Леонид Словин
Отстрел

Рэмбо — дипломированный авиатехнолог по своему первому образованию, старший опер Московского уголовного розыска по жизни и президент Московской охранно-сыскной ассоциации по своему сегодняшнему положению — ждал наезда к полуночи. Однако регламент бандитов неожиданно изменился.

В ассоциацию «Лайнс-секьюрити-информ» позвонили. Извинились.

—Срочные дела.

Авторитеты появились, как и обещали, ближе к рассвету. «Джип-Чероки» вынырнул из дремы Хорошевских проездов, дурной завесы древесной пыли, отходов промзоны. Подрулил к ограде бывшего Дома культуры «Созидатель». Коротко мигнул светом.

—Приехали!

Секьюрити с въездных ворот еще несколько секунд не выходил из будки, прислушивался к рации.

— Впускай… — последовала команда.

Высокий, скуластый, ростом под потолок, похожий на поднявшегося на задние лапы большого русского медведя, Рэмбо вихрем пронесся в дежурную часть.

Там уже знали о визите.

На мониторе появилось детище «Дженерал моторс компани», последняя модель, одинаково предпочитаемая американскими и российскими гангстерами. Бандитов было двое. На этом они категорически настаивали.

Приехавшие вышли из машины, быстро направились к подъезду. Как и договаривались, гости явились одни. Без охраны. Размеры экрана не позволяли рассмотреть их лица. Шедший впереди заметно прихрамывал.

Из вестибюля, снизу, дежурному уже звонили:

—Тут к президенту ассоциации…

Дежурный — из бывших розыскников — следил за монитором.

—Проверь: нет ли оружия. Если есть, предложи сдать. Будут уходить — возвратим…

Рэмбо задержался, наблюдая, как его охранник с металлоискателем ревизует одежду авторитетов. Это была уловка: бандиты вряд ли приехали бы с оружием в ментовскую фирму. Потом он пронесся назад в кабинет — аккурат чтобы снять трубку и услышать дежурного.

— К вам приехали.

— Проводи!

— Есть.

Дежурный выждал паузу:

—Собственными персонами. Сметанин. Он же Сметана. Я вел его розыскное дело… Ногу ему сломали в следственном изоляторе во время штурма, когда они пробились на крышу… Второй с ним — Серый…

Из возможных вариантов — этот был наихудший.

Брат Серого был приговорен к расстрелу за сопротивление и убийство трех милиционеров при задержании. Сейчас он ждал в «Лефортове» решения Комиссии по помилованию.

—Серый сам не свой. Младший любимый брат. Серый, можно сказать, втянул его…

Рэмбо молча слушал. Помочь или облегчить задачу ему никто не мог. Он знал, с кем придется иметь дело, когда начинал этот стремный частный охранно-сыскной бизнес.

На Серого в «Лайнсе» имелось подробное досье: «Держал Армавирскую зону. Неуравновешен. Всюду разборки с летальным исходом… Мокрое. Карачун. Бирки на левой ноге… Фанатично предан брату. Сейчас собирает деньги, чтобы спасти его. Адвокаты стучатся во все двери…».

Бандиты уже входили. Круглолицый, плотный, в отлично сшитом костюме Сметана и стриженый, худой, в пуловере поверх тончайшей белоснежной сорочки Серый.

—Неудобно получилось… — Сметана, улыбчивый, с симпатичнейшими ямочками на щеках, опустил взаимные представления. — Ты извини…

Рэмбо положил трубку — большой, легкий, с близко, по-медвежьи, посаженными смешливыми глазами — и уже двигался навстречу. Поручкались дружески.

Армавирский авторитет оказался церемоннее:

—Как жена, дочь? Отец?

Мать, умершую несколько лет назад, Серый не назвал. Рэмбо с порога предложили быть сговорчивее. Манера эта здороваться пришла в Москву вместе с южанами. В дошедшем из веков приветствии ненавязчиво перечисляли заложников…

—Прошу! Присаживайтесь…

В кабинет уже катили столик с чайными принадлежностями: крекеры, сладости, орешки. Включили верхний свет, кондиционер. Подвинули кресла. Шелковые белейшие паруса портьер наполнил ветер.

—Может, коньяку? Я-то свое отпил…

—Мы — тоже. Спасибо. Все это хорошо…

Сметана, не садясь, из приличия поднял лежавший сверху в вазе сухарик, бросил в рот.

—В этом Доме культуры мы пацанами всегда кино смотрели. Ты не ходил. Иначе встретились бы. Ты ведь где-то тут жил.

Они все знали.

— На Народного Ополчения.

— Мне говорили. У нас даже места постоянные были… — Авторитет засмеялся. — Раз приходим, смотрим — занято! А мы что? Шпана солнцевская. Объяснили: так и так… Люди поняли. Освободили. Только до одного амбала не дошло. Уперся: «У меня билет». Ладно… — Сметана пожевал. — Сеанс закончился. Народ уходит, он все сидит. «Ты чего, мужик, спать пришел?» Молчит. Кирпич, что ли, ему на кумпол свалился. Не помню.

Круглое, с симпатичными ямочками лицо только на секунду стало серьезным.

—Все, в сущности, хотят того же — чтобы было хорошо всем. Только каждый иначе себе это представляет. Когда люди перестанут видеть в другом врага, исчезнет много проблем…

Сметана витийствовал в расчете на скрытые в помещении записывающие устройства. Региональному управлению по борьбе с организованной преступностью порой удавалось в конце концов отправлять на скамью подсудимых даже главарей группировок. Однако лишь тех, у кого был плохо подвязан язык. Закончил он неожиданно:

—Слушай, где тут теперь… Чтобы отлить? Все там? Под чердаком?

Бандиты не хотели вести разговор в кабинете. Сметана был уже в коридоре.

—Заодно прогуляемся…

Сложным переходом — широкой парадной лестницей — поднялись на верхний этаж, к туалету. Бывший Дом культуры был спланирован в тридцатых, в духе жесткого конструктивизма.

—Вот и отлично…

Наверху было тихо. Ярко горели светильники.

—Друг твой из РУОПа не знает, что мы у тебя в гостях? А то, может, заедет? Заодно бы и другие вопросы решили…

Им многое было известно. В частности, про него и Бутурлина, одного из нынешних корифеев Регионального управления по борьбе с организованной преступностью.

—Мы заехали как друзья…

Говорил в основном Сметана. Дипломатичный, уклончивый, в свои тридцать с небольшим он выдвигался в первый ряд столичных авторитетов. Серый прошел тем временем вдоль туалета. Кабины были пусты.

—Ну и порядочки у тебя, начальник!

Армавирский авторитет обернулся, весело-страшно взглянул на Рэмбо. Впалыми щеками, длинным, чуть вздернутым носом Серый напоминал хищника семейства псовых. Короткая стрижка должна была подчеркнуть сходство.

—Гостей так не встречают… Представь, я приказал бы обыскать своего брата, который ко мне приехал! А ведь гость, он выше…

Ожидавший расстрела брат не выходил у него из головы.

— Согласен со мной?

— Ночью здесь раз и навсегда заведенный порядок!

— На обыск даже в конторе нужна санкция…

—Тут другие правила… — Рэмбо держался спокойно, он ни на секунду не забывал обязанности хозяина, улыбался незлобиво. — Устав караульно-постовой службы! Я ничего не могу менять. Даже для брата!

Бандиты прошли вперед, к распахнутому настежь окну. Снаружи по стене вилась узкая пожарная лестница — с перильцами, с площадкой на втором витке. Лестница делала поворот и заканчивалась за углом здания в стороне от главного входа. Гости знали о ее существовании. Сметана сделал второй заход. Он и тут допускал наличие скрытых записывающих устройств.

—Московские обычаи известны. Люди идут друг к другу, чтобы быть вместе в трудную минуту… Конечно, каждый волен находить себе друзей, кого он хочет! Даже на стороне…

Разгадка была на поверхности.

Нисан Арабов!..

Причиной наезда был его новый заказ.

Глава «Дромита» — бухарской фирмы с обязывающим названием «Фонд содействия процветанию человечества» — обратился за содействием: ближайший родственник Нисана Арабова — старик, житель глубинки Средней Азии, приехавший в Москву на лечение, был похищен в центре Москвы. Среди бела дня. «Дромит» считался хорошо защищенным. Кроме воров в законе из группировки «Белая чайхана» в Узбекистане, крышу Фонду в Москве давал и столичный авторитет.

Сметана и Серый держались по отношению к «Дромиту», в общем, лояльно. Арабову несколько раз предлагали московскую прописку. Но все как бы между прочим.

Произошли какие-то события. Рэмбо хотел удостовериться в том, что верно понял.

— Лучше курицу да со своей улицы?

— Вместе с другом можно получить и его головную боль, и геморрой! А кому это нужно… А то потом — ни в голове, ни в жопе!

Взятие заложником старика родственника было жестким испытанием.

Серый предпочел объясниться шутливо. Политики из бандитов, типа Сметаны и Серого, обычно хорошо обдумывали подобные шаги. Сметана с неожиданной прямотой пояснил:

—Война идет по всему периметру христианского мира. Москва скоро станет мусульманским городом… — Это была идея, высказанная кем-то и им усвоенная.

Рэмбо вторично недвусмысленно предложили немедленно выйти из игры.

Лестница была по-ночному пустынной. Из туалета на площадку у окна падал рассеянный мертвый свет. Они стояли одни. Разбитой бровью или синяком было не отделаться.

По Москве каждое утро шли кровавые разборки.

Армавирский авторитет ускорил течение событий:

—Дочка твоя все на Ульяновскую ходит, в компьютерные классы? Мне говорили… — И пристальный взгляд с вытянутого худого лица. — Обучение там поставлено — высший класс… Хоть сразу в Штаты! Но ты поглядывай! Знаешь, что творится…

Схема действий бандитов оставалась стандартной — вымогательство под видом предупреждения об опасности, обещание поддержки, снятия головной боли. Предложение охранных услуг. Прибегавший к их содействию не успевал оглянуться, как они уже сидели у него в доле. Несложным этим путем бандиты подмяли под себя чуть ли не большую часть московских коммерческих банков, различных товариществ с ограниченной ответственностью, акционерных обществ. Дело простое: «Вход — рубль, за выход — два!»

Оба — и Сметана и Серый — имели собственные фирмы — в Солнцеве, в Химках, в Орехове-Борисове… Бригада Сметаны насчитывала не менее восьмидесяти активных бойцов, спортсменов и уголовников. В отличие от них, боевики Серого сплошь были людьми приезжими, дикими, беспределыциками. Серый держал еще часть Калининского проспекта. Бойцы его вышибали деньги по самым «мертвым» делам. Достаточно было порой одного имени Серого, чтобы клиент потерял волю и способность к сопротивлению.

Визитеры решали судьбу фирмы могущественной группировки бухарских воров в российской столице — фонда «Дромит».

—И неудобство: обучение в две смены. Поздно заканчивают.

Армавирский авторитет зашел по козырям.

Ему уже напрямую предлагали сдать Нисана Арабова.

От главы «Лайнса» ожидался ответный ход. Рэмбо должен был указать свое место в иерархии охранного бизнеса, которое он реально мог защитить. Решать приходилось быстро.

—Смотри, Серый!

Рэмбо указал на окно. Прямо напротив, в чердаке, на крыше соседнего дома, был хорошо виден человек в черной, с капюшоном, куртке и направленный в их сторону ствол. Там находился снайпер. Он уже достаточно долго наблюдал за ними сквозь лазерное прицельное устройство.

У бандитского «джипа» внизу стояли вооруженные секьюрити.

Увидев, что на него смотрят, снайпер с крыши в знак приветствия несильно махнул рукой.

Это и был ответ.

Рэмбо выехал тотчас вслед за бандитами.

Встречного движения по Хорошевке не было. За комфортными стеклянными витражами на остановках дрыхли приезжие бомжи. В тишине слышался перестук колесных пар — по Белорусскому направлению в Москву шел ранний скорый.

К вопросу о бухарском Фонде больше не возвращались. Спустились той же парадной лестницей. К Рэмбо присоединился независимого вида худощавый юноша — телохранитель. Сметана при плохой игре сохранял хорошую мину.

—Мы приезжали как соседи и друзья. Подумай над нашим предложением… Оно остается в силе.

Серый поправил выложенный на пуловер воротник тончайшей сорочки.

—Два слова… — Перед тем как закрыть дверцу «джипа», Сметана дал понять, что хочет говорить наедине.

Рэмбо сделал знак секьюрити.

— Наш разговор у тебя записывается?

— Сейчас не пишу.

— Наше дело предупредить. Держись дальше от них… Каждому своя кепка дороже. Она единственная.

Сметана показал симпатичнейшие ямочки на щеках.

— Припозднились у тебя. Сколько сейчас? — вопрос задан был не без умысла.

— Четыре. Без пяти.

— Поехали… На Серого не обижайся. У него проблемы трудней наших. Хотя с новым этим заказом ты обеспечен ими до конца жизни…

Рэмбо протянул руку к магнитоле, нажал на клавишу. Водитель-секьюрити знал его пристрастия, готовил кассеты. Блатная песня началась с середины. Менты и воры любили одни и те же песни. Специально написанные шлягеры о советской милиции, снискавшие награды официальных конкурсов, не прижились. Никто их не пел.

«Мы и они!..»

Поединок ментов и бандитов. Стремный военный труд, игра взрослых, уважающих себя мужчин.

«…Небо в клетку — родословная моя-а…»

В чем-то было очень похоже.

Были смелость, авторитеты, кураж. Строгий суд товарищей. В обоих станах было важным, как человек себя вел в деле. Было одинаково позорным: менту — положить в карман что-нибудь во время обыска и вору — присвоить с кражи хотя бы малость. Менты ставили на карту быт и благополучие своих семей, близких… Здоровье. И время от времени свои жизни. Воры всегда — судьбу. И их личная ставка была постоянно выше. Но менты чаше гибли: За людей, которых никогда не знали. За чужое добро. Рискуя. Выполняя приказ. В них вбивали сознание камикадзе — ежечасную готовность к самопожертвованию.

«Это плач по мало-о-летке, это прошлое мое-о…»

Заказ оставался.

Принять ультиматум бандитов для мента всегда было западло.

Нисан Арабов не был обычным заказчиком.

Они познакомились еще во время известных августовских событий. Ночью в метро на рекламе безвестной фирмы «Сарта» бухарский банкир жирным фломастером вывел крупно:

«Все — к парламенту!»

Надпись стала исторической. Ей по праву нашлось бы место в музее.

Рэмбо тоже направлялся к Белому дому всей командой.

Многое в ту ночь казалось единственно верным.

Тому прошла добрая сотня лет.

У Нисана была собственная служба безопасности. Кроме бухарских авторитетов, крышу в Москве предоставлял ему московский авторитет Савон, личность известная…

Когда старик — родственник Нисана, приехавший в Москву, в ЦИТО — Институт травматологии и ортопедии, — вышел из дому в магазин и не вернулся, он обратился к Рэмбо. Савон, который обязан был элементарно предупредить случившееся, не пошевелил и пальцем…

Был холодный мир с азиатской группировкой «Белая чайхана», и вдруг этот наезд на Фонд, находящийся под ее покровительством. Тенденцию к перемене политики авторитетов в отношении «Дромита» нельзя было не заметить.

На Хорошевских проездах просыпались.

Рация заработала неожиданно:

—Срочно позвоните на базу…

Информация была важной. Не для эфира. Телефон „ «Лайнса» был защищен мощным скремблером.

Рэмбо вырубил кассету, набрал номер дежурного. Сообщение было кратким:

—Убит Нисан Арабов… Несколько минут назад!

Нисана Арабова расстреляли в собственном подъезде.

Водитель «мерседеса» Ниндзя видел обоих киллеров. Едва отгремели выстрелы, двое — в темных костюмах, высокие, в вязаных шапках-чулках, надвинутых на глаза, — пробежали от подъезда за угол, к машине, которая тут же отъехала. Один из бандитов держал изготовленный на заказ стальной «Джеймс Бонд» Арабова.

Все произошло мгновенно.

Многоэтажный, в центре старой Москвы дом еще спал.

Было светло и безлюдно. Дворовый, со скошенной по-кошачьи мордой пес кропил межевые знаки. Он даже не успел залаять.

На заднем сиденье «мерседеса» дремала жена нового секьюрити — хрупкая, в облегающем, как купальник, коротком топике. Она всегда по утрам сопровождала мужа.

Как только опасность миновала, Ниндзя рванул в подъезд.

Нисан лежал недалеко от лифта — молодой, тяжелый, корпусной; глаза его были открыты, черный неподвижный зрачок косил в потолок. В ногах приткнулся новый секьюрити. На нем была легкая, низшего уровня зашиты, «кираса» с полной экипировкой охранника на поясе. Пуля угодила телохранителю в висок, напрочь снесла большую часть темени. Под головой на кафельных плитках расплывалась кровавая лужица.

Помочь обоим уже никто не мог. Каждую неделю в Москве отстреливали не по одному бизнесмену и телохранителю. Заказные убийцы, как правило, отлично знали дело. Пистолеты, которыми они пользовались, валялись тут же, на месте преступления; бандиты не мелочились.

Ближе к лифту лежал выпавший из рук секьюрити «Макаров». Водитель рукой в платке отсоединил магазин, пересчитал патроны. С тем, что находился в патроннике, было семь. Телохранитель успел выстрелить…

Ниндзя прибрал находку. Осмотрелся. Гильз на площадке было несколько — все бутылочной формы. Иностранки…

Над лифтом вспыхнула сигнальная лампочка: кто-то вызвал кабину…

«Сейка» на внутренней стороне запястья мертвого шефа показывала 4.10.

Дом, притихший во время бандитской разборки, пришел в себя.

Водитель продолжал искать.

Цилиндрическая гильза от «Макарова» оказалась у самых дверей. Он сунул ее в карман вместе с пистолетом. Выскочил из подъезда. С газона все так же тянуло убранной накануне преющей травой; на крохотном альпинарии, под окнами, алела герань.

Примерно в то же время в другом подъезде другого здания был расстрелян в упор начальник службы безопасности «Дромита» — Мансур. Он, как обычно, должен был подобрать по пути охранников, приехать к дому Нисана — обеспечить отбытие главы Фонда.

Куцый, словно обрезанный сзади «корвет» держал скорость под сто пятьдесят. Водитель гнал вдоль пустого в ранний час проспекта Маршала Жукова в сторону улицы Народного Ополчения. Кроме него, в машине было еще двое.

—Смотри: на красный херачит… — удивленно заметил интеллигентного вида, в очках, капитан патруля муниципальной милиции. Их «газик» выворачивал на шоссе.

—Никого не боится, блин…

Его перебил голос дежурного, прорвавший фон рутинных милицейских переговоров в эфире:

—Внимание всем постам…

Дежурный дал полминуты на то, чтобы настроиться. «Корвет» тем временем уже уходил из глаз, таял вдали на манер Летучего Голландца…

—Убийство… Фрунзенский район… Приметы… Двое высокого роста, молодые, в спортивных костюмах темного цвета. Скрылись на машине импортного производства…

Был запущен весь стандартный набор.

— Примите меры розыска по горячим следам… Находиться на дежурном приеме…

— А ведь подходит! — Милиционер-водитель кивнул в сторону скрывшегося из глаз «корвета». — И гонит, полудурок.

Капитан тоже загорелся:

— Попробуй достать! Я свяжусь с постами…

— Скорость у него приличная!

— Давай…

Капитан был уже в эфире:

—Внимание! Машина импортного производства! Уходит по Народного Ополчения…

«Корвет» впереди словно не мчался, а летел.

—Кроме водителя, в машине двое…

Сообщение об убийстве произвело в «Дромите» эффект разорвавшейся бомбы. О нападении на главу Фонда и начальника службы безопасности никто серьезно не думал.

Имя Савона — особо опасного рецидивиста, дававшего столичную крышу «Дромиту», — должно было отпугнуть даже самых дерзких!

В службе безопасности растерялись. Не было ни списка неотложных действий, ни нужных телефонов на случай чрезвычайной ситуации. Придя в себя, дежурный первым делом набрал номер Савона. По счастью, авторитет ночевал дома.

—Нисана убили! Прямо в подъезде…

Сорокапятилетний особо опасный рецидивист Савон был достаточно известен в криминальном мире, хотя и предпочитал действовать в одиночку. Под его присмотром Фонд обзавелся собственной командой — спортсменами, бывшими ментами, уголовниками. Прошел регистрацию. Главная ставка делалась, конечно, на его бандитский престиж.

Дежурный дал время авторитету прийти в себя. Прокряхтеть, откашляться.

— Киллеров было двое!

— Откуда известно?

— Водитель звонил! Ниндзя!

— Точно?

—Да. Стреляли в голову. Утром Нисан должен был ехать в мэрию. Ночью дал отбой…

Савон помолчал.

— Неерии звонили?

— Нет, брат ничего еще не знает.

— Я сам сообщу. — Савон наконец оклемался. — Поднимай первого советника. Посылай за ним «джип». Я сейчас тоже буду. В контору сообщили?

— Думаю, да. Ниндзя с «мерседесом» там, у дома, никуда не уезжает…

— Поднимай этого… Полковника!

По примеру других фондов и банков возглавить службу безопасности пригласили бывшего начальника главка МВД. Он только еще принимал дела у Мансура, присматривался.

— Но сначала Красноглазого…

Первый советник Арабова — красноглазый Аркан врубился в секунду:

— Нисан говорил, почему выезжает так рано?

— Нет.

— А как же с водителем?

— С Ниндзей он сам договаривался.

— Кто телохранитель?

— Ковач. Его тоже положили…

— Записывай! Сделать в первую очередь…

Красноглазый словно готовился к тому, что ему придется организовывать похороны закадычного друга.

—Министерство внутренних дел России, Волков Дмитрий Иванович… Иностранных дел… — В каждом ведомстве он называл человека и телефон. — Федеральная служба безопасности…

Список получался достаточно представительный.

Член Государственной думы.

Представитель правительства Москвы.

Космонавт.

Не менее десятка авторитетных лиц.

—Всех замкни на себя. Скажи, что я прошу у них прощения за то, что не смог позвонить лично. Сделаю это в самые ближайшие часы…

Каждый из поименованных должен был решить какую-то проблему, возникшую в связи с гибелью Нисана.

«Аэрофлот», ритуальные услуги, экспертиза…

О погибшем начальнике службы безопасности «Дромита» он не распространялся: Мансура — ставленника Савона — должны были хоронить сами бандиты.

Аркан оборвал инструктаж на середине:

—Пришла машина. Остальное продиктую с дороги. Скажи, чтобы не занимали телефон!

Последнее удалось выполнить лишь частично. Известие о гибели Нисана распространилось с невероятной быстротой. Начались звонки. Партнеры, кредиторы… Бизнесмены. В том числе и незнакомые с Нисаном.

Когда бьют по рогам одну корову, ноют рога у всех коров…

Звонили также представители солиднейших частно-сыскных московских агентств. Но тут все было глухо. Аркан сразу позвонил в «Лайнс»…

Группа оперативного реагирования была уже в машине. Гнали на соединение с президентом ассоциации. Рэмбо послал еще «тридцать первую» за секьюрити. Неерии должна была понадобиться помощь.

Происшедшее не было банальным заказным убийством преуспевающего банкира. Неведомая преступная структура объявила войну «Белой чайхане», а с ней и всей криминальной братве за пределами СНГ. Структура оказалась мощной и влиятельной. Она смогла обеспечить нейтралитет московских авторитетов, фактически сдавших бухарцев.

Изменение политики авторитетов произошло внезапно. Сметана и Серый неожиданно перенесли встречу. Рэмбо внезапно врубился: Сметана словно хотел зафиксировать алиби. Спросил про время… Без пяти четыре.

—Внимание. За спиной… — предупредил секьюрити-водитель.

Он обращался к Рэмбо лишь в случае крайней необходимости. Сзади «мерседес» догоняли. Взвыл клаксон. Рэмбо буквально похолодел, когда бешено мчащийся «корвет», обогнав на всей скорости, подрезал им крыло.

—Эй, чайник!

Из «корвета» громко послали.

—Ну, ты у меня сейчас пожалеешь…

Там не знали, с кем связываются. Ментовское, никогда не оставлявшее, мгновенно взяло верх.

—Ну-ка, достань его!

Водитель прибавил скорости. Заметил спокойно:

— А их гонят, между прочим… Муниципалы. Вон включили вертушку…

— Ментам их не взять!

Он качнул тумблер радиосвязи. Где-то впереди был джип ассоциации с секьюрити из группы оперативного реагирования.

—Девятый. Я — Восьмой!..

—Слушаю…

— Где вы?

Джип с группой оперативного реагирования ждал на углу Живописной.

— «Корвет» прошел тебя? Чешет под сто двадцать…

— Не было.

— Сейчас появится…

Рэмбо продиктовал номер.

— Попробуй тормознуть… Не киллеры ли?

По времени все могло срастись.

Через минуту из джипа передали:

— Показался! Сомневаюсь, что остановится!

— Перекрывай!..

— Пробую.

—Давай! Тем более менты их гонят! Отговоримся…

В «корнете» и не думали тормозить. Перекресток у Живописной прошли на красный. В момент. Словно в одно касание. Рэмбо отстал метров на двести, но расстояние между ними постепенно сокращалось. Еще дальше отставали муниципалы.

— Уходят!..

— Стреляй по колесам!

Дальнейшее произошло в считанные секунды. Из джипа секьюрити шмольнули по шинам. «Корвет» мгновенно потерял скорость. Развернулся на осевую. В ту же минуту навстречу с Таманской улицы вынырнули две машины муниципальной милиции с омоновцами, вызванные интеллигентом капитаном. Они затормозили рядом с джипом группы оперативного реагирования ассоциации. У тех и других было оружие. Инцидент мог закончиться кровью: муниципалы и секьюрити «Лайнса» запросто могли перестрелять друг друга. Головы штурмующих наполнил возбуждающий воздух опасности.

—Свои! — Рэмбо на ходу рванул дверцу. — Частная охрана!

Схватки удалось избежать. Омоновцы штурмовали «корвет» жестко, словно где-нибудь в Минеральных Водах или в Шатойском районе. В выбитые окна спереди и сзади просунулись «Калашниковы». Любое неосторожное движение внутри было чревато, грозило превратить все в кровавое месиво. Все было как в бытность Рэмбо в конторе. Брошенный на асфальт твой потенциальный убийца. Крик полным горлом. Невозможность сдержать себя. Вопросы сгоряча. Бешеная радость оттого, что живой.

—Молча, по одному! Руки за голову!

Из «корвета» с поднятыми руками полезли трое. Высокие, спортивные… Их мгновенно разметали по тротуару. Был высший пик душевного напряжения. Вдели в наручники. Не исключалось, что именно заказным убийцам Нисана, скрывшимся с места происшествия, внезапно так отчаянно-дико не повезло.

—Давай в округ! Тут близко…

Один из задержанных успел крикнуть:

— Мы — охрана кандидата в президенты…

— Разберемся…

Рэмбо вернулся в машину, набрал номер Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Друг его — Бутурлин, которого Сметана не к месту попомнил на рассвете, один из нынешних корифеев РУОПа — оказался на месте. Его уже подняли.

—Тебе тут работа…

Было ясно: убийство Арабова, как имеющее общественный резонанс, отдадут не в Двенадцатый отдел МУРа, а в РУОП. Рэмбо рассказал и про мчавший из центра «корвет».

— Бригада, в общем, стремная. Будто бы охраняют кандидата…

— Черт бы их побрал… — Бутурлин был в образе. Ему вроде все обрыдло. Но потом его все же пробило. — Спасибо. Ты настоящий к о р е ф а н…Еду!

Бутурлин нагрянул внезапно: в отделении милиции его не ждали. Дежурный вскочил с рапортом… Флегматичный, немногословный Бутурлин махнул рукой, молча двинулся мимо, в глубь здания. Задержанных корветовцев только-только разбросали по кабинетам. Держали — чтобы нельзя было ничего достать, выбросить, проглотить. В случае последнего — каждого, как это принято, не колеблясь, накачали бы слабительным, сняли штаны, усадили на газеты… В интонациях, в лексиконе, в резкости движений ментов еще чувствовалась разгоряченность — накал недавней схватки. Бутурлин выслушал объяснения омоновцев, интеллигентного вида капитана-муниципала. История с «корветом» ему сразу не понравилась. Дежурный выложил документы доставленных:

—Частные охранники. Фирма «Новые центурионы»…

Название ни о чем не говорило.

—Лицензированы управлением на Щепкина. Я проверил. Имеют право на огнестрельное оружие…

— Которого при них не оказалось!

Дежурный отозвался как эхо:

— Которого при них не оказалось.

— Зато полные карманы денег…

— Точно.

Перед дежурным лежали пачки долларов, перетянутые аптечными резинками.

Все трое задержанных конечно же были спортсмены — мастера по мудреным единоборствам. В РУОПе уже не удивлялись.

В дверь заглянул сотрудник, приехавший с Бутурлиным:

— Тут задержанный к вам с жалобой… Можно?

— Давай.

— Начальник… — Охранник-спортсмен представился как бригадир. Держался независимо. — Одному нашему при задержании вывернули руку, а ему в среду на соревнования! Международная встреча… — У самого бригадира после жесткого захвата не поворачивалась шея.

О цели поездки бригадир объяснил:

— Нас вызвали телефонограммой… Сообщили, что совершено нападение на квартиру нашего президента.

— И вы конечно же бросились на помощь… — встрял приехавший с Бутурлиным руоповец.

— Можете проверить у дежурного. Он наверняка записал вызов…

Бутурлин полюбопытствовал без интереса:

— Кто сообщил о нападении на квартиру?

— Не знаю. Нас послал дежурный…

— В момент звонка вы находились с ним?

— Во дворе.

— Кто непосредственно получил приказ ехать?

— Лично я.

— И вы выехали без оружия? — снова вмешался руоповец. — По серьезному сигналу?

Центурионец не ответил.

— Может, оно в машине?

— Нет. Откуда?!

Руоповец все же вытащил его на упоминание о кандидате в президенты.

— Наряд с оружием задействован в личной охране кандидата в президенты…

— Кого же?

—Начальству виднее… Пусть объясняется!

Бутурлин ничего не сказал. Среди «своих» было полно «чужих». Дежурный мог вполне прирабатывать в пункте обмена валюты, телохранителем или охранником.

«Может, с ходу, только уедем, позвонит этим „Новым центурионам“, расскажет, чем интересовались…»

Неприветливый, сумрачный подошел к плану города. Задал несколько постылых вопросов:

— Кто указал маршрут, каким ехать к начальству?

— Я сам… Шеф живет в Серебряном бору.

Шоссе, которым они следовали к Хорошевке, проходило в стороне от места убийства бухарского банкира, но водитель мог прогнать мимо дома Арабова, подождать кого-то, кто оттуда выбежал…

«Кто-то мог подсесть по дороге… Исчезнуть в районе Серебряного бора. Если бы не Рэмбо. Не муниципалы…»

Бутурлин ничего больше не спросил, пошел к машине. Дежурный выскочил следом.

— Как будем?.. — думал сказать «товарищ подполковник». Не выговорилось.

— Проверяй! Это твоя забота! Никого пока не отпускать…

Из машины позвонил Савельеву — заместителю:

— Поедешь в охранное агентство «Новые центурионы». Кроме того, организуешь осмотр местности по маршруту движения «корвета». В курсе? По дороге из машины могли выкинуть оружие. Я еду к дому Арабова… Свежее есть?

— Утром Сметану и Серого видели на Хорошевке. Приезжали к твоему другу…

— К Рэмбо?

— Около четырех… Сейчас они в центре. А засекли их ночью. На Минском шоссе. В районе Голицына.

С Хорошевских проездов, из охранно-сыскной ассоциации, «Джип-Чероки» с бандитами правил на Новый Арбат. Ехали молча. Судьба брата Серого, томившегося в одиночке в ожидании расстрела, похоже, определилась. Все зависело теперь от людей, входивших в Комиссию по помилованию, и тех, кто готовил им материал.

Брат был не судим, его подозревали в связи с чеченскими боевиками Басаева, но точных данных о его участии в боях на их стороне не было. Как в насмешку, в последнее время перед случившимся на него словно что-то нашло: брат бросил пить, не пропускал ни одной заутрени, причащался.

К нему вломились из местной милиции на рассвете. Но собственной инициативе, без приказа. Все с большого бодуна. С руганью, с угрозами. Ничего не объясняя, сорвали дверь… Брат схватился за автомат. Положил троих. Все трое молодые. Казаки. Потом оказалось: учились вместе… Один оставил мать-инвалидку, у второго только родился первенец — его они и обмывали всю ночь. Станица ахнула. Брата еле спасли от самосуда, хотели запороть на месте. Он и сам желал и готов был принять смерть. Потом казаки протрезвели, малость отошли…

Перенос времени бандитского визита к Рэмбо был действительно связан с переговорами о спасении брата Серого, Они проходили в ближнем Подмосковье. В «Иверии» — грузинском коммерческом ресторане на Минском шоссе, при въезде в Голицыне Захолустный поселок, родовое поместье именитых князей Голицыных, известный прежде разве лишь поклонникам пушкинских мест, за последние годы быстро обустраивался. Совместное российско-германское производство — завод сборки популярного «Мерседеса-Бенц» обещал прогреметь в европейском автобизнесе.

Придорожный ресторан в сосновом бору — с дичью, приготовленной по-мингрельски, имеретински, абхазски, с хачапури, хашем — обживали германские специалисты.

Никому не было дела до троих русских за столиком в углуи еще четверых по соседству — трезвых, накачанных типов— «правая рука в кармане».

Переговоры со Сметаной и Серым вел Сотник — из новых авторитетов, имеющих поддержку силовых структур. В нем угадывался кадровый офицер спецназа, хладнокровный, вышколенный КГБ или ГРУ, не теряющийся при любой ситуации, точный в словах. Сотник сказал определенно:

—Есть адвокат, он вхож в Комиссию по помилованиям…

Он теперь уже не мог повернуть назад. Но Серый не верил.

— Реально?

— Да. Миллион баксов. Налом.

Официант, рябой парень, сделал попытку приблизиться, телохранители закрыли ему проход.

— Может, бутылочку «Киндзмараули»?

— Не нужно.

Партнеры ничего не пили, кроме колы. Ели тоже лениво, без аппетита.

Приоткрылся и путь, каким будет действовать адвокат. Вернуть к жизни убитых братом парней, пришедших его арестовывать, все равно невозможно. Приговор к расстрелу стал местью общества, на словах публично осуждающего вендетту как пережиток родового строя. Комиссия, сплошь московская интеллигенция, члены творческих союзов, прекрасно это понимали. И вот теперь они были не против обменять жизнь убийцы на миллион долларов, которые брат преступника вложит в культурную сферу — в частности в кино, испытывающее при коммерциализации искусства наибольшие финансовые трудности.

—Интеллигенция выступает против смертной казни… Сейчас удобный момент. В Доме кино презентация фильма о преступности. В обществе огромный интерес к теме. Деньги пойдут на спонсирование отечественной ленты о русской мафии. Мафия и даст деньги…

Гарантом выступала могущественная структура, стоящая за Сотником.

—Адвокат снимет процент…

Серый прохрипел разом сжавшимся горлом:

—Нельзя тянуть.

—А зачем тянуть? Презентация фильма завтра. Точнее, уже сегодня. Если мы договорились, вот приглашения в Дом кино.

Сотник и стоявшие за ним были людьми слова, Сметана и Серый успели в этом убедиться. Участвуя только споим невмешательством, авторитеты за один раз добыли и о б щ а к миллион зелеными. Теперь его предстояло вынуть, чтобы спасти брата.

«Чемодан стодолларовых…»

Деньги были. Миллион баксов ждал своего часа в бревенчатой пятистенке на трассе Москва—Минск, недалеко от Одинцова. Серый иногда гонял туда на любимом «Харлее-Дэвидсоне», бешеном, послушном коне…

Серый выдвинул одно только условие:

— Я должен услышать об этом от Самого.

— Я передам.

Обиняками обсудили детали.

—Расстрел обещали заменить двадцатью пятью годам и. Или пожизненным. Если новый Уголовный кодекс… Главное, чтобы сейчас не шлепнули.

— Когда бабки?

— Вот телефоны адвоката. Ты дашь свои номера… Пока ничего не нужно.Бабки держи наготове.

— А там?

— Привезти надо по его звонку. Сразу. Днем ли, ночью…

Серый кивнул:

—Теперь твое…

Заказчик изложил свою проблему:

— Бухарский фонд «Дромит»… Арабов обратился в охранно-сыскную ассоциацию «Лайнс-секьюрити» насчет родственника. Там бывшие менты. Их хлебом не корми — дай покопаться в чужом белье… Заказ должен быть снят.

— Постараемся. Это все?

— Надо, чтобы иерусалимский авторитет оказался на пару дней в Москве. С ним хотят разобраться…

— Ты про Жида?

— Жид, или Афганец… У вас сейчас с ним свой человек в Лондоне…

Сметана и Серый были в курсе. Их посланец встречался с авторитетом, который интересовал Сотника и его к е н т о в, между ними много лет существовали дружеские отношения. Варнава, так звали посланца, должен был как раз успокоить братву за границей насчет наступления на фирмы вроде «Дромита». Несколько московских фирм с двойными крышами, наподобие «Дромита», внимательно следили за тем, как решится с бухарским Фондом.

«Если Арабова начнут давить, эти не продержатся…»

Серый и Сметана успокаивали через Варнаву. Теперь в интересах спасения брата Серого курс следовало сменить на сто восемьдесят…

Сделка состоялась.

—Мы сообщим: возможно, он даже прибудет в Москву сегодня к вечеру…

Ночь заканчивалась.

Из припарковывавшихся время от времени иномарок появлялись стандартные экипажи — крутые амбалы и юные дарования в коротких юбчонках, с высовывающейся ажурной оторочкой на нежных трусиках.

Сметана и Серый поднялись первыми.

Сотник заметил ненавязчиво:

—Будет жаль, если с Нисаном Арабовьш сегодня что-то случится…

Сметана и Серый деликатно промолчали.

У авторитетов была возможность осуществлять контроль за событиями в фонде «Дромит». В квартире на двенадцатом этаже дома в районе Калининского проспекта, в одной из трех, которые держал Серый в столице, должна была ждать самая последняя новость. Известие могло быть передано только Серому — устно и в стерильном месте, полностью исключающем подслушивание. Предварительно должен был поступить сигнал в машину. Позвонить должны были из уличного автомата. По их данным, отсчет времени на часах Нисана Арабова уже начался…

В районе Верхней Масловки неожиданно затрещал один из двух установленных в машине телефонов. Серый снял трубку.

— Спишь? — Голос был заливистый, шалый.

Сам звонивший явно еще не ложился.

— Вам кто нужен? — буркнул Серый.

Звонивший, в сущности, не знал, кому и в связи с чем передает сообщение. В трубке раздались короткие гудки.

Это и был сигнал.

Через час — в США, в Нидерландах, в Израиле — должно было стать известным, что на Фонд в Москве, находившийся под братской крышей «Белой чайханы», совершен наезд, а столичные авторитеты, которым пообещали взамен жизнь смертника из «Лефортова», не поддержали моров из Бухары.

—А-а!.. Семь бед — один ответ!

Из московских газетчиков первыми к месту убийства Нисана и Ковача прибыли полицейские репортеры — профессионалы, короли оперативной информации. Их портативные радиостанции работали на волне Московского главка — Петровки, 38. Один из вновь прибывших с ходу подвалил к Рэмбо:

—Два слова для прессы. «Лайнс» давно опекает Арабовых?

Злое чутье газетчиков не раз попадало в точку. Фраза могла легко оказаться заголовком бойкого газетного репортажа.

Рэмбо пожал плечами:

— У Нисана собственная служба, безопасности! Это всем известно.

— Могу я в таком случае спросить — чем, собственно, ты тут занят? Известно, что у тебя ни минуты свободного времени!

Рэмбо кивнул:

—Но только тебе!

—Могила.

— Я жду приятеля из Регионального управления. В последнюю минуту его наверняка загонят сюда…

— Ментовская дружба — святое дело… — Репортер был тоже малый не промах. — И потому с тобой дама-секьюрити, которую я видел однажды… Дай Бог памяти! В программе покойного Влада Листьева! Один вопрос… Арабов давно в этом доме? Почему здесь?

Семнадцатиэтажная башня высилась в удалении от шумной городской магистрали. Нисан выбрал место в престижном месте. Дом населяли «бывшие» — аппаратчики, совминовцы, тут же неподалеку была их поликлиника, по-прежнему обслуживавшая по пропускам. Каким образом в их числе оказался бухарский банкир, не имевший московской прописки, можно было только предполагать.

—Может, спросишь что-то полегче…

—Ловлю на слове.

Разошлись, довольные друг другом.

Водитель «мерседеса» не был оставлен без внимания. С Ниндзей у передней дверцы беседовал Бутурлин. Он только что появился. Со стороны могло показаться, что, пользуясь общим замешательством, они лениво переливают из пустого в порожнее.

Милицейская фортуна была к Бутурлину благосклоннее, чем к главе «Лайнса». В низовых подразделениях — н а з е м л е , — где риск сломать себе шею и голову для начальника среднего звена особенно велик, долго пахать ему не пришлось. Без особых затруднений и как бы нехотя быстро взбирался по служебной лестнице. Личное дело Бутурлина, как и история болезни, было не толще обычной школьной тетрадки. На Петровке в публичных собраниях, где Рэмбо обычно задирал начальство, резал правду-матку, Бутурлин был осторожен. Кастовая среда полковников и генералов, из которых большая часть руководила Петровкой, 38, уже во втором и даже третьем поколении, обламывала быстро. Ни разу Бутурлин не предстал перед коллегами хоть на йоту энергичнее, честолюбивее или образованнее. Так серой лошадкой и проскочил наверх, не изменяя избранной однажды манере. Только теперь, похоже, под влиянием обстоятельств маска приелась Бутурлину, и он то и дело давал начальству знать об этом.

Проходя, Рэмбо вроде случайно приложил его сзади локтем.

—Извиняюсь, товарищ подполковник…

Бутурлин резко вскинулся, но тут же затих. Приятельство каждый раз подтверждалось вместе с иерархической тонкостью: Рэмбо перед переводом его на самостоятельную работу был старшим группы МУРа, в которую входил Бутурлин…

— У, медведь! Здорово…

— Привет!

Милиция спешила. Первым к месту убийства прибыл наряд муниципальной милиции, находившейся тут же, под боком. Все последние годы то Думой, то Президентом издавались законоположения об усилении борьбы с уголовной преступностью, одно строже другого, но заказные убийства продолжались, и с ментов могли строго спросить.

С разрывом в несколько минут вслед за ментами появились сразу две «скорые» и тут же оперативно-следственная группа с Петровки: следователь прокуратуры, судебный медик, кинолог со служебно-розыскной собакой… В распоряжении опергруппы был один из немногих «Мерсов»,подарок то ли федерального, то ли австрийского канцлера. «Скорые» тут же уехали — работы для них не нашлось. Следствие, напротив, немедленно принялось разворачиваться. Двор наполнили люди. Появились машины конторы. Зеваки реагировали на них без энтузиазма: «Волги», «Жигули» — казенный набор…

Первый же лимузин — длинный, сверкающий — привлек общее внимание, затормозив у подъезда.

—Брат приехал…

Второй сопредседатель Совета директоров Фонда Неерия Арабов — шестипудовая копия своего расстрелянного у лифта брата — выскочил из машины, впереди телохранителей пробежал в дом. Муниципал, несший охрану, безотчетно отстранился — слишком очевидной была внешняя схожесть с погибшим. Вместе с Неерией шагнул и ближайший советник Аркан — один из первых лиц в Фонде, — красноглазый, с огненно-рыжей корявой бородкой и красным обгоревшим лицом.

Все трое — Арабовы и Аркан — коренастые, тяжелые, с круглыми крупными глазами и подбородками — были из бухарских евреев, представлявших в Москве интересы «Белой чайханы». Их азиатские кореша, имевшие по библейским понятиям общих предков с иудеями, считались потомством Агари, наложницы, понесшей от праотца Авраама первенца Ишмаила… Последнее обстоятельство делало их как бы двоюродными братьями, укрепляя союз.

Неерия и Аркан пробежали внутрь, к лифту. Телохранителей Неерии муниципал не без помощи коллег тормознул в дверях.

Дом, не подававший признаков жизни во время бандитской разборки, дал знать о себе. На нижнем лестничном колене густо толпились жильцы.

—Проходи! — незлобно шуганул их один из ментов. — Завтра будет все известно из прессы…

Газеты все больше специализировались на сообщениях о так называемых «диких случаях». Два этих слова — «дикий случай» — вполне могли бы служить названием сразу нескольких печатных органов. Стоило лишь взглянуть на заголовки корреспонденции — «Сын зарубил родителей», «Любовник задушил сожительницу и ее дочь», «Маньяк сварил и съел любовницу»…

Неерия пробыл у тела брата недолго. Вместе с Арканом быстро поднялся на пятый, в квартиру. Невестка, которой он позвонил еще из машины, с плачем бросилась ему на шею:

—Не могу поверить… Вот его стакан! Он еще теплый… А Нисана нет…

В этот день она должна была лететь к родителям в Бухару и там остаться: невестка была беременна. Ждали сына, и медики тоже подтвердили: да, должен родиться мальчик.

— Папа уже знает?

— Ему передали. Твоему отцу тоже позвонили…

— Представляю, что там творится!

Не успевшее загореть юношеское лицо было полно боли. Неерия едва еще вступал в пору своей мужской зрелости.

Трехлетнюю дочь Нисана не собирали в детский сад, малышка растерянно следила за взрослыми.

—Иди сюда…

Неерия на секунду взял девочку на руки, передал Аркану.Тот поставил ребенка снова на пол. Предстояло много дел. Вполне вероятен был обыск в квартире. Способ поиска убийц зависел от ментов, и в подобных случаях они предпочитали всему осмотр письменных столов и портфелей потерпевших. Излюбленный ментовский прием — пытаться найти материалы, компрометирующие жертву,чтобы объявить их причиной кровавой разборки. Такбыло почти со всеми заказными убийствами банкиров,бизнесменов, оставшимися нераскрытыми. В случае с Арабовым в оперативную группу вместе со следователем наверняка могли включить представителя налоговой полиции, квалифицированного экономиста-эксперта.

В любом случае это грозило неудобством.

Не исключалось, что квартира Нисана и сейчас находилась на кнопке. Прослушивалась компетентными органами.

—Аркан! — Неерия поманил советника.

Они вошли в ванную. Неерия включил кран, достал из кармана «паркер». Сбоку лежало несколько книг, Нисан тут читал, делал пометки. Тут же у зеркала лежали мягкие салфетки, которые он использовал для письма.

Неерия написал на верхней:

«ЧЕК НАUBS».

Чернила поползли внутрь нежнейших волокон.

UBS был известный швейцарский банк — « UNION BANK SUISSES».

Неерия взял вторую салфетку.

«Срочно проверь в сейфе у Нисана».

Это было не все.

«Ковач не должен был сегодня заезжать за братом! Что произошло?»

Неерия скомкал салфетки, сунул в висевший рядом халат.

Надо было идти к невестке, к ментам.

—Поезжай в офис. И быстро возвращайся…

Красноглазый кивнул.

Они вернулись в коридор. Советник пошел к дверям. Неерия на несколько минут еще задержался с невесткой.

— Мы улетим сегодня дневным рейсом. Я постараюсь договориться… — Он еще из машины отдал несколько распоряжений. — С собой возьми самое необходимое. Главное, не волнуйся. В твоем положении сейчас нельзя нервничать.

— Его вещи…

— Я пришлю людей, они аккуратно все соберут.

— А что с Рахмоном-бобо… — Невестка всхлипнула. Судьба взятого в заложники старика оставалась неясной.

— Рэмбо занимается. Он должен подъехать. Держись!

Невестка заплакала еще тягостнее:

— Не представляю, что я скажу папе!..

Когда Неерия показался на площадке, там было полно людей. С Неерией здоровались — он кивал, не замечая. Бегом сбежал по лестнице. К брату больше не подошел. Там правила бал контора: осматривала, замеряла, фотографировала.

Прямо у входной двери на крыльце молились несколько вызванных из синагоги бородатых, в полосатых накидках-талитах стариков во главе с руководителем сефардской общины — круглолицым горским евреем.

С крыльца Неерия увидел еще плотное кольцо посторонних. До черта зевак, сдерживаемых муниципалами. Особняком держались десятка три знакомых. Всех их прямо или косвенно затрагивало происшедшее. Соучредители нуждались в подтверждении курса вторым лицом Совета директоров, автоматически становившимся теперь первым и единственным. Зондаж в этом случае принимал форму выражения соболезнования. Неерия самостоятельно установил очередность и регламент общения.

Водитель Черепашка Ниндзя… Был он с Рязанщины, из Шацкого района, с Выши — одинокий, со странностями, служивший фирме со дня ее основания. Никто не слышал, чтобы он вспомнил о родных, о родителях. Отрезанный ломоть. Внушительных размеров бронежилет и маленькая головка на двухметровой отметине. Контора успела опросить его только в общих чертах, кое-что Ниндзя уже рассказал Неерии по телефону. Оставалось узнать главное.

—Я унес «Макаров», который был у Ковача… — Разговор шел тет-а-тет. — К чему тебе лишняя головная боль?..

У Ковача не было лицензии на ношение оружия. Водитель снова в тысячный раз доказал свою преданность братьям.

—Ковач успел выстрелить. Гильза у меня. Вместе с пистолетом…

Неерия потрепал его по плечу:

— Ты наш брат… — Взгляд его скользнул по распластавшейся на заднем сиденье жене убитого секьюрити. — Как она?

— Соседка вынесла ей снотворное…

— Родители у нее есть?

— Ковач взял ее из детского дома. Она жила у него.

— Сколько ей до совершеннолетия?

— Года два…

Неерия оглянулся — один из телохранителей, державшийся поблизости, тотчас подошел. Неерия показал на женщину на сиденье.

— Передашь ее сотруднице из охранно-сыскной ассоциации, они сейчас подъедут.

— Я понял, Неерия!

— Скажешь, я так распорядился. Введи ее в курс дела: похороны, поминки — за счет фирмы. Единовременное пособие — такое же, как сестрам Ковача…

— Я извещу!

— Кроме того, страховка и ежемесячная материальная помощь по день совершеннолетия… Похороны через двое суток, когда я прилечу из Бухары.

— Родственники уже знают?

—С матерью Ковача я договорился…

Телохранитель отошел. Другие секьюрити все время, пока он стоял у машины, молча смотрели в их сторону. Ниндзя на минуту снова завладел вниманием Арабова:

—Это рука Афанасия…

Водитель назвал имя вора в законе, с которым в свое время у бухарской братвы не сложились отношения.

— Я видел киллеров. На них черные шапки-«бандитки»…

— Сейчас их носят все!

— Это его стиль! Тот, что повыше, нес «Джеймс бонд» Нисана.

— Все, оставь… Афанасий сидит! Исходи из реального. Извини! — Неерия увидел человека, который был ему сейчас необходим. — Рэмбо!

Президент «Лайнс-секьюрити-информ» стоял рядом с «Волгой» ассоциации. Позади, за спиной водителя, в машине была тоже молодая женщина — бывший офицер милиции. Увидев приближающегося Арабова, она вышла из «тридцать первой», встала рядом с шефом.

—Такая беда…

Они коснулись друг друга щеками.

—Вот женщина, о которой меня просили… — Рэмбо мягко отстранился.

Неерия и дама-секьюрити обменялись поклонами.

— Она должна постоянно находиться с женой убитого телохранителя… — На Неерии был шелковый костюм, то и дело начинавший шуршать. — Чтобы девочка ничего не натворила. Не повесилась. Не наложила на себя руки… У них с Ковачем была большая любовь…

— Она там? — Рэмбо кивнул на «мерседес» Нисана.

— Да. Я не могу оставить ее одну. Она успела хватить снотворного или транквилизаторов…

— Не беспокойся. Это — бывший майор милиции. Сотрудница уголовного розыска…

Ассоциация на три четверти состояла из бывших ментов. Женщина снова раскланялась.

Одна проблема Неерии была решена.

—Что с моим родственником? С Рахмоном-бобо? Есть новости?

—Люди работают… — Рэмбо не собирался уточнять.

Неерия показал телохранителям, что хочет остаться с Рэмбо наедине, — амбалы мгновенно образовали кольцо. Полученное ассоциацией поручение ограничивалось поиском похищенного заложника.

—Я хочу расширить существующее соглашение…

Речь шла о всеобъемлющем заказе. Майор-секьюрити открыла «Волгу», снова заняла место на заднем сиденье.

— Откуда идет угроза? Кто за этим? В какую сторону разводят стрелки…

— Ты считаешь, что розыском убийцы должен заниматься частный инвестигейтор? — Рэмбо не сказал «детектив», имел в виду специалиста более высокого уровня — «исследователя». — Следствие все равно ведется. Мы окажем РУОПу помощь…

— Я говорю о безопасности в глобальном смысле. На крышу Савона нет надежды… Я хочу, чтобы ты возглавил эту работу.

Соратники Неерии находились совсем близко, сразу за амбалами-телохранителями. Не исключалось, что разговор им слышен. Детали решено было обсудить после возвращения Неерии из Вабкента.

—Кредит «Лайнсу» открыт уже сегодня в «Рассвет-банке»…

Банк был достаточно известен.

—Рад помочь, Неерия. Со мной будет мой друг-детектив. Он возвращается из Англии. Завтра, на похоронах Ковача, я его представлю…

Игумнов — рыжий, в жаркой кожаной куртке, под Марлона Брандо пятьдесят третьего года в фильме «Дикарь», с которой не расставался даже в Лондоне, — видел джентльмена сбоку. Одно короткое мгновение. Он знал этот тип — костлявые, стройные, с матовыми лицами, крупными блестящими глазами. Похожи на афганцев. Джентльмен впереди спешил.

«Туманов! Миха!»

Российский авторитет, известный как Жид, или Афганец, в последнее время обитал в Иерусалиме — третьем по величине центре русской мафии за границей, после Нью-Йорка и Амстердама.

Миха исчез внезапно, пару лет назад, и в столичной криминальной хронике проскочило сообщение, что Прокуратура России во главе с новым Генеральным в порядке экс-традиции выдала его ФБР по делу Иванькова-Япончика.

Миха на ходу дернул из кармана платок. Вытер лицо. Пачка стофунтовок с изображением королевы плюхнулась на горячий асфальт.

Солнце жгло беспощадно.

Под черепичными крышами окрестных зданий сверкали непривычного блеска и чистоты огромные британские окна.

Миха свернул в подземный переход, тут же исчез.

Улица была не из шумных.

Кроме Игумнова и незнакомого соотечественника, случайно навязавшегося ему в попутчики у гигантского лондонского «Си-энд-Эй», никого вблизи не было.

Две смуглые леди впереди толкали в направлении перехода детскую коляску.

—Интересное кино получается… — Попутчик проворно подхватил валюту с панели. Обернулся к Игумнову: — Найти — не значит украсть! Согласны?

С Пикадилли донеслась музыка — там начиналась демонстрация представителей сексменьшинств.

—Деньги по праву не мои… — Соотечественник протянул стофунтовки. — Я вытащил их у вас из-под ног…

Небольшого роста, курносый, с несвежим одутловатым лицом, он выглядел как после сильной поддачи; утром успел поправиться.

—Тут тысячи три. Может, больше… — Купюры были вложены в узкий прозрачный пакет. — Предпочтительнее, конечно, разделить между нами…

Сбоку виднелся ветхий заброшенный киоск. Они отошли к нему. Киоск стоял пустой, со сквозными пулевыми пробоинами в витрине. Кто-то, возможно, схлопотал в нем свое.

—Но это вам решать…

Игумнов пристально взглянул на попутчика. Прием был стар как мир. Его собирались кинуть на полторы тысячи, предложив в обмен первосортную английскую туалетную бумагу, аккуратно нарезанную, в прозрачном пакете, с двумя выложенными поверху стофунтовками. В России для этой цели вместо туалетной бумаги использовали календари, выпущенные Гознаком. Что-то стояло за этим. Человек, набившийся ему в попутчики, не был обычным кидалой. Да и Миха — московский авторитет — никогда не опустился бы до фармазонства. И, уж конечно, не бросил бы куклу Игумнову, с которым его связывали чисто дружеские отношения. Жид явно играл чужую игру.

—Так что поздравляю… — Кидала изобразил на лице радость. — Держите!

Игумнов поманил его ближе.

Верхний металлический ряд зубов, делавший его похожим на ординарного уголовника, мелькнул тускло.

—Твой паспорт!

Со стороны Оксфорд-стрит неожиданно возникли двое полицейских — поджарые, средних лет, — в белых аккуратных сорочках, черных брюках, черных легких касках, при черных галстуках. Английские л е г а в ы е направлялись в их сторону. Они о чем-то болтали, помахивая короткими черными дубинками, не переставая поглядывать вокруг.

—Живо!

Соотечественник предпочел не рисковать.

—Пожалуйста, начальник!.. — Он опасно улыбнулся. «Союз Советских Социалистических… Варнавин Виктор… Номер УВД, выдавшего документ…»

Варнава!..

По оперативным данным, которые никогда не фиксировали на бумаге, земляк Игумнова Туманов, по кличке Жид, гарантировал безопасное прохождение партий газового и охотничьего оружия из Европы в магазины генералов-отставников МВД, которые пооткрывались в Москве.

Лицензионно-регистрационная служба находилась в системе Министерства внутренних дел, и потому отставники других ведомств не могли составить им серьезную конкуренцию… Недавние противники — авторитеты типа Жида — были в этом их главными и желанными партнерами. Бывшие начальники главков принимали их на высшем уровне, наперебой демонстрировали расположение и благоприятство.

Что касалось Варнавы — он был не только кидала и фармазон, мастер на все руки. Кроме всего, держал собственное бюро, предоставлявшее девиц для сопровождения за рубеж… По сводкам оперативной информации МВД он проходил связью столичных авторитетов — Сметаны и Серого.

Игумнов перелистал паспорт. В Соединенное Королевство из Москвы оба прилетели в один и ни же день и, скорее всего, по одним и тем же делам.

Игумнов моментально догнал: «Тут он как частный детектив или секьюрити!». Большой лондонский сбор российских охранников под названием «Защитить себя и свой бизнес!» проходил в конференц-центре Елизаветы II.

—Ты с семинара служб безопасности!

Официальная часть тусовки завершилась накануне. Сегодняшний день был свободный. Братва гуляла. Наутро двумя рейсами секьюрити возвращались в Москву.

Игумнов участвовал в семинаре как частный детектив «Лайнса». Он представлял ассоциацию также на двусторонних встречах с английскими партнерами и по заданию Рэмбо интересовался соотечественниками, входившими в международный преступный картель «Наркотики. Оружие. Девочки».

—Второй кто с тобой?

Британский полицейский патруль был уже в нескольких метрах. Одутловатое нездоровое лицо Варнавы покрыла испарина. Он попал между крысятниками двух государств.

—Может, потом? Мы ведь еще увидимся сегодня…

Варнавин тоже смекнул, что к чему. Вечером предстоял торжественный заключительный гала-банкет семинара.

—И в Москве тоже встретимся…

— Быстро! Пока я не обул обоих! Кто он?

— Не знаю! Познакомились в отеле, поддали…

— Какой отель? — Секьюрити проживали в двух центральных гостиницах.

— «Черчилль».

На рассвете из Москвы звонил президент ассоциации. Игумнов еще сидел у телевизора.

— Что смотришь? — Рэмбо ждал припозднившихся авторитетов. — Детектив?

— И эротику.

По коммерческому каналу гнали два эротических фильма и еще крими.

—Это как же?

— Перехожу с канала на канал…

— Я по поводу нового заказа. Фондсодействия процветанию. — Рэмбо дал понять: речь шла об освобождении заложника. — Фонд «Дромит»!

— Ичкерия?

— Иврит. Начинай вентилироватьу себя…

Когда что-то закручивалось, то всегда сразу в нескольких местах, с разных сторон. Игумнов рискнул наудачу:

— Что за фирму здесь представляешь? «Дромит»?

Варнава едва не сел от неожиданности:

— Ты что, мент?!

— Быстро.

Вопрос был последний. Варнава взял себя в руки:

—«Новые центурионы»! Слышал?!

В голосе прозвучала угроза.

В агентстве коммерческой безопасности в Москве подчиненным Бутурлина не спешили открыть. Наблюдали в «глазок» стальной двери.

—Пусть старший подойдет!

Живая легенда РУОПа — увенчанный выговорами и последними предупреждениями за нарушения закона и пьянки, но постоянно отличавшийся и снова одно за другим снимавший взыскания зам Бутурлина Савельев (для многих, близко его знавших, Савельич) — мордастый, грузный, в пестрой камуфляжной куртке, подался вперед.

В своем постоянном повторении бесплодный труд Савельича был сродни сизифову.

— «Новые центурионы»?

— Точно!

Послышался звук отодвигаемого засова. Дверь уже открывали.

—Господин подполковник… Здорово! А я один. Весь наряд разогнал. Вот и менжуюсь…

Дежурный был из бывших розыскников. Заместитель Бутурлина — в прошлом тоже муровский сыщик — его отлично знал.

— А чего один? Случилось чего?..

— Ну! Наверное, в курсе — раз здесь…

Оперативная группа вслед за старшим ввалилась в дежурку. Помещение было небольшим. С телефонами, с компьютером.

— Лицензию будете смотреть?

— Краем глаза… Машина далеко?

—«Корвет»? Послал к начальству. В ней все и дело…

История выглядела правдоподобно.

— Представляешь: рвануло на лестнице у главы фирмы! У Тяглова Ивана. Ты его знаешь… Дверную коробку снесло к соседям… Полностью!

— Где же это?

— В Крылатском! Территория Восьмого… Жена, он сам, двое детей — все в панике. Никто, правда, не пострадал. Трех человек — весь свободный наряд — в машину! И туда! «Чтоб пулей!» Через полчаса шеф звонит: «Не прибыли!» Посылаю еще троих. Уже с квартир…

— Наряд вооружен?

— Никак нет: не положено! Только при охране объекта!

—Открой оружейку.

Дежурный поднялся. Металлическая решетка в углу глухо брякнула.

— Из Лицензионного управления давно проверяли?

— С месяц. Сам начальник управления. Вот отметка.

Дежурный являл тип надежного милицейского служаки. Большинство гнезд в пирамиде пустовало. Три ствола, вписанные в лицензию охранников, были на месте.

— Давай ведомость…

Все сходилось.

— Много постов выставил?

— Это все личная охрана объекта.

— Очень важная персона?

— Кандидат в президенты…

Он назвал фамилию негромко. Чтобы остальные не слышали. Избирательная кампания еще только раскручивалась. Особых шансов у охраняемого пока не предвиделось.

Савельев грузно опустился на стул:

— Фонд «Дромит», содействиепроцветанию… Тебе говорит о чем-нибудь?

— Абсолютно нет.

— Нисан Арабов? Бухарский банкир…

— Первый раз слышу…

— Когда тебе позвонили?

— В 4.15. Вот отметка: «Крылатское. Сообщено в Восьмое, в Кунцевское райуправление и дежурному по городу…»

Убийство Арабова и его телохранителя и нападение на главу «Новых центурионов» произошли почти одновременно.

—Ладно. Давай адрес…

У подъезда в Крылатском толпились невыспавшиеся раздраженные люди. Взрывное устройство сработало на рассвете, с грохотом, поднявшим на ноги дом.

—Организованная преступность… Заказные убийства. Ни хрена никому не надо…

Раньше в экологически абсолютно чистой элитарной зоне столицы жилось безбедно и спокойно.

Мишенью общественного гнева наряду с милицией стал и потерпевший. Убедившись в том, что ни ему, ни его семье ничто не угрожает, глава «Новых центурионов» вызвал такси, тут же свалил. С женой, с малолетними детьми.

— Должно быть, к матери. В Подольск…

— Или за границу. Денег хватит: наворовали!

— Мафия.

Жильцы были единодушны: «Лишить прописки. Пусть уезжают! Тут старики, дети…»

Руоповцы разбились на группки — каждая занялась своим делом. Савельев связался с Кунцевским райуправлением, выезжавшим в Крылатское.

Скоро вырисовалась общая картина. Устройство было применено не из самых мощных: напугать или в последний раз строго предупредить. Приведено в действие оно было скорее всего по радио. По-видимому, из отъехавшей машины.

На втором этаже, где жил пострадавший, кроме дверной коробки, рвануло проводку, стекла в коридоре. Вторую — внутреннюю — дверь покорежило. К счастью, не сильно — хозяева смогли открыть замок изнутри.

— Сам-то откуда этот человек? Давно в Серебряном бору?

— Мент он! Новый русский!

Никто не смог, однако, припомнить ничего подозрительного или просто необычного, связанного с отбывшей семьей. Жили, как все продвинутые до определенного уровня бизнесмены. С соседями не общались. В ближайшем магазине не бывали. В очередях не терлись. Провизию покупали в центре, на неделю, привозили на машине.

—На черной длинной…

Имелся в виду злополучный «корвет».

На лестничной площадке, у покореженной двери, все это время находилось трое приехавших охранников «Новых центурионов», посланных дежурным. С ними тоже переговорили. Все трое работали в фирме несколько месяцев, вызваны были с квартир. Сообщить могли не много.

— Вам было известно, где живет шеф? Телефон?

— Домашний телефон знают только дежурные. Еще личный шофер…

Об Арабове и фонде «Дромит» никто из охранников ничего сообщить не мог.

Тело мертвого секьюрити еще находилось в подъезде. На этажах по-прежнему толпились любопытные. Бутурлин предложил начальнику муниципалов:

— Блокируй лифт…

— Ну ты, друг Бутурлин! Ты не представляешь, что за крик подымется! — Бывшую номенклатуру продолжали если не бояться, то по крайней мере избегать. — Видишь ту старуху? Она полвека заправляла чуть ли не всеми советскими профсоюзами…

— Тогда доломай лифт. — Бутурлин ловил на себе взгляды зевак. Они догадывались, о чем идет разговор. — Чтобы я больше не видел ни одной из этих мерзких рож! Нашли зрелище! А еще лучше — вызови пару кинологов с собаками…

Рэмбо мигнул, отходя:

—Остаешься?

—Тут работы на всю оставшуюся жизнь. Тебя ангажировали?

— По-видимому.

— Отлично.

С этой минуты в деле об убийстве Нисана Арабова они становились естественными партнерами.

Народ у дома все не расходился. Президент «Лайнса» еще постоял у угла — запах скошенной травы с газонов чувствовался тут особенно сильно. Он вошел в ближайший подъезд. Стандартный вестибюль. Высокий холл, разделенный на лестничный и лифтовый отсеки, почтовые ящики вдоль стен. Общая дверь в четыре квартиры нижнего этажа… Киллеры, по-видимому, использовали лестничный отсек. По прибытии лифта с Нисаном появились внезапно, открыли огонь. Следы их пребывания следовало искать на одной из лестничных площадок, чем в настоящее время, вероятнее всего, и занимались менты.

У машин Рэмбо вновь увидел Неерию, тот стремительно пробирался ему навстречу между лимузинами. За ним с трудом поспевал восточного вида пожилой человек в скромном костюме, в сандалиях. За обоими полукругом двигалась охрана. В последний момент Неерия словно что-то почупствовал. Обернулся:

— За Нисаном приехали…

Он подавил прорывавшийся в горло всхлип.

Во двор въезжал длинный закрытый «кадиллак», он должен был доставить тело убитого, для вскрытия в морг в Хользунов переулок и далее сразу в аэропорт Домодедово.

—Сейчас невестка спустится… — Неерия не назвал ее по имени: сегодня оно имело второй — жесткий — смысл. Вдову Нисана звали Умри. С ударением на последнем слоге. Рэмбо всегда поражала его выразительная краткость. Как жилось ей с этим именем?

Неерию отвлекли, он успел только представить своего спутника:

—Это друг Рахмона-бобо, он тебе все расскажет…

Речь шла об исчезнувшем родственнике, дяде Нисана и Неерии.

— Рахмон-бобо решил пойти в магазин. Это тут рядом. Нисан, наверное, говорил…

— Да, я знаю.

Старик предпочел коротко напомнить:

— Готовились обедать. Вечером ему улетать. Обычно он не задерживался. Я подождал минут сорок. Нет. Час — то же. Машина за ним приехала… Его нет! Так до сих пор…

— В магазине вы спрашивали?

— Они говорят, не помнят! Как не помнят?! Такой ни на кого не похожий человек, пожилой, странный…

Рэмбо знал обстоятельства. Один из его людей уже занимался проверкой служащих магазина.

—Что вы полагаете?

Старик достал бумажник. Со стороны казалось, что он хочет предложить деньги. В бумажнике лежал клочок бумаги, вырванный из школьной тетради.

—Вот! В ящик бросили…

В записке было выведено крупно: «Пятьдесят тысяч долларов США…»

Ниже подробно объяснялось: «В час ночи на поле центрального аэродрома за аэровокзалом слева, если идти с Ленинградки, у забора оставить в белой коробке из-под торта „Сказка“…»

«В белой… Ладно!»

Время еще было.

—Ковача будут вскрывать завтра… — Неерия наконец освободился. — Все делается. Гроб, место на кладбище, венки… Похороны в среду. Соберутся, я думаю, все, в ком еще есть порядочность… — Иногда он выражался по-восточному выспренно.

Рэмбо все замечал: дама-секьюрити на заднем сиденье «мерседеса» с женой Ковача, что-то быстро-быстро шепчет ей на ухо.

Неерия порывался идти, но что-то удерживало.

— Сколько всего… Тут еще неувязка с самолетом. Придется лететь до Самарканда, оттуда машинами… Закон требует, чтобы тело как можно скорее вернулось в землю…

— С билетами тяжело…

— Наш земляк из отряда космонавтов позвонил в Домодедово, в Самарканд. Там все делают. Много людей собирается лететь… Фирма арендует самолет… Я хотел бы и тебя видеть! Но… — Он развел руками.

Рэмбо повторил его жест. Все это было лишь преамбулой серьезного разговора.

—Что сегодня требуется от нас? — спросил Неерия.

Рэмбо начал с форменных бумаг — согласий сотрудников на их проверку. Оформляясь, служащие предоставляли фирме право контролировать их любым способом. Вплоть до детектора лжи.

— Мы передадим факсом.

— Надо объявить вознаграждение за информацию об убийцах.

— Обязательно…

К ним уже пробирались ближайшие соратники, клиенты.

Шелковый шуршащий костюм пришел в движение.

— Я не спокоен. Аркан звонил в ГУОП. Но менты совсем оборзели… Нисана могут задним числом объявить мафиози…

— В квартире Нисана все время должны находиться

надежные люди…

Неерия поискал глазами Воробьева — нового начальника собственной службы безопасности, полковника, только что перешедшего из аппарата Министерства внутренних дел. Тот подошел сам — старый служака, коренастый, с мясистым коротким носом. Неерия отдал соответствующее распоряжение.

— У меня тоже новость. Ковач не был сегодня вписан в график сопровождения! За Нисаном должен был ехать Шайба… Ковача поставили на маршрут в последний момент.

— Он не заезжал в офис?

— Нет. За ним домой послали водителя. Оттуда сразу погнали к Нисану. Ковач заранее не знал, что поедет.

— А что Шайба?

— Так и не нашли.

— Звонили домой?

— Я сам несколько раз набирал номер. Трубку не снимают. Я думаю, телефон отключали.

— Шайба еще обитает у родителей?

— Ну! Я послал машину. Отец сказал, что сын не приехал.

Служака оглянулся на Рэмбо. Тот внимательно слушал.

—Я дал команду искать. Морги, больницы. Несчастные случаи…

Неерия спросил еще:

— Аркан не вернулся?

— Советник все еще в офисе.

— Появится — срочно ко мне…

На наружном посту «Дромита» заметили подъехавшего к Фонду Красноглазого, но открыть не спешили. Аркан ждал за решетчатой запертой дверью. Дежурный секьюрити сделал пару коротких затяжек.

«Перебьется…»

Вольница Савона только делала вид, что их роль в фирме сводится к обеспечению безопасности. У нее было свое дело и свой шеф. То один, то другой охранник из окружения Савона на время внезапно исчезал. Возвращался тоже неожиданно. На стоянке появлялась новая лайба. «Вольво» или «БМВ». Машины гнали через Германию. Поездки регулировал Савон лично, он же налом — из рук в руки — отпускал суточные. Отчитывались тоже перед ним.

С руководством «Дромита» гориллы разговаривали дерзко. Обстановка напоминала судно с пиратским экипажем из детской книжки. Савон да еще старшие смен личным примером гасили открытый бунт, который мог вспыхнуть в любую секунду.

Так было и сейчас. Старший смены опередил охранника, отбросил накладку на двери, открыл замок.

— Ну как там, Аркадий Акбарович?

Красноглазый махнул рукой:

— Наповал! Оба…

— Несчастье… — Старший вспомнил. — Вы ведь наверняка ничего не ели… Я сейчас распоряжусь насчет чая!

— Можно чифирь…

По жизни Красноглазый был авантюрист, игрок, распутник. Вместе с Нисаном ему приходилось входить в запой, выходить. Баловался он и наркотой. Не знал середины. Меры, которую хорошо чувствовал и умел соблюдать Нисан.

«Наслаждение должно быть непрерывным…»

Он прошел в кабинет Арабова. Стальной огромный сейф был ему хорошо знаком, Нисан не раз просил что-то оттуда взять, кому-то передать, отвезти. Как правило, он не держал в нем никаких мало-мальски важных документов. Рыжий отпер сейф. Содержимое было на виду: несколько прозрачных папочек… Аркан просмотрел их одну за другой.

«Это — смерть…»

Он с силой грохнул дверцей.

Чека, выписанного на «Юнион Банк Суиссез» в Женеве, не было. Стол Нисана тоже был пуст.

Моторность, поселившаяся в нем с первой же минуты после гибели Нисана, давала о себе знать.

Он уже предчувствовал, что случится потом, когда бушующая в нем энергия потеряет возможность выхода. Представлял последствия, которые легкомысленно надеялся избежать или по крайней мере оттянуть…

В ящике стола, в самом низу, нашлась единственная сигарета и зажигалка. Он положил их туда, когда оба они с Нисаном в единочасье бросили курить. Сигарета была мятой, с худым фильтром. Красноглазый был и сам не в порядке — несвежий, обсыпанный перхотью. Дым воспламенившейся сухой бумаги горько защекотал горло, проник в легкие. Аркан ощутил слабое головокружение.

«Каждый раз — стоит закурить месяц или год спустя, под рукой — никогда ничего, кроме самого что ни на есть дерьма…»

Суперкондишн гнал в его сторону мощные струи. Красноглазый чувствовал себя словно в эпицентре холодных течений.

«Роза ветров…»

В дверь постучали.

—Прошу, Аркадий Акбарович… — Старшего смены сопровождал секьюрити, который нес поднос с пиалой, заварным чайником. Печенье.

Секьюрити наполнил пиалу, вышел.

Руководству «Дромита» заваривали чай, к которому оно привыкло — Самаркандской фабрики, терпкий «триста шестой».

Старший смены доложил:

— За Нисаном должен был ехать Шайба. Не Ковач!

Шайба — как и покойный теперь Ковач, мастер спорта — считался одним из опытных.

— Начальник службы безопасности знает? — Аркан поднял красные глаза.

— Я только что с ним разговаривал.

Старший смены достал «Мальборо», подумал, предложил советнику:

— Вроде бросали…

— А-а…

Они закурили.

—Думаешь, Шайба загулял?

Старший смены отрицательно покачал головой:

—Я доложил Савону. Кажется, он сам не знает…

Надо было возвращаться к Неерии. Красноглазый сделал последнюю затяжку. Поднялся. На него уже накатывало, но он надеялся по крайней мере еще пару суток продержаться.

«Похороны в Вабкенте, потом на Ваганьково…» Никто не мог Неерии заменить его.

Приглашения Союза кинематографистов на презентацию фильма были отпечатаны на дорогой мелованной бумаге. Фамилий Сметаны и Серого в них, естественно, не указали. Один из авторов новой ленты — известный писатель и сценарист — входил в число «бессмертных», в Комиссию по помилованию. Адвокат заканчивал вместе с ним юридический факультет МГУ — это все знали, и на этом строился расчет.

День был нехороший, отмеченный знаком Беды. Сметану и Серого с утра доставали бизнесмены, получавшие их крышу. Убийство Нисана Арабова вызвало панику.

Ведущие московские банки в знак протеста объявили о прекращении операций.

Твердили о мафии. Но это еще не была мафия. Она только еще оформлялась, переходя к легальному бизнесу.

Прежнее ворье — малообразованная, жесткая с ментами отрицаловка — хотело жить спокойно, было против переделов, разборок. В конце концов логически пришло к лояльности.

Сметане, Серому, еще многим это не подходило.

Воровской мир прекратил бы существовать, если бы сильный мирился в нем со слабым и незащищенным. Чем бы отличался тогда от мужицкого, фраерского?

Всю дорогу восставала в нем дерзкая и голодная молодежь, новые авторитеты, купившие, а не выстрадавшие по тюрьмам и лагерям свою воровскую масть, рыночники мученные и битые фраера, главари национальных группировок…

Новые русские требовали передела земли, а главное, модернизации преступного бизнеса.

И воровского дела.

Американские вышибалы публичных домов, бутлегеры, владельцы грузовиков, секьюрити, Меир Лански — сколько им пришлось вертеться, чтобы начать жить по-людски…

Первоначально суть реформы сводилась к одному: воровской кусокдолжен быть вложен в дело! Деньги не могут быть поделены, проиграны, прокучены, храниться в носках…

О б щ а к должен крутиться! Братва должна жить не на сам воровской капитал — а на процент с него. На доход!

Сметана и Серый стояли у колыбели реформы. Их поддержали умные головы. Кто мог теперь точно сказать, где кончается легальное предпринимательство и начинается мошенничество.

Сотни разлетевшихся, как карточные домики, фирм, выпустившие на сотни миллионов долларов бумаг, равноценных туалетной… Те же куклы, подброшенные не под ноги, не на тротуары… Одно из величайших достижений организованной преступности!

«МММ», «Чара», «Хопер»…

Впереди было виденное в чужих богатых иллюстрированных еженедельниках. В рекламе… Прозрачная жидкость кокосового ореха, соленые брызги над волнорезом. Офис с видом на море. Длинноногая с откляченным задом секретарша с блокнотиком, с тонкой кожей. Сучка с непрекращающейся течкой в образе Магдалины…

Подстриженные газоны с зелеными лужайками, с раскидистыми дубами, с благородными собаками меж столов, застеленных хрустящими белоснежными скатертями…

В конверте вместе с приглашениями лежала записка с напоминанием: «Сообщить про английский рейс…»

Друзья Сотника жаждали заполучить иерусалимского покровителя Арабовых в Москву.

Жара в Лондоне не спадала.

Варнава и Миха Туманов вернулись в отель быстро. Про встречу с английскими легавыми и московским ментом не говорили.

Жид принял душ. Черный, похожий на афганца — с матовым лицом, масляными глазами, с блатными татуировками на спине и груди, — сбросил на пол гостиничный халат, стал собираться. Левое запястье авторитет последние годы бинтовал. Подключичную звезду тоже прятал. О наколках, которые приходилось скрывать на Западе, можно было лишь догадываться.

Череп со свастикой пахана зоны? «Рожден вором»? «Начал воровать малолеткой»?..

Туманов достал из бара виски. Разлил. Поднял хрустальную британскую рюмку:

— Первый тост за Мессию!

За Посланца Господа…

— Второй — за московский «Спартак»!

Это было у Афганца постоянным.

Обе стопки пошли хорошо.

Жид чувствовал себя за границей прекрасно. Как дома!

Варнава вроде тоже отошел. Нездоровое, покрывавшееся испариной лицо прояснилось. Поручение, которое ему дали Сметана и Серый, было выполнено. С Жидом, консультантом братвы, осевшей за границей, они снова были не разлей вода. Словно в прежние годы, прогулялись с куклой— подошли к огромнейшему, не очень дорогому «Си-энд-Эй», нерушимой точке притяжения российских лохов.

Никто из нынешних авторитетов не мог бы себе такое позволить, потому что не было у них по жизни ни капли воровского — а только бандитское! Вымолотить, отначить, кинуть… А еще лучше — замочить и расседлать… Убить и взять…

Не важно, что из этого ничего не вышло. Мент, ушедший в секьюрити, носил старомодную куртку российского челнока…

—…Московские авторитеты за законы братвы целиком, но на них давят. Неславянские фирмы не хотят брать московскую крыш у !..

Миха осторожно кашлянул, показал на стену. Варнава повернулся к телевизору, усилил звук. Снаружи до самых окон поднимался чужой Лондон.

—Скотленд-Ярду не больно интересно! Сметана и Серый держат ситуацию под контролем. Арабова они не сдадут. В Иерусалиме и «Белая чайхана» могут быть спокойны… А пощипать их — это закон никому не запрещает. Вор украдет, фраер заработает…

Варнава не беспокоился о чужих ушах. Кроме того, был уже прилично поддатый.

— В Иерусалиме говорят о банке, с которым они контачат… — Миха был осторожнее. Имен не называл. Стены и за границей имели уши. — Народ там стремный. — Сбоку на столе лежали белоснежные салфетки. Туманов достал ручку. — Эти!..

— Ты им не опасен…

— Считаешь?

— В Москве тебе ничего не грозит…

— Известно, кто они по жизни?

— Бушлаты… Им, конечно, помогли открыться. Но сейчас я о Фонде… — Варнава тоже нацарапал на салфетке. — Им нужен советник по Востоку…

Варнава по одному ему ведомой ассоциации вспомнил о менте на Оксфорд-стрит:

— Почему он далнабой на «Дромит»?

— Спутал с кем-то!

— Пару таких путаниц — и, смотришь, голову потерял!

— Там было что-то…

Варнава уже дал отбой.

