"День денег" - читать интересную книгу автора (Слаповский Алексей)

Глава седьмая,

в которой Парфен обвиняет Писателя и заодно всех писателей вообще в тайной преступности, Писатель же рассуждает о Судьбе, а затем все вместе друзья решают, как быть с деньгами.

Парфен внимательно осмотрел и те, и другие деньги и сказал:

– Нет. Нормальные деньги.

– А вот мы сейчас проверим! – вскричал Змей, схватил сторублевку и убежал.

Парфен проницательно посмотрел на Писателя. Тот, ощутив его взгляд, оторвался от созерцания денег.

– Я знаю, о чем ты думаешь! – сказал Парфен.

– Нет, – сказал Писатель. – Это просто совпадение. Тридцать три и триста тридцать – всего лишь совпадение. Никакой тут мистики нет, и нечего себе морочить голову.

– А заодно и мне! – посоветовал Парфен. – Я вас, писарчуков, райтеров, шрифтштеллеров, е. в. м., насквозь вижу! Вы все потенциальные убийцы, предатели и развратники!

– Мне непонятен ход твоих мыслей, – задумчиво сказал Писатель.

– Ну да, ну да! Он не понимает! Достоевский недаром был эпилептик, недаром у него то и дело малолетние растленные девчушки появляются, кровь рекой льется! Гоголь жил, как в кошмарном сне: люди без носов – или из портретов выходят, утопленницы у него, страшная месть у него! – а я думаю, что он сам с наслаждением молодую красавицу зарезал бы! И везде на страницах бешеные деньги летают! Вы все книги пишете, чтобы в жизни преступниками не стать! Хотя ты, само собой, не Достоевский и не Гоголь.

– Ты пошлую чепуху городишь, – отмахнулся Писатель.

– Не чепуху! Я вижу, ты Змея хочешь облапошить! Напоить, деньги забрать, а ему сказать потом, что – спьяну пригрезилось! Скажешь, нет?

– Нет, – спокойно ответил Писатель. Спокойно – и с презрительным недоумением.

И Парфена оскорбило это недоумение, и он хотел продолжить обвинять Писателя, но опять вспомнил, что начал сегодня новую, чистую и честную, как белый лист, жизнь, и заговорил, удивляясь сам своей откровенности:

– А я вот хоть и не писатель (но, между прочим, если б захотел – !..), а – подлец. Сижу и думаю, что с вами сделать. Змея напоить, лучше не придумаешь. Тебя тоже, но ты не такой конченый пьяница, ты еще памяти не пропил.

– Не пропил, – подтвердил Писатель.

– Ну вот! И я думал сейчас: придется тебя тоже напоить, а потом на улицу вывести и под машину толкнуть. Ты понимаешь? – с надрывом воскликнул Парфен. – Понимаешь? Эти деньги едва появились, а я уже стал убийцей! Понимаешь?

– Ну, еще не стал! – миролюбиво успокоил Писатель.

– Стану! Поэтому тридцать три и триста тридцать – недаром! Надо от этих денег избавиться, слышишь меня? Или отдать их мне.

– А если я тоже хочу ими всеми завладеть? – в качестве предположения высказался Писатель.

– Тогда всё, – сказал Парфен. – Тогда полный п., е. в. м., тогда быть сегодня крови!

Они бы, возможно, продолжили этот небезынтересный разговор, но тут в комнату ворвался Змей, держа в объятьях большой полиэтиленовый пакет.

– Настоящие! – закричал он и начал выгружать из пакета водку, воду газированную в большой бутыли, консервы, хлеб, сигареты. – Всю сотню ухлопал! Гуляем, ребята!

Он тут же вскрыл водку, нашел два стакана, обтер их, за третьим сбегал на кухню, разлил – и взял в руку свой стакан, сияя.

– Не надо спешить, – сказал Парфен. – Слишком важное дело.

– Да, это верно! – лицо Змея стало серьезным, и он впервые за последние восемь-десять лет выпил не столько, сколько в стакане налито, а половину. Отпил – и культурненько поставил стакан на подоконник.

Выпили и Писатель с Парфеном.

Некоторое время помолчали, покурили. Организмы их приободрились, зажили полной насыщенной жизнью, кровоток в мозгах стал быстрым и легким.

Писателя эти процессы привели к следующим словам:

– Я вот что подумал, друг мой Змей и друг мой Парфен. Всю жизнь судьба играла со мной. И даже сегодня, когда вот это вот случилось, игра продолжается. Не хочу! С одной стороны, деньги дадут мне свободу, я перестану писать на каких-то там хозяев, а буду только для себя. Но я не хочу для себя! Я выродился, братцы! Я ловлю себя на том, что с огромным удовольствием сочиняю эротические, мистические и детективные романы, получая моральное и материальное вознаграждение, а художественного ничего писать – не хочу. Я кончился – не начинаясь. Но у меня осталась гордость! Судьба играла мной, но унизить меня не смогла ни разу. А теперь, я чувствую, хочет еще и унизить: она хочет сделать бессмысленной мою жизнь!

