"Властелин времени" - читать интересную книгу автора (Скобелев Эдуард Мартинович)

8

Иосиф шел проселочной дорогой. Вокруг была тишина и безлюдное пространство. Изредка попадались поля. Издалека они казались ровными и хорошо возделанными.

Он шел и думал о том, что за дни скитаний узнал многое о стране, но не узнал ничего такого, что помогло бы сблизиться с ее жителями. Как и в первый день, они повсюду сторонились его, общаться с ними можно было только через советников, подвизавшихся в каждом учреждении, в каждой деревне.

Люди называли свою страну Прогрессиния. Это было новое название, прежнего никто не помнил или боялся вспомнить: за прежнее название четвертовали.

Иосифа поражало, что люди как бы совершенно не обращали внимания на свою жалкую долю.

— Это понятно, — сказал ему за чаепитием сельский советник, которому он представился инспектором налогового управления, показав купленный документ. — Аборигены вымирают и перед смертью, понятно, переживают некоторое безразличие.

— Вы слишком неосторожны, коллега, — упрекнул Иосиф, — это цинизм.

— Это же между нами, — усмехнулся советник. — Не бойтесь, они уже не возродятся, они сломлены: не хотят ни свободы, ни благосостояния. И в моей деревне, например, даже не помышляют о борьбе. Я ввел такую философию: что ни случается, все к лучшему. И они утешились.

Разговор шел в сельской чайной, где чай выдавался по талонам. Иосиф подозвал человека, который мыл пол:

— Как называется народ Прогрессинии?

— Не знаю. Не интересуюсь. Слава королю, мы себя уже и за народ не считаем, преодолели предрассудки каменного века. Мы готовы слиться с любым племенем, о котором нам скажут: «Вот ваши братья…»

Сельский советник выслушал ответ с явным удовольствием.

— Спросите его насчет культуры. Это один из самых сознательных пролетариев.

Иосиф повернулся к человеку.

— А была ли прежде у вас культура?

— Прежде никакой культуры не было. Нигде не было. Культура зародилась с началом деятельности советников!

— Н-да… А вот книги, песни, сказки? Это как?

— Придумано участниками кружков художественной самодеятельности. Но после советников!

— Выдержанный член нашего потребительского кооператива, — похвалил советник. — В моем округе все — выдержанные. Ради выдержанности не пожалеют ни отца, ни матери. Большой порыв. Правда, когда напиваются, колошматят друг друга чем попало — наносят нежелательный ущерб качеству рабочей силы.

— А чего они хотят?

— Сытной еды и справедливости распорядителя работ. Это их мечта… Еще любят страдать. Я не возбраняю: ведь что-то и любить надо… Они много чего любят. Дождь любят — пьют дождевую воду. Сладкая, говорят. Кино любят. Построишь их в колонну по два и ведешь на фильм «Про невидимок». Или на этот — «Про чертей». Знают оба фильма наизусть.

— А что, у вас других фильмов не крутят?

— Зачем? Аборигенам неизвестно, что существуют другие фильмы…

Такие вот странности встречались повсюду, где побывал Иосиф.

В другой деревне сельский советник похвалился:

— Мы близки к идеалу: люди у нас заняты постоянно или производительным трудом, или написанием соображений о производительном труде. Мы даже публикуем рукописный журнал «Вестник вдохновенного труда».

— Каждый может написать что хочет?

— Нет, конечно. Только что-нибудь правильное.

— А неправильное?

— Такого автора мы направляем к психиатру, это наш человек. Он накладывает дополнительный налог и повышает его, пока автор упорствует. Таким образом все подготавливаются для демократического восприятия демократического порядка. Каждый абориген должен приучиться к мысли, что без демократии он не способен ни жить, ни дышать, ни помнить…

Иосиф выразил притворный восторг остроумным изобретением.

— Я практикую и другие существенные методы, — оживился советник. — Поощряю в населенцах разноязычие и диалекты. Тогда они чувствуют не одинаково, а различно. И конфликтуют. Очень удобно. Какие-нибудь азуги идут войной на зуганов, трезоры — на полканов… В первые годы культурной революции, когда мы не владели еще всеми руководящими должностями, мы заставляли оценивать ум в зависимости от должности. Теперь мы управляем талонами. На покупку крупы. На посещение душевой. Чуть что, грозим: «Отнимем!» Ну, они все в дрожи. Каждый хочет, чтобы ему дали талон, а это в наших руках. Отсюда непререкаемый авторитет… Стыда уже ни в ком не осталось, а где нет стыда, не бывает такой опасной ереси, как совесть. Из бессовестных же можно вить любые веревки…

— Чтобы добиться этих целей, нужен план, — Иосиф продолжал играть свою роль.

