым наемным служащим, да еше в шесть утра?

Она самая.

Остин повернулся к ней лицом.

Не было никакого сомнения в том, что он совершенно обнажен. Господи, совсем голый. Кэндис отплывала назад, пока не ткнулась спиной в стенку бассейна. Дьявольски голый. Возбуждающе голый.

Она отвернулась, постаралась выровнять дыхание. Трудно было даже вспомнить, что она собиралась обрушить на Остина свой гнев. Очень трудно. Невозможно. Кэндис нервно сглотнула, ей хотелось, чтобы она не выбиралась из постели, чтобы прислушалась к собственному разуму, который твердил ей, чтобы она отвела глаза.

Люси уже вскарабкалась по лестнице и теперь отряхивалась от воды, совершенно равнодушная к той ситуации, которую создала одним движением своего язычка. В совершенном отчаянии Кэндис сосредоточила затуманенный взгляд на хорьке, но видела перед собой только небольшой кусочек тела Остина в нескольких дюймах от носа Люси.

Ухватившись одной рукой за бортик бассейна, Кэндис принудила себя посмотреть ему в лицо. Она не могла торчать в бассейне весь день, а он не мог стоять на лестнице нагишом, как бы впечатляюще это ни выглядело.

Кэндис постаралась сосредоточиться и, облизнув губы, пошла в атаку:

— Зачем вы притворялись, что не умеете плавать?

Ее слова словно развеяли чары. Остин спустился на несколько ступенек в воду и слегка повернулся, явив Кэндис зрелище, от которого у нее снова захватило дух. Интересно, понимает ли он сам, до чего красив?

Голос у него звучал неровно и был полон сожаления:

— Я относился к вам с большим любопытством, и тогда моя выдумка показалась мне удачной.

— Это была нечистоплотная выходка, — заявила Кэндис в надежде, что негодование поможет ей держать голову над водой.

Остин кивнул, глядя на нее глазами, в которых теплилось нечто, о чем она даже не посмела бы спросить.

— По крайней мере я честен.

Кэндис рассмеялась над этой вопиющей, столь мягким голосом высказанной ложью.

— Честен? Вы называете попытку заставить меня поверить, что вы тонете, честностью?

Она покачалась на воде, радуясь злости, которая давала ей возможность спорить и вызывать на спор этого наглеца, но ей отчаянно хотелось — пусть всего на денек — перестать быть миссис Ховард Вансдейл и получить самое желанное. Его. Мистера Хайда. Остина.

Остин стиснул челюсти. Поплыл по периметру бассейна, не сводя с Кэндис пылающих глаз.

— Да, честностью. Но вы предпочитаете ничего не знать об этом, верно, миссис Дейл? Вы никогда не прибегали к уловкам, чтобы стать близкой кому-то, потому главным образом, что не считали это нужным. Особенно если это значило бы оказаться пойманной, попасть, как говорится, на крючок.

Кэндис слишком поздно поняла его намерение. Одним стремительным рывком Остин очутился возле нее. Уперся обеими ладонями в стенку бассейна по обе стороны от Кэндис и, ловко перебирая ногами, держался на воде. Кэндис прижалась к стенке спиной, но бежать было некуда. С мучительной медлительностью он прильнул к ней всем телом, от кончиков пальцев на ногах до груди.

Кэндис, потрясенная, замерла на мгновение, прежде чем поток невероятных ощущений охватил все ее существо. Остин опустился на дюйм, потом снова приподнялся, и при каждом медленном движении его мужское естество, великолепный признак мужской силы, который Кэндис уже видела мельком прежде, вскользь касался того места, где соединялись ее ноги. Она задохнулась, закрыла глаза и еле слышно прошептала:

— Не… не заставляйте меня…

— Что? Не заставлять вас признать правду? Ведь этого вы хотите, хотели со времени нашего первого поцелуя.

С хриплым стоном он напомнил ей об этом поцелуе, накрыв губами ее рот и лишив всякой воли к сопротивлению.

Не то чтобы эта воля еще жила в ней. Нет, Кэндис внутренне сдалась в ту секунду, как увидела в воде нагое тело Остина. Если быть честной по отношению к самой себе, Кэндис знала, что между ними что-то произойдет, это желание росло в последние несколько недель с каждым алчущим взглядом, с каждой жаркой эротической мыслью.

Их языки соприкоснулись, Кэндис отпрянула, но тотчас снова прижалась к нему, покорная, одурманенная. Остин куснул ее нижнюю губу и продолжал то движение вниз-вверх, от которого она сходила с ума.

Усилием одной только своей воли он принудил Кэндис смотреть на него. Она задрожала от желания, услышав слова, сказанные низким, вздрагивающим голосом:

— Мысли о тебе, о том, как я тебя ласкаю, не дают мне спать по ночам. Я хочу тебя. — Он расстегивал пуговицы ее промокшей пижамы, лихорадочно быстрыми движениями гладил каждый изгиб ее тела. — Потрогай меня, и ты узнаешь, как сильно я тебя хочу.

Она опустила руку в воду, нашла и потрогала его член, обхватив пальцами; он пульсировал у нее в ладони, а у Остина сквозь сжатые зубы вырвался свистящий звук от этого осторожного прикосновения. Он рукой раздвинул ей ноги и дразнил ее, обводя пальцем чувствительный бугорок, бутон ее женственности, пока Кэндис не простонала:

— Остин… я хочу…

— Да, детка, скажи мне, чего ты хочешь.

Он накрыл ладонью ее руки, и они вместе ввели его твердый пенис в ее лоно.

И тут Остин замер.

Кэндис всхлипнула, и когда она услышала этот всхлип и поняла, что он вырвался из ее горла, то обхватила Остина за плечи и попыталась притянуть ближе к себе. Он воспротивился.

— Скажи мне…

Он и требовал, и умолял одновременно. Кэндис выговорила:

— Я хочу почувствовать тебя в себе.