– Ты что хочешь сказать? – спросил Парфен. – Что ты отказываешься от этих денег? Ну нет, этот номер не пройдет у тебя! Я тебя понимаю! Очень хорошо понимаю! Ты хочешь увидеть, с какой жадностью мы клюнем на эту приманку! Ты хочешь укрепить себя в своей подлости! Чтобы потом нас возненавидеть, так? Шиш вот! Я не хочу, чтобы меня ночью в темном переулке кирпичом по башке грохнули! А Змей однажды не проснется, и никто не узнает, кто ему в водку лошадиную дозу снотворного всыпал!

Змей смотрел и слушал – не понимая. Ему после водки стало так хорошо и мило, что он не мог уразуметь, по какой причине так напряжены и нахмурены его друзья.

– Вы чего? – спросил он.

– Глупый ты, – с сожалением сказал Писатель Парфену. И Парфен вдруг сразу же устыдился.

– Нет, а чего ты, в самом деле?

– Да ничего. На троих этих денег – ни два ни полтора, как в народе говорят. Не много и не мало. А одному – самый раз. Жизнь обустроить, жену завести, вылечиться. Я о тебе, Змей. Ты ведь первый обратил внимание на этот ящик. Если б не ты, не видать бы нам этих денег.

– Не, кореша! – сказал Змей, враз испугавшись чего-то. – Ну, увидел ящик. А бумажник ты увидел.

– А поднял его Парфен, – сказал Писатель. – Бери эти деньги, Парфен, послушайся умного человека.

И Парфен, видя откровенность и чистоту глаз и голоса Писателя, может, и согласился бы, но то, что Писатель себя умным человеком назвал, его, значит, Парфена, заведомо таковым не считая, его задело – и сильно!

– Сами не без ума! – парировал он.

– Да поделить, и все, чего вы? – по-прежнему не понимал Змей.

– Мы, – сказал Писатель, – не хотим больше быть игрушками судьбы. Ведь так, Парфен?

Заветные эти слова кольнули Парфена в его сегодняшнее сердце: не об этом ли сам он думает с утра? И он кивнул.

– Мы надсмеемся над ней! Мы бросим ей в харю вызов! – воскликнул Писатель.

– Кому? – спросил Змей.

– Судьбе.

От растерянности Змей даже оглянулся, будто желая обнаружить ту особу, о которой шла речь.

– Мы бросим жребий! – сказал Писатель. – Кому достанется, тот пусть и владеет деньгами. Один.

И опять чего-то испугался Змей.

– Нет! – сказал он. – Кончайте тут дурака валять. Делим поровну – и никаких! Жребий выдумали, сдался он н. х., е. е. м. ч. п. к. на ш. з.!

– А давайте без мата, е. в. м., к. г., н. уже до смерти! – попросил Парфен.

И Писатель со Змеем тут же согласились, что в такой день без мата жить лучше.

– Надо выпить еще, – посоветовал Змей. – А то мы с похмелья еще, не очухались еще. Вот и заговариваемся.

И немедленно выпил, его примеру тут же последовали Парфен и Писатель.

Выпили, помолчали, покурили, с неясным томлением глядя на деньги.

– Я вас понял, – вдруг сказал Змей. – Сомнения и так далее. Мораль, так сказать. Нравственность в высшем смысле. Губительность порока. Разврат богатства. Соблазны легкой жизни. Думаете, я не понимаю? Я понимаю. Думаете, если у вас высшее образование, а у меня десятилетка, я не могу постичь? Я постигаю все! Средства массовой информации меня не смутили, и текущий момент меня не унес своим теченьем, я здесь, всей душой! Я предлагаю: нормальные деньги оставить себе и поделить, все-таки по тыще с лишним на рыло выйдет, а доллары отдать в детский дом. Анонимно.

– Как? Подбросить? Их тут же персонал прихапает. Кто найдет, тот и прихапает, – реалистически сказал Парфен.

– А мы публично тогда! При стечении журналистов и телевидения!

– Чтобы владелец денег тут же узнал, где они, и убил бы нас со злости? – спросил Парфен.

– Кстати… – начал Писатель, но Парфен уже понял.

– Не выйдет! В бумажнике, кроме денег, никаких сведений о владельце. Как искать? Развесить объявления? «Кто потерял бумажник с долларами, обращаться по такому-то адресу»?

– Ребята, да хватит вам! – сказал Змей. – Давайте лучше поговорим, кто что с деньгами сделает! А?

Это было, действительно, интересно, это напоминало детские их разговоры о том, кто что сделал бы, если б у него была волшебная палочка, которая может выполнить три желания. Помнится, Больной, шибко умным не считавшийся, всех обхитрил, сказав: «Первое мое желание: чтобы у меня в руках оказалась другая палочка, чтобы она выполняла все желания!» На его хитрость обиделись и дали ему даже за нее пару пинков: игру испортил.

– Ну? Ну? – подбадривал Змей. – Давай, Хухарь, начинай, ты писатель или нет?

Писатель задумался.

– Тогда ты, Парфен!

Задумался и Парфен.

– Ну, тогда я! – сказал Змей, выпил еще чуточку, и начал: – Во-первых, я… – и зашустрил глазами по стенам, словно ища подсказки.

И тоже – задумался.