Допивали наспех. Времени не оставалось. Чемодан уже спустили из номера в холл. Миха достал зажигалку-пистолет. Поднес к пепельнице, щелкнул. Высокое пламя поглотило текст.

— Ну, на посошок!..

Улица напротив отеля была все еще заполнена людьми. Девки, мужики двигались колонной. Кривлялись. Один — опущенный — в шортах, в бюстгальтере, на крыше автобуса, над толпой, под ламбаду всухую крутил передком. Проходившие внизу хлопали. Орали. Варнава плюнул:

— На зоне ему бы в момент вдули!

— Делать нехера…

Против «Черчилля» колонной стояли такси.

— Чего они все время лыбятся?

— Прикус! У всех искусственные челюсти…

Миха выбрал английского старикана с седыми бачками над бритыми подбородками, объяснил, что требуется:

— Аэропорт Хитроу!

Старикан понял. Обрадовался:

— Ньюз рашен… Йес, мастерз!

Подсели. От водителя отделяла прозрачная перегородка.

— Такси тут высокие. Как в старых лентах…

— Ездят, не снимая цилиндров.

Ни у Варнавы, ни у Михи цилиндров с собой не было. Было чувство, что можно говорить свободнее. Жид спросил неожиданно:

— Как там брат Серого? Вышку ему не заменили?

— Нет вроде…

— Он знает, что я прилечу?

— Вряд ли… Он в основном братом и занимается…

Жид успокоился или сделал вид, что спокоен.

—Меня найдешь через Соньку… — Сестра Туманова работала кассиром на Курском.

Дорога впереди была забита. Двухэтажные британские автобусы, непривычно справа, заворачивали словно поперек улиц, валились на встречный транспорт. Аэропорт Хитроу показался впереди. До него было совсем близко. Водитель подрулил к тротуару. Заулыбался. Миха достал полсотни.

—Держи!

Старикан залопотал. У него не было сдачи. Надо было идти разменивать.

Таксист вывел его из себя. Жид, не глядя, выдернул еще купюру, бросил на сиденье:

—Козел! Ты еще будешь меня лечить, как мне свои деньги тратить!

Из Информационного центра «Лайнса».Свидетельствует пресса:

«В распоряжение „Вашингтон тайме“ попал секретныйдоклад ЦРУ, в котором, как утверждает газета, сообщается: большинство крупнейших российских коммерческих банков связано с организованной преступностью или жеучаствует в других незаконных операциях. В частности,десять крупных банков связаны с российскими преступными группировками, которые проводят «Яростную кампанию по проникновению в банковский сектор России».

Расставшись с Варнавой и Афганцем на Оксфорд-стрит, Игумнов мимо орущего и стреляющего магазина с ужастиками двинулся назад. Стоило принять превентивные меры. У отеля, на улице с мудреным названием — South Audley Street — Игумнов еще прежде приметил магазин, он торговал подслушивающей и подсматривающей техникой. Невидимый колокольчик в дверях тренькнул, предупреждая о посетителе. Навстречу поднялась пожилая английская Мата Хари, в аккуратном парике, в деловом костюме, с сигаретой в длинном костяном мундштуке. С ссохшегося личика смотрели юные, необыкновенно живые глаза.

—Мне нужен баггинг… «Клоп».

Иностранный акцент заставил даму насторожиться. Игумнов достал из бумажника визитки, которыми его предусмотрительно снабдил Рэмбо. Тут были визитные карточки членов Британской корпорации секьюрити, служб инвестигейторов «Пинкертон», которые преподавали Игумнову в школе полиции в Кенте. Рекомендации произвели нужное впечатление. Мата Хари успокоилась.

—Рашен?

Мата Хари выложила на прилавок не менее трех десятков образцов электронного «уха» разных конструкций, форм, размеров. Английское изделие «X» обеспечивало подслушивание на расстоянии около пятисот метров с помощью обычного радиовещательного УКВ-приемника. Игумнов выбрал крохотного пластикового «клопа». Приемник у Игумнова был с собой.

—Что это стоит?

В России цена была по меньшей мере втрое меньше, но выбора не оставалось. Как и времени. Варнава и Туманов с минуты на минуту могли возвратиться в отель. Собирался ли Варнава принять ответные шаги и какие именно — ответ мог дать «клоп». Варнава, кроме того, безусловно, был в курсе дел фонда «Дромит», на который работали теперь Рэмбо и Игумнов.

—Заверните…

В качестве презента он получил фирменную кассету в аккуратном пакете с надписью «Spy» — «Шпион».

—Успеха…

Ему повезло. В отеле, где жили прибывшие на семинар секьюрити, дежурили молодые русскоговорящие переводчицы. Одна из них оказалась на месте. Курносая, с отличительной розовой лентой приглашенной сотрудницы — она была знакомой по школе полиции из графства Кент.

«Студентка…». Он забыл название университета на ее визитке, которую он видел в Кенте. Город был где-то в Северной Англии.

— Могу чем-то помочь? — Она улыбнулась.

— Виктория…

— Просто Вика. Виктория — это королева!

Игумнов объяснил: его друг-секьюрити осталсяв магазине, приедет только к банкету.

—А нам срочно нужно передать сообщение. Текст у него в номере. Я боюсь, опоздаю, если придется ждать… Мой друг — мистер Виктор Варнавин…

Она снова улыбнулась:

— Никаких беспокойств. Сейчас вам помогут. О каком номере идет речь?

— 483-м.

Перед тем Игумнов уже интересовался в рецепции. За неделю заполонившие «Черчилль» крутые российские секьюрити успели обворожить персонал. Были они одинаково приятны и все на одно лицо. Кроме того, в равной степени путали английские числительные. Новую пластиковую карточку-ключ изготовили мгновенно. В присутствии Игумнова. Высокий смуглый юноша в униформе вызвался его проводить. Подождал за дверью. Игумнов пробыл в номере не больше минуты. Подошел к оконной портьере. Сунул в складку крохотного английского «клопа». Взглянул вниз. Варнавин и Афганец протискивались сквозь толпу напротив отеля. Он управился вовремя. Пошел к дверям. В коридоре объяснил, вспоминая забытые слова:

—Я подожду возвращать карточку в рецепцию. Вдруг мистер Варнавин не найдет свою…

С газона у дома Нисана все так же тянуло убранной накануне преющей травой; на крохотном альпинарии, под окнами, алела герань. Рэмбо прошел к углу здания. Пространство между корпусами легко просматривалось. Несколько мусорных контейнеров. Невысокие кусты у забора. Машины, парковавшиеся тут еще с ночи. Ниндзя и секьюрити Арабова все это видели, прежде чем телохранитель набрал из машины номер телефона Нисана.

В пересказе Ниндзи, переданном Неерией, разговор был коротким и дружеским.

— Мы тут, — сказал Нисану Ковач. — Все в порядке.

— Я думал, что еду с Шайбой…

— Я тоже считал!

— Ты один?

— С Ксанкой.

Арабов, крутой, в прошлом судимый, знавший цену мужской дружбе, ему покровительствовал.

— Может, по чашке кофе?

— Спасибо, Нисан. Ксанка пригрелась, спит. В другой раз!

— Тов! — Он всегда употреблял непонятное это словечко, когда соглашался. — Мне нужно еще пять минут.

— Я буду ждать в подъезде.

Больше они ничего не сказали друг другу. Секьюрити тихо, чтобы не разбудить, отстранил жену, аккуратно открыл дверцу. Последним словом, обращенным к Ниндзе, было:

—Ушел!

Ковач сказал о настоящем, используя форму прошедшего времени. Получалось динамичнее. Великий и могучий такое допускал…

Неерия не поставил Рэмбо в известность, было ли у секьюрити оружие, и Рэмбо на этом этапе не стал уточнять.

Труп Мансура, прежнего начальника службы безопасности «Дромита», убитого в то же утро в своем подъезде, осматривали сотрудники МУРа вместе с райуправлением — к этому времени там все уже завершилось. О нем не говорили. Убийства, относимые к так называемым бандитским разборкам, оставались как бы за чертой особо опасных. Начальство смотрело на их раскрытие сквозь пальцы. Мансур с его блатными наколками мусульман-воров — «Бей и режь отступников веры» и «Кроме Аллаха нет Бога» — вряд ли вызвал к себе симпатию.

Пейджер на поясе у Рэмбо дал знать, что его разыскивает дежурный «Лайнс-секьюрити-информ».

—Мы ведем предварительную проверку…

Речь шла об исчезнувшем телохранителе Арабова Шайбе, который должен был в это утро сопровождать банкира.

— Я говорил с его отцом. Сыночка не видели с вечера…

— Как ты представился?

— Сказал, что с работы. Да им все время звонят!

— Что-нибудь еще?

— Да. Я думаю, это интересно. Сейчас друг звонил…

Десятки его друзей, бывших коллег, учеников и просто собутыльников составляли сегодня основной костяк среднего милицейского звена столичной области. Сообщения их стоили министерских.

— В районе Катуар, в роще, черный цветок…Догоняешь?

К словам «труп», «мертвец» в блатном жаргоне содержалось не менее двух десятков синонимов.

— Сейчас прошла информация…

— Догнал!

С необходимыми предосторожностями дежурный сообщил о трупе мужчины, извлеченном из кострища. Рэмбо сразу заинтересовался. Случайный мокрушник не старался сделать опознание трупа невозможным. Любой из них, если он не маньяк, не расчленял и не сжигал труп. Напротив: так бывало всегда, если убийцу и жертву связывали известные окружающим отношения. В этих случаях, когда труп обнаруживали — соседи, коллеги, приятели могли сказать о мотивах убийства.

— Пока не опознан. Позвонить в отделение? Я там знаю ребят.

— Кто обнаружил, известно?

— Грибник. Сейчас его там трясут…

— Передай, я еду.

На обратном пути, в машине, Рэмбо, размышляя о найденных в костре ключах, понял причину, по которой они там оказались.

«Убивали прямо тут, в роще… Жертва упала в костер, ее уже не вытаскивали, не обыскивали…»

Подъезжая к Москве, перед Кольцевой Рэмбо окликнул по рации дежурного:

— Как дела?

— Вам здесь непрерывно звонят. Но ничего особенного… Еще доставили торт. Вы заказали. «Сказка». Коробка белая. Я сказал, чтобы поставили в холодильник.

— Отправь машину за родителями секьюрити, который разыскивается. Адрес у тебя есть.

Жара в Лондоне не спадала, но внутри отеля было вполне терпимо и даже прохладно.

В номере у Варнавы послышался треск, затем многократно усиленный скрип дверных петель. Потом звон хрусталя. И сразу голос Михи…

Игумнов слушал их разговор из холла на четвертом этаже.

Приемник был из современных японских. Слышимость была хорошая. Окающую речь Жида нельзя было спутать с другой.

«Московский криминальный мир понес еще одну потерю…» — писал репортер криминальных «Новостей», сообщая о якобы имевшей место выдаче Туманова американскому ФБР.

Но Туманов был скорее костромской авторитет, нежели московский.

«Точнее, пышугский или павинский…»

Знатоки российских местных говоров, вслушиваясь, наверняка обнаружили бы особенности выговора его деда, переехавшего из другой костромской глубинки — Межи. Там говор был и вовсе особенный. Остряки смеялись: «Национальность — межак!» Притом что дед и бабка Михи по матери были российскими евреями. Когда Жиду исполнилось тринадцать, дед брал внука по большим праздникам в Песах и Йом-ха-Кипур — в ближайший городок за сто с лишним километров. Там их уже ожидали с нетерпением восемь религиозных стариков, жаждавших вознести совместную молитву, считавшуюся у евреев предпочтительнее. Для этого требовалось не менее десяти иудеев. Дед учил смышленого внука чтению религиозных книг, не предполагая судьбу проворного остроглазого первенца своего непутевого сына, не выходившего из заключения.

Будущий московский мент Игумнов был из той же глубинки. С теми же корнями.

На сосне не растут яблоки.

Старик умер в год, когда Жид в одиночку за неделю обворовал в Костроме более полусотни квартир, прежде чем был схвачен с поличным.

На такое до него оказался способен только Вангровер — известный московский вор, кстати, его родственник, которому в старом Криминалистическом музее на Петровке, 38, был посвящен персональный стенд.

—Первый тост за Мессию! — провозгласил Афганец.

Дед Туманов, выпивая с мужиками, всегда поднимал первую стопку за Учителя Праведности. Иногда вместо «Мессия» дед произносил библейское: «За Мошиаха!» В номере на секунду притихли.

— Второй — за московский «Спартак»!

Телевизор, включенный в номере, не способствовал чистоте трансляции. Несмотря на помехи, кое-что удавалось все-таки разобрать. Речь в номере шла о неславянских группировках и опекаемых ими фирмах. Афганец собирался в Москву. Ехал без особой охоты. Опасался за свою жизнь. Его беспокоила и судьба «Дромита». Варнава объяснял: Сметана и Серый их не отдадут. Афганец мог спокойно отправляться в Россию, мог успокоить братву в Иерусалиме: «С Арабовым все в порядке. „Белая чайхана“ может быть спокойна… Слухи, которые идут, не имеют основы. Сегодня же, в Москве, ты в этом убедишься…»

Несколько минут Варнава и Миха еще шептались. Фразы были отрывочны и бессмысленны вне известного обоим контекста.

«Банк, с которым контачат Сметана и Серый…», «Народ там стремный…», «Ты им не опасен… В Москве тебе ничего не грозит…», «По жизни бушлаты…», «Фонд…».

От Игумнова не ускользнуло замечание Варнавы о нем:

— Почему он далнабой на «Дромит»?

— Спутал с кем-то!

— Пару таких путаниц — и, смотришь, голову потерял!

У Варнавы, по-видимому, были серьезные основания всячески избегать любой связи его имени с бухарским фондом.

— Там было что-то…

— Чек…

«Там что-то произошло. После чего Варнава вылетел в Англию, с понта, на симпозиум секьюрити…»

Английская речь по телевизору, наложенная на музыку, стала громче, несколько минут нельзя было разобрать ни слова…

Скоро снова раздался преувеличенно громкий визг дверных петель.

—Ну, на посошок…

Игумнов поднялся, выключил УКВ, вынул кассету. По коридору прошел к торцу здания, к огромным, во всю стену, чистым, без единого пятнышка, английским окнам. Улица напротив отеля была все еще заполнена людьми. В высокое, от пола до потолка, окно был виден по-британски нешумный уголок знаменитой Даун-стрит, улицы банков, известной еще со времен Диккенса. Толпа, наблюдавшая с тротуара за шествием по Пикадилли, казалось, еще больше увеличилась. Зеваки внизу развернули пакеты с горячими сосисками и булками. Заряжались надолго.

Игумнов ждал появления Туманова и Варнавы. Время потекло медленно…

Утро было полным событий, которые могли иметь непредвиденные последствия. Жид и Варнава положили на него глаз где-то вблизи магазина «Си-энд-Эй», где всегда можно было встретить российских туристов и челноков с большой наличностью. Чеками, как англичане, никто из них не пользовался. Наколоть их в Лондоне было так же легко, как в Москве. Бросая куклу Игумнову, Афганец четко знал, что ничем не рискует. Больше того — это был повод обратить на себя внимание земляка и приятеля… Варнавин видел Игумнова впервые. Ничего не заподозрил. С Варнавой предстояла разборка. И очень быстро.

«Может, уже сегодня вечером во время гала-банкета…»

Миха и Варнавин появились из отеля. Двинулись к стоявшим напротив такси. Игумнов видел, как Миха договаривался с водителем, как сели в машину. Такси отъехало.

Пустым прохладным лифтом Игумнов спустился на четвертый. Номер Варнавы открылся легко. У Игумнова теперь было больше времени. Он осмотрелся. На кресле лежал белый гостиничный халат. На столе — недопитая бутылка, две хрустальные рюмки. Салфетки. В пепельнице виднелась горсточка бумажного пепла.

«Писали на салфетках. Потом сожгли».

Игумнов удалил из портьеры «клопа»-ретранслятора, спустился к себе. Внизу его ожидала прикрепленная к двери записка на русском: «Мистер Игумноф! Позвоните в Москву, плиз…»

Рэмбо поставил машину у офиса, не заходя в дежурную часть, быстро поднялся к себе. Родители исчезнувшего секьюрити уже ждали его.

—Прошу.

Отец Шайбы — квадратный, с несколькими округлыми подбородками — держался спокойно. Женщина — гоже крупная, осанистая — напротив, еле сдерживалась, была полна тревожных предчувствий.

—Кто его знает… Может, опять куда-нибудь погнал? У них сейчас дороги долгие! Теперь — Тунис, Таиланд… Не то что когда в милиции…

— Он в милиции работал?

— В Шереметьеве. Два года. Младшим инспектором уголовного розыска…

Рэмбо широкой улыбкой поощрил отца. Молоденькая девочка-секретарь внесла на подносе чай, крекеры. Родители Шайбы смогли осмотреться. Белоснежные шторы, черная мебель. Строгий офисный стиль — два контрастных цвета; добротно, дорого. Рэмбо задержал секретаря:

—Покажи мне твои ключи… Я сейчас верну. — Он пояснил для родителей: — Программист оставил свои дома… У него там сложный замок, наподобие финского…

Ему даже не пришлось ни о чем просить Шайбу-старшего — мужчина отставил чашку. Ключи лежали в заднем кармане, он поднялся:

—Вот! Может, подойдут…

Три ключа соединяло знакомое уже металлическое кольцо. Рэмбо их сразу узнал. Эти были точными слепками с тех, что извлекли из кострища.

«Они…»

Рэмбо не вел следствия, ему не требовался протокол. Он вернул ключи.

—Не подойдут. Ладно, что-нибудь придумаем… Извините, я сейчас!

Рэмбо возвратился через несколько минут. Разговор продолжился:

—В какое время он ушел из дому?

Отец пожал плечами.

Компания, в которой работал сын, хорошо платила, имела право проверять любой его шаг. У Рэмбо была копия обязательства Шайбы, переданная по факсу службой безопасности «Дромита». Впрочем, родители знали об этом и раньше.

—Ушел он вечером, но еще не поздно… — Женщина снова заволновалась. Муж уточнил:

—Пьеса шла по телевизору… Ему позвонили. Где-то еще в самом начале…

—Кто, известно?

—Он назвал имя. Мы не прислушивались. «Сейчас, — ответил, — Выхожу!»

—«Погнал!» — он сказал…

—Пусть по-твоему… «Погнал!..»

Мать слышала: тяжелый, разлапистый — сто килограмм нетто при росте в сто семьдесят, — протопал на кухню. Щелкнула дверца холодильника — он там держал холодную колу. Зашел еще в комнату к себе. Скрипнул платяной шкаф. В кармане куртки коротко брякнули ключи. Потом стукнула входная дверь. В последнее время сын перестал объяснять, куда уходит, зачем, скоро ли возвратится.

—Значит куда-то собрался…

—Появится, думаю, не скоро…

—Иной раз смотришь, нет и нет… А через неделю появится! Материально независим. Коттедж себе строит в Ильинке!

Рэмбо осторожно выспрашивал. Что делал Шайба перед тем, как исчез. Днем, утром. Уезжая, он обычно не говорил, куда… Рэмбо не забывал, что этот их родительский час может быть последним и самым спокойным перед тем, что им предстоит. Он снова вызвал секретаря:

—Нам еще чаю, пожалуйста… И там торт. «Сказка».

—Вы не забыли?..

—Я знаю. — Для ночной операции на центральном аэродроме достаточно было только коробки. Рэмбо не собирался угощать рэкетира сладким.

Секретарь внесла торт. Чаепитие продолжили.

—Кто мог ему позвонить? Как вы думаете?

—Любой из друзей… — В родителе чувствовалась отцовская инертность, тяжелая скрытая статичность. — Могли коллеги! Такие же секьюрити…

— Знаете их?

— Звонят иной раз…

— Где он еще работал до «Дромита»?

— В основном в охранных фирмах…

Рэмбо спросил почти наугад:

— «Новые центурионы»?

— Работал!

— А почему ушел?

—Не знаю. Это он вам лучше объяснит. Отношения остались хорошие. Звонят, поздравляют по праздникам…

На вопросы отвечал отец.

— А до того?

— Сидел. — Отец замялся.

— Девица одна… — Жена пришла на помощь. — Заявила, вроде как наш пытался снасильничать… Тоже деваха такая, что прости Господи! Пробу негде ставить…

Отец снова вмешался:

— Он тогда из милиции уволился!

— Он и в милиции был?

— В воздушке… Московская воздушная.

— Где именно?

— В Шереметьеве…

Женщина шевельнулась. Ей показалось: характеристика сына получилась очернительской.

— А вот верите ли? За все время матери дурного слова не сказал! А чтобы на мать руку поднять, как другие… Уж какой пьяный приходил!

— Женат?

— Теперь разведен. Год, как разошлись.

— Дети есть?

Мать снова вступила в разговор:

— Нет, слава Богу!

— Сколько ему сейчас?

— Лет-то? Считай, все тридцать!

—Так кто же его позвал вчера?

Отец вздохнул:

— Мне послышалось, он «Паша» сказал. Или «Павел». На «П» — это точно.

— У него приятели есть — Павлы?

— Да мы уже думали! Был раньше один. Пашка Туркмения!

— Туркмения?

— Прозвище… В милиции вместе работали, обоих выгнали вкупе. Пашку еще и посадили… Потом — в «Новых центурионах» опять вместе. Пока не разбежались.

— Давно разбежались?

— С полгода…

— У вас есть его телефон?

— Должен быть…

Родитель подумал. Дал задний ход.

—Знаете, вы зайдите в «Зеро». Коммерческий киоск круглосуточный. Рядом с остановкой. Продавщицы их знают. Переспали со всеми. А мне… — Он смутился. — Не с руки… — Он оглянулся на жену.

Секретарь сообщила по внутреннему:

—Позвонил советник Арабова. Судебно-медицинская экспертиза трупа закончилась. Им выдали тело Нисана. Неерия и остальные сейчас на дороге в аэропорт Домодедово…

—Иван Венедиктович! Савон!

На светофоре перед Манежем рядом с «вольво» на перекрестке притормозил новенький «Фиат». Позвали оттуда.

—Не слышишь?

Авторитет, дававший столичное прикрытие фонду «Дромит», — нестарый, но изрядно потрепанный жизнью п а х а н,— оглянулся. Он сидел на заднем сиденье, наискосок от водителя. В «Фиате» мелькнул кто-то, стриженный под бандитский ежик, белоснежная сорочка, пуловер…

«Серый!»

Близко вслед за «Фиатом» шла вторая машина — «Джип-Чероки» с телохранителями. Сбоку еще — мощный «Харлей-Дэвидсон», зверь-мотоцикл, непременный участник кортежей армавирского авторитета.

Савон опустил стекло:

—Здоров!..

Летевшие на похороны в Бухару гнали колонной впереди.

— Привет… — Серый кивал на тротуар.

— Прижмись… — Савон дал знак водителю.

Времени до окончания регистрации на рейс оставалось не много, но отказать Серому было неблагоразумно и опасно. Толковали накоротке. Тут же, в сквере у старого здания Ломоносовского университета на Манеже. Высадившиеся из «Джипа» боевики живо развели прохожих, оттеснили с тротуара, образовали коридор безопасности. Авторитеты встретились дружески. Принадлежали оба одной масти: воровские звания заслужили по тюрьмам да колониям. Савон посочувствовал первым делом:

—Из Комиссии по помилованиям ничего нет?

—Пока нет…

Серый не склонен был принимать соболезнования. По натуре своей сразу взял быка за рога:

— В добрую дорогу собрался…

— Не говори.

— Не уберег, выходит, ты своего мэна!

— Значит, судьба ему. Я так рассуждаю.

—А как объяснишь «Чайхане»? В Бухаре у Чапана будет разговор с тобой.

С этим было ясно. Савон не отвел опасность, угрожавшую бухарскому банкиру. Не принял необходимые меры. Не снял проблему. Люди из «Белой чайханы» обязательно предъявят счет московской крыше.

—Потому и еду…

Мимо прошла молоденькая, пружинящая задом телка. Боевики намеренно пропустили ее рядом с Серым. Серый взглянул ей вслед.

— Из Бухары им не все ясно, что тут — в Москве. Мы со Сметаной про это думали. И про тебя тоже. Можешь высказать свои подозрения. Мы не в обиде. Можешь даже предложить помощь против нас…

— За кого ты меня держишь, б р а т а н ?

—Не обижайся! Мы хотим знать, какие у них планы. Будешь знать ты, будем знать и мы. Согласен?

Савон успокоился. В жизни не раз уже бывало: судьба неожиданно преподносила подарки. Отходил дуриком. Потому и разменял пятый десяток. Вот и сейчас тоже. Последнее время, правда, все больше хотелось жить спокойно. Без опаски. Да и деньги были… Сожительница воспитывала внучку. Маленькую ласковую козочку. Девочка называла Савона крестным.

«Взять обеих! Купить дом на Кипре или в Голландии..: — Савон машинально перешел на забытый с детства белорусский. — И тикать отсель к ябеной матери… Да нет! За вход — рубль, выход — за два! Так не уйдешь!»

— у, давай, Савон! Успеха!

Серому что-то стукнуло в голову: отстранил боевика, вскочил в седло мотоцикла.

—Поспевай… — Включил зажигание. Охранник сиганул сзади. Мощный «Харлей-Дэвидсон» развернулся, наполнив мощным грохотом двор, рванул мимо метнувшей в сторону напуганной телки назад, к Манежу. Охранники, торопя друг друга, на ходу попрыгали в «Джип» и «Фиат».

Савон глянул вслед. «Это тебе из Москвы не все ясно, что творится в том регионе…»

Наряду с ворами из «Белой чайханы» появилась и выросла там, рядом, и вторая мощная группировка. Новые авторитеты. Спортсмены. Боевики. Моджахеды. С «Белой чайханой» было у них временное перемирие. У Савона с ними тоже нашлись завязки.

В этом был первый из двух остававшихся его козырей.

Второй — валютные дела. Нисан все чаще отмывал черный нал бухарских воров через посредников в швейцарском банке в Женеве. Операции были стремные. Сумма каждый раз все больше увеличивалась. В Москве могли запросто уложить за тысячу долларов.

«А тут три миллиона!»

Савон задержался в фирме из-за нового начальника службы безопасности, полковника, перешедшего из аппарата Министерства внутренних дел. Служака не мог взять в толк, чего добивается от него пахан.

—Поговори со своими, — терпеливо внушал ему Савон, — пусть закроют уголовное дело по убийству Нисана. Следствие только осложнит отношения «Дромита» с группировками… Мы сами разберемся.

Начальник службы безопасности покрутил мясистым коротким пальцем у виска:

— Да разве такое возможно? Закрыть убийство?!

— Напишут: в Нисана стрелял Ковач!

— Телохранитель?

— Из-за своей девочки… Потом уложил себя. Девчонка подтвердит.

— Кто поверит?..

— Сегодня — да! А завтра?

Савон смотрел в корень: преступников все равно не найти! А раскрывать преступление конторе надо. Вон скольких только по одной Москве ухлопали! Тут они и схватят поживу. Бывший начальник главка задумался:

— А оружие? Из чего Ковач стрелял?

— Это моя проблема. И девчонка тоже. Главное, реши в принципе…

Треск мотоцикла растаял среди уличных шумов. Савон привычно огляделся. Направился к машине. Предложение Серого было кстати. Савон еще раньше решил, что сдаст «Белой чайхане» обоих московских авторитетов…

Киоск «Зеро» у дома Шайбы предлагал спиртные напитки с наклейками сомнительных фирм. Знатоки сюда не обращались. Рэмбо, вышедшего из «мерседеса», немедленно заметили. Кареглазая блондинка в узком сарафане полулежала грудью на прилавке.

—Добрый день… — Она сделала слабую попытку прикрыть бюст. — Такая жара сегодня. Извините…

Она была из проституток невысокого пошиба. Рэмбо успел оценить ее прелести:

—Напротив. Очень приятно. Здравствуйте…

Быстро нашли общих знакомых. Туркмению и попавшего в беду Шайбу она хорошо знала, телефона Туркмении у нее не оказалось.

— Он, по-моему, никому не давал. Надо Шайбу трясти.

— Шайба был давно?

— Обычно каждый день вижу. Сегодня не был. Что хоть он натворил?

Рэмбо приняли за мента. Он не был против. Махнул рукой:

—И не спрашивай! С кем можно поговорить из его корешей?

—У Шайбы пол-Москвы приятели!

— А из общих с ним знакомых…

— Шмитарь…

— А зовут?

— Витька. Это мы его так называем. Шмитарь и Шмитарь… Живет один, мать и сестра умерли.

— Тоже охранник?

— В магазине работает. Вроде бомжа.

Продавщица вспомнила:

— Вот, кстати. Шайба хотел изнасиловать его девушку… Прямо у него в квартире!

— Давно?

— Когда Шайба пытался ее изнасиловать? — Она предпочла снова все назвать своим именем. — Недели три назад…

—Откуда известно?

Продавщица улыбнулась, поправила вырез на груди:

— Считай, сорока на хвосте принесла…

— А что Шмитарь?

— Что он мог сделать… Шайба — такой битюг! Ты видел его? Пудов на восемь…

— Где он живет, Шмитарь?

— Тут близко. Только один не ходи! Там притон! Утром ты их всех накроешь. Только, чур, меня не выдавать!

Квартира Шмитаря нашлась быстро. Еще на площадке шугануло бьющей в глаза беззастенчивой нищетой: не менявшийся сотню лет половичок, некрашеная фанерка взамен выбитой филенки. Президент «Лайнса» оставил секьюрити на лестнице. Шагнул в квартиру. Входная дверь была незаперта. Худой, с всклокоченными жидкими волосами брюнет — хозяин — шел из кухни, не успел ничего сказать. Рэмбо — легкий на ногу, высоченный, под потолок — шагнул за ним в комнату.

—Привет…

На продавленном диване — единственной мягкой мебели — в комнате сидело несколько человек, мужчины и женщины; пустые пивные банки валялись от самой двери. Квартира была крохотная, однокомнатная.

«Голь перекатная…»

При появлении Рэмбо находившиеся в комнате умолкли.

— Шайбы нет еще? — Это было единственным, что могло объяснить его появление.

— Да нет.

— Я подожду.

— Когда ты с ним договаривался? — Одна из сидевших на диване девиц взволновалась.

— Утром. Он мне звонил домой.

Это была явная провокация, но никто не возразил. Тут его явно приняли не за частного детектива и не за мента. «За бандита!..»

Двое мужиков стали сразу прощаться. Вроде соседи, попали случайно. Две девицы как бы тоже зашли на огонек. Одна выглядела совсем школьницей — со сборником сонетов в руке.

Рэмбо никого не задерживал.

Характер притона был ясен. Утренние похмельные пробуждения, оставшиеся на ночь случайные пары. Забота об опохмелке. Первый десант в коммерческий ларек «Зеро». Поиск денег по телефону. Сложные переговоры, обмены, сдача посуды. Второй десант за спиртным. Прибытие новых гостей. Девочки.Пиво…

Рэмбо показал Шмитарю в сторону кухни: «Выйди…»

Разговор состоялся за громоздким столом-комодом, занимавшим две трети помещения, еще треть отбирал старый, с проржавевшей дверью холодильник.

— Ты один тут?

— С Надей.

— Той, что с сонетами?

— С сонетами — Люська Десятка.

— Десять долларов?

— Да. А раньше десять рублей…

— А вторая?

— Люська Большая. У нее постоянный кадр.

— А Надя?

—Надя у окна. «Та, что встревожилась по поводу Шайбы…»

— Где пашешь?

— В магазине, рабочим…

— А эти…

— Двоих вообще вижу впервые. Но ведь не выгонишь! Правда? — Шмитарь намекал на свои этические принципы.

Рэмбо отмахнулся. Это было не его. Страдальцы, проститутка с сонетами Шекспира… На всех не хватало!

— Шайбу давно видел?

— С месяц…

— С того раза?

— Да. — Он не спросил, с какого.

— Не приходил после?

— Один раз. Пьяный.

— Когда это было?

— В пятницу…

«Позавчера…»

— Рвался! Но я не впустил…

— Ты говорил с ним?

— Когда он снова пришел? Через дверь. Он был пьян в лоскут. Я видел в дверной глазок…

— Может, хотел извиниться?

— На другой день Шайба ничего не помнит. А Надька из-за него хотела из окна выброситься…

— Ты в курсе? Шайбу убили…

Это была тайна его собственного расследования, и сам он решал, с кем мог ею делиться. Шмитаря словно шарахнуло его же так называемым венским, с гнутой спинкой стулом со свалки, который был под ним. Он сразу отпал:

— Точно?!

— Как то, что мы здесь с тобой.

— Есть справедливость на свете! — Шмитарь даже не попытался скрыть радость.

— Считаешь?

— Это те, которые его уделали в пятницу! Перед тем, как он сюда рвался!

— Ты в курсе?

— Я видел в глазок: у Шайбы вся морда была всмятку!

На Бутурлина сверху уже нажимали. ГУОПу — Главному управлению по борьбе с организованной преступностью — требовался отчет для срочного доклада заместителю министра. Толян — генерал, непосредственное начальство Бутурлина — ссал паром, мешал, путался под ногами. На вечерний ковер к главе ГУОПа его вызвали без замов. Одного. Остановить высокое руководство мог теперь только арест убийц Нисана или другое, еще более дерзкое убийство. Депутата или журналиста. В крайнем случае банкира. Убийство начальника службы безопасности «Дромита» Мансура и исчезновение Шайбы не брались в расчет. Сообщения о них даже не попали на страницы вечерней газеты.

Несколько оперативников сидели у Бутурлина. У каждого был свой вариант того, кто стоит за убийством Арабова. Бутурлин слушал, не перебивая, в обычной своей манере — с ленцой и вроде безразлично. Задержанных утром охранников «Нового центуриона» просеяли одного за другим с нулевым результатом.

«Ничего, что заслуживало бы оперативный интерес…»

Их все еще содержали под замком.

Разговоры оперативников оставались разговорами.

Звонок Рэмбо был кстати:

—Я еду к тебе.

Из сводки ГУВД г. Москвы за 8 июля.

«Москва (ИМА-пресс). За минувшие сутки в столице зарегистрировано 326 преступлений (246 раскрыто). Из них 4случая нанесения тяжких телесных повреждений (3), 1 изнасилование (1), 8 разбоев (1), 9 грабежей (9), 26 квартирных краж (5), 47 угонов машин (22), 2 вымогательства (2),К) фактов изъятия наркотиков. Произошло 21 дорожно-тpaнcпopтнoeпроисшествие (23 человека пострадали), 2 самоубийства…

Убийств — 2 (0)…»

—Сюда, пожалуйста…

Монументальное здание бывшего Октябрьского райкома КПСС на Шаболовке, отданное Региональному управлению по борьбе с организованной преступностью, укреплялось на случай грядущих нападений боевиков — моджахедов или организации «Хэзболлах». Против входа внизу возводили дополнительную кирпичную стену. Тут же в полном боевом снаряжении — в бронежилете — дежурил мент-автоматчик.

Рэмбо не успел им полюбоваться: в вестибюле его уже ждали. Представителей частных детективных агентств, тут не жаловали. Молча поднялись наверх в кабинет Бутурлина.

Рэмбо проинформировал официально:

—Шайбу, телохранителя Арабова, убили… Этой ночью. Труп пытались сжечь. В районе Котуара…

Частным детективам запрещалось скрывать ставшие им известными факты готовящихся или совершенных преступлений. Закон на этот счет распорядился однозначно.

—Не знал, Бутурлин?

Хозяин кабинета дипломатично умолчал. Он отметил ориентировку Московской области, но не предпринял никаких шагов. Областники обязаны были провести все положенное им по территориальности. И вот накладка…

Рэмбо объяснил:

— Я видел ключи, которые были в костре, и ключи отца Шайбы. Один к одному. Он их сам выточил…

— Что сказал отец?

— Сыну позвонили вечером… — Рэмбо рассказал о звонке, предшествовавшем уходу секьюрити из дому. — Родители слышали какое-то имя, начинавшееся на «П». Похоже, Павел.

— Не шибко.

—Есть еще зацепка…

Речь пошла о Шмитаре. Бутурлин оживился:

—Дай адрес! — Он набрал номер заместителя. — Пиши: Шмитарь… Улица… Дом… Посылай за ним. Шмитаря с ходу сюда! Со всеми, кто с ним там…

Он положил трубку.

— У Шайбы есть друзья — Павлы? — Бутурлин почти дословно повторил вопросы, которые Рэмбо задал родителям Шайбы.

— Отец назвал одного. Павел Туркмения… Координаты отец не дал…

Поговорить наедине удалось недолго. Толян — генерал, непосредственный начальник Бутурлина — был в штатском. Доброхоты уже донесли ему о визите главы частной детективной фирмы.

—Сколько лет…

Они вместе заканчивали Академию МВД.

—С курса видишь кого-нибудь? — Толян работал под рубаху-парня. — Я одного Кошкарева — доцента. Еще Гунбину. Методистку…

Рэмбо качнул головой:

—Этих — только в страшных снах!

Ритуал встречи был завершен. Бутурлин коротко передал сообщение Рэмбо. Толян кивал. В конце уточнил:

— Адреса Павла Туркмении у тебя точно нет?

— Нет.

— Приходится верить. Хотя…

— Ты сомневаешься?

—У частного детектива всегда есть чем заплатить за информацию. Это не из казны тянуть. Да еще из нашей, разворованной демократами… Ты ведь получаешь больше моего. Верно?

Их это всегда возмущало… Только они — бывшие цековцы — имели право на самую большую зарплату, «кремлевку», госдачи, книжные экспедиции…

Рэмбо пожал плечами:

— Во всем мире так. Частный детектив в Нью-Йорке Бо Дитл получает сто пятьдесят тысяч в год, а Билл Кларк, полицейский следователь в звании «детектив первой категории», только семьдесят четыре!

— А ты?

— Сначала я скажу, что получил в конторе. Слушаешь? Язву двенадцатиперстной. Гастрит. Два ножевых ранения. Одно огнестрельное.

Толян пожалел, что начал разговор.

—Я так.

Он поднялся:

— Вы тут еще потолкуйте, мужики. Я пойду.

— Вроде все обговорили…

— Ну, смотрите… — Генерал вышел.

Рэмбо погасил сигарету. Поднялся:

— Насчет «корвета» ничего нового?

— Нашли выброшенный магазин. По пути следования… На проспекте Маршала Жукова…

— «Господин Калашников»?

—От «реавена». Шестизарядного полуавтомата…

Бутурлин тоже встал. Они понимали друг друга с полуслова.

Самым удивительным и даже невероятным было то, что и они были тоже однокашниками. Учились вместе в Московском авиатехнологическом в одной группе, прежде чем судьба привела их в контору.

— Областники знают, кто у них погиб в костре? — спросил еще Бутурлин.

— Нет, вы успеете развернуться.

— Ладно. Успехов!

— Дерзай!

Сопредседатель Совета директоров «Дромита», его секьюрити и начальник службы безопасности были расстреляны в подъездах двух зданий, на выходе, в манере, успевшей стать почти классической. Еще одного телохранителя Арабова, который утром должен был сопровождать босса, убрали ночью.

«Четыре трупа. Нисан Арабов. Ковач. Мансур. И Шайба…»

Бутурлин соображал. Преступникам было безразлично, где разобраться с первыми тремя, поэтому их убрали заказные убийцы. С Шайбой поступили иначе: заманили в ловушку. Предпочли замочить в роще, рядом с костром, в обстановке, напоминавшей дружескую. Сделано это было для того, чтобы уничтожить труп или хотя бы сделать останки непригодными для опознания. Именно в его деле присутствовало большое количество «почему» и «зачем», и это было добрым предзнаменованием.

«Шайба знал своих убийц и им доверял… Труп уничтожить не удалось. Раскрытие всех убийств начнется отсюда…»

Из рощи с ее сморчками и строчками следствие должно было вернуться туда же, в бухарский Фонд содействия процветанию человечества. Громкое название звучало теперь как злая ирония. Отсюда росли ноги. С этого следовало начинать. Бутурлин проинструктировал отбывавших на обыск квартиры Шайбы:

—Нас интересуют записные книжки, адреса. Данные на приятелей. Письма… Особое внимание Павлам! И вообще всем, чье имя на «П»!

То, что имя начиналось с «П», было удачей. Все другие имена, кроме Петра и Павла, практически не употреблялись: Панкратий, Павлин, Панфер, Потап… Имя Петр давали при рождении крайне редко…

С появлением закона о частно-детективной и охранной деятельности в Москве, как грибы после дождя, мгновенно выросли сотни сыскных и охранных фирм, бюро, агентств на все вкусы, с разной начинкой, с самыми экзотическими названиями. В газетах замелькали интервью с анонимными частными сыщиками, бравшимися за заведомо невыполнимые заказы — розыск угнанных машин и раскрытие квартирных краж, которые, как известно, требовали агентурной деятельности, едва ли посильной некрупным милицейским главкам. Куда они делись потом, все эти «Парабеллумы», «Аяксы», «Докторы Ватсоны», не брезговавшие никакой чернухой…

Рэмбо начинал с охраны.

Первый заказчик, согласившийся воспользоваться секьюрити будущей охранно-сыскной ассоциации «Лайнс», рискнул, сделав предоплату в начале месяца. У Рэмбо еще не было ни сотрудников, ни обмундирования. Он сам писал объявления, расклеивал на столбах. На сэкономленные за время работы на заводе деньги обзаводился газовым оружием.

Охранникам он обязывался выплачивать заработную плату в конце месяца, после получения предоплаты. Любая неаккуратность заказчика могла в одночасье разрушить хрупкую экономическую систему. Первыми охранниками агентства стали бывшие его друзья-менты и ушедшие вслед за ним работники механосборочного цеха. Расчет строился на добросовестности ассоциации. В ночное время он до шести раз за ночь проверял несение службы своими людьми. Следующий заказчик не заставил себя ждать.

Одновременно Рэмбо подбирал детективов-профессионалов.

«Лайнс» в соответствии с его дерзкими планами и упорством должен был стать подобием учрежденного Видоком Сыскного бюро в интересах промышленности и торговли или американского Национального сыскного агентства, чей герб — изображение недремлющего ока с девизом «Мы никогда не спим» — стал известен всему миру, как и имя его основателя — сына полицейского сержанта, знаменитого Аллана Ната Пинкертона…

Рэмбо был единственным в агентстве, кто в течение первых двух лет не получал зарплаты, вкладывая каждую копейку в камуфляжи, рации, снаряжение… Но главное — в компьютерно-информационное обеспечение, исподволь завоевывая информационный рынок.

Вокруг «Лайнса» сформировывалась постепенно группа фирм, признавших его лидером.

В девяносто третьем он выступил инициатором первого общемосковского совещания частных агентств, которое было проведено в конференц-зале Академии внутренних дел России под почетным председательством ее начальника — генерала Алексеева. На совещание прибыло более двухсот представителей охранного бизнеса — вчерашних ментов, сотрудников КГБ, внешней разведки и просто бандитов, не знавших, кому обязаны приглашением.

В арендованных ими по первости квартирах, подвалах, нежилых помещениях ютились классные профессионалы спецслужб, асы разведки и контршпионажа, а заодно уголовно-спортивная элита, предоставлявшая крышу от других рэкетиров, а также скорый нелицеприятный суд — разборку и выколачивание долгов.

Была пора быстрого обогащения — расцвета коммерческих ларьков, пунктов обмена валюты, челночных вояжей, отмывания грязных денег, телохранительства, заказных убийств, заложничества.

Частная охрана мужала.

Скоро уже стало невозможным представить себе столичный банк, офис, обменный пункт валюты, ресторан, супермаркет, гостиницу без абсолютно трезвых, официально-вежливых, накачанных, вооруженных дубинками или огнестрельным оружием парней в форменных костюмах, с нашивками секьюрити на рукавах. Бывших сотрудников спецслужб, «афганцев», «чеченов», спецназовцев…

В середине девяностых король столичной прессы — газета «МК» поведала читателям о появлении на рынке охраны, кроме правоохранительной и бандитской, новой силы — организации частных секьюрити.

Автор статьи строил прогноз на деятельности «Лайнса» и его амбициозного президента — и не ошибся.

Кроме сопровождения, вооруженной охраны, обеспечения конфиденциальности переговоров, «Лайнс» стал предоставлять заказчикам углубленную проверку их потенциальных российских и иностранных партнеров.

Находились клиенты, которые хотели постоянно быть в курсе дел одновременно нескольких десятков банков, в которые были вложены их деньги.

Информационный центр «Лайнс-секьюрити-информ» ежедневно отслеживал положение нескольких сотен банком и по телефонным звонкам постоянных абонентов в Течениечаса давал сведения на фирмы, обратившиеся к ним за получением кредитов.

Один из его вице-президентов в прошлом был работником налоговой полиции… Другой за тысячи километров готовил для Москвы анализы стратегических интересов некой державы, систематически знакомясь в посольстве с материалами ее открытой прессы.

В «Лайнсе» стажировались пять офицеров американских частных охранных структур.

Погибший от руки киллера известный Влад Листьев пригласил Рэмбо на подиум в свою знаменитую передачу, которую смотрела вся Россия.

Именно ему, Рэмбо, дипломированному авиационному инженеру-технологу, бывшему старшему оперу МУРа, профессорскому сынку, достались геральдические «львы» и генеральная лицензия номер ОДИН Главного управления внутренних дел Москвы, членство в обоих наиболее престижных международных объединениях детективов, известных своим жестким и тщательным отбором кандидатов — Американской ассоциации промышленной безопасности и Всемирной ассоциации детективов — ASIS и WAD…

В старом офисе хранились его первые файлы, которые, казалось тогда, скорее всего никогда не понадобятся. Рэмбо организовал их по свежим следам оперативных данных Петровки.

Теперь, после возможного контакта Игумнова с Тумановым в Лондоне, они могли понадобиться. Речь в файлах шла о международной мафии…

Все в том же богатейшем лондонском «Си-энд-Эй» на глаза Игумнову попались коллеги по семинару — российские частные секьюрити. Они выбирали женскую обувь. На заполненной магазинами Оксфорд-стрит по-прежнему было много людей. Вдоль решеток парка стояли выставленные на продажу картины. Игумнов приобрел пару копеечных сувениров и снова вышел на улицу.

«Глава „Дромита“ убит сегодня вместе с телохранителем и начальником службы безопасности… „Лайнс“ получил объемный заказ на розыск и охрану… — Дежурный в Москве зачитал заготовленный текст, стилизованный под обычную газетную корреспонденцию. — Желательна информация из канала „авторитетских“ связей…»

Рэмбо предлагал ему тайно встретиться с земляком.

В «Лайнсе» еще не знали, что Туманов уже отбыл из Лондона, и, если верить Варнаве, именно в Москву.

Что же касалось самого Игумнова, то тут его ждали одни сложности. В номере у себя он еще раз прослушал запись разговора Варнавы с Жидом. Собеседники касались, несомненно, очень деликатных тем…

Он ничего не знал о поисках чека на швейцарский банк, которые ведутся в Москве…

«Варнава имеет отношение к „Дромиту“… Я попал в точку!»

Бандиты в последнее время, как пчелы на мед, слетались на всевозможные фонды, находившиеся в привилегированном положении по сравнению с банками. Получение прибыли, коммерческая деятельность никогда не были целью фонда и даже как бы запрещались. Подопечные его ни в коем разе не могли показать зубы своемуправлению. Только: «Спасибо за то, что вы для нас делаете!»

Вдоль решеток Гайд-парка маячили художники с картинами. У автоматов висели номера телефонов нескромных английских див. Киоск с пулевыми пробоинами в витрине выглядел все так же одиноко и зловеще, как и утром.

Бандитским фондам требовалась валюта.

Тут и была загвоздка…

Черный нал, деньги, не имеющие породистой родословной, не могли работать. Требовались только чистые, стиранные.

Деньги, которые были положены в банк как твои и взяты как твои…

Их нельзя путать с деньгами, взятыми тоже из банка, но на целевые программы!

Некоторые фонды были созданы только для этого!

«Деньги стирают только раз…» — простое, как заповедь «Не убий!».

Один из обычных путей отмывания денег был одновременно и самым долгим — получить ссуды под техническое обоснование какой-то программы, обналичить, увезти налом на Кипр или в Израиль, где источники денег не проверяют, положить в банк, скажем, тут, в Англии, — перевести отсюда назад в Россию.

Длинный хлопотный путь законопослушного новичка…

Варнава уверил Туманова в том, что Сметана и Серый лояльны по отношению к Арабову…

«В то время, когда главы „Дромита“ уже не было в живых…»

Цель была ясна: «Жида заманили в Москву, чтобы убрать…»

Роль Варнавы в подготовке убийства была очевидной, и он, без сомнения, был теперь обречен.

«Крутые московские и иерусалимские к е н т ы Жида не оставят это безнаказанным. Варнава не подозревает, что его участие уже не тайна. По крайней мере для «Лайнса»…»

Игумнов свернул на Пикадилли недалеко от того места, где до него пытались перейти улицу Варнавин и Миха. Проводимая раз в году в Лондоне шумная манифестация представителей сексменьшинств на Пикадилли продолжалась. Транспаранты, оркестры… Невозмутимые лондонские полицейские — в черных каскетках — обозначили лентой черту, за которую никому не следовало переходить, и благодушно наблюдали со стороны. Шествие лесбиянок и гомосексуалистов, съехавшихся со всей Англии, было нескончаемым. Пресса сообщала, что их собралось в Лондоне не менее восьмидесяти тысяч. Вполне добропорядочные люди в колоннах улыбались, дурачились. Многие шли с детьми. Стройный юноша на крыше стоящего автобуса танцевал ламбаду. Двухметровая красотка в купальнике посылала воздушные поцелуи…

До торжественного заключительного гала-банкета еще оставалось время. Игумнов поднялся в отель. Набрал номер в Москве.

Для торжественного гала-банкета российских охранников был выбран легендарный лондонский Музей восковых фигур мадам Тюссо.

Столы разместили непосредственно в центральном зале, среди застывших восковых знаменитостей. Места гостей были расписаны. За каждым столом вместе с российскими секьюрити сидело несколько англичан: представители сыскных агентств и фирм-производителей спецтехники, организаторы семинара, переводчики. Соседом Игумнова был Нэд — бывший полицейский, поджарый, веснушчатый, с высовывающимся из кармана ярким, под цвет галстука платком, между ними с первого же дня установились дружеские отношения коллег. По другую сторону сидела уже знакомая Виктория, ей предстояло переводить. В соседнем ряду, впереди, Игумнову был виден Варнава. Место его было по соседству с изваяниями глав союзных армий времен Второй мировой. Военачальники легко узнавались по форменным головным уборам: берет, фуражка, пилотка… Фельдмаршал Монтгомери. Генерал Эйзенхауэр. Командующий авиацией генерал Теддер… Их фотографии были вывешены в холле «Черчиля». Возможно, все трое в разное время в нем останавливались, на полвека раньше, чем Игумнов и Варнава…

Игумнов появился на банкете в Музее мадам Тюссо одним из последних.

Приглашенная публика обреталась вперемежку с восковыми копиями знаменитостей. Центральный выставочный зал был еще закрыт. Шварценеггер, Сталлоне…

—Привет, Игумнов…

От стоявших недвижно фигур одна качнулась навстречу, отделившись от манекенов. Пепельное, с закупоренными порами, нездоровое лицо. Непроходящая испарина на лбу. Варнава — в деловом блейзере, в дорогом, со смешными свиными рожицами галстуке — сделал шаг вперед.

—Ты вроде хотел с меня получить, мент?

Игумнов не нуждался в объяснении, тем более теперь, когда глава «Дромита» погиб, а Варнава опасается связывать себя с Фондом.

—У меня с тобой нет больше дел, Варнава! Я знаю, кто был с тобой… Костромской вор. Жид, и он же Афганец…

Варнава угрожающе выгнул растопыренные пальцы, опасную клешню карманника.

—Предупреждаю, не попадайся мне на глаза, мент! Увидишь случайно — переходи дорогу! Снова узнаю о тебе — найду и удушу. Этими руками…

Игумнов все это уже проходил в ментовке.

—Я подумаю о твоем предупреждении, Варнава. Обещаю. Сегодня же. В клозете!

Как и Рэмбо, он оставил уголовный розыск в одночасье, как и большинство профессионалов, попадавших между жерновами системы, заставлявшей укрывать преступления от учета, вместо того чтобы их раскрывать. Это обеспечивало никому не нужный высокий показатель раскрываемости преступлений, который к тому же все равно не публиковали ввиду его совершенно очевидной нереальности. Перед тем Игумнов потерял почти разом, е перерывом в полгода, и жену, и мать, единственных близких ему людей. Знавшие его думали, что он сопьется. Его обратное превращение было чисто случайным. Стоявший впереди в троллейбусе мужик развернул газету, и Игумнов прочитал поверх плеча: «Еще вчера ты носил форму и чувствовал мощную поддержку коллег. Сегодня ты снял погоны. Ты растерялся и пока не знаешь, где найти применение своему опыту и силам… Такой была и наша судьба. Мы ждем тебя. Присоединяйся к нам!»

Внизу был указан телефон охранно-сыскной ассоциации. Игумнов позвонил — ему предложили приехать. Рэмбо и он, бывший начальник розыска на транспорте, слышали друг о друге. Московский мир розыскников достаточно замкнут. Сразу нашли общих знакомых, общий язык. Игумнов рассказал о своих бедах.

— И ничего-ничего тебя не держит сейчас в Москве?

— Нет.

— Как у тебя с английским?

— В Академии вроде ничего шел. Был старостой кружка…

— Заграничный паспорт…

— Был где-то.

— Значит, так… — Рэмбо легко поднялся — вопреки весу. Игумнов тоже встал. — Завтра отдашь паспорт кадровику, он поедет в посольство за визой. Стажироваться будешьв Англии, в школе полиции в графстве Кент. Кодирование от запоев тоже завтра. Я плачу, потом отдашь. Все. Считай, что приступил к работе!

Игумнов глянул в сторону.

Официант с подносом, уставленным рюмками, поймав взгляд, со всех ног устремился к ним.

— Шампань? Водка? Джус?

— Джус.

Варнавин взял себе водки.

—Ты ведь с Самотеки… — Он тоже успел навести справки. — Запросто можешь встретить своего соседа — Калашникова…

Игумнова пытались элементарно припугнуть. Детектив вернул рюмку на поднос:

—Запомни, Варнава, что я тебе сейчас сказал. И знай: о том, что ты был вдвоем с Афганцем, в Москве уже известно. Пока, правда, только ассоциации «Лайнс». Все… Но ты можешь сделать, чтобы об этом забыли…

Варнава застыл с рюмкой:

— То есть?

— Тебя это ничем не свяжет. Все на джентльменском слове. К кому Афганец едет в Москву?

Ответ Игумнов не услышал. К ним приблизились англичане. Распорядители уже приглашали к столам.

Гала-банкет набирал силу.

Завязывание и поддержание деловых и дружеских связей с английскими коллегами входило в рамки задач поездки Игумнова в Лондон. Информационный центр ассоциации подпитывался отнюдь не одними данными открытой прессы. Существенное место в нем отводилось и взаимообмену интересующей информацией.

О частных сыщиках Запада и Америки в России было мало известно, несмотря на огромные тиражи детективных романов, на рекламу фильмов — более шумную, чем у голливудских кинозвезд, и более зловещую, чем у агентов ФБР, ЦРУ и КГБ. Единственная более или менее серьезная книга о них, изданная в бывшем СССР, носила характерное название — «Частный сыск на службе капитала».

Сотрудники «Лайнс-секьюрити», возвращаясь из заграничных поездок, составляли обычно подробные итоговые докладные записки.

Российские соседи Игумнова — бывшие сотрудники спецслужб — тоже интересовались закрытым для них прежде британским источником, именовавшимся «Пинкертон консалтинг энд инвестигейшн сервис».

Нэд отвечал обстоятельно.

Виктория, она же Вика, то и дело поправляла сползавшую с плеча отличительную розовую ленту, переводила с пятого на десятое.

—…Один банк, бывает, подвергают нападению и дважды, и трижды, другой — ни разу. Обычно в этом заслуга службы безопасности банка…

Англичане в этом разбирались. Первое ограбление банка на острове было зарегистрировано в середине девятнадцатого века. С тех пор Британская ассоциация банкиров объявляла ежегодную премию в пятнадцать тысяч фунтов любому гражданину за сообщение о предстоящем ограблении…

Слушая Нэда, Игумнов был постоянно настороже. Варнавин, сидящий за несколько столов впереди, рядом с восковыми персонажами времен Второй мировой, заметно нервничал, но по-прежнему не пропускал ни одного тоста.

Ориентируясь на известные им традиции, хозяева выставили перед каждым российским секьюрити большие бутылки водки, хотя новыерусские уже не пили по-черному…

Игумнов не упускал Варнаву из виду.

Мало ли что тому могло прийти в голову после щедрой английской халявы! Меньше всего Варнава ожидал, что о его встрече с Жидом станет известно на стороне. Его встреча с Михой в Лондоне замышлялась как мероприятие абсолютно конфиденциальное.

—Главное направление наших действий, — Нэд так и просидел весь вечер с одной рюмкой, — предотвращение нападений на офис… Например, создание затруднений для парковки машин нападающих непосредственно перед входом в банк. У нас запрещено служащим оказыватьсопротивление бандитам…

Вместо открытого противодействия, кассиры британских банков прибегали к уловкам, упрощали свою жизнь — устанавливали скрытую видеозапись, отгораживались щитами с объявлениями: «Стекла шумо— и пуленепробиваемы! Мы вас не слышим!»

О каких-то вещах англичане предпочли умолчать, но того, о чем они свободно рассказывали в школе полиции и на семинаре, было предостаточно.

Банкет продолжался уже несколько часов. Накал голосов в зале крепчал. Гала-банкет плавно перетекал в большую отечественную тусовку. Воспользовавшись моментом, Игумнов вышел из-за стола. Прошел вдоль помещения к дверям. Всюду у стен огромного зала группами и в одиночку толпились восковые знаменитости — деятели мировой истории, президенты, премьер-министры, полководцы… Россия, кроме традиционных Ленина и Сталина, представлена была еще Хрущевым, Горбачевым, Ельциным…

Варнавин не намерен был оставить его без внимания. Игумнов увидел его в нескольких шагах позади, в компании с Франклином Делано Рузвельтом, американским президентом сороковых. Обогнув дальний ряд столов, Игумнов повернул назад.

Участие уголовников в семинаре секьюрити было явной нелепицей. Объяснялось условиями приглашения, отличавшимися привычной Западу простотой и доступностью: «Шесть тысяч долларов… И вход открыт!»

Биографии участников в первую очередь должны были интересовать российские фирмы, оплатившие приезд. Устроителям и в голову не приходила возможность направления на семинар криминальных гостей. Банкиры и вместе с ними — бандиты и уголовники?! Новую российскую действительность в сфере охраны частного бизнеса сразу было никак не понять.

Игумнов вернулся к столу, чтобы услышать наивный вопрос, обращенный к Нэду одним из предпринимателей:

—Как вы поступаете на месте банкира или президента компании, если ваша собственная служба безопасности берет вас за горло?

За столом засмеялись.

Задавший вопрос затронул сугубо российскую проблему.

Нэд не понял:

— Та служба, которую вы содержите? Она недовольна вами?

— Да. Что бы вы в таком случае посоветовали…

— Поднимите им зарплату!

За столом снова засмеялись, теперь уже совершенно откровенно.

—Тогда увольте их! — Нэд ничего не понимал.

Игумнов украдкой взглянул на часы — было уже поздно. Завтра предстоял суетный день возвращения. Секьюрити летели двумя самолетами — утренним и поздним рейсами — и вели себя соответственно. Игумнов вылетал ранним «боингом» компании «Бритиш-Эйр».

«Варнава отправится перед обедом… Интересно, успеет ли Рэмбо предостеречь Афганца…»

Официанты разносили мороженое. Люди вокруг все чаще поднимались из-за столов, уходили к автобусам. Вика взглянула внимательно. Игумнов пропустил поданный ему знак. Хорошенькая переводчица тронула его под столом носком туфли, взглянула в центр стола. По условиям контракта она весь вечер просидела с рюмкой «сушняка». Он проследил за ее взглядом. Несколько бутылок водки в центре стола остались невостребованы — Вика хотела взять их с собой в отель. От Игумнова требовалось формально выраженное одобрение. Игумнов кивнул. Одна из бутылок ловко перекочевала в стоявшую у нее на коленях сумку. Теперь они стали сообщниками.

—Я хочу кое-что объяснить Нэду про наши частные службы безопасности…

Вика перевела. У британца возник интерес, Игумнов уловил это по движению лицевых мышц.

—Вновь возникшие у нас банки на первых порах раздали огромные кредиты. За взятки… Получить их обратно нет никакой возможности. Если, конечно, не гладить должников горячим электрическим утюгом, не взрывать двери в доме или машины под окнами…

Игумнов мог сносно объяснить это на английском сам, но, как и многие, прибегал к этому лишь в случае крайней нужды. Переводчица быстро забормотала. Нэд — детектив «Пинкертон сервис», коллега, бывший полицейский — вправе был рассчитывать на солидарность мента из Москвы. В сущности, они оба жили одной жизнью…

—Государство помочь им не в состоянии… Эту миссию доверяют у нас уголовникам. Они вышибают долги, за что оставляют себе значительный процент. Это не все! Бандиты берут этот банк или фирму под свою крыш у…

Собеседнику было интересно. Он спросил:

— Каким образом?

— Они становятся как бы его собственной частной службой безопасности. От этих людей по-хорошему ему уже не избавиться… Бандиты себе сами начисляют зарплату. Они же сидят в его прибыли…

Вика произнесла несколько слов. Нэд спросил с чисто полицейской проницательностью, не подняв головы:

— Тот, за столом, недалеко от сэра Монтгомери, на которого вы все время смотрите… Коренастый, рыхлый, с опухшим лицом… Смотрит сюда! Он из их числа?

— Уверен.

Теперь уже все потянулись из зала к лестнице. Обратный путь был длиннее. Спускались новыми незнакомыми переходами. С каждым шагом вокруг становилось все темнее и угрюмее. Окружающих скоро уже невозможно было различить при тусклых огнях. Нэд куда-то исчез. Под ногами возникла булыжная мостовая, мерклые сумеречные огни газовых фонарей. Игумнов шел один глухой улицей старого Лондона. Мрачная мостовая Ист-Энда еще помнила поступь знаменитого Джека Потрошителя, безжалостного убийцы уличных проституток. При тусклых огнях впереди возникли неподвижные фигуры шлюх-алкоголичек на углу. Игумнов молча обошел их. Все вокруг дышало предчувствием преступления. В глубине темных строений по сторонам таилось никогда не являвшееся на поверхность существование. Своя и чужая жизнь стоили тут не больше цента. Впереди раздался и стих стук шагов — одинокий киллер, возвращавшийся после дела, прошел почти рядом, растаял во мраке ночи. Игумнов шел настороже. Улица сделала поворот. Рядом ждала встреча с правосудием. Знаменитые убийцы стояли у дверей своих камер рядом с досками, содержащими длинные перечни совершенных ими злодеяний. Слепящий разряд осветил электрический стул и известного душегуба Гэби Джилмора — тут происходило исполнение приговора. Мгновенные судороги несчастного, бессильно упавшая на грудь голова.

«Хараб… Конец…»

Из глубины темных трущоб донесся предсмертный плач младенца, которого, может, именно в эту минуту душила рука неверной матери, и сразу вслед — проникающий в самое сердце звонкий крик юного продавца утренних газет:

—Убийство! Убийство…

Вынырнувший откуда-то сбоку из темноты Нэд что-то им крикнул у самого уха, резко толкнул в сторону. Кто-то сбитый с ног, тяжелый, пролетел в образовавшееся пространство, впечатался в асфальт. Это уже не имело отношения к мадам Тюссо. В нескольких метрах впереди что-то прозвенело по тротуару. Там была улица. Полно огней. Лежащего подняли. Игумнов узнал Варнавина. В нескольких метрах впереди валялась пустая, с отбитым дном бутылка «Столичной»…

Волосы Вики пахли никотином. Они начали сбрасывать одежду, едва за ними закрылась дверь номера. Снимая колготки, переводчица высоко, на кресло поставила ногу. У нее было стройное упругое тело. Крупные глаза, округлые формы, полные губы…

Вика попросила Игумнова не гасить в номере свет. Кто-то бывалый — из российских секьюрити — предупредил: служба безопасности отеля пользуется собственными ключами-специалками в темноте.

Похоже, она так и не справилась со своими опасениями. В последнюю секунду осторожно отстранилась. Миг высочайшего сопряжения был и мгновенным разобщением. Чуда не произошло. Близость была одномоментной. Как мгновенное слепящее свечение перегорающего вольфрамового волоска. Снова возник заполненный гостиничной мебелью номер. Неродной запах и приметы незнакомой жизни, чужая женщина рядом в немыслимо громадной кровати. Английская Библия на тумбочке у головы. Потом шипучие струи в сверкающей никелем и зеркалами огромной ванной. Сброшенные на мрамор белоснежные махровые простыни… Мимолетное апатичное расставание. Вика сняла висевшую на спинке кресла розовую ленту — знак приглашенной переводчицы, — надела через плечо.

— Все болит… — Она показала на низ живота. — Пойду приму анальгин.

— Анальгин один не принимают. Только с эритромицином.

— Ты не врач, часом?

— Какой врач? Розыскник. А еще раньше гаишник.

— Не провожай… Так спокойней!

— Прощай…

— И если навсегда, то навсегда прощай!.. — В университете она штудировала классику.

— Успеха!

На этаже было шумно. Российские секьюрити в номерах отмечали предстоящее возвращение.

—Тебе тоже…

И все уже позади.

До отъезда на рассвете в аэропорт Хитроу к московскому рейсу компании «Бритиш-Эйр» оставалось время. Игумнов включил телевизор, отошел к окну. Внизу каменного мешка сновали похожие на средневековые фаэтоны высокие английские такси.

Вечерний инцидент в Музее мадам Тюссо прошел незамеченным для посторонних. Из англичан только Нэд и его коллега из «Пинкертон консалтинг энд инвестигейшн сервис» знали правду. У Варнавы обнаружилась небольшая ссадина на виске и ушиб предплечья. Типичные симптомы асфальтовой болезни… Через несколько минут его уже доставили в отель. Все списали на английскую халяву — дармовую нодку в зале восковых знаменитостей.

Игумнов отошел от окна.

Вика у подъезда внизу так и не появилась. У нее оставалась с собой бутылка «Столичной».

«Должно быть, застряла у кого-то в номере…»

Сам он был явно не в форме.

По телевизору шел фильм о полицейской собаке. Игумнов видел его несколько раз. Преступник вогнал в служебно-розыскную собаку всю обойму. Жизнь животного висела на волоске. Ее проводник-полицейский на руках доставил истекающего кровью друга в клинику.

«Собаку спасли…»

Близких своих он, Игумнов, спасти не смог… Мысль плыла абсолютно непродуктивна.

В коридоре послышались шаги. У номера они внезапно стихли, потом раздались снова. Теперь кто-то уже удалялся в сторону лифта. Под дверь была подсунута салфетка. Игумнов развернул бумагу. Ответ на вопрос, который он задал накануне Варнаве, — имя человека, к которому направлялся в Москву Туманов. Придя в себя, Варнава все-таки решил обезопаситься — начать переговорный процесс. На салфетке печатными буквами стояло корявое: «САВОН».

Игумнов слышал эту кличку от Рэмбо. «Авторитет, дающий крышу бухарской фирме…»

Нисан Арабов преодолевал последний свой земной путь. Сопредседателя Совета директоров фонда «Дромит» мчала по трассе Самарканд — Катты-Курган — Бухара сверкающая черная «Чайка» из президентского гаража в Ташкенте.

Прямой авиарейс на Бухару не прошел. Сели в Самарканде, дальше в Вабкент гнали на машинах. Родственники. Друзья. Бизнесмены, чьи долговременные программы связаны были с Фондом. Воровской авторитет Савон, обеспечивавший Нисану московскую крышу. Сотрудники. Любимые женщины. Кто чувствовал себя обязанным Арабовым за поддержку. Кто рассчитывал своим присутствием обратить на себя внимание нового руководителя «Дромита».

Похоронный кортеж растянулся на километр. С гаишным эскортом. С мотоциклистами по обе стороны. С начальником Самаркандского управления ГАИ во главе. Прежняя, она же нынешняя, номенклатура тоже примкнула.

Нисана знали и уважали. Перед ним заискивали. Он уезжал, но всегда возвращался. Он занимался классической борьбой, был чемпионом республики, призером Союзных Спартакиад. Его Любовь называлась Прикладная Математика. Он закончил среднеазиатский университет. Защитил кандидатскую. Преподавал. В конце застоя ушел в коммерцию. Заработал миллион крепких тогдашних рублей и превратил их в баксы, за что сидел в комитетской тюрьме в Ташкенте по расстрельной статье. Стал по корешам со всеми крупными воровскими авторитетами. Его интересовало все. Не занимаясь металлом, он знал цены на украинский, какачаровский… Крупнейших производителей. Освободившись с перестройкой, открыл производство, продукцию продавал через свои магазины. Через год у него была уже их целая сеть.

Не забывал о добрых делах — лавки для малоимущих, стипендия в университете. Одну из поликлиник — долгострой, завершенную на его средства, так и называли — «арабовской».

В правительственной «Чайке» на последнем этапе его земного пути с ним находился его отец — не старый еще человек. Горе вмиг сломило его: он ничего не спросил о своем брате, взятом в Москве заложником, словно того и не было. Даже в то, как все произошло с Нисаном, не вник до конца. Обстоятельства не имели значения, поскольку его надежда и первенец был мертв. Все были подавлены — братья, родственники, прилетевшие на похороны сотрудники Фонда. Шофер-телохранитель Ниндзя, прошедший Афган, плакал не стесняясь, как ребенок. Беременная невестка Умри с дочкой на коленях непрестанно вытирала мокрое от пота и слез молодое, как у девочки, лицо. Бессвязно вспоминала:

—Кто-то позвонил. Я уже спала. Тот говорил, а Нисан слушал. Потом сказал: «Хорошо!» Положил трубку. Я спросила: «Кто?» — «Спи!..» Пошел курить…

Неерия внимательно вслушивался.

— Какой был час примерно?

— Три-четыре.

— Он ночами звонил?

Неерия не представлял, с кем брат мог разговаривать ночью. Тем более в позднее время.

—Даже не помню такого!

По дороге сделали короткую остановку. Красноглазый советник Аркан — в джинсовке, с разбухшей кожаной сумкой-барсеткой под мышкой — и его администратор — боевая, в деловом пиджаке, в брюках — после Курган-Тюбе организовали быстрый, но достойный мертвого главы Фонда привал — со столами, с пловом, с фруктами. На скорую руку перекусили. Дорога была длинная. Неерия принимал соболезнования, благодарил коротко:

—Большое спасибо…

Во время остановки на шоссе сзади показалось несколько лимузинов. Гнали на большой скорости…

—Чапан…

Через пару минут лимузины были уже рядом со столами. Глава группировки «Белая чайхана», знаменитый ташкентский вор в законе, был личностью неординарной. Его авторитет был непререкаем. Чапан знал все. Кто, где, когда сидел, кто из его круга завтра освободится, сядет… умрет.

«Жизнь — пустяк, главное в ней — доброе имя».

Его именем останавливали кровопролития, вершили правеж, бандитский суд…

Чапан вышел из машины. Подошел скорбный, с темным лицом. Дважды, по обычаю, расцеловался с отцом убитого.

—Такова жизнь, отец…

Он подошел к Неерии, к ближайшим родственникам. Не менее сердечно обнялся с подошедшим Савоном. Они на минуту отошли, чтобы обменяться накоротке. Столичный авторитет констатировал:

—В Москве полный беспредел! — Он развел руками.

Чапан поднял на Савона зеленовато-желтые безжизненные глаза. Взгляд бухарского вора в законе был пуст и тяжел, его мало кто выдерживал. Савон выстоял.

—Это сделали с согласия Сметаны и Серого. Они пренебрегли законом. Братва должна судить их…

Бухарский вор был удовлетворен.

— Куда Нисан собрался в такую рань?

— Он ничего мне не сказал… Сопровождать его должен был опытный охранник. Шайба. Что-то произошло. Нисан взял своего любимчика. Теперь оба в гробах…

Чапан понимающе кивнул:

—А что с дядей? С Рахмоном-бобо?

—Я разберусь. Мне дали н а к о л к у . Через день-другой он будет здесь… Сметану и Серого я не прощу. Нисан был мне как брат…

Бухарский вор был аккуратен и мудр. Много не говорил. Он понял.

—Все бывает, Савон. Мы не молодые люди. Многое видели. Поговорим сразу после похорон…

Савон сдержал вздох облегчения. Глава «Белой чайханы» снова приблизил Арабовых. Неерия сообщил о мерах, которые они с Арканом предприняли сразу же после убийства Нисана:

—Вознаграждение за информацию о киллерах. Частния охранно-сыскная ассоциация начала независимое расследование. Есть и собственные идеи…

Неерия представил Чапану нового руководителя собственной службы безопасности — бывшего начальника министерского главка. Оба в прошлом были наслышаны друг о друге. Не знали только, что окажутся вместе в одних окопах. А в общем, чего не бывает… Профессионалы — вчерашний высокопоставленный полицейский и известный вор в законе — крепко пожали руки друг другу. Вслед за Чапаном к Неерии, к Савону стали подходить и другие воровские авторитеты «Белой чайханы» рангом ниже.

—Нисану говорили: «Тут никто тебя пальцем не тронет… На хер тебе Москва?» Не слушал!

Неерия обменивался традиционным приветствием с каждым.

Он ни на секунду не оставался один.

—Спасибо за ваше участие…

И снова родственники, сотрудники, представители фирм-партнеров, президенты компаний, замы…

Президент московского «Рассветбанка» — ровесник Нисана, — молодой генерал-отставник, махнул в Самарканд едва ли не из Нью-Йорка. В Москве, в Шереметьеве, его встретил вице-президент — Гореватых, крепкий деятельный сверстник — тоже генерал-отставник.

—Такие дела, Юра… — Президента «Рассветбанка» называли просто по имени. Они быстро прошли к выходу. — Похороны в Вабкенте, в тридцати километрах от Бухары. Через полтора часа рейс из Домодедова. Бронь Неерии для тебя и секьюрити.

Телохранитель — спортивного вида, высокий, бывший офицер спецназа — по ходу следил за ближайшими проходами. Еще несколько секьюрити двигались по периметру, контролируя подступы. У выхода Юру уже ждал «мерседес». В джипе охраны не выключали зажигание. На ходу заскочив в банк, сразу же погнали в Домодедово, по другую сторону Москвы, к самолету. У стойки регистрации в аэропорту столкнулись с Неерией, Арканом, Савоном…

—Такое горе!

—Спасибо, Юра…

Они обнялись.

Покойный Нисан Юре благоволил. Президент «Рассветбанка» корнями своими был тоже связан с Центральной Азией: отец — генерал — заканчивал ТГУ — Ташкентский государственный университет.

— «Рассветбанк» объявил премию за сведения об убийце! До сих пор не могу поверить! Как в кошмаре! Я лечу с тобой.

— Ты верный друг…

Гореватых положил Неерии на плечо короткую ладонь. Он оставался в Москве.

—Я обещаю, в свою очередь, кое-что предпринять. — Несмотря на свои сорок с небольшим, генерал сделал блестящую карьеру в ПГУ — Первом Главном управлении бывшего КГБ СССР. — Передайте, пожалуйста, мои соболезнования вашему отцу. Мне приходилось с ним встречаться…

Секьюрити не переставал просеивать взглядом толпу.

—Берегите себя, Неерия…

Печальный кортеж, сопровождавший Нисана Арабова в его последнем пути, приближался к месту печального назначения. Вабкент встретил похоронную процессию заунывным причитанием плакальщиц, тяжелой удушливой жарой. На центральной улице выходивших из машин скорбно приветствовали десятки ждавших их тут уже много часов родственников, соседей, стариков, съехавшихся со всей области наиболее уважаемых граждан.

—Как доехали? Как здоровье? Как близкие? Какая это большая беда…

Приезжим после дальней дороги требовался короткий отдых. Гостеприимные хозяева это предвидели. Каждому немедленно нашелся соответствующего уровня почтенный вабкентский опекун — с машиной, со своими сопровождающими. Разъехались по домам ненадолго, четко определив время и место сбора мужчин для последующей церемонии похорон. Арабовы с ближайшей родней, с Чапаном отбыли в дом отца. За прилетевшими из России бизнесменами, банкирами, служащими Фонда, за ташкентскими авторитетами закрепили самых видных местных деятелей. Савону достался светловолосый милицейский майор со значком Академии на форменной, с погонами сорочке, гладкий и сочный, как куриная ляжка.

—Валентин… Можно просто Валя… Сейчас заедем ко мне, быстро перекусим с дороги…

С ним была белая престижная «Волга» — «тридцать первая», водитель в милицейской форме.

—Садитесь впереди, пожалуйста.

Городок был маленький. Через несколько минут были уже на месте. В проеме ворот виднелись три легковые машины — гараж. Дом с виду был простой, крестьянский. Пахло коровой.

—Сюда, пожалуйста…

Во дворе, за глиняным дувалом, зной не ощущался. Под деревьями били враскрутку мощные оросительные установки. Небо закрывал сплошной зеленый настил винограда. В глубь территории, к кукурузной плантации, тянулись заросли.

Хозяина и уважаемого гостя уже ждали. На ковре под платаном на квадратном подиуме, сопе, сняв галоши с легких кожаных ичиков, с подобранными под себя ногами сидели несколько стариков. Из клетки над головами за ними следила горбоносая нахохлившаяся птица — кехлик.

—Как вы? Как семья? Как дети? Какое несчастье, право…

Обряд приветствий повторился. Начало бью традиционным — зеленый чай. Немудрая закуска крестьянского стола — нарезанные мелко лук и помидоры в собственном соку. Быстро раскачались. Коньяк «Самарканд». Минуты стремительно летели. Мастава, лагман, шурпа…

Женщина, подававшая Савону касу — большую тяжелую пиалу, — на мгновение поймала его взгляд. В щелках узких, с накрашенными ресницами глаз был еле виден прозрачный зеленоватый зрачок. Хотела ли женщина что-то ему сказать?

Хозяин шепнул Савону:

—Дыни попробуйте, Иван Венедиктович. Какие вам положить с собой?..

Савон пил в меру. Но от дынь не отказался. Сортов было несколько. Зеленая эмирская — «амири», золотистая — «кулябская», еще зеленая в полоску — «хаджуйская»… Еще самая нежная красномясая…

—Эту.

Водитель от ворот просигналил:

—Пора!

—Сейчас…

Наконец поднялись.

Женщина, подававшая ему касу, с другими домочадцами занималась женской обычной работой — убирала посуду.

Надо было идти.

Майор ни на минуту не забывал об обязанностях опекуна.

—Туалет там…

Сам же проводил.

Солнце так и не утихомирилось. Душная жарь.

В пыли за дорогой валялся дохлый ишак. По-видимому, он лежал тут уже несколько дней. Когда Савон и майор проходили мимо, с трупа неспешно слетел ворон, лениво перелетев, присел невдалеке. Зеленоватые мухи, обленившие нос животного, переползали между зубами. Уши ишака были прижаты.

—Вы уж извините. — Майор поправил русую прядку. У него было открытое лицо северянина. Верхняя губа блестела жиром. — Тут все по-простому…

Туалет оказался негабаритным, горячим, выставленным на зады, к кукурузной плантации. На самый солнцепек. Жара под шиферной крышей внутри напоминала духовку. Савон прошел по высохшим доскам. Он не испытывал симпатий к аборигенам. «Зверье и есть зверье…» Вместо широкого — от души, как в России, — круглого очка над выгребной ямой была небольшая узкая щель — доски только чуть отколоты в нужном месте. Строили без оглядки на удобство. Без возвышения. Пол не закрепили. В углу виднелось мумифицированное, готовое немедленно рассыпаться в пыль дерьмо, оставшееся, может, еще со времен Тимуридов. Брызги мочи мгновенно просыхали, падая на пол…

Внезапно Савона осенило: «Туалет заброшен!»

Взгляд женщины, подававшей касу, предупреждал!

Он метнулся к выходу, но пол уже качнулся. Неизвестно кто — не менее двоих — резко выбили из-под ног центральные доски. Пол рухнул. Савон не успел даже развести в сторону руки. Зловонная жижа, едва прикрытая верхней жесткой коркой, сковала движение. В дыхалку — в нос, в рот — ударил застоявшийся резкий нестерпимый дух. Авторитет попытался крикнуть полным вязких человеческих испражнений ртом, но не услышал себя. Доски снова сдвинули. Узкий скол, заменявший нормальное человеческое очко, не оставил ни одного шанса.

«Чапан, сука… Перехитрил!»

Не выбиравшаяся много лет яма поглотила Савона сразу и целиком. Выкарабкаться было невозможно. Где-то в затылке послышался ритмичный стук. Кто-то мастеровитый для верности уже сшивал доски припасенными заранее длинными коваными гвоздями.

Толяну позвонил Бутурлин:

— Доставили Шмитаря…

— Сейчас. Я хочу на него посмотреть…

Шмитарь выглядел жалким. С ним разговаривали одновременно сразу несколько оперативников. При появлении Толяна все поднялись. Шмитарь тоже встал. На это все рассчитывалось: он уже принял условия игры… Генерал скромно присел сбоку, жестом приказал сесть всем.

—Говорит? — кивнул в сторону Шмитаря.

Он перенял у розыскников несколько их приемов.

—Еще и не начал…

Шмитарь начал с фразы, которая перед тем, как он заметил, произвела впечатление на Рэмбо. Он повторил ее дословно:

— Это те, которые его отмолотили в пятницу… Перед тем, как Шайба рвался ко мне!..