— Разумеется, — кивнул сельский советник. — Мы и действуем строго по единому плану. Не отступаем от него. Управление массами — хитрая наука… Чем больше хаоса и беспорядка, тем сильнее уповает население на защиту власти, тем предрасположеннее оно к железной диктатуре. Вы же знаете: демократия — это когда есть хороший кнут. Для жирной рыбы нужен острый маринад… Ну, а вообще идеальным было бы, если бы мы могли подключать на ночь мозги каждого аборигена к специальной аналитической сети. Представляете, машина контролирует, выдает ордеры на арест. Да это население через два поколения полностью утратит бесполезный для него разум, произойдет величайшая победа просвещения! Даже свобода плакать — все-таки свобода. А вот когда мы запретим даже это — будем бить и не позволим плакать, — тогда мы получим самый перспективный биологический материал! Тогда ты их насилуй, а они просят прощения, ты их жги, а они требуют огня посильнее, — вот оно, идеальное для нас мироустройство!..

«Неужели негодяи уже убили этот несчастный народ?..»

Иосиф знал, что не отступит, не бросит в беде людей, которые не могли уже отвечать за собственные пороки.

«Посмотрим-посмотрим», — упрямо повторял он, удивляясь, что все так пустынно вокруг.

Но вот он услыхал стук топоров: одна из пальм впереди рухнула, перегородив дорогу.

Иосиф приблизился к срубленной пальме. Там толпились уже худые, загорелые крестьяне. В поломанных стеблях мелькнули зеленые кокосовые орехи.

— Зачем же вы погубили пальму? — удивился Иосиф. — Столько плодов! Столько необходимой пищи! Да и заработки… Час назад я спросил в придорожной лавке, мне сказали, что весь урожай кокосовых орехов пошел на экспорт.

— Возможно, ты прав, — нахмурясь, ответил один из крестьян, по-видимому, старший группы. — Но у нас есть указание расчистить дорогу ради ее расширения в завтрашний день.

— Зачем же расширять дорогу, которой пока никто не пользуется?

— Ею будут пользоваться. Может быть, даже иностранные туристы, — выкрикнул какой-то мальчуган, кожа да кости, но в руке — топор.

Старший группы глянул на него строго, и тот умолк.

— Да, это правда, пока нет ни щебня, ни асфальта. Но все будет. Если приказали рубить пальмы и расширять дорогу, все будет. Не при нас, так при наших внуках… Нельзя даже допустить, чтобы от людей, называющих себя мудрыми, исходили глупые предложения…

Иосиф покачал головой, вздохнул и, поклонившись толпе, пошел дальше. Но грубый голос тотчас окликнул его.

— Эй ты, по какому праву отвлекаешь людей? Да и сам шатаешься в страдное время? Покажи-ка разрешение на передвижение!

Это был, верно, распорядитель работ, потому что при его появлении люди молча разошлись в стороны и, подняв топоры, обступили следующую пальму.

— Я спросил о том, любезный, скоро ли будут строить дорогу, если уничтожают прекрасные деревья?

Распорядитель глядел с подозрением.

— Не нашего ума дело, когда будут строить. Может, это королевская тайна.

Иосиф показал карточку, купленную день назад у полицейского. Полицейский подсел к нему в харчевне, чтобы выяснить личность, и Иосиф попросил какой-либо документ, выложив в потную ладонь три «деруна».

Распорядитель глянул на карточку с печатью Главного министерства полиции и добрых гражданских нравов, и по его лицу растеклась подобострастная улыбка.

Иосиф подмигнул.

— И все же, отчего вы рубите деревья, а не ухаживаете за посевами?

— Мы любим короля и его полномочных представителей.

— Так дорога не нужна ни завтра, ни послезавтра!

— Дорога — это идея, — важно отвечал распорядитель. — Весь мир должен удивляться нашим грандиозным починам… Что же касается земельных наделов, то они у нас не так велики, с ними справляются старики и дети… А воду для полива получают только те, кто срубит за день пять пальм. Такова норма…

Иосиф пожал плечами, махнул рукой и зашагал дальше, боясь, что не сдержится и обругает глупого человека.

Теперь он шел по дороге, уже лишенной защиты деревьев. Нестерпимо палило солнце, ветер бросал в лицо пыль и песок.

Выбившись из сил, Иосиф сошел с дороги, спустился под мост, где среди зарослей камыша бежал крохотный ручеек.

Послышались крики. Неподалеку трое крестьян били палками и пинали ногами молодую женщину. Не помня себя от возмущения, Иосиф подбежал к людям, расшвырял их и закрыл собою жертву.

— Что вы делаете, опомнитесь!

— Эта женщина должна понести наказание, — закричал один из крестьян. — Мы копаем канал, а она отказывается, говоря, что у нее больной ребенок. У нас у всех больные дети.

— Что за канал вы копаете?

Иосиф увидел глубокую яму — в ней толпились крестьяне, опираясь на мотыги.

