"Оно" - читать интересную книгу автора (Слаповский Алексей)

15.

Вернулись, занялись продажей. Дело шло хорошо. На каждой паре джинсов наваривали минимум рублей сорок, на каждом диске — червонец. Диски, помнится, были польского литья и относительно дешевые, битловский «Белый альбом», двойной, шел всего за семьдесят рублей. Вспомним при этом, что стипендия в вузе была сорок рублей, зарплаты молодых специалистов начинались со ста двадцати, а кто по выслуге и должности получал около двухсот, считалось — кум королю.

Торговлю вел преимущественно Сотин — он ничего не боялся, рассчитывая, что в случае чего папаша выручит (тот очень удачно лечил именно в это время сына начальника областного УВД от наркомании; наркоман — тогда звучало очень экзотично). Но и Валько бралось — когда точно знало, кто клиент не из университета и вряд ли может его узнать. У него получалось не хуже, чем у Сотина, даже, возможно, и получше: Сотин слишком уж веселился, слишком при этом напирал, это выглядело подозрительно, Валько же играло другую игру: дескать, продаю собственные, последние, сам бы носил, но страшно деньги нужны. Поэтому попытки торговаться вызывали у него испуг и муку, клиенту становилось его поневоле жалко. Сотин хвалил, хлопал по плечу:

— Ты прирожденный жулик, брат!

Валько быстро заметило, что получает удовольствие от увеличения количества денег. А удовольствие — это хорошо. Что и требовалось доказать.

Это было неплохое время. Если Валько и не обрело самого себя, то хотя бы нашло друга. То есть тем самым как бы и обрело себя — взяв его за пример, подражая ему.

И вот Валько обокрали.

Этого следовало ожидать: столько людей проходит, поди разбери, у кого особо цепкие глаза, кто слишком внимательно смотрит, откуда достают джинсы и диски, какие запоры на двери, как закрывается окно.

Через окно и залезли: с навеса над подъездом соседнего дома, по газовой трубе, хлипкую форточку выбили, дотянулись до шпингалетов окна, спокойно открыли. Унесли все, что нашли. Собственно, все и нашли, включая деньги. Деньги были Валько, а вещи — общие.

Валько обнаружило это вечером, вернувшись после занятий и общественных дел. Приняло случившееся очень легко, даже удивившись своему спокойствию. Конечно, не так уж карнавально легко, чтобы считать это просто новым развлечением и приключением, но — без трепета, поняв, насколько оно в действительности равнодушно к деньгам и вещам.

В квартире старухи телефона не было, Валько пошло звонить Сотину из автомата. Купило две бутылки вина (хорошо, что носило с собой некоторое количество денег, не все оставляло дома), небольшой торт, вернулось домой, заварило чай и ждало Сотина с улыбкой, готовясь вместе посмеяться над происшествием.

Однако Сотин не настроен был смеяться. Он бросился искать: может, не все сперли, может, что-то осталось? Кричал:

— Твою мать, думать надо было или нет? Я сколько раз говорил? Замок на двери — пальцем открыть можно! (Рылся в старухином комоде). Сидит — радуется! Чего ты радуешься? На мои деньги куплено, между прочим! (Залез под кровать). Твоих только четвертая часть, а то и меньше! Платить будешь, ты понял? Я серьезно говорю! (Сорвал с постели одеяло, перевернул матрац). Без шуточек! А не заплатишь — завтра твоя комсомольская пи...братия о тебе все узнает! Вылетишь на хрен за аморалку[11], я серьезно говорю! Ты понял, нет? Из комсомола своего ...бучего и из университета вообще! (Открыл антресоль над дверью, кидал оттуда на пол всякий хлам). Слушай, а может, ты пошутил? А? Пошутил, да?

В глазах Сотина засветилась надежда. Жалкая и одновременно одухотворенная. Гораздо более одухотворенная, чем тогда, когда он говорил о Фрейде, Ницше и тайнах человеческой души.

Валько усмехнулся:

— Это всего лишь карнавал.

— Что карнавал? Пошутил, да? Признавайся, зараза!

— Да нет, не пошутил.

— Тогда так, — окончательно озлился Сотин. — Чтобы через неделю отдал мне деньги за вещи, понял? Я у отца взаймы взял, ты соображаешь или нет? Через неделю, максимум через две!

— Где я возьму?

— А меня не волнует! Ты виноват? Виноват. Поэтому меня не волнует, понял?

— Дерьмо ты, оказывается, — грустно сказало Валько.

— Само собой! — не отрицал Сотин. — А ты бы кто был в такой ситуации? Не дерьмо?

— Нет! — сказало Валько.

И не сдержалось, заплакало.

— Не надо! — закричал Сотин. — Все мы психастеники, я сейчас тоже рыдать начну — запросто! Через неделю чтобы были деньги, понял меня?

— Я попробую... Не знаю... За что ты так со мной? Я тебя другом считал!

— Считал он! И я тебя другом считал, а ты меня без штанов оставил! Это по-дружески, да?

Валько плакало — сладостно. Горько утратить друга, но как зато приятно испытывать то же, что испытывают нормальные люди при утрате друга. Да и не такой уж он друг, если вдуматься. Но, с другой стороны, лучше иметь такого друга, чем никакого: одному очень плохо в этом мире, очень.

Тут появился Салыкин — с девушкой, с гитарой, с вином. Увидел плачущего Валько, злого Сотина, начал расспрашивать.

— Не лезь не в свое дело! — огрызнулся Сотин.

— Обокрали меня, — всхлипывая, сказало Валько. — Вещи украли, деньги... Он требует вернуть... Заплатить за вещи...

— Сосем личико потерял, Саша! — сказат Салыкин, уже выпивший и добрый. — Валь, ты не отдавай ему ничего. Он мерзавец. Саш, ты мерзавец, как друг тебе говорю.

— Мерзавец, мерзавец, а деньги пусть только попробует не отдаст!

— А что ты сделаешь?

— А то!

Сотин отвернулся.

Валько пожаловалось, что Сотин грозит комсомолом и вычисткой из университета.

Салыкин помрачнел.

— Ты можешь это сделать? — спросил он Сотина.

— А пусть не нарывается! Пусть хотя бы половину отдаст, а еще половину через месяц — тогда не трону.

— Подержи, — протянул Салыкин гитару девушке, хотя мог просто ее поставить или положить (тоже не без карнавальных эффектов действовал). Встал перед Сотиным.

— Саша, ты меня знаешь. Могу ударить.

— Да пошел ты!

Сотин не стал дожидаться удара и убрался, на прощание крикнув:

— Я сказал — неделя! Иначе пеняй на себя, понял?

Салыкин утешил Валько:

— Не грусти. Он сволочь, конечно, но не до такой степени. Будет ныть, надоедать, но стучать не станет. Он вообще очень робкий. Поэтому и в психиатры пошел. Ну, как мальчик, который темноты боится и специально идет в темную комнату. Хорошо сказал? — спросил он девушку.

— Хорошо.

— А поцеловать за это?

Девушка посмотрела на Валько.

— При нем можно, он мой друг.

Девушка поцеловала Салыкина.