— «Отмолотили…» Откуда ты знаешь? Может, упал пьяный! — Бутурлин был в образе: обманчиво-спокойный, безразличный, ясноглазый.

— Ершов говорил!.. Он пришел вслед за Шайбой!

— Это еще кто?

— А-а… Никто.

— Они знакомы?

— Ершов знает его как облупленного…

— Где он может быть?

— Пьет. Есть несколько мест, где он обычно бывает…

— С ним компания?

— Его девка. Он ведь дурной после сотрясения. Смотрит за ним, как бы чего не случилось…

Генерал взглянул на часы:

—Всех по злачным местам! Бутурлин, лично тебя прошу распорядиться…

Время, назначенное для отчета перед начальником ГУОПа, неумолимо приближалось.

Звонил заместитель Бутурлина. Толян снял трубку. Хитрец Савельев мгновенно переиграл начало:

—Желаю здравия, товарищ генерал. Подполковник Бутурлин на месте?

На этот раз ему не повезло.

— Что это у тебя с голосом? — Толян знал свои кадры.

— Да нет. Простуда. Уже дня три. Вы просто не замечали. — Некий врач-хирург, когда он вместе со старшим опером проходил по квартирам, плеснул каждому по полчашки чистейшего спирта-ректификата.

— Бутурлин вышел. Ты где?

— В Вадковском…

Обыск на квартире Шайбы ничего не дал. Шайба оказался богатым человеком, и не только по российским меркам. Было много ценных бумаг, валюты. Однако он не вел записей. Не было даже намеков на письменные упражнения. Логически следовало, что убитый секьюрити неграмотен. Тем более, что в комнате не бросилось в глаза ни одного печатного издания. И все же везучий мент обнаружил следы письменности… На стене, у телефона. Семизначный номер и фамилия, начинавшаяся с «П».

«Промптов!»

Савельев успел доложить непосредственно Бутурлину, и тот направил его в дом абонента. Теперь, когда у генерала возникли сомнения на его счет, Савельев бросил на весы сведения, полученные от жильцов.

— Интересные сведения, товарищ генерал… Промптов Евгений… — При случае он умел показать начальству товар лицом. Особенно лохам, пришедшим со стороны. — Докладываю… — Перечислял по формуле: где родился, где крестился, где женился. Получалось много. — Мы сейчас тут, у его дома.

— С соседями говорили?

— Обошли до черта и больше квартир…

— С кем он живет?

— Холостой. Обычно его видят с одной и той же молодой бабой. В доме ее не знают.

— Работает?

— В фирме. Где-то на Дмитровском шоссе…

— Где он был вчера? Известно?

— Уезжал! Ставил машину уже в третьем часу ночи…

— Кто это знает?

— Дамочка с десятого этажа видела.

Генерал чуть отпустил удила:

— Самой-то не приснилось?

— Она ждала «неотложку» к матери.

— А когда уехал с вечера?

— Около двадцати… — Савельеву сопутствовала удача, как и любому профессионалу его уровня. — В доме собирали деньги на коллективную антенну. У них украли. Промптова уже не было. Машина у него… «ВАЗ-1103». Я вижу ее сейчас через дорогу… Серого цвета, номерной знак 56…

— Погоди.

— 79… Мозги вывернешь, чтобы запомнить!

— Он дома?

— Только приехал. Один. Номер телефона…

— Так… Не клади трубку!

В кабинете скрипнула дверь.

—Бутурлин! Вовремя зашел… Такое дело!

Переговорили накоротке.

—Нечего нести на ковер… Пусть Савельич слегка пощупает Промптова. Я сам с ним поеду!.. Алло, Савельич, слушаешь?

Комбинация была весьма простой. Заместитель Бутурлина из автомата набрал номер. У Промптова долго не отвечали, наконец хозяин снял трубку:

— Да…

— Мне нужен Промптов… — Савельев отчеканил его данные полностью.

— Это я.

— Добрый вечер!

— Слушаю вас внимательно…

— Есть претензия. Дело такого рода…

Разговор решено было продолжить через тридцать минут на Вадковском.

Толян в машине с тремя оперативниками подъехал к дому. Савельев уже встречал его:

— Бутурлин мне теперь яйца оторвет — почему без него!

— Не боись! Я пришью новые!

Дом был сталинской поры — с высокими окнами, с лепниной на фасаде, с неприглядным двором, — превращенный в общежитие работяг Савеловского направления дороги. Железнодорожное начальство обходило двор вниманием: неубранный с осени уголь, сломанная карусель… Запах нищеты. И ни малейшего намека на попытку подняться. Между подъездами толкались любители совать нос в чужие дела. Все изрядно поддатые. Один из них не замедлил подойти.

— Здорово…

— Отвали… — сразу же агрессивно предупредил Савельев. — Сделай, чтобы тебя искали…

Тот резко развернулся. Опыт социалистического общежития последних лет убеждал: если предложение делается в категоричной форме, то адресат, если он не полный мудак, должен либо тут же молча бить оратора тяжелым по голове, либо тут же линять.

Промптов — на вид лет тридцати пяти, с приятными чертами лица, с армейской выправкой — выглядел спокойным, даже критичным. На нем был стального цвета костюм, кирпичного оттенка галстук. Несмотря на московское нежаркое лето, Промптов успел загореть.

— Ваш телефон и адрес мне дали в ГАИ… — Савельич не очень рассусоливал. — У меня проблема. Машина 56-79 ваша?

— Моя.

Савельич напористо изложил легенду:

—Было вчера. К офису подъехали двое. Казанская бригада. Меня на месте не оказалось. Охрана записала номер. 56-79. Твой «ВАЗ». Я приехал с охранником, который видел номер. Он кивнул в глубь двора.

—Что за дела?

Из «девятки», в которой приехал генерал, показался амбал-водитель. Он обошел машину, попинал заднее колесо, снова скрылся внутри. Другие, сидевшие на заднем сиденье, так и не появились.

— В какое время это было?

— После двадцати двух. Офис на Сретенке… — Савельев назвал время, когда убийца Шайбы находился в роще.

— Это ошибка… — Промптов пожал плечами. — Я с другом, с двумя женщинами был за городом. После двадцати двух ни меня, ни этой машины в Москве не было.

Он не разгадал подстроенного ему подвоха. Савельич попросил уточнить.

—В начале девятого уехали на шашлыки. Я дам телефон друга, он приезжий. Из Наманганской области. Пап. Сейчас у себя в номере. В гостинице. Пока мы стоим, ваша охрана может позвонить…

Он достал ручку, написал в блокноте цифры, вырвал листок, отдал Савельичу.

— Прохоров. Он сам возьмет трубку…

— Что за места, где были?

— Роща… — Промптов словно поддразнивал. — Рядом озерко…

— Далеко?

— Нет. Рядом с шоссе. А народу совсем мало. Вчера вообще никого не было. Только наш костерок.

—Это где же? — подал голос генерал.

Промптов назвал направление. Оно было противоположным тому, где обнаружен труп.

—Ты Шайбу знаешь? — спросил Толян.

Промптов удивился:

— Телохранителя? Он просился на работу к нам, так и не появился. Но это уже давно!

— Где вы работаете?

— Фонд психологической помощи. Начальник внутренней службы безопасности, товарищ полковник… Извините, не знаю звания. Может, товарищ генерал… — Промптов еще раньше понял, с кем имеет дело. — Всегда рады оказать помощь…

Ловить тут было нечего. Савельич уточнил для порядка:

— А как с шашлыком? Где брали?

— С работы, заскочил на Дмитровке в «Шашлычную». Рядом с обувным. Взял готового… Друг привез коньяку…

Генерал все же учуял амбре, исходившее от заместителя Бутурлина. Под горячую руку Савельича попал опер, которого он послал проверить на Дмитровку.

— Бабулька из «Шашлычной»… — докладывал опер.

— Ну! Говори: что с ней? Родила? Попала под каток?

— Да нет, все в порядке…

— Телись же, блин!

— Только заявилась! Я у ее дома всем глаза промозолил. Все точно!

— Что?

— Есть «Шашлычная»! И именно рядом с обувным магазином!

— Что с шашлыком?

— Продавался! И только после обеда! Утром не было. Можно верить… Завтра дадут официальную справку. У меня записано. Привезли в два часа. Мясо свиное…

— Свиное…

— У них всю последнюю неделю — свинина!

— Чему радуешься?! У нас-то на месте происшествия была баранина! Звони генералу — он ждет! Ему замминистра докладывать!

Опер взмолился:

—Может, ты сам? Жена приглашения достала в Дом кино…

Ко времени, обозначенному в приглашениях, явились, главным образом, непосвященные. Фильм, представленный на презентацию первым, прошел без блеска. Дежурная мелодрама, приправленная домашней эротикой. Впрочем, на успех и не рассчитывали: никто не знал, чего в действительности хочет зритель. Большая половина кресел пустовала. К концу демонстрации их оказалось и того больше. Часть зрителей перешла в буфеты. Никто, однако, не расходился. В перерыве перед второй лентой обстановка изменилась. Быстро обозначились постоянные посетители. Одна за другой подкатывали чисто вымытые, сверкающие иномарки. Тачки. Появились кинозвезды — верный знак ожидающейся сенсации. У входа завсегдатаев встречал глава клуба, остроумный, ироничный, опасно дружеский, куртуазный. Все друг друга знали, как бы дружили, любили. Не могли прожить друг без друга и дня. Публика со стороны упивалась бесконечным узнаванием знаменитостей. Атмосфера фойе и парадной лестницы несла ароматы дорогих духов, туалетов, острых словечек, самых свежих, чуть громче рассказанных анекдотов… Посторонние остро впитывали воздух артистической богемы…

Иномарки все подъезжали. Пока не раздался нерезкий, давно ожидавшийся звонок, приглашавший на второй фильм. Зал был теперь заполнен — громадный, многопалубный — подобие знаменитого «Титаника». На сцену с традиционными гвоздиками поднялась съемочная группа, ведомая главой Дома.

—Фильм о том, что может показаться вовсе не актуальным в наши суровые дни. Фильм о чести…

Зал прошелестел аплодисментами. Витиеватый экспромт осторожно нащупал нерв.

—Снятый рукой мастера… Достойный великого Фрэнсиса Форда Копполы… Сегодняшний день нашей действительности… — Акустика была совершенной. Зал слышал малейшее придыхание.

Фильм был посвящен русской мафии.

Преподаватель ВГИКа, известный режиссер и в прошлом секретарь Союза кинематографистов СССР, одного за другим представил участников съемочной группы. Кроме нескольких талантливых новичков, в нее входили популярные актеры, которые должны были обеспечить картине успешный прокат.

—…Главное у нашей съемочной группы впереди. Мы приступаем в том же составе к работе над продолжением ленты. Ведутся переговоры, и со дня на день мы ждем подписания соглашения. В качестве консультантов и спонсоров второго фильма я приветствую двух моих соотечественников, чьих имен по соображениям, которые станут вам понятны чуть позже, я обещал не называть. Сегодня они вместе с нами присутствуют на просмотре. Это — так называемые авторитеты…

Свет в зале погас.

Это и был обещанный сюрприз.

Одинокий луч прожектора сорвался с рампы, быстро пробежал по залу-кораблю. Внезапно он резко метнулся вдоль левого борта, вверх.

Бандиты Серый и Сметана, сидевшие в глубине ближайшей от сцены верхней ложи, не успели отвернуть головы.

Прожектор высветил их лишь на секунду.

На этот раз Смерть явилась избранному кругу творческой интеллигенции все в том же двуобличье последних недель — круглолицым, в отличном костюме Сметаной и стриженым, в пуловере поверх белейшей сорочки Серым. У входа в ложу высились крутые амбалы-телохранители. Сметана и Серый были погружены в свои мысли. Заботы Серого были связаны с «Лефортово». Братва могла потребовать отчета. На брата — не вора!— должны были пойти деньги из общака! Когда столько братвы находилось в зонах без малейшего подогрева со стороны воров с воли… Сметана понимал, что его пути с Серым должны разойтись. С ним лично все было благополучно. После гибели Нисана Арабова, несмотря на то что с момента гибели банкира прошло менее суток, к нему уже со всех сторон поступали предложения сотрудничества от коммерсантов, попавших под руку беспредела, имевших крышу на стороне. Бригада Сметаны была готова снимать головную боль — кидать кидал, стрелять… Процент за освобождение от ярма и за возвращение долгов определяли в зависимости от обстоятельств — от 20 до 50.

Вдруг сразу стало ясным, откуда дул ветер!

Еще несколько московских фирм с двойными к р ыш а м и , наподобие «Дромита», внимательно следили за тем, как решится с бухарским Фондом.

Авторитеты получают свою долю не только за сделанное, но и за нейтралитет в междуусобице и катаклизмах, поражавших мир российского предпринимательства.

«Если Арабова начнут давить, эти не продержатся…»

В последнее время Сметане все больше удавался образ респектабельного бизнесмена. Беспокоить его могло только одно.

«Братва взорвется, когда узнает, кто заманил в Москву на смерть Афганца…»

Это было пострашнее.

Авторитеты не сразу поняли, почему их ослепило и отчего затих зал внизу.

Стиль собрания был нарушен.

—Сейчас небольшое объявление. Мы просим всех до отбытия наших гостей не выходить из Дома кино и воздержаться от телефонных звонков… — Ведущий выжал из бандитской темы все, что в состоянии был выжать. — Первый опыт сотрудничества такого рода… Фильм предполагается сделать целиком в России. Отдельные эпизоды будут сняты непосредственно на местах событий — в странах Средиземноморья и Ближнего Востока…

Глава клуба ходил по краю минного поля, где брату Серого уготована была бесславная кончина.

В зале не могли не подумать, как неуютно будет после, когда они покинут зал и окажутся на темной улице, предварительно пройдя сквозь бандитский эскорт.

Серый поднял над головой тяжелый букет гвоздик, распушил и бросил с размаху далеко в зал. Гвоздики падали долго.

—Нам сейчас не выстоять поодиночке! Вместе — или никто! Спасибо, господа!

Погас свет.

Серый убедился: люди, которых представил Сотник в ресторане в Голицыне, имели в руках реальную силу. То, что произошло в Доме кино, доказывало, что обмен головы узника на деньги, которые будут вложены в фильм, вполне может состояться. Задерживаться дальше не имело смысла. Сам фильм их не интересовал. По крайней мере, на воле. На зоне насмотрелись достаточно. Как только началась демонстрация фильма, бандиты незаметно покинули зал.

Жена опера РУОПа, сидевшая рядом в кресле, толкнула мужа:

—А ты говоришь!

Она теперь знала, на чьей стороне сила…

Неярко горели огни. Рэмбо ждал.

Аэродром в центре Москвы был зажат между армейскими казармами и «парадкой», на которой отрабатывались все торжественные прохождения войск по Красной площади. Это был район знаменитого «Аквариума», резиденции ГРУ, с блеском описанного Виктором Суворовым.

Беглого взгляда на летное поле достаточно было, чтобы понять: место и аксессуары при передаче выкупа выбраны не случайно. Вокруг тянулась асфальтированная трасса с выездами на два соседних шоссе. Обе оживленные магистрали располагались на удалении — им предшествовали заборы, шлагбаумы, КПП. Со стороны Ленинградки тянулся лабиринт гаражей. После наступления ночи движение на обоих шоссе ненадолго поубавилось и вот-вот должно было возобновиться. С приближением рассвета вокруг взлетного поля все чаще появлялись машины.

На фоне глухого кирпичного забора белая коробка из-под торта была хорошо видна. Рэкетир мог издали убедиться: коробка на месте и вблизи. На открытом пространстве летного поля никого нет…

Рэмбо представлял район. Пустынная залежь в самом центре Москвы. Пристанище бродячих собак. Стоянка новеньких легковых машин, предназначенных к продаже «Логовазом». Из осторожности он не разрешил никому выйти на поле. Использовать армейские казармы тоже не было возможности. Карты были у разведчика с оптикой, который находиля в чердачном окне семнадцатиэтажного жилого здания. Рядом с отделом внутренних дел «Хорошевский». Команды и связь корректировались оттуда. Свои силы Рэмбо расположил вблизи выезда из гаражей на Ленинградское шоссе — опыт подсказывал, что рэкетир будет прорываться именно отсюда.

Быстро светало. С рассветом первыми показались игрушечные луковки бывшего монастыря, ныне Академии Жуковского.

Рэмбо ждал в машине. Время, указанное в записке, давно истекло.

Из глубины летного поля донесся лай собак — и сразу вслед громкие звуки строя. Не менее роты протопало от казарм по направлению к ближайшему КПП.

Действо возникло внезапно.

—Внимание! Вижу! «Волга» серого цвета! — Детектив, работавший с оптикой, начал с середины. — Развернулась… Пошла обратно. К коробке… Тормозит…

В машинах преследования замерли. Ждали.

—Водитель выскочил… Взял! Уходит к гаражам!

Рэкетира сопровождали тремя машинами. В каждой — профессионал бывшей «Семерки» — Седьмого Главного управления бывшего Комитета государственной безопасности СССР. Все трое знали дело — тягались с такими же профи, иностранцами, обретавшими под видом представителей фирм, туристов, атташата. Теперь работали за деньги. Без дураков. Рэмбо отбирал фанатов. В них жила ностальгия по погоне…

Водитель серой «Волги» не замечал преследования. Шел быстро.

Улицы еще были пусты. Гнали в сторону Перова. В район Косино. То одна, то другая машина наблюдения попеременно выходила вперед. Скрывалась из глаз. По рации умело корректировали маршрут. Вскоре она оказывалась уже в третьем эшелоне, позади.

За строительным котлованом въехали в новый район.

Тело Нисана Арабова было уже предано земле. Нисана похоронили по обряду бухарских евреев, сильно напоминавшему мусульманский, — в саване, без гроба.

На кладбище при погребении присутствовали только мужчины. Женщины стояли поодаль. После похорон Неерия задержался в Вабкенте не долго. Поминок не полагалось. В доме отца собралось с десяток етариков-единоверцев. Молодой рав из бухарской синагоги приехал, прочитал молитву. Кто не смог или не захотел прийти, явился в большую вабкентскую чайхану. Каждому Неерия вручил приличную сумму в сомах, еще халат или рубашку. Как мог, одарил всех.

В обратный путь, в Самарканд, после похорон собрались уже за полночь. Ташкентские авторитеты во главе с Чапаном уехали раньше. Никто не заметил, когда они снялись. Исчез и московский авторитет Савон. Ни майор милиции, ни другие хозяева о нем и не вспомнили — обратная сторона восточного гостеприимства:

«Гость — это когда он в твоем доме…»

Впрочем, авторитеты из «Белой чайханы» могли взять коллегу с собой, посадить в аэробус, вылетавший в Москву.

Назад, в Самарканд, гнали тоже быстро. Опаздывали. Снова в сопровождении эскорта ГАИ. Их уже ждали. Милиция в аэропорту видела, что гаишники и водители все, как один, поддатые, но шум поднимать не стали. Круговая порука ментов: никто не предаст.

На неостывший еще после дневного пекла бетон летного поля вышли десятки провожающих.

Бортпроводницы — по одной у трапа — быстро проверяли билеты. Очередь, не задерживаясь, ползла вверх. В поднятом высоко чреве аэробуса звучала негромкая национальная мелодия. Там не переставая крутили выступление знаменитой группы.

—Удачи… — Глава администрации вышел на взлетную полосу проводить теперь уже единственного оставшегося в живых сопредседателя Фонда содействия процветанию человечества и его московских гостей.

Прибывших из Вабкента провели в аэробус вне очереди.

Для Неерии освободили короткий — из двух кресел — ряд впереди. Ему надо было еще поработать.

Места быстро заполнялись.

Стюардессы принялись обносить пассажиров лайнера пловом. Красноглазый Аркан — не расстававшийся ни на минуту ни с сумкой-барсеткой, набитой деньгами, ни со своей бойкой администраторшей — успел обо всем позаботиться.

Посадка закончилась, но в самолете ничего не происходило. Табло «ПРИСТЕГНУТЬ РЕМНИ!» не зажглось. Сидели молча.

—Керосина нет…

Вылет московского рейса задерживался.

Главный бухгалтер — бывший декан факультета Института народного хозяйства, Плехановки, — тихий, с нездоровым цветом лица, страдавший мочекаменной болезнью, передал Неерии папку с отчетами. В недавнем прошлом все бумаги первоначально просматривал Нисан самолично. Других людей из Совета директоров не подпускали. Теперь это была прерогатива Неерии. Привлекая солидных клиентов приличными условиями, брат вел себя как диктатор, манипулировал огромными средствами как собственными.

— Мансур не говорил с тобой о чеках на швейцарский банк? — спросил Чапан, когда они разговаривали с глазу на глаз.

— Мы почти не общались. Только с братом. Он мне поручил рекламу, связь с прессой….

Не прошло и суток, как Неерия принял тяжелую ношу.

В отчетах не было ничего о том, как Нисан распорядился с крупным последним чеком, выписанным на Женеву. Главбух слышал о нем впервые.

Чапан понимал его положение.

—Три миллиона налом… Переверни все загашники!

Прокручивать чек можно было в дальнем зарубежье, Англии, Финляндии… Все зависело от того, предпочитал ли чекодержатель не рисковать и довольствоваться процентом небольшим, стабильным или мог поставить все на карту — пан или пропал…

—Главбуха посади отдельно. Чтобы все время на глазах! Никаких дел не давай. Пусть получает зарплату и ничего не делает. Проследи… Родственникам Мансура ни копейки…

Ершов — приятель Шмитаря, видевший, как Шайбу молотили в ресторане, красивый улыбчивый блондин — уверял, что душ ему не поможет. Ершову не поверили, доставили в вытрезвитель. Несовершеннолетняя подруга категорически отказалась его оставить, стояла все это время под дверями. Потом обоих доставили в РУОП. Шмитарь и все, кто был привезен из его квартиры вместе с ним, находились в коридоре перед кабинетом Бутурлина. Парни. Надя — подруга Шмитаря, Люська Большая и вторая Люська — Десятка — с неизменным сборником стихов. Бутурлин идентифицировал, проходя: «Малая серия „Библиотеки поэта“… Сам он уже несколько лет не читал стихов.

Ершов держался свободно. И был по-своему симпатичен. Несчастье состояло в том, что он ничего не помнил.

—Драка в ресторане? Шайба? Нет!

Видно было: он говорит правду.

— Ты потом заходил домой к своим друзьям. Они сейчас там, в коридоре… Шмитарь, Десятка. Рассказал про Шайбу…

— Нет…

— Твои друзья тебе напомнят… Шмитарь!

Ершов слушал внимательно — ему тоже было интересно.

—Всю неделю на бровях!

«Все зря…» — Бутурлин уже понял, что вряд ли преуспеет.

Было еще направление.

— Тебе приходилось ездить с Шайбой на шашлыки?

— Обязательно.

— Большой компанией…

— Бывало всяко! И вдвоем, и компанией!

— А шашлык кто покупал?

— И я, и он. Иногда по дороге захватывали…

— Обычно ездили в разные места? Или было излюбленное?

— Чаще в одно.

— К воде?

— Да. Озерко, роша… Рябихино.

«Точно!»

— И как добирались? Машиной?

— И пехом от станции.

— Пешком?

— Там тропинка!

— А кто вас туда привел? Как туда попали?

—А Шайба и привел! Он там гостил пацаном в поселке!

Бутурлин ухватил счастливую карту:

—Сейчас ко мне его подругу!

Несовершеннолетняя спутница Ершова вошла тяжело.

«Беременна. И сильно…»

Ступала тем не менее твердо. Она оказалась трезва как стеклышко. В ее задачу входило сопровождение и доставка беспутного отца ее будущего ребенка домой, к его родителям. В женщине-подростке отчетливо обнаруживались симптомы постоянства и будущей супружеской непреклонности.

Бутурлин поднялся, подвинул стул. Закон обязывал охранять интересы неродившихся граждан.

На все вопросы она отвечала полностью и с охотой.

Словно почувствовав фарт, несколько старших оперов сошлось к Бутурлину, чтобы узнать про печь, от которой теперь начинать танцевать.

— Шайбу вы знаете?

— Кто же его не знает?!

— И Туркмению? Друг его.

— С Тишинки? Тоже.

— Когда вы видели их в последний раз?

— Туркмению — уже не помню. А Шайбу… Позавчера! В нашем гадюшнике. В вестибюле. Его там трясли трое мужиков… Здоровые бугаи! Шайба и сам амбал… Но эти! — Она живописала мордобой в подробностях. — Его уделали как черепаху! Шайба был в шоке! Давно не получал… Эти трясли его как хотели… Вся морда была в крови!

— Кто-нибудь находился еще в это время в вестибюле?

— Посетители!

— Не вмешивались?

— Такой страх…

— А Ершов?

— Он — конечно! Вы не видели его пьяного? Сразу разнимать… Я вцепилась: «Не пущу!»

— Милиция была?

— Какая там милиция?!

— А эти трое, что били… Ты их знаешь?

— Черные!

— За что? Слышала?

— Там не только я, все слышали! Шайба перед тем продал им наркоту. В ампуле. А оказалось, простая вода из крана…

— Телефон Туркмении у тебя с собой?

— Я помню…

Бутурлин и Савельев разговаривали с ним вместе.

— Давно ушли из «Новых центурионов»?

— Пока мне не скажут, за что взяли, не буду отвечать.

— И все-таки…

— С полгода.

— Вместе с Шайбой?

— Нет.

— Шайбу видел давно? — Бутурлин перешел на «ты».

— Наверное, тоже с полгода.

— Что-то произошло?

— Я не буду обсуждать этот вопрос…

Савельич заметил:

—Ты — мент! Как я, как Бутурлин. Можем быть откровенны. Я чувствую тебя!

— Я — бывший мент!

Бутурлин поддержал:

— Бывших ментов нет! У нас проблема…

—Теперь, к счастью, не моя. Я отсидел. Судимость с меня снята. У меня лицензия частного охранника. Пока нигде не работаю. Иногда меня приглашают, когда есть подработка.

Туркмения был худощав, жилист. На нем была широкая, сваливающаяся с плеч куртка, с рукавами, начинавшимися едва ли не от самого пояса. Бутурлин обратил внимание на рукава — они были в две трети — обрезанные внизу, как у телохранителей, занимавшихся «личкой».

— Я понял ваш интерес. Давайте официально… С прошлым покончено. И я больше не хочу слышать о конторе.

— Спасибо за откровенность…

— Ничего не стоит.

— Ты только забыл, что, когда у нас возникает проблема, контора идет как танк.

— Знаю.

— Мы вынуждены тебя задержать.

— За что?

—Не знаю пока. Может, хранение огнестрельного оружия, может, наркотик. Мы с тобой откровенны. Ты не оставляешь нам другого выбора.

— Это незаконно.

—Согласен.

— Я буду жаловаться.

— Предложи другой выход!

Лондонский рейс «Бритиш-Эйр» прибыл в Москву рано утром.

Игумнов еще в самолете снял кожаную куртку а-ля Марлон Брандо, долгое время шокировавшую милицейское начальство и содействовавшую его индивидуальности в конторе. Тем не менее его взяли под наблюдение уже в Шереметьеве. Под надзором подозрительно оживленной парочки он вышел из аэропорта. Машина «Лайнса» ждала его. Игумнов тем не менее предпочел сделать вид, что нашел «левака».

— Довезешь, мастер?

— Садись. В любой конец Москвы пятьдесят баксов…

В салоне Игумнов сразу переложил в «бардачок» кассету, привезенную из Лондона.

—Передашь из рук в руки.

Водитель, в свою очередь, вручил короткое послание Рэмбо: «Миху у сестры не видели. Тебе необходимо с ней срочно встретиться. Никому другому о н и не поверят…»

В любом случае начинать следовало с собственного дома.

Хвост за собой водитель обнаружил тоже быстро. Вели профессионалы, двумя бригадами. Игумнов из машины позвонил Рэмбо. Тот оказался у себя.

—Такие дела… — Он рассказал о слежке.

—Сразу из дому не уходи. Я позвоню.

Добрались без приключений. Под блатную музыку. У Игумнова был тоже любимый речитатив: «…Эта песенка народная на слова поэта Танича — о любви оперуполномоченного к даме одной из Дома твор-чества-а…»

Дом Игумнова оказался на прежнем месте — в огромном дворе, заставленном гаражами-«ракушками». Жильцы только подумывали еще о его благоустройстве. Все было так, как Игумнов оставил.

В почтовом ящике лежало несколько рекламных листков, опущенная по ошибке чужая «Советская Россия» с призывом голосовать за Зюганова и две записки. Игумнов прочитал обе еще в лифте.

«Если твоя спецкобура жива и тебе ни к чему, — писал знакомый опер, — позвони…»

Чудесным образом кореша на Курском вокзале пронюхали, что Игумнов не сдал положенное снаряжение.

«А еще лучше забрось в отдел. У друга неприятность…»

«Это можно…»

Сестра Михи работала именно на Курском.

Второе послание было подписано кадровиком управления, он просил срочно позвонить. Не исключалось, что речь шла о том же самом.

«По-шел!..»

Он поднялся к себе на шестой. Несмотря на закрытые окна, всюду на мебели толстым слоем лежала пыль. На окнах виднелись потеки прошедших в Москве дождей. Игумнов поставил чайник на плиту. Прошел по квартире.

Милицейская спецкобура была все равно не нужна. Рэмбо подарил ему «штатную» — в виде сумки-«напузника» с мгновенно отбрасывающейся передней стенкой. Такие носили теперь во всем мире большинство частных секьюрити. Поиск кобуры он соединил с привычным, на скорую руку, чаепитием.

Рэмбо позвонил через час с небольшим. Он успел прослушать сделанную в Лондоне запись:

—Очень интересно. Меня интересует упоминаемое в связи с фондом «Дромит» слово «чек»… Очень актуально. О каком фонде идет речь?.. Нам с ним, возможно, придется пересечься. В общем, ты понимаешь.

—Да.

—Мы готовы пойти на бартер со всеми в обмен на информацию. Не важно, кто ее представит. Мистер Варнава или мистер Афганец… Попробуй внушить его сестре.

— Для этого я должен попасть на Курский абсолютно ч и с т ы м… А за мной, похоже, работают профессионалы.

— Это мой геморрой. Моя бригада ждет тебя у входа в метро… Ты потащишь за собой хвост пешком на Старый Арбат. В переулок Вахтангова. — Рэмбо назвал номер дома. — За это время, я думаю, мы всех засветим… Войдешь и выйдешь через коридор. Во дворе будет стоять «девятка». Дальше — ты чист.

— Понял.

— Похороны Ковача назначены на шестнадцать. К этому времени прилетит Неерия. Я тебя ему представлю.

— Ты едешь из офиса?

— С Таганки. Могу тебя подхватить на Курском.

— У выхода из туннеля к такси.

— Позвони в машину…

Игумнов глотком допил чай. Уходя, огляделся. Квартира принадлежала матери, она коротала тут свои последние годы одна, пока беспутный сын обживал чужие углы цэковского дома на Тверской. В комнатах все напоминало о матери и не было ничего из прошлых жизней сына. Его чемодан с вещами, привезенный после смерти жены, так и стоял наполовину нераспакованный.

Уходя, Игумнов опустил «Советскую Россию» в ящик соседей.

В «Новых центурионах» платили неплохо. Народ был самостоятельный.

Братва присматривалась к Туркмении.

Новый президент — бывший сотрудник главка уголовного розыска Тяглов — быстро разобрался. Часть охранников, большинство с уголовным прошлым, ушли первыми. В том числе Туркмения.

Трезвые, дисциплинированные, бывшие сотрудники спецслужб тоже ушли. Туркмения встречал их потом в Фонде психологической помощи Галдера…

Шайба подался к Савону, о котором до этого никогда не заикался и вроде его не знал. Потом оказалось: «Знал!» И даже делал дела, работая в Шереметьеве. Продавал своих!.. С тех пор их ничто не связывало.

В Фонд психологической помощи Туркмению рекомендовал сосед по дому — Плата, знавший его историю.

Офис помещался на Дмитровском. Вывески на русском и английском ничего не объясняли. «Фонд психологической помощи MARK V. GALDER». Перед особняком находилась охраняемая стоянка. Жильцы не без оснований полагали, что дверь с темным глазком посредине постоянно заперта на замок.

Туркмения впервые приехал сюда под вечер по предварительному звонку. Дежурный долго всматривался, прежде чем впустить. Потом позволил ему пройти в небольшую прихожую. Два кресла: для дежурного и помощника. Письменный стол. Вторая комната — для наряда. Там спали несколько человек, свободных от смены. Телевизор. Под ногами синтетический ковер, уходящий в офис.

—Оружие есть?

Проверили портативным металлоискателем.

— Порядок… — Дежурный был из офицеров. Доложил по внутренней связи: — Тут к вам Туркмения… Да. Понял. — Дежурный положил трубку. — Подождите немного. Сейчас освободятся.

— Курить тут можно?

— Курите…

Молодой породистый мужик начальственного вида неслышно вывернул из коридора:

—Капитан, мне суточную ведомость…

Острые глазки обыскали Туркмению всего. Никакой ведомости ему не нужно было. Подошел, чтобы познакомиться.

—Пожалуйста, товарищ полковник…

Офис был стремный.

За плотно закрытыми дверями шла неслышная, скрытая от глаз закона и посторонних, невидимая жизнь. Атмосфера тут была иной, чем в «Новых центурионах». Сотник взял какие-то бумаги. Ушел. Почти сразу раздался звонок. Руководство Фонда готово было его принять.

—Пойдемте… — Дежурный повел неслышным синтетическим покрытием в глубь офиса. Открыл дверь.

Сидевшего за столом — лет тридцати пяти, с приятными чертами лица, высокого — Туркмения видел однажды в обществе соседа. Потом Плата назвал и его имя — Кудим.

—Сейчас мы решим ваш вопрос… — Кудим набрал номер.

Появился уже знакомый породистый молодой полковник, что подходил в дежурке. Кудим представил:

— Павел Туркмения. Я о нем говорил.

— Сотник… — Имя Туркмения так и не узнал. — Где вы сейчас? Что за фирма? — Они вроде бы ничего не знали.

— А заодно о себе… — предложил Кудим.

Ему устроили перекрестный допрос. Туркмения не возражал. При благоприятном исходе впереди ждали хорошие бабки. Разговор продолжился в соседнем кабинете, но уже в присутствии пухлой, в белом халате дамы, врача-психолога. Его проверили на детекторе лжи. Дама, кроме того, предложила выбрать один из цветов спектра из имевшихся на небольшом портативном приборе. Компьютер тут же выдал подробную характеристику его состояния.

«Придерживается осторожного подхода к проблемам и скрытой решимости поступать в конечном счете по-своему… Делает все, чтобы улучшить представление о себе в глазах окружающих, чтобы получить их признание и понимание его нужд и желаний…»

Кудим и Сотник отнеслись с пониманием. Личная жизнь Туркмении отвечала требуемым критериям.

— Был женат. Пока сидел, жене надоело ждать. Теперь один. Квартира пустая. Пришел, выспался. Можно снова на службу. Главное, чтобы вовремя и хорошо платили…

— За это не беспокойся. Как с дыхалкой? Где тренируешься?

Фонд был одновременно службой безопасности, соединением по борьбе с террором. От сотрудников требовалось быть в хорошей психологической и физической форме…

Кудим заговорил по существу:

— Присяги теперь нет. Есть контракт. Точно выполняй и не болтай лишнего. Работа мужская. Не особо рисковая. Если работать с умом. Тогда премия к зарплате. Отпуск за границей за счет фирмы.

— А если без ума…

— Тогда — небо в крупную клетку. Адвокат. Подогрев. Тоже за счет фирмы. Бывал. Знаешь…

В Фонде было то же, что и в агентствах коммерческой безопасности. Сопровождение, личная охрана… Встречать и провожать из Шереметьева… Оплата в баксах… Телохранители, занимавшиеся «личкой», секьюрити и охранники составляли разные группы. Между собой не общались. Туркмения был секьюрити. Старшими стояли бывшие офицеры, подчинявшиеся Кудиму. Кудим, как и Сотник, был из армейских. Прошел Афган, Чечню. Какие-то странные части. В Африке подхватил желудочное заболевание, вернулся к московским событиям…

Мужик был крутой. Убрали с волчьим билетом — «за дискредитацию». Из армии попал в рижский ОМОН. Навешано на него было много.

Фонд содержал в образцовом порядке.

Когда в Шереметьеве, в международном аэропорту, вспыхивали разборки, старшие быстро их тушили. Оба считались корешами видных московских авторитетов…

На братву в аэропорту это действовало безотказно. Похлеще, чем имена иных грузинских воров…

Взад-вперед меряя шагами камеру, Туркмения довел свои воспоминания до момента, когда приехавшие за ним руоповцы повезли на Шаболовку и оттуда сюда, на Петровку… В ДПЗ. В камеру с наседкой…

«С чего это менты вдруг заинтересовались Шайбой?»

Сосед на шконке в углу равномерно посапывал.

«Спит, блин, вместо того чтобы работать… На что деньги налогоплательщиков тратят!»

Ему захотелось сыграть в кошки-мышки.

—Слышь, уважаемый!

Тот открыл глаза. Туркмения перестал ходить по камере. Присел на корточки:

—Давно тут?

Сосед крутанул зрачками по сторонам:

—Тц-ц! В таких местах не говорят. Не знаешь?

Дверь подъезда за Игумновым еще не успела захлопнуться, как от тусовки у Театра Вахтангова отделился некто неприметный, незапоминающийся, каких сотни, — шмыгнул в ту же дверь. Игумнова в вестибюле уже не было. Какой-то амбал возился у почтового ящика: не то закрыл, не то только собирался открыть. Дверь позади снова хлопнула. Некто неприметный обернулся: крепкий, мужик средних лет… Он понял, что попал в ловушку. Решил пробиться назад на Вахтангова. Его бригада оставалась в переулке и ничего не знала, что произошло. Встречный удар вбежавшему в подъезд последним — детективу «Лайнса» — пришелся по лицу.

Старшего опера, оставившего ему записку в почтовом ящике, на месте не оказалось, его сосед по кабинету выказал явную заинтересованность:

—Кобура? Он говорил. Спасибо. Передам лично в руки. Не беспокойся.

Не исключалось, что он и был тем другом, о котором шла речь в записке. Игумнов не испытал подъема, расставаясь со снаряжением. Это было еще одним свидетельством черты, подведенной под прежним его существованием. В наплечной кобуре он таскал свой «Макаров», из которого приходилось стрелять и в воздух, и на поражение — при задержаниях и защищая себя… Кобура и пистолет лежали ночью у него под подушкой. Теперь милицейскому его снаряжению тоже предстояла новая жизнь. Упомянутая в записке «неприятность», которая обычно обозначала инспекцию по личному составу, полутайный орган, контролирующий ментовскую нравственность, свидетельствовала, что у неизвестного друга что-то произошло с его собственным снаряжением — потерял, пропил, продал агентам ЦРУ… Игумновской спецкобуре суждено было теперь залечь в фискальных материалах инспекции надолго, возможно, до самого прихода Машиаха.

Это уже не имело значения.

— Спасибо.

— Будь здоров…

Сестра Михи — в свое время тонкая, с черными косичками, с маленькой грудью, похожая на цыганку, — широко раздалась, как многие еврейские женщины, которым едва успело перевалить за тридцать. Она занимала половину стеклянной кассы — подсвеченного изнутри аквариума, который забыли наполнить водой и ракушками. Когда Игумнов подошел, она принимала выручку у носильщиков.

— Соня!

— О, Игумнов… — Сестра Михи симпатизировала ему. — Сейчас…

Она появилась в проходе между двумя аквариумами — тяжелая, в футболке до колен.

— Цветешь! Димка небось не нарадуется…

— Как же…

Муж ее был тихий туберкулезник, карманник.

— Как у него со здоровьем?

— По-разному… Что ты?

— Нормально.

— Из Шарьи ничего?

— Нет…

— Ты один теперь… Заходи. И Димка рад будет!

— Мама все в Иерусалиме? Как она?

— Спасибо. Собираешься навестить?

— Все бывает. Как Миха?

Она пожала плечами. На Соньку Жид мог положиться. Ее можно было выгнать с работы, выселить из квартиры, резать на части, жечь… Она все равно бы не выдала. Кроме сестры, у Михи никого в России не осталось. Мать с внуком еще раньше эмигрировали в Израиль. Жена вору не полагалась.

«Миха в Москве…»

Игумнову было достаточно увиденного.

—Я хочу предупредить. Бухарцев сдали. Афганца сюда заманили из Лондона, чтобы замочить. В любом случае, если ему нужна помощь… Вот телефон… — Игумнов сунул визитную карточку.

Носильщики у кассы тоскливо переминались. Она была настроена серьезно. Быстро соображала.

Рэмбо включил лондонскую кассету. Он прослушивал ее до того, как увидел на площади Игумнова. «— Почему он далнабой на «Дромит»?

— Спутал тебя с кем-то!

— Пару таких путаниц — и, смотришь, голову потерял!

— Там было что-то…

— Чек…»

Рэмбо вырубил кассету:

— Неерия ничего не говорит об этом. Боюсь, он не все знает. Тебе сегодня предстоит осмотреть квартиру Нисана. После похорон. Когда мы получим ключ…

— Понимаю.

Кассета снова крутилась. Костромская речь Туманова сплеталась с английской. В номере работал телевизор. Варнава открывал дверцу бара. Внизу под окнами проходила демонстрация сексуальных меньшинств. Били барабаны. Манифестанты кричали. Пели. В номере щелкнула зажигалка.

«Ну, на посошок…»

Запись закончилась.

Правили по Садовому в сторону площади Восстания, ныне Кудринской. Многие названия переулков тоже поменялись. Вместо Гайдара, Мечникова были Казенные, Большой, Малый… Рэмбо легко запоминал новые — в сущности, старые имена. Столичные власти грозились постепенно заменить все прежние, лучше сказать, новые имена. Тут сам черт мог ногу сломать…

Игумнов на заднем сиденье беззвучно выматерился.

Кидалы не позволили ему подойти к кассе сборов. Он не мог поставить сестру Туманова под удар.

Рэмбо поставил кассету на начало. Нажал клавишу. Голоса криминальных авторитетов под музыкальную фонограмму снова вошли в машину.

«Первый тост за Мессию…»

Послышался звон хрусталя.

«Сметана и Серый делают политику в Москве…»

Рэмбо не раз думал об этом. К нему обращались и партнеры из Нью-Йорка, Антверпена, Тель-Авива… Из других мест.

Перед российской братвой возникли новые горизонты.

Старый московский вор рассказывал, как между отсидками позволял себе столик в «Савойе» или «Национале». В международном вагоне путешествовал в Тифлис. Но чаще ограничивался посещением бильярдной в Парке культуры имени Горького.

Сегодня для авторитетов — Серого, Сметаны, этих двоих, болтавших в лондонском пятизвездочном отеле «Черчилль», были доступны Канары, Лазурный берег, Ницца, Эйлат. Клаб-отель на Красном море — жемчужина Ближнего Востока…

Людиездили. Побывали, вернулись. У каждого по пять-шесть заграничных паспортов.

Оказалось, во всем мире требуется — одно и то же.

Крыша!

Она нужна всем русским, где бы ни жили.

Нестерпимо, когда тебя даже легонько постучат по сломанной кости и попросят выложить б а б к и… В Бруклине ли, в Ларнаке, в Ашдоде…

Цивилизованный рэкет. Календарная отстежка многочисленных соотечественников, разлетевшихся по всему земному шару.

Бизнес есть бизнес…

«Президент страховой компании „Социум“ г-н Игорь Сметанин… С нами вам не страшен любой угон машины…»

«Игральные автоматы. Мировые поставки. Эксплуатация, „Серж Серый и брат“, Ла-Пас, Боливия…»

«WARNAWA LTD. Массаж. Сопровождение».

«— Скотленд-Ярду не больно интересно… — Варнава не опасался „жучков“. — Сметана и Серый держат ситуацию под контролем. Арабова они не сдадут. В Иерусалиме и „Белая чайхана“ могут быть спокойны… А пощипать их — это закон никому не запрещает. Вор украдет, фраер заработает…

— В Иерусалиме говорили о банке, с которым они

контачат… — Жид старался не говорить лишнего. — Народ там стремный.

— Ты им не опасен…

— Считаешь?

—Уверен. В Москве тебе ничего не грозит…»

То и дело возникали паузы.

«—Известно, кто они по жизни?

—Бушлаты… Им, конечно, помогли».

«Жучок» из лондонского магазина «Шпион» доставил в Москву интереснейшую информацию…

Банк, о котором спрашивал Туманов, был пока неизвестен. В кабинете у Рэмбо лежало удостоверение, отобранное в подъезде на Вахтангова. В Регистрационно-лицензионном управлении фонд с таким названием зарегистрированным не значился.

Кроме бандитов, банкиров, бывших ментов развивалась еще сила, на которую прежде всегда закрывали глаза. «Афганцы», «чеченцы». «Альфа», «Выстрел». Десантники. Бывший спецназ.

Рэмбо смотрел в окно. Перемежающиеся ряды вынесеных на тротуар легких белых столиков, ярко-красные чепраки кафе… Светильники сплошь оклеены предложениями…

«Останется ли все это?»

Многоэтажные здания на Садовом стояли, тяжело прижатые к грунту, друг к другу. Сбоку внизу мелькнула торговая вывеска: «Кабул»…

«Что же можно в нем предложить?.. — Рэмбо ни разу не переступил порог магазина с приснопамятным именем. Слишком многое было с ним связано. — „Калашниковы“? Анашу?»

Игумнов заметил:

— Й Варнава, и Миха то и дело кладут поклоны на Восток.

— Я объясню. По каналам ASIS прошла информация. В Иерусалиме назначено заседание суда так называемой русской мафии. Не исключено, что наших Сметану и Серого туда потянут.

Рэмбо сменил кассету. Нажал на клавишу. Послышались звуки чудесной музыки. Игумнов поднял голову:

— Что это?

— Гершвин. «Американец в Париже»…

— Я и не знал, что ты рубишь!

— Профессорский сынок! Обязан…

Мыслями, однако, он был не на Елисейских Полях.

—Я надеюсь, сестра Михи или он сам, если в Москве, позвонят!

Отличник службы — российский пограничник в течение четверти минуты настороженно-внимательно созерцал физиономию Жида, затем обратился к электронным средствам учета и информации. Так давно уже нигде больше не проверяли в мире. Может, в Северной Корее. Символическая граница открылась.

Миха по «зеленой линии» прошел к таможне. Тут обошлось без сюрпризов. Бронированный кейс, на который никто не обратил внимания, мог, по существу, считаться пустым — несколько сувениров племянникам, сестре — блузоны, жвачка. В Москве теперь все это можно было найти. Единственно, что удалось протащить под бдительным взором таможни и что могло привлечь их внимание, — зажигалка, сработанная под грозный 9-миллиметровый «Игл-606» в натуральную величину. Штука была отличная. Фрэнки Пол — идол рок-музыки даже посвятил грозному пистолету — не зажигалке — песню «Орел пустыни».

Тут Михе снова повезло.

Афганец явился в Москву по израильскому паспорту, «даркону». С зажигалкой за поясом шагнул он мимо «телевизора».

В зале прилета его не встречали. Несколько человек тем не менее пристально принялись его рассматривать. Но это был известный во всех аэропортах мира тип людей, рассчитывающих на неожиданную халяву. За время, что Миха отсутствовал, они не перевелись.

Тут же группа хорошо одетых цыганок с детьми, не особенно остерегаясь милиции, выпрашивала валюту у иностранцев.

Миха прошел мимо них на стоянку такси. Обслуживание к лучшему не изменилось, цены успели вырасти. Первый же водитель, к которому, кроме авторитета, никто не подошел, объявил цену:

— Двести доларов…

— Не круто?

— Тут наполовину идет отстежка…

Шел явный беспредел.

—Поехали…

Двести долларов на такси у Михи были. Был и пистолет-зажигалка. Жид не решил, что он достанет в первую очередь.

Машин вокруг было немного.

Еще не выехав из Шереметьева, сзади к такси пристроилась голубоватая «вольво». Обгонять не думала. Миху вели не профессионалы. Те вели сейчас кого-то другого. В районе метро «Сокол» филерам показалось, что они его потеряли. На повороте между Ленинградским шоссе и Волоколамским, на светофоре, «вольво» подъехала вплотную — за тонированными стеклами не было ничего видно. Миха поднял бронированный кейс. Это могли быть киллеры.

«Тогда чего они ждут?..»

Миха не знал об убийстве Арабова и о том, что сам он из идеального союзника Сметаны и Серого в Израиле превратился в их ставку при попытке спасти от расстрела брата Серого.

Таксист молча переключал скорости, тормозил, обгонял, терпеливо ждал на перекрестках. Уйти от преследования в такси с незнакомым водителем не было никакой возможности. Дом, в котором жила сестра, на улице Поликарпова, был уже близко, Миха не решился к ней ехать.

«Что-то не срослось…»

— Куда поедем, хозяин?

— Покатай чуток. Я добавлю полсотни…

— Это можно. — Таксист покосился с любопытством.

Москва сильно изменилась с того времени, что он не был тут. Мраморные фасады, стекло, бронза… Ремонтирующиеся здания в центре снизу доверху закутаны были плотной зеленой рогожкой, как во всем мире.

Миха поглядывал назад.

Пытаться запутать — был напрасный номер. Тем не менее стоило попробовать.

—Смотри… — Он положил доллары между сиденьями впереди. — Сейчас ты резко остановишь вон там. Я выскочу. Ты развернешься, подъедешь к переходу на той стороне. Будешь ждать пятнадцать минут. Глазок не включай. Там я добавлю. Давай!

Таксист резко затормозил. Миха выскочил из машины, с ходу, не обращая внимания на светофор, бросился через широченную трассу на другую сторону, в самую лавину машин.

Это было на Смоленской.

Визжали тормоза, матерились водители…

Свернув с Пресненского вала, машина «Лайнса» двигалась словно в колонне. Рэмбо подвел итог:

—Заказ большой. Освобождение заложника — Рахмона-бобо. И личная безопасность Неерии. Чтобы ее обеспечить, я должен знать, кто убил Нисана.

Территория вокруг Ваганьковского кладбища была забита машинами. Транспорт шел в один ряд — между припаркованными по обеим сторонам «Жигулями» и иномарками. Проводить Ковача в последний путь прибыли представители обеих структур, в которые он входил. Спорт и частно-охранный бизнес… Братва, расставшаяся с рингом, с ковром, с треком ради телохранительства, «лички», обменных пунктов, подозрительной активности сыскных бюро, служб безопасности банков и страховых агентств с неясными родословными — ради шальных денег, крутой, обвальной, красивой, рисковой жизни. Друзья, друзья друзей, знакомые знакомых.

Рэмбо заметил с горечью:

—Не помню, чтобы контора кого-то так хоронила…

Похороны убитых ментов выглядели скромнее.

—И комитетская разведка тут… — Водитель кивнул на сторону.

— Ты своих с ходу сечешь…

— Механическая мойка. В середине номера цифра всегда грязнее. Руками никому не охота махать!

— Ты слышал о Коваче раньше? — Рэмбо обернулся к Игумнову.

— Звезда первой величины! Чемпион…

— Чемпионы, тем более в первом полусреднем, менялись каждый год!

— Обнаружил феноменальные способности… Реакция, техника. Поднялся на верхнюю ступень. Олимпийский комитет положил на него глаз.

— В общем, так, конечно… Собрались бы сюда все эти люди… — Рэмбо показал в окно. — Если бы Ковач был только спортсменом…

Рэмбо располагал досье на Ковача.

Чемпион среди юниоров почти в одну ночь из нищего превратился в принца. Из запущенной, с непросыхающей мочой в подъезде хрущобы сразу же с матерью, с сестрами переехал в цэковский, с улучшенной планировкой дом у «Новослободской». К нему был прикреплен тренер, составлена персональная тренировочная программа.

—И все прахом!

При досмотре багажа звезды первой величины, возвращавшейся с соревнований из Юго-Восточной Азии, таможня обнаружила более двухсот единиц триметилфентанила, сильнейшего наркотика синтетического происхождения, распространяемого в ампулах…

—Президиум Федерации бокса… Президент Международной федерации любительского бокса, ФИФА, — все были в шоке!

Из спортивной структуры Ковач плавно переместился в криминальную.

Было много неясного в деле. Спортсменов, как правило, не обыскивали — Ковача сразу взяли. На горячем. С другой стороны, он не выскочил бы так быстро. За него ходатайствовали весьма уважаемые люди. О Коваче они никогда не слыхали. Знали только людей, которые за него просили. Тоже весьма уважаемых.

«Мерс» Рэмбо еле продвигался в колонне, огибавшей некрополь. Водитель выкраивал путь буквально по сантиметрам. Рэмбо не выдержал:

— Приостанови, мы выйдем…

— Мне тут не приткнуться!

— Поезжай вперед — мы найдем…

Они были уже на тротуаре.

—За синтетическим наркотиком сейчас не летят в дальнее зарубежье. Есть каспийский вариант.

Кладбище в центре Москвы, предназначенное первоначально для пострадавших от стихийных бедствий — косившей людей чумы ли, Ходынки ли, революций, а также жертв несостоявшихся судеб, все более приобретало скандальную известность своими захоронениями воровских авторитетов. Начало им, по свидетельству прессы, положил известный вор в законе Валериан Кучулория, по кличке Песо…

Ковачу предстояло лежать не в одиночестве — в кругу таких же выдающихся спортсменов и авторитетов.

Бывший чемпион СССР и Европы Олег Каратаев, президент Российской профессиональной спортивной лиги Юрий Ступеньков, крупнейшие представители российского бизнеса и мафии — Отари и Амиран Квантришвили, погибшие в свое время в результате разборок…

Рэмбо пробирался сквозь толпу.

Территория, прилегающая к воротам внутри кладбища, была тоже заполнена соответствующей публикой. Широкие брюки, крутые затылки. Черные либо белые шелковые сорочки с галстуками… Накачанные амбалы… Ни одной женщины. Одни мужики. И тишина. Гробовое безмолвие.

В бандитский колер негусто были вкраплены бизнесмены — партнеры фонда «Дромит», банки-учредители, земляки, друзья Ковача, партнеры Арабовых. Многие явились с собственными секьюрити.

Из уважения к Нисану, к Неерии похороны Ковача проходили по высшему разряду. В толпе раздавали тиражированные цветные фотографии обеих жертв. Неерия и его команда, прилетевшие из Самарканда, прямо из Домодедова уехали в морг, в Хользунов переулок, должны были вот-вот появиться. На Главной аллее уже распоряжался Красноглазый — с пухлой кожаной барсеткой под мышкой. В руке он держал пачку долларов. Боевая, в брюках, в красном деловом пиджаке, дама-администратор держалась вблизи, на короткой связи.

—Аркан… — Рэмбо показал на него Игумнову. — Главный советник…

Административная пара занималась нечаянными свидетелями-посетителями, случайно оказавшимися на кладбище. Зрелище бандитских похорон произвело на старых клюшек — божьих одуванчиков жуткое впечатление. Аркан и дама-администратор приняли экстренные меры.

— Помолитесь за раба Божьего… — Администраторша быстро совала в руки крупные купюры. — И главное, никому не надо завидовать… Это ведь нехорошо, правда? Каждого хоронят, как он того заслужил… Ведь так?

— Конечно, конечно… — Облагодетельствованные понемногу приходили в себя.

Кто-то показал в сторону ворот.

Эстрадный певец — суперзвезда шел по Главной аллее в окружении тоже очень знакомых по теле— и киноэкрану людей. Без него обычно не обходились ни одни бандитские похороны.

Почти одновременно прибыли вторые лица руководства «Дромита».

Рэмбо обернулся к Игумнову:

— Неерии, Савона еще нет. Второй слева, идет сюда… Начальник службы безопасности.

— Я его встречал в главке.

— Теперь в «Дромите». Привет…

Рэмбо поймал короткий, напряженный взгляд подошедшего. Экс-начальник главка держался дружелюбно, как человек, не обретший пока опоры в новой среде.

— Рад встрече…

— Только повод печальный.

— Что поделаешь?..

Толпа в начале аллеи зашевелилась. От главного входа показался модерновый микроавтобус «Скорой помощи». «Амбуланс» — на базе японской «тойоты». Следом двигался черный закрытый «кадиллак» с Ковачем. Катафалк. Позади въезжали еще машины. Неерия, близкие родственники покойного и наиболее уважаемые из гостей прибыли в серых «линкольнах» за темными стеклами. Пятнадцатиметровые свекающие лаком длиннющие лимузины сразу отсекли толпу от храма.

—Неерия…

Сопредседатель совета директоров — молодой, в костюме из «льющейся» ткани, с блестящей черной шапкой волос — показался в толпе лишь на секунду. Его тут же скрыли сопровождающие. Секьюрити, свита…

Ковача привезли в черном отлакированном гробу с крышкой, откидывавшейся на сторону, на петлях, как дверца. В «кадиллаке», кроме юной вдовы, находились еще одетые во все одинаковое — траурное, закупленное фирмой, — четыре его сестры. Мать не приехала.

—Я сама. Сейчас. — Черты юной вдовы резко обозначились.

Она качалась, словно от ветра. Женщина-секьюрити, находившаяся все последние сутки вместе с вдовой, придвинулась, готовая в любую минуту прийти на помощь.

В храме громко запели. На крыльце показались двое священнослужителей и с ними монахиня. Аркан, переместившийся с аллеи к «кадиллаку», подал знак рукой — накачанные, в черных шелковых сорочках, в костюмах, делавших еще шире в плечах, бойцы из «Дромита» подняли гроб за ручки, прикрепленные по обеим сторонам футляра. Под звуки песнопения черный ящик проплыл в церковь, за ним потянулись близкие, друзья… На кладбище стало совсем тихо, если бы не вороны…

Рэмбо прошел вместе с руководителями «Дромита», следом двинулись все желающие.

Игумнов минут на сорок был свободен. Он подошел к церковному киоску у входа. Тут торговали свечами. Достал деньги.

—Эту…

—Пожалуйста. Не знаете, кого хоронят? У кого не спрошу — никто не знает!

Продавец хотел что-то добавить, но остерегся.

Большинство приехавших боевиков остались на Главной аллее, разбились на группки.

Игумнов свернул в боковую. Тут начинались погребения знаменитых спортсменов. Альметов, Стрельцов… Тут же хоронили больших актеров. Их могилы украшали живые цветы, в плошках со стеарином чадили фитили.

Чем дальше от входа, тем больше виднелось повсюду следов запустения. Невывезенные контейнеры с мусором, проволочные основы венков…

Панихида по убиенному секьюрити длилась около часа.

Рэмбо стоял справа от алтаря среди приглашенных Неерией.

Люди были очень разные: космонавт; работники мэрии; несколько банкиров первого круга, направивших в свое время известное письмо властям и оппозиции с предложением сделать шаги навстречу друг другу; оба генерала — первые лица московского «Рассветбанка» — Юра и Гореватых…

Тут же находился и знаменитый певец.

Вице-президент «Рассветбанка» Гореватых шепнул:

—Ему не привыкать: его приятелей стреляют чаше других.

Он не шутил.

— Мы послали факс в «Коммерсант дейли». Завтра он будет в номере. Вознаграждение за помощь в поимке убийцы. Может, кто-то из частных детективов тоже заинтересуется…

— Может статься.

Рэмбо огляделся: «Рыбацкого банка» — постоянного партнера «Дромита» — никто не представлял на панихиде.

—Сегодня Нисан, завтра я, Юра… — Генерал Гореватых кивнул на президента банка. — Неерия… Кто угодно!

Юра заметил:

—Мы должны выступить в качестве одного заказчика. Тогда и общий взнос был бы весомее.

Рэмбо не брал заказов:

— Много работы. Сожалею.

— Это мы должны сожалеть.

Ковача опустили в землю недалеко от входа, рядом с другим спортсменом, убитым в таком же московском подъезде.

Хоронили без гражданской панихиды, никто не произнес и двух слов над свежей могилой.

Сестры и племянницы Ковача — угловатые, незавидные, в черных одинаковых пиджаках и длинных юбках — держались напуганно. Их опекал охранник с газовым пистолетом на поясе.

Священник пропел свое. На этом кончилось.

Красноглазый Аркан с пачкой долларов, которая то и дело пополнялась, и его деловая помощница быстро и ловко руководили происходящим. Под их присмотром на аллее установили разборный, на винтах, стол, мгновенно появилась водка, пакеты с соками, еда.

Бросив на могилу земли, подходили к столу, водкой, блинами, кутьей молча поминали покойного.

—А все равно жалко… — Старушка-божий одуванчик вслух безотчетно возразила внутреннему голосу. — Такой молодой!..

Расходились так же молча.

В последнюю минуту глухой тоскливый звук разнесся по погосту. Это кричала несовершеннолетняя вдова убитого.

День склонялся к концу. Безнадежный плач стих. На площади за воротами проскрежетал трамвай. Негромко ударил колокол.

По асфальту за деревья неслышно тащило ветром пустой пакет. Мертвые подавали знак о себе живым.

Рэмбо, Игумнов и секьюрити обогнули храм.

Рэмбо должны были передать ключи от квартиры Нисана…

Площадка на Главной аллее была заполнена. Криминального вида крепыши кучковались в ожидании отъезда на поминки.

Металлическая цепочка, препятствовавшая въезду и выезду на кладбище, была опущена. Многочисленный кортеж блестящих машин правил в сторону Звенигородских переулков.

Неожиданная встреча с Варнавой произошла недалеко от ворот, рядом с утопавшими в цветах могилами Отари и Амирана Квантришвили. Крылатый ангел благословлял гранитные, с золочеными буквами памятники обоих братьев.

Игумнов заметил Варнаву первым. Кидала прошел почти рядом. На ходу схлестнулись взглядами. После происшествия в Музее восковых фигур они еще не видели друг друга.

Игумнов показал президенту «Лайнса» головой в сторону.

— Осторожно взгляни вправо… Оплывший, цвета непропеченного теста…

— Что-то знакомое…

— Варнава… По пьяни, между прочим, был не прочь взглянуть, что у меня внутри черепушки…

— Аккуратнее!

Очередной лимузин двигался достаточно близко. Сквозь затемненное стекло невозможно было разобрать ни лиц, ни количество сидевших в нем. Когда машина поравнялась, стекло позади водителя опустилось. Показался Аркан. В руке Красноглазый держал небольшой сверток. Это были ключи от квартиры Нисана.

Семинар секьюрити в Центре Елизаветы II в Лондоне был не целью Варнавы, а лишь временным прибежищем. Необходимо было отсидеться. Английские фирмы «Ричардсон» и «Колбрайд» брали на себя заботы об устройстве, предоставляли переводчиков… Варнава слинял в Англию сразу после удачного дела с чеком. Операция было простой. Он проделывал ее десятки раз с долларами, когда продажа и покупка валюты были делом рисковым. В случае задержания грозили статья и срок, а валюта и рубли конфисковывались. Для начала давалось объявление в газете: «Продажа валюты по минимальному курсу…» И номер телефона. Одноразового, снятого у незнакомого человека. Откликнувшемуся на объявление назначалось свидание, во время которого Варнава и его напарник обычно только наблюдали: нет ли подвоха, приедет ли покупатель один, без ментов на хвосте… В зависимости от результатов наблюдения назначалась или, наоборот, не назначалась следующая встреча. В положительном случае откровенно объяснялись причины, по которым свидание не состоялось. Назначая вторую встречу, уже серьезно обсуждали гарантии взаимной безопасности, а также технические детали. Продавец и покупатель, каждый с напарником, приезжали в своих машинах. Затем напарники обоих менялись местами. Один проверял качество валюты, второй наличие рублей. Если все соответствовало условиям, происходил обмен. Варнава — продававший валюту — освобождался первым. Ждал. Подсчет сотен тысяч деревянных занимал значительно больше времени. По окончании пересчета из второй машины давали сигнал. Напарники быстро менялись местами. Машины срывались с места. Варнава уезжал с рублями, его контрагенты — с подмененными в последний момент фальшивыми долларами.

Операцию с Арабовым готовил не он — кто-то из Фонда психологической помощи, точнее, те, кто за ним стоял. Варнава успел убедиться — для этих людей не было ничего невозможного.

Варнава сыграл в афере главную роль как исполнитель.

Отказаться было невозможно. Вот уж поистине: «За вход — рубль, выход — за два!» Верная смерть для всех, кто участвует…

Афера состоялась в Москве на площади у метро «Семеновская», как всегда скучной и незаполненной в утренние часы.

Варнава — в камуфляжной форме, с п о н т а генерал бывшей запгруппы войск, кто продал оружие Саддаму и Дудаеву, а потом вооружил афганских «каннибалов», — прибыл в «вольво». Сотник и Кудим — офицеры по жизни — сопровождали в качестве телохранителей. В портмоне лежал врученный ему чек в швейцарский банк, который Варнава должен был вручить представителю «Дромита» в обмен на наличные.

Операция требовала исключительного хладнокровия.

Варнаву, как и Жида, в далеком детстве натаскивал в воровском ремесле родственник Туманова, уже сходивший со сцены знаменитый Вангровер…

В назначенный час, минута в минуту, с ходу притормозили рядом с «мерседесом». За тонированными стеклами «мерса» находился Мансур — начальник службы безопасности «Дромита», телохранитель и приглашенный эксперт.

Варнава, сидевший в «вольво», опустил стекло, достал из портмоне чек, передал в «мерседес».

Кудим и второй боевик — светловолосый, крепкий, с чуть асимметричным лицом и крупным, с перебитой спинкой носом — Плата, готовые к стрельбе — пальцы на скобах спусковых крючков, — вышли. Расположились по обе стороны «мерседеса».

Сами они в это время находились тоже на мушке.

По площади и на подступах расставлены были секьюрити.

Внезапное появление конторы полностью исключалось.

Тут же неподалеку была припаркована «тойота» фонда «Дромит» с секьюрити и валютой бухарской фирмы. Как сказали Варнаве, сделки по обмену черного нала на чеки проходили тут регулярно. С теми же предосторожностями.

Нисан и глава службы безопасности «Дромита» Мансур перешли в «вольво». К ним присоединился и второй телохранитель председателя Совета директоров «Дромита» — тяжелый, приплюснутый робот с короткими рычагами-ручками.

«Шайба настоящая…»

Экспертиза началась.

—Чек настоящий… — объявил эксперт. — UBS — «Union bank suisses»… — Он был знаком с системой предъявительских еврочеков. — Солидный швейцарский банк.

Он подписал заготовленное заранее заключение. Получил гонорар.

—Не будем терять времени…

Чек «Union bank suisses» с соблюдением необходимых предосторожностей передали назад, в «вольво».

Сидевшие в машине не спускали глаз с ценной бумаги.

Чек снова поместили в портмоне, оставив на видном месте, у лобового стекла впереди.

Кудим остался рядом с «вольво». Его напарник — Плата, по-прежнёму готовый ежесекундно отразить нападение, перешел в «тойоту».

Там предстояло пересчитать три миллиона «грязных» наличных долларов, прежде чем их возьмет Кудим, а представители «Дромита» получат чек. Доллары считали долго. Наконец громкий звук клаксона из «тойоты» расставил все по местам. Плата с рюкзаками, полными валюты, уже бежал к «вольво».

Варнава взял портмоне.

Передал чек Нисану. Дверца машины была заблаговременно открыта. Арабов подтолкнул телохранителя.

Втроем — вместе с Мансуром — они были уже рядом с «мерседесом». В нем были готовы открыть огонь. Варнава включил зажигание.

Все было как при обмене заложниками.

Чек и деньги не должны были находиться одновременно в руках одной стороны. Тогда вторая открывала огонь.

Плата с рюкзаками упал на сиденье.

Варнава тронул с места.

—Понеслась!..

В Москву Варнава прилетел днем, во второй группе секьюрити. Рейсом «Трансаэро». В самолете успел поправиться. Окончание гала-банкета накануне помнилось как в тумане. Вернувшись в отель, с пьяных глаз потопал в номер Афганца, хотя днем сам проводил его в аэропорт Хитроу. Дверь открыл смуглый толстый индиец в простыне, у него была гостья. Никто из англичан — администраторов семинара — ничего путного тоже объяснить не мог. Мистер Жид, по всем данным, в списках участников не значился…

—Но как же? Он сидел рядом со мной…

Никто не понимал, чего он добивается. Полицейский, приехавший в «Черчилль», записал его паспортные данные. Не исключалось, что с получением визы на въезд в Соединенное Королевство впредь у него могли возникнуть осложнения…

«Свет клином на вас не сошелся…» Англия была, конечно, страна с возможностями, но на свете было немало и других мест… Он справился с порученным, Лондон больше не колыхал.

Жид должен был помочь Сметане и Серому в Израиле. Авторитеты еще заигрывали с Арабовым и «Белой чайханой» и не отказались от поездки к братве в Иерусалим.

Варнава и Жид были подельниками. Соперничество их тянулось давно. Варнава подстрекнул приятеля самым примитивным образом, каким никто бы из этих умников не догадался. «Взял с собой на к у к л у!»

Про Жида среди братвы ходили разные слухи. Говорили, что он отошел, что в нем не осталось ни капли воровского и он не способен больше ни красть, ни быть полезным для братвы. Позорная для авторитета, подло пущенная молва. Афганец знал об этих разговорах. Когда Варнава предложил прогуляться с куклой к лондонскому «Си-энд-Эй», в гости к родным российским фраерам, он легко согласился. Варнава ценил такое, потому что было оно и в нем самом. То, что всегда отличало вора от фраера… Кто не воровал по мелочам легко и бездумно, никогда потом не сможет сорвать банк в этой жизни!

Старая дружба была восстановлена.

Варнава передал приглашение Сметаны и Серого. Была подтверждена его безопасность. Он по-прежнему имел право вести дела, участвовать в сходках и вести образ жизни, соответствующий его положению в преступном мире.

Афганец улетел в Москву на встречу с авторитетами. В качестве живого гаранта выступал непосредственно Варнава.

Варнава чувствовал себя как человек, успешно выполнивший трудное дипломатическое поручение. Так чувствовал себя американский государственный секретарь Уоррен Кристофер, возвращаясь в Вашингтон после первых встреч с президентами Израиля и Сирии.

Первое разочарование пришло вместе с отрезвлением. О встрече с Жидом знал бывший мент, частный детектив. Чтобы показать сговорчивость, он послал Игумнову записку с именем Савона…

Главный же удар настиг Варнаву в Шереметьеве. Нисана Арабова замочили на рассвете… Жида могли убрать в любую минуту, после чего за его, Варнавы, голову как гаранта никто не дал бы и цента.

Шмитаря, Ершова — всю компанию РУОП отпустил. Тут была стена.

«Шайбу подставили… Вместо наркотика ему дали ампулу с водопроводной водой».

Управление по незаконному обороту наркотиков и Главное управление по борьбе с организованной преступностью МВД РФ уже несколько лет получали информацию о распространении на черном рынке значительного количества наркотического средства, имевшего синтетическое происхождение. В свое время на Новой площади в Москве была задержана некая дама — одна из активных распространительниц, в доме которой было обнаружено около семисот запаянных стеклянных ампул жидкости. Действительно ли Шайба имел к этому отношение…

Савельич лично обзвонил начальников розысков:

—Любые данные по синтетическому наркотику…

Кореша обещали.

Старший опер, ездивший по указанию Бутурлина в ДПЗ на Петровку, вернулся с пустыми руками.

—Туркмения по уши в дерьме и не откроет рта…

В камере Туркмения тоже молчал.

«Многие знания умножают печали…» — заметил еще израильский царь Соломон.

Бутурлин послал всех, спустился в буфет. Молоденькая простодушная овца из секретариата, постоянно встречавшаяся ему то в коридоре, то на лестнице, снова возникла впереди, когда он появился на первом этаже. Крепкие ляжки, высокая сильная голень. Почувствовав Бутурлина позади, овца истово-наивно завиляла опущенным задиком.

Видеофильм о похоронах Ковача на Ваганьковском кладбище снимали скрытой камерой с верхнего яруса звонницы, а Главную аллею — с крыши дома против ворот. Фильм смотрели всем руоповским кагалом, как крутой боевик с участием мировых звезд. Прибытие или отсутствие представителей столичных группировок тут же комментировалось. Наиболее известных исполнителей шумно приветствовали.

Бутурлин первый обратил внимание:

—На похоронах нет Савона… Надо срочно проверить! В Москве у него сожительница и ее внучка, крестница Савона…

Для всех, кроме Бутурлина, розыск преступника был исполнением чужих распоряжений, и лишь на нем лежала ответственность за выбор решения и отдачу приказа.

Снова дали кино. Крутые боевики подхватили черный лакированный гроб-футляр. Процессия двинулась в аллею.

В кабинет внезапно позвонили, Бутурлин снял трубку, несколько секунд слушал молча.

—Так…

Он никак не назвал собеседника. Присутствовавшим агентуристам не надо было объяснять — почему. Спросил только:

—Точно?

Он положил трубку.

—Авторитеты соберутся на поминки… В мотеле на Симферопольском…

Выброс бутурлинской энергии мгновенно возрос. Он с ходу доложил генералу:

— Главк пока не знает…

— Звони куратору, Бутурлин! А то я позвоню!

— Чтобы к нашему приезду в мотеле никого не было? Как в прошлый раз?! Не-е… Считайте, что я не докладывал!

Игумнов вышел из лифта. Апартаменты Арабова были отделены от лестничной клетки широкими, во весь пролет, металлическими дверьми, такие же, но узкие, наглухо преграждали доступ на этаж со стороны лестницы. Сверху смотрел глазок «телевизора», в данный момент выключенного. Игумнов прошел к внутренней двери, непосредственно в квартиру. Два сейфовых замка итальянского производства открылись так же легко, как и прочная бронированная «пладелэт» из Израиля, цеплявшая четырьмя стальными крючьями сердцевины пола и стен. Игумнов запер чудо-дверь, прошел внутрь. Внушительных размеров холл. За витражами была гостиная. Ветвистое дерево на широкой длинной лоджии… По другую сторону — кухня, спальни. Библиотека, она же кабинет Нисана. Осматривавшие квартиру до него оставили всюду следы пребывания — разбросанные вещи, бумаги. В кухне, на отделанных итальянским мрамором полках — неубранная еда, посуда. В гостиной царил относительный порядок: огромный, ручной работы ковер, начинаясь на стене, под потолком, плавно переходил на софу и продолжался на паркете, доходя до двери. Составив общее представление, Игумнов вернулся в прихожую. Осмотр квартиры он всегда начинал от входных дверей. Кроме того, следовало впустить специалистов по обнаружению подслушивающих устройств. Они вот-вот должны были прибыть.

«Академики» появились быстрее, чем он ожидал, сразу впятером — интеллигентные, не первой молодости, в белых сорочках, в галстуках, с техникой и спецодеждой. Все — профессионалы высочайшего класса бывшего КГБ. Работенка предстояла нудная, многочасовая. С шутками-прибаутками начали. Интеллектулам хватало общества друг друга. Они занимались своей работой постоянным составом, многие годы, по заданию всевозможных управлений и главков прежней власти и как ни в чем не бывало продолжали при новой.

К Игумнову у них вопросов не было. Он занялся своим делом. В ванной он обратил внимание на скомканные белоснежные салфетки. Они лежали на виду. Может, поэтому никто до него не обратил на них внимания? Сквозь нежнейшие волокна просвечивались следы чернил. Игумнов аккуратно развернул. На верхней округлым крупным почерком было выведено: «Чек на UBS».

Речь могла идти об известном швейцарском банке «Union Bank of Switzerland»…

«Кто это мог написать? Нисан?»

Ясность внесла другая записка. Текст был исполнен той же рукой: «Срочно проверь в сейфе у Нисана».

Написать ее мог только новый руководитель. Нисан к моменту ее написания был мертв. Адресатом скорее всего был ближайший советник — Рыжий…

Не исключалось, что Неерия и Варнава имели в виду один и тот же чек на UBS.

В последующие часы силами Игумнова и бывших комитетчиков квартиру перевернули снова. На этот раз Игумнову повезло меньше, кагэбэшники, напротив были более удачливы.

— У нас кое-какой улов… — Их старший показал нечто, похожее на «жучок» из лондонского магазина «Шпион», помешенное внутрь целлофанового пакета. — У себя мы исследуем это детальнее…

— Устройство штатное? — Импортным оборудованием, как правило, пользовались коммерческие и частные охранные фирмы. Федеральные учреждения предпочитали собственные разработки.

Выглянувший из коридора второй технарь подмигнул. Комитетчики засмеялись. «Жучок» был хорошо им знаком! Сколько они обнаружили подобных! А еще больше внедрили…

—Кто-то постарался…

Вслух они ни за что не решились бы назвать структуру, поставившую подслушку, — Федеральную службу безопасности. Так верующие иудеи избегают произносить вслух имя своего невидимого всесильного Бога. Вскоре они уехали. С ними уехали и другие, занимавшиеся все это время внутридомовыми коммуникациями и наружными стенами. Те тоже возвращались с наваром. Было ясно: обыск квартиры до них проводили люди Неерии и Аркана. Федеральная служба безопасности в первую очередь унесла бы подслушивающие устройства.

«Искали исчезнувший банковский чек на UBS. В Фонде его не оказалось!»

Рэмбо не звонил. Внизу послышался шум подъехавшей машины. Игумнов подошел к окну. Из темноты было все хорошо видно. Машина остановилась у подъезда. Сидевший рядом с шофером открыл дверцу. Отбросил сигарету. Красная точка, описав дугу, исчезла далеко за машиной, под окнами, в крохотном альпинарии. Приехавший вышел на свет. Игумнов узнал Красноглазого.

Обеспечение безопасности в мотеле на Симферопольском шоссе, где происходили поминки, выполнял доселе неизвестный Фонд психологической помощи. Секьюрити были в камуфляжах, несмотря на категорическое запрещение московских властей использовать форму официальных силовых структур в черте города. Подступы к мотелю наглухо закрыли. По приказу, который невозможно было не выполнить, в соответствии с профессионально составленным единым планом дислокации на несколько часов вокруг мотеля был создан плотный кордон. Окружающие аллеи и подъезды блокировали заслоны дорожной техники. Тяжелые фуры дальнобойщиков ближнего зарубежья; трейлеры с фруктами и овощами, перемещенные с мест их традиционной стоянки; туристические автобусы, иномарки…

Был осуществлен максимум возможного с учетом имевшихся в столице мощных властных образований, Федеральной службы безопасности, МВД, ОМОНа и прочих спецслужб. Внутри мотеля у лестниц на этажах появились молодые люди известного типа, в камуфляжах, тяжелых ботинках, беретах. В Москве к ним успели привыкнуть. Ресторан был немедленно закрыт «на спецобслуживание». Остановившиеся в мотеле автотуристы и водители предпочли запереться у себя в номерах у телевизоров.

Война с «Дромитом» уже шла.

Обстоятельства приняли новый оборот.

С Ваганькова Варнава сразу поехал в мотель. Надо было встретиться с Жидом. Авторитеты в Москве знали о последних событиях.

Теперь Варнава был полностью информирован.

Сметана и Серый получили маляву.

Приглашение на разбор пришло из Израиля.

«Времена великих географических открытий прошли… — Братва транслировала прямым текстом. — Мир поделен. Попытка передела границ — путь к кровопролитию. Телодвижения чреваты…»

Вор в законе Чапан обвинил Сметану и Серого в том, что при их участии перекрыт кислород фонду «Дромит» — фирме, находящейся под братской крышей.

«Мы считаем, что это недостойно братвы…»

Воры в законе, не в пример политикам, не собирались разбегаться по национальным квартирам. Существовало прежнее общее пространство — СССР.

Кроме Сметаны и Серого, на разбор вызывались также свидетели. И первыми — Нисан Арабов и его брат Неерия…

Уклонение любой из конфликтующих сторон рассматривалось как признание вины.

Встреча в Израиле ничего доброго не сулила.

«Уроют где-нибудь в Иудейской пустыне…»

Братва сообщала, там уже находили кое-кого… На свалке. Чистеньких. Без признаков членовредительства…

Тут возник линявший в Лондон Варнава.

Сметана и Серый, инструктируя Варнаву, думали просить Жида быть их посредником в Иерусалиме. Положение изменилось, когда возникла надежда спасти от петли в «Лефортове» брата Серого… Посредник запросил за это головы бухарских банкиров и их иерусалимского представителя. Для этого следовало заманить Туманова в Москву. Варнаве это удалось. Жид был в Москве. Гарантии исчезли. Он превратился в заложника, в человека, объявленного вне закона. Каждый член группировки мог и обязан был с ним разобраться. С Варнавы теперь могли получить и та, и другая сторона. И в первую очередь бухарская группировка — за каждый волос, который упадет с головы Жида.

В мотеле Варнава увидел к е н т о в. Эти не были в курсе его дел. Публика была пестрой. Спортсмены, бандиты…

От «Дромита» присутствовали второстепенные фигуры. Несколько членов Совета директоров, главбух. Не было и Неерии — он заехал всего на несколько минут, окруженный десятком охранников. Извинившись, исчез, сославшись на дела.

С Варнавой за столом оказались дальние родственники погибшего и несколько небольших банковских боссов, которым он лично давал крышу. Впереди за столом сидели сестры и племянницы Ковача — с утра на ногах, голодные, они набросились на еду, худые, быстрые, светлые, в одинаковых черных пиджаках. Только вдова убитого оставалась безучастной. Неподвижная бледная кукла, нашпигованная нейролептиками. Опекавшая вдову секьюрити из частного агентства не спускала с нее глаз. Она все видела, замечала.

Варнава заметил, что в зале нет Савона. Не увидел он и никого из первых авторитетов.

Их присутствие всегда было опасным, потому что менты редко упускали возможность явиться непрошеными на воровскую сходку, проходившую под видом юбилея или поминок. Находились люди, которые заблаговременно предупреждали об этом братву. Кто они были и какие должности занимали, это оставалось тайной. О внезапных налетах такого рода решение принимали на самом верху, рядовых участников информировали в последнюю очередь.

—Авторитеты… Они в другом зале… — сказал кто-то.