— Видите? Они не работают! Разве они не правы? Всем копать, так всем, потому что каждый захочет потом покататься на лодке и порыбачить!

Иосиф уже кое-что соображал в местных порядках.

— Послушайте, люди, зачем вы копаете канал? Тут протекает всего лишь маленький ручей, который полностью разбирается на поливы. Вы загубите ручей, он уйдет под землю…

— Кто ты такой? — оборвал человек, стоявший на краю ямы с длинным шестом, на котором черной и белой краской были помечены метры. — За гнусную пропаганду тебя нужно упрятать в тюрьму!.. Знай, здесь будет огромный канал. По нем потечет вода, и все мы поплывем на лодках и будем ловить рыбу. Так говорит наш господин советник!..

Женщина со стонами поднялась с земли.

— Уходи, — сказала она Иосифу. — Я допустила непростительную слабость. Да, у меня умирает сын. Но я должна помочь людям, они делают важное, историческое дело. Мы все будем добровольно копать канал на своем участке, а дальше будут копать другие, и счастье придет в наш засушливый край.

— Вы издеваетесь друг над другом, братья, — сказал Иосиф. — Нет никакой пользы народу там, где нет пользы человеку. Неужели ваши сердца превратились в камни? Завтра у каждого из вас может случиться беда…

— Она должна работать, как остальные. Если мы не выполним установленной нормы, с нас не спишут задолженности, а задолженность столь велика, что забирает весь наш урожай. Мы питаемся червями и улитками. Мы едва таскаем ноги и завтра подохнем сами.

— Хорошо, — сказал Иосиф, — я берусь выполнить ее норму, но позвольте ей уйти к своему ребенку.

— Кто ты такой, чтобы вмешиваться в наши дела?

Иосиф вновь достал полицейскую карточку. Печать произвела нужное впечатление. Женщина со слезами благодарности протянула Иосифу свой кетмень и побежала в сторону деревни.

Спустившись в яму, Иосиф стал копать песок и глину, наполняя корзины. Другие крестьяне вытаскивали их из ямы, укладывая глину ровной дорожкой.

Работа спорилась. Иосиф даже забыл, что она бессмысленна, потому что для настоящего канала потребовалось бы в тысячу раз больше людей.

— Послушай, ты родственник этой женщины? — тихо спросил человек, копавший рядом.

— Нет, не родственник.

— У тебя есть к ней дело?

— Я впервые ее вижу.

— Странно. Что же ты берешься за чужую работу?

— Мне просто жаль бедную женщину.

— Неужели среди нас еще остались люди, которые жалеют других людей?..

Он не договорил. Что-то с ним случилось. Да и со всеми — будто незримый вал прокатился по толпе крестьян — все присмирели, поникли.

— Навались, навались! — зычно закричал распорядитель. — Живей, живей!

Иосиф увидел, как от дороги к ручью спускался человек на ишаке. На его голове желтел тюрбан.

— Ну, как поживаете? Хорошо, да?.. Скоро будете чувствовать себя еще лучше. Как только окончите канал, каждый построит лодку и будет ловить рыбу. Хороший приварок к домашнему столу.

Он слез с ишака, достал из сумки бумагу.

— Я уже сообщал, что сюда тянут радиосеть. Дело хлопотное, сеть большая и тяжелая. Но как дотянут, вы каждый день будете знать о том, что творится на свете… Как сказал? Нет радиоаппаратов?.. Они и не нужны. Регулярные плательщики налога получат наушники. И другие тоже — когда ликвидируют задолженность… Пока сеть далеко, я кое-что вам расскажу… Вот, — прочел он по бумажке, — в государстве С. орудуют контрабандисты. Грабят местное население, вывозят за границу золото и серебро… Хорошо, что у нас нет ни золота, ни серебра. Как считаете?.. И я так считаю… В государстве Б. от укусов рептилий ежегодно умирает 2,4 тысячи человек… У нас ведь никто не гибнет от рептилий… Что, рептилий нет? Это же хорошо… Что такое рептилия? Животное наподобие крокодила… Еще мода такая — в одном зарубежном государстве: если кто взял в рот сигарету, ему тут же предлагают банан. Человек ест банан и очень быстро отучается от вредной привычки… Нет бананов? Но ведь и табака, слава богу, нет… Тоже за рубежом: во время карнавала — есть такие разнузданные групповые пляски — задавили более 150 человек… А один человек, тоже иностранец, залез в клетку с ядовитыми кобрами и живет там уже второй месяц. Кто из вас отважился бы на такой поступок?.. А, не слышу!.. Никто? Так вот и работайте, дружно работайте, чтобы не оказаться один на один с коброй или иной очковой змеей…

Человек в тюрбане сел на ишака и уехал.