Миха приехал к сестре поздно ночью, уйдя от слежки на Смоленской площади и помотавшись изрядно по Москве. Улица Поликарпова уже спала. Нигде не было видно ни одного ш т ы м п а . Они проговорили почти до утра. Встали попозже. Сестра позвонила на работу — смена начиналась с восьми. Попросила разрешения прийти к обеду. Из квартиры она вышла первой — осмотрела лестницу, верхнюю часть, до чердака. Все было чисто. Из дома вышли поврозь. Соньку повели сразу от подъезда. Она повернула, чтобы предупредить. Ничего не получилось. Жид увидел, что происходит. Вышел из подъезда. Сеструху оставили в покое. Миха заметил вчерашнюю «вольво», теперь к ней прицепили еще «жигуль». Сопровождавшие старательно отводили глаза. Никто не вытащил пушку. Приказа брать тоже не было. Ждали инструкций. Миха все еще не знал, что произошло накануне. Вышел на Беговую, остановил такси. «Вольво» и «жигуль» немедленно пристроились сзади.

—Куда?

—К Арбату…

У Ваганьковского кладбища вся улица была запружена машинами. Трамвай с трудом прокладывал дорогу в парк.

— Банкира убили… — Таксист знал городские новости. — Самого хоронят в Ташкенте. А это секьюрити…

— А кто банкир?

— В гараже говорили… Арабов, что ли?

На Ваганьковском народ уже разъезжался. Жид встретил корешей п о м а с т и . Сразу уяснил ситуацию: его положение в Москве было опасным. Из автомата у ворот набрал коммутатор Курского вокзала, вызвал сеструху. Сонька рассказала о визите Игумнова и номер телефона.

— Где ты?

— На Ваганьковском. Повтори медленно номер. Мне, может, понадобится помощь.

Таксист терпеливо ждал. С кладбища погнали в мотель. «Вольво» и «жигуль», по-прежнему не таясь, не отставая, держались сзади. Приказ убрать его все еще не поступил.

«Может, не могли связаться с начальством…»

Либо поступил, но исполнители подыскивали более удобные условия. Конец мог быть только один.

Таксист высадил его у входа в мотель. Перекрестился. Он уже понял, кого возил. Был доволен, что все обошлось…

Рядом с дверями стояло до полутора десятков боевиков, они представляли все видные московские к р ы ш и . Бойцы внимательно приглядывались к входившим. Жид шагнул вперед.

«Вольво», гонявшая за ним, тоже припарковалась. Трое появившихся из нее не спеша, расслабляясь после долгого сидения в машине, подтягивались ближе.

Миха сразу попал на воровскую сходку, в которую автоматически превращались поминки, учитывая число приехавших авторитетов.

Он не боялся, что его начнут резать прямо тут…

Надо было решить все со Сметаной и Серым.

Миха прошел сквозь второй заслон прямо у ресторана. Ему как-то уже приходилось бывать здесь. Авторитеты заседали отдельно. Никто его не окликнул: мелкая сошка и сама бы не рискнула предстать в обществе бандитов.

—Проводи… — бросил один из дежуривших другому.

Миха протопал в банкетный зал. Открыл дверь. Прямо напротив, от двери, начинался длинный заставленный едой стол. Вокруг сидела братва.

—Смотри, кто прилетел!.. — заметил один из подмосковных авторитетов, тайно интриговавший против Сметаны и Серого. Нашелся стул рядом и чистый прибор. Они обнялись.

—Давно тебя не видно было…

Авторитет успел поддать, в глазах полыхал огонек, который все заметили, но не смогли разгадать. Жить ему оставалось несколько часов. Ночью он попал в засаду у дома любовницы.

Он же заметил многозначительно:

—Миха здесь, а Савона нет…

У Михи нашлось немало знакомых. Поминки такого рода никто не пропускал. Серый и Сметана тоже были тут. Сметана, круглолицый, улыбчивый, мигнул Михе, словно ничего и не произошло… Со Сметаной бывало нелегко находить общий язык. Он не говорил «нет», хотя его «да» было порой и обычным «нет». Серый выглядел неприкаянным. Миха знал про его брата. Мысль о том, что история с братом Серого имеет отношение и к нему лично, до этого не приходила в голову. Говорили обо всем.

— Мафия…

— Какая мафия, если нет выхода ни к легальному бизнесу, ни к политикам?! И нет времени! Сегодня — рано, завтра — уже поздно!

— Держать там в банке общак опасно. В Англии они обязаны сообщить, если есть подозрение на вкладчика. Преступность или наркобизнес… — выступал молодой авторитет. После убийства сначала Сильвестра, потом почти всей его бригады там теперь сплошь шли отморозки. — Иначе — семь лет тюрьмы и крупный штраф! Задача банковской службы безопасности — отсекать нашего брата…

На сходняках искали общий интерес, хотя братва всю дорогу соперничала между собой. Кто-то занимался охраной, другие вышибали долги, охрана наркобизнеса могла включать синтетический наркотик и соперничать с теми, кто занимался натуральными, охрана ввоза оружия делилась на опеку фирм генералов-отставников МВД — милиции, другие контактировали с бывшими комитетчиками. Вокруг Сметаны и Серого всю дорогу кучковался дерзкий голодный молодняк, новые авторитеты: воры, не выстрадавшие по тюрьмам и лагерям свою масть и титул. Подушный налог на безопасность, дань с многочисленных соотечественников по всему миру, который они исправно платили бандитам, была их сфера. Сидели тут и фраера, внесенные в список воров в законе людьми из КГБ в выпущенной несколько лет назад книге. Туда не попали, кстати, ни покойный Сильвестр, ни Бобон… Ни один из московских авторитетов… У Сметаны в пиджаке прозвенел радиотелефон. Авторитет поднес его к уху. Лицо его не изменилось. Тем не менее за столом все обо всем догадались. Объяснять не надо было. Сметана уже поднимался.

— На посошок!

Дожевывая на ходу, братва повалила на лестницу.

Жид глянул между перил вниз. Амбал — из тех, кто гнал за ним в «вольво», — прошел в здание, стоял этажом ниже. Этому могло быть только одно объяснение: приказ на его жизнь — мокрый грант, как элегантно выражались раньше, кетель, — а попросту на мокруху поступил! Амбал поглядывал нетерпеливо. Миха с ходу рванул в общий зал ресторана. Он не собирался ждать, пока ему наденут петлю на шею…

В общем зале сидело много людей. За шумом голосов нельзя было ничего разобрать. Стучала посуда. Официанты разносили бутылки «Абсолюта». Миха прошел дальше от входа. Линять из большого зала, где сидели родственники Ковача, было проще. Авторитет присел, чтобы оглядеться. Несколько человек за столом знали его. Братва их не признавала. Это были люди, связанные с оружейным бизнесом. Они работали на две стороны. Можно было не сомневаться: выйдя из мотеля, сообщат о его приезде в милицейскую контору. Сейчас это было кстати. Среди прочего Миха занимался отмазкой спортивного и охотничьего оружия, двигавшегося через Бельгию, Англию и Голландию. Московские генералы-отставники были в нем крайне заинтересованы…

Кто-то заглянул в зал.

Миха не стал ждать, пока его обнаружат. Сбоку лежала чистая тарелка. Он поднял ее, пошел к раздаче. И дальше через кухню к служебному выходу. Бросок вниз по черной лестнице был как спуск с «русских горок» в «Диснейленде». Жид скакал, как огромный потерявший дорогу, встревоженный лось. За ним уже бежали. Железобетон наполнился гулом. Миха успел выскочить. У угла стояло свободное, такси. Миха вскочил в него прежде, чем его преследователь показался у выхода. Свалился на заднее сиденье:

—В центр! Плачу два счетчика… Валютой! Быстро!

Омоновцы ворвались, просочившись сквозь заслоны дорожной техники, фуры дальнобойщиков, трейлеры с фруктами и овощами, пригнанные бандитами. В закрытый «на спецобслуживание» ресторан их вломилось не менее полусотни — с дубинками, вооруженных, в камуфляжах и масках.

—Вдоль стен! Быстро!

Было похоже на штурм. Кто-то заплел ноги, от неожиданности упал со стула, другому помогли упасть… Вломили по черепу.

—Лицом к стене! Ноги шире! Шире!..

Сестры и племянницы Ковача — худые, прыткие, в черных платках — выскочили быстрее других. Замешкавшуюся вдову Ковача пихнули не глядя. Она лежала на полу, безучастная ко всему. Женщина-секьюрити пыталась ее оттащить — ту тоже толкнули. Из-под столов уже тянули выброшенные в последние секунды ножи, газовые пистолеты.

— Раздвинь ноги, сказал! Может, у тебя оружие!

— Так?

— Достаточно! — И удар ногой в пах.

Варнава оказался между двумя бизнесменами, попавшими случайно, у него была надежда выбраться с ними.

— По пять человек… — раздалась команда.

Внизу развернули группу фильтрации.

— Сначала родственников…

Это была удача. Разбиравшийся с Варнавой мент не успел ошалеть от жары, вранья. Соображал. Варнава перемигнулся с одной из сеструх Ковача:

— Двоюродный брат…

Сеструха подтвердила.

— Твое счастье. Свободен…

Секретарь передала Рэмбо последнюю корреспонденцию.

Бумага была на английском. Из Нигерии.

«Фирма такая-то… Лагос. Президенту охранно-сыскной ассоциации „LIONS“…

Мы слышали о вас как о человеке честном, инициативном. Правительство Нигерии намерено выплатить нам пять миллионов долларов. Из налоговых соображений мы хотим поручить именно вам их получить, хранить или использовать… Просим вас выслать нам номер вашего текущего банковского счета и 3 (три) генеральные доверенности на имя директора фирмы такого-то в Нигерии…»

Рэмбо отложил письмо. Речь шла о заурядном мошенничестве. Хотя в Москве были фирмы, которые на это клевали. И попадались.

У него закололо сердце. Сильное тело, к которому он привык обращаться только в приказном порядке, было бы не против, если бы дух мента, искателя приключений, фаната, поселившийся в нем сорок с малым лет назад, покинул его как можно раньше.

Было самое время предупредить секретаря и перейти в комнату для отдыха тут же, в глубине офиса. На вечер он наметил штурм квартиры, где мог находиться родственник Арабовых…

—Разрешите… — донеслось раскатистое от дверей. Начальник отдела кадров — бывший ротный полка постовой службы милиции, накачанный до жесткости теннисного мяча, — полагал, что он едва слышен.

—Кое-что подписать… Три минуты…

Что-то Рэмбо в нем не устраивало. Он не мог понять.

—Всего несколько бумаг, господин президент… — Ротный балансировал на грани почтительного уважения и армейского бесцеремонного хамства. — Все будет о'кей!

Рэмбо подписывал, одновременно проглядывая текст. «Запросы на оформляемых… Гнеушев Александр Иванович…»

— Свой. Родное МВД.

— Уголовный розыск?

— Охрана. Красноярский край…

— Его кто-нибудь привел?

— Прочитал нашу рекламу. Знаком с ситуацией в Центральной Азии, с конфликтами на межнациональной почве… — Ротный интересовался геополитикой. — Паспорт выдан в Намангане…

— Какие еще документы?

Ротный выложил удостоверение форменного образца. «МВД. Старший лейтенант внутренней службы… Разрешено ношение и хранение огнестрельного оружия…»

Кандидат оказался подтянут, строен. Выражался кратко и точно. Начинал с училища в Рязани. ВДВ. Специализация: бокс, восточные единоборства.

— Давно в Москве?

— Месяц…

— Женат?

— Развелся. Снял комнату в Одинцове… Пока не прописан. У вас нет ничего? Общежития?

— Что-нибудь будет! Но не сегодня… — Рэмбо спросил о том, что его интересовало: — Работали в спецслужбах?

— Недолго. Там же, в Красноярске. Потом ушел, в краевое УВД… Вневедомственная охрана…

— За тобой Рязань! Туда так просто не попадают…

Гнеушев добавил только:

— Тогда было все по-другому…

— Усовершенствовался?

Рэмбо задал несколько профессиональных вопросов.

— Задачи ставились, как правило, конкретные: закрыть объект, не допустить проникновения.

— А на занятиях?

— В основном зарубежный положительный опыт, ошибки спецслужб, частных телохранителей…

Рэмбо слушал с интересом. Комбат-кадровик это сразу понял, ушел на второй план.

— Пример — нападение террористов на Шлейера.

— Насчет «Красных бригад»?

— Да…

Рэмбо прорабатывал эту историю на семинаре в Штатах.

— Удостоверение вам оставили?

— Просто не сдал. Я и сейчас числюсь…

— А почему уехали?

— Там реорганизация… Будут предлагать своих. Мне светит участковым инспектором.

— А в Намангане…

—Проездом. Я там потерял паспорт…

Обучение. В основном зарубежный опыт. Рэмбо было интересно. Он обернулся к ротному:

—Начинай оформлять…

Кадровик и кандидат поднялись.

—Будем наседать на Лицензионное управление, чтобы ускорить…

После их ухода Рэмбо еще несколько минут не уходил: ждал сигнала — подтверждения. «Казачок-то скорее всего засланный!» Он тоже проверил «Новые центурионы» — у учредителя, передавшего потом бразды правления Тяглову, паспорт был выписан там же…

Красноглазый вошел в подъезд. Игумнов ждал, не зажигая огня. В шкафу, за стеклом, неясно белела посуда. Замысловатые фарфоровые безделушки. Хрустальные подвески на люстре тихо подрагивали. Входная дверь открылась бесшумно.

—Спокойно…

Игумнов щелкнул выключателем. Красноглазый вздрогнул. Узнав человека Рэмбо, он будто даже обрадовался. Повернул в замке ключ.

— Будешь шмонать, начальник?.. Или мне самому вывернуть карманы?

— Как получится…

Они перешли в гостиную. Аркан включил верхний свет, телевизор. Передавали интервью какого-то общественного деятеля, Игумнов не вспомнил фамилии ни его, ни ведущего. Сел. Рыжий закурил. Потом сходил к холодильнику на кухню, принес две банки пива.

—Держи… — Он перебросил одну Игумнову. — «Медведь». Отличная марка…

Аркан дотянулся до телевизора, уменьшил звук.

— Не удивляйся: у меня тут намечено мероприятие.

— У меня тоже.

Игумнов не спешил с пивом. Подвинул кресло. Теперь он видел одновременно телевизор и прихожую. Лицо ведущего на экране выглядело абсолютно неинтересным, плоским, с потугами на значительность.

— Есть ходатайство… — Рыжий влил в себя не меньше половины банки. — Я не хочу, чтобы Неерия знал некоторые обстоятельства… Ты сейчас поймешь, что я имею в виду…

— Я человек служивый…

— В свою очередь, обещаю ответить на любой интересующий тебя вопрос… Единственно, как ты догадываешься, я ничего не знаю о том, кто стрелял в Нисана… Мы были как братья… Может, ближе, чем он и Неерия.

Красноглазый посмотрел на часы.

—Сейчас в дверь позвонят. Не удивляйся. Уверяю тебя, это не имеет отношения ни к тебе, ни к убийству… Мы намечали это с Нисаном, но так уж получилось…

Звонок в дверь, которого ждал Аркан, был долгий и бесцеремонный, он характеризовал гостей раньше, чем они появились. Красноглазый вышел на лестничную клетку открывать.

—Прошу…

Вошедших было двое. Оба квадратные, одинаково поигрывали мускулами. Профессию обоих было нетрудно определить.

— Девушек ждете?

— Как обычно.

— Вас двое?

— Видите…

— Позвольте убедиться.

Вежливость амбалов была чистой формальностью. Один из сопровождающих вошел в гостиную, оглядел. Демонстративно заглянул за шторы. Там никого не было. Второй прошел вдоль других комнат, осмотрел туалет, ванную. Ушли не прощаясь. Дверь закрывать не стали.

Из коридора послышались молодые щебечущие голоса:

—Нас ждут? Можно?

Аркан подмигнул:

—Теперь ты в курсе. Мы с Нисаном сделали заказ дня за три. Победительницы «Модель-96». Третье и четвертое места. Неерия ничего не знает.

Девушки были уже в комнате. Молодые, стройные. В меру раскованные. Аромат тонких духов проник в квартиру вместе с гостьями.

— Арканчик! — Вошедшая первой закружилась по комнате. — Почему долго не был? Уезжал?

— И далеко…

— В Израиль?

Она смотрела доверчиво. Сама женственность и обаяние… Невозможно было ни на минуту усомниться в том, что Рыжий любим страстно и верно, что первый он и единственный мужчина в ее жизни. Аркана пробил пот.

— В Израиль мы поедем вместе…

— Скоро?

— Очень скоро. Может, на этой неделе…

— А что же Нисан не встречает? — Вторая проститутка задержалась в прихожей, снимая длинный, до пят, плащ.

Под плащом у нее оказалась легкая, опускавшаяся к лобку туника. Сбоку виднелись тонкие резинки, соединявшие ажурные прозрачные трусики и чулки. Девушка была словно стреножена легчайшими путами.

— Нисана не будет…

— Он решил представить меня своему другу?

Она подошла к креслу, на котором сидел Игумнов. Он уловил тончайший запах духов. Шелковая легчайшая связка, пока девушка стояла, была все время перед ним, на уровне глаз.

Аркан уже волок свою подругу в койку.

— Не будем терять времени…

— Выпить по крайней мере тут мне дадут?..

—Возьми сама. Ты знаешь…

Игумнов не двигался. Проститутка обернулась к нему.

— Я знаю, вы на работе… — Она вдруг по-девчоночьи рыснула. — Вам нельзя. Стережете… Аркана привезли на то свидание из Бутырки… Угадала?

— Просто он ждет звонка… — Было слышно, как стукнула в коридоре о паркет брючная пряжка, Аркан на ходу аздевался. — И как раз из Иерусалима…

Факс из Москвы поступил в работу на Святую Землю около пяти утра, когда подписавшего его Нисана Арабова уже не было в живых.

Светало, и первый луч из-за Иудейских гор скользнул по раскинутым свободно холмам Святого города, застроенного тысячами зданий из светлого иерусалимского камня.

Получателем факса явилась мало кому известная, кроме находящихся тут в изобилии русских, небольшая посредническая фирма «Ирина, Хэлена-турс», организатор разного рода весьма скромных международных семинаров и экскурсий. В основном же фирма кормилась переводами с русского на иврит и английский, а также оформлением гостевых вызовов и гербалайфом. лавную роль в получении серьезного заказа сыграло ее месторасположение — на суетной бестолковой Рэхов Агриппас, среди дешевых лавочек, магазинчиков, закусочных, окруживших шумно известный центральный рынок «Маханэ-Ихуда». С другой стороны «Ирина, Хэлена-турс» оказывалась в нескольких десятках метров от благополучной респектабельной Кинг-Джордж, с ее центральной гостиницей. Созданная двумя энергичными репатриантками из Санкт-Петербурга, фирма не отличалась от других таких же, пока на нее случайно не обратил внимание бывший адвокат, тоже выходец из Питера. Счастливо избежавший суда в России, бывший стряпчий помогал здешним бизнесменам прокладывать путь в бурном море рискованного российского бизнеса.

В «Ирина, Хэлена-турс» адвокат попал случайно: воспользовался ближайшим к отелю факсом… Стряпчему понравилась деловая хватка, напористость обеих женщин, а главное, умение землячек держать язык за зубами. Он включил их в свою команду. Так, благодаря случайному стечению обстоятельств, никому, в сущности, не известная фирма внезапно выхватила крупный заказ, за который вполне могли бы сразиться такие акулы израильского экскурсионного бизнеса, как «Глоб-турс», «Универс» и ряд других.

Речь шла об организации небольшого, но достаточно серьезного по задачам и составу участников международного симпозиума, связанного, как было указано в официальной заявке, с проблемами содействия процветанию среднего бизнеса. В соответствии с заключенным соглашением о намерениях приглашенным из СНГ бизнесменам гарантировались комфортные условия, анонимность и достаточно интересная культурная программа. Въездные визы тоже были заботой фирмы. По окончании работы сотрудники фирмы брали на себя обеспечение своевременного отлета участников. Особым пунктом отмечалось, что всякая информация о симпозиуме считается засекреченной сроком на десять последующих лет, в связи с чем фирме будет выплачиваться соответствующее дополнительное вознаграждение.

Кто-то, не без подачи бывшего стряпчего, посчитал, что крохотной, но энергичной фирме, располагающейся в двух небольших комнатенках, с факсом, телефонами и компьютером, будет легче обеспечить желаемую конфиденциальность, чем ее могучим и громкоголосым конкурентам.

С тем и согласились.

Рутинную работу начинали рано, задолго до того, как в соседних конторах, какими был напичкан этот квартал, появлялись другие служащие. Около девяти утра все мероприятия, связанные с симпозиумом, незамедлительно прекращались и фирма вновь превращалась в обычную лавочку, посредничающую со страховой кассой, с нотариатом, занимающуюся тысячью дел, связанных с пребыванием на Земле Обетованной восьмисоттьюячного русскоговорящего населения.

—Факс с согласием на участие от фонда «Дромит». Господин Нисан Арабов желает прибыть с тремя ближайшими сотрудниками — Арканом, Неерией, Мансуром…

Бывший санкт-петербургский, а точнее, ленинградский стряпчий передал депешу уже покойного Нисана сидевшей напротив молодой брюнетке, она составляла список участников.

—Итак, что у нас получается?

Вторая компаньонка — темпераментная блондинка — ответила:

— Пока пятнадцать бизнесменов. Все мужчины.

Стряпчий выдернул несколько карточек наугад:

— Г-н Сметанин, г-н Серый…

— Еще двадцать семь — члены делегаций. Сопровождение, охрана… В эскорте есть и женщины, и мужчины.

— Сорок два…

— Мы ждем и другие факсы.

— Как с отелями?

— Мистер Арабов согласен на «Кидрон».

— К ооновцам же они не захотят! Там тоже тихо!

— «Царь Давид»? В Иерусалиме шесть десятков отелей!

— Мы предлагаем на выбор не менее пяти гостиниц…

Адвокат поправил маленькую вязаную шапочку — кипу. Для иерусалимского брокера ношение религиозного головного убора было признаком добропорядочности.

—Мы должны будем также представить поэтажные планы с указанием основных и дополнительных входов, выходов, мест расселения… Это для их служб безопасности.

Женщины никак не прореагировали. Вопрос этот уже обсуждался.

Из досье охранно-сыскной ассоциации.Свидетельствует пресса:

«Суд российской мафии был создан летом 1990 года…

Его учредителем выступили пять наиболее крупныхмафиозных «семей» Москвы и Санкт-Петербурга…

Было признано целесообразным, чтобы судьи проживали за пределами СНГ…

Вплотную к своим обязанностям судьи приступили вмае 1991-го. Тогда начали появляться первые инвестиционные фонды, и мафия решила взять их под свой контроль…

Один из судей суда российской мафии проживает вМоскве.

Двое отправились в Германию. Оба живут в Берлине.

Трое уехали в Израиль…»

«По словам представителя министерства, полиция Израиля уже предпринимает конкретные шаги для того, чтобы предотвратить влияние русской мафии в Израиле…Руководство полиции считает необходимым создать на территории Израиля международный центр по борьбе с русской мафией… В центре, который станет действоватьпод эгидой ООН, будут разрабатываться особые методыборьбы с мафией… Там же полицейские из разных стран смогут пройти курс обучения этим методам...»

(«Иностранец».)

«Израиль станет центром борьбы с русской мафией».

(Александр Авербух.)

«Каждые 1,8 минуты в Израиле совершается уголовноепреступление — об этом свидетельствуют данные израильской полиции. Каждые 12 минут угоняется автомобиль,каждые 23 минуты происходит квартирная кража, каждые24 минуты грабежу подвергается учреждение или контора.Каждые 12 минут похищаются сумочки и так далее. Каждые5 часов в Израиле совершается изнасилование, каждые 37 часов — убийство или покушение на жизнь человека».

«В Израиль, — в числе прочего заявил в своем интервьюкорреспонденту израильской газеты «Маарив» московскиймультимиллионер С-ов, — благодаря поблажкам банковской системы страны, переведены из России миллиарды долларов. Еврейское государство стало одной из четырех стран мира, где отмывается наибольшее количество нечестно нажитых денег. Российские мафиозные структуры, проникающие в Израиль, можно сравнить с раковой опухолью… Уже сейчас эта страна стала местом, где проводят свои сходки крупнейшие мафиози России. Мне лично известно, что дважды они собирались в тель-авивской гостинице «Хилтон» и обсуждали свои дела…»

Проститутки и их мордовороты-провожатые уехали. Запах тонких духов еще оставался. Аркан предложил легкий разговор, безвкусное блюдо для невзыскательного едока.

— У нас сейчас возможность громадной инвестиции в строительство… У вас дача есть?

— Была.

— Мы могли бы помочь в строительстве. Именно сейчас. Ряд крупнейших банков хотят с нами работать… — Он постоянно съезжал в наезженную колею. — Оборачиваемость кредитов…

Игумнов представлял, что Фонд занимается другим. Валюта, получаемая авторитетами из «Белой чайханы» без породистой родословной, не могла работать. Требовалась чистая, стиранная!

«Деньги из банка, которые были положены как твои и взяты как твои…»

Их нельзя было путать с деньгами, взятыми тоже из банка, но на целевые программы!

Просто, как «Не убий!».

Одним из обычных путей отмывания денег таким фондом, как «Дромит», мог быть самый банальный — получение определенных сумм под техническое обоснование какой-то программы, обналичка, увоз нала на Кипр или в Израиль, где источники валюты не проверяют, помещение в банк, затем легальный перевод сюда…

«Деньги стирают только раз…»

Аркан несколько раз украдкой взглянул на часы. Звук телевизора был выключен. Ведущий на экране беззвучно напрягал шейно-лицевые мускулы — не в силах преодолеть созданный для него преградительный барьер. Телефонный звонок раздался внезапно.

—Вот!..

Красноглазый снял трубку. На том конце заговорили четко и достаточно громко. Игумнов разобрал бы все, если бы Аркан не принялся сразу отвечать.

—Факс уйдет сегодня… Арабов Неерия. Нет, господин Нисан не приедет. Господин Мансур также. Есть еще изменение. — Он искоса глянул на мента. — Игумнов. Он включен в факс. Мои данные вам известны…

Трубки положили одновременно. Аркан объяснил, устраиваясь в кресле:

— Неерия собирается в Израиль. Вы слышали… «Лайнс» обеспечивает сопровождение…

— Тель-Авив?

— Иерусалим…

Игумнов не видел особой разницы.

Новый звонок прервал его. На этот раз разговор по телефону оказался коротким.

—Да, да… Понял.

Красноглазый положил трубку:

—Неерия… Нас приглашают на разборку! Забили стрелку… «Рыбацкий банк». Разборка сегодня под утро на Волоколамке. Охрана проморгала звонок…

На первые лица солидных фирм бандиты и их посланцы, как правило, не имели выхода. Между ними находились секьюрити, вторые и третьи лица, начальники служб безопасности, в функции которых прямо входило такого рода посредничество. Новый руководитель службы безопасности соединил бандитов непосредственно с Неерией…

— В чем там дело?

— Неерия обратился к прокурору. Тот наложил арест на судно «Рыбацкого банка». Оно вошло на ремонт в Астрахани, «Артем»… Рэмбо в курсе. Он за тобой заедет…

Сутки в камере текли медленно. Вязкий ход времени «у хозяина». Туркмения на свободе успел об этом забыть. Тут оно словно пробуксовывало, оставаясь на месте. Тишина, изредка прерываемая звоном железа. Сосед не сделал ни одной попытки вступить в разговор. Курева у него не было. В какой-то момент Туркмения поймал его взгляд на сигареты:

— Будешь?

— Не…

Утро не внесло изменений. После обеда Туркмению вызвали. Опер попался пустой. Не делал ни малейшей попытки поймать или уличить. Допрос вел формально. По пунктам: круг общения Шайбы. Взаимоотношения с коллегами. Интимные связи…

Контору интересовал Шайба! Туркмения все понял, когда опер спросил:

—С кем он дружил?

«Дружил!»

«Шайбу замочили!»

Он ничего не знал об убийстве.

Шайба жил беспутно. Поэтому Кудим не пригласил его в свой Фонд и использовал на разовых поручениях. Постоянная подруга у Шайбы была, но после дежурств вечерами он надирался где придется. Мог уехать с собутыльником, с любой понравившейся телкой.

Когда Туркмения дежурил в ресторане, он обеспечивал Шайбе и его к е н т а м столик. Пьяный Шайба уходил провожать девчонок, а часа в три ночи мог появиться снова, пьяный вусмерть, ничего не соображающий, но крепко стоящий на ногах. Шел к друзьям. К тому же Шмитарю… На рассвете возвращался домой. Падал в передней. Мать раздевала, дотаскивала до ванной. Мылила шампунем голову. Помогала лечь. Утром Шайба вставал без головной боли. Никогда не опохмелялся. К боссу являлся трезвый как стеклышко. В тире, на тренировочных стрельбах из пистолета показывал результат не ниже кандидата в мастера. Как и прежде, когда работал в Московской воздушной милиции, в Шереметьеве… Убить Шайбу могли только по заказу или в пьяной драке после закрытия метро где-нибудь на стоянке такси…

— Когда вы с ним в последний раз виделись?

— Не помню. С полгода, наверное.

— У него?

— Где-то в центре, на улице.

— Он был один?

— Разве вспомнишь, начальник?

На самом деле Туркмения увидел его случайно неделю назад у ресторана в Марьиной Роще. Новенький «Джип-Чероки» тормознул, перекрыв тротуар, за ним подкатил еще и «мерседес». По-видимому, с боссами. Сбоку приткнулся мотоциклист на «Харлей-Дэвидсоне». Шайба вышел из «джипа» с двумя крутыми ментами, вместе вошли в ресторан. Одного из секьюрити Туркмения знал и однажды, еще будучи ментом, даже притащил в отделение.

«Барон…»

Он жил по соседству с Туркменией — мастер спорта по борьбе, «классик»…

Одновременно из «мерседеса» появился Кудим — сопровождал в качестве секьюрити кого-то из боссов. Такие услуги стоили немало. Туркмению он не видел, тот находился по другую сторону «Джипа». Боссы шли быстро. Вышибала ресторана уже держал перед ними открытую дверь.

Туркмения внезапно прозрел.

«Вот кто интересует ментов! Они ни разу не спросили ни о Сотнике, ни о Кудиме!»

В Фонде об этом и не догадывались…

— Ты вспомни! — Опер гнул свое. — Ведь наверняка еще вы встречались. У друзей, на службе! Колись! Сказал и, смотришь, домой пошел!

— Сам-то он как показывает, Шайба? Где? Я бы легче вспомнил!

—Шайба разное говорит, — хитрил опер скучно, без фантазии. — А нам точно знать надо! И с чего он вдруг из «Новых центурионов» ушел? Может, платили мало?

Туркмения только посмеивался:

—А вы бы у него спросили!

В камеру вернули к вечеру. Сосед лежал по-прежнему, отвернувшись к стене, беззвучно. Когда Туркмению ввели, не повернул головы. Только потянул носом, когда тот закурил. Конец дня прошел так же бездарно. Сокамерник молча лежал. Туркмения ходил взад-вперед. Менты из ДПЗ знали, кто он, для них он все еще оставался «своим», погоревшим на службе. Разговаривали в «волчок». Поздно вечером за сокамерником пришли. Вернулся он быстро. Просветлевший, преобразившийся. Обернулся к Туркмении:

—Сигарета найдется?

Туркмения догадался о том, что его отпускают.

—Сейчас нагонят! — Он весь светился. Провел пятерней по лицу, чтобы притушить свечение. — Я уже думал, иду по новой. Нет! Если что-то передать, я смогу…

В коридоре послышалось движение. К камере уже подходили. Сидевший вместе с ним сокамерник испытывал к нему такое же недоверие. Сейчас оно было преодолено. Туркмении представился случай сообщить о себе на волю.

— Кудим! Или Сотник… Телефон…

В последнюю секунду удержался. Достал сигарету:

— Держи… Нечего передавать. Сижу ни за что.

Бывший петербургский стряпчий устроил генеральную проверку обеим своим помощницам из «Ирина, Хэлена-турс» под вечер. Брюнетка и блонда отчитались. Вроде все было учтено. Компаньонки не теряли зря времени. Стряпчий приехал с подробной картой территорий, в том числе крупномасштабной — района Бейт-Лехема… Через арабского адвоката, в прошлом выпускника Краснодарского юридического, прекрасно говорившего по-русски, были проведены переговоры с соответствующими палестинскими лидерами. Разрабатывались планы экскурсий. В обществе молодых компаньонок стряпчий позволял себе иронизировать над заказчиками. В молодости он, несомненно, был душой компаний.

—Этот клиент… С Украины. Я разговаривал вчера с их представителем… Знаете, какие экскурсии он заказал? А ну! Кто ответит?

Блондинка предположила из чистой любезности:

— Алмазную биржу. По окончании симпозиума у него неделя в Клаб-отеле.

— Нет…

— Мертвое море. Эйлат. Христианские места…

— Верно! Но какие?

Из вежливости женщины изобразили полное недоумение.

—Вертолетные! Отдельно для каждого бизнесмена с его присными… Одиннадцать геликоптеров! И что они думают увидеть с вертолета в Иерусалиме? Скорбный путь Христа?

Блондинка быстро прикинула на микрокалькуляторе:

—Это составит кругленькую сумму…

Фраза о деньгах была произнесена. При полной внешней несхожести компаньонок объединяла общая сдержанность, скрывавшая мощный интеллектуальный напор и деловую хватку. Каждое замечание, действие влекли существенные и продуманные шаги. Адвокат уловил невысказанную вслух мысль, предпочел сразу успокоить:

— Деньги для фирмы по отсроченному чеку поступили.

— С вами легко работать…

— Спасибо… Кстати! Вам просили вручить сувениры! Они тут, в столе… От оргбюро симпозиума!

— Это? — Блонда немедленно извлекла из верхнего ящика коробку. Внутри лежало два флакона престижной парфюмерной фирмы.

— «Кельвин Кляйн»? Очень мило! Смотри!

Ее компаньонка в это время снова перечитывала факс Нисана Арабова. Ей показалось странным время, в какое стартовала московская бумага.

—Сейчас…

Факс был отправлен около двух ночи. Блонда не преминула заметить:

— Если помните, первый факс от господина Арабова пришел тоже под утро. Будто все время им что-то мешает…

— Как бы наше дело не закончилось раньше времени… — грустно заметил стряпчий. — Я постоянно набираю квартирный телефон. Никто не отвечает… В офисе — только секьюрити!

— Тут еще что-то… — Брюнетка порылась в корзинке с факсами. В последнюю минуту накануне Москва сообщила: «Вопрос о приезде председателя Совета директоров „Дромита“ господина Нисана Арабова поставлен под вопрос… Сроки симпозиума по проблемам выживания человечества нуждаются в корректировке… Подробности по телефону…»

— Я думаю перезвонить, получить подтверждение…

— Да, это лучше… — заметил стряпчий.

Блонда осмотрела оба флакона, один подала компаньонке.

—Тут еще инструкции…

На дне коробки лежала вырезка из российской прессы.

—Слушайте все…

Корреспонденция называлась: «Отстреливают прямона улицах». Подзаголовок гласил: «Служащая фирмы убита, таккак много болтала…»

Преследователи Михи бросились к машинам. У них были «вольво» и «жигуль». В последнюю минуту чуть замешкались. Навстречу, с Симферопольского шоссе, к мотелю уже сворачивали автобусы. Тяжелые, с зашторенными окнами.

«ОМОН…»

Менты снова поспевали к шапочному разбору!

Таксист попался Туманову занудливый, никудышный, ни на какие подвиги его было не подвигнуть.

—Вам куда именно в центр? Центр — он большой!

Жид поймал в зеркальце косой недоверчивый взгляд. Уж этот-то доподлинно знал, какого клиента везет. Водила дожимал, требовал объявить приз.

— На Тверскую…

— А в какое место?

В заднее стекло Миха увидел «вольво», она быстро догнала их и теперь следовала неотступно. Таксист тоже заметил преследование.

—Тверская — она большая…

—Ты погоняй, папаня… — Миха сунул руку за пояс сзади. Зажигалка в виде «Игл-606» была при нем постоянно. — Дуй прямо. Я скажу, где стопорить…

Водила замолчал. «Вольво» позади держалась опасно близко. Михе показалось, что он разгадал их план: «На светофоре выскочат. Дадут очередь по окнам». Настоящий «Игл-606» был бы ему сейчас более кстати.

— Осторожнее, папаня… На светофоре держись подальше от той вон «вольво»… Видишь? Чтобы нам не получить по дырке в черепе…

Водила не ответил. В начале Тверской такси резко сбавило скорость, словно лошадь, которую гонят мимо конюшни.

—Приехали. Вы извините…

Впереди от тротуара отъезжала патрульная милицейская машина. Надо было что-то предпринимать…

—Стоп… — Миха бросил приготовленную заранее Купюру. — Тебе, папаня! За бдительность…

Из «вольво», сзади, уже тоже выскакивали.

Водитель-милиционер патрульной ПМГ, отъезжавшей от тротуара, ударил по тормозам.

—Сволочи…

Черноволосый, рукастый, похожий на афганца, вынырнул перед самым капотом.

—Стой, шеф!

Машина была с полосой, с гербом России на дверце, с круговертью огня над кабиной.

— Спички есть, командир?

— Во наглеют… — Расплодившихся в последнее время гостей столицы ничего не сдерживало.

— Дай огоньку, начальник! — В руке черноволосый держал сигарету.

Водитель не успел сказать все, что по этому поводу думает. Сидевший рядом оперативник 108-го сунул руку в карман.

—Держи…

В лицо Жиду глянуло черное дуло «Макарова».

—Шаг назад! Стреляю! — Оперативник попался тоже бешеный — от всего: от Афгана, от Чечни. От начальства.

Повторять не пришлось. Водитель выскочил в секунду. Выхватил «Макаров», передернул затвор. Теперь он тоже готов был к стрельбе. Часы на Тверской показывали начало одиннадцатого. Менты только-только отъехали от отделения.

—Сюда!

Водитель толкнул авторитета на капот, ударом ботинка под щиколотку мгновенно заставил раскорячиться. Свободной рукой провел по туловищу.

—Вооруженный!

Он выхватил заткнутый сзади за пояс 9-миллиметровый фальшивый «Игл-606».

Все произошло в секунду.

Преследователи из «вольво» наблюдали, как Миха выскальзывает у них из рук.

Водитель с ходу врезал задержанному пистолетом по голове, вор согнулся наподобие складного ножа и тут же получил еще коленом в лицо. То, что гость столицы оказался вооружен, позволяло действовать так, как если бы мент в эту секунду защищал свою жизнь. Таково было жесткое ментовское правило самосохранения: взявший в руки оружие — вне закона… Водитель даже не заметил просверленную в «Игл-606» дыру, превратившую грозное оружие в обыкновенную зажигалку.

—Повернись…

В куртке оказались доллары. Какие-то бумаги. Бумаги водитель передал в кабину. Валюту оставил себе в качестве военного трофея. Оперативник тоже вышел из машины, перелистал документы.

—Давай его сюда!

Задержанный молчал. Вокруг собирался народ. Несколько спортивного вида мужчин из остановившейся рядом «вольво» выглядели подозрительными. Задержанного могли попытаться отбить. Оперативник предпочел побыстрее свернуться. Туманову завернули руки за спину, защелкнули наручники, толкнули на заднее сиденье. Оперативник, прижав его всем торсом, пролез следом.

—Поехали…

Водитель включил сирену. Окружившие машину неохотно уступили дорогу. Оперативник схватил трубку радиотелефона:

—Мы еще тут, у Пушки. Соедини с РУОПом… Слышь, мы тут интересного мужика задержали…

Рэкетир, выбросивший коробку из-под торта «Сказка», в которой, как он и предполагал, ничего не оказалось, сопровожденный разведкой со взлетного поля центрального аэродрома в Косино, не выходил из дому весь день. Он появился в подъезде только к вечеру. Осмотревшись, направился через дорогу, к продуктовому «шопу», точно перенесенного с дунайской столицы.

Разведка «Лайнса» к этому времени уже располагала о нем начальными сведениями.

Для сообщения об этом в «Лайнс» старший группы предпочел уличный автомат, несмотря на то что в трубке постоянно что-то методично скрипело и похрустывало.

— Ты где? — Рэмбо не мог ничего разобрать.

— Все там же, в Косино!

— Жаль, что не на Гавайях! Слышимость была бы лучше… Новости?

— Есть! Надо только найти другой автомат…

Методичное поскрипывание внезапно ослабло.

— Сейчас лучше! Алло!

— Да! Мы на месте.

Старший не собирался вводить Рэмбо в тонкости. Пока объект делал закупки, технарь, бывший сотрудник контрразведки, обслуживавший иностранные посольства, произвел привычную, не санкционированную президентом «Лайнса» операцию. В машине у оврага за соседними домами теперь можно было слышать разговоры внутри квартиры. Разведчик подложил также прокладку между контактами светильника в коридоре. Свет уже не горел. Не должен был гореть и вечером.

«Комитетские штучки…»

Телефон-автомат удалось постепенно приручить. Чистота фона хотя и уступала Гавайям, но что-то можно было передать и услышать. Рэмбо уяснил для себя обстановку.

Машина, на которой рэкетир гнал с аэродрома, была зарегистрирована на ее владелицу. Ее данные были записаны. Рэкетир ездил по доверенности.

—Может, скрытая форма продажи?.. Чтобы уйти от налогов. Это многие так делают. Пишите адрес…

«Шмитарь, Туркмения, Барон…»

Все жили в одном районе, прилегавшем к уже известному Рэмбо киоску «Зеро».

— Машина стоит под окнами. Пока все тихо.

— Что соседи?

— Мало что знают… Прежний хозяин где-то в дальнем зарубежье или вообще на том свете. Квартира приватизирована. Никто не прописан. Квартиранты меняются…

— А что этот?

— Первый этаж. Я поднимался сейчас в такую же: две смежные комнаты…

— Дверь?

— Средней тяжести… Счетчик мотает вовсю. Машина под окнами.

— Насчет сахара не забыл?

— Как можно? Чаек — первое дело!

Речь шла о простейшей операции с сахаром и бензобаком. Разведчики вроде бы учли все.

— Что еще известно?

— Я говорил с соседкой. Есть зацепка. Мужик, который жил до него, работал в «Рыбацком банке».

— Интересно… А что заложник?

— Пока никаких признаков…

Рахмон-бобо Арабов, семидесятитрехлетний дядя Нисана, приезжал в Центральный институт травматологии и ортопедии в Москву. Его захватили на улице, когда он вышел из магазина и прошел к овощному рынку на Каширке. Новенький микроавтобус затормозил рядом. Молодой мужик, сидевший с водителем, открыл дверцу, чтобы что-то спросить. Одновременно открылась и вторая дверца, в кузов, а сзади Рахмона-бобо уже держали под локти сильные молодые руки. Рахмон-бобо был еще крепкий старик, привыкший к тяжелому кетменю, всякой физической работе, но державшие его были еще крепче и действовали мгновенно. Через минуту он был уже в кузове с задернутыми плотными шторками. Он хотел объяснить, что произошла ошибка, что он — не с Кавказа, не представляет опасности. В кармане у него лежали справки и рецепты из ЦИТО, квитанции об уплате за консультации… Никто его ни о чем не спросил. Липкий пластырь прошел по его губам, стянул кожу, мышцы. Рахмон-бобо чуть не задохнулся. Будто кто-то натянул на лицо плотную маску… На глаза надвинули вязаную шапку, и свет исчез. Одновременно руки взяли в наручники. Ремнем захватили обе ноги.

—Чтобы не брыкался, дед! — Голос был веселый. Рахмон-бобо понял, что убивать его пока не собираются. Он слышал, как мчались по шумной трассе, тормозили у светофоров. Рядом по тротуару проходили люди, слышались голоса. Захватившие его переговаривались, но все по пустякам. Потом микроавтобус загнали в гараж, запахло бензином. Все вышли из машины, исключая пленника. Гараж заперли.

Рахмон-бобо вспомнил жену и детей, и под надвинутой на глаза вязаной шапкой у него навернулись слезы. Три старших его сына с женами жили с ним вместе, невестки по очереди ухаживали за стариками. Дочери жили отдельно. А один из сыновей, самый младший, управлял банком в Бухаре. Семья была большая, дружная.

—Отец, — сказал ему младший, — вам не надо ехать одному… Я пошлю с вами человека!

Рахмон-бобо только отмахнулся:

—Какой еще человек, сынок! Там Нисан, Неерия… Они в Москве большие люди. Они не дадут меня в обиду.

Рахмон-бобо задремал. Проснулся оттого, что в машине стало прохладно.

Наступила ночь.

Рахмон-бобо подытожил то, что знает о своих похитителях. В разговоре прозвучало по меньшей мере одно знакомое имя — Мансур. Ответственный за безопасность Нисана. Значит, взяли его не случайно. Он пробыл в гараже две или три ночи, раз в день его кормили кефиром и хлебом… Туалетом ему служила коробка от сигарет. Он уже потерял счет времени, когда услышал, как гараж снова открыли. В машину сел человек. Включил зажигание. Ехали недалеко. На этот раз особого движения на трассе не было. Приехали быстро. Сидевший за рулем освободил ему ноги, повел из машины, глубже на нос нахлобучил шапку. Рахмон-бобо видел только потрескавшийся ночной асфальт. Улица была окраинной, плохо освещенной. Они вошли в дом, прошли мимо лифта. Квартира-тюрьма оказалась на первом этаже. Стандартная, двухкомнатная. Его провели во вторую комнату. Перед тем как снять с Рахмона-бобо шапку, сопровождавший натянул на себя такую же вязаную, только с прорезями для глаз. Пластырь со рта и наручники тоже сняли, но только на время — пока он ел. В комнате-тюрьме мебели почти не было: металлическая, со спинками кровать, полка с книгами и бумагами. На окнах висели плотные шторы. В первой комнате громыхнул холодильник — появилась литровая пачка кефира, батон. Еще доставили заварной чайник с кипятком.

— Ешь…

— Ложечку…

Рахмон-бобо поел.

Было уже поздно. Со стола не убирали.

— Спать! Все!

Он уже знал, что рот ему снова залепят пластырем и наручниками соединят руки со спинкой кровати. Одну из ног скорее всего оставят свободной, чтобы можно было повернуться на бок.

Задача, которую Рахмон-бобо поставил перед собой, была непростой — напрячься таким образом, чтобы захватить как можно больше пространства внутри наручников, а потом, сжавшись, получить небольшую, хотя бы в полсантиметра, свободную зону внутри них. Рахмон-бобо отметил для себя внутрикомнатные ориентиры и расстояния до них. Между кроватью и окном находился радиатор центрального отопления, на краю стола лежала чайная ложечка. Хитрости остались незамеченными. Тюремщик погасил в комнате свет и вышел, придвинув к кровати ведро-парашу, оставив дверь открытой. Вскоре щелкнул выключатель. Время потекло медленно. Потом и вовсе остановилось. Старик не мог сказать, сколько он лежал тихо, размеренно дыша. Его тюремщик был неподвижен. Рахмон-бобо, насколько мог, вытянулся и словно стал длиннее. Одновременно начал вытягивать ногу в направлении стола. В комнате было темно, малейшая неосторожность могла оказаться непоправимой. Осторожно, словно трал, разыскивающий проход в минных полях, нога старика кружила над столом. Рахмон-бобо весь взмок, определяя безопасное место для ее приземления. Чайная ложечка на краю стола лежала вверх ребром — старик предусмотрительно подпер ее куском хлеба. В какой-то момент ступня коснулась ложки, сразу свалив с ребра.

«Барух ха-шем! — Она не упала. — Благословенно имя Твое!»

Начались сложные маневры растопыренными пальцами ноги. Для осуществления задуманного ложка должна была оказаться между ними. Был момент, когда она, невидимая в темноте, почти невесомая, скользнула вдоль ступни со стола, и Рахмон-бобо едва успел прижать ее вертикально к кромке и снова уложить на столешницу. Прервать работу, чтобы, отдохнув, снова начать поиск ложки, он не решился… Неожиданно, когда уже не оставалось никаких надежд, ложка внезапно наклонилась, встала на ребро и сама проскочила между пальцами. Теперь он держал ее крепко и смог переправить на кровать…

Дыхание в соседней комнате было еле слышно, но равномерно.

Отдохнув, Рахмон-бобо снова захватил ложку пальцами ноги — но теперь уже на кровати. Крепко зажав, он снова вытянул ногу, на этот раз к радиатору центрального отопления. Сразу выяснилось, что он не все рассчитал. Рахмон-бобо до боли тянулся из металлических браслетов; бедро, нога, рука вытянулись в одну прямую линию…

Тщетно! Ложка не достала до радиатора! Ей не хватило нескольких миллиметров… Рахмон-бобо дернулся изо всех сил. Удар по батарее был едва различим… Он лежал, глядя в потолок, набирая силы для следующей попытки…

Кареглазая блондинка — продавщица «Зеро» — узнала Рэмбо и «мерседес», принялась отчаянно флиртовать. Рэмбо приобрел большущую дорогую коробку конфет, которую тут же подарил.

—Ты широкий… Спасибо.

Вспомнили общих знакомых, о которых говаривали накануне.

— Туркмения не появлялся… И Шайбу не видно.

— Про Туркмению прошел слух, что его посадили…

Она легла грудью на прилавок, Рэмбо, возвышавшийся на две головы, мог оценить сверху ее упругую наполненность.

—Тебе лучше знать… Так?

Рэмбо снова принимали за мента. Он, собственно, и оставался им. Он рассказал о владелице «Волги», на которой по доверенности гонял рэкетир.

—Плата! Ее сын. Вон их подъезд!

Коммерческий киоск давно уже стал центром притяжения местных бригад. Продавщица знала всех.

—Мать — из бывших. Даже из сильно бывших. Госдача, пайки. Сейчас в административной инспекции. Мой шеф ей исправно отстегивает. Муж тихий. Перенес инфаркт.

—Что Плата?

— Из ребят, пожалуй, самый толковый. Тоже бывший спецназ… Хочешь телефон?

—У меня есть…

Дверь Рэмбо открыла Мадам.

— Это вы звонили? — Лишенные мышц припухлости у подбородка колыхнулись в улыбке. — С кем-то из бывших сослуживцев сына неприятность?

— С Туркменией!

— Этот как сошел с рельс, так и не встанет. Теперь с ним это постоянно.

Женщина сразу успокоилась:

—Что же мы тут…

Раскачиваясь, пошла впереди. Туфли на каблучках, сверху что-то спортивное, с плечиками. Разговор продолжили в гостиной.

— Ваш сын давно знает Туркмению?

— Друзья по несчастью: сидели в одной колонии… — Мадам взглянула доверчиво. — На нашем, по-моему, это не сказалось. Вернулся, работает. Второй раз глупость, по-моему, не совершит.

— Он попал в колонию из дома?

— Из армии. Служил в элитной части. В свое время закончил английскую спецшколу. Спортсмен. Только спортсменов туда и набирали! Перед дембелем все прихватили с собой радиодетали. В них миллиграммы благородных металлов… Его и прозвали Плата… Вам кофе? Чай?

— Спасибо. Это займет время.

— Чай заварен. Коля!

Из кухни появился тихий мужчина. Он нес поднос. Кивнул Рэмбо. Одно веко у него дергалось.

— Ваш и Туркмения… Они вместе работают?

— Наш его куда-то устроил рядовым секьюрити. Кого-то охраняет…

Муж молча расставил чайные приборы, десерт. Принялся за заварку.

— А ваш?

— В «Рыбацком банке». Сейчас уволился. Слышали про такой?

— Не помню уже в какой связи… Банк где-то в Центральной Азии. Представительство в Москве. В руководстве — москвичи… Наш обычно сопровождал ВИПа…

Для Рэмбо все было важно.

— Сейчас ведь как? Стараются взять в заложники. Особенно черные. А наши ребята охраняют. Тяжелый труд. Адский…

— Каспий?

— Да. Суда он не охранял… Руководство! Иногда только слышишь — «Артем» или другое название… Значит, возможно, предстоит командировка… Сопровождать президента банка!

— Но все-таки решил увольняться…

Чай был в пакетах. Рэмбо не получал удовольствия от «утопленников». Допил с трудом.

— Там что-то произошло. Сын сказал, что его подставили. Знаете, какой сейчас народ…

— Это он?

Небольшая фотография юноши с книжной полки была еще из доперестроечных времен. Длинные волосы по тогдашней моде, чуть искривленная линия носа.

— Я хотел бы с ним переговорить.

— К сожалению, сейчас он тут не живет. Снял квартиру. Уехал на край Москвы…

— Можете дать адрес?

— Он никому не дает. И нам не дал! «Будете опекать!»

— А телефон?

— Телефона там нет. Так что звоните сюда.

— У Москвы вокруг все края… Где же он снял?

— В Косино.

— Что ж! — Рембо поднялся. Поблагодарил.

С «Рыбацким банком» у Неерии Арабова на вечер была назначена разборка. Как теперь писали и говорили: забита стрелка.

То, что Плата расстался с президентом «Рыбацкого банка» отнюдь не по-хорошему, было сейчас на руку «Лайнсу».

«Если мы возьмем его с заложником — на горячем, он сдаст всех…»

…Тихий удар по трубе повторился.

Скромный ветеран отечественного ракетостроения Анатолий Маркович Нахман, начинавший еще в сороковых в довоенной Казани, в так называемой «шараге» — у мало кому известных тогда Валентина Глушко и Сергея Королева, ныне пенсионер, по ночам спал плохо. Валяясь на смятых от беспрестанных ворочаний простынях, в темноте, без сна, с открытыми глазами, он, словно наяву, бродил по ОКБ своей молодости и заводу, разглядывал тогдашние стендовые установки, где испытывали камеры сгорания, работу насосов; спроектированные и сделанные ими своими руками реле времени, датчики давления… В голове всплывали подробности, неожиданные детали, о которых никогда не вспоминал и даже не предполагал, что и они хранятся в памяти. Много забавных эпизодов было связано с горючим, использовавшимся на экспериментальных двигателях «РД-100», «РД-101» и «РД-103». Технарям оно пришлось по вкусу. Расход спирта при испытаниях двигателей и их отдельных агрегатов был слишком велик и не поддавался точному учету. Из этого проистекали многие нарушения трудовой дисциплины. В конце рабочего дня каждого, кто честно трудился, жаловали обычно пятьюдесятью граммами. Это называлось получить спирт «на проверку оптической оси»! После этого ударнику труда давалась команда: «Срочно на выход!» Нахман даже рассмеялся. Прошлой ночью он тоже слышал скребок. Одинокий смех на рассвете прозвучал неожиданно громко в доме, угомонившемся только к утру, вызвав чью-то быструю моментальную реакцию.

Скребок по трубе был едва слышен. Он донесся откуда-то снизу. Через секунду звук повторился. Нахман притих. Наваждением его были мыши… Как кормящая мать, которая не слышит во сне грохот орудий и мгновенно просыпается от шороха в колыбели, Нахман пробуждался от малейшего подозрительного шуршания…

«Но почему по трубе?»

Несколько секунд все было тихо. Затем звук повторился. Это был именно скребок. По трубе тихо провели металлическим. Еле слышно, словно боялись разбудить. Раз. И другой, и третий… Какую бы то ни было закономерность уловить было трудно. Тем не менее Нахман заинтересовался. Было лето, и эффект никак не был связан с жидкостным перемещением в замкнутой системе труб. Скребки повторялись, перемежаемые паузами. Инженер поднялся к окну. Свет не зажег. Под рукой оказалась пряжка брючного ремня. Он осторожно провел пряжкой по радиатору. Прислушался. В ответ раздался легкий тихий скребок. Нахман повторил эксперимент, ему снова ответили. И еще раз. И снова. Случайности быть не могло. За окном раздался звук подъехавшей машины. Новый сосед с первого этажа вышел из «девятки», потом громко хлопнула входная дверь. Было уже утро. Нахман провел пряжкой по металлу. Потом еще… Связь прекратилась. Все утро инженер размышлял о случившемся. В голову приходили романтические варианты.

«Замужняя женщина, чей-то муж… Словно подала знак: позвонила и положила трубку».

Потом он отбросил эту версию.

В последнее время в подъезде происходили странности. В связи с возросшими ценами на подписку из почтового ящика по пятницам стали пропадать газеты с телевизионными программами на неделю. Нахман и к этой проблеме подошел как инженер-ракетчик, экспериментатор. Газеты похищал жилец, чей ящик находился поблизости. Заметив его в отсеке, никто из соседей не мог ничего заподозрить. Кроме того, похититель не был подписан на газету. Нахман узнал на почте список таких людей. Он жил на третьем этаже. Жильцы со второго этажа, не подписанные на газету, были на даче. Другие уже много лет выписывали «Вечерку». На первом справа жил новый жилец. Спортсмен или охранник. Он ни с кем не общался. Газета к нему не шла.

Ночные скребки тоже шли снизу справа…

В обоих случаях в поле зрения возникала одна и та же фигура…

С утра Нахман занял наблюдательный пост у окна. Сосед в течение дня из дома не вышел и появился на улице только вечером. Едва он появился на другой стороне улицы, у венгерского «шопа», Нахман быстро провел по батарее первым попавшим под руку металлическим предметом, им оказалась рублевая монета…

Есть! Снизу ответили!

Инженер быстро спустился вниз, прильнул к двери:

—Алло! Вы меня слышите?

Ответ пришел с другой стороны, с какой Нахман не ждал. Он не заметил двух монтеров с портативной лесенкой, химичивших у телефонного ввода. Они заканчивали работу. Спешили.

—Чего тебе, отец? Из какой квартиры? Связь барахлит?

Вышли из коридора вместе. Поднялись на третий этаж. Нахман путанно объяснил свои подозрения…

Из оврага донесся громкий лай. Несмотря на поздйий час, там и сейчас выгуливали собак.

—Пошли!

Штурмовая группа «Лайнса» двинулась из крохотного сквера за домом. Чуть дальше темнел длинный овраг. Его обживали ребятишки и собаки. Рэмбо шел первым номером.

—За мной Игумнов. И капитан. Вопросы есть?

Снаружи было тихо. Темно. Окна плотно зашторены. У подъезда никто не встретился. Вечерами народ предпочитал сидеть у телевизоров. На лестничной площадке свет уже не горел. Секьюрити — все как один в темных спортивных костюмах — опустили на лица вязаные, с прорезями, черные шапочки.

—Сюда…

За дверью слышалась сбивчивая речь, смех. Там работал телевизор. Рэмбо щелкнул зажигалкой. Чуть повыше, прямо перед ним висел ящик с электросчетчиками и пробками.

—Все! Финиш!

Телевизор умолк. Несколько минут стояла полная тишина. Потом раздались негромкие шаги. И все снова умолкло. Стоя за дверью, человек проверялся. Неожиданно послышался мягкий поворот ключа. Дверь открывалась внутрь. Ничего не было видно.

Рэмбо — сто с лишним килограммов чистого веса — внезапно легко бросил себя вперед. По силе это можно было сравнить с ударом грузовика. Раздался шум падающих тел. Игумнов и капитан с наручниками с двух сторон навалились на лежавшего внизу, по-ментовски выкручивая руки и волоча в прихожую, с глаз соседей. Все были уже в квартире. Вспыхнул свет. Невыключенный телевизор сразу же заорал, ему скрутили горло. Рэмбо на секунду припал к косяку плечом. В темноте он крепко задел о притолоку.

— И на старуху бывает проруха.

— В ванной на полке йод…

Рэкетир — светловолосый, в камуфляже, в туристических ботинках — был похож на свою юношескую фотографию, которую Рэмбо видел в гостиной Мадам. У него было чуть асимметричное лицо, крупный, с перебитой спинкой нос.

«Плата…»

До того, как погас свет, он сидел перед телевизором с книгой.

—Да ладно… — Рэмбо только поежился.

Как президент ассоциации, он мог не идти первым в группе захвата, но тогда он не был бы Рэмбо. Все обошлось. Рэкетир оказался вооруженным. Рэмбо разрядил отобранный в схватке «ТТ», ссыпал в ладонь патроны. Бросил в угол. Из второй комнаты уже вели Рахмона-бобо. Худой плешивый старик — пиджак на голое тело, трусы, ноги тонкие, как у ребенка… Он таращился на вломившися в квартиру людей. Рот старика был прихвачен липкой лентой.

— Сними скотч! Только аккуратно…

— Это не я… — Плата выпрямился. — Можете у него спросить. Правда, дед?

Старик расплакался.

— В себя никак не придет…

— Рахмон-бобо, мы друзья Неерии, Нисана. Сейчас мы отправим вас домой… — Рэмбо распорядился: — Пленнику помочь одеться. Умыть. Андрей, ты отвезешь, бери машину…

Рэмбо заглянул на обложку книги, которую до их появления читал Плата.

«У. Сомерсет Моэм. „Каталина“. „Головка варит…“

—С тобой мы должны поговорить…

Рэмбо кивнул хозяину в сторону кухни. Там было по-спартански скромно: холодильник, стол, четыре табуретки.

—Меня называют Рэмбо… — Они сели. — Был такой мужик.

— Плата.

— Мы были у тебя дома.

— Я знаю… — Плата показал на телефон.

— Мать звонила?

— Отец.

В квартире пахло парашей.

— Давай по делу. Рахмон-бобо…

— Мне его привезли… — Плата и в самом деле настроился сдать всех. Он был в руках Рэмбо: заложник был освобожден у него в доме. — Мансур и Шайба. Шайба прятал его у себя в гараже… Дальше туман.

— Что именно?

— Шайба не звонит. Я связываюсь с его отцом каждую пару часов.

— Отец Шайбы не говорил о звонках.

— Он не такой простой!..

— Он был в курсе?

— Я думаю, он отвозил записку насчет выкупа… — Плата счел нужным объяснить: — Нас с Шайбой поставили на счетчик…

Рэмбо начал понимать:

— Ампула, которую Шайба продал…

— Ему ее дали. Через меня и Мансура. Вместо ширева там оказалась вода. Короче, подставили. А потом еще поставили на счетчик. Сегодня на счетчике пятьдесят тысяч баксов…

— А кто подставил?

— «Рыбацкий банк». Дурь от них! Чтобы расплатиться, Мансур и Шайба взяли старика. Я попал краем. Как секьюрити службы безопасности «Рыбацкого банка». Сейчас я оттуда ушел в Фонд…

— Фонд? — Рэмбо вспомнил лондонскую кассету.

— Фонд психологической помощи Галдера. Это какой-то психолог…

— А это при чем?

— Позволяет уходить от налога. В действительности это охранная структура.

— Чья?

— Мой непосредственный шеф — Кудим…

— А фамилия?

— У него их много.

— А заказы?

— Любые.

Рэмбо понял. Варнава говорил в Лондоне именно об этой охранной фирме, в действительности — законспирированной организации киллеров.

За стеной открывались и закрывались ящики, поскрипывал паркет. Игумнов проводил несанкционированный прокурором обыск — второй за сутки.

Устранившись на деле от участия в черных арбитражах, государство не отменило сами разборки.

Плата оказался предусмотрительным: он знал партнеров и заранее готовился к тому, что их отношения окажутся непростыми.

Под подоконником во второй комнате был оборудован тайник со всякого рода компроматами на «Рыбацкий банк». Игумнов успел просмотреть бумаги. Копии бухгалтерских документов, частные записки служащих. Был тут и годовой баланс, и декларация, поданная в налоговое управление… На одну из платежек он обратил внимание. «Рыбацкий банк» оплатил услуги Фонда психологической помощи. Сумма была грошовой — ни одна фирма не могла бы существовать, оказывая их по таким ценам.

«Основные деньги переданы черным налом. В руку…»

Любопытен был адрес.

«Томилино… улица… дом…»

Игумнов набрал номер дежурного секьюрити «Лайнса»:

—Срочно пробей…

Тот тут же отзвонил. «Рыбацкий банк» оплачивал так называемую психологическую поддержку, а в действительности охрану главного бухгалтера «Дромита»! Самая большая находка, однако, ожидала Игумнова в стиральной машине, среди грязного белья…

Новый хрустящий бумажник.

Игумнов передал находку Рэмбо.

Портмоне было с фокусом. Открывалось с двух сторон. Какая-то бумага внутри то появлялась, то вновь исчезала, в зависимости от того, какая сторона бумажника оказывалась наверху. Рэмбо знал этот прием. Извлек бумагу. Это была выполненная в цвете ксерокопия чека. «Швейцарский союз банкиров. „Union bank suisses“. Женева, Рю-дю-Роне, 8…»

Он внимательно всмотрелся в графы. Чек был выписан на предъявителя. Фамилия получателя отсутствовала. Сбоку почерком английского двоечника на двух строчках была выведена сумма:

«Three million dollar USA onli…»

«Три миллиона долларов США…»

Фамилия и имя выписавшего его читались как арабские — KAMALHALIFА.

—Откуда у тебя?

Плата ограничился сентенцией:

—Тебя подставляют — ты вынужден отмахнуться. Можно считать, шеф обронил. Я поднял…

Плата хранил огнестрельное оружие и удерживал в квартире заложника. Рэмбо, частный детектив, не имел права штурмовать квартиру — присваивать функции правоохранительного органа. И он пошел на это. В правовом смысле дела обоих были бесперспективны.

«Ни Плата, ни Неерия не обратятся с заявлениями. Тем более, что Нисан не сделал этого сразу после похищения Рахмона-бобо…»

—Я умею быть благодарным… — Плата поднял к Рэмбо асимметричное решительное лицо. — Ты сразу в этом убедишься. Если отпустишь…

Свою помощницу Савельич знал еще пацанкой. МУР занимался группой молодых кидал. Преступления были из привычных в столице, отличались особой, не диктуемой ни обстоятельствами, ни целесообразностью, жестокостью. Действовала молодежь. Девчонок пускали впереди. Они знакомились с иностранцами, шведами или японцами, вели «к себе» — в солидные дома на Арбат или в район Новослободской. Там, в подъезде, уже ждали парни. Ребята были из благополучных семей. В происходящем видели удальство, урок распутникам, забавное времяпрепровождение. На деньги всей компанией шли в ресторан, частично делили. После одного — наиболее дерзкого — нападения всей бригадой махнули на Кавказ, в Джемете. В это время Савельич и занялся ими. Оказалось, о молодых кидалах знали многие. Установить их не составило труда. Преступников арестовали прямо в Джемете. Савельич лично летал за ними. В Москву доставляли порознь — чтобы не сговорились. Савельич прихватил пацанку, она была моложе всех. Рейс то и дело откладывали, вместо вечера улетели на рассвете. В Адлере в ментовке было жарко и полно задержанных. Ночевали с другими пассажирами в аллее. Грабительница, мешая, посапывала на плече. Из-за нее он не мог задремать. Их принимали за отца с дочерью. Никто не знал, что он везет арестованную. Савельич — грубый служака, выпивоха и мент с «прожженным кафтаном», постоянно находящийся под угрозой увольнения, — не забывал преступников, которых он арестовывал. Помогал, чем мог. Он и пацанку не забыл. Девчонка была единственной несовершеннолетней в группе, за вовлечение малолетки в преступную деятельность полагалась дополнительная статья. Савельич постарался всем все объяснить. В результате подельники как один принялись ее отшивать; потерпевшие тоже убоялись ответственности за несовершеннолетнюю…

Она была благодарна. Круг общения ее не изменился. Каждые две-три недели они разговаривали по телефону. Просто уже как добрые знакомые. Савельич был в курсе всего, что происходило в ее окружении.

—Пал Палыча опять задержали на Даниловском. В курсе? — Она позвонила уже вечером, из дому.

Савельев был в курсе. В сейфе лежало несколько бумаг, переданных 85-м, обслуживавшим рынок.

Мастер спорта, «классик», Барон все последнее время работал охранником в ресторане «Туркмения».

—Привели с наркотой. А в ампуле вода вместо ширева… Может, заедешь до работы, Савельич? Поговорим. А я шарлотку поставлю. С антоновкой…

—Слышь, Савельич? — Бутурлин распахнул дверь в кабинет зама. — Там внизу интересный мужик. Остановил патрульную машину, попросил прикурить…

—Бывает. — Заместитель был настроен философски. Бутурлин вернулся к задержанному у Пушки:

—Остановил патруль, а у самого под одеждой зажигалка в виде пистолета. Поручи переговорить. Только аккуратно! Через пару минут приведешь. Я хочу сам расспросить.

С Савельичем в кабинете сидели еще двое, вернувшиеся из мотеля. Все свои. Остальные фильтровали задержанных.

— Документы у него есть?

— Только бумага на английском — телефоны лондонских блядей. Фамилию молчит.

Бутурлин постоял у подоконника с кактусами. Они одни и могли существовать в активной никотиновой зоне РУОПа. Да еще календарь «Российского кредита» — кудрявая головка Мики Морозова кисти Серова смотрела со стены. Спросил с прохладцей:

—Из мотеля ничего нового?

—Нет.

Вернувшись к себе, постоял у телевизора. Очередной кандидат в президенты откровенно ржал в экран. На втором плане мелькнул глава «Центурионов» Тяглов со своими орлами — обеспечивал безопасность.

Бутурлин вырубил экран: «Уж лучше опять парткомы!»

Думать об этом не было сил.

С вечера доставили кейс «Джеймс Бонд», его обнаружили в кустах в проходном дворе недалеко от метро «Полянка». Кейс был практически пуст: очки, газета «Коммерсанта», несколько визитных карточек сопредседателя Совета директоров «Дромита»… Один из телохранителей Фонда, которого доставили в РУОП, с ходу опознал изготовленный на заказ стальной атташе-кейс Нисана Арабова. Руоповцы хотели предъявить кейс также брату погибшего или советнику, но ни того, ни другого найти не удалось. «Залегли на тюфяки…»

Бутурлину позвонили с Петровки. Из ДПЗ, где находился Туркмения.

Он ждал этого звонка:

— Ну?..

— Ничего не сказал…

— Черт!..

Комбинацию с линией поведения своего человека, сидевшего в камере ДПЗ вместе с Туркменией, они разрабатывали вместе.

—Туркмения уже готов был что-то передать… — Опер с Петровки был расстроен. — На кончике языка вертелось! В последнюю секунду замкнулся!

— Что делать? Приходится освобождать…

Бутурлин позвонил Савельеву:

— Где этот друг?

— Сейчас доставим. Ты сам-то его видел?

— Нет еще.

— Это Туманов. Афганец! И он же Жид.

— Нехорошо получилось…

— Я думаю, он у нас долго не задержится.

— Не удержим?

— Заберет МВД… Да! Тут еще небольшая неувязка: ребята, которых я посылал, с ним незнакомы. Ну и…

— Сильно?

— Как тебе сказать…

Через пару минут задержанный был в кабинете.

— Давно не виделись… — Бутурлин поднялся.

— Два года.

Афганец так и не справился с носовым кровотечением. Но это был пустяк по сравнению с тем, что выпало на долю его стороны в бандитской разборке — Нисана Арабова, Ковача, Мансура. То же угрожало и ему, если бы, сам того не ведая, его не спас на Пушке ментовский патруль.

— Вот сволочи, — искренне посочувствовал Бутурлин. — Я извиняюсь за них.

— Извинения — как спасибо. В стакан не нальешь.

— В таком виде тебя ни один следственный изолятор не примет… Хоть назад в Англию! Скажут: «В РУОПе избили!»

Туманов — с матовым лицом, маслеными глазами, вылитый афганец — держался насмешливо.

—В изолятор? Ты что, Бутурлин?

Он тянул время. Отставники-генералы МВД, ведавшие в Москве оружейным бизнесом, наверняка уже знали о его появлении.

Его бригада обеспечивала нормальное прохождение спортивного и охотничьего оружия, двигавшегося через Бельгию, Англию и Голландию. Так называемая русская мафия не посягала на роль крыши в международной торговле спортивным и охотничьим оружием.

В обмен Афганец мог рассчитывать на ответную поддержку.

—И все за то, что я попросил огоньку?

—Я расцениваю это как нападение на патрульную машину!

Бутурлин достал из стола зажигалку:

—«Дезерт-игл-толк»… «Орел пустыни». Супероружие. Личность твоя не установлена. Документов нет. Одни телефоны проституток… «Убить нельзя помиловать!»

Бутурлин знал, как поступит. Контакт с криминальными авторитетами был всегда продуктивен. Расширял оперативный кругозор. О многом можно было узнать из первых рук, высокое начальство никогда не упускало возможности такого общения. Поэтому в первую очередь следовало пресечь любую информацию об Афганце наверх.

— Давно у нас?

— Сегодня утром приехал.

— Как там, в Англии?

— Жить можно.

— Был сегодня в мотеле?

— Был.

— А фильтрация?

— Я ушел раньше…

Бутурлину позвонили, он лениво снял трубку. Потом так же неспешно ответил:

—Давай минут через двадцать…

Он опоздал. Информация прошла. Тумановым заинтересовались.

— Что у вас там за разборка была?

— Где?

— На Пушке.

— Ты понимаешь, Бутурлин, мне западло вот так с тобой об этом травить…

— Но ведь не зря же на патруль бросился? Кто-то тебя там доставал на Пушке… Верно? Я же не совсем кретин.

— Наоборот…

Михе он нравился. В Бутурлине чувствовался прироный ум, дремлющая до времени российская лень, талант… Он не держал сердца на тех, кого ловил и сажал!

—Мы поговорим, Бутурлин. Но сначала… Сам говоришь: «В КПЗ не примут…» Это отморозки. Психологи…

«Психологи…»

Выкристаллизовывалась цепочка: «Фонд психологической помощи. Промптов — начальник ее внутренней службы безопасности. В день гибели Шайбы ездил на шашлыки…»

Платок Михи был в крови.

—Сейчас сделаем…

Бутурлин отнесся к возможности откровенного разговора серьезно. Кликнул старшего опера. Тот мгновенно возник в дверях — рослый, в джинсе, в неслышных кроссовках.

—Покажи, где умыться. — Бутурлин кивнул на задержанного. — Полотенце, мыло… Чайком побалуй. Чтоб все путем…

Они вышли. Отсроченный звонок раздался, как и условились. Звонил полковник из разрешительной системы.

— Что за чудака вы там всем РУОПом изловили?

— Черт его знает! Документов нет. Фамилию не называет!

— Мне сейчас позвонил этот маразматик. Мокеич… Он, понимаешь ли, озабочен! Звонит по всем номерам…

Предчувствия оправдались. Известный в прошлом корифей Петровки, отставник, занявшийся прогоном охотничьего гладкоствольного и нарезного оружия, по своим каналам мог запросто поднять кого угодно. Хоть самого министра! Среди ночи… Деятели такого масштаба не беспокоили по пустякам. Особенно ночью. Отслеживалась связь: звонивший контролировал разрешения на торговлю оружием, другой с генеральским размахом торговал им.

— Что он хоть там натворил?

— Тут как посмотреть…

— Мокеичу звонили из Государственной думы, просили вмешаться. Тут задеты высшие интересы…

«Нашел дурака…»

— Сам понимаешь. Как бы не влететь в непонятное. Вообще-то смотри сам… Нужна тебе головная боль? А то — подписку ему в зубы. И чтобы в двадцать четыре часа вон из Белокаменной! Или отдай по территориальности…

— Так, наверное, и сделаем…

—В Сто восьмое отделение, что ли?

Бутурлин положил трубку. Поднялся к окну.

«Хрен вам! Из Сто восьмого вы его заберете и сразу в Антверпен или на историческую родину. Хотя какая историческая у вора в законе?»

День в Иерусалиме выдался особенно знойным. Как и все лето в целом. Синоптики не отмечали такой жары последние пятьдесят лет.

«Ирина, Хэлена-турс» перенесли часы работы на ночные и предрассветные. Хлопали желтыми глазницами переключенные на постоянный режим светофоры. Улицы были безлюдны. За окнами, — на обе стороны для сквозняков, с обязательными решетками от шальной гранаты араба-террориста — постоянной приметы иерусалимских домов, — было темно. На тротуаре внизу вокруг мусорных ящиков величиной с баркасы белели целлофановые пакеты с мусором. Подготовка к симпозиуму по вопросам выживания шла полным ходом.

—Смотри. — Брюнетка ткнула в факс, который пришел накануне. — Этому господину посоветовали жить в «Аккордеоне»… — Они называли так одну из гостиниц-спален, что высились вдоль шумной трассы.

Вертикальные белые и черные полосы по фасаду действительно напоминали клавиатуру.

—Фантастика… — Блондинка взглянула в зеркальце сбоку над столом, осталась довольна.

Они еще вернулись к отелю.

— Безусловно, «Аккордеон» по уровню безопасности относится к самой низкой категории. Это ночлежка!..

— Кроме того, в ней опасно! Я уже не говорю о персонале.

— Массажный кабинет…

Помощницы смотрели на все трезвыми глазами. Для нескольких московских гостей и их сопровождения — секретарей, секьюрити, советников — иерусалимская команда бывшего ленинградского стряпчего выбрала «Кидрон», расположенный в престижном дорогом районе, на достаточном расстоянии от вечно кишащих туристами пешеходных зон вокруг крохотного Бен-Ихуда, района, связанного с мельницей Монтефиори, прибежищем людей искусства — художников и литераторов. Возведенный на высоком холме, прилегающем к знаменитой горе Герцеля — высшей точке Иерусалимского нагорья, с его военным кладбищем и могилой основоположника государства, — отель был в достаточной мере укрыт от нескромных взоров. С вершины горы открывалась впечатляющая панорама. Снизу к отелю вело ответвление шоссе, которое можно было легко взять под контроль. Кроме того, к отелю можно было подъехать, спускаясь со стороны горы Герцеля. Гостиницу окружали богатые виллы миллионеров и религиозных евреев. Чуть ниже находился колледж для девочек из религиозных семей. Приезжим предназначены были восточные апартаменты. Тут почти до полудня было тихо и прохладно, в прозрачном воздухе прорисовывались сотни белых зданий из иерусалимского камня, расположенных на разных уровнях холмов.

Стряпчий приехал на такси около полуночи, возбужденный.

—Мы должны быть осторожны! Читайте… Там, внизу!

В руке он держал «Московский комсомолец».

—Вот! — Стряпчий прочитал вслух: — «…Труп 34-летнего сопредседателя известного в Москве Фонда содействия процветанию человечества „Дромит“ Нисана Арабова был обнаружен на рассвете в подъезде его дома в центре столицы…» Улавливаете? «Рядом находился его мертвый телохранитель. Как рассказали нашему корреспонденту в Региональном управлении по борьбе с организованной преступностью, банкир в ближайшие дни должен был вылететь по делам в Иерусалим. Заказные убийцы поджидали свои жертвы в подъезде и сразу открыли огонь на поражение. Киллеры скрылись через несколько минут, не оставив милиции практически никаких шансов… Представитель РУОПа полагает, что причиной убийства мог явиться отказ фирмы уплачивать дань местной преступной группировке…» Тут еще строчка: «Специалисты считают, что Неерия Арабов, унаследовавший пост председателя Совета директоров „Дромита“, получил в наследство также полный груз проблем Фонда, не разрешенных убийством его брата Нисана…»

Разборка с «Рыбацким банком» была назначена недалеко от Митина. По Волоколамке. Из Москвы гнали на четырех машинах. Водитель Рэмбо и личный телохранитель, бывший капитан милиции, был начеку. Регламент бандитских разборок был известен и строго соблюдался:

— перенос и отсрочка разборки не допускаются;

— переговоры начинаются точно в назначенное время;

— опоздавший может заранее считать себя проигравшим.

Как и тот, кто по каким-то причинам не прибыл на место встречи.

Рэмбо сидел на «посольском» месте — сзади, по диагонали, рядом с Неерией. Рядом с водителем расположился глава службы безопасности Фонда Воробьев.

О ксерокопии чека на швейцарский банк Рэмбо умолчал, предпочитая сообщить в надлежащее для этого время. Как и о том главном, о чем Плата сказал в конце, поняв, что Рэмбо не собирается сдавать его в руки ментов.

Аркан вместе с Игумновым находились во втором «мерседесе» «Лайнса», шедшем вплотную за «очень важными персонами» — ВИПами. С ними ехали секьюрити «Лайнса». Еще дальше шел «мерседес» с секьюрити Воробьева.

Четвертая машина со сканирующей аппаратурой замыкала кортеж.

Неерия знал, что Рахмон-бобо дома, у себя на квартире. Это было добрым предзнаменованием.

— Держи… — Это была обнаруженная в квартире рэкетира копия платежки. — «Рыбацкий банк» оплачивает охрану твоего человека… Получатель — Фонд психологической помощи… Теперь мы им вклеим! Его поддерживал и «Рассветбанк» с генералом Гореватых, пользовавшимся авторитетом в известных кругах. Держи, Аркан… Советник должен был выступить в качестве его представителя.

— Спасибо, Сережа… — Один из немногих, он называл Рэмбо по имени. — Я надеюсь, в Иерусалиме будет все тоже о'кей…

Понимал ли Неерия, по какому острию ходит?..

День сбора там неумолимо приближался. Столичным криминальным авторитетам, предавшим бухарскую братву, и конкурентам «Дромита» появление Неерии на суде русской мафии за рубежом было равносильно смертельному приговору.

«Убравшие Нисана сделают все, чтобы этого не допустить…»

Рэмбо боролся за его жизнь пока только на дальних подступах к Иерусалиму. Заказ был стремным.

Со второй машины неожиданно передали в подтверждение:

—Сзади джип! Идет очень резво…

Шоссе в этом месте было достаточно просторное и пустое.

Рэмбо оглянулся: джип на большой скорости доставал их справа. Собирались ли их обстрелять… Времени на обдумывание не оставалось. Водитель резко укротил мотор. Скрежет тормозов слился со звуком обдираемых шин. Все дернулись вперед… Одновременно «мерседес» с секьюрити «Лайнса» вклинился между ВИПами и неопознанной угрозой. В нем были готовы создать огневой щит…

—Держись!

«Мерседес» под ВИПами, казалось, резко ушел в загибе вниз и вбок, как на качелях…

«Разворот на месте на сто восемьдесят градусов!»

В джипе не рассчитывали на маневр, проскочили вперед. Не раздалось ни одного выстрела! Машина с секьюрити снова была позади, готовая принять огонь на себя и самой открыть стрельбу на поражение…

Перед Митино погнали тише.

—Вон они!

«Рыбацкий банк» приехал точно. На двух «вольво». Машины развернулись в сторону Москвы. Тихие. Без признаков жизни за темными стеклами.

—Проскочи чуть вперед…

Рэмбо дал команду второй машине, секьюрити припарковались вплотную. Выключили фары.

Утро представлялось туманным.

В крайнем доме стукнуло пустое ведро. Кто-то собирался к корове. Задребезжала колодезная цепь.

От второго «мерседеса» подошел Игумнов.

—Паханов пока нет.

Третья машина с секьюрити «Дромита» стояла темная, в ней словно никого не было.

Шоссе начинало потихоньку оживать.

В машине с аппаратурой секьюрити «Лайнса» сканировали диапазон. Умные приборы мгновенно зафиксировали переговоры находившихся поблизости служб. Игумнов поставил Рэмбо в известность:

— Есть сигнал…

— Что у них?

— Все то же: «монтер», «подстанция», «двигатель»…

Где-то вблизи работала группа Федеральной службы безопасности. Это была их терминология. Менты предпочитали традиционное — «склад», «квитанция», «грузчики»…

Почти сразу в сторону Москвы проскочил короткий ящик на колесах — «газик». Рэмбо заметил: «11-16…»

Водитель мигнул.

—Они! Та же механическая мойка. Грязная цифра в середине!

Тайная структура, опекавшая «Рыбацкий банк», обозначилась…

Рэмбо взглянул на часы:

—Время.

Авторитеты появились внезапно. С грохотом промчал «Харлей-Дэвидсон». Сметана и Серый подошли пешком. Позади, на небольшом расстоянии двигались боевики. Две машины, американская и германская — «Джип-Чероки» и «Мерседес» — катили еще дальше. Бесшумно, словно крадучись.

—Пора…

Как и уговаривались, по трое с каждой стороны двинулись навстречу.

От «Дромита» — Неерия, Аркан и Воробьев.

От «Рыбацкого банка» потянулись трое.

Рэмбо их видел впервые.

Четвертый был, по-видимому, главой службы безопасности банка, а если верить информации Платы, одновременно и одним из деятелей Фонда психологической помощи Галдера. Хмурый, молодой, высокий, в плаще-макси. Рэмбо видел его на Ваганьковском кладбище — во время похорон. Хмурый тоже узнал Рэмбо. Оба сделали вид, что видят друг друга впервые. Сам Рэмбо представлял крышу, заказанную Фондом. Паханов было вначале двое: Серый и Сметана. Тут же, однако, подъехал третий. Ему отводилась роль воровского прокурора в бандитском суде.

—Сущий бардак. — Он поздоровался. — Развели демократию. Воры, если бы им не мешали, давно бы прекратили беспредел и стрельбу в Москве! Это точно: кроме мафии, тут никто не хочет быть арбитром. Им только налог собирать….

Авторитет заводил себя, чтобы естественнее войти в роль.

Серый и Сметана сохраняли спокойствие.

Мотоциклист с «Харлей-Дэвидсоном» занял место позади Серого.

—Разберемся…

Требования «Рыбацкого банка» изложил невидный собой, незаметный человек, назвавшийся его вице-президентом. Он говорил подчеркнуто сдержанно и скорбно:

—Еще свежа могила нашего партнера и моего личного друга Нисана, а мы уже вынуждены беспокоить умершего…

Представитель службы безопасности смотрел в сторону, чтобы не встретиться взглядом. Он был единственный тут, кто по-настоящему интересовал Рэмбо.

«Игумнов, конечно, не преминет сфотографировать. Такой человек по своему положению наверняка относится к верхушке…»

—Брат Нисана, которого мы всегда искренне тоже тсчитали нашим партнером, поставил «Рыбацкий банк» в исключительно тяжелое положение…

Он объяснил:

—Нисан обещал кредитную линию на длительный срок. Новый глава «Дромита» неожиданно, без объяснения причин обязательство дезавуировал. Обратился в прокуратуру. Те наложили арест на наше судно, которое вошло в порт в связи с ремонтом… Мы несем убытки…

Дальнейшее представляло собой обычную демагогию прошлых лет, в которой он, видать, поднаторел в т о й жизни.

—Нетерпимое поведение на рынке предпринимательства, подрыв российской банковской системы…

Он явно забыл, где и, главное, к кому апеллирует.

— Какие доказательства? — спросил третий авторитет.

— Если мы не будем верить устным обязательствам…

— Бумага есть?

Вице-президент «Рыбацкого банка» объяснил:

— Письмо главбуха «Дромита». Я показал вашему юристу…

Была осуществлена предварительная квалифицированная экспертиза. Второй деятель, стоявший рядом с вице-президентом «Рыбацкого банка», посветил фонариком:

—Вот. На официальном бланке…

От «Дромита» отвечал Рыжий:

—С каких пор в Фонде главбух является распорядителем кредита? Бланк же можно попросту украсть!

На шоссе послышался шум.

Комитетский «газик» возвращался. В свет фар попали затемненные окна стоявших у обочин иномарок, подозрительная группа у километрового столба.

«Рыбацкий банк» вроде не слышал возражений.

—Существует долговременное сотрудничество, которому нанесен ущерб непрофессиональными действиями нового главы «Дромита». Мы намерены обратиться к учредителям…

На Арабова вице-президент не смотрел. Было ясно: с ним не будут считаться.

«Его списали со счетов…» Аркан изменил аргументацию:

—Не за это ли письмо «Рыбацкий банк» оплатил охрану дачи бухгалтера в Томилине?

Рыжий сделал вид, что блефует. У Аркана была прочно укрепившаяся репутация игрока, каким он, в сущности, и являлся. Вице-президент банка на это попался:

— Такого не было! Вранье!

— Ты сказал!

Правеж дополняло библейское правило. Оно и сегодня лежало в основе судопроизводства Высшего Суда Справедливости в Израиле:

— сторона, уличенная в любой, даже незначительной лжи проигрывает все и несет издержки;

— непосредственно виновный в обмане суда рискует жизнью.

Исполнение решения воровского суда лежало на бандитах, за что, собственно, ими и бралась оплата…

—Отвечаешь за слова!

Аркан передал копию платежки, обнаруженную в квартире у Платы.

Звук приближающегося комитетского «газика» возник снова. Машина мелькнула за поворотом.

Рэмбо следил за главой службы безопасности.

Если не у него, то у главы «Рыбацкого банка» была, определенно, связь с ведомством, чья машина описывала круги на шоссе. Как и Рэмбо, начальник службы безопасности не произнес ни слова, по-прежнему смотрел в сторону.

—Чего он тут разъездился? — Третий вор психанул. Авторитеты нервничали при малейшей возможности появления спецслужб. Это объяснялось просто: криминальные авторитеты вооружались нелегально. В отличие от частных секьюрити, имевших разрешение на оружие.

— Кто-то навел легавых…

— Давай кончать. Все ясно.

Авторитеты пошептались. Решение арбитража объявил Сметана:

— Неерия не обязан давать кредит. Главбух, который подписал бумагу… — Он сделал жест в сторону «Рыбацкого банка». — Мы отдаем его. Делайте с ним, что хотите…

— Спасибо преогромнейшее…

Вице-президент «Рыбацкого банка» иронически поклонился. Глава службы безопасности «Рыбацкого банка», не сказав ни слова, быстро пошел к машинам. Банкиры пошлепали следом.

—Сначала с ним еще разберется РУОП! — Неерия воспрял духом.

—Дельная мысль…

Сметана за улыбкой скрыл иронию. Это могло означать только одно в перевернутом этом мире — и Рэмбо, и все, кроме самого Неерии, это поняли: Неерии недолго топтать эту землю…

— Ну, разъезжаемся…

— Успехов!

Серый дал знак мотоциклисту с «Харлеем» приблизиться — авторитет намеревался малость погонять по ночному шоссе. Сметана обернулся к Рэмбо:

—Друг твой в РУОПе — не первая рука. Правда? Над ним генерал! Этот, как его…

— Толян! — Серый прыгнул на сиденье.

— Отличный мужик! Теперь представь: Толян даст команду Бутурлину прижать «Дромит»! — Сметана не отказал себе в удовольствии. — Не мне тебе объяснять, до какой степени менты сейчас все коррумпированы. Верно?

— Я мент по жизни, Сметана!

Соглашаться с вором после подлой этой фразы было западло.

— Крыша моя все равно ментовская. Не бандитская…

— Тебе жить…

Из сводки ГУВД г. Москвы.

«Москва (ИМА-пресс). За минувшие сутки в столице зарегистрировано 371 преступление (258 раскрыто). Из них 7 случаев нанесения тяжких телесных повреждений (3), 2 изнасилования (1), 8 разбоев (3), 11 грабежей (11), 31 квартирная кража (7), 44 угона машин (17), 4 вымогательства (4), 16 фактов изъятия наркотиков. Произошло 18 дорожно-транспортных происшествий (21 человек пострадал), 3 самоубийства…

Убийств — 1 (0)…»

—Привет, Туркмения! Давно не виделись… — Дежурный провел вдоль тела металлоискателем, показал на дверь. — Сначала к психологу…

Пухлая, в белом халате дама что-то писала. Занимаясь Туркменией, тщательно отводила глаза. Взгляды их так ни разу и не встретились.

—Посидите…

Он вернулся в холл.

Дежурный не спускал глаз с монитора. Черно-белая картинка на экране не менялась: площадка перед входом, стоянка с джипом и «мерседесом». Никто не появлялся вблизи здания. Вывеска на русском и английском — «Kolt LTD. Фонд психологической помощи MARK V. GALDER» — мало что говорила несведущему.

В офисе тоже было пустынно. Все напоминало клинику или операционную, на стене, за спиной амбала-дежурного виднелась цветная схема — изображение полушарий головного мозга в разрезе.

«Психологи…»

В конце коридора громыхнула дверь. Кто-то тяжелый с шумом выломился из кабинета.

Туркмения повернул голову.

Человек, прикрыв щеку, выскочил из коридора, протопал к выходу.

Дежурный не удержался:

— В подъезде отобрали документы, перстень, валюту… То ли бандиты, то ли менты! А человек, за которым ходил, ушел с концами… Сотник, видать, самолично врезал…

— Простил!

— И я думаю.

По звонку дежурный впустил Туркмению в святая святых. Сотник поднялся навстречу. Кудим тоже встал. Оба были довольны. Расправа с неудачливым разведчиком была не больше чем разыгранный спектакль. Туркмения в общих словах пересказал события.

—Мы полностью в курсе. Молодец… — Сотник потрепал его по плечу. — Твой разряд повышен с первого числа. — В камере кто с тобой был?

Туркмения обрисовал сокамерника.

—Это… — Кудим назвал кличку. — Его стиль.

Оба знали обо всем из своего источника. Непосредственный начальник — Кудим — смотрел одобрительно. Перед ним лежало заключение психолога. Последние строки внизу были: «Хорошая защищенность… базирующаяся на уверенности в себе, оптимистичности и ативности…»

—Молодец!

—Завтра выходить в график?

Начальство снова заулыбалось:

—Ни в коем разе. Прямо сегодня! Сбор здесь в двадцать три ноль-ноль…

Из Митина Рэмбо и Неерия рванули в Отрадное — в квартиру, где прежде размещался первый офис «Лайнса».

Ночь заканчивалась.

В подъезде и у дома дежурили секьюрити. В квартире все оставалось, каким было вначале. Списанная мебель. Сейф из пункта охраны правопоряка.

«Музей первого сыскного агентства…»

Вдоль окон свешивались плотные черные шторы.

— С тобой рассчитались? — Неерии не удавалось более или менее тактично заговорить о гонораре.

— Вчера кто-то стрелял в переулке, рядом с банком, который мы охраняем. Нас предупреждают… — Заботой Рэмбо была ассоциация — она не получала ни от кого дотации. Существовала на деньги, которые он, Рэмбо, заработает. — Ожидаются непредвиденные расходы.

Неерия понял:

—Не ужимай расходную часть. Я дал команду принимать все твои чеки к оплате.

Неерия по-прежнему не упоминал о чеке на швейцарский банк. Думал ли он выкрутиться самостоятельно? Разговор шел тяжело. Рэмбо собирался с этим закончить. В дверь позвонили: три коротких, один длинный. «Свои…» Рэмбо пошел открывать. Аркан вошел возбужденный.

—У нас плохие новости… — Рыжий сломался. У него дрожал голос. — Я думаю, Савона замочили…

Аркан и Воробьев из Митина махнули сначала в офис. По дороге бывший советник Нисана и новый начальник службы безопасности несколько раз останавливались — наблюдали за соседними улицами, — но все в Москве этой ночью было спокойно. К чести савоновского воинства, охранники оказались трезвы. Офис «Дромита» был ярко освещен. Никто не спал. Ощущение тревоги и опасности проникло и в среду крутых.

Воробьев поднялся к себе. Минут через пять ему позвонил Аркан:

—Спустись, пожалуйста… — Он ничего больше не добавил, положил трубку.

Воробьев убрал бумаги в сейф, прошел в дежурку. Кроме Аркана и старшего смены, там был один из секьюрити.

—Чем это воняет? — Воробьев покрутил носом. В помещении стоял ощутимый смрад. Аркан показал на сверток в углу. На полу под ним был расстелен кусок полиэтилена.

—Посылку принесли…

Старший смены кивнул секьюрити. Тот, не поднимая, подтащил спеленутый полиэтиленовой пленкой сверток на середину комнаты, принялся разворачивать.

— По-моему, у Ивана Венедиктовича неприятности…

Воробьев не понял:

— Савон звонил? Где он?

Секьюрити, стараясь дышать одним ртом, отвернул старые пожелтевшие газеты. Внутри лежал ссохшийся зловонный кусок белого когда-то шелка. Пластмассовый флакон.

Воробьев поднял взгляд на Рыжего:

—Дерьмо! Тряпка…

— Это сорочка Савона! Он уехал в ней в Бухару. И газета тоже бухарская!

— А тут?

В узком флаконе с жидкостью просвечивало что-то бледное, отдающее в синеву.

— Его ухо! В спирту. В свое время Савону в драке откусили верхушку!

— Верхний бордюр…

Воробьев, бывший начальник главка МВД, полковник, знал, что делать.

—Срочно звоните в милицию!

Старший смены удивился его наивности:

—Ты даешь, начальник! А что скажем ментам? «Приезжайте, ребята. У нас тут кусок уха и тряпка в говне!» — Ситуация в самом деле была тупиковая. — Знаешь, куда они пошлют! Только дерьмом им и заниматься…

Аркан согласился:

—И в какую милицию? Какого государства? России? Чтобы они потом переслали говно в Узбекистан? По месту совершения преступления? Или акта дефикации…

Воробьев еще не мог прийти в себя:

— Откуда это у вас?

— Сожительница Савона принесла… Ей сунули в ящик!

— Главное, все в дерьме! Будто искупали перед смертью… Где же его сподобило? — Воробьев недоумевал вслух. — И доставили быстро…

—Кто-то из своих и привез, кто летел…

Аркан взглянул на часы. Пора было ехать в Отрадное к Неерии и Рэмбо..,

Начальнику службы безопасности «Дромита» Воробьев позвонил еще с дороги.

— Аппарат этот защищен?

— Да. Говори спокойно.

Бывший начальник главка сообщил про кусок сорочки и ухо Савона, присланные его сожительнице.

— Не знаю, что делать…

— Надо подумать…

Тем не менее к их приходу он так ничего и не решил. Это было ментовское: контора принципиально не участвовала в разборках бандитов между собой.

Рэмбо поставил точки над «i». Опыт общения с молодыми финансовыми гениями показывал, что это единственно правильно.

— Вот ксерокопия чека, который ты ищешь… «KAMALHALIFA. tree million dollar USA».

— Да, кажется…

Неерия видел факсимиле чека впервые. Начальник службы безопасности улыбнулся — документ ему был знаком.

— Откуда, если не секрет?

— Не секрет… — Рэмбо тоже улыбнулся. — От верблюда…

От детской этой шутки вдруг полегчало. Неерия поднял брови:

— Давай, Аркан!

— Продали военные… — Рыжий подвинулся к столу. — До этого мы уже покупали у них чеки. Мы отдавали свой нал…

— На большие суммы?

— Миллион баксов.

— А чекодатель?

— Я не знаю, кто он. Может, арабский миллионер. По-видимому, нефть или оборот наркотиков…

— А если последует отмена чека?

— Был гарант… Нисан не называл его… — Рыжий добавил как разумеющееся: — Фонду необходимы чистые стираные деньги. Чек — всегда чистые. Нисан отдал за него грязными… Налом.

— Что с подлинником?

— В Фонде его нет.

— Он был?

— Я его сам видел… — Слово перешло к начальнику службы безопасности. — Я сидел в машине вместе со специалистом по еврочекам. Он дал заключение…

Воробьев рассказал о процедуре обмена грязных денег на площади у метро «Семеновская»…

— Как выглядели продавцы? Кроме вас и Ниндзи, никто их уже не обрисует…

— Трое в камуфляжах. Тот, что продал чек, плотный, лет тридцати пяти, генеральской внешности… То и дело отирал с лица пот…

Игумнов подал голос:

—Лицо землистое, пористое…

—Да.

Рэмбо показал фотографию Варнавы:

—Он?

—Да. Другие двое похожи на офицеров. Может, капитаны, майоры.

«Боевики Фонда психологической помощи…»

—Один с перебитым носом, симпатичный, умное лицо…

—Точно!

«Плата!.. Он догадался, что на втором этапе всех замешанных в операции и свидетелей уберут…»

Рэмбо кивнул Игумнову. Портмоне с двойным дном появилось на свет. В одном отделении лежал чек. В другом его искусно изготовленная копия. На экспертизу давали один документ, а в последнюю минуту вручили другой…

«Начальника главка кинули как фраера…»

— В «Дромите» многие знали про чек на UBS?

— Нисан, Неерия, Савон, мы.

— Ковач?

— И Шайба тоже. Еще Ниндзя.

В живых из этого списка осталась точно половина… «Заказ на убийство Неерии принят. От него не отступят, пока не исполнят…»

— Может, тебе не гнать сейчас в Иерусалим, Неерия? Отсидеться? За неделю-другую мы сняли бы напряжение…

— Если я не прилечу, мне точно конец! Могут обвинить в том, что мы прокручиваем воровской общак…

Нисан, видимо, тоже узнал, что чек исчез. И не отменил поездку.

— Ты считаешь…

— Нисан кому-то звонил ночью, нервничал. Умри рассказала мне в Бухаре…

Тихий шорох донесся откуда-то из угла. Старая крыса была из долгожительниц. Рэмбо ощутил забытое чувство тревоги, возникавшее при виде семенящего бесшумно по своим делам серого хвостатого уродца. Поздними ночами, в одиночку, без оружия, идя навстречу подозрительной компании, он хладнокровно взвешивал, как следует поступить, и действовал соответственно. Появление крысы, напротив, повергало в панику…

Потом это исчезло.

Зрелище большой серой крысы, шелушащегося голого хвоста и бесшумных деятельных лапок помогло осознать надвигающуюся опасность.

Принимать меры безопасности следовало уже сегодня.

—У нас нет времени. Будет лучше, Неерия, если ты исчезнешь прямо отсюда. Сейчас.

Неерия покачал головой:

—Приезжает израильский лидер. Первый визит в Россию. Я приглашен. Встреча днем в центральной синагоге.

Рэмбо моментально догнал:

—Лидер! Это меняет дело…

Охрану политических деятелей такого уровня обеспечивала Федеральная служба безопасности.

— Может, и израильский Шабак… В самой синагоге ничего не случится. Мы сможем пройти с тобой?

— С пригласительными проблем не будет.

— Это — крайний срок. — Рэмбо был серьезен. — Дальше я не смогу гарантировать результат.

Неерия попытался улыбнуться. Спокойствие банкира было чисто внешним. Он спросил у Рэмбо, как о постороннем:

— Кто стоит за всем этим? Сметана, Серый?

— Нет…

Московские авторитеты сдали Нисана, но непосредственно в убийстве не участвовали. Рэмбо знал это. Рэкетир, захвативший заложником Рахмона-бобо, честно расплатился с ним за возможность сегодня же ночью свободно свалить за бугор… Рэмбо проверил. В Информационном центре «Лайнса» оказался состав учредителей «Рыбацкого банка».

«Одна крыша!»

—Это — «Рассветбанк»! Генерал Гореватых…

Рыжий уехал первым. Мысленно Красноглазый был в казино. Этонакатило на него сразу после известия о гибели Нисана. Похороны, поиски чека могли только отодвинуть приступ. Днем, когда он встретился с проституткой, в нем это уже жило. Зароки, клятвы, божба — все сразу улетучилось вместе с памятью о том, как спускал за столом все, унижался, рисковал головой, молил об отсрочке на сутки, на час. Как ночью звонил Нисану, Неерии, Савону — всем, кого удавалось разыскать. Умри — молодая жена Нисана — спасала: присылала в катран Ниндзю с деньгами, с приказом ни в коем случае не давать Аркану ни копейки на руки, надеть наручники. Возвращался всегда жалкий, униженный, маялся, прикованный к радиатору центрального отопления, вставал на колени, целовал руки Умри:

—Никогда больше!

Его била дрожь. Из красных глаз текли слезы. Но наступала минута — и неведомая сила гнала его в казино. Так лемминги — маленькие зверьки — по неясной причине вдруг начинали предпринимать свои далекие бессмысленные миграции… Рэмбо почувствовал беду, вышел следом — советник садился в машину.

— Послать с вами?

— Все в порядке. Без оружия я тихий…

Было ясно: он все равно сделает по-своему. Рыжий больше не принадлежал себе. Он уже отъезжал. Катран находился в Марьиной Роще. Хозяйкой считалась путана, открывшая дело вместе с главарем местной группировки. В окнах было абсолютно темно. Игра шла за спущенными шторами. Вокруг в киосках всю ночь шла торговля. Отсвечивали бутылки экзотических форм, ярчайших наклеек. Тут можно было купить и травку. На стоянку подъезжали иномарки. Секьюрити брали под охрану. Цепь разноцветных фонариков тянулась вдоль безлюдного тротуара. Крутые молчаливые парни обеспечивали порядок. В объяснения не входили. Все легко прочитывалось на лицах. От игроков требовались стерильная честность, следование правилам. Малейшее отклонение равносильно было самоубийству. Аркан обычно не рисковал тут появляться. Привкус опасности придавал катрану особый шик.

Для начала Рыжий прошел в бар. Ничего необычного. Стойка в форме подковы. Круглые столики, уходящие во мрак. Тяжелые кресла. Несколько новых русских, какими их рисуют газеты, вместе с проститутками чинно пили колу за столиками. Аркан заказал рюмку ледяного «Абсолюта». И тут же повторил. Он почувствовал себя свободнее. Еще немного — и можно было идти к столу. Красноглазый привычно присмотрелся к женщинам. Тут представлен был высокий класс. Еще две пары проследовали от двери. С ними был телохранитель. Молодые высокие мужики и стройные телки. Они сели за ближайший столик, против Аркана. До Красноглазого докатился аромат знакомых духов. Телки напротив были давешние гостьи. Обе сделали вид, что впервые видят его. Не поздоровались. Таковы были правила. «Шлюхи и есть шлюхи!»

Настроение внезапно изменилось. Аркан заказал еще «Абсолют».

Разговор за столиком велся на английском. Его постоянная партнерша знакомо имитировала сексуальный зов. Красивое лицо ее вызывало теперь у Аркана раздражение.

«Впалые щеки, вытянутая радостно физиономия… Да это же реклама улучшения эрекции! „После этой ночи мне будет наконец о чем рассказать подругам!“ Она! Только там она без очков!»

Он едва слышно свистнул. Бармен был занят с посетителем, ничего не заметил. Свист оказался громче, чем он хотел. За столиком обратили внимание. Только та, которой он предназначался, сделала вид, что не слышит. Он вынужден был окликнуть. Она словно только увидела его. Взглянула доверчиво. Снова сама женственность и обаяние.

—Ой, Арканчик, я тебя и не узнала. Привет! Богатым будешь…

Тут же сразу забыла о его существовании.

Однако Аркана уже понесло:

—А как же Израиль? Ты вроде собиралась со мной на этой неделе…

Один из мужиков за столиком был завсегдатаем. Он принимал гостя из Таиланда, у них завязались серьезные контакты. Прием гостя должен был пройти по высшему разряду — с посещением казино, с приглашением знакомых университетских девочек, знающих английский, не обремененных строгими принципами. Отнюдь не путан. Поступок Аркана ударил по этой программе. Мужик оглянулся. Приставать к чужой компании было тут не принято. Бармен все понял. Два появившихся за спиной у Аркана словно из-под земли джигита в момент закрыли его от сидевших… В это время таиландский гость поднялся. В руке у него был туго набитый бумажник. Джигиты-вышибалы мгновенно исчезли. Гость поцеловал руку даме, улыбнулся, показал Аркану на игорный стол… Он предлагал сыграть на проститутку. Жест был понятен. Краснавяазый поднял брошенную перчатку.

—Плиз…

К ночи двор «Дромита» выглядел так же, как все московские дворы: тусклый рассеянный свет, неясные шорохи. Серые спины крыс. Наезд начался внезапно. Громкий звук возник за окнами.

—Что это?

Начальник службы безопасности Воробьев внезапно насторожился, послал дежурного:

—Иди взгляни!

Прилегающий к Фонду участок тротуара и смежный участок улицы находились в состоянии хронической реконструкции со всеми ее атрибутами: взломанным еще весной асфальтом, вывороченными кирпичами, застрявшим навечно катком. Поодаль виднелся еще и экскаватор. Подозревалось, полностью проржавевший.

«Дромит» размещался в одном из особнячков Замоскворечья, тщательно реконструированном, чистеньком, с старинными эркерами и черепичной крышей. Вход в него вел из вестибюля, казавшегося выше, чем он был, из-за застекленных перекрытий надэтажья, увенчанных модным продвинутым козырьком.

Наружной охраной «Дромит» не обзавелся, только внутренние посты. Из соседних домов до поздней ночи за задернутыми шторами на этажах были видны серебристые экраны работающих компьютеров.

Проржавевший экскаватор внезапно прервал спячку и неожиданно для окружающих двинулся к офису. Мощный ковш с ходу сбил картуз над вестибюлем и принялся крушить все, до чего был в силах достать. На асфальт полетели стеклянные перегородки, подпорки, оказавшиеся на поверку не такими уж мощными. Выход из здания оказался мгновенно завален. Связь была парализована еще раньше, и не только телефонная. Используя последние технические новинки, умельцы создали препятствия и для радиосвязи. «Дромит» был полностью блокирован, как физически, так и информационно. Охрана не могла вести огонь из вестибюля — кабина экскаватора находилась на уровне второго этажа, защищенная стеной. Кроме того, оттуда уже дали автоматной очередью по темным окнам. В соседних домах огней не зажигали. Из темных окон, с балконов наблюдали фантастическую сцену — оживший робот набросился на своих создателей. Картина была достойна иллюстрировать как романы начала века, начиная с Уэллса, так и самые современные. Экскаватор крушил все подряд: стекла эркеров, лепнина, столы, бумаги — все летело вниз, разбиваясь, смешиваясь, превращаясь в мусор. Сцена продолжалась несколько минут.

Случайным выстрелом с неизвестной стороны тяжело ранило женщину, наблюдавшую за происходившим с балкона. Ей вызвали «скорую», по дороге в больницу она скончалась. Других жертв не было.

Когда охране удалось привести в действие мощный прожектор на крыше, все увидели, что кабина пуста, а машина еще бьется, как припадочная, на включенном режиме.

Последние листы копировальной бумаги фланировали в воздухе, как черные птицы…

Неерия был еще в составе учредителей Фонда, а война за передел наследства бухарской «Белой чайханы» уже шла.

Варнава открыл глаза за несколько секунд до звонка. В помещении было темно. По привычке пощупал под собой ложе: «Камера? Вытрезвитель?» Понял, что дома. Ничего страшного не произошло. Только пьянка и пронзительная смена событий и мест. Лондон, аэропорт Хитроу. Шереметьево. Ваганьковское кладбище. Мотель на Варшавке… Из мотеля поехал в закрытый, как всегда, офис Фонда, нырнул под низкий козырек к стальной с сейфовыми замками двери. Окна с жалюзи, которые никогда не поднимали, были незрячи. Сверху из угла косил телеглаз.

«Фонд психологической помощиMARKV.GALDER».

Позвонил. Клацнули замки.

—Отлично. — Дежурный обрадовался. — Кудим спрашивал тебя! — Он снял трубку. Доложил. — Заходи!

Кудим поднялся из-за стола. Обнялись. Бушлаты понемногу перенимали привычки преступного мира.

— С приездом! — Дежурный еще раньше доложил ему, что Варнава звонил из Шереметьева. — Нормально?

— Как видишь…

Кудим вынул из сейфа конверт:

—Тут валюта, билет… — Он достал, проверил. — Аэропорт Ларнака. Вылет… Позагорай, пока все тут прояснится. Сегодня ночью и слиняешь. Машина будет у дома. Водитель позвонит…

— Кипр… А дальше?

— Израиль, Иерусалим.

На столике появилась трехлитровая початая бутылка виски, пара хрустальных рюмок. Кудим разлил:

—На посошок!

Варнава открыл глаза. Раздался звонок — водитель звонил из машины:

—Двигаем…

Генерал Гореватых, вице-президент «Рассветбанка», слышал, как за стеной поднялась жена. Она бегала трусцой по утрам. Рядом трусил телохранитель. Выбегали еще затемно. Рассвет за окном только угадывался за темной рябью. Было неизвестно, когда она спит. После полуночи, когда телефонные звонки начинали раздаваться с почти минутными интервалами, генеральша уходила в детскую. Но и там ночная активная жизнь мужа настигала ее. После отъезда детей — дочери в Лондон, на стажировку в английский банк, сына в США, в Кембридж, в Массачусетский технологический институт — жена вела самостоятельную жизнь. Вкладывала в акции собственные деньги. Путешествовала. В сопровождении секьюрити посещала театр, филармонию. Иногда и Гореватых принимал участие в их вылазках. Ему нравились швейцарские дирижеры, народные песни швейцарцев, живая музыка Латинской Америки. Значительная часть его карьеры прошла под крышей Обществ культурных связей СССР с зарубежными странами, которые контролировало его родное ведомство — КГБ СССР. Швейцария, Парагвай, Ирак…

В сорок лет генерал…

Гореватых не спал. Он слышал, как они ушли, тихо, стараясь не шуметь. Сна не было. В последнее время он позволял себе воспоминания.

Этой ночью неожиданно всплыла в памяти первая в его жизни квартира, которую он, молодой майор особого отдела, получил в Ленинске. Дом был офицерский, живший общей жизнью. Смотрели одни фильмы, одних и тех же наезжавших гастролеров. Перед смотрами во всех подъездах одинаково драили сапоги, пуговицы. Девчонки-жены выглядывали из окон, когда их мальчишки выбегали на улицу — щеголеватые, чисто выбритые, надраенные. На возвращавшихся набрасывались еще во дворе: «Как мой?»

С чего бы он вспомнил об этом?

«А-а… Генеральная прокуратура…»

Будущий прокурор, тогда еще военный следователь, жил в том же подъезде. Был застой. Прилавки магазинов понемногу пустели. По пятницам он отправлялся на склад «Военторга». Попросту собирал дань. Мясом. Колбасой. Чем придется. В воскресенье собирал на пельмени. Набирали спиртное, снимали со стены гитару… Гореватых с женой — молодая семья, имевшая папу на Старой площади в Москве, сидели на почетном месте. Потом следователя ушли из армии, он перебрался в прокуратуру. Тут вскоре и тесть Гореватых в Москве решил: «Хватит ребятам глубинки. Можно и переборщить. Пора возвращать в столицу…» Через несколько лет Гореватых-зять — молодой заслуженный работник КГБ — уже в Центральном аппарате, на Лубянке, случайно просматривая кадры только образованной прокуратуры Каспийского водного бассейна, вспомнил соседа и пельмени, запросил дело. Бывшего соседа поставили сразу на вторую позицию. Дальше до генеральной тот пошлепал сам…

Раздался звонок.

В Центральной Азии было раннее утро. Человек использовал абсолютно чистую связь разведки, для этого ему предоставили линию одной из резидентур.

— Как наши дела?..

— Будем сейчас говорить. Я не предвижу затруднений.

— Я перезвоню.

Гореватых взглянул на часы. «Прокурорам много спать не положено по службе…» Он поднял трубку радиотелефона:

—Привет.

Прокурор пробурчал нечленораздельно.

—Это я. Все дрыхнешь? При случае надо натравить на тебя Генерального… Самого… Кто же с организованной и с коррупцией будет бороться? Разговор не забыл?..

В результате многократного повторения в конце концов удавалось кое-что вбивать в мозги, давно отвыкшие мыслить.

—Звони в Астрахань прокурору. Прямо сейчас. Он может уехать с утра. Мы не знаем его планов. Пусть снимет арест с «Артема». Рыболовецкое суденышко. Приписано к Красноводску. Вошло на ремонт…

Прокурор, хоть и спросонья, поинтересовался:

— Напомни, что там.

— Обеспечение иска против «Рыбацкого банка». Арест наложен областной прокуратурой…

— Чей иск?

— Это бухарский фонд «Дромит». Сейчас у них все рухнуло. Даже в прямом смысле… Руководство исчезло. Предстоит полная кадровая замена. На этой неделе придут новые люди. Они отзовут иск… Можешь смело ручаться.

Прокурор что-то еще пробурчал.

—Только прямо сейчас свяжись и мне перезвони. Если он замандражирует, пусть позвонит в ФСБ от моего имени. Вот фамилия… Возьмет пару автоматчиков…

«Дромит» был на последнем издыхании…

Криминальные группировки — Сметана, Серый — поначалу не хотели портить отношения с таким же отребьем из азиатского региона. Потом согласились. Брат Серого был приговорен к расстрелу. Серый искал связи, наверху.

Гореватых предложил двухходовку:

— вначале воры сами зарабатывают часть денег на адвоката — участвуют в афере с чеком. Обеспечивают мошенническую часть с подменой документа;

— голова брата Серого обменивается на отказ воров защищать «Дромит» и лоббирующего его за рубежом авторитета — Жида, или Афганца.

Агентурно-оперативная комбинация была разработана асами бывшего Первого Главного управления КГБ. В руки шли козыри не только против «Белой чайханы», но и против сидевших в Москве под боком тузов конкурирующего испокон веку смежного ведомства.

Пасьянс удался.

Предпринятые шаги были для «Дромита» смертельны в прямом смысле. Кроме того, ничего не стоили «Рассветбанку». Нисан, внеся три миллиона «грязными» долларами, сам оплатил работу киллеров по собственному устранению.

Ранний звонок был первым. Вернул к проблемам утра.

— Доброе утро. Генерал Гореватых?

Голос был незнакомый.

— Кто это?

— Привет от Венедиктыча…

— Не понял!

— Скоро поймешь…

Трубку повесили. Гореватых соображал: «Венедиктович… Савон, что ли?» Одновременно скрипнула входная дверь. Жена и секьюрити вернулись быстро… Генерал крикнул из спальни:

—Что там?

Жена показалась на пороге — моложавая, в спортивном костюме. Совсем еще молодая казачка.

—Тряпку сунули в почтовый ящик!

Гореватых, поначалу встревожившийся, вздохнул:

—Пацаны шкодят! Уши бы оборвал!

—Вот и оборви! Кусок сорочки. В дерьме! Завернуто в газету…

Гореватых начал понимать:

— А газета?

— Нерусская! А буквы наши…

Бутурлин чувствовал себя на пороге открытия. Он повторил цепочку в том виде, как она вдруг впервые у него возникла после словечка Туманова насчет «психологов»: «Фонд психологической помощи. Промптов — начальник ее внутренней службы безопасности. В день гибели Шайбы он ездил на шашлыки…» Бутурлин вспомнил: «Телефон Промптова был записан у Шайбы. Савельич ездил к Промптову вместе с Толяном… Приезжий друг Промптова оказался откуда-то из Средней Азии, жил в гостинице… Некий Фонд психологической помощи был внесен в телефонный справочник. В названии, правда, было указание на таинственного Марка Галдера…»

«Дмитровское шоссе…» Промптов работал в том же районе. «И шашлык, между прочим, покупал там же…» Все чудесным образом срасталось…

—Еще не уехал…

Толян все-таки добрался до него через дежурного. Бутурлин закрыл телефонный справочник.

— Сейчас мне звонил домой… — Толян назвал мудреную фамилию, вовсе не милицейскую.

— Новый партийный вождь?

— Из Правовой комиссии. Ты там задержал какого-то чудака.

— Пошел он!..

— Ему звонили из главка…

— Да мне он самому нужен! Черт возьми! — Бутурлин словно только и ждал, чтобы спустить на кого-то собаку. — Убийство Арабова нам боком выйдет…

Встречая отпор, Толян обычно менял тон. На этот раз коса нашла на камень. Деятель Госдумы с мудреной фамилией был зловещей фигурой.

—Немедленно отдай! С этим лучше не связываться. Он сам вор в законе! Одним нераскрытым убийством больше, одним меньше…

Слышно было, как генеральша на том конце провода пытается его успокоить. Толян звонил непосредственно из спальни. Бутурлин с трубкой, с телефонным справочником смотрел в окно.

—И вообще, Бутурлин. — Толян разошелся. — Ты не знаешь: главк нашел пистолет Ковача. На Смоленской. У «Гастронома». С Арабовым не все просто! Замешана жена телохранителя. Есть предположение: Ковач застрелил Арабова, потом застрелился сам…

Бутурлин не выдержал:

— И снес пистолет в «Гастроном» на Смоленскую… Кто им подбросил эту версию?

— Воробьев! Начальник службы безопасности.

— Ну, этого-то я знаю. Из него сыскарь, как из задницы… Кто-то подал ему эту идею. А что пистолет Ковача?

— В прокуратуре… Там свежая копоть. И все на свете.

— Охренеть можно…

— Ниндзя, шофер, показал: он не раз возил Нисана и жену Ковача в ресторан «Савой»…

— Я говорил с Ниндзей.

— Его показания заверили нотариально и послали прокурору города! Мы еще с тобой объяснения будем писать, почему не разобрались… Что у тебя с утра?

— Теперь-то уж обязательно Ниндзя! Еще я посылаю за Промптовым.

— Снова здорово! Шашлык-то оказался свиной! Знаешь? А в роще бараний!

— Больно тонко!

— Это из другой оперы, Бутурлин! Это у Льва Шейнина. Судмедэксперт Афанасьев расчленил Нину Амирагову, жену. Разбросал по кускам. Год готовился. У нас другие кадры…

— Из Ниндзи, из Промптова я душу вытрясу!

— Оставь Промптова. Я запрещаю.

«Полный мудак, — подумал Бутурлин. — А может, хитрец?»

Чтобы закрыть тему, Толян перешел к рутинным делам:

— Звонили: приезжает очередной деятель. Турция или Израиль. У меня просили людей…

— Не могу! — В Бутурлина как черт вселился. — Все заняты.

В своем Управлении у Бутурлина не было причин выглядеть тихоней или пытаться кого-либо одурачить. Он чувствовал себя тут как рыба в воде. Толян взял себя в руки:

—Короче, Бутурлин: за этим мужиком, что у тебя, уже выехали. Сейчас подъедут… Спокойной ночи. Езжай, отдохни!

Рассвет уже проступал в ряби и промоинах ночного неба. Кто-то внизу прогрохотал пустым металлическим контейнером из-под мусора. Внизу под окном скрипнули тормоза. Машина, приехавшая за задержанным, уже парковалась. «Быстро подсуетились…»

Ночь прошла без пользы. Неумно. Бездарно. Бутурлин с размаху от души грохнул о стену справочником. «Чтоб у вас на лбу хер вырос!» Вошедшему на шум Савельеву сказал уже спокойно, с обычной небрежной ноткой:

—Как они издают справочную литературу! Ошибка на ошибке! Ничего не найти!

Заместитель как ни в чем не бывало поднял тяжелейший кирпич-справочник, положил на стол.

— Звонил человек… Барон зашевелился. Новые завязки. На Арабова наезжают не на жизнь. На смерть. Дело кончится еще одним жмуриком…

— За такие новости в Риме тебя давно бы урыли, Савельич. Утром доставь мне Ниндзю, водителя… Я вырву ему язык!

Бутурлин вернулся в образ. Демонстрировал наплевательское, враждебное безразличие.

— Афганца отдали?

— На хрен он нам?! И вообще… Все, Савельич, я уехал.

Рэмбо просмотрел прибывшие в течение ночи факсы. Заключение банковского эксперта, ознакомившегося с ксерокопией чека на UBS, было многословным. Рэмбо просмотрел его по диагонали.

«…Гарантийный лимит 300 франков Швейцарии. Получить большую сумму можно в США, если послать чек на инкассо в Женеву в „Юнион Банк Суиссез“, удостовериться, выписан ли чек чекодателем… Один из банков мог бы принять на инкассо и отослать в „Юнион Банк Суиссез“. Поскольку чек заблокирован, деньги не будут выплачены…»

Эксперт не понял, о чем его спрашивают.

Сейчас, впрочем, это было неактуально: деньги по чеку в Женеве были получены…

Сведения об этом сообщила американская фирма-партнер из престижного мирового объединения WAD — Всемирной ассоциации детективов. И сразу поступил факс второго партнера — из не менее известного международного объединения, приславшего предложение начать обмен информацией, ASIS — Американской ассоциации промышленной безопасности.

«Деньги со счета Камала Халифа переведены фирме „Фантом-информ“… Подробности выясняются…»

Телефонный звонок прозвучал по-ночному глухо. В голосе секьюрити, звонившего с главного поста у входа, Рэмбо почувствовал неуверенность.

— Тут преподаватель к вам…

— Преподаватель?

—Сопромата. Доцент. Говорит, ему назначено.

Было слышно, как дежурный о чем-то спрашивает гостя через дверь по переговорному устройству.

—Он говорит, вы знаете. Принимать экзамен по сопромату.

—А-а… Конечно! Что ж это я! Открывай!

Секьюрити привел в действие систему разблокировки двери. Рэмбо уже быстро шагал по коридору. «Бутурлин!»

При теперешнем отношении МВД к частно-сыскным структурам визит для РУОПа был равносилен тайному посещению воровской малины. Бутурлин слегка поддал, держался в хамской манере:

— Все в порядке, Рэмбо. Так, поссать заехал. Привет…

— У вас в РУОПе уже и поссать негде? Сейчас организуем.

Разговаривали на лестничной площадке. Было удивительно: не только криминальные авторитеты Сметана и Серый, но и свой брат мент равно предпочитали откровенничать наверху, у туалета. Вроде после дискотеки в неприютном этом, зачуханном когда-то клубе, именовавшемся Дворцом культуры, на последнем этаже сбежались, чтобы свести личные счеты. Не было только музыки внизу. Бутурлин, как давеча Серый, прошел вдоль кабинок. В них было пусто.

— Говорят, и тут у тебя нашпиговано техникой…

— Есть немного. А ты? Как обычно? Со скрытой камерой?

—Может, штаны снять? Показать?

Бутурлин валял дурака. После разговора с Толяном у него было муторно на душе.

—Боюсь, убийство Арабова РУОПу не по зубам. А тут еще синтетический наркотик… — Стоило следствию войти в соприкосновение с торговцами оружием или наркотиками, дела сгорали, словно в плотных слоях. — Я чувствую, как на меня уже давят.

Рэмбо не обрадовался, оттого что его худшие опасения подтвердились. РУОП располагал мощными связями в криминальной среде. Кроме того, в МУРе существовало подразделение, занимавшееся оперативной разработкой преступных авторитетов. И ничего с заказными убийствами не получалось!

— Тебе туалет больше не нужен?

— Нет, поехал.

Они вышли на лестницу. На втором этаже Рэмбо окликнул дежурного:

—Открой семнадцатый. — Он обернулся к Бутурлину: — Зайди.

Кабинет был обычный, медицинский. Рэмбо включил свет. Нажал на клавишу компьютера:

—Тут у нас психолог… Видишь? Вот несколько оттенков цветов. Выбери тот, что тебе в данную минуту по душе…

Бутурлин дотронулся до табло:

—Этот! Серо-буро-малиновый…

Компьютер тут же выдал заключение: «Желаемые цели, сдерживаемые характеристики, актуальные проблемы…» Бутурлин узнал о себе: «Напряженное состояние, вызванное нервным истощением или стрессом на сексуальной почве, обусловленное чрезмерным самоограничением… Сдержанность в сфере чувственности мешает раскрыться и вступить в эмоционально насыщенные контакты… Беспокойство, идущее от отсутствия эмоционально-теплых связей…»

—Что-то есть…

Он вспомнил овцу, постоянно встречавшую его в коридоре. Спросил без всякой связи:

— У меня нет времени ждать почту. Может, есть вещи, которые ты обязан по закону сообщить в контору. Тогда лучше прямо сейчас!

— Поднимемся ко мне.

В кабинете он достал ксерокопию. Бутурлин ее сразу узнал:

— У меня такая же. Я не знал, что это…

— Савон! — Рэмбо догадался.

«Савон работал с РУОПом! Как и с „Рассветбанком“! И с бандитами. РУОП ничего не знает о судьбе своего человека…» .

— Ваш человек…

— Комментариев не будет.

Яснее Бутурлин не мог выразиться. Над сведениями такого рода стоял гриф «секретно».

—Что это за чек?

Рэмбо ввел Бутурлина в курс мошеннической операции с чеком. Мертвому главе «Дромита» это уже не могло навредить.

— Это — твое, Бутурлин! Давай…

— Разве мы не в спарке с тобой? Мне казалось…

— Я ограничен заказом. Безопасность Неерии! Мои наработки в твоем распоряжении. Вот, кстати…

Рэмбо достал несколько бумаг.

— Гнеушев Александр Иванович… Приходил устраиваться. Прошел спецкурс ФСБ. Ганс Шлейер, приговоренный к смерти «Красными бригадами»… Его конек! А это удостоверение Фонда психологической помощи. Ребята отобрали его в проезде Вахтангова у профессионального топальщика. Он пас Игумнова. Разберешься…

— Психологами я уже занимаюсь. В частности, Промптовым, начальником службы безопасности Фонда. У Шайбы дома был его телефон…

— Вот кого следовало сразу сдать под наружку…

— Толян выехал на место. Все провалил. Кстати, почему ты посчитал Гнеушева подозрительным?

— Паспорт! «Выдан в г. Пап, Наманганской области…» Оттуда же учредитель «Новых центурионов», который пригласил Тяглова. У меня хорошая память.

Географически все тянулось к афганской границе — к Большой Дороге Наркотиков.

Бутурлин пока тоже не жаловался на память:

— Промптов ссылался на друга, тот ночевал в гостинице. Прохоров! Из тех же мест… Фамилии все разные. Но чтобы все из одного городка величиной с муравьиную залупу! Я начал проверку… Тебе название «Фонд психологической помощи Галдера» о чем-то говорит?

— Говорит… — «Лайнс» был динамичнее громоздкой структуры РУОПа. Работая по конкретному заказу, быстро превращался в источник собственной конфиденциальной информации. — Это тоже «Рассветбанк». Его диверсионный отряд.

— Какой он из себя, Гнеушев?

— Меньше сорока, крепкий. Особая примета: волосы словно алюминий… Редкий цвет!

Афганца увезли из РУОПа на Петровку, 38. Старший опер подразделения, разрабатывавшего главарей преступного мира, — молочный, дебелый, — не сразу понял, кто перед ним, повел себя грубо. Ему понравилась зажигалка-пистолет.

— Твою игрушку я оставляю для проверки…

Жид ему не посоветовал:

— Без зажигалки ты меня не отправишь…

— Отправлю.

— Посмотрим. Звони Мокеичу.

— Какой еще Мокеич?

—Для тебя он Губанов. Передай, я хочу с ним говорить!

Старший опер лишился языка.

— Я тебя сейчас как задвину! Какой он тебе Мокеич! На хрен ты ему сдался!

— Я хочу сделать официальное заявление.

— На параше! В камере!..

— У меня двойное гражданство. Мне надо поставить в известность свое посольство…

— В России ты — российский гражданин.

— Я — иностранец…

—Ты — бандит, блин!

Неизвестно, чем бы закончился спор. Оперу позвонили. Он посерьезнел:

—Есть, товарищ генерал… — Покосился на задержанного. — Понял. Сейчас…

Он положил трубку:

— Собирайся.

— Ни хрена…

Авторитет усмехнулся в лицо.

—Быстрее…

Жид нагнулся, быстро расшнуровал ботинок, швырнул в угол:

— Босого не поведешь.

— Ты что?!

— Никуда не пойду! Звони генералу — пусть приедет!

— Совсем оборзел?!

Опер уже понял, что пропал.

—Не пойду!

Миха сбросил куртку, сорочку. Он уже снимал брюки. Черный, с матовым лицом, маслеными глазами, татуированный… Череп с кинжалом, с крылышками, со змеей и короной — «вор в законе». Подключичная звезда была тоже с черепом, со свастикой — «паханзоны».

Положение было безвыходным. Старший опер был молодой. Звонить на самый верх? Да еще домой! Ночью! Может, доложить ответственному? А тому зачем его геморрой? О генерале он не много знал: «Этот выгонит из главка с ходу! Сволочи… Генералы, депутаты, авторитеты… Жириновского бы сюда сейчас! Что делать? Подать ботинки, унижаться?» Миха освободил его:

—Я сам позвоню. И не ему, а сеструхе. Пусть везет шмотки, а то я как хасид! Не сочти за труд: посмотри, чтобы не шел никто…

С Петровки Миху отправили в престижном милицейском «мерседесе». Под охраной. Ехали тем же маршрутом, что он и предполагал. В прошлый раз его устроили на ночь там же. Вскоре были уже в зеленой зоне внутри городской черты, на территории Серебряноборского лесничества, за глухим забором, на государственной даче. Конвоировавшие его бойцы уехали сразу, едва за Михой закрылась калитка с замком. Внутрь их не впустили. О том, что находилось за забором, они могли только строить предположения. Ухоженной тропинкой Афганец шел к крыльцу, под деревья. Двухэтажная дача была пуста, если не считать охранника в гражданском вместе с хорошенькой официанткой на чистенькой кухоньке. Туманову уже приходилось бывать тут.

Дом предназначался для конфиденциальных встреч. Служил он и министерской гостиницей для «очень важных персон». Все тут было на уровне. Деревянные потолки, чистый воздух, хрусталь, тюль на старых ореховых карнизах. На всякий случай Миха обследовал помещение. Особых изменений не наблюдалось. Наверху справа была спальня, две ванные, балкон и гостиная. Внизу — каминная, кухонька. Длинные свечи-светильники.

Как и в прошлый раз: никого из посторонних…

—Здравствуйте. — Официантка еле двигала вспухшими губами. Груди стояли торчком. Причина была одна. — Что будете пить?

— Джин с тоником. Кофе с молоком без сахара.

Кухонька была белая, чистенькая, с новейшей электроплитой, с банками импортного кофе, со снедью. Включили свечи-светильники. Джин официантка подала в каминной. Низкий стол с мраморной столешницей. На стене картина — белые мазанки в ночи. Соломенные крыши. В крайней хате светится окошко. «Ночь в селе…»

К кофе официантка подала свежие круассаны.

Охранник — молодой, длиннорукий — несколько раз входил в каминную, но садиться не решался. Его место было снаружи. Миха знал, что охранник тут же вернется, когда он поднимется наверх.

—За Мессию! — Имя спасителя он произнес как религиозный еврей, харедим. — За Машиаха!

Второй был истинно московский:

—За «Спартак»!

По скрипучей лестнице Миха поднялся наверх. Аккуратная спальня. Сбоку на прикроватной тумбочке комплект чистого белья. Рядом огромная кровать. «Может, на ней Юра Чурбанов трахал Галину Брежневу…» Галина представилась ему здоровой телкой, с огромным, как кресло, задом…

Кто-то рассказывал, что в светлой большой комнате, рядом с лестницей, застрелился бывший министр, обвиненный в кражах. Михе было все равно… «В следующий раз возьму эту официантку…» — ему нравились малоподвижные тяжеловатые телки с крупным выменем и коровьими губами. Он выключил свет. Не раздеваясь, лег. Внизу быстро наступила страстная тишина, В прошлый раз, больше года назад, когда он ночевал тут, официантка и охранник желали друг друга с такой же страстью.ь «Не натрахались за год? Или у них с тех пор смены не совпадали?! Может, другой охранник?!» Даже в темноте чувствовалось, как раскачивается люстра под потолком. Внезапно внизу раздался телефонный звонок. Звонили долго. Пара все не могла разъединиться. Миха снял ботинки, стараясь не скрипеть, в носках, осторожно спустился по лестнице. Не отпуская официантку, охранник поднял трубку:

—Слушаю… — Он не прекращал размеренных сильных движений туловищем. — Да. Спит. — Голос был сперт. Его словно душили. — Сейчас посмотрю…

Миха поднялся к себе. Бухнулся в кровать. Через несколько минут лестница внизу заскрипела. Охранник заглянул в спальню. Потом так же тихо удалился. Выждав несколько минут, Миха встал. Подошел к окну. Но дворе было тихо. «К чему эта проверка?»

Когда он ночевал тут в прошлый раз, в медовый месяц российской милиции и израильской миштары, Ерина и Шахаля, двух прежних министров, заигрывавших с ворами в законе, такого, насколько он помнил, не было. «Может, меня отдали? С нашими ведь не угадаешь…»

Генералы-отставники, над чьим бизнесом в Антверпене и Брюсселе Миха держал м а з у, были могущественны, но не всесильны. «Неизвестно, какие планы у нынешних — у Каалани с Куликовым. У них свой интересы…» Международный центр по борьбе с терроризмом и мафией на Ближнем Востоке держал его в своем компьютере. Закона о выдаче преступников между Россией и Израилем не существовало. Необходимость оставалась… «Мало ли что на уме у политиков… В Бутырку не отправят — иначе не увезли бы сюда на дачу».

У российской милиции могли быть претензии к израильской миштаре: концы нашумевших убийств терялись будто бы в Израиле — вспоминали Талькова, Листьева…

«А если отсюда — и в израильский следственный изолятор? На «Русское подворье». В обмен на кого-то из новых русских или убийц, которых Израиль не спешит выдать России?!»

Прямо с самолета можно было угодить и в тюрьму «Шаата» — израильские «Кресты» или вильнюсские «Лукинишкес». Михе приходилось сидеть и там, и там. Не говоря уже о «Матросской тишине», Бутырке, «Костромской» — на Советской улице…

Российско-израильские полицейские связи, без сомнения, приведены в действие.

Он сделал умно, позвонив Соньке с Петровки, 38, и попросив ее связаться по оставленному Игумновым телефону.

«Пусть поставят свою машину на троллейбусном кругу 65-го в Серебряном бору. К с и в ы, картис, кэсэф — все в л о п а т н и к е …» Документы, билет, деньги с бумажником должна была доставить сестра. «Тут уж верняк!»

Внизу, в гостиной, снова заскрипели пружины.

С ботинками в руках Миха спустился по лестнице, прошел по неосвещенному коридору. Дверь была незаперта.

ИзИнформационного центра «Лайнса».Пресса свидетельствует:

«Опубликована классификация надежности банковМосквы по состояниюна 1апреля 1995 года. В высшую группу надежности (A3) вошли банки: Агропромбанк РФ,Внешторгбанк РФ, Мосбизнесбанк, Московский индустриальный банк, Промстройбанк РФ, Сбербанк РФ… В очень высокую группу надежности (А2) вошли: Агробанк, Возрождение, Империал, Инкомбанк, Международный московский банк, Онэксим-банк, Оргбанк, Токобанк, Уникомбанк…»

(АгентствоWRS. Газета «Эпоха», Тель-Авив.)

Генерал Толян достал Бутурлина уже под утро:

—Ты где? Ни на работе, ни с женой…

После полуночи его поднял лично помощник министра и сделал втык по поводу неэффективности принимаемых в Москве мер по предотвращению убийств коммерсантов и промышленников.

—Десять виднейших банкиров и бизнесменов, понимаешь ли, обратились к президенту… — Толян был расстроен. — Теперь не до сна! И обстановка словно назло! Полный штиль! А то каждый день, как из мешка! Ни одного дела, отнесенного к компетенции РУОПа…

Такими считались убийства, вызвавшие определенный общественный резонанс; преступления в отношении лиц, прежде обращавшихся за помощью в РУОП; последовавшие за автодорожными происшествиями или в случае получения данных о связи потерпевших или преступников с правоохранительными или криминальными структурами.

—Кто у тебя на утро?

—Ниндзя. А что?

—Мокеич снова достает! Теперь с Савоном. «Что с ним? Где?» Заколыхал! Единственно, с чем нас можно поздравить… — Толян тихо засмеялся. — По оперативным данным ГУОПа, несколько московских уголовников сегодня ночью, как говорится, оставили пределы…

— Кто же это?

— Из известных — Афганец. Этот в Израиле! Туркмения…

— Выскользнул из рук!..

— Уже в Ларнаке! На Кипре!

— А кто еще?

— Никто. Плата — он в Турции. Варнава тоже на Кипре… Промптов! Баба с возу — кобыле легче!

Бутурлин по-блатному скрипнул зубами. «Ушли!»

Ничто не было Бутурлину мило в пасмурное это утро в грозном и свирепом мире. Уже в машине он обнаружил, что забыл сигареты. Синоптики обещали в первой половине дня дожди. Дребезжали выезжавшие из трамвайного парка напротив трамваи. Здание Регионального управления, скрытое деревьями и новым кирпичным забором, с тяжелой партийной символикой над входом и низкими окнами, с фасада выглядело скучным, непонятного назначения. Новости за сутки как две капли воды походили на предыдущие. Сообщения о минировании, к счастью оказавшиеся ложными. Неопознанный труп со дна Москвы-реки, подвязанный к скату от «ЗИЛа». Разбои… Незамиренные чечены. Перестрелка. Убийство супругов, множественные ножевые ранения. Частный секьюрити задержан при попытке вооруженного разбоя… Поднимаясь по лестнице, Бутурлин обнаружил отсутствие овцы. Он приехал слишком рано. В кабинете старший опер заканчивал сутки. Бутурлин поздоровался:

— Савельич ничего не передавал?

— Звонил: с утра — на встрече.

— Ниндзю доставили?

— Здесь он. Свое твердит, как попугай! «Между Нисаном и девкой Ковача что-то было, Ковач узнал…» Ниндзе дали команду, как говорить…

—Он тебе сказал это?

—Что ж он дурак, мне говорить?! Я сам.

Бутурлин взглянул испепеляюще, ничего не добавил. «Полный мудак…» Он взял документы, которые оставил, вернувшись от Рэмбо. Удостоверение, отобранное детективами «Лайнса» у чужого разведчика, топавшего за Игумновым, было с незаполненными графами. Фотография и печать тоже отсутствовали. «Чистый бланк…»

Бутурлин повертел в руках. Снаружи золотым тиснением по коже значилось: «Фонд психологической помощи».

— Удивительно, — заметил старший опер. — Пустой бланк в кармане…

— Он показывает его на входе. Понимаешь? Постоянные сотрудники на вахте известны, а разведку обычно в лицо не знают! — Это была конечно же чистая гипотеза.

Бутурлин взял в руки анкету, заполненную претендентом на работу в «Лайнсе».

«Гнеушев Александр Иванович…»

— Удалось что-нибудь проверить?

— Почти ничего!

«Скорее всего наименования подразделений, нумерация — все окажется правдивым. Еще адреса, телефоны. А так ничего! „В архиве сведений нет“, „Не значится…“ Стиль внутренней разведки…»

Заполнивший анкету знал, что не придет снова. Целью визита было ознакомление с расположением фирмы, организацией охраны, системой сигнализации. Для этого было достаточно, чтобы несоответствия не обнаружились в самом начале, во время ознакомления.

Вместе с анкетой Рэмбо передал и уже знакомую Бутурлину форму — компьютерное заключение о желаемых целях, сдерживаемых характеристиках и актуальных проблемах кандидата.

«Хорошая защищенность в отношении воздействия стресс-факторов обычных жизненных ситуаций, базирующаяся на уверенности в себе, оптимистичности и активности…» Зацепиться тут было не за что. Фотография никуда не годилась. Ее можно было смело уничтожить. Кандидат садился в машину, номера автотранспорта, правда, были отчетливо видны.

— Номера списанные. Паспорт Гнеушеву действительно выдавался. В Папе. Город такой… Вот: «Сообщить уточняющие данные не представляется возможным, поскольку в настоящее время на территории области не проживает…» Вы к себе?

— За сигаретами…

Бутурлин посмотрел на часы. Не хотел ли он спуститься снова, оттого что не встретил овцу?

—Давай Ниндзю. Вдвоем веселее.

За Ниндзей пришли в пять утра — любимое время ментов. Водитель жил в однокомнатной квартире, купленной ему Нисаном, небогато и одиноко. Пока он собирался, старший осмотрел углы, стены.

—Ты, что ли? — Опер показал на поясное фото в рамке. Лейтенант в куртке, в вязаной шапочке сфотографирован был рядом с бронетранспортером. Маленькая головка. Широкие плечи. Руки как из водолазного скафандра. Черепашка Ниндзя. Сбоку наверху наискось шариковой ручкой было обозначено: «Кандагар…» и дата.

—Ну…

В вещах копаться не стали, опер, в джинсовой паре, в кроссовках, с пистолетом за поясом — так они теперь одевались, — заглянул еще в туалет, осмотрел тахту, на которой Ниндзя спал. Оружия не было. Ни за бачком, ни под матрасом.

—К кому меня?

— К Бутурлину. Знаешь?

— Он подходил у дома Нисана. После убийства. А что?

— Не знаю, чем ты ему там угодил! Он просто мечтает с тобой разобраться… А тут что?

В ящике письменного стола ничего интересного не нашлось, кроме старого «Кавалера» — эротико-порнографичекого издания, претендовавшего на роль лидера на общероссийском рынке в своей сфере. Блондинка с обложки — дерзко выгнутая, вся в нежных округлостях, была схвачена объективом полураздетой, с поднятым коленом, пристегивающей паутинки-резинки к поясу Чуть приоткрытый рот с обернувшегося к фотографу лица, слегка вывернутое наружу колено сильной стройной ноги, нежная внутренняя поверхность бедра…

— Симпатяга, я б ей отдался…

Старший свернул журнал трубкой:

— В дороге почитаем.

—Есть новый… — Ниндзя выдвинул нижний ящик стола. — Бери, я его уже видел.

Он вернул старый «Кавалер» на место. Девица с обложки давно перестала быть для него чужой. Он знал ее всю от дерзких губ до нежнейшего лобка за узкой полоской бикини, интимные подробности нижнего белья… Была у него еще и другая периодика такого рода. Нисан иногда пользовался его квартирой вместе с Арканом. В пачке газет была обильно представлена реклама: «Секс по телефону». Сборники непристойных объявлений зарубежной русскоязычной прессы. «Кончишь с кем пожелаешь…», «У меня чувственный рот…», «Секс с двумя…», «Возбудись и кончи…»

Нисан и Аркан звонили девкам. Ниндзя — никогда.

—Жениться надо, отец… — Опер о чем-то догадался. — Ты ведь не старый! Сколько тебе?

— Тридцать шесть…

— И еще не надел хомут! Счастливец!

Ниндзя вспомнил маленького полковника в Афгане: «Мне хорошо: в меня не попадут!..» Тот подорвался на противопехотной мине. Сам Ниндзя пострадал в том же бою. Офицеры второго года, как правило, в операции по сопровождению не ходили. Так уж получилось. Мина разорвалась чуть позади, под идущей следом машиной. Ниндзя, тогда и не Ниндзя вовсе, а Рязанец — молодой лейтенант с Выши, Рязанской области, — попал вместе с другими. Всех разбросало. Каждый получил свое. В живот. В голову. Один из парней остался без ног. Ниндзе повезло. Осколок задел, как говорили в автороте, непосредственно по «клиренсу»… Нижней точке под кузовом. По поводу этого ранения при свете дня говорилось много смешного. Молоденькие сестрички в отделении травматической урологии в Душанбе, куда его госпитализировали, читали историю болезни. Прыскали беззлобно. Приглашали в женское отделение бани:

—Спинку потрешь! Не опасно!

Ночью становилось страшно. В книге Эрнеста Хемингуэя генерал, награждая изувеченных героев в госпитале, высказался:

—Вы потеряли больше, чем жизнь…

Ниндзе показали это место из книги, когда он с такими же бедолагами лежал в отдельной палате. Кто-то выдрал страницу, чтобы утешать прибывающих в отделение. Другие советовали героям повесить себе Красную Звезду на то самое место…

После госпиталя Ниндзя домой не вернулся. Работы в поселке на Выше практически не было, разве только в психиатрической больнице для хроников, которая славилась на всю область…

Осталась там родня, девчонка, с которой учился в одиннадцатилетке. Она ждала его, посылала в Афган незатейливые письма, открытки на День Советской Армии. Ниндзя после госпиталя двинул в Москву. На Курском встретился вербовщик, набиравший в инкассаторы. Дело было знакомым. Баранка. Пистолет. Казарма. Пришел с работы, лег спать. Многие только числились в общежитии, жили по квартирам. Никто не лез в душу. Один вернулся со смены, другой свалил.

Как-то, ожидая выручку, обратил внимание на банкира. Тот читал объявления в чужой русской газете. Ниндзя стоял рядом, случайно увидел: «Мы ждем тебя — теплые и влажные…»

На фотографии — чуть пригнувшаяся, пышная, с длинными косами деваха в короткой майке, призывно глядела за спину, выставив округлый, с ложбинкой посередке, нежный зад. Ниндзя впился глазами в газетную полосу. «Темпераментная восемнадцатилетняя девушка страстно желает тебя! Столько, сколько захочешь! Звони 24 часа и сутки! Я стою, опираюсь на локти и колени и жду тебя…» Он и не заметил: банкир повернул голову, с любопытством наблюдает за ним.

—Держи…

Нисан Арабов — это был он — протянул газету. Поистине царский подарок… Разговорились. Арабов разбирался в людях. Через несколько дней Нисан внес компенсацию за досрочное расторжение контракта с Минфином. Ниндзя стал его личным шофером и секьюрити. Они не ошиблись друг в друге. Преданность Ниндзи била полной и безоговорочной…

В РУОПе опер показал ему на стул в кабинете напротив себя:

—Сиди, отец! Жди.

Кабинет был большой, Ниндзя насчитал семь или восемь столов, отделенных металлическими шкафами. Каждый опер благоустраивал свой уголок под себя — украшал стенным календарем, картинкой…

—Где он? Давай сюда!

Бутурлин поташил Ниндзю с собой:

—За сигаретами… Не против?

Двинулись к Ленинскому проспекту. Было рано, Шаболовка была пуста. Вот-вот должен был пойти унылый мерзкий дождь. Поливальные машины спешили управиться до появления первых капель.

—Ты чего-то скукоженный какой-то, Ниндзя! — Бутурлин нес чепуху. — Мало на воздухе бываешь?

Злоба искала выхода. Можно было представить, как обрисованную Ниндзей картину — со стрельбой оскорбленного Ковача — комментировали наверху.

«Корифей, мать его! Не разобрался. Убийство из ревности принял за заказное! Всех подставил…»

Этим не преминут воспользоваться. Устранение на иерархической лестнице одного дает шанс остальным подняться на ступень. Хитрая игра, в которую и он, Бутурлин, все эти годы играл!

— Я вижу тебя, Ниндзя!.. Врать тебе противопоказано! Но Бог с ним! Мы сейчас с тобой купим папирос… Ты что куришь?

— «Кэмел».

— По зарплате… Мы еще с тобой за мясом зайдем! Поможешь выбрать… Ты как с этим делом? Сечешь?

Ниндзя взмолился:

—Бутурлин! Имей совесть… Не можем мы ходить вместе по магазинам. Решат, что я твой стукач!

Без бронежилета, делавшего секьюрити корпуснее и шире, Ниндзя в свои тридцать с лишним выглядел долговязым и щуплым.

—Тебе важны твои проблемы. — Бутурлин не ускорил шага. — А то, что убийцы Нисана из-за твоего вранья останутся без наказания, тебе до фени?

Ниндзя замолчал.

—Кто унес с места происшествия пистолет Ковача? Ты?

— Поговорим у тебя…

— Мы вернемся, как только ты начнешь говорить правду. Ты, кстати, обязан это по закону… Разве нет?

—Да. Но я ничего не знаю.

—Продолжим…

Бутурлин купил сигареты, пошел еще медленнее. Новый длинный забор тянулся скучно, отхватив большую часть тротуара.

—Пистолет, из которого стрелял Ковач, подобрал ты…

Ha Ниндзю было больно смотреть.

— Был он у тебя? Да или нет?

—Да.

— Куда ты его дел?..

— Поворачиваем, Бутурлин!

— Ты его выбросил?

— Да. Только между нами!

— Где?

— На Смоленской…

— И кейс?

— Кейс они унесли!

—С ампулами? — Бутурлин продолжал идти. — Вы ведь баловались триметилфентанилом!

Ниндзя прохрипел:

— За нами могут наблюдать… Я сейчас скажу правду! Но потом оттолкну тебя и вроде сбегу!

— Если правда этого стоит!

— Нисан ничего не мог с этим сделать! Занималась охрана…

— Савон?

Бутурлин, наконец, тормознул. Они стояли у таблички, указывавшей на Американский стоматологический центр. По другую сторону, у храма Живоначальной Троицы, скрежетал трамвай.

— Не только. И Мансур, и Шайба. Все, Бутурлин, мне еще заправляться, Неерию в синагогу везти!

— Я и не знал, что он религиозный!

— Не в том дело! Израильская делегация на высшем уровне. Прием российских бизнесменов их лидером…

—Что-то передавали в новостях… — Бутурлин вел разговор целенаправленно. — Я-то занимаюсь раскрытием убийства…

Ниндзя продолжил неожиданно:

— Все контролирует Афанасий. Вор в законе.

— Он в Бутырке!

Водитель не слышал. Они загородили тротуар. Позади был забор.

Ниндзю понесло:

— Шайба рассказывал…

— А Шайба откуда мог знать?

— У него родственник в Бутырке…

— Кто свел с теми, кто продал чек?.. Это последнее!

Личный шофер знал больше, чем ближайшие сотрудники.

—Мансур… Все! Прости!

Бутурлин не ожидал толчка — жестко влетел в забор спиной. Ниндзя — высокий, жердистый — огибая прохожих, уже бежал по направлению Октябрьской площади, к памятнику В.И. Ленина. У Российского пенсионного фонда он неожиданно завернул за угол. Может, там все это время ждала его машина «Дромита».

«Черт бы тебя побрал…» Кулак у Ниндзи оказался костлявый, острый. Вернувшись к себе, снова спросил о Савельиче.

—Нет, не звонил пока.

Бутурлин набрал номер следственного изолятора:

—Здоров…

У телефона был заместителя к у м — он дежурил от руководства Бутырки. Поболтали пару минут.

— Как там вор в законе? Афанасий?

— Сидит… — Кум хохотнул. — Что-то все больно им интересуются в последнее время! Министерство. Генпрокуратура. Федеральная служба. Адвокат достал жалобами… Прямо Аль Капоне российский!

— А кто Аль Капоне? Бывший вышибала публичного дома!

— Ты чего хотел?

— Допросить.

— Милости прошу, всегда рады. Кстати! Хочешь анекдот? Сообщение проскочило из камеры: «Бутурлин взял сто тысяч. В долларах…» Я как раз собрался тебе звонить…

— Смешно.

— Вот именно… Я не стал отсылать. Приезжай — заберешь!

Коллеги-оперативники были людьми тонкими. В том числе и заместитель по оперработе Бутырки. Ухо следовало держать востро.

Кумпроверял.

—Это ты зря! — Бутурлин засмеялся. — Взятка в крупных размерах! Пусть и начальство тоже повеселится!

Вообще-то последние недели Бутурлину было не до смеха.

«Шансы твои, Бутурлин, падают. Что-то носится в воздухе».

Он взялся за почту. Первым наверху лежал конверт.

«Москва, Шаболовка, РУОП. Бутурлину».

Бумага была направлена ему лично. Секретариат ее не зарегистрировал, генерал не наложил резолюции. На тетрадном листе посредине стояло печатными буквами:

«Бутурлин, достанут тебя и твою семью».

Обдумывать угрозу было некогда. Уже звонил телефон. Савельич с утра встречался со своей помощницей.

—Я хочу, чтобы ты подъехал. Встретимся у метро…

Они сидели у нее на кухне. Она налила ему самую малость «Абсолюта». Савельичу пора было на работу. Себе плеснула тоже. Квартирка была аккуратная, чистенькая. Сынок ее уже спустился во двор, в детский сад. Она помахала ему с балкона.

—Не тоскливо?..

— Живу сейчас с одним. Не знаю. Так-то он неплохой. К пацану хорошо относится.

— Наш?

— Азербайджанец из Нагорного Карабаха. У него там никого не осталось.

— Ты все в «Зеро»?

— А что делать? Женский коллектив…

Обо всем понемногу они уже успели потолковать. Она рассказала о менте, приезжавшем на вишневом «мерседесе», расспрашивавшем о Туркмении, о Шмитаре. По описанию он узнал главу охранно-сыскной ассоциации… Содержание бесед Савельич незаписывал и никому не докладывал: отношения были чисто дружеские.

—Барон активизировался, Пал Палыч…

Это она и хотела сообщить.

Боевик, задерживавшийся с ампулой триметилфентанила, в которой оказалась обычная вода, покинул место работы.

— Наркоман, которого он подкармливал, загремел в Ганнушкина… — Она имела в виду психушку.

— Мы собираемся брать Барона. Давно он был?

— Подходил тут к шоферам. К моему тоже.

— Пал Палыч?

— Да. Трос понадобился.

— Едут куда-то?

— Кто их знает? Трос длиннющий! Барона тут подобрал один человек. Интересный для тебя. Я их пару раз вместе видела. Волосы светло-серые, как олово или алюминий…

— Буду иметь в виду…

— Но ты осторожнее насчет меня, Савельич! А то пацаненок один останется!

—Ты меня знаешь.

—И о тросе ни слова! Барон — он ведь сначала оторвет голову, потом подумает… Говорить надо не с ним, а с его матерью. Она — мать, беспокоится…

Бутурлин приехал быстро. Заместитель ждал на остановке, как уговаривались.

Сообщение о новой связи Пал Палыча — с металлическим отливом волос — было кстати…

—Одного мужика отправили отсюда в психушку пару дней назад. Отравление новым наркотиком. Ширево он получил от Барона… Наркоман — это повод.

— Барона пора брать.

— Мать его тут. Торгует… Апельсины, бананы. Все с оптового рынка…

Он кивнул на ряд цветных тентов. Москва была раскрашена ими. Там же, вокруг столиков, впереди густо алели вынесенные на тротуар кресла кафе. Закрытый газетный киоск — тяжелый, скучный — отделял былое от настоящего.

—Сейчас она отошла… Подождем!

С ними одновременно появился патруль муниципальной милиции. Менты въехали на тротуар. Вышли. Мордатые, в кепи наподобие бейсбольных, куртках, заправленных в брюки. Несколько минут наблюдали молча. Задняя дверца машины оставалась открытой. Появившийся из-за ларьков кавказец знал порядок. Собрал с прилавков в пакет яблок, добавил апельсинов, бананов, отнес на заднее сиденье машины. Менты уехали.

—Знакомая картина, — констатировал Бутурлин. Номер патруля он все же запомнил. Для себя.

«Могут понадобиться…»

Баронесса появилась быстро. Гнутый носик, некрасивые беспокойные глазки, веснушки… Все остальное — цвет волос, губ, вторые брови — все было ретушь, краска, резина… Другие девки, торговавшие рядом, выглядели естественнее. Вроде его овцы. Они были девочками его двора. Детства. Савельич заговорил:

—У нас к вам короткий, но очень серьезный разговор… — Он назвал ее по имени-отчеству. — Мы из Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Я намеренно не стал вас вызывать. Поговорим тут несколько минут. Дело касается вашего сына…

Разговор продолжили у закрытого газетного ларька.

—Вашего сына собираются вызвать. Поговорить о вашем соседе-наркомане. Они вместе работали… — Савельич владел полным объемом информации. — Мы все знаем. — Он кивнул на своего спутника. — Это подполковник Бутурлин. Я — капитан Савельев…

Савельич сделал попытку показать удостоверение, соседка тут же ее отвела.

— Сосед этот уже не первый раз попадает…

— Я вас понимаю. Вы мать.

Прохиндейки эти могли обвести вокруг пальца кого угодно. Самих же можно было достать только через их деток. И именно детки пудрили им мозги, как хотели.

— Что мы предлагаем? Короткий, но откровенный разговор с вами. Ничего не пишем. Вы ничего не подписываете. И расходимся. На вашего сына падает подозрение, что он вместе с друзьями…

— С Шайбой, что ли?

— И с Шайбой тоже. Снабжал его наркотиком в ампулах. Шайбу вы знаете…

Шайба тоже хорошо знал своих убийц. Приятели его рекрутировались из нескольких групп: отбывавшие вместе с ним наказание, коллеги по спорту, по охранным агентствам, где он последнее время работал. По месту жительства. Он не поехал бы с чужими, малознакомыми за город поздно, зная, что на рассвете ему предстоит сопровождать Арабова.

— Почему он не держится от них дальше! Известный борец, чемпион…

— Так и будет! Сейчас объясню. У него теперь другое окружение. Он ушел из ресторана. Не знали? В фирмах этих… Каким бы мастером спорта ни был, а больше все на побегушках!

Говорила она тихо, прикрывала рот. У нее были проблемы с зубными протезами. Короткий взгляд словно обтекал предметы по периметру, не проникая вглубь, но все замечал.

—И того и гляди: убьют или за решетку отправят за чужие грехи. Друг у него…

— Это кто же?

— Вы можете не знать…

Женщина обвела глазами Савельича и Бутурлина, точнее, пространство между ними.

—Еще мальчиками бегали вместе. В одном доме жили. Мать у него в ВЦСПС. Завсектором. Наш отец тоже из Совмина.

— Плата?

— Да. Он тоже ушел из «Рыбацкого банка». Решили работать самостоятельно…

— Не вдвоем же!

— С ними третий. Наш тоже, русак. Приехал откуда из Ферганской долины…

— Вы видели его?

—Высмотрела. Они тут встречались. Сын сказал: «Не ходи!» Да где уж там! Материнское сердце…

Это было кстати.

— Какой он из себя?

— Высокий, располагающий к себе. Волосы серые…

— Серые?

— Как седые…

Цвет плохо поддавался описанию, но Бутурлин понял, чтои мать Барона, и источник Савельева, и Рэмбо говорят об одном.

— Как ваш сын называл его?

— Не знаю. Вроде Ганс…

Она уткнулась взглядом в пустое пространство. Недавно он слышал о человеке с таким именем. «Странная кличка…»

Простились там же, у закрытого газетного киоска. Бутурлин и его зам молча прошли к машине.

—Плата этой ночью свалил за рубеж… В Турцию. Макс приходил к Рэмбо с документами Гнеушева… Рэмбо считает, что за ним кагэбэшная контора… — Бутурлин постоял, чтобы не продолжать в машине. — Я не могу доказать. Но это киллеры, Савельич… С ними в связке Промптов. Сейчас они разбежались… Ты заметил, все время крутятся какие-то наши из ближнего зарубежья?

Савельич заметил:

— Барон сейчас как бы в стороне. Я думаю, его можно прихватить. Мы никого этим не вспугнем.

— Я об этом тоже сейчас думал. Берем! Я тебя освобождаю от другого. Занимайся…

В машине Бутурлин снял трубку радиотелефона:

—Что у нас?

Ответил старший опер:

—Там с Ниндзей что-то… На автозаправке у Аэровокзала!

Ниндзя любил заправляться на Ленинградке. Автозаправка была из тихих: тут и в часы пик почти никогда никого не было. Несколько жилых зданий хрущевских времен, разросшиеся буйно тополя. Тихая заводь доперестроечных времен. С утра работала знакомая девка, Ниндзя симпатизировал ей, хотя никогда не приглашал с собой. Просто дарил то цветы, то конфеты. Коробка ассорти и теперь лежала у него в машине. Сейчас его знакомой не было. «Может, отлучилась в магазин… Или опаздывает!» Заправщик, инвалид-афганец — непроходящий свищ на ступне, — уже подходил. В руке он держал шланг.

— Привет!

Ниндзю тут знали.

— Как жизнь?

— Все нормально…

Набор фраз был постоянный. Он опустил стекло, передал ключ. Последние часы в офисе прошли нервно. Ниндзя, привыкший к савоновской вольнице, вернувшись с допроса, попал под колпак детектива из «Лайнса». Он вызвал Неерию:

—Хочу заправиться, как всегда, на Ленинградке. Игумнов возражает…

Ниндзя развернулся, ушел в глубь двора, предоставляя Неерии разобраться.

Верный пес! Ниндзю кольнуло: его «мерседес» в последнюю минуту заменили «вольво» охранно-сыскной ассоциации. За руль должен был сесть Игумнов.

—В чем вопрос?

Игумнов — все в том же кожане а-ля Марлон Брандо и фильме «Дикарь» — начал со второстепенного:

—Я должен отправить человека в синагогу, занять место. — Он балансировал между «вы» и «ты», взаимоотношения не были определены четко. — Пропуск я не получил. От Аркана ничего не поступает. Похоже, приглашение ему не понадобится.

Неерия молча протянул кусок картона. «Мединат Исраэл» — два слова большими буквами были отпечатаны по-русски.

— Это последний. Я ездил за ним в посольство. — Неерия искал взаимопонимания. Но Игумнов не мог себя переломить: он держался вежливо и не больше.

— Молящиеся будут в белых накидках…

— В таллитах…

— У нас будут такие же. В финале вам нужно будет накрыть не только плечи, но и голову.

— Это все?..

Ниндзя видел: Неерия теряет терпение. Счел за лучшее подойти:

—На этой заправке я всех знаю. Тридцать минут. И я здесь. Мне никого не надо.

Неерия не мог отказать:

— В порядке исключения. А в дальнейшем делать все, как скажет секьюрити…

— Я бы просил этого не делать… — Игумнов получил соответствующую инструкцию.

— Я уже решил. Когда он вернется, проследите, чтобы мне доложили…

— Это не моя обязанность. — Игумнов качнул головой. — Мне заплатили, чтобы я доставил вас в Иерусалим живым и целехоньким. И таким же вернул назад…

Ниндзя не дослушал, поспешил сесть за руль. Увел машину с глаз долой. За ворота.

Автозаправку буквально заволокло тополиным пухом. Было слышно, как наполняется бак. С Ленинградки, заглушая все, доносился одновременный шелест шин неостанавливающейся бесконечной автоармады. Звук льющегося бензина внезапно исчез. Было слышно, как инвалид закручивает пробку. В зеркало заднего вида Ниндзя наблюдал, как он разогнулся и захромал вдоль машины. Вместе с ключом инвалид нес газету. В последнее время кое-где для привлечения клиентов на заправках практиковали новинку — с ключами вручали свежий номер «Коммерсанта» или «Мегаполиса-Экспресс». Ниндзя приспустил стекло. На секунду газетный лист закрыл Ниндзе дома и деревья. В это же мгновение черный ствол вспорол газетный лист на уровне лба Ниндзи. И в тот же момент все было кончено. Ниндзя успел осознать это прежде, чем вылетела первая пуля. Белый язык пламени, вырвавшись из дула, вошел в мозг и там застыл вечным огнем. Инвалид затушил вспыхнувшую газету, оглянулся. Стрелявшего уже не было, он исчез под деревьями. Оттуда слышался звук отъезжавшей машины… Пистолет валялся у бордюра, инвалид не стал его поднимать. Свернул к ящику с тряпками, в масленую грязную рукавицу сунул свою добычу — пачку стодолларовых, аккуратно прикрыл ветошью… Потом пошел звонить.

По Ленинградскому шоссе тесно, отражаясь в сверкающих фюзеляжах, шел транспорт. Сбоку послышался вой милицейских сирен. Водители, мчавшие по Ленинградке, не очень-то на него реагировали. Едва-едва притормаживали. Война милицейских с бандитами из подвалов и чердаков переместилась в центр общественного присутствия — на площади, в банки, в метро. Велась демонстративно. Открыто. В реквизите тех и других появились одинаковые маски или вязаные чулки с прорезью на лицах, камуфляжи. Тротуары и переходы во время схваток были заполнены людьми. На публику воюющие стороны не обращали внимания. У бензоколонки выстраивалась цепь оцепления, менты никого не подпускали к машине, в которой произошло очередное убийство. Но Рэмбо был уже по другую сторону цепи. Взгляда на марку, на номер машины было достаточно. Ниндзя свисал, касаясь кровавым месивом приспущенного стекла дверцы, руки лежали на баранке. Ни одна пуля не попала в огромный бронежилет, которому Ниндзя был обязан своим прозвищем. Сбоку, у «мерседеса», в оперативно-следственной группе вместе с начальством Рэмбо увидел Бутурлина. Однокашник показался Рэмбо нахальнее и безразличнее обычного. Руководство главка в лице Толяна важно надувало щеки. Рэмбо перемигнулся с девицей у окошка бензоколонки:

— Кто его обслуживал?

— Валерка. — Она мотнула головой в сторону.

Молодой мужик в туфле с ортопедическим каблуком вытирал руки тряпкой. Он явно делал вид, что происшедшее не имеет к нему отношения.

«Ничего, Бутурлин его обломает…»

Рэмбо достал визитную карточку, положил перед девицей:

— Тут телефон. Наша фирма объявила вознаграждение за любой вид помощи…

— Я вроде видела тебя на Петровке! — Она удивилась.

— Это было давно…

— Только чтоб все по-тихому…

— Обижаешь!

С девицей вроде налаживалось.

—Меня не будет несколько дней — друг запишет.

— Я позвоню. — Она быстро глянула по сторонам.

— Только быстро решай… Тут, мне кажется, опасно.

— Рэмбо! — Полицейский репортер, подходивший к нему третьего дня у дома Нисана, объявился снова. Рация редакции оперативной информации, работавшая на волне Петровки, не подвела и на этот раз.

— Вновь убийство сотрудника «Дромита», и ты опять на месте! И конечно, совершенно случайно, чтобы встретиться с другом! Так?

— Пожалуй…

Репортер не спросил про квартиру Нисана, как давеча, она его больше не интересовала.

— Еще вопрос, но я хотел бы услышать определенный ответ. Как, по-твоему, что предпримут сейчас руоповцы? Бутурлин, в частности… В двух словах!

— Ну, тут не надо быть семи пядей во лбу… — Рэмбо спешил. Приближалось время выезда в синагогу. — Это просто. Кроме того, я знаю Бутурлина…

— А именно?

— Прикажет разобрать «мерседес» по винтику…

— Отлично! И десерт… Как тебе название репортажа: «Отстрел сотрудников фонда „Дромит“ продолжается. Неерия, как ты?..»

Вход в синагогу прекратили до приезда Охраняемого Лица. Теперь не пускали и обладателей посольских пропусков. Российская ФСБ, израильская Служба безопасности — Шабак, а может, разведка Шинбет, или как ее там, внутри помещения все взяли на себя. Израильский лидер из соображений безопасности приехал раньше срока — из молодых, крепкий, похожий на российского Шумейко. Говорил, энергично жестикулируя, но медленно. Очевидно, для тех, кто только еще изучал древний язык.

Трибуна находилась против центрального прохода. Два других прохода к амвону, или как он там назывался, шли симметрично по обе стороны, ближе к стенам.

Слушатели, в молитвенных белых с полосами накидках и в деловых костюмах, в круглых шапочках — кипах, стояли и сидели за длинными рядами пюпитров. Зал был высокий, в два этажа. На балконе, по обе стороны амвона, сидели женщины. Среди них выделялась абсолютно русской внешностю секьюрити «Лайнса», наблюдавшая ситуацию сверху. Рэмбо сидел в середине, у центрального прохода, в кипе, как и все, с белым в черных полосках широким полотняным кашне по плечам. Над головой израильского лидера на расписанном в условной манере нефе вились ветви библейских растений. Скрижали, поделенные на две половины, содержали десять коротких строчек.

«Десять заповедей…» Каждая начиналась двумя буквами: «НЕ». Рэмбо вспомнил две, которые отстаивала ментовка: «НЕ укради», «НЕ убий»…

Рано утром он и Игумнов изучали тут обстановку. Разговаривали с главным раввином и с русым бородачом в кипе, любителем детективов, как и его шеф.

Сейчас Рэмбо выступал в роли личного телохранителя. В случае неожиданной опасности требовалось выскочить в проход и, если пули израильских охранников и сотрудников ФСБ минуют его, успеть Неерии на помощь.

Неерия — в белой накидке — сидел справа от амвона. Кроме бухарского банкира, там занимали места еще несколько представителей крупного частного бизнеса, шеф-редактор «Еврейской газеты», сотрудники посольства, журналисты. Вроде ложи для почетных гостей…

Неерия вместе с другими заметными людьми московской диаспоры был уже представлен лидеру и теперь ждал сигнала.

За кулисами был второй выход.

В коридоре, за поворотом стены, не видимый сидящими в зале, тоже в таллите, в черной кипе стоял Игумнов, он должен был принять Арабова сразу после отбытия израильского лидера.

Рядом находился еще один сотрудник «Лайнса» — тоже в кипе и таллите, — он был одной комплекции с Неерией.

Представители израильской разведки и сотрудники российской ФСБ занимали узловые проходы.

Рэмбо присматривался к израильским секьюрити. Через несколько часов ему предстояло объявиться на их поле. «Тип в общем-то знакомый…» Высоченного роста, обеспечивающего кругозор, худощавые, коротке-стриженные. Недоверчивый взгляд, непрекращающееся поворачивание голов… «Рабина-то все равно вы просрали…» Телохранители что-то передавали коллегам за стенами молитвенного дома. От воротника к левому уху, сзади, тонкой змейкой сбегала крученая нить радиотелефона.

Присутствовали и свои — российские разведчики. Их Игумнов отлично себе представлял.

Выступление израильского лидера закончилось внезапно. Точнее, оборвалось. Прозвучало повсеместно известное за пределами Израиля:

—Шалом…

Задействованные в операции частные детективы «Лайнса» были начеку. Игумнов смотрел через проход на Рэмбо.

Один из израильских секьюрити неожиданно почувствовал взгляд, обернулся — светло-рыжий, похожий на тремингованного молодого эрделя. Они встретились глазами…

Президент ассоциации кивнул. Сотрудник «Лайнса», стоявший с Игумновым, спустил ниже, на лицо, таллит — он теперь был накрыт с головой, — повернулся, закрыл собой Неерию. По иронии судьбы это был Ротный, ревностный христианин, весьма прохладно относившийся к иудаизму. Задание Рэмбо ему претило, как и накидка, которую ему пришлось набросить. На «спасибо» Неерии он шепнул:

—Благодарите Рэмбо!

Израильский лидер уже шел по центральному проходу в окружении телохранителей. Собравшиеся, не переставая хлопать, поднялись с мест. Охрана Шабака и ФСБ снималась.

На Архипова, внизу, наступал час пик для охотившихсяза Неерией. Было ясно, что он исчезнет прямо из синагоги. Пока заказ на убийство снят не был, глава «Дромита» не мог больше появиться на людях. Положение осложнялось присутствием посольского персонала, кагэбэшного и дипломатического транспорта. Неерия сваливал вместе с Игумновым из внутреннего помещения через двор редакции газеты «Советский спорт». Там стояла «Вольво». Рэмбо выходил по центральному проходу. Закутанный в полосатый таллит Ротный, не поднимая головы, проталкивался следом. Следовало проскочить к дверям прежде, чем кто-то обратит внимание на оставленный у последнего пюпитра пакет со старыми ментовскими брюками и кителем…

После взрыва на Пражском радиусе в метро в Москве только еще начинали серьезно приглядываться к забытым вещам, тогда как в Израиле, в условиях арабского террора, каждый бесхозный предмет становился смертельно опасным…

— Хэфец хашуд! — Охранник у входа заметил подозрительный сверток. Народ толпой хлынул из синагоги.

Рэмбо включил радиотелефон, во время выступления лидера он оставался выключенным. Секьюрити, находившиеся во дворе редакции, просигналили: Игумнов и Неерия уже выбегали из черного хода синагоги, садились в «Вольво»…

Что-то происходило вокруг все эти последние дни. Генерал Гореватых не мог понять, что именно. Началось с испачканной испражнениями куска сорочки.

По роду прошлой деятельности Гореватых контактировал не раз с так называемыми отбросами общества, они не вызывали в нем ни отвращения, ни страха. По большей части, становились его агентами либо пребывали под колпаком.

Такое было впервые.

«Рассветбанк» постоянно находился в тени. За спинами собратьев по кредиту. Не рекламировался. Не подписывал обращений ни к властям, ни к оппозиции вместе с другими ведущими банкирами и промышленниками. «Рассветбанк» занимается финансированием объектов рыболовецких промыслов, главным образом Каспийского пароходства на линии Красноводск—Астрахань…

То, что тряпка с экскрементами направлена была не непосредственным исполнителям акций такого рода, не Юре, зитц-президенту, стоявшему формально первым номером, говорило о многом. Кто-то совершенно четко взял обратный след убийц Савона и вышел на организатора. «Не побрезговал лететь с дерьмом…» Гореватых был не из пугливых. Он не боялся ни «Белой чайханы», ни своих союзников из исламистски настроенной банды Мумина. Дело было в другом. Когда одного из команды берут на мушку, остальные тут же отстраняются и даже спешат его с д а т ь…

Серый и Сметана, безусловно, были противники непростые. Не исключалось, что ветер дул отсюда…

Бывшие коллеги пересылали ему агентурные материалы и сводки наружного наблюдения за Серым. В начале года Серого видели в непосредственной близи от банка. Вор самолично без сопровождения на огромной скорости проскочил мимо на мощном своем «Харлее-Дэвидсоне».

Гореватых заранее был готов к тому, что он, и только он сам должен обеспечить свою безопасность. Ни начальник службы безопасности «Рассветбанка», ни второй круг охраны — Фонд психологической помощи Марка Галдера, сиречь Кудим.

Гореватых еще раньше приступил к созданию еще одной автономной, подчиненной ему лично, секретной линии обороны. Экс-начальник одного из главков, в свое время ему лично обязанный, путем несложной комбинации вывел на него некий комитетский кадр, легендированный как сотрудник президентской охраны из ближнего зарубежья. С ним беседовала высокооплачиваемая помощница Гореватых, сам генерал имел возможность слышать разговор и видеть посетителя на экране монитора. Живой, весьма обаятельный молодой человек, стройный, беловолосый, не поднимал глаз на собеседницу. Он назвался Ивановым. Помощница-секретарь, которую Гореватых самолично за огромную — третью по величине — зарплату в фирме переманил из Общества культурной связи с зарубежными странами, была из бывших — много лет прожила с мужем в Египте, владела стенографией, языками. Она, несомненно, была находкой в смысле деловых качеств и роли в создании имиджа фирмы. В короткую беседу она вложила максимум обаяния и усилий.

— Пожалуйста, немного о себе, чтобы я могла наилучшим образом представить вас шефу… Вы давно в Москве?

— Три месяца. С женой развелся. Снял комнату в Одинцове. Пока не прописан. В прошлом какое-то время проработал в милиции…

— Уголовный розыск?

— Наружная служба. Старший лейтенант. До этого недолгое время в президентской охране. На Кавказе, в «горячей точке». И в Москве охранял его. Точнее, его персональный вагон. В гостинице с ним находились другие…

Помощница была вся неподдельный интерес и внимание.

— И в Москве тоже охраняли Первое Лицо?

— Ну да…

Иванов назвал несколько имен. Гореватых, отключивший все телефоны в кабинете, внимательно слушал.

— Как интересно… — Секретарь была удивительно органична. У нее было преимущество воспитания и рода, не менее двух столетий поставлявшего дипломатов сначала русскому, а затем и коммунистическому престолу. — У меня как раз несколько свободных минут. Могу предложить вам кофе?

— Буду благодарен. Вам действительно интересно?

— Безумно! Я вам сказала… — Никто еще не слушал его версию с таким вниманием.

—Вам, конечно, пришлось пройти подготовку…

— Я был на специальном семинаре. Меня оформили как частного детектива…

— На редкость интересно. У нас ведь банк — бумажки, счета… Спецсеминар — это профессионалы, разведчики?

— Из нас готовили водителей-секьюрити. При этом постоянно напоминали про случай с нападением террористов на Шлейера…

Гореватых в кабинете внимательно слушал. Он знал эту историю, в комитетской школе ее любили повторять новичкам. Водитель-секьюрити Ганса Шлейера оказался на высоте. История эта обошла всю прессу.

«Не оттуда ли он ее взял, чтобы сделать своей визитной карточкой? И Иванов ли он?»

Что-то в нем, определенно, было для дела, которое генерал думал ему поручить.

«Надо только все как следует проверить. Слепой теряет палку всего один раз».

Генерал дал ему возможность договорить, нажал на звонок. Секретарь извинилась:

—Меня вызывают. Оставьте, пожалуйста, ваш телефон. Может, что-то для вас будет. Я обязательно позвоню.

То, что Иванов предлагал свои услуги в качестве секьюрити, а не киллера, его не смутило. Телохранители и убийцы испокон веку были двумя сторонами одной медали. Гореватых проверил Иванова сам, не поручив кандидата ни службе безопасности, ни Фонду психологической помощи Галдера, ни секьюрити «Рыбацкого банка». Где бы он ни находился, у него всегда хватало средств на личную агентуру. Он практиковал это во всех странах, где работал по линии Первого Главного управления, и потом — по культурным связям с зарубежьем. В Швейцарии — в Иллигхаузене, в кантоне Тюринген — на Кипре, в Южной Америке. Со своими закордонными помощниками он и сегодня поддерживал достаточно тесные отношения, но теперь они были иными, дававшими возможность заработать и ему, и им. И еще группе влиятельных людей наверху.

Проверка Иванова показала: «В Москве без прописки и связей. Жилье снимает. Не судим. Начинал в бывшем КГБ СССР на охране правительственных дач. Уволен по сокращению. Имеет лицензию частного охранника. Сопровождал девиц легкого поведения в дальнее зарубежье. Разведен. Ребенка воспитывает теща, отца не подпускает. Деньги на ребенка присылает дочь…»

«Чем не киллер?» — рассудил Гореватых. Через пару недель генерал позвонил ему. Он не назвал себя, и номер аппарата, с которого он звонил, не высвечивался. О встрече договорились быстро.

—На площадке у памятника писателю Александру Фадееву. Миусы…

Генерал подхватил его в машину по дороге. Проезжая по Садовому, притормозили. Разговаривали в кафе недалеко от Планетария — забегаловке, где Гореватых никогда не видели и никто не мешал. Он, с понта, занимался перегоном автомашин на линии Антверпен—Кунцево, подбирал водителей и секьюрити. Разговор был ни к чему не обязывающий, дружеский. Иванов снова предъявил промышленника Шлейера с «Красными бригадами» — свою визитную карточку. Гореватых заметил дружелюбно-весело:

—Лучше бы Шлейер гонял на мотоцикле. Может, сохранил бы жизнь…

Иванов необъяснимым, почти звериным чутьем уловил мгновенный напряг собеседника:

—Мотоцикл не панацея… Когда идет охота на дичь, ей не спастись…

Гореватых приехал в офис рано. Предупредил секретаря:

—Ни с кем не соединять. Возьмите звонки на себя…

Секретарь мгновенно уловила его состояние:

—Я заварю вам отличный чай. У меня еще сохранилась египетская заначка…

Утренняя дерьмовая находка в почтовом ящике была достаточно серьезным поводом для размышлений. «Рассветбанк» был завязан в крутой игре, которая была разбита на ряд этапов. Сейчас был период жесткой конфронтации с «Белой чайханой» и их представителем в Москве — фондом «Дромит». Союзниками «Рассветбанка» на этом этапе выступали московские авторитеты Сметана и Серый. Именно они, а не «Рассветбанк» становились мишенью своих коллег, объявивших себя так называемой российской мафией, собиравшейся в эти дни на суд в Иерусалиме. В дальнейшем союзников предполагалось резко сменить, получив за это дивиденды с нынешних своих противников. Сегодняшние враги автоматически становились союзниками, как только «Рассветбанк» своими руками расправился с их врагом — в частности с Серым… Такова была стратегия. Самое рисковое было на нем — на Гореватых. Юра, президент, осуществлял чисто представительские функции. Ездил по миру, фотографировался, совершенствовал английский. Он же, Гореватых, будто и не оставил комитетскую службу. То же начальство, те же коллеги, подчиненные… Были, правда, у него теперь и собственные счета за рубежом, и достаточно большие, но была и новая ситуация, и руководство с этим считалось. Комиссионные шли и на их личные счета тоже — было хорошо всем. Вроде разумного эгоизма Чернышевского…

Служба стала не менее опасной, чем прежде. Время, когда противниками да и союзниками были такие же, как он, разведчики-профессионалы, ушло. Их заменили уголовники. Разборки происходили и в России, и за рубежом. Иногда, если компромисс становился недостигаем, с наиболее упертыми из криминального мира происходили несчастья — их находили убитыми, взорванными в собственных машинах… Однако предпочтение отдавалось переговорам. Суд мафии, готовившийся заседать в Иерусалиме, требовал вернуться к существовавшему в Москве первоначальному положению, угрожая персональными санкциями. Приглашение на суд было направлено в «Рассветбанк» в виде частного письма. «…Израильское „савланут“, или „терпение“, дает возможность обо всем договориться…» Адресат щеголял ивритом. В незатейливых филологических изысканиях скрывалась плохо завуалированная угроза… «Жизнь» на языке Библии имеет только множественное число. А «смерть» существует и в единственном, и не в женском, как на Руси, а именно в мужском роде.

«Но ничего: мы и сам с усам…» Система нанесения превентивных ударов и физического устранения была разработана заранее. Теперь вступила в фазу претворения. Гореватых снял трубку, набрал знакомый номер:

— Чем обрадуешь?

— Того, что прибыл из Лондона, оставили в Серебряном бору ментам. Охрана дачи была предупреждена… Но вы их знаете, ваньков… Короче: ушел!

— Ищи! Что за дела!

— Уже нашел. В Израиле. Видели в аэропорту Бен-Гурион.

— Отлично. А что с водителем?

—На рассвете за ним приехали от Бутурлина.

«Просрали. И Жида, и Ниндзю…»

— В Замоскворечье поработал экскаватор. Все повалил, покрушил. Некоторые пострадали. И серьезно. В том числе начальник службы безопасности, бывший начальник главка…

— Ну, умнички. Поправляйте! Удачи…

Действия на других направлениях оказались более успешными.

Негромкий взрыв на Рэхов Агриппас, под дверями «Ирина, Хэлена-турс», в Иерусалиме, прогремел ночью. Сработавшее взрывное устройство, случись это в Москве, было бы отнесено по классификации российских спецслужб к разряду СВС — «самодельные взрывные устройства». К ним причислялись заложенные в пакеты из-под молока, сока, в коробки из-под обуви тол, тротил… В среднем ежегодно по России гремело до шестисот криминальных взрывов, в том числе только в Москве двадцать—сорок терактов с применением взрывных устройств, в основном армейского образца — гранат «Ф-1», «РГД-5». Случались, впрочем, и более мощные — с использованием противотанковых, противопехотных мин… Они шли в ход при конкретных заказных убийствах. Спецслужбы России до чеченской кампании, до взрыва в метро относились к СВС несерьезно.

В Израиле уже прошел страшный взрыв в автобусе 18-го маршрута, и народ был достаточно напуган. В условиях постоянной угрозы арабских террористов «Хамаса» и «Исламского джихада» реакция на сообщение о хлопке на лестничной площадке перед «конторой русских» была иной. Оперативная группа военной полиции во главе с офицером и специалистом-минером тотчас выехала на место, блокировала здание. Жители были немедленно эвакуированы с помощью пожарных лестниц, движение на Рэхов Агриппас перекрыто. Умный робот двинулся к оставленному кем-то пакету с мусором. Только потом на место поднялся минер…

Взрыв, как оказалось, был организован с помощью петард, какие можно купить на каждом углу. Полиция не исключала озорство детей. Хозяйки офиса — бывшие санкт-петербургские дамы, — когда им об этом сообщили, молча согласились.

—Да, да… Спасибо.

Сами они ни секунды не сомневались — то, что произошло, была первая акция устрашения. Их предупредили… Бывший санкт-петербургский, ныне израильский стряпчий приехал на этот раз в Иерусалим не один. В «Ирина, Хэлена-турс» его сопровождал долговязый решительный господин, похожий на молодого Александра Розенбаума. Внешность гостя не оставляла сомнений в роде его занятий. Как большинство профессионалов, высоченный, чтобы видеть поверх голов, коротко стриженный. Одет гость был неброско — брюки, сорочка. В руке пелетелефон. Из-под закатанного рукава на кисти виднелась блеклая выцветшая татуировка — деталь колючей проволоки. Стряпчий представил его дамам:

—Голан…

Израильтяне, от дворника до генерала, не пользовались фамилиями, не говоря об отчествах. Гость распространил резкий аромат «агува брава». Жидкость после бритья, настоянная по крайней мере на двух видах дезодорантов с одеколоном, — «дерзкая вода», — привлекала крутых израильтян, вышедших из престижных боевых частей.

—Похоже, мы у них под колпаком…

Стряпчий не имел от него тайн.

— Я посажу тут охранника… — Русский язык его был с акцентом, как оказалось, он его специально выучил. Никто из его родителей, марокканских евреев, не жил в России.

— Одного охранника?! — Женщины были менее дипломатичны. Смотрели трезвыми глазами. — Это новые русские! Банкиры! В России в банках всегда стоит вооруженный милиционер!..

—В Израиле избегают вооружать охрану банков. — Голан достал сигарету. — Разрешите? Могут пострадать люди.

Он поднялся к окну. Через дорогу на третьем этаже в магазинчике висели свадебные наряды. Заметить их можно было, только задрав голову на противоположном тротуаре. Или отсюда, из «Ирина, Хэлена-турс». Гость заглянул вниз. Манекен у входа — стройная блондинка с проваленным носом — у манекенов самым уязвимым местом почему-то всегда были носы — приглашал в магазин женской одежды. Ранняя дама в брюках с бахромой вела на прогулку афганскую борзую — курчавую, с такой же бахромой. На улице было тихо. Стряпчий пояснил:

—Голан — глава сыскного агентства «Смуя-секьюрити». Он также один из руководителей Союза частных сыщиков — «Игуд хокрим пратим бэ Исраэль». Он охранял итальянского премьера Бирлускони. Ван Бастен, Клаудиу Шиффер… Это все его клиенты. Он наш консультант по безопасности.

Блондинка заинтересовалась:

— «Смуя-секьюрити»… Большая фирма?

— Я не держу постоянных детективов.

— А как же?

Голан затянулся сигаретой:

—При получении заказа я решаю, сколько мне понадобится секьюрити, такси, машин… Может, вертолетов. Вообще, расходы. Сейчас я как раз это выясняю…

Вторая дама спросила серьезно:

— По-вашему, нам что-то грозит?

— Будем надеяться, нет… Вообще-то я жду приезда известной московской бригады…

Его собеседницу словно током пронзило.

— Вы серьезно?

— Конечно! По моим данным, сегодня она на Кипре. Кроме того, я жду главу Московской охранно-сыскной ассоциации. Он должен перетолковать обо всем лично…

Из Информационного центра «Лайнс»:Свидетельствует пресса:

«Кипр —райдля… скрывающихся от правосудия.

Перед службами безопасности острова стоят серьезные проблемы, так как он потихоньку становится прибежищем людей, которые либо скрываются от правосудия, либо приезжают с целью чего-нибудь натворить…»

(«Русский курьер», Кипр.)

«Один из путей отмывания грязных денег в Израилеидет через Кипр, где зарегистрировано много русских фирм, которые якобы занимаются экспортом-импортом,а на деле контрабандой денег. На улицах Лимасола иНикосии всюду встречаются типы из русского преступного мира. В последнее время власти Кипра предприняли ряд мер для очистки острова, но не изменили удобного правового положения относительно регистрациифирм и валютных операций. Арабская газета «Аль-вотан Эль-араби» утверждает, что Кипр не только центр финансовой мафии, но и сделок по контрабанде оружия инаркотиков. Число фиктивных фирм на Кипре исчисляется более чем 3-мя тысячами».

«Один из крупных чиновников израильского банказаявил: «Проблема заключается не только в перевозке наличных крупных сумм в чемодане или в контейнере с личными вещами репатриантов, но во внесении в банкикрупных сумм фирмами, зарегистрированными на Кипре… Израиль превращается в прачечную для черного капитала русской мафии…»

В Ларнаке оседал туман. От взлетных полос поднималось тепло. Незаметно рассвело. Утро так и осталось туманным. Кипр встретил прилетевших из России внезапно павшей тишиной моторов, гладью гудрона под ногами. За прозрачной чистотой стеклянных дверей аэропорта виднелись такие же чистые аккуратные холмы. В тишине и покое. Для многих пассажиров Кипр не был последней точкой маршрута. Из соседнего Лимасола отправлялись караваном большие шумные паромы с заходом на Хайфу, с возможностью однодневного посещения Иерусалима… Большинство вывозимой валюты шло морем. Варнава и сам не раз направлялся заряженный. Сегодня же он был сам по себе. В том же самолете была еще братва. Вместе с Варнавой в бизнес-классе летел Кудим.

— У меня сегодня юбилей. Год назад я тут регистрировал брак… — Кудим неожиданно разговорился.

— Сложно, если нет гражданства?

— Десять минут. Присяга на Библии. Обмен кольцами. Получение документа…

Варнава проявил интерес:

— Дорого?

— Сто пятнадцать кипрских фунтов, еще тридцать пять переводчику. Еще за две копии, заверенные министром по четыре… Смешные расходы. Ты сейчас в Никосию?

— Друг у меня. Должны встретить…

— В Никосии увидимся.

На выходе к ним присоединился Туркмения. В аэропорту их дороги расходились. Кудим собирался в отель, к знакомым. Он не только вступил тут в брак, но и отлеживался тут на тюфяках не один раз, ограничиваясь осмотром средневековой крепости и лимасольским Музеем пресмыкающихся. Туркмения отдыхал по полной программе: храм на месте рождения Афродиты. Пафос с катакомбами. Центральный Кипр, монастырь, где начинал послушником будущий архиепископ Макарий… Кудим простился дружески. Для связи передал каждому визитку отеля на площади Платес Лафтериас. В центре. Варнава оставил телефон своего кипрского кента. У Туркмении тоже был маячок.

— Бывай!

Кудим прошел паспортный контроль, махнул рукой из зала, в котором почти не было пассажиров. На стоянке стояло много машин. Варнава сверил по бумажке: «MD-561… Она!»

Банки закрывались рано. Была суббота. В центре Никосии, между Онасагору и Лидрас, в одном из банков Варнава поменял американские доллары на местные фунты. Александр, встречавший его в аэропорту, был из русских, обосновавшихся на Кипре, большого собственного дела у него не было — таскал на подработку из России то девчонок, то рабочих; давал временную крышу приезжавшим, вроде Варнавы. Александр планировал обед в горах Тродос, в курортном местечке Педулас.

—Для начала подкрепимся…

Рейс был ночной, Варнава чувствовал, будто угорел. На площади, по соседству с оккупированной турками частью острова, стояли столы. Никосия была залита нежным нежарким солнцем.

—Мезъэ… — Варнава заказал, официант записал. Александр добавил пивка Варнаве и для себя пепси. Обед растянулся: мэзъэ было в сущности долгой переменой блюд — шашлыки, грибы, говяжья жареная печень, улитки…

—Ты надолго? — Александр заодно работал на российскую и кипрскую криминальную полицию.

— Поживем — увидим. Я, пожалуй, не поеду в Тродос. Устал.

— Пляж? Писсури?..

— Тихое место на берегу.

— Опять «София»?

Пансионат «Святая София» — русская кухня, морские Купания — был из тихих, малопосещаемых. Варнава знал историю заведения. Расположенный на берегу, вдали от конкурентов, пансионат несколько лет назад был одним из преуспевающих. Днем он привлекал приезжавших на пляжи, а по вечерам его наполняли английские офицеры с военной базы, находившейся неподалеку с незапамятных времен. Офицеры приезжали шумными компаниями на джипах и собственных машинах, иногда в сопровождении прибывших из Англии близких. Играла музыка, все столики были заполнены. Всюду слышна была английская речь, смех. Хозяин — киприот, много лет работавший в Южной Африке, и его жена едва успевали обслуживать гостей… Беда приключилась внезапно. Вечер заканчивался. Гости уже начинали разъезжаться, когда жена английского офицера хватилась своего пятилетнего сына, он постоянно вертелся на глазах, таскал за хвосты дворняжек, в изобилии бродивших вокруг… Мальчика не было. Волнение матери передалось гостям, забегали с фонарями. В полусотне метров в темноте шумело море. Стали кричать, ребенок не отзывался… Кто-то побежал вокруг дома, за кирпичной кладкой душевой установки находился глубокий старый подвал, в который вел люк. В этот вечер крышка люка оказалась кем-то сдвинута. Принесли фонарь. На камнях внизу лежало тело мальчика, он разбился насмерть. Был шумный процесс. О нем писала вся кипрская пресса. Суд не нашел вины хозяев ресторана. В первую очередь в случившемся обвинили мать, оставившую ребенка без внимания. Тем не менее «Святая София» сразу утратила большую часть своей привлекательности для гостей. Первыми ее оставили офицеры английской базы, а потом и кипрская клиентура. Через короткое время чуть дальше по берегу, за пляжем, появился еще ресторан, быстро переманивший посетителей… Варнава уже бывал тут. Его привлекали одиночество и тишина. Кипрский приятель уехал, пообещав появиться с утра.

Весь этот день Варнава проспал, только к вечеру покинул номер, отправился к морю. Пологий пляж заходил довольно далеко. Там, за камнями, можно было поплавать на глубине. Вернулся он уже на закате. Тихо играла музыка. Ресторан был безнадежно пуст. Начинало темнеть. С десяток столиков на площадке перед входом были накрыты белоснежными крахмальными скатертями. Горели разноцветные огни. Неба не было видно, над столиками стлались закрывавшие его виноградные лозы. По шоссе проносились машины. Варнава прошел к себе, принял душ. Устроился в кресле. Собираясь ужинать, полистал местные газеты: «Русский курьер», «Вестник Кипра». «Чеченцы переезжают на оккупированную Турцией часть острова», «Недвижимость на продажу: дома, виллы, отдельные здания… Для дальнейшей информации и показа вашего дома мечты звоните нам!». Варнава взглянул на цены. «Считай, даром!» Он потянулся за «Известиями». Это был кипрский выпуск. Тут было все то же: «Бизнес на Кипре. Руководство для иностранных инвесторов. 120 страниц…», «Конкурс на должность преподавателя в русскую общеобразовательную школу…». Внезапно ему бросилось в глаза набранное жирно: «УБИТ».

Это был раздел «Новости из России».

Заметка называлась: «Отстрел сотрудников фонда „Дромит“ продолжается. Ау, Неерия!»

Варнава просветился.

«…На третий день после убийства председателя Совета директоров фонда „Дромит“ Нисана Арабова УБИТ его 36-лстний шофер-секьюрити. Убийство произошло, когда водитель «мерседеса» находился на автозаправочной станции. Судьба преемника Нисана — Неерии проблематична…»

Варнава был трезв как стеклышко, но этому состоянию подходил предел. Он просто тянул время.

Заметка в «Известиях» встревожила…

Он вспомнил разговор с Жидом в Лондоне, в аэропорту. Говорили о чеке на швейцарский банк, о том, как их возьмут.

— Кто-то прилетит в Женеву, — заметил Варнава. — Переведет валюту на счет другой фирмы. И — не найдешь концов…

— Концы есть, Варнава. Вы все связались с другой мастью. Это не воры. Они вас всех угрохают. А знаешь, кого уберут первым?

— Нет.

— Шайбу! Он много знает и ни к чему не способен! Потом Савона или тебя!

«Вот тут и подумаешь, как быть…»

Варнава достал — записную книжку «Международная конференция по безопасности Харрингтон—Килбрайд. Лондон». Он возил ее для отмазки, ни разу не сделал ни одной записи. Вынул «паркер». Написал в начале листа:

«В полицию. Для передачи в РУОП подполковникуБутурлину.г. Москва, Россия».

Писать подробно он, однако, не стал. Доверять бумаге было опасно. И возможно, преждевременно. Все-таки вывел то, что пишут в таких случаях: «Если со мной что-то произойдет…» А дальше — как ему это представлялось: «Кинули „Дромит“ на чек 3 000 000 баксов. При мне… — Варнаве не хотелось, чтобы он и в посмертном письме помянут был как жулик. — Сейчас убирают тех, кто знал. Концы у вора Афанасия в Бутырке. В Фонде психологической помощи сидит Кудим… В Фонде хранится наркота в ампулах…»

Варнаву понесло. Он уже мешал кислое с пресным: «…Кудим лично убил Арабова…»

Настоящую фамилию Кудима Варнава не знал. Но зацепка существовала: невыдуманные подробности венчания, суммы, выплаченные переводчику и за бумаги, заверенные министром, о которых Кудим вспомнил.

Варнава приписал: «Кудим год назад венчался в мэрии в Никосии…»

Он сунул письмо под огромный двуспальный матрас. Теперь, если что-либо случится, полиция Кипра и РУОП будут знать, с кого начинать. Как человек основательно потрудившийся и заслуживший поощрения, Варнава вышел в ресторан. За столиками на площадке перед входом по-прежнему никого не было. Белоснежные накрахмаленные скатерти казались тяжелыми. Виноградник над головой был искусно подсвечен. К ночи стало ветренее. Хозяйка — русская, приехавшая из Перми, поставила перед Варнавой огромное мясное блюдо, бутылку водки, вина, маслины, кипрский салат. Ушла, пожелав приятного аппетита.

Разноцветные лампочки, накрахмаленные скатерти, накрытые столики для гостей будили знакомые картины откуда-то из самой глубины воспоминаний. Переезд сельского детского дома, смятение на зимнем полустанке. Первый в жизни гудок электровоза. Столы в физкультурном зале на Новый год…

Тихо играла музыка.

Сын хозяев, русский мальчик, что-то строгал. Варнава очень скоро взял еще бутылку водки.

—Развязывайся с Савоном! — советовал Миха. — Савон между Сметаной и Серым, с одной стороны, и «Белой чайханой» — с другой. Он думает, что в междуусобке отхватит «Дромит»! Херня! Есть банк, от него идут щупальца во все стороны…

Ближе к полуночи стало прохладно. К ресторану все же подъехало несколько машин, появились компании. С шоссе донесся звук тормозов. Из-за кустов подошла странная пара. Парни, по-видимому, подкуренные. Светлые — немцы или скандинавы. Держались за руки. Один — пониже ростом, грузный, в кожаной, с бахромой куртке и таких же брюках, подойдя, что-то сказал. Варнава не понял, отстраняюще показал ладонью:

—Проходи…

Парни сели за его спиной. Варнава почувствовал себя неуютно. Он пожалел, что приехал на берег один, что не оставил с собой приятеля с машиной. Большая часть площадки под разноцветными фонариками, свисавшими вместе с гроздьями винограда, была все еще пуста. Мальчик хозяина бродил между столами. Женщина приняла заказ у парней, принесла Варнаве еще бутылку, поставила на стол:

— От гостей… Они хотели с вами выпить.

— Я не хочу. Они мне не нравятся.

— Вы можете их обидеть. Просто обернитесь, сделайте вид, что благодарны…

Но Варнава уже погрузнел. Не слышал. Вино все же выпил. Поднялся. Туалет находился позади ресторана. Варнава прошел через центральный зал, хозяева возились в подсобке. Когда он огибал центральную часть, свет во дворе внезапно погас. Варнава услышал сзади тихие шаги… Страшный удар в затылок буквально потряс! Тысячи игл впились ему под череп. Он упал… Варнаву хватились не сразу. Решили, что ушел спать. Тело извлекли из подвала лишь наутро. Люк подвала оказался сдвинут. Приехавшая на место полиция констатировала: «Превысивший допустимую норму алкоголя гость из России, идя в туалет, сбил ногой крышку люка и сверзился вниз на каменный пол…»

— Ниндзя погиб! — К Бутурлину с ходу ворвался Толян. — Его успели допросить?

— Не удалось…

Время откровений закончилось по-настоящему еще в конце восьмидесятых, при министре Федорчуке, когда Комитету государственной безопасности СССР официально вменили в обязанность оперативную разработку сотрудников милиции. Разрешили вербовать среди них агентуру.

— Выходит, остаются те показания, которые нам переслали.

— Да, выходит… — Бутурлин вернулся к прежней своей тактике. — Ты был прав. Нисан положил глаз на жену Ковача…

Заказное убийство банкира переводилось в разряд бытовых. Толян успокоился:

— Провел он тебя, прохвост, хотя и нехорошо так о мертвых!

— Да. Что на Коллегии?

— Подвели итоги по жалобам-заявлениям… Тебе сунули выговорешник. И меня не забыли: «Обратить внимание…»

С выговорешником было ясно. «Вчерашний несанкционированный набег на мотель! Или то, что не сразу отдал Афганца…» Других причин не могло быть. Пару недель назад он без замечаний прошел аттестацию. Все было положительно: «Зачислить в резерв на выдвижение…»

—Поговорим потом… — Толян убежал.

Обмозговывать происходящее было некогда. Позвонил старший опер — он вместе с гаишниками на площадке осматривал «мерседес» после убийства Ниндзи.

—В бампере сто пятьдесят ампул…

Методики определения синтетического наркотика долгое время отсутствовали, поэтому сбытчики ампул для внутривенных инъекций первое время к уголовной ответственности не привлекались. Лишь спустя годы удалось установить, что в перепаянных стеклянных контейнерах сбывается запрещенное для применения на людях чрезвычайно сильнодействующее наркотическое средство, в пять с лишним тысяч раз превосходящее по своей активности обычный морфин. Почти одновременно с поступлением наркотика из заграницы стало известно о появлении его отечественных аналогов, поставки которых быстро приобрели крупномасштабный характер. Розыскные мероприятия долго не давали никаких результатов, и только примерно года через три в Москве были задержаны организатор и непосредственные исполнители — молодые химики Московского и Казанского университетов, Московского химико-технологического института — победители и участники школьных международных, всесоюзных и республиканских химических олимпиад. В химической лаборатории общеобразовательной школы в Волжске был изготовлен фенадоксин, а в Уфе эторфин и метадон. «Расстрелянный в своем подъезде начальник службы безопасности „Дромита“ Мансур родом из тех мест…» По оперативным данным, там было синтезировано концентрированного раствора и сухой фракции триметилфентанила достаточно для изготовления не менее тысячи с лишним годного для употребления наркотика. Бутурлин задумался: после гибели Мансура, Ковача, Шайбы и других — связанных напрямую с ампулами триметилфентанила — им оставался один путь.

«Барон! Пал Палыч…»

Он позвонил Савельичу:

— Что Пал Палыч?

— Звонили: везут!

Генерал появился в кабинете снова. Постоял. Он словно забыл, зачем ему понадобился Бутурлин. Бутурлин тоже ни словом не обмолвился о задержании Барона.

—Да! — Толян вспомнил. — Следователь звонил: ему нужен Неерия Арабов. Он не за границей? И Рэмбо нет тоже…

Рэмбо ввалился в глубь «мерседеса» на заднее сиденье, Потащил за собой Ротного, так ни на секунду и не сорвавшего с головы иудейский молитвенный плащ. Водитель, бывший капитан наружки, секьюрити Рэмбо, держал двигатель на малых оборотах.

—Гони!

Улицу Архипова уже перекрывали. Ни «мерседес» «Лайнса», ни машин преследователей отрезать не удалось.

— Ты как, Ротный?

— За эту накидку Господь еще накажет! И ихний, и свой!

— Не каркай!

Первым за «Мерсом» погнал стоявший напротив синагоги «Опель», в нем даже не маскировали намерений. Машины вплотную, одна за другой, выскочили на Маросейку. Отсюда обоим водителям предстояло показать — кто из них чего стоит… Где-то сбоку возникла «Вольво», еще «Жигуль». К «Опелю» прибыло подкрепление… Для начала следовало уйти от погони. Капитан и Рэмбо знали, где они обманут чужую наружку. У каждого разведчика, у капитана тоже, были в заначке несколько заветных «проходняков», где железно можно было уйти. Ближайший из облюбованных еще на службе там находился в районе Савеловского. Приближаться к нему следовало осторожно: в машине сзади мог сидеть такой же профессионал, коллега… Разведчики держали «проходняки» про запас; о них спрашивали на аттестации. Увольняясь, разведчики передавали их друг другу, дарили, обменивали… Лучше всего было вначале проскочить мимо и лишь потом выскочить точно на место. Капитан еще покрутился по Верхней и Нижней Масловке, Башиловке…

Сейчас все должно было решиться! Капитан внезапно вырвался на Бутырский вал. Впереди был Савеловский вокзал. Тут начиналась эстакада. Внизу, под эстакадой, площадь пресекал поперечный поток транспорта. Там ждала вторая машина. Они уже вырвались на эстакаду. Сбоку в самом начале вниз на площадь сбегала узкая лесенка. Водитель резко притормозил. Вторая машина была на месте. Рэмбо ждали.

— Пошел! Удачи!

— Пока!

Рэмбо выскочил из машины. «Мерседес» с капитаном, с Ротным в полосатом молитвенном плаще рванул вперед. Они должны были еще с час таскать за собой хвост по Москве.

Неерии Арабову оставалось только положиться во всем на детектива. Рэмбо сказал:

—Не беспокойся. Об этом месте никто не знает. Охранять будут мои друзья. В назначенный день тебя и Игумнова доставят в Шереметьево к самолету…

Они гнали по незнакомым Неерии улицам и проспектам. Конечная точка маршрута была ему также неизвестна. Он пробовал запоминать. «Костомаровский… Слева какой-то клуб, храм справа. Трамвайные пути. Большая Андрониковская… Венок на обочине. Место дорожной аварии… Нижегородская… „Финская мебель…“

И всюду один и тот же провожающий их щит рекламы: трое американцев за покером. Вызывающие доверие мужественные лица. Дымок сигарет… «Аромат Америки».

Перед выездом позвонил участковый инспектор: на его участке находилось казино.

—С вашим советником несчастье. Был пьян. Стал играть на даму с иностранцем. Проигрался. Просил отсрочку. Ему отказали… Там было личное. Короче: ему, видимо, дали пистолет с одним патроном. Он вышел в туалет и…

— Где он сейчас?

— В морге для неопознанных. Я только сейчас получил данные о нем. У него есть родственники? Кому выписать постановление?

— Мне, Неерии Арабову…

Начальник службы безопасности Воробьев после наезда на «Дромит» лежал в больнице с переломом позвоночника.

Неерия сидел, прикрыв нежное мальчишечье лицо.

«Нас вытесняют из состава учредителей… Фонд перейдет под московскую крышу… Если обращение «Белой чайханы» в Иерусалиме не встретит поддержки…»

Рэмбо летел в Израиль подготовить его визит.

—Ты бывал там? — спросил Неерия накануне. Рэмбо смутился. Это случалось с ним нечасто.

Он прожил десять дней со своей командой в «Рамада-Континентале», в Тель-Авиве. В первом ряду отелей у моря на набережной. Пляж, ресторан. Выставка «Секьюрити». Встречался только с частными детективами, главами Агентств — Голан, Миша, Шуки… Полная конфиденциальность. Никуда не выходил. Ни храма Гроба Господня, ни Стены Плача. Отсыпался. Ничего не видел.

— Считай, не был…

— Зачем же ездил?

—Взглянул на их подготовку по борьбе с террором. Опять же Средиземное море… Вообще-то отдыхать я лечу в другую сторону!

«Тунис. Хаммамет, „Шератон“. Слоненок, берущий у гостей бананы и доллары…»

—Чего ты хочешь, Рэмбо?

—Свой небольшой самолет. И отпуск!

Неерия не заметил, как выехали из столицы. Задремал. Проснулся за Москвой. Поселки из кирпичных вилл. Деревни. Мир некрашеных изб. Выцветшие заборы, соединяющие соседние избы…

«Песье…»

Неерия был грустен. Предполагалось, что, кроме прочего, тут была замешана и некая молодая особа, работавшая в «Дромите». Ее уже несколько дней не было в Фонде и дома.

Радиотелефон сработал. Игумнов снял трубку, передал Неерии. Звонил Рэмбо.

—Там, куда ты едешь, — Рэмбо не назвал место, — тебя ждет кто-то из близких тебе людей…

Неерия понял: речь шла именно о ней!

—Спасибо. Где ты?

—Думаю, что ночевать буду под другими звездами.

Арабов успокоился. Слежки не было. Впереди были Спасо-Клепики. Рязанская область. Новые русские — бывшие первый и второй секретари райкома — друзья Рэмбо — уже дали команду готовить сауну и коттедж для банкира, его подруги и секьюрити.

Барона провели от машины во двор. Бутурлин видел его сверху в окно из кабинета Савельича. Сбытчик синтетического зелья оказался молодым, грузным, с борцовской шеей. В кабинете он сел у приставного стола, напротив Савельича — тоже не обойденного массой. В кабинете сразу стало негде повернуться. Бутурлин держал в руках фотографии Барона, нынешнюю и сделанную несколько лет назад. На той Барон выглядел тонкошеим, худеньким. «Поменять даты и использовать как рекламу диеты…» На столе перед Савельичем лежали сто пятьдесят ампул триметилфентанила, обнаруженные в «Мерседесе».

— Давайте знакомиться…

— Давайте…

Барон растерялся. Он не мог представить себе истинное место обнаружения наркотика. Было похоже, что кто-то из его кентов сильно погорел и теперь поволок его, Барона.

— Имя, фамилия…

— Моя?

Бутурлин смотрел во все глаза. «О чем он боится проговориться, этот амбал, когда у него спрашивают, как зовут?»

— Кем вы работаете?

Барон промолчал, выжидая. Разговор обещал быть тяжелым.

— Сейчас не работаю….

Его инерции при ответе едва хватило на короткий одышливый выдох. Бутурлин поймал взгляд Савельича, тот показывал ему куда-то вниз: «Руки!»

На ладонях виднелись плохо отмытые следы мазута. «Трос!»

—А раньше?

Барон готов был снова раздумывать всю оставшуюся жизнь.

— Охранником в ресторане…

— А еще? До ресторана?

—Грузчиком. В Шереметьеве.

—А почему уволился? Сам или ушли?

Барон замолчал. Снова надолго. Бутурлин снял трубку:

—Заготавливай постановление. В камеру!

Барон колыхнулся.

—У него будет время подумать. Именно! Тут две сотни ампул. И еще оружие. Я подпишу. И сразу следователя…

Его миссия на этом заканчивалась. Он предварил выход Савельева на авансцену. Савельич спросил тепло:

—Со мной-то ты вроде знаком. Не забыл?.. В восемьдесят пятом. У тебя, пьяненького, нашли ампулу. Вспомнил? Ты просил выручить. Я все увез…

Он достал из сейфа пакет.

—Вот: объяснение, протокол изъятия, ширево… Долг платежом красен… Верно?

Бутурлин и Савельич тянули в разные стороны. Бутурлин учитывал: Барон несудим!

—Ты нам раз сделаешь хорошо, мы тебе десять…

— Оставь его, Савельич… По-хорошему он не понимает!

— С Шайбой давно разговаривал?

— Мы все знаем…

— Позвольте, мы поговорим вдвоем, товарищ подполковник?

Бутурлин вернулся к себе. Набрал номер Савельева:

—Ты знаешь, кто этот Пал Палыч, Савельич? Это Павел, который выманил Шайбу на костер!

Из справочника «Личные имена».

«Павел — рус. (от лат.Pavlos— фамильное имя в родеЭмилиев, от лат.paulus— малый; греч.Pavlos; англ.Pavl— Пол; нем.Paul,Paulus— Пауль, Паулюс; фр.Paul—Поль; ит.Paolo,Polo— Паоло, Поло; исп.Pablo— Пабло;финск.Paavo— Пааво); рус. сокр. Павка, Павлик, Паша,Пава…»

Первый разговор у Савельича не получился. С учетом медлительной тяжелой манеры Барона неоспоримое преимущество было на его стороне. Кроме того, от него требовалось не много: стоять на своем! Бутурлин присоединил к Савельичу сразу троих. Они тормошили его одновременно. Играли роль пикадоров на корриде. Быка готовили к поединку. Роль матадора отводилась Савельичу. Он уже ждал момент. В нужную минуту вся эта кодла должна оставить его с Бароном один на один. Бутурлин ждал у себя. В кабинете он был один. Ничего не шло в голову. Он сел на край стола. Каждый раз, когда все решалось, как сейчас, его начинало форменным образом трясти.

«Хотя…»

Вслед за убийством Арабова завтра будет совершено другое… По закону больших чисел число жертв в мире не меняется. Каждый год человечество словно тянет шары. А число черных шаров одно и то же.

«Отчего же каждый раз, когда раскрываю убийство, всего трясет…»

Коротко звякнул телефон. Он снял трубку:

—Слушаю…

Это не мог быть Рэмбо. По расчетам Бутурлина, президент «Лайнса» подлетал к аэропорту Бен-Гурион в Израиле.

—Бутурлин? — Голос был резкий. — Хочу задать тебе Вопрос. Знаю, разговор у тебя не записывается. Я тоже не пишу.

«Кто-то из своих обрисовал все точно…» Диктофон был отключен.

«Хотя, если бы подключили, человек этот не позвонил бы!»

—Я звоню из автомата… — Он словно поймал его мысль. — Не дергайся. Тебе больше всех надо, Бутурлин? Пойми: ты не представляешь, против кого идешь. Тебя просто уроют…

Трубку бросили. Снова появился Толян. У него тоже был по-своему трудный день.

—С начальством говорить — это… — Он не нашел сравнения. Присел. — Мне звонил Гореватых из «Рассветбанка». Ты его вызвал…

—Да.

—Мы таскаем на допрос банкиров. В результате наша банковская система предстает во все мире как мафиозная. Мне уже выложили наверху. По вине РУОПа сорвано подписание ряда выгодных России контрактов…

Было ясно. Тем не менее Бутурлин спросил:

— Ты к чему?

— Вызов отражается на имидже фирм, в конечном счете — на их финансовой деятельности. Иностранные инвесторы не ведут дел с криминальными структурами. Банки несут убытки. Ты же не собираешься возмещать!

День был мерзкий. Дождь, маячивший весь день, но так и не пролившийся, был неосознанно в душе, давил, заставлял думать иначе, как обычно в ненастье.

— И в итоге?

— Я отменил вызов. Гореватых — генерал. С большими связями. Есть сошки поменьше…

Из сводки ГУВД г. Москвы за 10 июля.

«Москва (ИМА-пресс). За минувшие сутки в столицезарегистрировано 386 преступлений (241 раскрыто). Изних 13 случаев нанесения тяжких телесных повреждений(4), 4 изнасилования (1), 10 разбоев (5), 14 грабежей (10),34 квартирные кражи (8), 48 угонов машин (19), 5 вымогательств (5), 16 фактов изъятия наркотиков.

Произошло 22 дорожно-транспортных происшествия(21 человек пострадал), 3 самоубийства…

Убийств — 2 (0)…»

Садилось солнце. Иерусалимские дома — разновеликие, светлого местного камня, с одинаково плоскими крышами — громоздились на окрестные холмы, густо покрывали низину. Отель «Кидрон» был расположен высоко на холме. Весь участок вокруг гостиницы был заставлен «Пежо» и «Тойотами». Секьюрити — такие же крутые, как московские, с накладными плечами, в широченных пиджаках, с телефонами в руках — провожали одетых по-европейски мужчин. Швейцар, в немыслимой крылатке, в черных перчатках, с золотыми пуговицами, провожал дам. Рэмбо отпустил такси.

Мир вокруг был прозрачный и четкий, без марева, открытый на многие километры по сторонам. Вблизи стоянки отеля россыпью лежали крупные камни. На вершине холма, по другую сторону шоссе, виднелась баскетбольная площадка, ее окружала невысокая ограда. Дальше высились бетонные стены без единого окна. Подъемный кран с поднятой стрелой завершал композицию. Идеальное место для снайпера…

Вестибюль отеля выглядел просторным, светло-оранжевого цвета плитка на потолке делала его выше. В витринах были выставлены серебряные, тонкой работы сувениры, в основном юдаика.

Рэмбо заглянул в боковой зал, там подавали кофе. Блондинка — представительница «Ирина, Хэлена-турс» — ждала его за столиком.

—Шалом. — Она поднялась. — Чай, кофе с дороги?

У нее было белое, тщательно оберегаемое от загара лицо, посаженные широко глаза.

—Нет, пожалуй…

Рэмбо пропустил ее вперед. Она оказалась весьма стройной, с осиной талией. Одна из сидевших за соседним столиком, оживленная старушка с букольками, неосторожно двинула стулом, блонда, обходя, неловко качнулась, колено высоко поднялось, ее развернуло. Рэмбо, шедший позади, бедром ощутил полноту крутого лобка.

Она смутилась, смотрела, однако, с любопытством.

—Извините…

Блондинка жила с маленькой дочерью и отцом, который до пятидесяти лет все не мог найти себя. Из возможных в ее положении вариантов личной жизни оставались случайные необременительные встречи, исключающие любой возможный риск. Реализовывать их было достаточно сложно. А иногда и унизительно, поскольку прежний опыт и чтение «Кама сутры» сделали ее достаточно утонченной и разборчивой в технологии секса.

—Вам не надо извиняться…

Разговор не вышел за рамки официально-вежливого. Блонда помнила название газетной заметки, полученной из Москвы вместе с сувенирами: «Обезглавлен, потому что много болтал».

—Мы получили согласие ваших партнеров. Открытие симпозиума произойдет на два дня позже. Вы имеете уникальную возможность отдохнуть. За счет фирмы-устроительницы…

Рэмбо не удержал гримасы. Блондинка поправилась:

—В качестве жеста доброй воли…

В действительности не последнюю роль сыграл, безусловно, взрыв в автобусе 18-го маршрута… Никому не хотелось это признать: бизнесмены ссылались на дела. Кого-то при вылете опознали в Минеральных Водах. Пришлось вернуться. Лететь через Самару.

— Минут через тридцать, если вы будете готовы, я смогу вас подбросить в офис на Агриппас…

— Спасибо. Я, наверное, подъеду сам. Может, вы подниметесь?

— В другой раз. Благодарю.

«Увы! — подумал Рэмбо словами кого-то из известных литературных героев. — То, что хотите вы, и то, что хочу я, невозможно!»

Она поняла. Расстались с сожалением, весьма довольные друг другом.

Рэмбо поднялся к себе. Убранство номера в «Кидроне» не шло в сравнение с тем, что было в любимом «Шератоне» в Тунисе, даже в «Рамаде» в Тель-Авиве, который ему не понравился. Работать тут предстояло, однако, не ему, а Игумнову. Неерия должен был по приезде получить апартаменты рядом. Рэмбо не спеша привел себя в порядок. Вышел на балкон. Отель в целом был расположен удобно и безопасно, Рэмбо показалось уязвимым одно направление — «Кидрон» располагался на холме. С тыльной стороны шел крутой спуск к шоссе. По другую сторону дороги был такой же холм. Там поднимались дома. В Фонде психологической помощи мог найтись снайпер. «И не один…» Рэмбо вышел из номера. Коридор был пуст. Рэмбо прошел его до конца, там оказалась рабочая лестница, дверь ее была заперта на ключ. Он вернулся. За одной из дверей слышалось постукивание, словно одно за другим разбивали сырые яйца. Кто-то играл в настольный теннис. Рэмбо прошел мимо. Стюард с подносом, стоявший у одного из номеров, молча взглянул на него.

По другую сторону лифта был еще коридор. И еще лестница, такая же, как и первая, — суровая, непобеленная, очевидно, для персонала. Бетон, цемент… Ниже этажом оказался вход в синагогу и банкетный зал, в котором должны были проходить встречи. Зал находился под охраной. Рэмбо углядел секьюрити — коротко остриженный охранник болтал с девицей по переносному телефону. Рэмбо спустился еще ниже и вышел в холл, напротив гостиничной рецепции. Тут был телефон-автомат. Рэмбо вставил телефонную карточку, набрал тринадцатизначный номер. В Москве трубку снял детектив «Лайнса»:

— Вы у себя? Я хотел зайти.

— Нет. Увы!

Рэмбо мог звонить из машины, из дома. Единственно: была подозрительно четкой слышимость.

— Что там по поводу последней фирмы?..

— Ждем-с!

—Шалом!..

Руководитель агентства безопасности «Смуя-секьюрити» Голан, на этот раз в черной легкой куртке телохранителя, скрывающей пистолет и еще Бог весть что, с короткими, чтобы не запутаться, рукавами, поднялся Рэмбо навстречу. Он познакомился с президентом охранно-сыскной ассоциации на Международной выставке «Секьюрити-95» в Тель-Авиве и с ходу предложил курс подготовки израильских спецслужб по борьбе с террором для сотрудников «Лайнса».

—Тренировка в стрельбе из «узи»…

Рэмбо удивил его осведомленностью:

— Наблюдение за ночными животными в пустыне, тренировка в езде на верблюдах, ночевка в бедуинской палатке…

— Хм!

Программа включала также изучение жизни бедуинов, тренировки на выживание в пустыне, курс ныряния в Эйлате, раздачу удостоверений и еще массу глупостей, с точки зрения европейского секьюрити. Рэмбо отказался, и тем не менее они стали партнерами. На этот раз Голан ничего не предлагал.

— Надолго? — Он в очередной раз продемонстрировал блатную наколку на кисти.

— Как только мы подпишем соглашение, я улечу… Ты слышал про Неерию Арабова?

— У меня на него досье.

— Ясно. Детектив — это тот, кто может дать взятку за сведения…

В присутствии стряпчего Ирины и Хэлены говорили только на профессиональные темы.

Израильский полицейский в отличие от своего российского коллеги, не увольняясь со службы, мог подработать как частный секьюрити — со штатным оружием, после работы… Полицейский еще служил, а удостоверение частного сыщика уже лежало у него в кармане. Голан участвовал в организационной структуре от Союза частных сыщиков Израиля, это требовало времени. И именно сейчас.

—Мне это нужно, Сергей?

Экзамен на получение лицензии все претенденты сдавали одновременно в один день раз в году. Лицензия давалась на всю жизнь. Экзаменующийся должен был набрать не менее шестидесяти одного балла из ста. Кроме положительной характеристики нужен был также либо трехлетний стаж в следственных подразделениях, либо пребывание в течение трех лет в учениках частного сыщика, в сыскном бюро, которое и рекомендовало стажера.

—Мы должны помочь оформить дела…

Рэмбо знал его биографию. Питомец престижного антитеррористического подразделения всесильной секретной службы, обеспечившей израильской разведке репутацию одной из наиболее искусных в мире…

Начинал с охранника «автахи» по двадцать шекелей в час, из которых на руки охраннику попадает обычно только девять — менее трех долларов. Следующий этап — слежка… Цель наружного наблюдения частного сыщика в Израиле, как правило, взять мужа или жену «на горячем». Второй супруг — обратившийся за помощью к сыщику — не мог быть свидетелем на бракоразводном процессе. Роль эта отводилась сыщику… Голан шел тем же путем, что и Рэмбо, — создал собственное агентство «Смуя-секьюрити», а потом практически возглавил Союз частных сыщиков. Именно это повлияло на выбор Рэмбо. Голан охранял героев алмазной биржи, первых футболистов голландского «Аякса», супермодель…

—Промышленным шпионажем я не занимаюсь: Похитить кальку выкройки джинсов… К чему? Установление истинного положения вещей в фирме не является шпионажем.

Рэмбо это тоже не интересовало.

—Напротив: фирма, выдающая себя за преуспевающую, сама совершает преступление, если на деле она на грани банкротства… Это наше.

— Мы занимаемся и каналами утечки информации…

Однако главной специализацией Голана стала российская преступность, перекочевавшая в Государство Изриль. Тогда и появилась его блатная «колючка» на кисти. Наколка говорила клиенту больше любых анкет.

Голан переговорил с кем-то по телефону.

—Махнем в тир. Разомнемся. Там все обговорим. У нас тут тоже хватает забот, Сережа…

Положение было усложнено рядом внутренних факторов жизни в Израиле. После кровавого взрыва в иерусалимском автобусе 18-го маршрута большинство отелей, обычно забитых туристами, опустело. Западные страны и США предупреждали своих граждан от рискованных поездок на Ближний Восток, а заодно и от пользования израильским общественным транспортом…

Надвигались парламентские выборы. Каждый террористический акт уменьшал шансы правящей партии и укреплял оппозицию, предостерегавшую против эйфории мирного процесса — братания евреев с палестинцами… В свою очередь Израиль объявил войну террористическим организациям «Хамас» и «Исламскому джихаду». Большие израильские города наводнила военная полиция. Мальчики и девочки в зеленой форме с карабинами и автоматами появились практически на всех автобусных остановках. В попытке определить шаткое преимущество одной или другой из обеих главных политических партий экспертам общественного мнения все чаще приходилось прибегать к помощи аптекарских весов… Устроители «симпозиума» учитывали и благоприятные для них факторы. Министерство полиции Израиля, занятое в первую очередь предотвращением палестинского террора, арестами экстремистов и потенциальных террористов-смертников, а также наведением порядка в Восточном Иерусалиме, меньше всего занималось криминальным контингентом, приезжавшим из СНГ. Борющиеся за русские голоса блоки и партии расточали комплименты почти миллионной общине прибывших из России. Тема «русской мафии» исчезла начисто со страниц газет, и на нее было наложено табу.

Свидетельствует пресса:

«Кажутся наивными те, кто оценивает телохранителяпо степени его самоуверенности и объему мышц. Человек,стрелявший с крыши соседнего дома в Отари Квантришвили, выходившего вместе с охранниками из бани, мог оказаться и человеком весьма заурядного телосложения.Оружие положило конец монополии здоровяков. Человек,умеющий уложить точно в цель шесть выстрелов в течение двух с половиной секунд, как бы он ни выглядел, иесть тот самый секьюрити, о котором мечтает любой бизнесмен…»

Надпись на стене предупреждала на английском и иврите:

«ВОЕННАЯ ЗОНА! БЕРЕГИТЕ СВОЮ ЖИЗНЬ!»

Тир был из небольших. Тут же рядом со входом стоял небольшой прилавок. Кобуры-напузники, в виде сумок, с мгновенно откидывающейся передней стенкой, чтобы выхватить пистолет; израильские «М-5» на базе «Спрингфилда», австрийские пластмассовые «глоки». Еще газовые пистолеты. Хорошие стоили триста — триста пятьдесят долларов. За сто двадцать можно было переделать «Макаров» в газовый. Рэмбо спросил:

— На кой черт?..

— Каратэ, силовые виды, это всегда было вашим… — Голан загасил сигарету. — Американцы — это методики и восточные единоборства. А вот стрельба это уже наше. Израильское. Мы живем в условиях непрекращающегося террора.

Вместе с главой агентства «Смуя» Рэмбо прошел к барьеру. Здесь уже стояли несколько человек. Мишени были только грудные, израильские специалисты по антитеррору не целились в голову. Стоявший у барьера иерусалимский тренер что-то спросил, Голан перевел:

—Он интересуется, пользуешься ли ты нашим «узи»?

Тут обращались на «ты» ко всем — к первому встречному, к командиру, к президенту. Вежливое «вы» в иврите просто отсутствовало.

—«Узи» у нас в бандитских группах…

Он попытался объяснить. Частным сыщикам в России разрешалось пользоваться только отечественными марками. Израильтянам это было бы трудно понять. Государственный кадастр по служебному оружию включал «ИЖ-71» и еще два револьвера модели тульского и ижевского заводов. Специалисты по антитеррору в Израиле, напротив, револьверами не пользовались. При падении оружия, как правило, происходил выстрел. Это было небезопасно во всех отношениях. Не было револьверов и в полиции.

—У нас разрешенный ствол частных секьюрити «Иж-71» — облегченный «ПМ». Или мимо, или уж наповал…

Стрелки, которым Голан перевел, засмеялись.

— Еще помповые ружья. Никаких автоматических или полуавтоматических.

— Мы выбираем примерно из двухсот моделей. Доводим до ума, облегчаем. Вносим усовершенствования. Тот же «Макаров».

— Переделка оружия у нас запрещена…

По сигналу тренера Голан подошел к барьеру. Рэмбо мог проследить за работой израильского коллеги. Тренер скомандовал:

—Кадима!

Пистолет у Голана находился справа сзади. Детектив выдернул его коротким стремительным рывком с изгибом туловища в сторону, одновременно сгибаясь в коленях… Прижатый к бедру рифленой частью затвор мгновенно передернулся. Голан уже стрелял. Сразу. Без дополнительной подготовки… Смена пустого магазина произошла тоже молниеносно: израсходованный выбросился нажатием кнопки, одновременно Голан наклонил пистолет, убедился в том, что ствол пуст…

«В России мы производим контрольный спуск…»

Доля секунды — и новый магазин, утолщенный, с двадцатью двумя патронами, был уже на месте прежнего…

Голан продемонстрировал еще стрельбу из положения «оружие слева под мышкой» — она ничем не отличалась от того, что показывали секьюрити «Лайнса», — рывок с изгибом туловища вправо, кувырок и стрельба лежа на спине поверх головы… Голан еще стрелял, когда один из служащих по указанию тренера зарядил пистолет, Подал Рэмбо.

— Калибр? — Он уловил вес.

— Сорок пять.

— На слонов…

— В самый раз… — Голан закончил стрельбу. Тренер внезапно заорал, показывая Рэмбо на мишень:

—Хинэ! Террорист! «Хамас»!

Рэмбо разрядил магазин. Почти все пули легли в центр мишени. Отдача, несмотря на огромный калибр, почти не чувствовалась — гасилась внутри.

Ствол душно дохнул теплом.

—Я и не знал, что ты мастер…

—Было дело.

«Министерство внутренних дел Израиля.

ДЛЯВЛАДЕЛЬЦЕВ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ.

Обязательные тренировки на стрельбищах необходимыпoзакону и в целях вашей безопасности ибезопасностиобщества.

Обратитесь незамедлительно на одно из официальнозарегистрированных стрельбищ и пройдите тренировкуПод руководством квалифицированных инструкторов».

(Объявление в крупнейшей израильской русскоязычнойгазете «Вести».)

Из автомата в тире Рэмбо позвонил в Москву. Его интересовал таинственный «Фантом», заглотивший весь трехмиллионный кус не менее безвестного Камала Халифа. Детектив уже ждал звонка:

—«Фантом» всю сумму тут же разбросал по партнерам. На счете у него ничего не осталось!

Этого, собственно, и следовало ожидать.

—Фирмы-партнеры установлены?

—Могу сообщить пока только об одной. В Узбекистане. Я сейчас проверяю. Бухара или Ферганская долина.

Рэмбо бывал в обоих местах. У него оставался влиятельный друг — бывший начальник уголовного розыска МВД республики. Прежде чем началось его стремительное восхождение, они вместе учились в Академии в Москве. Теперь Валижон возглавлял агентство коммерческой безопасности.

«Валижон не станет разговаривать с чужим…»

Он вернулся в холл. Голан уже сидел за столиком в углу. Голан сунул пистолет сзади за пояс. Принесли кофе.

—Тут, кроме нас, никто не знает русский…

Переговоры должны были завершиться тут. Голан сказал просто, как если бы речь шла о починке обуви или водопроводного крана. В сущности, так и было. Речь шла о финансовой стороне предприятия.

—Боюсь, у нас ничего не получится, Сережа…

—С Арабовым будет мой человек. Игумнов… Я, честно говоря, рассчитываю на тебя.

Договор с Голаном давал надежную страховку Неерии и Игумнову по прибытии, был ручательством того, что их не сдадут людям генерала Гореватых, не подставят. С отказом Голана все неожиданно осложнилось.

— Мне тоже жаль.

— «Смуя» получит максимальный гонорар, ввиду реальности угроз жизни Неерии…

— Есть тонкость. За ним три миллиона долларов. Он должен отчитаться! Его жизнь стоит именно эту сумму…

— Внести деньги?

— Или найти гаранта. Или представить бумагу, что чек был похищен в результате мошенничества. Это должен быть документ МВД России или соответствующего авторитетного управления. Тут квалифицированные адвокаты, разберутся… В обоих случаях я сразу принимаю заказ.

— Сколько времени у Неерии?

— Такие вопросы решают сразу.

— Ожидается большая стрельба?

—Нет. Недельки через три могут найти в Тальпиоте на свалке… В холодильнике, какие сняты с производства. Они, как помнишь, открываются только снаружи…

К ним подошел тренер, что-то сказал.

—Ты вечером с нами? — Голан накинул куртку. — Дело — делом. Дружба — дружбой. Я заказал столик в бикте. Круглая крыша. Помнишь?

— Как же!

Он действительно помнил. Прибалтийского вида толстяк-распорядитель. Студентки университета в расползающихся по швам джинсах — официантки, с сумками ниже коротких маечек на животах, оливковые глаза, загорелая кожа. Песня о Мессии была еще модной, подняла всех! Смуглые сабры, как один, полезли на скамьи — танцевать! «Мошиах! Мошиаx!» — неслось со всех сторон. На столах валялись бубны, каждый мог колотить всласть…

—Небольшой балаган. Девки. Трезвые полезем на лавки — танцевать…

— К сожалению…

— Я помогу Игумнову насколько возможно. Ты оплатишь.

— Бэсэдер. — Словечко было израильским аналогом «о'кей».

Они вышли.

Цепочки огней уходили вверх, словно к кишлакам в отрогах Чаткальского хребта в Средней Азии. Рэмбо предстояло уже через несколько часов их увидеть. Сверкающей лавой струились иерусалимские улицы, залитые светом.

— Ты сейчас далеко? Если не секрет…

— В аэропорт Бен-Гурион. Ночью я улечу.

Из Информационного банка «Лайнса».

«Компания „Фантом-информ“

По адресуGoottsced, 9123, зарегистрирована с 04.05сего года, которая была преобразована из фирмы «FANT-INVORMAG», которая была зарегистрирована 04.02 поадресу 9121,Vincent.

УЧРЕДИТЕЛИ:

1.Иоганн БЕРГЕР, родился 24.05.1959 года в Иллигхаузене (кантон Тюринген), проживает по адресу 9121,Vincent.

2. Теофанис РОМАНИДИ, родился 11.10.1955 года,гражданин республики Кипр, проживает по адресу Кирения, Никодимо, 31.

3. Алексей МАРЬЯСОВ, родился 02.11.1951 года, гражданин республики Узбекистан, проживает Пап, Усманходжаев, 17/3; Поселок Победителей. Московский телефон298-54-16…

АКЦИОНЕРНЫЙ КАПИТАЛ:

100 000, 00 швейцарских франков, поделенный на 100 акций по 1 000, 00 франков каждая.

ДЕРЖАТЕЛИ АКЦИЙ:

Бергер и Кариди по 20 акций, Марьясов — 60.

УПРАВЛЕНИЕ:

Право единоличной подписи всех документов предоставлено Марьясову. Управляющим АО избран Бергер (сограниченной дееспособностью).

Суммы по предъявленному чеку перечислены швейцарским «Юнион Банк Суиссез» —UBS— на счет данной компании».

ПРИМЕЧАНИЯ:

А. В тот же день поступившие 3 000 000 долларов перечислены на счета следующих фирм…

Б. После перечисления валюты в компании «FANTOM-INFORM» произведены существенные перемены:

— фирма переименована в «FANT-INFORM»;

— объявлено о ее переезде в другую общину на востоке Швейцарии;

— изменена цель создания АО и переписаны статьи 1и 2 (о названии и местонахождении);

— Алексей Марьясов заменен в качестве управляющего Иоганном Бергером.

СВЕДЕНИЯ ОБ УПРАВЛЯЮЩЕМ:

По данным полиции, Иоганн Бергер привлекалсяк ответственности за воровство, мошенничество, правонарушения при управлении автомобилем. Последнийраз — в 1995 году за мошенничество и подлог документов…

Более подробную информацию по каждому эпизоду получить трудно из-за высокой степени зашиты подобных сведений. Скажем так: это стоит больших денег…

«FANT-INFORM» зарегистрирован по месту жительства Иоганна Бергера…

Телефонных номеров компании в наличии нет. Финансовые данные: правительственные налоги не платит. Дважды оштрафован на сумму CHF 4,443 (3,750$) и 30,325 (25,500 $). Дом, в котором Иоганн Бергер живет и зарегистрировал компанию, принадлежит не ему, а другому лицу…»

Пакет бумаг, переданных факсом через московского представителя Интерпола полицией Кипра, был невелик.

«В полицию. Для передачи в РУОП подполковникуБутурлину.г. Москва, Россия».

Бутурлин просмотрел документы.

«Думая о смерти, Варнава вспомнил РУОП! Человека, который его когда-то посадил! Трогательно!»

Тут был протокол места происшествия, ксерокс посмертной записки.

«Кинули „Дромит“ на чек 3 000 000 баксов… Концы увора Афанасия в Бутырке. В Фонде хранится наркота вампулах… Кудим лично убил Арабова…»

Отсюда ампулы с триметилфентанилом попадали к Шайбе, к Барону, с которым сейчас сидел Савельев…

Еще часть бумаг была на английском. «Certificate of Marrige…» Бутурлин отыскал в памяти забытые корни слов. Это было свидетельство о браке, заключенном в мэрии Никосии год назад. Документ содержал минимум сведений о брачующихся, ни адресов, ни подданства жениха и невесты — только фамилия, имя, возраст, профессия, имя отца, данные-свидетелей.

Свидетелями выступали люди, привлеченные как штатные переводчики мэрии, эти не помнили и раньше не знали ни жениха, ни невесты.

Женился «Монахов Евгений, 37 лет, секьюрити, сын Александра».

Имя это упоминалось в уголовном деле.

—Один из учредителей «Новых центурионов». Срочно Тяглова сюда… — распорядился Бутурлин.

По-видимому, ушло безвозвратно время всесоюзного розыска, когда преступник скрывался хотя и на обширной, но все-таки территории своего государства.

Надо было начинать процедуру по выдаче Кудима, а потом и его команды из Фонда психологической помощи России…

Бутурлин позвонил дежурному оперу:

—Савельичу в кабинет бутерброды, чай. Я скоро буду…

Восемнадцатиэтажное здание, в котором обосновался Фонд психологической помощи, принадлежало новому поколению столичного зодчества. Окруженное летними саженцами, оно смотрело через Садовое кольцо вниз, на дома старой генерации — из серого кирпича, по крыши утонувшие в зелени, криках детворы, запахах подвалов, собак, машин.

—Заедем с переулка…

Штурм офиса через главный вход — стальную, с сейфовыми замками дверь — или окна, взятые снаружи мелким металлическим решетом, был наверняка сопряжен с жертвами. Бутурлин приехал с одним из старших оперов. Он знал этот район. В особнячках внутри Садового кольца прежде размещались мастерские «Металлоремонта», «Плиссе, гофре»… Сегодня — реставрированные, обновленные — они нашли новых хозяев. Арендная плата возросла необычно. Сверху полагался еще нал. В лапу. Администрации.

—Пройдемся…

По другую сторону здания деловая жизнь была представлена ярче. Малоизвестные фирмы тихо, без шума прокручивали свои возникшие неизвестно когда, словно на пустом месте, непонятно кому в действительности принадлежащие капиталы. Бутурлин просматривал вывески. «SGITA», «ДАРГЛИЯ», «ГЛК»… Чудовищные, ни о чем не говорящие аббревиатуры. Чужие труднопроизносимые имена, слова… Подобранные скорее всего намеренно — чтобы не запомниться, не вызвать желания любопытствовать, интересоваться… Скрывающиеся от глаз айсберги, плавающие в финансовом океане, успешно ускользая от налогов и рэкета. Кому надо — тот и так в курсе… Неписаные законы серьезного реального бизнеса.

—Смотри!

Вывеска на русском и на английском ничего не объясняла. «kolt ltd. Фонд психологической помощи MARK V.GALDER».

—Тут должен быть второй вход. Надо проследить.

Тяглов, президент «Новых центурионов», приехал на этот раз сразу, как только ему позвонили.

— Только чтобы Толяна не встретить. Мне эти генералы здесь уже…

— Не встретишь!

Улыбчивый, выбритый, он походил на своего клиента, кандидата в президенты России. На нем был такой же деловой пиджак, брюки от «Макса энд Спенсера» и фирменная английская обувь.

— Спасибо, что подъехал. Дело есть.

— «Спасибо» — таких денег нет, Бутурлин!

— Раньше ты говорил: «Спасибо в стакан не нальешь!»

— Времена изменились…

Не Бог весть какой этикет был полностью соблюден. Можно было перейти к делам.

Эпизод с «Центурионами» все еще стоял особняком, не получив удовлетворительного объяснения. Взрыв заряда у дверей квартиры Тяглова в Крылатском. Преследуемый Рэмбо и муниципалами по проспекту Маршала Жукова «корвет» «Новых центурионов», засветившийся сразу после убийства Нисана Арабова. Брошенный кем-то по пути следования «корвета» магазин автомата…

— А сам-то ты, Тяглов, что по поводу этого думаешь?

— С кандидатом в президенты это, во всяком случае, не связано.

— А с тобой? Если что произойдет — агентство перейдет к учредителям…

— Я выплатил паевые!

— Учредителями они все равно значатся. Мы проверили в Регистрационно-лицензионном управлении на Щепкина. Держи!

Тяглов достал очки.

«Вот уж как корове седло!»

— Промптов работал с тобой?

— Этого вообще никогда не слышал! Со мной был Прохоров.

— Прохоров, Прохоров… Есть такой! Жил в гостинице «Россия»…

В «Дромите» тоже была эта фамилия в составе учредителей. Ее вписали на каком-то этапе, чтобы облегчить процесс аренды помещения и регистрацию.

«Темные лошадки…»

После физического устранения Тяглова, как и Нисана, и Неерии, управление переходило в чьи-то чужие руки.

— Как вышли на тебя?

— Это еще при министре Ерине. Занимались розыском журналиста в горячей точке… По линии управления розыска. А эти друзья — по своей…

— Федеральная служба?

— ГРУ. Контактировали. Ну и не без этого… — Тяглов провел пальцем по воротничку. — В общем, ребята неплохие. Но, конечно, не розыскники. Потом они вроде как ушли на гражданку. Вложили деньги в «Центурионов». Нашли меня.

—А сейчас?

—О них я ничего не знаю.

— Тебя пытаются устранить. Ты сделал свое дело…

Бутурлин снял трубку:

— У кого там фотографии… Давай сюда!

Старший опер занес конверт. Снимки частично были Сделаны скрытой камерой, а в основной своей массе украдены по случаю.

—Привет…

Тяглов разложил пасьянс. Почесал нос.

— Вот он! В верхнем ряду. Капитан Монахов… Монахов Евгений Александрович…

— Давай по порядку… Откуда он?

— Саратовский.

—У нас он проходит как житель Средней Азии. Промптов Евгений Александрович. Толян с ним разговаривал Но дворе его дома на Вадковском…

Вокруг было все то же, что и в прошлый раз, когда сюда приезжали не Бутурлин с Тягловым, а Савельич вместе с генералом.

— Кого ищете, ребята?

Все тот же люмпен — поддатый любитель совать нос в чужие дела — не преминул снова объявиться во дворе. Подсунулся он и на этот раз. Тяглов повернулся на месте, случайно могутной спиной коснулся его плеча. Мужик отлетел.

Сталинской поры дом с лепниной на фасаде, с неприглядным двором, с бьющим в нос запахом нищеты…

У лифта Бутурлин на ходу заглянул в записи.

«Промптов. В день убийства Шайбы около 20-ти уехал на шашлыки. Собирали деньги на коллективную антенну. Его не было. Вернулся в 3-м часу. Видела соседка с 10-го этажа, ожидала неотложку. Машина „ВАЗ-11ОЗ“, Серая 56-79. Молодая баба, в доме ее не знают… Друг в гостинице — Прохоров B.C., телефон…»

Поднявшись наверх, лифт придержали во избежание случайностей. Лестничная площадка была с тремя квартирами. У Промптова никто не отозвался. Бутурлин позвонил в соседнюю квартиру. Дома оказался врач-хирург, он отдыхал после смены.

—С недельку что-то не вижу. Может, зайдете? У меня тут кое-что есть…

Он продемонстрировал издали бутыль на холодильнике

—Чистейший ректификат…

—В другой раз. Спасибо.

Вернулись к квартире. Тяглов отгородил Бутурлина от «глазков» соседей. Незаметная липучка соединила дверь с дверной коробкой.

«Бесполезных знаний не бывает. Кто-то мог пользоваться квартирой, пока Кудим путешествовал…»

У машины их уже ждал старший опер, ходивший к паспортисткам:

—Монахов и Промптов — одно и то же лицо. А оба паспорта выписаны в Папе, в Наманганской области…

Савельич дал о себе знать уже под вечер. Еще по голосу Бутурлин с ходу догнал:

«Барон запел…»

Все, что Савельев затем говорил, на самом деле было адресовано Барону.

— Мы, товарищ подполковник, поговорили с Пал Палычем и решили: он все расскажет по-честному. А мы подумаем, чем ему можно помочь… Вы можете зайти?

— Сейчас буду.

Бутурлин рассовал бумаги, перешел в кабинет напротив. Подвинул свободный стул. Савельич был демонстративно корректен и подчеркнуто внимателен к Барону.

—Вот ведь как получается… Уголовники берут такого парня, как Пал Палыч, несудимого, хорошего спортсмена, и ломают ему жизнь! Ты чего такой красный, Паша? Не болен?

Барон помотал головой.

Привычный, давно обкатанный спектакль. Полицейская классика. Менты делали все, чтобы сделать поражение Барона менее позорным в его собственных глазах. Доказательства словно лишали его свободы выбора. «Признаешься — будешь на свободе…». Все трое — Барон и менты — играли одинаково искренне.

— Надо все рассказать. Все, как есть…

На миг забывалось: преступления-то самые страшные! Признаться полностью — значит уже не выкарабкаться! Частичное полупризнание? Но тогда — хотел он или нет — ждал очередной этап признаний. А кроме того, менты сразу забирали назад обещание свободы! «Мы говорили: „Если ты признаешься полностью“, а ты утаил…». К этому времени следствие обычно добывало новые доказательства, оно уже не нуждалось в признании обвиняемого, как в первые часы после задержания! Барон сидел тихий.

—Закурю?

«Поплыл…»

—Держи, «Кэмел»… Это ты звонил Шайбе вечером третьего дня. Так, Пал Палыч?

—Да…

«Павел, Пауль, Поль, Пал…»

Бутурлин тоже был спокоен, терпелив, благожелателен.

Ментовская формула: «Ты нам раз сделаешь хорошо — Мы тебе десять…»

—Тебя ведь попросили позвонить Шайбе… Так?

—Кудим…

Барон тоже знал, что Кудим отбыл…

—Откуда ты его знаешь? Расскажи подробнее.

—Через Плату. Они общались. Кудим работал в Фонде психологической помощи… Плата — в «Рыбацком банке». А я с Платой когда-то жил в одном доме…

Это был прокол генерала Гореватых. «Боевики дочерних фирм, которые не должны знать друг о друге, в действительности одна кодла…»

— У тебя есть координаты Кудима?

— Нет. Он никому не давал. Если надо — сам тебя найдет…

Бутурлин и Савельев не стали дожимать.

— А как в последний раз?

— Он приехал в ресторан. Я дежурил.

— Один?

— Я видел его одного…

— Дальше.

В глазах Барона мелькнула тоска. Он представлял конечную главу рассказа до которой рано или поздно придется дойти. Убийцу, старавшегося сделать так, чтобы труп не опознали, и его жертву связывали отношения, которые были известны окружающим. Приятельские либо, наоборот, враждебные. Это предопределило способ убийства. Опознание трупа заведомо влекло разоблачение убийцы. Мокрушник, если он не маньяк, как правило, оставлял жертву в том виде, в каком она приняла смерть. Не расчленял и не обезображивал.

— Дальше…

— Кудим попросил набрать номер Шайбы…

— Потом?

— Кудим взял трубку. О чем говорили, я не знаю. При мне он только поздоровался.

—Может, пригласил на шашлык?

Барон замолчал. Первый этап допроса завершился. Для второго следовало поднять планку еще выше. Савельич тут же вступил в разговор. Они работали в паре.

—Надо рассказать все по-честному, Паша…

Они уже сходили вместе вдвоем отлить…

Сюжет был известен. И с заранее известным финалом.

—Мы договаривались. Всю правду. Я за тебя подполковника просил. Мы знаем, что организатор был не ты…

Бутурлин вроде собрался встать.

—Я вижу, по-хорошему он не хочет… — Он мельком взглянул на испачканные мазутом руки Барона. Барон сидел еще полный воздухом и привычками воли. Он не принимал пока мысль о том, что путь на свободу для него закрыт. И судьба его на много лет вперед уже решена…

Со скрипом начался второй этап.

— Кудим пригласил поехать в рощу?

— С ним был другой.

— Плата?

— Нет, Плата был занят…

«Правильно: охранял заложника…»

— Савон…

«Точно! Савон объявил Шайбе, что утренний выезд с Неерией не состоится…»

Убийцы Шайбы были названы. Это было наверняка не единственным их преступлением.

— И шашлык у вас в ресторане взяли?..

— В «Кулинарии».

— Какой, помнишь?

— Бараний.

— На чем ехали?

— Кудим был на машине.

— Ну, дальше.

— Приехали…

— Ну! Ну!

— Не знаю. Я собирал сушняк для костра… — Барон спрятал глаза. Бутурлин переглянулся с Савельевым. «Не он ли вырубил Шайбу перед тем, как тому упасть в костер…»

Мать Барона появилась быстро. Гнутый носик, некрасивые беспокойные глазки, веснушки… Сквозь колготки на пальцах просвечивал вишневый педикюр. Увидев Бутурлина, она не удивилась, не растерялась.

—Знала, что так будет. Еще там, у магазина. Материнское сердце — вещун!

Говорила она все так же тихо, держа руку у рта. Короткий взгляд словно обтекал Бутурлина, кабинет, все замечал. Отсутствие растерянности говорило об опыте посещений такого рода.

—Его не отпустят…

Бутурлин не намеревался ее обманывать. Лишать надежд тоже не хотел.

— Пока нет… — Он вышел из-за стола, сел за приставной столик, напротив. — Зато, глядишь, останется жив! Не убьют, как Шайбу…

— Шайбу!

Она замолчала с открытым ртом. У нее отсутствовали оба верхних клыка, моляры и премоляры.

—Никто, между прочим, еще не знает.

Женщина обвела глазами Бутурлина, точнее, пространство между ними.

— Раньше сядешь — раньше выйдешь. Ничего, что я все время «тыкаю»? Я говорю «ты» только тем, кому доверяюсь…

— Сколько угодно…

— Ты сказала про третьего в их компании. Откуда-то из Ферганы. Ганс… Он давно появился?

— С зимы, по-моему. В Москве, я поняла, он недавно. И он тоже?

— Кто разберет?.. — Спрашивать напрямую о тросе было нельзя. — Он угонами не занимается? Машинами… Нет? — Он вдруг спросил по наитию, наугад: — Ты помогаешь органам… Только не ментам.

Она не успела возразить. Он угадал.

—Собери сыну передачу. Я передам. Чтобы больше к этому не возвращаться. А теперь между нами… Как нам найти Ганса?

Она вдруг прослезилась. Ретушь, краска, гуттаперча, резина… Все составляющие ее второго — синтетического — «я» сразу обнажились. Бутурлин достал платок:

— Пожалуйста, почти чистый.

— Спасибо. К черту всю косметику.

На платке разом смешались краски.

— Так как же?

Она улыбнулась:

—Перед тем как закрепиться в Москве, в прошлом году, он отпечатал объявления: «Частный детектив… Услуги… Телефон». Ну, как обычно! Расклеил на столбах. Клей «Момент». Захочешь — не отодрать… :

— Так…

— Ну и рассказал нашему. А наш-то, не смотри, что увалень, запомнил. Как-то идут по улице. Чех увидел рекламку на столбе, засмеялся. Наш не спросил, в чем дело. Потом специально подъехал. «Частный детектив…» Видать, скребком сдирали. Все равно не смогли…

— Что за улица?

—Проточный переулок…

Светильник и рекламка с предложением услуг частного детектива нашлись в районе метро «Смоленская». Вечер был тих. На тротуарах было полно людей. Несмотря на криминальные сводки, не все спешили укрыться за бронированными дверями домов и явно получали удовольствие, шатаясь беспечно вдоль уже затихавшего Садового кольца.

Клей прочно въелся в краску, самое простое было унести объявление вместе со столбом. Телефон начинался с цифр «382». Чертаново…

Объявление было кратким: «Розыск должников. Содействие в получении долга. Личная охрана».

Рэмбо и капитан, прибывший в Самарканд еще ночью, Встретились в здании аэропорта. Валижона среди встретивших не было. Обстоятельства могли измениться. Надо было звонить.

На выходе висело нескольких телефонов-автоматов, без трубок, со свисавшими концами оборванных проводов.

—Очень знакомо…

Капитан не прореагировал. Эта сторона жизни его не касалась. Секьюрити доставил документы. «Акционерное общество закрытого типа… Название неточное, типа „КОДС“. Город Пап. Это точно!»

Фирма получила значительную сумму со счета «Фантома»!

Звонить Валижону не пришлось.

На площади Рэмбо увидел сначала приткнувшуюся в тени напротив белую «Волгу» и потом прогуливавшегося рядом невозмутимого вида небольшого человечка, в плаще, застегнутом на все пуговицы, в шляпе, в узких на высоких каблуках лакированных туфлях. Генерал Валижон, бывший начальник розыска, начальник Управления внутренних дел Горно-Бадахшанской автономной области, на Памире, разжалованный до опера и снова поднятый до начальника районного отдела внутренних дел, ныне коллега — глава агентства коммерческой безопасности, — ждал его. Они обнялись, пошли к машине.

— Поспать удалось? — Лицо Валижона было из закрытых — маленькие глаза и рот, узкий, с еле заметными морщинами лоб, тонкие губы. — Может, заедем ко мне?

— Не беспокойся. Я думаю, стоит на сутки заехать в Бухару.

— Мне тоже кажется.

Рэмбо устроился рядом, поставил сумку-барсетку в ноги. Он не расставался с ней. Секьюрити, почтительно пожав руку генералу, ceл сзади. Валижон плавно тронул машину с места:

— Как там Москва?

— Жива. Как тут?

— Живы.

Город был небольшой, вскоре они были уже за его стенами.

—Многих потеряли. Кого убили, кого растоптали… Ты, наверное, слышал.

Тонкий голос Валижона гармонировал с его миниатюрными чертами, небольшим ртом, маленьким кукольным лицом. Однако хрупкость его была обманчива: это был жесткий правитель, бай, пахан.

—Мы, которые были идейными ментами…

—У нас говорят «фанаты»…

—У нас тоже. Фанаты потеряли больше, чем другие.

Генерал Валижон за рулем не отрывал взгляда от дороги.

До самого горизонта, окрашенного красным восходящим диском, тянулась линия высоковольтной электропередачи. Как многие в милиции, Валижон был заражен так называемой ментовской идеей. Согласно ей, Мент, а точнее, Розыскник, голубая кровь милиции — единственная защита простого человека. Прошедший огонь, воду и медные трубы, насмотревшийся ужасов убийств и насилий, ненавидящий преступность, привыкший рисковать ежечасно своею жизнью, забывающий ради тех, кому нужна его помощь, о собственной семье и близких, мужественный, хитроумный, дерзкий, умело обходящий Закон на пользу Общества, Мент — тот человек, в ком сейчас самая большая нужда. Ничего нового Валижон не открыл. «Развяжите руки менту. Избавьте от теоретиков — юристов, прокуроров, — тех, кто сам не задержал лично ни одного преступника, не раскрыл ни одного преступления, не иступился ни за одну жертву, не рисковал, не участвовал сам в жестких противостояниях!»

—Но что я тебе все время о ментах…

—О фирме «КОДС» или с похожим названием тут слышно что-нибудь?

—Нет.

—Зарегистрирована в Папе.

—Напишут что угодно…

—Еще Савон. Он исчез после похорон Нисана. Moй клиент оплатит сведения…

Рэмбо рассказал об исчезнувшем авторитете.

—Кажется, это будет самым простым. Многие терпят неудачу потому, что не знают обстановку. Кроме ментов, рэкетиров и банкиров, тут еще военные!

Аккуратно тянулись вдоль дороги домики с садами, чинно выстроились пирамидальные тополя. Как тысячи лет назад, ехали люди на осликах. Работяги с кетменя ми возились на огородах. Паслись козы. Валижон не отрывал взгляда от дороги впереди. Секьюрити на втором сиденье боролся со сном. Рэмбо продолжил разговор:

— Имя Камал Халиф тебе говорит о чем-нибудь?

— Почти ничего. Я сам бы хотел знать больше.

— Где его искать? На Арабском Востоке? Может, в Саудовской Аравии?

— Думаю, гораздо ближе.

Полупустыня, из которой они вырвались, осталась позади, плоская, пряно пахнущая, как свежая лепешка. Многочисленные глиняные купола впереди были похожи издали на груду перевернутых огромных пиал.

— Старые бани. Под каждым куполом своя температура. — Валижон снизил скорость. — Им полторы тысячи лет…

— А там?

— Старый город. Район бухарских евреев. Их здесь раньше много жило. В Иерусалим отсюда ездили верхом…

Бухара была опасным перекрестком… Резиденция «Белой чайханы». Три миллиона черного нала, которыми Нисан расплачивался за чек, шли отсюда. Тут дислоцировалась группировка Мумина. Это были авторитеты, не воры в законе. Руки их были более развязаны.

Он переключил скорость.

Несколько человек — русские и узбеки — выпивали прямо на шоссе, поставив бутылку и пиалы на «мерседес».

—Новые русские… — кивнул Валижон. — Они же новые узбеки…

—Широкие штаны, галстук, одной рукой тормозит левака, другая — в штанах, а в спину дышит телка… — Рэмбо засмеялся. — Я сам такой!

Тем не менее Валижон заметил серьезно:

—Необходимость самоограничения богатых — это альтернатива гражданской войне… Пока не будет понимания классовых интересов, нам грозит смертельная опасность.

Была у него теория.

—Не важно, как распределена собственность. Важно ее хоть как-то распределить, пусть несправедливо. Но тогда начнут действовать экономические законы! Бизнес всегда жесток. Неальтруистичен. Но, если прибыль будет расти без удержу, мы приведем к власти коммунистов…

Валижон сменил тему:

—В чем там дело у Нисана? Триметилфентанил?

Валижон не стал бы работать с Рэмбо, если это связано было с черным бизнесом.

— Синтетическими наркотиками занимался Савон, он давал крышу… Это его дела! На этой почве у него возникла проблема с наркомафией, которая ввозит натуральный Продукт…

—Нисан мог отмывать деньги тихо. Как все. Получить под техническое обоснование какой-то программы, обналичить, увезти налом на Кипр или в Израиль, где источники не проверяют, положить в банк, открыть счет, скажем, в Англии…

Рядом с гостиницей «Бухара» их догнал туристический автобус с молодыми датчанами. Рэмбо понял это по флагу, болтавшемуся над кабиной.

—Со всего мира едут… — Валижон — уроженец Ферганской долины — не был патриотом Бухары.

Он припарковался рядом со входом. Включил сигнализацию.

—Идемте.

Как и повсюду, Валижона отлично знали. Швейцар в униформе открыл перед ними дверь, приложил руку к груди:

—Салам…

Гостиница оказалась ультрасовременной — с громадным холлом, валютным баром, с чеканкой на стенах. Датские туристы уже заняли в вестибюле круглые, на одной ножке кресла, похожие на коньячные рюмки. Из валютного бара снизу доносилась музыка. Валижон двинулся прямо к директору, представил Рэмбо и его секьюрити. Оформление в отель заняло несколько минут.

—Поднимемся. Начнем звонить…

В номере с двумя спальнями и передней оказался еще балкон, пыльная тяжелая мебель. Отсутствие верхнего света компенсировали торшеры и бра у кроватей. Секьюрити проверил окна, запер дверь, занял место в передней, тут стояло кресло-кровать. Когда он не сидел за рулем, его присутствие почти не ощущалось. Это было удобно. Рэмбо ненадолго включил телевизор. По экрану пробежали расплывчатые, немыслимых тонов цветные тени; телевизор был расстроен — нарушено цветоотделение.

Валижон сел за телефон. У него было немало друзей в Бухаре, бывших коллег, но обращаться к ним за помощью было бы неосторожным. В сегодняшней неясной политической и криминогенной ситуации легко можно было попасть впросак. Вызвать расспросы и кривотолки. Единственным источником информации могла прежде быть старая проверенная агентура уголовного розыска, профессионально собиравшая любую информацию, никогда не задумывавшаяся, кому сведения нужны, зачем и как будут использованы. Теперь эти люди первым делом думали о том, кому можно сдать того, кто интересовался.

Валижон разговаривал со своими абонентами на узбекском, таджикском, но по большей части на русском.

Звонок, ставший последним, оказался и самым коротким.

—Понял, — сказал Валижон уже через несколько секунд. — Это не телефонный разговор. Можешь сейчас подойти в парк? Ну, где обычно. Давай!

—Нам сюда!

Валижон оставил машину. Они прошли к парку, примыкавшему к большому колхозному рынку. Впереди за ним виднелись остатки древней Крепостной стены и седые городские ворота. С глиняными башенками по бокам, закрытые на громадный замок, ворота казались театральной ширмой, над которой вот-вот появятся персонажи кукольного зрелища.

—Летом Старую Бухару запирали в девятнадцать ноль-ноль… — Валижон поглядывал по сторонам.

Информатор не появлялся.

— А зимой? — Рэмбо заинтересовался.

— Зимой на час раньше.

Они еще постояли, глядя на полуразрушенный, заросший высохшими колючками вал. Развалины крепостного вала тянулись далеко, куда хватало глаз. Сохранившиеся куски стены казались обломками огромных зубов, торчащими из глиняной весны.

Валижон взглянул на часы:

—Его не будет. До этого он ни разу не опоздал… Ему помешали! О нашем приезде известно!

Они прошли мимо рынка. Было снова изобилие овощей, фруктов. Розовые «юсуповекие» помидоры; фиолетовая с розоватым душистая трава «райхом», от которой зимой, когда ее кладут, чувствуется аромат лета. Особенно много было дынь. «Бухарская» — желтая; «баствалды» — лимонного цвета, с меридианами-полосами; «амери» — «эмири» — в честь Тимура. Эмир, по преданию, снес минарет где-то и засадил поле дынями — невидными, зеленоватыми, удивительными на вкус… Еще «бури кала» — голова волка. «Мирзачульская» — самая распространенная, гиперболообразная степная, зимняя — зеленая, с белой паутинкой; «кампыр-кавун» — круглая, морщинистая, сладкая, из Джизака, песочного цвета, огромная…

Меньше всего хотелось думать о предстоящей разборке, лавировании между группировками…

На развале торговали квасцами, деревянными гребнями, фотографиями мусульманских красавиц. Спроса на них не было. Слепой в грязном халате что-то быстро невнятно бормотал вслед проходящим.

—О чем он? — Рэмбо остановился.

Валижон пожал плечами:

— Что-то вроде «Благожелательность Бога в благословении родителей, а гнев в негодовании их…»

— Коран?

— Может, шариат.

— А разница?

— Это как Уголовный кодекс и Комментарии…

На высоких каблуках Валижон был Рэмбо по плечо, он походил на постаревшего Маленького Мука из сказки.

— Сделаем так. — Валижон поднял голову. — Я подвезу вас к одной чайхане, там бывают новые узбеки и русские, друзья Мумина. Мне там появляться не с руки. А вы покрутитесь…

— Ты его знаешь?

— Я его сажал за разбой. — Валижон помолчал. — Теперь он депутат. У вас наверху тоже есть такой…

— И не один…

В глубине небольшого сквера виднелся ряд низких столиков, сбоку мелькнула белая куртка шашлычника. Чайхана была полна солидных, хорошо, по-европейски одетых мужчин. В помещении чайханы строгий мальчик, неулыбчивый, с тусклым лицом и отвисшими щеками, ловко наполнял чайники. У входа сидели трое молодых узбекских милиционеров, пили чай, разговаривали.

Рэмбо и секьюрити сели за ближайший столик. Молодой, в национальном халате официант подал меню. Рэмбо взглянул. Ни одно из блюд он не знал. Официант повертел карандашом и блокнотиком.

—Откуда? — Русский словарный запас таял у граждан новой республики, что называется, на глазах.

—Москва. — Укороченная интонационная речь предоставляла новые возможности обеим сторонам общения.

Официант оказался смышленым. Улыбнулся, спрятал блокнотик.

Ели шурпу. Поджаренную баранину, сильно наперченную, залитую бульоном и заправленную кислым молоком. С лепешками, которые тут же испекли. Подали еще зеленый чай, предварительно и после заварки, на этот раз вместе с крышкой, обдав чайник крутым кипятком.

Рядом порхали некрупные — поменьше голубей — коричневые тихие горлинки.

Время от времени то один, то другой из ментов поглядывал в переулок: кого-то ждали. «Три мушкетера…». Двое помоложе что-то рассказывали, смеясь и перебивая друг друга, третий — в погонах старшего сержанта, с тонким умным лицом — слушал их дружески-снисходительно.

Посетителей становилось меньше.

Рэмбо достал фотографию покойного Савона, которую он позаимствовал в «Дромите», положил рядом с прибором. Еще он сунул под салфетку пятидесятидолларовую купюру. Конец ее высовывался.

Подошел официант. Рэмбо и секьюрити продолжали есть. Официанту не надо было ничего объяснять. Вскоре он уже показывал фотографию парню, стоявшему на раздаче. Тот вытер руки полотенцем, взял снимок, что-то сказал стоявшим у плиты поварам. Они тоже подошли, перекинулись несколькими словами.

Рэмбо отодвинул тарелку. Он мало ел.

Трое ментов продолжали чаепитие. Аналогия с сюжетом вскоре снова подтвердилась: они ждали четвертого! Самый юный — в погонах рядового, и недавно полученной, не успевшей выгореть экипировке спешил к чайхане.

Рэмбо позавидовал их юности и дружбе.

В к о н т о р е , как и в роте королевских мушкетеров во времена д'Тревиля, несколько друзей — даже рядовых многого могли достичь, живя с девизом: «Один за всех и все за одного!»

Официант вернул фотографию:

—Это было неделю назад. — Официант дал понять, что просит увеличить гонорар. — Он спросил Мумиш Раджабова… Улица… — Официант назвал. — Дом 35. Это здесь, в Старом городе. Бывает дома поздно.

С плоских крыш свисали концы опорных балок. Впереди были пыльные, без единого деревца улицы Старого города с безглазыми глухими стенами. Дувалами. Низкими, плотно пригнанными дверьми. Нырял во дворы ствол тянувшегося поверху, на столбах, газопровода, трепыхались вдоль проводов обрывки воздушных змеев, тряпок. Улицы Старого города повторяли друг друга. Выжженная солнцем глина, цвет и фактура ее не менялись. Стояла жаркая предвечерняя пора, вокруг преобладали пепельные и желтоватые тона. Каждые несколько шагов в выстоявших во многих землетрясениях стенах появлялась очередная калитка с непритязательным металлическим кольцом и накладкой, заменявшей звонок. Иногда на пороге возникала истертая, прибитая грубыми гвоздями подкова.

Рэмбо был доволен оттого, что решил осмотреть дорогу засветло. Девушка у магазина, торговавшая лепешками, показала направление. Улицы уходили в стороны и непонятным образом вновь соединялись. Несколько раз Рэмбо с секьюрити выходили к одному и тому же подернутому сероватой пленкой квадратному водоему с кафе, с огромными вековыми деревьями вокруг.

Перед ними возникали вблизи порталы древних медресе — иногда отреставрированные, чаще обветшалые. Перед овальными дверями медресе толпились туристы.

Рэмбо свернул в тупичок, показавшийся шире других.

«Здесь… 35-й дом!»

Рядом оказалось сразу два медресе, одно против другого. Пожилая женщина дотронулась до стены, поднесла пальцы к губам — за дувалом был молитвенный дом.

«Тут, наверное, бухарские евреи…»

—Мансура… — позвал за другой стеной плачущий детский голос. — Мансура…

Можно было уходить.

Валижон ждал в баре «Экспресс». Ближе к ночи все столы тут были заняты. Большинство туристов из валютного бара перекочевали сюда. Поддатые девки, парни. Тискались. Держали руки друг у друга на ляжках. Валижон смотрел неодобрительно. Он был мусульманин. Не пил.

Рэмбо поглядывал на часы: приближалось время визита.

Мумин — депутат и глава Совета директоров акционерного общества закрытого типа, действовавшего под придуманной вывеской, — на деле занимался продвижением наркотиков через Центральную Азию на Запад.

Дорога эта не была единственной. Две параллельные тропы проходили рядом. Каждая имела своих хозяев, враждовавших между собой. Рознь эта длилась сыздавна, одновременно с отпадом ряда областей от Бухарского ханства и присоединением их к России.

Наркотики везли в колесах высоких двухколесных арб, в баллонах автомобильных шин, в бурдюках, в цинковых гробах, в трупах любимых…

Кроме исконных хозяев путей, на том и другом хозяйничали также бандиты, еще не соединившиеся в единый наркокартель и тоже воевавшие между собой. А еще были наместники, министры, секретари, аппаратчики. Они тоже желали получить свою долю.

Наркотик возвращался в деньгах, наращивался оборот.

Войны не прекращались. Рубили головы, руки, уши… Ставили «на вид».

«Белая чайхана», действовавшая в эпоху застоя под протекцией заместителя министра внутренних дел, который, в свою очередь, представлял интересы московских коллег и местного партийного руководства, в прямом смысле давила конкурентов. Однако монополия не могла существовать долго. С началом перестройки на наркорынке появились новые криминальные группировки, менты, военные; одновременно в сложном макаронном беспорядке заметно отслеживались интересы банков. Российских, южноазиатских, арабских… Следовало учитывать также региональные формирования, выходившие на большую дорогу, просто чтобы грабить и тех, и других…

Постепенно все утрясалось. Сначала на уровне исполнителей, а потом и выше. По примеру Министерства путей сообщения было произведено разделение Пути Наркотиков на отделения дороги и дальше — на участки, околотки… Каждый эксплуатировал свой надел. Споры эксплуатационников разрешали авторитеты.

Арабовы контактировали с группировкой «Белая чайхана». Савон вел двойную игру. Он заигрывал и с Мумином…

—Ласковое теля… — Валижон расслабился после длинного монолога. — Сосал двух маток…

Мигнул свет — бар «Экспресс» закрывался на уборку. Поддатые датчане за соседним столиком громко орали, выбрасывая вперед растопыренные пальцы.

—Играют — кому платить за выпивку…

—«Йин! Ту! Трэ!» Ну и произношение… — Валижон принял их за американцев. — Я передал Мумину о твоем визите. Они побоятся тебя тронуть открыто…

Ночь оказалась холодной.

Под торговым куполом магазинчики были давно закрыты. Тут же располагалось производство — «Сундучный цех», «Люлечный цех», «Ремонт часов всех систем». На их дверях тоже висели замки. На перекрестке, прямо на асфальте, высилась гора репчатого лука — днем тут производилась торговля. Рядом, у пекарни, лежали мешки с мукой.

С темнотой вид Старого города совершенно изменился. Исчезла неряшливая электропроводка. Улицы выглядели чище, в то же время были полны неясных шорохов. В улочки, где негде повернуться, втискивались легковушки. Ночной двор медресе, огражденный высоченными стенами, выглядел мощным, пустым. В стенах помещались когда-то кельи. По двору гулял ветер. Над одной из башенок, вверху, белел месяц — плоский прежний советский гривенник. Впереди, через дорогу, высилось другое медресе, более древнее и светлое.

—Стучи! Пришли!

Секьюрити загремел висевшей на двери металлической накладкой, и что-то черное, невидимое одним махом перелетело у Рэмбо над головой с крыши на крышу.

«Кот? Крыса?»

За забором послышался шум.

—Идут!

Человек, открывший калитку, не удивился, поздоровавшись, закрыл за ними дверь, включил свет. Рэмбо и секьюрити оказались в гараже между двумя припаркованными машинами. Их ждали. Четверо в куртках, крутые, сразу же подошли близко, почти вплотную. Рэмбо и его секьюрити замерли, оценивая обстановку.

— Оружие! — потребовал тот, кто был старшим, — в черной вязаной шапочке.

— Нет.

— Мы посмотрим…

Секьюрити— капитан разведки — оглянулся на Рэмбо.

—Давай! Раз неверующий…

Рэмбо почувствовал чужие руки, прохлопавшие карманы, пояс, проверившие промежность.

— Нащупал?..

— У нас такой порядок. Хозяин — депутат…

Они прошли во двор. Тут была открытая галерея, шедшая вдоль дома, и вход в комнаты. Под навесом из виноградных листьев в клетке сидел прикрытый накидкой горбоносый боевой кехлик. Белый, зебристый, с черными полосами и крючковатым клювом. Рэмбо и секьюрити сняли обувь и вошли в гостиную. Дом был богатый. Высоко по потолку тянулись полированные дерева. Стены покрывала разноцветная роспись. Ее окаймляли декоративные неглубокие ниши, в которых стояла причудливых форм старая посуда — кувшины, чайники, пиалы. Всю ширину пола покрывал богатый ковер.

Трое мужчин ожидали гостей тут же, на ковре. В середине стояли подносы. Еда, выпивка…

Мумин был смуглый, выше среднего роста, темноволосый и темноглазый, с узким выступающим носом — типичный представитель памиро-ферганской расы здешнего Междуречья. Таким и рисовался он Рэмбо, плечистым, крепким. Портило его небольшое, но заметное брюшко.

Рэмбо отклонил предложение выпить, вежливо, с достаточной изобретательностью отведя подозрения в неуважении хозяев — хитрые восточные уловки…

—Только чай…

Он сделал глоток, узнал особый терпкий вкус хорошего зеленого чая.

—Теперь отлично…

Рэмбо достал ксерокопию чека. Передал бумагу Мумину.

—Презент фирмы «Лайне».

Чек с Востока прошел «Рассветбанк», затем, минуя «Дромит», который отвалил за него три миллиона налом, попал в Цюрих — и дальше в неизвестные доселе фирмы, разбросанные по всему свету.

—В том числе погрели руки и в здешних местах… Фирма «КОДС» или что-то похожее…

Мумин и его команда внимательно слушали. Бухарцы полагали, что тоже имеют право на его часть: валюта шла по их эксплуатационному участку. Чек пошел по кругу.

—Кто известен?

—«Фантом-информ». Один из учредителей из Папа.

Таджики шумно заговорили. Мумин и его люди не знали о фирме. Это было еще одним доказательством.

«Фирму создали несколько месяцев назад с одной целью — оттянуть часть трехмиллионного навара из швейцарского сейфа!»

Грабители типа Мумина и его людей еще пару лет назад находились в состоянии перманентной войны со всеми группировками и нападали первыми каждый раз, когда для этого представлялась возможность. Но теперь перед Рэмбо сидели реализовавшие себя люди, которым их положение и образование — несомненно высшее — позволило войти в высшую криминально-политическую мафию.

Мумин заметил:

—Если Пап — значит, военные! У них повсюду тут подставные фирмы, которым сбрасывается валюта…

Рэмбо сидел в непривычной позе, по-турецки, положив руки на колени. Пока шел разговор, Рэмбо ни разу не пошевелился. Сидевшие в комнате на этот час были его партнерами. Хозяева еще раз коротко обменялись репликами на своем языке, по-видимому, это был таджикский.

—Вам знаком банкир? — Рэмбо показал фотографию.

Мумин по-восточному коротко цокнул языком. Это могло быть и отрицанием, и знаком того, что не хочет говорить.

—Мы с ним не работаем.

—Серьезные люди через несколько дней собираются в Иерусалиме… — Рэмбо пошевелился. — Вы знаете, о ком я говорю. Там и Неерия Арабов. Разговор идет о честном партнерстве.

Он блефовал.

Хозяева не были удивлены. Рэмбо понял, что они обдумали все заранее, до его прихода, как только им позвонил Валижон. Он, по-видимому, уже интересовался Савоном.

Мумин засмеялся, снимая возникшее напряжение.

—На нас могут повесить человека, который приезжал на похороны Нисана и не вернулся. Но мы не имеем к этому отношения.

Рэмбо никого не обвинял.

— Его разыскивают как не выполнившего обязательства по защите фирмы…

— Думаем, с ним разобрались военные. Москвичи. Я, кстати, закончил Московский университет.

— Факультет — экономический?

— Философский…

Мумин был открыт для разговора.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Вообще-то, как мы слышали, за Савона стоило бы в первую очередь спросить с Серого.

— У нас Серого вспоминают обычно вместе с его другом!

— Сметана умнее. Он делает карьеру. Будет еще в Думе. Это не Серый. Вы поинтересуйтесь при случае: о чем он нашептал Савону во дворе старого здания университета? Не о своем же брате?

Валижон дремал в круглом, на высокой ножке кресле, похожем на коньячную рюмку. Несмотря на поздний час, из валютного бара снизу все еще доносилась музыка. Увидев входящих — Рэмбо и его секьюрити, — наманганский Мегрэ поднялся и вместе с ними вошел в лифт.

Все трое были в порядке. Ни с одним из них ничего не произошло.

Хотя Валижон нажал на вторую кнопку, в соответствии с программой кабина доставила их наверх, на обзорную площадку.

За карнизом виднелись купола древних бань, водоем. Возвышавшиеся над плоскими крышами порталы медресе сверху были похожи на гигантские книги, раскрытые, говно для общего прочтения. Всюду внизу виднелась сухая, с колючками, выжженная земля, подходившая к самому зданию. Такая же, какую он накануне видел в Израиле.

День не закончился.

«Срочно позвонить Бутурлину…». Фотография генерала Гореватых требовалась именно сейчас. Рэмбо думал о сказанном Мумином под занавес. «Кто-то сообщил о разговоре Савона и Серого в Манеже в Москве…» Существовала связь между убийством Нисана и судьбой брата Серого.

Постояв положенные секунды, лифт закрыл дверь, бесшумно начал скольжение.

—Тебе звонили из Иерусалима… — заметил Валижон.

В Иерусалиме было спокойно.

Игумнов, оставив Неерию в квартире его родственничка, спустился в подъезд. «Тойота», которую для них взял в аренду глава «Смуи», была на месте. Машину Голан лично пригнал в аэропорт Бен-Гурион вместе со своим секьюрити, русским парнем. Игумнов получил в пользование также переносной телефон-«чудофон», как называют израильтяне.

—Вот твой номер. — Телефоны начинались с 052.

Увидев машину, Неерия был удивлен. Перед тем как выехать из аэропорта, спросил:

—Ты водишь машину?

У них не было взаимопонимания.

Игумнов пожал плечами.

Бывший автогонщик, инспектор ГАИ на спецтрассе, он обеспечивал проследование правительственных членовозов на дачи. Случалось и преследовать убийц по Московской кольцевой в той, другой жизни, о которой теперь предпочитал не вспоминать.

Был исход субботы. День заканчивался.

Религиозные ортодоксы — харедим — на шоссе, как один в черных костюмах, в белых сорочках, в шляпах, с длинными пейсами, время от времени что-то громко кричали хором, как только на проезжей части появлялась машина. Протестовали против нарушений святости Субботы. Машин было немного, они проносились на скорости. С десяток полицейских у перекрестка пытались их уговорить по-хорошему. Было видно, что все бесполезно. Высокий мужик недалеко от Игумнова, с рыжими пейсами, худой, похожий на козла, в черных чулках с открытыми тощими икрами, в шляпе, надломленный, как перочинный нож, орал громче других. Руки его во избежание провокаций со стороны полицейских были демонстративно засунуты глубоко в карманы. Полицейские теряли терпение. Игумнов их отлично понимал. В какой-то момент старший смены в полицейском джипе у рации что-то сказал, и миштара — полиция — вооружилась короткими деревянными палками. Харедим продолжали бесноваться. Полицейские пробовали приблизиться, но те быстро отбегали. Рыжий, похожий на козла, отступал со всеми, но тут же возвращался. Полицейские начали планомерно теснить крикунов с тротуара. Игумнов наблюдал. Когда миштара придвигалась, козел только вертелся, не уступая ни сантиметра тротуара, руки он по-прежнему держал в карманах. Громко что-то орал, прячась за спинами. Наконец ему все-таки врезали. Игумнов надеялся, что это сделал кто-то из бывших русских ментов. Козел, как водится везде, бросился к полицейской машине жаловаться. Старший послал его… Игумнов чувствовал профессиональную солидарность.

Дела Неерии и его собственные как секьюрити были гораздо сложнее. Голан снова предупредил, на этот раз Игумнова:

— Мы сможем обеспечить охрану Неерии. Но только после того, как он отчитается за три миллиона долларов!

— Я жду сообщения Рэмбо. Он над этим работает…

— Может, найдете ему гаранта в Израиле. У тебя есть кто-нибудь?

—Я как раз об этом думаю…

Игумнов поднялся в квартиру к Неерии.

— Вы не уходите? — Родственники Неерии — нехилые, вооруженные жители территорий, поселенцы — были Арабову надежной защитой. — Я хочу отлучиться…

— Вы возьмете машину? — Неерия поднял крупные влажные глаза.

Игумнов вспомнил ортодоксов на улице.

—Нет, тут недалеко.

На перекрестке Меа-Шеарим и Царей Израиля было пустынно. Стена здания, сложенная из иерусалимского камня, была похожа на поленницу березовых дров под окнами у дома в Шарье. Такие же щербатые камни лежали под ногами. Игумнов стоял в центре ультрарелигиозного квартала — узких безлюдных улочек эпохи средневековья, оживших старинных гравюр. Отсутствующие жители находились в многочисленных синагогах по соседству, в глубине каменного лабиринта, они должны были вот-вот появиться с окончанием молитв, с первыми вечерними звездами на исходе Субботы.

Игумнов прошел вдоль Меа-Шеарим — узкой, тускло освещенной. Нижние этажи темных домов сплошь поблескивали витринами запертых лавок. В большинстве было одно и то же. Серебряные чаши, кубки, семисвечники за металлическими узорными шторами… Юдаика, амулеты для беременных… Все, что необходимо для жизни верующего. Против сглаза. Молитвенники…

Объявления на русском на столбах обещали бесплатное обрезание, удачный бизнес.

«Хотите 10 000 долларов — приходите к нам…». «МНОГО ДЕНЕГ! ЗВОНИ!..»

Автобусы все еще не ходили. Ветер тащил полиэтиленовые пакеты на мостовую. По неубиравшемуся в течение полутора суток тротуару шелестели обрывки газет. Из-за угла внезапно донеслись голоса.

Игумнов свернул в переулок к синагоге. Из крепостного вида здания, с небольшими бойницами-окнами, уже накатывали во двор волны молящихся: долгополые черные сюртуки, черные чулки, гольфы, шляпы… Средневековые одеяния — серые чулки на худосочных щиколотках, туфли, гольфы, поднимавшиеся выше колен, меховые широченные шапки, камзолы. Игумнов остановился поодаль — отсюда ему был виден каждый выходивший из здания. Игумнов внимательно вглядывался.

Над крепостью-синагогой, над Святым городом сверкнули три первые звезды. Суббота закончилась. Последние слова молитв возносились поверх крыш окрестных домов уже со двора.

«Теперь главное — не упустить…»

Переулок был полностью забит молящимися. Сюда уже вливались потоки верующих из соседних синагог. С мужчинами все чаще теперь появлялись женщины. Дети. Низкие плоские шляпки религиозных дам. Обязательные чулки, длинные юбки. Мальчики в черных сюртучках с завитушками на висках, в маленьких чеплажках на макушках — кипах…

Миха нырял сюда, в населенный религиозными ортодоксами район, каждый раз, когда надо было залечь на дно…

Черноволосая девчонка пробежала, поглощенная своими мыслями, подскакивая на бегу.

«Моя сумасшедшая еврейка-бабка уже родилась снова…»

На верхних этажах вспыхнул яркий свет.

Миха шел среди ортодоксов, говоривших по-русски. Компания правила к перекрестку. Трое высоких парней — в черных сюртуках, в шляпах — крутили головами по сторонам. Все трое были боевиками.

«Горские евреи — те же чечены…»

Еще несколько молодых людей — в длинных сюртуках, в шляпах — были похожи на юных карманников с карикатур Оноре.

«Странный мир оживших диккенсовских персонажей. Чему он их тут учит?»

Игумнов обогнал Жида, мельком обозрел со стороны. Похожий на афганца, тяжелый, по-звериному пружинящий телом. Велюровая черная шляпа, белая манишка. В руке молитвенник. Знакомая пластика вора не изменилась.

Началось автобусное движение. Красный свет задержал на тротуаре. Сзади подоспели еще люди в черном.

Улучив момент, Игумнов как бы случайно оказался между Михой и телохранителем, подпер Жида плечом. Потом, не поворачивая головы, принял пристальный взгляд сбоку. Так всегда происходило в Москве. А там с ходу сначала Игумнов, потом Миха ныряли в какой-нибудь подъезд. Почуяв чужих, надрывались горлстые домашние шавки, законопослушные граждане косились из-за дверных «глазков».

—Здорово, начальник!

Секретный контакт. Как для воров, так и для ментов. В конце разговора обычно появлялся пузырь.

—По пять капель… — И хитрый глаз с нерусского лица. — За Мессию! Чтобы удача!

И второй постоянный тост:

—За московский «Спартак»!

Кто же знал, что один пацан станет вором, авторитетом преступного мира, другой на всю жизнь осядет в криминальной полиции…

Светофор переключили. По-прежнему не оборачиваясь, Игумнов перешел улицу, двинулся по Меа-Шеарим дальше. Улица шла вниз. Тут тоже было много харедим, покинувших десятки близлежащих синагог.

Он шел уже довольно долго. Постепенно замедлил шаг. Темноватая улица религиозных евреев осветилась, харедим стало меньше. Появились открытые кафе с публикой. Толпы нарядных прохожих. Он попал в центр. Нищие с грохотом потрясали кружками для сбора монет: «Никто не должен забывать: на свете есть несчастные…»

Сзади послышались шаги. Игумнов не оглядываясь свернул в скверик с каруселью, песочницей.

—Начальник! Я глазам не поверил… Ты? И даже с израильским телефоном!

Они стояли друг против друга. Как там. Не было только вонючего подъезда.

— Ты все еще Игумнов?

— Все еще. А ты?

— Жид.

Кличка его не стесняла:

—У вора нет нации. Как у мента…

Игумнов был согласен.

Что же касалось нации…

«Еврею не уйти от Жида. Можно лишь поменять знак. С минуса на плюс…»

На их глазах поменялся на плюс знак «мента»: Оно звучало уважительно. На подходе было и «вор в законе».

А еще раньше были «гезы» — «нищие».

Стоило вспомнить, что «жид» — в Польше, в Чехии и ныне значило «еврей», и только!

Миха извлек из пакета бутылку «голда», пластмассовые стаканчики, пару банок ледяной колы. Игумнов ограничился колой. Миха наполнил пластмассовый стаканчик:

— За Мошиаха!

— Ты где остановился?

— Отель «Кидрон».

Он произнес небольшой спич:

—Жизнь — в спарке. Мент. Бандит. Банкир. Китайцы хотели истребить воробьев, как преступность. Гусеницы сожрали урожай. Когда РУОП нас перебьет, лучше не станет. Неизвестно, кто придет. Только вместе. Или никто… Ну!

—Мне пора! В другой раз… Я тут как секьюрити Арабова!

Туманов оглянулся. Один из ортодоксов, парнишка в шляпе, в белой сорочке, накинутом поверх плеч сюртуке, вышел из темноты.

—Проводишь моего друга, Шуки…

—Я хочу пройтись по Иерусалиму…

Отговорить Неерию мог бы Рэмбо, но он пропадал где-то в Центральной Азии. Игумнов плюнул себе под ноги.

«Если мы выберемся отсюда живыми, будет чудо…»

В семье Неерия рос младшим. Общий любимец. Рисовал, лепил. Рисунки мальчика из маленького городка под Бухарой путешествовали по собраниям детского рисунка из страны в страну. Называлось это «Дети против войны», «Пусть всегда будет мама»…

Взрослые дяди и тети, действуя от имени благотворительных фондов, отнюдь не бескорыстно, по большим связям добивались права сопровождать выставки по всему свету, тратя тысячи долларов, собранных в качестве пожертвований.

Старший брат видел способности брата и не хотел, чтобы фонды, кто бы во главе их ни стоял — Раиса Горбачева или писатель, фамилию Нисан постоянно забывал, — грелись в лучах славы способного мальчика.

Нисан самостоятельно избрал для Неерии поле деятельности.

«Кино…»

В семейном клане не было пока ни одного представителя, связанного с искусством. Неерия не успел приступить к занятиям, как известный далеко за пределами Центральной Азии «Узбекфильм» пошел ко дну, одновременно делясь на мелкие студийные образования.

«Денег нет! На что богаты Объединенные Арабские Эмираты, а и там нет киностудии!..» — решили на самом верху. Средств, выделяемых на съемку, было позорно мало. Авторский гонорар за картину был равен стоимости нескольких батонов сервелата.. Надежда была на «Дромит». Нисан обещал, как только они станут на ноги, дать деньги на экранизацию классики, но сначала следовало взять на себя руководство филиалами Фонда. Неерия медленно осваивался. Этому теперь пришел конец.

То, чем Неерии предстояло теперь заниматься, было делом опасным. У него не было больше ощущения собственной защищенности. Но было упрямство.

Для прогулки Неерия выбрал пешеходную зону в центре, Бен-Иуда. На исходе Субботы улица была запружена людьми. Игумнов шел сбоку. Молодой хасид в черном, Шуки, один из мальчиков в черном костюме и шляпе, тусовавшихся вокруг Жида, шел тут же. Все вроде было спокойно. Улицы были полны молодежи, солдат. Многие светлолицые, светловолосые. Нескончаемый вернисаж на тему родного российского портрета. Игумнов не поразился бы, увидев неожиданно своих близких, оставивших этот мир.

«Или, на худой конец, их двойников…»

В отличие от Лондона, где даже полиция была безоружна, Иерусалим был полон вооруженных людей. На каждом шагу встречались люди с автоматами, карабинами, пистолетами. Оружие носили не только девочки и мальчики — солдаты, вооружаться разрешалось также поселенцам, жившим на так называемых территориях, проезжавшим через незамиренные арабские деревни.

Игумнов словно щелкал кадр за кадром…

Темпераментной девчонке в солдатской форме не стоялось. Она словно имитировала бег на месте. Акулий, косой надрез рта, вздернутый носик…

—Что там? Не знаешь? — Неерия заметил: молодежь входила в открытую дверь углового здания. Со второго этажа доносился яростный шум. Музыка. Игумнов взглянул на приданного Тумановым парня-хасида.

—Так, херня…

Неерия предпочел подняться. В темноте залов надрывались компьютерные автоматы. Какая-то женщина с малышами у входа сбрасывала медные монетки в щель, пытаясь сдвинуть к краю большие электронные часы, которые никак не хотели упасть в лоток. На огромном экране разыгрывалось ограбление дома с захватом заложников. За доллар предлагалось проверить свою реакцию. Курчавый молодой израильтянин палил вовсю. На экране то в одном, то в другом углу выскакивали грабители, иногда заложники. Израильтянин стрелял неплохо, поражая только преступников.

—Гуд… — похвалил его Неерия.

Израильтянин тут же сунул ему в руку пистолет.

—Ноу, ноу… — Арабов показал на Игумнова. — Ху… Он!

Израильтянин обернулся. Неерия кинул:

—Давайте…

Игумнов покачал головой:

—Я тут не для этого…

Ему не хватало духу объяснить: пока Рэмбо не представит доказательств того, что чек на три миллиона не присвоен Арабовыми, он, Неерия, представляет собой сейчас в Израиле только мишень…

—Боишься осрамиться? А мне хотелось бы посмотреть, насколько ты профессионал… — Он вроде пошутил.

Огромный автобус с туристами мягко отвернул, словно в тумане. На остановке в стеклянном ограждении бросился в глаза громадный портрет религиозного лидера.

—Любавический рэбе! — Арабов узнал его.

Игумнов поставил «тойоту» на стоянку, обошел машину, чтобы принять Неерию с его «посольского места». Маленький швейцар — в цилиндре, в опереточного вида крылатке вразлет — был занят приехавшей в такси пожилой парой. Игумнов первым вошел в отель. За спиной шел Неерия. Шуки прикрыл их сзади. На металле потолка они отобразились вверх ногами вместе с другими гостями. Сбоку от входа начинался ресторан. Он спускался из отеля на зеленый аккуратно подстриженный английский газон. Там накрывали столы, играла музыка. Неерия буравил большими влажными глазами израильтянок. Среди них было немало с осиными талиями, в коротких юбках, высоченных ботинках-сапогах «доктор Мартин». Однако внимание ему оказала только пышногрудая молодая солдатка с автоматом и рюкзаком. Она сутулилась. Груди перетягивали тяжелую амуницию на спине. Толстушка-солдат послала Неерии ослепительную улыбку и двинулась дальше, к лифту. Полные ляжки она выбрасывала чуть в сторону и на ходу жевала шорты между ногами…

Игумнов поднялся с Неерией в номер. Вышел на балкон. Холм по другую сторону дороги, о котором предупреждал Рэмбо, был тих. Невыразительные пятиэтажные здания без облицовочного камня… Возведенные наспех марокканские Черемушки… Имея снайперское вооружение, можно было попытаться произвести прицельный выстрел…

Тревожный звонок, которого Игумнов безотчетно ждал все это время, поступил. Телефон Игумнова неожиданно заработал — звонил Голан.

—Твои земляки с Кипра дали о себе знать!

—Слушаю…

— Собственно, уже в море… Плывут паромом. Кудим и Туркмения… Завтра днем будут в Иерусалиме! Из Москвы пока ничего?

— Нет. И сегодня вряд ли будет. Время ночное…

Серый приехал в «Космос» задолго до полуночи вместе с ближайшими сподвижниками. Служба безопасности гостиницы, предупрежденная заранее, высыпала посмотреть. Многие впервые в жизни видели настоящего пахана.

Трехлетний юбилей процветающего московского издательства отмечали с помпой, шумно.

Самих сотрудников были единицы. Новый процесс книгоиздания не требовал больше сонмища младших и старших редакторов, в свое время сновавших по этажам и коридорам прежних издательств-гигантов вроде «Молодой гвардии», с их службами снабжения, обеспечениями досуга работающих и членов семейств, зарубежных связей. За ломившимися от угощений столами в «Космосе» сидели в основном партнеры по бизнесу, банкиры, руководители фиктивных литагентств, созданных для «отсасывания» сумм, подлежащих налогообложению. Были тут и те, кто обеспечивал бесперебойное функционирование, безопасность, рекламу. Приехали представители русских издательств Прибалтики, дальневосточных, сибирских филиалов, распространители. Были приглашены постоянные авторы, переводчики, дорогие проститутки, модная певица, известные актеры.

Предметом особой гордости был визит откровенных мафиози. И в частности, Серого.

К его появлению торжество достигло своего пика. Две представительницы прекрасного пола подрались прямо за столом. Авторы, не получившие гонорары в течение года, грозились судом, не представляя, с кем связались. Хозяева братались с рэкетирами. Пили за издательское дело, за книголюбов, за великих российских письменников…

Вновь прибывший только успел занять почетное место за столом, как боевик, обеспечивавший связь, передал телефонную трубку Серому.

—Кто?

—Я его не знаю. Но мужик серьезный…

Звонил Афанасий. Вор в законе, находившийся под стражей в Бутырке. Телефон у него был замастырен прямо в камере.

Новость была краткой и важной:

—Братана твоего привезли…

Перевод «смертника» в Следственный изолятор номер 2 — Бутырку — мог ничего не означать. Мог означать многое. Ходили слухи, что приговоры приводят в исполнение именно здесь. Администрация тюрьмы всегда это отрицала.

Во время съемки популярного киносериала, когда героя вывели из камеры «смертников» и повели вниз и он в соответствии со сценарием громко закричал: «Я не виновен!» — вся Бутырка мгновенно застучала, заорала на все лады:

—Сволочи! Суки! Он не виновен!

Тюрьму долго не могли успокоить, убеждая, что расстрел не настоящий.

Брат Серого томился в той самой одиночке, откуда начал путь герой фильма. Снаружи дверь камеры окружала железная клетка, которая тоже запиралась. В ожидании решения Комиссии по помилованию и тех, кто готовил им материал, узник жил размеренной жизнью, которая внешне казалась лишенной трагизма. В камере всегда были газеты — «Московский комсомолец», «Литературка». В них иногда публиковались сообщения о приведении в исполнение смертных приговоров в Китае, на севере Африки, в Южной Америке. Брат Серого держал эти газеты под рукой. Особые узы связывают «смертников» всех стран. Международная солидарность…

Еще на свободе он в последнее время бросил пить, ходил к заутрене, регулярно причащался. В Бутырке ему обещали, что он сможет воспользоваться услугами священнослужителя, поставить свечу своему святому…

О троих убитых им он старался думать спокойно. Все в руках Божьих! Видно, на роду было написано и им, и ему умереть молодыми от железа. Лучше было бы, конечно, если бы казаки и его убили в ту же ночь, чтобы не ждать, не мучиться…

Приезжавший адвокат — немолодой, со старческими пятнами на руках — старался поднять настроение, был оживлен, многословен. Узник слышал не больше половины того, о чем тот говорил. Все было суета и сотрясание воздуха в преддверии Вечности. Молчание тут было более уместно.

И все-таки он взглянул внимательно, когда адвокат сказал:

—Брат делает все возможное. И дело как будто на мази. Ближайшие дни покажут…

Предложение спонсорства было действительно передано деятелям культуры, и, будучи в своей массе за небольшим исключением противниками смертной казни, они отнеслись к нему с пониманием…

Звонок Серого прошел воздвигнутые именно на случаи таких вот нежелательных соединений заградительные заслоны на самый верх непосредственно в кабинет генерала Гореватых. Профессионалы спецслужб, отвечавшие за безопасность в «Рассветбанке», обычно не допускали подобных проколов. Серый воспользовался тем, что высокооплачиваемого секретаря генерала уже не было на месте, ее замещал один из служащих.

—Добрый вечер…

Серый демонстрировал возможности невидимого фронта криминальной преступности, для которой не существует невозможного.

«Ну, это мы еще посмотрим…» Генерал свободной рукой налил себе боржоми.

—Поздно сидите…

Серый не стал тянуть:

—Я участвую в качестве спонсора фильма. Вы знаете. Но мне нужна гарантия… Ни расписки, ни чего другого в таком роде. Только слово. Честь у нас ценится дороже, чем жизнь. Вы понимаете…

Гореватых предлагали поставить свою голову против головы заточенного в Бутырку брата Серого, поклясться, что миллион долларов, который Серый передаст адвокату-посреднику, спасет «смертнику» жизнь. Прямой ответ: «да» или «нет».

—Да. — Он продолжил уже мягче. — Наш банк не дал пока повода усомниться…

Операция с подменой чека на швейцарский банк, проведенная Фондом психологической помощи и Варнавой, которого обеспечила бригада Серого, это засвидетельствовала. Миллион на спасение брата Серый получил именно в результате ее. Была гениальная задумка: «Нисан и Неерия оплачивают сами расходы по истреблению их самих и их окружения…»

—Адвокату этому я верю как себе. Мои люди его проверили. Вы можете полагаться на него абсолютно спокойно…

Они еще поговорили.

— Надо как-нибудь встретиться, посидеть… — Об этом уже было говорено.

— Обязательно!

Гореватых положил трубку. Перед тем как уйти, включил диктофон:

—Сотрудника, который пропустил звонок в кабинет, рассчитать немедленно…

Лифт мягко поднял Серого на двенадцатый этаж. Он не был в квартире на Калининском больше недели. Квартира была одной из трех, которые держал Серый в столице. Отъезд из нее запомнил смутно. Голые девки. Скомканные простыни, запах пота. Уезжая, оставили после себя разгром. Груды перебитой посуды, сброшенные с подоконника цветочные горшки…

Боевик, земляк с Северного Кавказа, открыл дверь. Пахнуло свежим ночным воздухом. В его отсутствие квартира была убрана, проветрена, ковры тщательно выбиты. На столе в вазе лежали красные крупные яблоки.

Всюду полный порядок. В спальне застелено свежее белье, любимое верблюжье одеяло…

Существовала какая-то связь между бесшумным мягким подъемом лифта и этой чистой квартирой…

Прозвенел звонок…

Боевик взял трубку. Передал Серому.

Телефон был чист, полностью исключал подслушивание.

—Я ищу вас…

Он узнал адвоката.

— Мне сейчас должны позвонить… Вы хотели что-то передать… — Он пробормотал невнятно: — Характеристики, какие-то бумаги… — Речь шла о миллионе долларов. — Я звоню из уличного автомата. Сейчас самое время. Я вас жду…

— Понял. — Серый прикинул расход времени. — Буду минут через сорок. Я должен кое-куда заехать.

— Очень хорошо.

Он взглянул на часы. Был конец третьего часа.

Деньги лежали в домике на Минском. Домик купила семейная пара, трудолюбивая, тихая. Жили как все. С соседями ладили, не заискивая и не задаваясь. Мужик шоферил, жена работала посменно. Все время кто-то находился дома. Детей не было. Никто не навещал, компаний особо не водили. Тишина. Держали они еще собаку, злобную, но тихую. Никто не слышал, чтобы она залаяла.

—Цирлы заправлены? — спросил Серый про «Харлей-Дэвидсон».

Боевика брать с собой туда было нельзя. Хата была абсолютно чистая, никто о ней не знал. В том числе Сметана.

—Да. Едем?

—Жди у телефона. Может, кто позвонит. Я сам сгоняю. Буду через час.

На Минку прикатил быстро. Мотоцикл работал как часы. Серый оставил его на перекрестке. Последнюю сотню метров прошел пешком. Постучал в стекло. Хозяин спал на террасе. Убрал собаку, открыл дверь.

Валюта лежала в стиральной машине. Рядом наготове стоял чемодан. Вдвоем быстро переложили валюту. Вышел также бесшумно. Хозяева услышали грохот мотоцикла. На перекрестке словно с оглушительным треском взлетел реактивный лайнер…

По проспекту движения почти не было. Серый держал скорость под сто восемьдесят. Ощущение собственной невесомости было счастьем. Серый принадлежал к людям, не ведающим чувства страха. Встречные дома с гулом неслись навстречу, продираясь сквозь окружающие деревья, чистенькие палисадники для начальства, пустые троллейбусные и автобусные остановки, киоски, ларьки…

Светало.

Где-то сбоку краем глаза он заметил выгребавший на проспект ментовский ПМГ. Серый поддал газу, и оказалось, что это последний раз в жизни. Трос, лежавший поперек дороги, который Серый не заметил, внезапно взлетел на уровень груди. Гонка закончилась. И с ней существование. «Харлей-Дэвидсон», сам Серый, модная туфля, сжимавшая тесно его ногу, — все полетело в разные стороны.

Во время осмотра места происшествия туфлю нашли метрах в двадцати — так всегда бывало, когда человек на большой скорости врезался в преграду, будь она идущим навстречу поездом или закрепленным одним концом тросом, второй конец которого, с грузом, при приближении мотоцикла внезапно сбросили вниз с парапета в подземный пешеходный туннель.

Около часа ночи генеральша, поцеловав мужа, ушла и свою комнату. Телефонные звонки с небольшими перерывами следовали один за другим. Редкая ночь вице-президента «Рассветбанка» проходила без переговоров с партнерами. Эта не явилась исключением. Сразу после полуночи позвонили из «Рыбацкого банка»: местная прокуратура после звонка куратора из Москвы не имела больше претензий, судно сразу после ремонта могло покинуть Астрахань.

—Вот и ладушки… — Гореватых был доволен. — Пошли ему осетринки, икорки…

—Может, посущественнее?

—Это мне. Что положено ему — это моя проблема! Не твоя!

Потянулись к трубкам и соотечественники, предпочитавшие пользоваться не офисными, а иными средствами связи. Постепенно подключилось ближнее зарубежье. Звонившие были все больше бывшие коллеги. Новые названия бывших республик, щеголявших суверенитетом, государственной символикой, всенародно избранными лидерами не внесли изменений в субординацию.

С наступлением утра в Юго-Восточной Азии на проводе возникли Малайзия и Таиланд. Линия конфиденциальной связи с партнерами была абсолютно защищена и надежна. Партнеры звонили не от себя, а посетив с этой целью некие экстерриториальные учреждения, резидентуры. Для обычных переговоров существовала другая линия, с другим номером. В эту ночь Гореватых то и дело невольно к ней прислушивался. Время, когда он спокойно засыпал, повинуясь только собственному приказу, не думая о том, что предстоит, безвозвратно прошло.

Звонивший, после того как Гореватых ответит, должен был кашлянуть и повесить трубку. Обычный привет неопознанного телефонного хулигана-рецидивиста. Это было точкой отсчета для Гореватых и одновременно для звонившего киллера, который, не подозревая о том, уже находился под наблюдением людей из Фонда психологической помощи во главе с Сотником.

Киллер, подобравший чемодан, тут же сам становился как бы жертвой одной из расплодившихся во множестве уличных шаек и одиночных стрелков, ставящих на гоп-стоп поздних прохожих.

Звонок раздался с опозданием.

—Слушаю… — Гореватых напрягся. Звонил земляк по Ленинску из Генеральной прокуратуры. Они не уславливались о звонке. Гореватых понял: «Неприятности…»

— Петрушка какая вышла с этим судном! Не докладывали?

— Я слышал: отпустили!

— Правильно! А местные это скрыли. Ничего не сказали! Хотели, видно, подоить капитана…

— Сукины дети… Я ждал что-либо подобное! Ну!

— А те взяли и потопили судно! Не дали никому подняться на борт! Что-то было у них!

Гореватых больше не пытался уснуть. Телефон не звонил.

«Что-то произошло непредвиденное…»

Как обычно, чуть свет поднялась жена, тихонько стукнула в дверь секьюрити.

Ночь кончилась.

Гореватых открыл записную книжку, лежавшую на тумбочке, вырвал страницу с фамилией Иванов. Щелкнул зажигалкой. То же следовало сделать по приезде в банк. Если все же произошел провал и он, говоря простым языком, загремит, первыми врагами в тюрьме ему станут друзья Серого.

«Эти запросто и опустят, поиздеваются вдоволь. Ну да ладно паниковать раньше времени. Как это у Евтушенко? „Не умирай раньше времени…“

Звонок, которого он ждал, раздался по телефону для конфиденциальных сообщений:

—Иванов сейчас в РУОПе. У Бутурлина. И кейс там…

Жена вице-президента «Рассветбанка», отбегав положенное рядом с вооруженным амбалом-секьюрити, вернулась в подъезд — спортивная дама, дочь могущественного когда-то аппаратчика, ведавшего административными органами.

Бутурлин, приехавший к дому, чтобы самому увидеть систему охраны, наблюдал за ней из машины.

Вскоре подъехала служба безопасности «Рассветбанка». Выезд был обставлен профессионально грамотно. Бутурлин вынужден был это признать. У подъезда припарковалась обычная черная «Волга», Гореватых из соображений престижа не пользовался иномаркой. Оперативная служба ГУВД установила: «Оба моста „Волги“ ведущие, титановые диски. Специальная подвеска. Бронированный багажник нажатием кнопки на ходу поднимается, наглухо закрывает пассажиров от огня нападающих. Лобовое и боковые стекла пуленепроницаемы…»

Они же сообщили: подъезд и квартира нашпигованы спецтехникой. В помещении установлен монитор. Транспорт вдоль фасада внизу и подъезд просматриваются. Так же, как и холл у лифта и выход на лестничную площадку. Черная лестница на этаже закрыта стальной дверью с согласил соседей, и тут тоже установлен черный наблюдающий глаз.

Водитель и двое секьюрити, вышедшие из черной «Волги», обошли соседние подъезды, двор. Кусты вокруг были предварительно срублены как препятствовавшие обзору. Осмотрели и стоявший поблизости автотранспорт, не поленившись заглянуть в каждую машину. Сунулись и к Бутурлину, сидевшему на водительском месте рядом с разведчицей оперативного отдела и читавшему «Мышеловку», но не Агаты Кристи, которую терпеть не мог, а санктпетербуржца Никиты Филатова. Бутурлин вопросительно-лениво поднял глаза…

Без пяти семь к «Волге» присоединилась вторая машина — черный «форд» 121 AT 93-00. Двое вышедших из него секьюрити сразу вошли в подъезд. Было еще тихо. Послышался щелчок закрываемой дверцы лифта. Один, по-видимому, поднялся лифтом, второй шел на своих двоих…

Еще через несколько минут из подъезда показались трое. Генерал Гореватых держался в середине — недосягаемый для огня киллеров, окажись они в этот момент во дворе. Броском пересекли тротуар. Все биссектрисы грамотно перекрыли секьюрити. На долю секунды вице-президент «Рассветбанка» все же открылся. Сидевшая с Бутурлиным разведчица успела нажать «выдержку» спрятанного в одежде миниатюрного «Кодака». Дверцу «посольского места» в «Волге» держали открытой. Гореватых, снова закрытый телохранителями, уже сидел наискось от водителя. Машины к этому времени были уже на ходу. Сразу погнали. В последнюю секунду к кортежу присоединился джип со сканирующей техникой, до того стоявший у соседнего дома. Там контролировали движущийся вокруг транспорт.

—Да-а… — Бутурлину осталось только крякнуть.

Скрытное наблюдение за вице-президентом «Рассвет-банка», не говоря уже об аресте Гореватых, представлялось делом трудным и стремным. В случае неудачной попытки вопрос о провокации РУОПа против уважаемого отечественного банкира и коммерсанта был бы неминуемо поднят на самом верху, в Государственной думе.

Иванова повязали случайно. В машине муниципальной милиции, вывернувшей из переулка, увидели, как мчавший впереди мотоцикл внезапно отделился от грунта и взмыл над дорогой.

Появившегося из подземного перехода человека менты заметили лишь потом, как и стальной трос поперек проспекта.

Неизвестный подхватил чемодан пострадавшего, хотел линять. Колеса лежащего «Харлей-Дэвидсона» еще вертелись. Раненый не подавал признаков жизни.

Менты не думали, что человек, возникший из перехода, виновен в случившемся. Трос мог быть натянут подростками из чисто хулиганских побуждений. За ним погнались. На его несчастье, навстречу шла вторая милицейская машина. Улица была хорошо освещена. Обе патрульные машины резко нарушили правила движения. Первая ПМГ еще тормозила, а несколько ментов уже выскочили, выхватывая оружие. Убежать ему все равно бы не дали. После предупредительных выстрелов неизвестный остановился, предварительно скинув чемодан.

— Сдаюсь, ребята!..

Оружия у него не было. Сгоряча он получил всего пару раз по шее…

Бутурлин узнал обо всем ночью из сводки-ориентировки.

«…Автотранспортное происшествие со смертельным исходом. Мотоциклист был сбит в результате удара о трос, у натянутый поперек улицы… Проходивший мимо гр-н Иванов Т.С. пытался похитить чемодан-кейс с имуществом пострадавшего, но был задержан и доставлен в 123-е…»

Фантастическую сумму обнаруженного в кейсе нала валютой не указали из оперативных соображений. Личность мотоциклиста не была установлена.

Бутурлин сразу идентифицировал виновного: «Ганс!..»

Они разговаривали в 123-м.

Беловатые, алюминиевого цвета волосы, голубые глаза…

Мать Барона все запомнила в портрете.

Иванов, он же Ганс, был по-офицерски подтянут. На вопросы отвечал кратко, точно. За плечами у него были годы армейской службы.

Его версия случившегося была определенна. В упрощенном варианте все сводилось к известному: «Бес попутал!»

С нее его было трудно сбить.

— Слышу: как фугас… Мотоцикл и тот не уцелеет, не то что череп. Мне бы все-таки вызвать «скорую». — Он улыбнулся открыто, без жесткости, какая приходит вместе с ложью. Бутурлина насторожило не это: нестандартность избранного способа. — А я за чемодан! Кожаный, хороший… Давно искал! У меня ни чемодана, ни сумки…

— Бывает…

— Я и не думал, что в нем! И сейчас не знаю! Все равно бы выбросил! Что это — халатность? Или присвоение находки? Мне только чемодан и нужен был. Вы курите?

— Пожалуйста.

Бутурлин достал сигареты:

— Диверсионная школа?

— КГБ. Она иначе называется:

— А специализация?

—Водитель, он же прикрепленный охранник… — Иванов использовал версию многократно, но все в разных структурах — в охранно-сыскной ассоциации, «Рассветбанке», теперь в милиции. — После убийства Ганса Шлейера оказалось, что никто, кроме водителя, не успел даже вытащить оружие, не то что им воспользоваться. Сразу пошла мода на водителей-охранников…

—Я что-то не помню…

Задержанный пояснил:

— Ганс Шлейер, промышленник, приговоренный в ФРГ к смерти «Красными бригадами». Классический пример… Он знал о приговоре, поэтому никуда не выезжал без шести своих личных охранников. Четверых в машине сопровождения и еще двух с ним самим…

— Да, да…

— В таком окружении ему вроде ничего не грозило. Тем не менее через три месяца Ганса Шлейера убили. На перекрестке, у дома, подставили переодетого женщиной террориста с детской коляской…

Бутурлин знал эту историю.

В нескольких метрах перед машиной Шлейера «мамаша» толкнула коляску на проезжую часть. Водитель затормозил. Машина с секьюрити ударила в багажник идущей впереди. Из автобуса на обочине выскочило четверо…

—Шестьсот пуль в течение двух минут… Никто из охраны даже не вынул оружия, оно оказалось в чехлах у всех, кроме водителя— секьюрити…

«Кличку он получил за историю с Гансом Шлейром».

Паспорт выдан в Наманганской области.

Бутурлин больше не сомневался.

«Гнеушев. Засланный к Рэмбо казачок!»

У себя в РУОПе он первым делом с ходу прошел в бар.

—Чашку кофе.

Молоденькая овца из секретариата, приехавшая ни свет ни заря, тусовалась в коридоре. Снова одарила близостью крепких загорелых ляжек, высоких сильных голеней.

«Рано или поздно это должно состояться…»

Овца что-то почувствовала, оглянулась растерянно. Период неопределенности отношений закончился. Обоих уже тащило друг к другу. Она могла пойти за ним в кабинет. Лечь грудью на стол… Желание овцы стало внезапно ощутимым. Это была сладкая мука. И совсем не ко времени…

Штурм Фонда психологической помощи Галдера начался не на рассвете — в любимый час ментов, — а перед началом рабочего дня. Точнее, за несколько минут. Момент этот считался наименее подходящим. Руоповцы подъехали к зданию с тыльной стороны. Сгруппировались у соседнего подъезда. Подойти ближе мешал телеглаз.

Команда прибыла небольшая. Во главе с Бутурлиным и Савельевым. С зачуханной собачонкой. Пинчер был величиной с кошку.

Один из оперов, легкий, в курточке, в кроссовках, с помятым лицом — результатом бурно проведенной ночи, стоял у соседнего дома. По сигналу Бутурлина он двинулся мимо Фонда. После его прохода от машин, стоявших на стоянке, у входа, повалил дым. Раздался грохот взорванных петард. Опера уже не было. Телефоны Фонда были заранее блокированы. Вызванные жильцами, появились пожарные. Мгновенно навели порядок. Старший лейтенант — пожарный позвонил в офис. Он составлял акт о гашении или возгорании. Пожарная машина, маневрируя в узком дворе, сдала назад, перекрыв возможности телеглаза. Закрытая ею группа РУОПа переместилась в узкий проход к двери Фонда с тыла. Он заканчивался дверью, которая выглядела как забитая, — крест-накрест сверху наложены были металлические плашки. На двери не было ни «глазка», ни звонка, чтобы не дешифровать. Наблюдение за этой дверью вели с помощью телеглаза.

—С Богом! — Бутурлин перекрестил верхний левый карман.

Постучал. На всякий случай у него было удостоверение Фонда, отобранное наружкой «Лайнса» в подъезде на Вахтангова. Дежурный препирался с пожарным: не соглашался подписать акт. К двери подошел молодой секьюрити. Их на первое время ставили в офисе, чтобы присмотреться.

— Кто?

— Забирай. Два пакета. Кудим передал с Кипра…

— Там пожар, что ли?

— Да нет…

Послышался стук отодвигаемых запоров.

В ту же секунду, сбитый с ног, он уже лежал на полу. Группа захвата устремилась к парадной двери. Падали кресла, горшки с цветами… Дежурного вырубили прямо в дверях.

«И это — жизнь, а бо-о-льше — ничего-о!» — орало в нападавших. Аффект боя…

Работал экран, показывавший парадную дверь. Пожарных через переговорное устройство поблагодарили, обещали «стол».

Топча синтетическое покрытие, менты растеклись по офису. Проникновение было полной неожиданностью для нескольких боевиков, спавших в креслах, рядом с оружейкой. Всех вырубили, обыскали, проверили их же портативным металлоискателем. Заставили снять униформу. Трое оперов РУОПа натянули ее на себя. Встали в дверях.

—Остальным очистить прихожую. Оставить только этих — в форме, — дал команду Бутурлин. — Всех впускать. Никого не выпускать…

В помещении должен быть произведен обыск.

Следователи следственного комитета МВД были уже в пути.

—Давай пса…

Низкорослый пинчер, отпущенный проводником, пробежал внутрь. Он специализировался на сухой фракции синтетического наркотика триметилфентанила. У запертой двери одного из кабинетов тотчас раздался лай. Бутурлин связался со старшим следователем:

— Все в лучшем виде.

— Поздравляю.

— Не забыл про мою просьбу?

— Возбуждено дело…

— А формулировка?

— По факту мошенничества с чеком на UBS. Ты это хотел?

— Да. Я посылаю человека за копией. Он же тебе привезет материалы кипрской полиции…

Кудим и Туркмения шли на пароме, вместе с другими туристами, плывшими с Кипра. Предстоял короткий визит на Святую Землю. Покинуть Израиль им предстояло рейсовым маршрутным автобусом из Иерусалима. Через Каир. По заграничному российскому паспорту. Предварительной египетской визы не требовалось.

В Хайфу прибывали рано утром.

Туркмения поднялся еще затемно.

Над морем вставал невиданный прежде сиреневый рассвет. На палубе сновали те, кто ночевал под свежим небом. Вылезали из палаток, спальных мешков. Быстро готовили еду на своих спиртовках, керогазах… В салоне уже возвращали паспорта пассажирам.

Израильская Хайфа вставала за бортом огромным жарким гористым берегом. Громко трезвонил бортовой колокол.

Про хайфскую пограничную службу Кудим знал все. В морских портах все было проще. Контрразведчики вертели в руках документы, ограничивались элементарными вопросами. Туркмении как бывшему менту Шереметьева все было внове и интересно.

— Таможенница? С такой-то жопой?

— Ты мыслишь советскими категориями!

Из Хайфы в Иерусалим двинули прохладным междугородным автобусом с кондиционером. Большую часть пути Туркмения проспал. Проснулся уже на въезде в Иерусалим, на Таханс Мерказит — Центральной автобусной станции. Несмотря на звучное название, она оказалась маленькой, провинциальной. Несколько десятков автобусов. Втом числе двухэтажных. Живописная толпа. Религиозные ортодоксы в черном, арабские женщины в белых платках, монахи. А главное, молодежь…

Киллеры приглядывались к толпе глазами военных: молоденькие солдаты — с автоматами, карабинами, огромными сумками. Полицейские. Мужики небрежно одетые — рубахи поверх штанов, свитера, вытянутые ниже ладоней рукава. Тяжелые ботинки… Пистолеты за поясами…

«Нарочно, что ли?»

Солдаты все без головных уборов. Все вооружены. Ни одного патруля. Девчонки-солдатки таскают автоматы, как дрова…

«Жареный петух по-настоящему еще не клевал?..»

Толпа бурлила. Что-то произошло. Кудим обратился к кому-то по-английски. Ему объяснили:

— Митинг протеста! Арабы на днях взорвали автобус, больше двадцати убитых… Полсотни раненых!

— Вот так!

— Здравствуй, приехали!

— Как говорится: «Время срать, а мы не ели!»

Из Информационного банка «Лайнса».Из израильской прессы:

«…И вот — новый взрыв и новая кровь, новые слезы,новый траур. В школах отменены праздники. Люди в автобусах (те, кто еще не боится садиться в автобус) разговаривают тихими голосами и уступают друг другу места.Может быть, мы привыкнем к этим воскресным взрывам,как привыкли к перепадам температуры и давления? И набоку автобуса появится надпись: «В утренние часы этотмаршрут наиболее опасен…»

(Ирит Меркин, газета «Наш Иерусалим».)

Начинало светать. Утро в Иерусалиме казалось облачным.

Внизу поливали газон. Тонкие игольчатые капли дождя ударяли в деревья. Ночной неустроенности тротуаров приходил конец, огромные мусорные контейнеры, похожие на бронетранспортеры, грузили на специальные машины.

Громадный, как многоэтажный дом, красный солнечный диск показался за гостиницей, четко на востоке, над Старым городом…

Игумнов перемахнул через перила. У Неерии дверь на балкон была открыта. Ночью он снова выходил курить. Рекомендации секьюрити Арабов намеренно не принимал.

Под ногами пробежала ящерица. Было тепло. Где-то напротив уныло, как в Дубулты, в католической кирхе, звякнули часы.

Завтракали внизу, за шведским столом. Неерии предстояло встретиться с министром труда и торговли, в прошлом известным советским диссидентом, с главой Государственного банка Израиля и еще несколькими банкирами. Игумнов проводил его в номер. До той поры, как израильское агентство «Смуя» и его шеф Голан смогут принять у Рэмбо заказ на охрану, Игумнов не оставлял Неерию ни на минуту. Из номера они вместе спустились к машине. Предстояло наиболее томительное для Неерии — осмотр «Тойоты».

Игумнов начинал со стоянки. Кроме разного рода коробок, ящиков, примет внезапно начатых строительных работ, его интересовали куски проволоки, изоляционной ленты, пакеты, окурки — следы чужого пребывания. Существовали десятки способов минирования транспорта и столько же сигналов об опасности. К дверной ручке мог тянуться провод, шнур. Куча мусора у машины, свежевырытые участки земли — все сигнализировало об опасности. Неизвестный предмет на капоте, крыше, сумка, пакет от еды. Игумнов перешел к самой машине. От багажника к капоту… Курс в полицейской школе графства Кент не прошел зря. Снаружи и внутри машины могли быть такие же следы.

Наконец, они смогли выехать.

—Кто-то рылся в вещах… — Неерия окликнул его через балкон.

Перед тем как уехать в министерство, Игумнов установил на чемодане Арабова незаметные капканы для того, кто проявит интерес.

—Да, действительно!

Чемодан открывали!

Судя по грубому отношению к ловушкам, действовали не спецслужбы, не Шинбет. Не профессионалы.

Когда они поднимались в номер, Игумнов уловил взгляд уборщика, парнишки-араба, — суетливый, быстрый.

— Мне надо проконсультироваться…

— Да уж пожалуйста.

Неерия уединился в спальне, включил телевизор, нашел программу Общественного российского телевидения. Игумнов набрал номер телефона Туманова. Постоял у балконной двери. Отсюда открывался вид на южную часть израильской столицы — густо застроенное крутое каменистое взгорье, прорезанное долинами…

Эспланада, на которой он только что был, находилась чуть сбоку, стать мишенью прицельного огня снайпера можно было, только если сделать шаг вперед, к ограждению балкона.

Туманов приехал быстро. Вместе с несколькими своими гангстерами с Меа-Шеарим. Чувствовалось, что они все недавно хорошо поддали. Шуки с ними не было. Игумнов собрался представить Миху и Неерию друг другу.

— Мне это нужно? — спросил Жид, не считаясь с тем, что Неерия слышит. — На хер он мне?

— Если так…

—Показывай уборщика.

Неерия счел за благо вмешаться. Уголовники в обличье поддатых хасидов производили удручающее впечатление.

— Но Игумнов не может утверждать!

— Разберемся…

Жид вышел в коридор. Вернулся через несколько минут:

— Доллары были в чемодане?

— Немного.

—Он то же сказал. — Туманов бросил на стол несколько стодолларовых купюр. — Тут одна лишняя. Штраф. Я обещал, что администрация отеля не будет ничего знать…

Неерия кивнул.

Говорить «спасибо» у воров западло. Да и как отделаться словом, если другой ставит за тебя на весы свободу, честь. Иногда жизнь.

Игумнов вышел проводить гостей. В бар вела винтовая, с отдраенными до блеска медными поручнями лестница. Там готовились к приему. В центре стола прозрачным лебедем сверкало что-то хрустальное. У двери на полу стояла огромная фотография; ее сняли, очевидно, по политическим мотивам. Покойный премьер-министр пожимал руку здоровому жлобу в очках, судя по всему, хозяину «Кидрона». Премьер смотрел на бизнесмена и был чем-то смущен. Задумчив. Может, что-то почудилось ему впереди. Не скорая ли кончина от руки религиозного фанатика… Жлоб, как и положено жлобу, забыл о госте и смотрел в объектив, представляя, как впарит этим снимком конкурентам из отеля «Царь Давид» и «Холиленд».

— Что ты сказал уборщику?

— Всякую ерунду…

— А все-таки!

Жид подумал.

Они еще постояли в холле.

— Ну, эта история случилась со мной и моей матерью. Мать внесла деньги на строительство квартиры. Сто тысяч баксов. Прошел год. Ни денег, ни квартиры. Я пошел к адвокату: «Пусть он вернет деньги…» Адвокат согласился: «Внеси мне три тысячи, и начнем работать…» — «У меня нет их!» — «Зачем же ты приехал?..» Я сказал: «Передай: я приехал его убить…»

— Ну!

— Вечером нам передали чек.

Через дорогу бежали дети — маленькие пейсатые старички — очкарики и разгильдяи. В доме напротив на балконе раздувало колоколом сушившуюся юбку. Жид послал одного из своих за бутылкой.

—Золотой пацан. Тут есть и еще один…

Игумнов решил, что он об отсутствующем по неизвестной причине Шуки. Они еще сели за столик.

—Здесь как тот свет. Тут и бабка моя жива, и дед уже снова родился. Один мужик встретил тут своего сына, погибшего в армии. Окликнул, а тот поспешил уйти… Он написал в газету: «Если бы я ошибся, человек мог бы сказать мне об этом… Но он предпочел исчезнуть…» Все время встречаешь каких-то людей, которые учились с тобой в первом классе, и они тебя помнят, а ты считал их умершими…

С делами было покончено. Жид лениво болтал. Его ученики в черном внимали.

—Я раз по пьянке смотрю: объявление на столбе. «Новый репатриант заинтересован в скрипке насовсем или в пользование…» Говорю одному мудаку: «Напиши ему, пусть пришлет чек из магазина. Я оплачу…»

На вора это было похоже.

— Оплатил. Он потом мне письмо накатал. С фотографией — он со скрипкой…

— Она у тебя?

— Зачем мне? Я деда вспомнил. Хотел, чтобы я играл… Абсолютный слух! Определял ноты в аккорде за пять пальцев. Кем я был бы сейчас?

Он уже прощался…

—Только не жуликом. Я в дядю пошел. Его все знали. Руки по локоть золотые…

Темнело. В видневшемся впереди отеле не было света. Он стоял словно неживой. Огромные пустые глазницы тускнели.

Террористический акт, совершенный в Иерусалиме, сразу же отрицательнейшим образом отразился на международном туризме. «Кидрон», однако, справлялся: благодаря связям с агентствами наподобие «Ирина, Хэлена-турс».

Под вечер Неерию посетила делегация бухарской общины Израиля. В нее входили весьма уважаемые люди. Неерия заказал ужин в номер. Игумнов проследил за тем, чтобы все было в порядке. Словно шутя, осмотрел старцев. Обхлопал карманы, талии. Закрыл номер, вышел, чтобы взглянуть снаружи. Все было в порядке. Возвратился с другой стороны. Какой-то человек стоял на площадке перед отелем. Игумнов вошел в вестибюль, обернулся. Человек уже уходил. На ближайшей машине зажглись подфарники. Человек приезжал не на прием. Когда Игумнов его увидел, он поспешил ускорить отъезд. Игумнову показалось, что тот приезжал не один и ждет напарника. Было любопытно на него взглянуть. В отличие от Москвы, в отель мог войти каждый. Светло-рыжий блондинистый парень, шедший навстречу, был Игумнову определенно знаком. Пройдя несколько шагов, он как бы случайно оглянулся. Блондин у машины смотрел в его сторону.

«Секьюрити…» Все те же пиджаки — черные, легкие, рукав в одну четверть. «Он был в московской синагоге с израильским лидером! Этот тут не случайно…»

Здешние борцы с террором, даже уйдя в частные детективы, не меняли хозяев…

Игумнов еще постоял. Проходивший мимо хасид ахнул трубочным табаком.

В отеле в огромных окнах холла зажглись огни в свисающих сверху нитях. Игумнов поднял голову: холм, с которого он смотрел днем вниз на отель и банк, возвышался мощным океанским лайнером. «Кидрон» казался рядом маленькой яхтой, пускающейся в одиночное кругосветное плавание. С переносного телефона в руке Игумнов позвонил в Центральную Азию. Была идеальная слышимость. Мужской тонкий голос вежливо ответил на чистом русском:

— Его сейчас нет, но он в Бухаре… Все в порядке.

Игумнов набрал еще номер РУОПа в Москве, но вовремя дал отбой. Бутурлин ничем не мог ему помочь.

«Всю жизнь так: сначала солю, потом пробую!»

Рядом в доме шторы на первом этаже не были задернуты. Там занимались слушатели религиозной школы. Бархатные черные кипы, свисающие с пояса нити. Белые ритуальные плащи, малые таллиты с кистями. Черные шляпы, такие же, как у Михи и его учеников, лежали на столах. На автобусной остановке у отеля стоял молодой парень в черной бархатной кипе — возможно, студент этой ишивы. Парень был рыжеватый, светлые волосы спускались с головы сосульками.

«Острый умный подбородок, редкая рыжая бородка, как у евнуха… Где-то я его видел…»

На нем были зачуханные джинсики, рюкзачок. Рваные кроссовки.

«Господи! Откуда?!»

Внезапно вспомнил:

«Иисус Христос из Назарета!.. У него тут полно родственников по матери…»

Сын Божий словно сошел с полотен картин всемирно известных мастеров.

Подошел атобус.

Йешуа уехал.

Телефон в руке Игумнова затрезвонил. Это был Голан.

— От Рэмбо ничего? Я имею в виду факсы с документами… Копии постановления о возбуждении дела…

— Нет.

Голан вздохнул:

—Тогда это по твоей части. Встречай. Подъезжают!

Кудим, он же Промптов, — с приятными чертами лица, с армейской выправкой, — присматривался к номерам подъезжавших автобусов, держался спокойно. На нем были цвета хаки брюки, такая же рубаха.

Второй, поодаль, незнакомый — два набухших глаза, как два кулака…

Туркмения…

Он стоял на выходе из Таханы Мерказит, поигрывая мускулами, — в джинсовой паре, воротничок рубахи поднят.

«Сухой поджарый кобель, руки в карманах, передок подан навстречу, обе руки в задних карманах брюк — „жопниках“…»

Кудим и Туркмения держались врозь, однако чем-то были похожи — спортивной статью ли, пластичностью спортсменов.

Игумнов оставил машину, по другой стороне улицы Яффо прошел вслед за соотечественниками.

«Наш киллер не приехал с Гавайев. Обычный московский телохранитель, охранник, антитеррорист или уголовник…»

Они не спешили. На Яффо в этот час было много людей.

Мелькали плоские меховые шляпы религиозных евреев, солдатская форма. Парни, девушки — как один с автоматами, с огромными рюкзаками… Им словно предстояло сплавляться в складных байдарках по бурным порожистым рекам.

Приехавшие обменяли доллары у грузин в часовой мастерской. Явно знали Иерусалим. Спустились в пешеходный туннель, постояли у пианиста. Кого-то ждали. Музыкант был, безусловно, русский. Круглолицый, с маленьким ртом, в больших, с роговой оправой очках. На стене позади было нарисовано его лицо и полосатые рыбы, словно клавиши синхронизатора. Пианист отлично пел, подгибая колени. Гуляя, спустились по Яффо. Высокое здание впереди чем-то напомнило московский Центральный телеграф. Но ниже была улица Короля Георга V — Кинг-Джордж, не Красная площадь…

Кудим вошел в гостиницу, Туркмения остался снаружи. Он уже успел перекинуться парой фраз с девкой у отеля: у нее были впалые щеки, яркие живые глаза, крупный рот и низкие брови… Еще через несколько минут Кудим, показавшись в дверях, махнул рукой. Туркмения и девка скрылись в отеле.

Из Информационного банка «Лайнса».Государство Израиль.

«Граждан, располагающих информацией о деятельности бывших органов советской разведки против государства Израиль, просим обратиться по телефону03-5271397.

Ваше обращение будет сохранено в тайне».

(Объявление в крупнейшей израильской русскоязычной газете «Вести».)

Валижон напряженно следил за дорогой. Секьюрити-капитан дремал позади. В Бухаре Рэмбо получил факс из Москвы.

«КОДС» /г. Пап /… На этот раз точно. Подтверждают «ASIS» и «WAD». Партнер «Фантом-информа»…

Неизвестная компания, преобразованная из другой, столь же неизвестной… Незнакомые чужестранные учредители. Иоганн Бергер, Теофанис Романиди… Внимание Рэмбо отдано было третьему. «Алексей Марьясов, Пап, Усманходжаев, 17/3; поселок Победителей. Московский телефон 298-54-16…»

Из Бухары Рэмбо на всякий случай позвонил своему детективу в «Лайнс»:

— Московский этот телефон… Он, конечно, в гостинице?

— Гостиница «Россия»…

Во избежание рэкета многие не давали телефоны офиса. Но тут был, видимо, иной случай. Детектив уточнил:

—Материалами МВД не располагает. Подробности можно установить только на месте. В Папе…

То и дело возникали какие-то люди-тени, не имевшие биографий, координат, судимостей — только фамилии в паспортах и связь с крохотной точкой на карте Средней Азии.

—Я направил подробные сведения. В копии Бутурлину…

Косые утренние лучи появлялись из-за огромных вековых платанов главной улицы. Ночной комендантский час шел к концу. Город выглядел плоской картиной. Фотографией места боев. В многоэтажных домах тут и там виднелись выбитые окна, сожженные квартиры. На воротах частных домов в безветрии висли опознавательные зеленые тряпки… Улицы были свободны от прохожих. Несмотря на светлое время, люди сидели в домах. На перекрестках солдаты-автоматчики в камуфляжах, в касках — узбеки и русские — лениво поднимались к ограждениям, смотрели Документы Валижона, пропускали «Волгу». Фантастический мир… Рэмбо с Валижоном и секьюрити цодъехали к штабу. Вход охраняли вооруженные штатские. Со столба неслись громкие звуки «Ласкового мая». Двор Областного управления внутренних дел был наспех превращен в военный лагерь. На каждом шагу попадались автоматчики в бронежилетах, в касках, с дубинками, флягами. Виднелись зеленые панамы «коммандос», менты — в традиционной форме — все вооружены. Тут же было с полсотни такси, БТРы… Рэмбо с Валижоном и секьюрити прошли мимо столовой. Она работала по талонам. У входа стоял мешок с сахаром, его брали без денег, однако солдаты всему предпочитали газировку.

На дверях белело:

«КИНО „В ЗАМКЕ ИФ“ 1-я серия».

Ниже висела записка:

«Бриффинг для прессы в 15.00».

С вестибюля начинался казарменный уют шоферов. Валижон дважды традиционно обнялся с дежурным:

—Как здоровье? Настроение? Фавзи у себя?

Рэмбо и Валижон поднялись в паспортный отдел. В приемной никого не было, кроме секретаря. Когда-то представительная, крашеная блондинка с тяжелой косой вокруг головы штудировала статью в «Правде»: «Как продавали державу. Политическая позиция Горбачева». Увидев входящего, она привычно поднялась. Для нее он по-прежнему оставался генералом Валижоном. Он потрепал ее по плечу, кивнул на дверь:

— На месте?

— Да, пожалуйста…

Фавзи был средних лет, с серым землистым лицом, худощавый, в форме подполковника внутренних дел.

—Валижон! — Он поднялся из-за стола. По землистому лицу блуждала рассеянная, отчасти виноватая улыбка. Рэмбо не мог найти ей объяснения. Валижон представил президента «Лайнса».

— Очень приятно. Я скажу, чтобы поставили чай…

— У нас дело, — сказал Валижон сухо. — Вот список фамилий. Все они получили паспорта в Папе…

Начальник паспортного отдела заглянул в список:

—Монахов, Марьясов… Промптов… Не помню. Столько людей проходит, Валижон.

— Этих ты должен вспомнить. Номера идут подряд. Паспорта выдали одновременно. Без тебя бы не решились.

— Что-то припоминаю. Но смутно… Было указание. Этих людей нет в городе. Это точно… — Фавзи посчитал объяснение исчерпывающим. На Рэмбо он не смотрел. — А как ваша жизнь?

Уже знакомая крашеная, с косой блондинка из приемной внесла легкое угощение. На столе появились яблоки, миндаль с изюмом. Закон гостеприимства в любом случае соблюдался. Генерал отказался от угощения:

— Мы спешим.

— Не выпьете чаю?

Жест Валижона был понят. Рассеянная улыбка исчезла.

—В другой раз. Сядь.

— Хоть миндаль попробуйте.

— Ты помнишь, как пришел ко мне проситься на работу в Хорог?

Упоминание об этом было неприятно Фавзи.

— Валижон! — Он взглянул укоризненно. — С этим покончено!

— Я думаю, нет.

Валижон встал, прошелся по комнате. Ему показалось, что подполковнику следует напомнить правила хорошего тона.

—Учись говорить правду, Фавзи! Правдой добьешься своего! Сказал мудрец: «Язык привыкает к тому, чему его учишь!»

Фавзи угрюмо молчал.

— Кто эти люди?

— Я их вообще не видел.

—Ты дал команду выписать паспорта?

Рэмбо не вмешивался. Валижон допрашивал в классической манере розыскника.

—Ты можешь нам дать их фотографии с формы семь?

— Откуда? — Фавзи воспользовался виноватой улыбочкой. — Им не выписывали.

— Тебе приказали!

— Да. Приказали сделать отметку: «Паспорта выданы для оперативного использования ФСБ…» Паспортистка прописала. Сама отвезла паспорта…

— Кто приказал?

— Большой человек. Точнее, от его имени.

Валижон поднял глаза. Фавзи добавил:

— Из Папа. Ты не ошибся…

Разговор был закончен.

—Хоть пиалушку выпейте. Не обижайте. Вот миндаль, пожалуйста, попробуйте.

Окружающая местность быстро, на глазах, менялась. Вдоль дороги то и дело возникали результаты человеческой деятельности: недостроенные или развалившиеся глиняные постройки. Серые, не приспособленные для жилья дома… То ли сушилки, то ли конюшни. Без окон, продуваемые ветром. Валижон затормозил.

—Поселок Победителей… Юридический адрес фирмы «КОДС». Ты хотел побывать на месте.

Он пояснил:

— Сгоняли с мест, заставляли переселяться сюда. Воду от кишлаков увели, направили на поле. Предполагалось, люди тут будут жить не семьями, а бригадами.

— Стоянки общества будущего!

— Потемкинские деревни. Вода привозная. Фактически тут не жили. Вот!

Табличка на доме сохранилась: «Усманходжаев, 17». Здание было пусто.

—«Акционерное общество „КОДС“…

Валижон, Рэмбо и телохранитель вошли. Следы запустения видны были уже внизу. Двери унесены. Пыль вперемешку с сухими экскрементами. Разбитые унитазы, показушные раковины, подключенные к несуществующей системе водоснабжения и канализации. Бетонный «Дювальевиль», описанный Гремом Грином.

Они вернулись к машине. Выжженная солнцем земля. Сбоку впереди было что-то вроде трибуны в голой степи.

—Это чтобы вешать людям лапшу на уши. Памятник Ленину. Вроде этого… общества «КОДС»!

Дорога слегка поднималась. Прямые, как свечи, звенящие стебли какого-то степного растения сопровождали машину, и такие же узкие белые впереди тянулись по сторонам. Валижон осторожно перевалил хребет. Палило солнце. Небольшое белое облачко вверху застыло словно навсегда, как и планирующий медлительный коршун. Внизу несла даже на вид холодные серые воды Сырдарья, там был пустынный оазис и, казалось, не было ни одного человека.

—Смотри, Сергей… — позвал вдруг Валижон.

На гребне дороги виднелась меньше булавочной головки черная букашка. Там стояла машина. — За нами наблюдают.

Они находились на территории Крестного отца. Окруженный водой круглый домик со стеклянными стенами в саду был некогда домиком для гостей главы объединения, выросшего от счетовода до бригадира, потом до Крестного отца. Богатая некогда резиденция, замаскированная под рядовой профилакторий производственного объединения, куда и первый секретарь обкома, прежде чем попасть, первым делом звонил на въезде: «Примут ли?» — все еще пребывала в запустении. По краям тротуара тянулись, сухие, ломкие на вид растения, которые никто не срезал. Кроме стеклянного, для наиболее уважаемых, здесь было еще несколько гостевых домиков, сауна. Сейчас все оставалось брошенным, напоминало душные грязные чердаки. Во время ареста главы объединения тут были и его братья. Один из них, по кличке КГБ, ведал агентурой, разведкой и контрразведкой; второй — представительством, он знал английский, занимался деловой перепиской, поездками, встречами. Здесь же неожиданно оказался и начальник следственного отдела Управления области. Его тоже взяли. Он ведал в резиденции охраной, наружным наблюдением, скрытой фотосъемкой. «Мозговой центр» объединения в тот день что-то обсуждал в саду, за столом. Участвовать в аресте Крестного отца решились немногие — в том числе Валижон, еще кое-кто из МВД. Остальные примкнули потом. Мафиози попытался бежать, но резиденция была окружена. Навстречу со всех сторон уже бежали менты. Крестный отец пытался сопротивляться, но ему показали санкцию прокурора, и он подчинился. Валижон честно исполнял приказ. И мафиози, относившийся лояльно к «ментовской идее», освободившись через много лет из тюрьмы, не питал к нему зла. Сейчас Валижон должен был обратиться за помощью именно к нему. Валижон провел белую «Волгу» мимо длиннющей коновязи. Тогда тут были конюшни для отборных коней… Лошади исчезли вместе с арестованными. В резиденции после этого жили следователи, расследовавшие уголовное дело. Следователи по пьянке сожгли сауну, срубили виноградники в поисках ям с сокровищами. Некоторых из них за это время успели посадить и уже выпустили. Валижон повернул к зданию производственного объединения. Оно и сегодня выглядело огромным на фоне приземистого одноэтажного городка. Валижон припарковался рядом со спуском в шахту, о которой в свое время писала вся перестроечная пресса, характеризуя ее как тюрьму. В первый свой приезд сюда в качестве старшего опера МУРа Рэмбо спускался в шахту, она была создана для грузового лифта, в который свободно въезжала машина. Крестный отец сидел в «Волге», и лифт доставлял его на любой этаж, но чаще — на самый нижний, оттуда шли бетонированные туннели. Их сооружали штрафники объединения. По туннелям можно было проехать и к дому мафиози, такому же одноэтажному, как все в Папе, к Сырдарье, в резиденцию. Объединение выглядело неживым, запущенным. Всюду сухие экскременты, надписи мелом и углем на серых подвального великолепия стенах.

—Он по этим лестницам не ходит… — шепнул Валижон.

Наверху их встретил секретарь канцелярии, он сразу поднялся, увидев генерала. Валижон сопровождал огромного молодого мужика, в котором секретарь немедленно опознал нового русского — за последнее время их перебывало тут немало. Имя Валижона служило надежной рекомендацией.

—Как? — Валижон показал головой на дверь.

— Пока не звонил.

— Вы в курсе…

Секретарь замялся:

— Я попробую с ним связаться…

Валижон свернул в соседний кабинет. Рэмбо словно только ждал этой минуты, улыбаясь, достал заготовленную купюру — сто долларов. Служащий повеселел. Рэмбо достал «паркер», написал на лежавшем перед ним на столе чистом листе бумаги: «Фирма „КОДС“. Марьясов».

—Посидите, пожалуйста… — Служащий взял предложенную Рэмбо купюру, поднес к губам, спрятал в стол. Продолжил без паузы:

— Начальник скоро будет!

В помещении работало звукозаписывающее устройство. Прочитав послание Рэмбо, он улыбнулся.

— У вас прохладно…

— Хотите холодной водички?

«А-а… Кто не рискует, тот не пьет шампанского…» Рэмбо открыл сумку-барсетку. Наверху лежала толстая пачка баксов, перехваченная аптечной резинкой. Рэмбо вытащил сразу несколько стодолларовок.

—Спасибо, не откажусь…

В свою очередь, помощник тоже хотел пить шампанское.

«Вы из ВПК? Что предлагаете?»

Помощник оторвал исписанный кусок бумаги, разорвал на мельчайшие части. Ссыпал в карман.

«Военно-промышленный комплекс!»

Вечная Книга была права: обязательно — тайное становится явным! И не оттого, что вдруг как из-под земли появляются очевидцы, свидетели… Настает день — и тайны больше не существует!

Рядом проходила граница.

След из пограничного, заполненного БТРами и войсками Управления внутренних дел вел в Москву, где военно-промышленный комплекс владел новейшими разработками и крайне нуждался в деньгах восточных миллионеров, снабжавших вооружением воюющие стороны.

«На Памирах», «Памирские походы» Рустам-бека… Теперь их не найдешь ни в одной библиотеке! Это же все про здешние места! Один регион! Многополосная, проложенная давно дорога! По ней гнали не только наркоту! Полная ясность могла помочь сохранить жизнь Неерии. Но у Рэмбо не было заказа на «Рассветбанк», как и на раскрытие убийств в команде «Дромита».

«Что вы можете предложить?»

Рэмбо показал вытянутой рукой.

«Пистолет…»

Помощник покачал головой.

Пистолеты не требовались. Помощник показал двумя уками, словно стрелял из автомата.

«Можно…»

Рэмбо показал пересланный ему факсом снимок генерала Гореватых, сделанный у его дома.

Помощник кивнул. Дописал: «Марьясов».

Потом показал себе на плечи. «Военный. Погоны…»

«Вы ждете его?»

Ответ был готов. Секретарь писал по-русски грамотно, без ошибок. Сильный акцент, с которым он изъяснялся, на бумаге, естественно, исчезал. Со стороны было похоже на переписку глухонемых.

«КОДС» не существует. Марьясов не выполнил обязательств по охране. Судно, которое он курировал, пришлось затопить…»

Без сомнения, на судне шло оружие для Северного Кавказа.

«Бизнес „Рассветбанка“! Оружие и наркота!»

Рэмбо почувствовал, как наступил на хвост Гореватых. Он, не глядя, вынимал из барсетки купюру за купюрой… Помощник так же, не считая, забирал.

«Кто получал бланки паспортов?»

«Бобров. Вабкент. Майор милиции…»

«А Камал Халифа?»

Помощник выразительно взглянул на кабинет босса. Разговор был закончен. Рэмбо сложил бумагу, на которой они писали, спрятал в карман. Жечь не стал. Возвратившийся Валижон сразу бы обо всем догадался. Оставил визитную карточку с телефоном.

— Спасибо. Я, наверное, не смогу ждать…

— Мы поставим чай.

— Спасибо. Надо ехать…

Рэмбо взглянул в окно, внизу он увидел Валижона, тот сидел в машине. Узбекский Мегрэ был человеком деликатным. Он предпочел не участвовать в переговорах с помощником Камала Халифа. Кроме того, существовал баланс сил, Рэмбо улетал, а он оставался здесь.

Здание областного главпочтамта оказалось в самом центре — массивное, построенное в колониальном стиле в начале века. У подъезда Валижон простился:

— Успехов.

— В Москве увидимся…

Операционный зал был огромен, как вокзал. Внутри было тихо. Несколько женщин по другую сторону барьера что-то молча неторопливо считали, отмечая на листочках. Рэмбо подошел к барьеру.

—Я жду факсы… — Он положил паспорт.

Женщина достала несколько пачек бумаг.

Факс из Иерусалима был еще от первого дня прибытия Неерии с секьюрити в Израиль. Игумнов сообщал лаконично: «Прибыли. Полный порядок…»

Из Москвы, поступили копии документов, полученных РУОПом и пересланных Бутурлиным. Следственный комитет МВД возбудил несколько уголовных дел, в том числе о незаконном вывозе валюты за границу. В постановлении было указано «мошенничество в отношении гр-на Арабова Н. при обмене наличных денег на чек в швейцарский банк UBS»…

Московские документы Рэмбо тут же направил факсом в Израиль. К утру бумаги должны были достичь Иерусалима, попасть к главе охранной фирмы «Смуя» Голану…

Рэмбо позвонил еще Бутурлину. От этого звонка зависело многое. Слышимость была неплохой, Рэмбо тянул, не решаясь прямо сказать главное. Объяснялся больше умолчаниями намеками.

— Я что-то не въезжаю… — признал Бутурлин.

— Владимир Петрович Колбин. Помнишь?

— Ну! — Бутурлин не знал Никакого Колбина.

— Баранки гну, Бутурлин! Новые наработки…

— Так…

— Идут через Скатертный…

В Скатертном переулке находился «Рассветбанк».

—От Владимира Петровича Колбина… Напиши и прочти! Ручка есть?

Бутурлин со сна ничего не понимал! И вдруг… «ВПК! Военно-промышленный комплекс!»

— Врубился!

— Наконец-то! Ну все!

Теперь ему оставался последний бросок. «Вабкент. Майор Бобров…

О встрече договорились по телефону. Без малейших сложностей.

—В ресторане, в центре города. Мимо не проедешь!

Ресторан был частный. Большинство столиков пустовало. В углу была еще чайхана, несколько стариков сидели скрестив ноги на покрытом ковром возвышении. Журчала восточная музыка. Рэмбо и капитан прошли в угловой кабинет. Появившиеся следом официант и официантка — в чапанах, в тюбетейках — не ожидая заказа, доставили узорчатый узбекский чайник, расставили тарелки с легкой закуской. Хорошенькая официантка наполнила пиалы:

— Прошу вас…

Рэмбо тут же отпил. Чай, определенно, заваривал специалист высокого класса.

— Как вас зовут? — спросил Рэмбо.

— Шермамат. Это — иранское имя…

— Прекрасный чай!

Рэмбо тем не менее чувствовал дискомфорт. Он предпочел бы встретиться с майором не за столом. Человек, получавший бланки паспортов для оперативного прикрытия работников бывшего КГБ, был, определенно, опасен. Выбирать, однако, не приходилось.

— Будь осторожен, — сказал Валижон на прощанье. — Вабкент — место не простое. Фавзи-Авлие родом отсюда. Не слыхал? Легендарный вор. Он поднимался босиком на знаменитый Вабкентский минарет. Двенадцатый век… Не забывай: ты — большая мишень! В Вабкенте знают, зачем вы приехали. Будь осторожен!

— И ты тоже, Валижон…

— Я знаю. В аэропорту в бухарской милиции у меня друзья. Вы будете улетать оттуда. Я позвоню. Вам помогут…

Перед тем в машине всю дорогу крутили блатные песни. Секьюрити привез их с собой. «А у вора, как у серого волка, только воля да охота на уме…». Все тот же «Лесоповал». Ситуация менялась, но вкусы и привязанности оставались.

«Действительно ли менты — неудавшиеся о н и , которым не хватило то ли везения, то ли мужества? Откуда этот наш болезненный непроходящий интерес к н и м?..»

Не было ли у ментов, у фанатов, как он, как Валижон, в ядрах клеток какого-то патологического отличия, вроде двойного полового Y-хроматина, свидетельства аномального развития, как у тех маньяков, — огромного роста, обязательно выше своих родителей, с пониженным интеллектом, агрессивным характером. Подобная аномалия встречалась у двух-трех человек на десяток тысяч.

«Или м ы — ментовский противовес — с повышенным чувством справедливости, гиперсоциальные типы?..»

Рэмбо следил за улицей и одновременно за рестораном. Под слоноподобными стволами чинар две партии стариков сидели на двух лавочках — напротив друг друга, одни в шляпах, другие как на подбор — в тюбетейках. Это было не социальное расслоение, а национальное: корейцы и узбеки… День был солнечный. Но небо все равно оставалось мутным, с высокой облачностью — не ясным, а только высветленным, с еле заметными белыми разводами, будто кто-то рисовал по стеклу.

Майор Бобров приехал очень быстро. В форменных брюках, в сорочке с погонами. Без галстука.

Рэмбо ощутил напряжение официантов. Затем в зале появился один из охранников — Игумнов видел его на остановке междугородного автобуса, на котором они прибыли. Низкорослый. Сплюснутый. В руке намертво зажата трубка радиотелефона… Зыркнул по сторонам, вышел.

Майор Бобров был из гладких мордастых мужиков.

— Привет. Очень приятно!

— Мне тоже…

Вокруг стола уже суетились официанты. Чайник и пиалы унесли, меняли скатерти, расставляли приборы. Оба секьюрити вышли, заняли место за дверью, у входа. Бобров кивнул метру, дожидавшемуся его указаний.

—Гостям чай, лепешки… Как обычно. Все по полной программе. Потом мы едем ко мне…

Рэмбо поблагодарил:

—Нет, нет… Только чай.

Метр ушел. Официантка с иранским именем сменила заварной чайник, добавила несколько тарелочек с миндалем и орешками. Майор собственноручно наполнил пиалу Рэмбо. Затем свою. Несколько минут еще говорили о пустяках. Ресторан не был местом для стремного разговора.

—Тогда этим тут ограничимся… Поедем ко мне!

Рэмбо отставил пиалу. Хорошенькая официантка подошла к президенту «Лайнса». Ей нравились крупные мужчины.

— Приезжайте чаще!

— Нежно обнимаю…

Рэмбо окинул ее всю по-медвежьи близко посаженными глазами. Фраза точно выражала меру сексуальности.

«Если наши трупы всплывут в реке из дерьма вместе с трупом Савона, эта женщина даст знать Бутурлину…»

К Боброву приехали быстро. В милицейской машине. Майор жил большим домом. Рэмбо продемонстрировали барана, предназначенного для вечернего тоя в честь гостя. Баран стоял у дувала — черный, самый крупный и жирный, привязанный к дереву. Он не блеял, но чувствовал свою судьбу, не щипал траву. В сцене забоя отличился жилистый немолодой киргиз, старшина милиции. Он, хромая, подошел к барану, обрезал веревку, которой тот был привязан к дереву, повел за собой. Баран упирался, Рэмбо было все хорошо видно. Под конец баран совсем перестал идти, старшина потащил его по траве. Подошел второй мужик, помог ему оттащить жертву. Киргиз отвязал веревку, что была у барана на шее, и туго связал ему вместе передние и задние ноги. Мелькнули полные ужаса миндалевидные черные глаза. Барана уложили. Под маленьким курдюком мелькнула кожа. Киргиз начал молиться. Присел на корточки. Что он просил у Аллаха для барана или для себя? Баран лежал живой, недвижимый. Киргиз оттянул голову барана и начал резать. Нож был не очень острый, шел тяжело. Кровь барана начала толчками проливаться на траву. Баран глубоко задышал. Ноги конвульсивно вздрагивали. Киргиз слегка поддерживал его, отставив нож. Баран еще несколько раз вздохнул. Все было кончено. Киргиз подрезал кожу ему на ноге, заострил палочку, несколько раз ткнул под кожу. Потом наклонился, начал вдувать под кожу воздух. Он дул и дул, пока воздух не проник в подбрюшье. Потом воздух проник и в другую ногу, она начала подниматься. И туша одновременно переворачивалась на спину. Передняя нога поднималась медленно, словно баран ораторствовал. Киргиз оторвал рот от барана — на усах его была кровь…

Столом занимались две женщины в цветастых узбекских платьях и таких же штанах. Еще несколько мужчин — родственники или сослуживцы — помогали им у огромного чугуна. Низкорослого секьюрити, которого видел Рэмбо в ресторане, среди них не было. Той предполагался большой. На длинной уходившей углом во двор террасе, на гостевой части дома. Двор был просторный. Пять или шесть плетеных, как корзины, клеток с певчими птичками бедонами были развешаны под навесами.

—Клетку с бедоной можно переносить с места на место только завешенную, — объяснил майор. — На новом месте птица не поет…

Они уединились на ковре в одной из комнат. Тут же, на полу, стоял неизменный на Востоке поднос с орешками, миндалем. Заварной чайник. Окна, обтянутые белой марлей, снимали жару. В комнате было прохладно.

— Поговорим… — Бобров переоделся, был по-домашнему — в спортивных штанах, грязных на заднице. — Я тоже подумываю о частном сыске и охране. Мы могли бы сотрудничать. Твои наработки, мои заказы…

— Мы продаем информацию…

Майор налил чай в чистую пиалу, перелил назад в чайник. Он повторил это несколько раз, потом налил гостю и себе.

—У нас большая война. Мумин против «Белой чайханы». Ты это знаешь, поскольку встречался с Муминым…

— Нисан Арабов придерживался «Белой чайханы»…

— Он не работал с военными. Там все было забито без него. Московский «Рассветбанк» занял главные позиции. Господин Калашников… То бишь генерал Гореватых…

— Ты и его знаешь?

— Я знаю все. Представляешь, сколько я мог на тебе заработать? А этого не делаю. Что тебя еще интересует?

— Камал Халифа…

— Банк Швейцарии в курсе. Есть Крестный отец. Ему и людям, которыми ты интересуешься, вручают документы, согласно указанным на счетах в UBS реквизитам…

Фиктивные паспорта выписывала представительная матрона с косой вокруг головы, которую Рэмбо видел в приемной Фавзи. Часть документов была изготовлена согласно списку. Другие оформляли по мере поступления фотографий и заполненных форм с фамилиями.

—Марьясов, Гнеушев, Промптов… Некоторые за это время успели трижды перекреститься. Сотник стал Силорчуком, потом Клоновым. А иных уж нет…

«Дефектные какие-то фамилии… — подумал Рэмбо. — Словно нарочно. Или паспортистка полуграмотная…»

— Кто тебя интересует?

— Промптов. — Кудим, по его расчетам, вместе с Туркменией находился сейчас где-то в Израиле, по дороге в Иерусалим, недалеко от Неерии и Игумнова.

— Такой же Промптов, как ты. Капитан Анкудинов. Госбезопасность. Мы перезнакомились, когда начали резать месхетинцев… Он был тогда Монахов. Его, кстати, разыскивает узбекский Интерпол по запросу Кипра. Я с тобой откровенен. Такая мешанина…

— Полное блюдо спагетти…

Он узнал все, что хотел. Оставалось унести ноги. Сбоку у стены лежала книга. Она была на каком-то из азиатских языков. Русские буквы. «ИФ Кало». «Замок Иф!.. Граф Монте-Кристо»,

—Вот так… — Майор поднялся. — Пошли. У нас тут темнеет быстро… А иначе за делами всю пьянку запустим!

Женщины ставили последние тарелки. Традиционные мелко нарезанные лук и помидоры в собственном соку.

—Попробуешь сегодня узбекский нахот…

С кухни уже несли крупный азиатский горох, варившийся в течение всей ночи вместе со свежей бараниной, и большие пиалы — касы — с жидкой подливой. Бобров настроен был весело.

—Погоди! Давай с дороги сначала в туалет… Руки помоем. И я переодеться должен!

Рэмбо одобрил:

—Это дело.

День склонялся к концу, но жара не спадала. От деревьев уже тянулись длинные тени. Вечер мог наступить очень быстро. Туалет был вынесен на зады. По другую сторону забора паслись коровы. Дерзкие, ничего не боящиеся птички сидели у них на спинах.

—Майна… Чистильщики… — объяснил хозяин.

Поодаль в пыли лежал мертвый ишак: пожухлая шерсть, белая обглоданная кость. Не было видно ни червей, ни мошкары. Это была работа солнца. Ишак был уже без глаз. Дырки зияли в шкуре, а зубы были все целы. Сбоку тянулось кукурузное поле, и дальше непроходимые заросли высокого растения, похожего на камыш. Рэмбо осмотрелся: дерьмовая река Царства мертвых — Стикс, в которой утонул Савон, протекала где-то вблизи. На задах двора.

— Где туалет-то?

— Да вот он!

Майор показал на запущенный сарайчик.

—Заходи. Я после тебя…

Он обернулся к следовавшему в нескольких шагах позади капитану.

—Не в службу, а в дружбу! — Лицо Боброва было круглое, симпатичное. Проходя мимо кухни, он что-то подцепил с блюда— рисинка висела на губе. — Скажи, чтобы нам подали кувшин и полотенца…

Капитан сделал вид, что не слышит.

Рэмбо взглянул на сарайчик. Он обо всем догадался.

Где-то поблизости — в зарослях? — должен был сейчас находиться низкорослый секьюрити Боброва с командой…

— В Москве мне показали кусок сорочки Савона. В Дерьме. В курсе? Он, наверно, тоже один раз ссал тут…

— Один раз — еще не пидорас…

Бобров бросился на землю. Рэмбо и секьюрити едва успели последовать примеру. Над головами прошла автоматная очередь. От высокого глухого дувала позади отлетели куски сухой глины.. Стреляли из зарослей.

—Ах ты!..

Рэмбо захватил майора ключом за шею, капитан, державший, стопу майора, повернул ее внутрь. Вдвоём они оттащили Боброва в сторону. Вжались в землю. Близко, у лица Рэмбо, во все концы непрерывно сновали муравьи. Великий путь муравьев, проходивший тут, тянулся на многие сотни тысяч километров до его квартиры в Москве на улице Народного Ополчения…

Он вдруг вспомнил своих…

Из зарослей больше не стреляли. Боялись попасть в майора. Рэмбо и капитан перетащили Боброва в небольшую ложбину. Обыскали. Оружия при нем не было. Бобров говорил обо всем откровенно, поскольку был уверен, что Рэмбо уже не покинет Вабкент, захлебнется в дерьме.

«Скотина!..»

Майор дернулся, и Рэмбо с удовольствием ребром ладони врезал ему под кадыком. Капитан ремнем связал Боброву руки сзади.

—Вставай! Кричи: пусть не стреляют! Да по-русски!

Майор осторожно привстал — сначала на четвереньки. Крикнул несколько слов в сторону кукурузного поля. Услышав ответ, выпрямился полностью. Его поставили в качестве щита.

— Где тут автобус?

— Недалеко. Я скажу, чтобы отвезли…

—Заткнись.

Отступали по соломенно-желтым участкам. На уровне верхушек деревьев дул небольшой ветерок. Вдоль сухого арыка скрежетали жесткие листья растений, похожих на цветы. Далеко висела пыль на дороге. Неожиданно оказались на широкой, давно не убиравшейся, пустой улице. У перекрестка виднелась остановка, подступы к ней были отмечены окурками, саманными остатками. Несколько человек ждали автобус. Движения вокруг не было.

—Автобус в Бухару?.. — спросил Рэмбо.

Ему не ответили. Один был явно обкуренный. С замедленными движениями и реакцией. Абстрактный несуществующий мир стоял у него в глазах. Женщина в углу в очках читала Коран, платье обтягивало ее худые колени. Увидев знакомого майора милиции с вывернутыми руками, она с удвоенной энергией принялась за молитву. Корейского типа седеющий старик с подстриженными усиками, с прямыми волосами, с безукоризненно прямой спиной сидел безучастно. Неожиданно подъехал таксист:

— Далеко, товарищ майор?

— Отвезешь их… — Бобров пошевелил кистями.

Таксист изнутри открыл заднюю дверцу:

— Прошу…

Боброва затолкали на заднее сиденье, секьюрити-капитан устроился рядом. Рэмбо сел рядом с водителем.

—Поедешь с нами.

Таксист словно ничего не замечал. Сразу погнал. Сотрудников милиции, подчиненных Боброву, нигде видно не было. Мелькнула мечеть и башня рядом. Знаменитый минарет, на который снаружи, с помощью только рук и босых ног, взобрался не менее знаменитый вор. Рэмбо предупредил:

—В аэропорт… И чтобы без глупостей!

К Бухаре подъезжали уже в темноте. Улица была неширокой. Гнали, зажатые по сторонам двумя рядами машин. Таксист знал город: свернул в объезд. За знакомыми уже куполами древних бань в заднем стекле неожиданно появился сноп света. Их догоняли. Выстраивались по сторонам порталы старинных медресе. Пристроившаяся в форватере машина не отставала. Во тьме улицы впереди показался просвет. Внезапно машина притормозила. Из нее кто-то выскочил, побежал к гаишнику с рацией у перекрестка.

—Гони… — приказал Рэмбо.

С дорожной полицией шутки были плохи. То же бывало и в Москве. Можно было пропустить ментовский свисток, и тогда гаишники могли с ходу начать стрелять. Самым лучшим, когда останавливали, было немедленно положить руки на капот.

—Права и документы слева, пистолет справа, начальник!

Светильники едва прорывались сквозь кроны деревьев. Южная, ночь была темнее московской. Освещенные окна скрывались между деревьми. Единственный свет на улице — был свет фар. Рэмбо обернулся ко второму сиденью:

— Как урыли Нисана?

— Просто. После аферы с чеком гарант позвонил ему ночью. Нисан должен был привезти ксерокопию чека, которую ему будто бы ошибочно вручили. В подъезде уже ждали…

— А Савона?

— Его судьбу решили два генерала… — У Боброва еще болел кадык.

— Гореватых?

— И второй. Из РУОПа. Толян. Савон работал на обоих.

— Толян был здесь?

— Сидели на том же ковре, где мы с тобой! — Бобров искал точки согласия и взаимного интереса. Он не собирался опускать руки. — Они ведь свояки! Не въехал?

— Гореватых и Толян?

— Женаты на родных сестрах. Кроме того, Гореватых — он ведь родом отсюда. Из Кагана…

— Теперь, кажется, въехал…

Освещенная площадь возникла внезапно. Вместе с белой «Волгой» сбоку и двумя людьми в камуфляжах с автоматами. Один из вооруженных людей двинул автоматом:

— Тормози!

— Бандиты. Вот так теперь и живем!.. — Таксист показал головой через площадь. — Аэропорт! Вот он! Сто пятьдесят метров…

Четкая граница разделяла площадь и улицу. Свет и тень. Подыхающий голубь на асфальте ждал свою судьбу, которая на этот случай могла принять облик кошки или собаки. Тут же, пользуясь темнотой, прямо на тротуаре мочилась какая-то женщина, отбросив на спину платье, низко пригнув голову и высоко подняв белый толстый зад. Бандит не спеша подошел к такси. Заглянул внутрь. Майор Бобров со скрученными сзади руками быстро отвернулся. Но было поздно. Автомат придвинулся ближе, щелкнул дважды. Майор уткнулся головой в колени. На звук выстрелов подошел напарник, щелкнул затвором.

—По одному из машины! Живо! Руки на капот!

Игумнов перебрался на балкон Арабова еще ночью. Неерия не закрыл балконную дверь. В любую минуту мог появиться в зоне поражения. С соседнего холма, над которым возвышалась стрела подъемного крана, любой человек на балконе становился отличной мишенью для киллера. Хотя Кудим и Туркмения плыли без снайперского снабжения, Игумнов не сомневался: «Люди, посланные генералом ПГУ бывшего КГБ СССР, наверняка знают, к кому обратиться. Необходимое оружие им доставят!»

Исполнителя заказных убийств мировая пресса представляла в виде героя Форсайта, покушавшегося на де Голля, — высокого интеллектуала, сноба, профессионала, каждый выстрел которого стоит миллион долларов. В России газеты писали о профсоюзах киллеров, объединившихся для защиты от своих работодателей после выполнения заказов. Несмотря на очевидную глупость, в корреспонденции косвенно признавалась распространенность и даже престижность профессии. Все в действительности происходило в рамках все того же российского уголовного мира и общественной неустроенности. Туркмения был отличным ментом, пока коррумпированный супрефект не загнал его за решетку, Кудим — был бесстрашным офицером, потом секьюрити, теперь киллером… Криминальная преступность всегда связана была с убийством. Своего же брата уголовника. Фраера. Реже мента.

«А-а… Угро! Знаю! — сказала будущая жена Игумнова, когда их познакомили. — Вы называете себя розыскниками. Уголовники боятся поднять на вас руку…»

Игумнов осторожно поднял голову. Тихий стук где-то внутри отеля не прекращался, там словно готовили омлет из тысячи яиц. Внизу всюду были расставлены в беспорядке машины, свисали невыключенные к утру светильники — нежные, как абрикосы. Увитые растениями балконы безмолвствовали. Названия улиц — черные знаки на белой подсветке — горели неизвестно для кого. Снова, как когда-то в Дубулты, в католической кирхе, звякнули часы.

Жену отпевали в той же церкви, что и телохранителя Неерии. Короткий их брак тянул на долгий роман. Во время похорон, когда Рэмбо вместе с Неерией ушел в храм, Игумнов свернул за некрополь, поставил на могиле свечу. Тяжелый сук с треском обрушился сверху, подминая и обламывая ветви.

«Мертвые говорят с нами… — говорила его иудейская бабка, мать отца. — Нам не дано их видеть, но они постоянно дают нам знать о себе…»

Свеча горела медленно, тугим извивающимся пламенем. Кусты вокруг были затянуты белой паутиной тополей. Черные птицы мертвых прыгали по тропинке. Могила жены была чисто убрана. Блестел мрамор. Раньше на нем было выбито одно имя — мужское, теперь под ним появилось женское. Спустя годы супруги воссоединились для вечной жизни. Потревожил ли его приход покой супружеской четы, снова обретшей друг друга, но теперь уже навсегда…

«Мертвым в могиле ничего не нужно… — говорила бабка. — Ни яблок, ни крутых яиц. У них другие заботы… [ Они ждут Мессию. — Она произносила как иудейка — Машиаха. — С его приходом мертвые поднимутся из могил. Грядет справедливость. Каждый получит, что он заслужил. Начнется суд в Святом городе Иерусалиме…»

Игумнов успел метнуться вперед. Неерия с сигаретой шагнул за балконную дверь. В броске Игумнов дернул его на себя, в то же время удержал, чтобы Арабов грохнулся на него, а не на мраморный, принятый в израильских помещениях пол. В ту же секунду прогремел выстрел. Стреляли где-то рядом. Может, с соседнего балкона. В направлении холма… Антитеррористическое подразделение, установившее снайпера на вершине стратегически важной высоты, приняло экстренные меры. Вслед за упреждающим выстрелом из отеля «Кидрон» группа, непосредственно поднявшаяся к эспланаде, забросала киллеров гранатами ослепляющего действия. Свет был нестерпимым для глаз. Дальнейшее развернулось в считанные секунды. Кудим, раненный в руку, попытался уйти.

Рядом с большим, во всю стену, цветным портретом Эрнесто Че Гевары, шла узкая площадка. Под ней начинался отвесный склон. Далеко внизу к нему прислонялись дома. Не раздумывая, Кудим начал спускаться. В нем жил отличный скалолаз. В здоровой руке он сжимал полученную ночью снайперскую винтовку с лазерным прицелом.

«Ее ни в коем случае нельзя оставить…» Сотник еще в Москве предупредил. По Кудиму не стреляли. Над эспланадой появился полицейский геликоптер, израильской миштаре сверху было все отлично видно.

«Давай, давай, смотри…»

Кудим увидел машину, ждавшую внизу. Он быстро спускался. В середине склона ему удалось оттолкнуться — последний десяток метров он перелетел мгновенно…

Тут удача изменила ему. Он попал ногами на бочку-бойлер. Ее перевернуло. Внизу была каменная глыба не меньше тонны весом. Кудим влетел в нее головой. По заключению израильского судебно-медицинского эксперта, вскрывавшего труп, смерть неизвестного наступила в результате повреждений черепа, не совместимых с жизнью.

Туркмении повезло.

Его начали преследовать не сразу. Он бросился в другую сторону. У подножия холма находилась автобусная остановка. Туркмения успел добежать до нее. От остановки как раз отходил длинный иерусалимский автобус, один из первых, отправившихся в то утро. Спускавшиеся в обход по серпантину секьюрити не успели. Туркмения протянул водителю пять шекелей, получил сдачу. Держался спокойно. Водитель подмигнул ему в зеркало над головой. Он принял его за одного из румынских рабочих, которых в районе Катамоны жило великое множество. Туркмения сел впереди, тут было что-то вроде четырехместного купе, пассажиры парами сидели лицом к лицу. Напротив мясистая девка в погонах десантницы, с карабином на коленях, с голубыми глазами, коровьими большими губами, читала молитвенник. Губы ее шевелились. Соседкой ее была молодая марокканка в короткой юбке, с необыкновенно красивыми ногами. Сидевшая рядом с Туркменией деваха была в футболке. От одной подмышки к другой было выведено крупно: «KAMIKADSE». Тяжелые груди ее прядали на поворотах. В автобусе было людно. Вязаные кипы мужиков. Бархатные береты и шляпки религиозных евреек. Словно с фотографий времен русско-японской войны или прибытия экспедиционного корпуса союзников в Одессу. Сидевшие по другую сторону прохода молодые супруги были бывшие соотечественники. В газетах потом написали, что они оставили дома двух маленьких детей и направлялись заключать договор о покупке квартиры. На Тахане Мерказит им предстояло пересесть в автобус, шедший на Тель-Авив. Супруги встали рано. Зевали, широко раскрывая рты… Молодой российский еврей что-то громко бубнил подруге в конце автобуса. Здоровый мужик в черной рясе — греческий монах — смотрел в окно. Ватная женщина с огромным животом, казалось, будто уже умерла, только об этом не догадывалась…

Это был автобус 18-го маршрута, шедший из района проживания иерусалимской нищеты, как назвало его в тот день израильское телевидение, в сторону Центральной автобусной станции — Таханы Мерказит, которому суждено было уже через несколько минут взлететь в воздух… Пока об этом знал только один человек — молодой араб, сидевший недалеко от Туркмении, туго перепеленатый взрывчаткой…

Шум взрыва в автобусе на Яффо был слышен на Агриппас в «Ирина, Хэлена-турс». Стряпчий включил радио. Ивритский диктор со скоростью автомата сообщил о несчастье.

«Снова террорист-самоубийца. Снова 18-й маршрут. Есть пострадавшие…»

Все трое выскочили на улицу. Со всех сторон уже неслись надрывные завывания сирен машин полиции и «Скорой помощи». В Израиле жизнь научила полицию и врачей принимать меры в считанные минуты. Улицы Яффо и Сарэй Исраэл перед Центральной автобусной станцией были уже перекрыты. Перекресток был одним из наиболее оживленных на этой самой напряженной иерусалимской трассе. Автобусы обычно шли тут вплотную, один за другим, в обе стороны, почти касаясь друг друга… Видимо, это учитывали люди «Хамас», организовывавшие взрывы… Как и то, что было воскресенье — первый рабочий день израильской недели. Люди ехали на работу, солдаты возвращались в военные части после субботних отпусков.

—Назад!..

К месту взрыва не пускали. От автобуса катил густой черный дым. Там уже боролись с огнем. Появившиеся неизвестно когда бородатые, в черных костюмах и шляпах, религиозные ортодоксы, харедим, первые бежали с каталками, перевозившими пострадавших к машинам «Скорой помощи» — «амбулансам», реанимационным. Страшное завывание подкатывавших и уезжавших машин продолжалось…

Куски обшивки автобуса разбросало на огромной площади вместе с кровавым веществом. Уже виднелись накрытые пленкой неподвижные тела на асфальте… Несколько десятков мальчиков религиозной ишивы на перекрестке молились вслух, истово отбивая поклоны перед собой и на стороны. Темнолицый солдат-эфиоп с карабинами плакал не стесняясь. Мелькали черные шляпы, белые сорочки, телекамеры журналистов. Люди кричали. Какая-то мать рвалась в автобус, там осталась дочь… Перекресток был усеян битым стеклом. Харедим катили и катили бегом коляски с ранеными. Их были уже десятки. Стряпчий, его помощницы не могли двинуться с места. Люди вокруг все прибывали. За спинами полицейских, не выпускавших на проезжую часть, начинался стихийный митинг. Кричали, угрожали, плакали. Уже появились транспаранты: «Сколько можно терпеть?», «Какой это мир?», «Сегодня нам покажут по телевизору, как их дети там пляшут от радости оттого, что наших детей убивают!..».

Взнузданные лошади израильских полицейских тревожно переступали у забора. Тут же, на тротуаре, лежали тяжелые сумки военных… У остова взорванного автобуса уже горели десятки поминальных свечей — в баночках с фитильками в стеарине. Тут же валялся отброшенный в сторону кусок наружной обшивки автобуса с рекламой кроссовок, каждая величиной с человеческую голову. Специальная команда религиозных людей собирала останки. С тротуаров, с листьев деревьев, со светильников. Казалось, выпали кровавые осадки… Девочка рядом со стряпчим закончила молиться, поцеловала молитвенник… Подъехала машина — кто-то из тех, кто отвечал за безопасность. Толпа засвистела, заулюлюкала; полиция кого-то оттащила…

—Наши участники, к счастью, ездят в машинах… — сказал стряпчий.

Последнее, что увидел Туркмения за окном, было название магазина по-русски — «Золотая карета». Книжный магазин». Он внезапно почувствовал, как автобус подняло на воздух. И сразу же мгновение это разорвало, растянуло на целую жизнь… Солдатка с молитвенником и карабином, сидевшая напротив, долго падала ему на грудь, теплая и мягкая, как матрас. Под мышку ткнулась валившаяся вперед, на него, молодая, с необыкновенно красивыми ногами марокканка. В последнее мгновение Туркмения закрыл собою обеих, одновременно потянув вниз грудастую «KAMIKADSE». Все три женщины отделались ранениями средней тяжести… В вое машин «Скорой помощи» — «амбулансов» — ничего нельзя было разобрать. На короткий срок Туркмения словно выпал из времени… Минут двадцать им занимались на месте взрыва, прежде чем решились везти. У Туркмении было три ранения — по одному в бедра и одно в спине. Сердце выбрасывало кровь сквозь рану, стремясь выбросить всю… Каталку с Туркменией катили бегом несколько человек. Последним бежал немолодой ортодокс в черном — одышливый человек хасидской внешности с бородкой, с закрученными пейсами, с бахромой на поясе. Туркмения этого не видел, не чувствовал. Они были уже в больнице, на всем ходу приближались к операционной. И все это время не менее дюжины врачей и сестер уже делали все для его спасения. Все здешние методики были приспособлены для боевых условий с узкой специализацией. Санитар, бежавший рядом, сильным движением рук сдавливал грудь. Внутривенно уже вводили физиологический раствор, в легкие по трубке поступал воздух. А специалист по экстренной медицинской помощи зондировала бедро в поисках сосуда, в который можно было начать вливать физиологический раствор. Туркмения больше всего нуждался в жидкости, которую могло бы перекачивать сердце. Кровь была бы предпочтительнее, но то, что перекачивало сердце, тут же выливалось на пол… Уже вводили в бедро катетер, а два врача вскрыли грудную полость, для быстроты даже не протирая кожу антисептиком. Энергично — от грудины до подмышечной ямы, отслаивая кожу и жир, рассекая межреберную мышцу. Нескольких секунд хватило на то, чтобы вставить между ребрами расширитель. Раздвинуть. Начать прямой массаж сердца. Осколок разорвал вену и правый легочный ствол. В сердце Туркмении вонзилась игла шприца, наполненного адреналином. Однако мощный стимулятор не подействовал. Сердце даже не вздрогнуло. Израильский хирург погрузил руки в кровь, на ощупь нашел аорту и пережал ее. Он надеялся сохранить циркуляцию крови в головном мозге. Сердце по-прежнему не реагировало.

Во всех операционных вокруг шли операции, а раненых из автобуса подвозили и подвозили. Привыкшие к своему уделу, израильтяне сразу развертывали цепь госпиталей. Еще машины направлялись в другие больницы, в Медицинский центр Кирьят-Хадассу, Эйн-Керем.

Сердце Туркмении не вздрогнуло. Еще одна энергичная инъекция… Хирург продолжал быстро зашивать рану, но все было бесполезно. Туркмения жил уже не в этой жизни. Из той — другой — он слышал, как медсестра спросила хирурга по-русски:

—Поужинаем вместе? Я не могу после этого ужаса остаться одна сегодня…

И он по-русски тоже ответил ей:

—Обязательно. Прекращаем. Все напрасно…

Израильская полиция вошла в номер Неерии в отеле сразу после выстрела. Дюжина нижних чинов во главе с офицером. С Неерией и Игумновым разговаривали одновременно. Переводчиком выступил глава сыскного агентства «Смуя». Голан примчал в «Кидрон», получив из Намангана факсом бумаги в отношении Арабовых. Из обвиняемого на суде российских законников в Иерусалиме Неерия превращался в главного свидетеля против московских авторитетов, пренебрегших воровским законом. Полиция Неерию сразу отпустила — у него было приглашение и надежные гаранты — израильтяне. Он переходил под охрану Голана — и секьюрити «Лайнса» ему больше не был нужен.

Игумнова увели с собой. Весь день его продержали в министерстве полиции на улице Шейх Джарах, вели бесконечные переговоры с Москвой. К вечеру перевезли в аэропорт Бен-Гурион. Немолодой полицейский, похожий на эрдельтерьера, поджарый, с жилистым тощим задом, на ходу раскачивался в бедрах. Кобура у него висела слева. Он сразу пристегнул Игумнова к себе наручником. Несколько его коллег-полицейских, следовавших поодаль, что-то увлеченно обсуждали. На несколько минут вошли в зал отлета. Полицейские кого-то ждали. У Игумнова было время осмотреться. Молодые контрразведчики, или кто они — Моссад, Шабак, Шинбет, — как маятники, по кругу проходили свои маршруты в поисках подозрительных предметов, — от урны к урне, по всем углам зала, — бросающиеся в глаза, в грубых ботинках, в незаправленных в брюки рубахах. Окружающие все как один находились под впечатлением утреннего взрыва в автобусе. Это было написано на лицах. Неожиданно Игумнов увидел Туманова. Вместо черного костюма ортодокса на воре была одежда охранника. Куртка, рубашка, джинсы. Проходя, кивнул на туалет. Игумнов жестом показал своему конвоиру требуемое. Полицейский отстегнул наручник. Туалет имел один выход, в нем не было окон. Миха ждал его в кабине. Коротко переговорили. Шуки, помощник Жида, подзалетел на грабеже в отделении банка «Дисконт», там, где Игумнов видел его в последний раз.

— Дела…

— Не боись! Тебя вышлют. И только.

В кабине рядом кто-то неистово мочился. При таком напоре, если бы это продолжилось, аэропорт могло затопить.

Накануне Михе приснился сон.

—Бегу по туннелю Хасмонеев, а навстречу машины. Я к стене. И на скрипке играю! Вдруг — свет фар! Мусоросборочная! Гребет прямо от стены… Никуда не деться!

Миха был типичный центровой русской мафии в стране. В России первенствовала славянская группировка, в Израиле русскоязычные уголовники полноправно заняли ее место.

—Херовый сон. Будь осторожен.

У писсуаров стояло несколько хасидов. Круглые меховые шапки были похожи на огромные жернова. «Польша. Средние века…» Один из хасидов кивнул Туманову. Толстый, из-под туго перехваченного халата торчали безобразно худые, в высоких, по колено, белых чулках ноги.

— Чабанская шапка?

— IIIтраймл. Еврейская папаха… Ну, давай!

— Ты тоже…

Полицейский участок находился по другую сторону площади. Рядом был то ли многоэтажный гараж, то ли багажный терминал — мрачное нежилое помещение. Игумнову снова предложили выложить на стол все из карманов, потом раздеться, предоставить одежду для осмотра. Откатали пальцы. Приспособление для снятия отпечатков пальцев оказалось точно таким, как вконторе в Москве. Ощутимого прогресса в этой области не замечалось. Голана не было. К Игумнову прикрепили переводчика — молодого, долговязого, с копной светлых волос и светлой кожей.

— Откуда? Давно в Израиле?

— Из Запорожья. Здесь шесть лет.

— Мент?

Нет, в Запорожье он в милиции не работал. Ходил в школу. На Игумнова он смотрел с явной приязнью. Принес ледяной воды, газету на русском. Газета оказалась старая, большая часть статей была заимствована из российской прессы. Были и свои, посвященные политике и литературоведению. Русскоязычных израильтян интересовало тут то же, что и на их доисторической родине. «Цикл лекций, посвященных символистам, декадансу. Романтический максимализм. Александр Блок, Максимилиан Волошин, Марина Цветаева…», «В библиотеке Сионистского форума обсуждение влияния творчества маркиза де Сада на современный философский роман…». Общей проблемой был квартирный вопрос. Почти половину шестидесятистраничной газеты занимала реклама. «Лечение геморроя… Импотенцию за сутки!». Некая дама интересовалась, почему у нее сухое влагалище…

Ничто не шло в голову.

Допросили тут же, в участке. Кабинет был без излишеств. Два стола. Сейф. Шкаф. Компьютер. Израильский офицер полиции — высокий, с обручальным кольцом и часами на браслете — задал несколько формальных вопросов. Зачитал постановление. Земляк. Игумнов по доброй российской привычке отказался поставить подпись.

—Не важно, — сказал переводчик.

Полицейский дружески мигнул. Игумнов высылался из страны, как въехавший в нее незаконно, поскольку при въезде не объявил истинных целей посещения государства Израиль.

Самолет на Москву отправлялся поздно ночью. До посадки Игумнова продержали в камере. Присматривал все тот же переводчик. В камере до Игумнова сидели россияне. Среди ивритских и арабских надписей на стенах две оказались на русском:

«ОДИНОЧЕСТВО — УБИЙЦА ДУШИ»

и

«ПОЙДЕШЬ ЗА ПРАВДОЙ,СОТРЕШЬ НОГИ ДО ЖОПЫ».

Было душно.

— Вентиляция тут есть?

— Как скажешь, начальник…

Игумнов вздрогнул. Дурацкую приговорку эту любила покойная жена. Он не был на ее похоронах. Два месяца спустя, на Ваганькове, служащая кладбища, равнодушная девица в рабочем халате, уточнила дату, быстро пробежала глазами по страницам регистрационной книги.

—Когда, вы сказали, погребение? Седьмого?

За прошедший срок скорбный список прибавился чуть ли не вдвое.

—Да.

— Нет такой!

— Точно?

— Нет!

Короткий светлый миг счастья!

Выходило, что она жива. А у него послеоперационный бред! Тяжелый кошмар. Ему все приснилось! Женщина снова зыркнула в книгу:

—Извините: есть! — Чуда не случилось. — Участок 49.

В камеру вошли, едва он задремал. Тот же похожий на эрдельтерьера поджарый полицейский, доставлявший его в аэропорт, снова пристегнул к себе наручником. Несколько полицейских шли снова поодаль.

Момент высылки из страны не был никак обставлен.

В Бен-Гурионе стояла густая тропическая ночь. Спертая духота хлебозавода, которая не чувствовалась в Иерусалиме, наверху, в Иудейских горах.

«Духовка…»

Пальмы, полицейские машины. Голые пупки негритосок. Снова тоненькие солдатки с автоматами; дамы-гаучо в огромных шляпах, в сапогах; контрразведчики; ротвейлеры; детские коляски; монахи в длинных рясах, подвязанных веревками…

«Тот свет, как сказал Миха…»

Знакомые черные костюмы хасидов… Маленькая израильская девочка-мышонок с косичками, в джинсиках… С сумасшедшими глазами…

«Моя мать в новой ее жизни!..»

Не последнюю роль в упрощении процедуры высылки сыграло то обстоятельство, что Игумнов до последнего дня в России был полицейским. Мент — он и в Израиле мент.

В жаркой кожаной куртке под Марлона Брандо в сопровождении полицейских прошел он площадь перед зоной вылета. Происходившее как бы перестало его трогать. Израильтяне жевали на ходу свои длинные батоны-багеты, набитые овощной начинкой, вынимали бутылочки с водой, важно пили. Голые стволы эвкалиптов казались декорацией.

Две беленькие девчушки перебегали дорогу со скоростью, не диктовавшейся обстоятельствами. Бородатый поселенец с кобурой для американского полицейского кольта, бьющей по коленям, вертелся тут же. Коротко остриженная тифози с красным ртом величиной и цветом с красное пожарное ведро послала Игумнову воздушный поцелуй.

В самолет вместе с ним поднялись два полицейских с пистолетами в кобурах слева и справа. Они все знали про Игумнова, потому что, покидая салон, обменялись с ним рукопожатиями.

Жопастые парни в семейных трусах, с косичками, летевшие целой колонией в Юго-Восточную Азию через Москву, устроили Игумнову овацию.

Утренние израильские газеты успели поведать читателям историю покушения на Неерию Арабова под аршинными заголовками:

«РУССКАЯ МАФИЯ В ИЗРАИЛЕ».

Рэмбо больше не звонил. Бутурлин предполагал, что его друг отправился в Вабкент, в самое пекло… Бутурлин убрал документы в сейф. Счета. Перечень фирм, разбросанных в ближнем и дальнем зарубежье, снявших деньги со счетов «Фантом-информа». Как он и предполагал, Иоганн Бергер оказался обычным швейцарским уголовником, подставной фигурой генерала Гореватых. Афера с прокруткой чека за новейшие разработки ВПК была личной инициативой вице-президента «Рассветбанка», одобренной кем-то из верхов. Арабовы были обречены. Нисана готовили к закланию, как индейку к Рождеству. Он уже не раз получал возможность обменивать черный нал Фонда на стираные деньги через швейцарский банк. С каждым разом суммы все увеличивались, пока не достигли трех миллионов… После этого Нисана могли только убить. Так и произошло. РУОП располагал теперь полной информацией. Бутурлин зондировал почву в отношении ареста Гореватых в следственном комитете МВД и Генеральной прокуратуре. Он был готов к прыжку. Надо было только застать свою жертву врасплох. Словно что-то почувствовав, генерал Гореватых резко увеличил число охранников и машин сопровождения…

Овца, не встречая Бутурлина внизу, раскинула овечьими мозгами — потолкавшись в вестибюле, поднялась в кабинет. Бутурлин кивнул. Он был один, разговаривал по телефону с помощником кума Бутырской тюрьмы…

Овца обошла стол, пристроилась чуть позади. Обтянутые джинсой не узкие чресла опасно приблизились. Овца нагнулась, положила на стол черновик справки, которую он отредактировал. На секунду у лица Бутурлина торчком, как дикорастущий горбик нежного верблюжонка, возникла совсем юная грудь. Желание было тяжелым и ощутимым. Машинистка смешалась, даже не обратилась по форме: «Товарищ подполковник…»

Помощник кума изгалялся:

—Бумага на тебя лежит! А ты ни хрена не чешешься! Бутылку жалеешь к у м у ?!

Сообщение о том, что Бутурлин получил крупную взятку, все еще лежало у него в сейфе. К у м не отсылал бумагу, как положено, наверх. И не собирался передавать господину Корзинкину…

Овца написала на черновике: «Мне надо с вами поговорить. Я позвоню после работы…». Решиться на этот шаг было нелегко. Она жила за городом. Отец устраивал скандалы каждый раз, когда она не возвращалась вовремя. Грозил, что пойдет к генералу, потребует справку от врача о том, что она девушка… Овца вышла, тихо прикрыв за собой дверь. Бутурлин уловил, как пробили едва слышные колокола судьбы. Ничего не понял. В очень скором времени суждено было рухнуть его семейной жизни, карьере… Мысли заняты были другим: кум позвонил сам.

«Зачем?»

Бутурлин лукавил:

— Нет уж, уволь… У меня своих бумаг некуда девать!

— Ну как хочешь! Да! — Кум вспомнил. — Ты ведь хотел Афанасия допросить. Вора в законе! Вот и встретились бы!

Бутурлин осторожно уклонился:

—Где взять время? Подскажи!

Кум хмыкнул:

—Послушаешь вас с Толяном: только один РУОП все и тянет в Москве! Ну, бывай!

Бутурлин положил трубку.

Ему показалось, что он знает, в чем дело. Он вызвал Савельева:

—Есть дело…

Преступный мир Москвы мгновенно и остро отреагировал на убийство Серого…

Президент «Рассветбанка» парился с секьюрити и коллегами-банкирами в сауне на Варшавке. Вывалились из подъезда сбросившими по десятку лет каждый — легкие, наплескавшиеся в ледяной воде, а потом обернутые в жару и пар. Ноги шли сами. Он садился в «мерседес», когда из джипа по соседству кто-то позвал:

— Юра! — Голос был знакомый.

Обернулся…

Пуля вошла в глаз.

«Чтоб шкурку не портить!» — цинично сказал кто-то из ментов, первыми приехавших к месту убийства.

Следующим должен был стать генерал Гореватых…

Это случилось за час до звонка кума.

В старейшую московскую тюрьму выехали в нескольких автобусах во главе с Бутурлиным и начальником Управления следственных изоляторов МВД. Должность называлась иначе, но за бесконечными изменениями названий управлений бывшего ГУЛАГА уследить было невозможно. Недавно назначенный начальник Управления — «новая метла» — был кровно заинтересован в успехе экспедиции и осуществлял ее масштабно. Операцию обеспечивал ОМОН, техническое сопровождение. В ограниченной зоне вблизи тюрьмы были созданы шумовые помехи для радиосредств связи. Оперативная служба легко обнаружила на Новослободской знакомую уже черную «Волгу» генерала Гореватых с ее мощным мотором и бронированным багажником. Нашлись поблизости и другие машины сопровождения. В их числе черный «Форд» 121 AT 93-00 и джип со сканирующей техникой. В машинах находились боевики. Арестовать генерала Гореватых во время его следования по Москве с такой охраной можно было, только начав военные действия. В «Форде» 121 AT 93-00, Бутурлин надеялся, был и Сотник, правая рука генерала Гореватых, которого не задержали во время засады, устроенной в Фонде психологической помощи…

Телефоннные коммуникации внутри следственного изолятора также были на время выведены из строя. Дежурный при входе оказался не в состоянии доложить ответственному о прибытии высокого начальства. Обязанности ответственного по изолятору, как и следовало ожидать, в этот день исполнял помощник кума. Было поздно. Тюрьма успела утихомириться.

—Проводите нас к нему! Быстро! Я начальник управления…

Вдоль длинной надписи во всю стену — «Запретная зона — подход ближе чем на 1 метр запрещен» — быстро, почти бегом, пересекли двор. Бутурлина и начальника Управления сопровождало не менее трех десятков людей. Значительно больше находилось вне Бутырки, вместе с Савельевым. Предстоял штурм машин Фонда психологической помощи, службы безопасности «Рыбацкого банка» и заодно трех пока еще неопознанных «Мерсов», тоже с боевиками, стоявших у тюрьмы. Внутри изолятора к каждому, кому становилось известно о прибытии оперативной группы, пришлось приставить сотрудника или сотрудницу.

«Не дать связаться с другими постами. Обеспечить полную внезапность…»

Задуманное удалось.

У Афанасия происходил большой с х о д н я к.

Связанный с криминальными российскими авторитетами в США, Германии, Нидерландах и Израиле, пахан вел дела и внутри тюрьмы. Кенты, приехавшие в «Мерсах» с воли, были его друзья, стоявшие во главе столичных группировок. Паханам необходимо было посоветоваться. За столом к Афанасию и его гостям присоединилось еще несколько воров в законе, тоже сидевших в Бутырке. Для этого за несколько сот баксов их вывели из камер, доставили вниз. Стол накрыли в коридоре перед следственными камерами. Кенты знали гастрономические вкусы Афанасия. По дороге заехали в ресторан, набрали холодных закусок. На столе, кроме зернистой и паюсной икры, севрюги, белуги, были еще заливные бараньи котлеты, языки, гвоздь стола — поросенок с хреном…

Кенты привезли с собой в Бутырку двух проституток и жену Афанасия, с которой вор, не теряя времени, уже успел пару раз уединиться. Поддав, не отстали и сидевшие в Бутырке воры, сразу полюбившие обеих суфлер.

По окончании ужина предстояла деловая часть.

—Руки!..

Опергруппа появилась неожиданно. Афанасий пытался с кем-то связаться по радиотелефону. Ему не дали. Кенты с воли успели скинуть под стол оружие. Сопротивление было исключено.

—Быстро! По стенке всем…

Присутствовавших контролеров, проституток, кентов, следственно-арестованных обыскивали, вязали… Бутурлин этого уже не видел — бросился назад, к лестнице: помощника кума рядом со следственными камерами не было! Ответственный оказался у себя. Бутурлин ворвался без стука.

—Бутурлин?!

В кабинете, кроме к у м а , находился еще человек, ровесник Бутурлина, высокий, с правильными чертами лица, в безупречном костюме, со вкусом подобранной сорочке и галстуке. Он спокойно, с любопытством и даже доброжелательно смотрел на Бутурлина.

—Рад познакомиться. Вице-президент «Рассветбанка» Гореватых…

Еще развозили сдавшихся Савельеву добровольно охранников Фонда психологической помощи и «Рыбацкого банка». Взятых ОМОНом с применением силы разоружили, положили на асфальт вблизи тюрьмы — их следовало тщательно, по одному, обыскать… С другими боевиками продолжались переговоры. Приехавших к Афанасию с воли кентов отправили на Шаболовку, в РУОП… Ждали людей из Следственного комитета МВД. Как обычно, те поспевали к уже накрытому столу. Помощника кума тоже увезли. Вместо него в кабинете появился Толян, кем-то оповещенный и срочно примчавшийся.

Разговаривали втроем: Бутурлин, Толян и банкир. Генерал Гореватых сразу выложил карты на стол:

—После сегодняшнего убийства Юры пришел срочный запрос Европейской ассоциации свободной торговли. В правительство позвонили из Американской торговой палаты… Неужели я поехал бы к Афанасию и его ближайшему окружению, не имея полномочий, да еще самых широких и на самом высоком уровне! Подумайте!..

Он обращался к Толяну как равный по прежней своей должности и званию, наконец, как родственник…

—Или меня, генерала КГБ, РУОП за дурака держит?! Ты-то не первый день меня знаешь, Толян! И тестя. Не последний тоже человек…

Это была правда. У Гореватых были прочные связи наверху.

—Что это?..

Совсем близко от тюрьмы раздалась автоматная очередь. В какой-то из бандитских машин оказали сопротивление. Из окна, кроме соседнего жилого дома, ничего нельзя было разглядеть. Гореватых прокомментировал мимоходом:

—Для жильцов чудесный пейзаж — тюремный двор! Сто раз писали об этом…

Он вернулся к разговору:

—Сразу же меня вызвал помощник президента. Я привез от его имени конкретные предложения паханам. Цель — немедленно прекратить заказные убийства наиболее крупных бизнесменов и банкиров… Он поручил мне. Страна несет миллионные убытки. С нами не хотят иметь дело, пока продолжается отстрел финансистов…

Бутурлин кивнул непонятно.

Действительно — кому же еще поручить… Только главе созданного бывшим КГБ СССР преступного картеля, осуществляющего контроль за прохождением сумм от реализации разработок ВПК! Главному стратегу развития «Рассветбанка»! Власти во все времена всегда умудрялись подбирать себе удивительных соратников. Где они их только находили?! Под липовыми документами прикрытия Гореватых и его люди организовали целую сеть консалтинговых фирм в странах, где оставалась агентура, прежде состоявшая у него на связи.

В день похорон Нисана Арабова Гореватых под именем Алексея Марьясова лично прибыл в банк UBS в Женеву, на Rue du Rhone, 8, с чеком Камала Халифа. В тот же день три миллиона долларов были переведены на счет «Фантом-информ» и оттуда на личные счета и счета подставных фирм. Маленькие торгово-посреднические конторы, открытые его клевретами, быстро рассосали всю сумму. Дальнейший путь валюты исчез. Фирмы самоликвидировались. Завершены информационные и консалтинговые услуги. Документы уничтожены как конфиденциальные. Вторых экземпляров нет…

«Концы в воду. Деньги истрачены, фирмы ликвидированы… Дать бы тебе по ушам, да положение не позволяет…»

—Я не имел права вам это говорить. Ни тебе, ни Бутурлину. Помощник президента напомнил мне фразу, которую я прежде, признаться, подзабыл… «То, что сделано подателем этой бумаги, сделано по моему поручению и на благо государства…» Помните?

Толян был политик. Неверный ход ему был противопоказан.

— Я тебе верю. Но ты понимаешь…

— Во всем мире власть не имеет права официально вступать в переговоры с преступниками… Только через третьих лиц. Ты Мокеичу поверишь? Генералу, бывшему начальнику главка…

— Безусловно.

Гореватых поднялся к телефону:

—Могу?

—Да звони ты!..

Бутурлин чертыхнулся. Гореватых набрал номер:

— Добрый вечер. Алексей Мокеевич не отдыхает пока? Это генерал Гореватых…

— Вечер добрый, товарищ генерал. Спасибо за звонок. Он вам сейчас перезвонит…

Бывший начальник главка был тонкий мужик. Прежде чем подойти к телефону, он проверял выскочивший на определителе номер, если не был известен раньше…

—Алексей Мокеевич знает, по какому вопросу…

Усилия РУОПа оказывались тщетными. Бутурлину и Савельичу предлагали отыграться на мелкой рыбешке. Исполнителях вроде Сотника. Крупная рыба уходила. Момент был решающий. Генерал был абсолютно спокоен.

—Помощник президента считает, что на уровне МВД борьба с организованной преступностью ведется недостаточно…

«Продажные менты! Вот кто сегодня наводит общественный порядок в Москве…» Это его слова!

Гореватых бросил все на карту.

Он заметил, как побледнел свояк. Следовало припугнуть и Бутурлина…

—Вынюхивают и все не там! Вот уж кого действительно находят по уши в дерьме. В прямом смысле!

Гореватых не бросал слова на ветер… Он намекал не только на Савона. «Кто следующий? Рэмбо? Афганец?!» Ответный пронзительно-громкий звонок пришел быстро. Гореватых расправил плечи:

—Это он. Возьмите, пожалуйста, трубку…

Толян показал, что намерен держаться в стороне. Бутурлин не спешил. Телефон звонил и звонил.

«Где-то это уже было… Звонил телефон, никто не снимал трубку… — Бутурлин вспомнил. — „Однажды в Америке“, боевик Серджо Леоне. Потом у Никиты Михалкова в „Утомленных солнцем“…»

Надо было сначала пропустить все звонки сквозь себя. Приготовиться и заговорить как ни в чем не бывало. Истинная цель приезда генерала Гореватых в следственный изолятор была очевидна.

«Воры с ним разберутся за Серого. Он знает. Вслед за Юрой. Застрелят или взорвут. Афанасий — единственный в Москве человек, который может помочь…». Кум звонил Бутурлину днем, чтобы удостовериться в том, что он неожиданно не появится в Бутырке во время с х о дн я к а…

Вышло по-другому.

Телефон все звонил.

«Знают, что мы на месте…»

Бутурлин поднялся с ленцой. Он был в образе.

—Да. Понял…

Разговор был очень понятный. Короткий.

—Спокойной ночи. Спасибо.

Он положил трубку. Гореватых встал. Одернул пиджак:

— Все? Тогда я поехал! Чао, господа… Мы еще встретимся.

— Погоди…

Путь преступного банка был усеян трупами. Банкиры, авторитеты, секьюрити, свои же боевики… И вот глава «Рассветбанка» разыгрывает этот спектакль. «Радетель честного добросовестного партнерства!.. Представитель правительственной структуры… Все в дерьме, а он один — в белом смокинге…» Бутурлин положил руку на ширинку. Забытый с детства щедрый хулиганский жест вполне отвечал моменту,

— А этого не хочешь?

Бывший начальник главка не поспешил перезвонить, чтобы вытащить Гореватых из Бутырки: что-то знал или почувствовал. Звонок был из Намангана. Звонил генерал Валижон. Рэмбо и его секьюрити вылетели рейсом Бухара — Москва. «С ними все в порядке…»

Бутурлин вызвал конвой.

Из Информационного банка «Лайнса».Свидетельствует пресса:

«Российским „паханам“ понравилось в Израиле…

Местный телетайп. Несколько десятков авторитетов уголовного мира России были засечены в прошлую пятницу на эйлатском побережье. Министр полиции успокоил напуганных журналистов, сообщив, что его людям удалось предотвратить проведение в Израиле представительного форума российской мафии.

Высокопоставленный офицер полиции уточнил, что200 паханов действительно почтили своим вниманием город-курорт на берегу Красного моря; но отнюдь не длятого, чтобы провести форум, а просто расслабиться, посорить деньгами и, может быть, войти в контакт с израильскими бизнесменами…

Руководство полиции считает необходимым создать натерритории Израиля международный центр по борьбе срусской мафией… В центре, который станет действовать под эгидой ООН, будут разрабатываться особые методы борьбы с русской мафией. Там же полицейские из разныхстран смогут пройти курс обучения этим методам… Полиция Израиля, по словам представителя министерства, уже предпринимает конкретные шаги для того, чтобы предотвратить усиление влияния русской мафии в Израиле…»

Всеизраильский штаб полиции.

Отдел расследований и розыска пропавших без вести.

«Вниманию всех!

Израильская полиция просит население оказать помощь в опознании трупа, обнаруженного в Иерусалиме.

Тело неизвестного мужчины находилось в Гиват-Шауль на свалке машин, внутри выброшенного неисправного холодильника фирмы «Amkor».

Одет:

Куртка охранника («модиин эзрахи»), рубашка с печатью фирмы по перевозкам («Ховалот Иссахар»), синиеджинсы, черные туфли.

На теле имеются множественные татуировки — изображения черепа, кинжала, свастики, змеи… А также надписи на русском языке: «Не забуду мать родную» и «Паханзоны».

Всех, кто располагает информацией, могущей помочь в опознании трупа, просим позвонить по телефону 02-309344 или в любой пункт полиции».

(Газета «Вести». Крупнейшая русскоязычная газета Израиля. Тель-Авив.)

Примечание.

Любое сходство персонажей повести с действительными лицами следует считать случайным. В повествовании смещены на несколько месяцев события, фактически имевшие место. Это не может не броситься в глаза русскоязычному читателю, живущему в Израиле, и несущественно для читателя в России, которому, собственно, адресована книга.

С уважением. Автор.