— Сегодня мы вновь не заслужили ни единого замечания, — сказал распорядитель работ, едва человек скрылся из виду. — Выдержим еще неделю, каждый получит право купить по метру мануфактуры. Нельзя позволить прошлогоднего срыва: не только нашим детям, но и нам самим нечем будет прикрыть гомольки…

Иосиф работал изо всех сил. Его сосед, в конце концов, сказал:

— Ты с лихвой выполнил норму, можешь уходить.

— День уже на исходе. Пожалуй, я останусь на ночлег в вашей деревне. Как думаешь, разрешит староста?

— Конечно, если ты ему что-нибудь подаришь. Коробку спичек, например, или цветной карандаш… Подожди, мы все закончим работу, я покажу, где найти старосту…

По дороге в деревню крестьянин, приотстав от своих, сказал Иосифу:

— Ты хороший человек, я верю тебе, хотя в наше время человек почти не верит человеку.

— Почему?

— Не знаю.

— Не потому ли, что всех нас терзает один враг?

— Может быть… Кто сует нос во все щели, быстро заканчивает жизнь.

— Если не сопротивляться, все мы окажемся на свалке.

Крестьянин долго молчал.

— А может, мы преувеличиваем свои беды? Слыхал небось, и за границей плохо, совсем плохо живут люди. Где много зажиточных, там полно контрабандистов, они отнимают серебро и золото… А рептилии, эти злющие крокодилы? Ай-яй-яй, сколько народу пострадало!..

Крестьянин привел Иосифа к дому старосты. Староста сидел на корточках у клетки и кормил травой кроликов.

— Вот, — гордо сказал он, — кролики подросли, и я завтра сдам их для стола его величества короля-губернатора. Я мог бы оставить одного кролика для себя, но я не ем мяса. Отвык. По мне гораздо лучше сушеная саранча… Чего это ты пришел? — спохватился он вдруг, вставая и принимая важный вид.

Крестьянин, указывая пальцем на Иосифа, объяснил.

— Ну, иди, мы как-нибудь поладим, — сказал староста. — Иди-иди, пора приниматься и за свое хозяйство, скоро уж и звезды на небо взойдут… Лентяи, — добавил он, напуская на себя значительность. — Не распорядишься, есть не захотят… Ну, так что, ты просишь записку? Это все труд и расход писчего материала…

— У меня найдется для вас пара коробков спичек.

— Это ты хорошо придумал, — оживился староста. — У меня в доме как раз кончились спички. А еще?

— А еще пачку печенья.

— Превосходное, должно быть, печенье, — обрадовался староста. — Давненько мы не едали фабричного печенья. А своего у нас не пекут. Все тут лентяи, правда, и муки нет, и соли нет, и сахара тоже не бывает, но главное ведь желание, верно?..

Он завел Иосифа в свой дом, маленький, словно предназначенный для кукол, а не для людей, цыкнул в зашумевшую голосами темноту, в крохотных сенях зажег керосиновую лампу, присел к тумбочке, открыл чернильницу, вытащил из нее пером муху и, высунув от усердия кончик языка, медленно вывел на клочке бумаги: «Согласен на спанье».

Иосиф поблагодарил и вышел на улицу. Оказалось, его поджидал крестьянин.

— Слушай, добрый человек, — сказал он. — Тут как раз проходила сейчас женщина, которой ты помог. Сын ее жив, она зовет тебя в свой дом. Соглашайся, потому что свободного места больше нигде нет. Есть еще, правда, на деревенской площади под апельсиновым деревом, но на дереве живут священные вороны и могут крепко попортить твою одежду.

— Хорошо, — сказал Иосиф, и они пошли к дому той женщины. — Объясни, отчего у вас в деревне вороны считаются священными?

— Да ведь если не объявить священными, их половят и поедят…

Женщина пригласила в дом, такой же игрушечный, как и дом старосты. Сказала, светя коптилкой:

— Где удобнее, там и устраивайся, спасибо за доброе дело. Видно, благодаря тебе господь бог и сжалился над моим сыном.

В комнатке на камышовой подстилке лежал отец женщины — безрукий калека. Тут же был и ее сын — тонкая шея, воспаленные глаза.

«Неужто от недоедания?» — Иосиф достал оставшуюся пачку печенья.

Мальчишка издал короткий звук, открыл рот и выставил руку. Мать сунула печенье, и он стал торопливо поедать, словно боясь, что могут отнять.

— Ест, — счастливо сказала женщина. — Может, и поправится.

Иосифу было тяжело смотреть на голодного паренька.

— Перед домом широкое крыльцо, я лягу там. Вот разрешение от старосты…

Едва Иосиф вышел на крыльцо, старик, отец женщины, притащил в своих культях скрученную циновку, ловко расстелил ее.

— Какой из меня помощник семье? Так только, объедала. Но вот же не могу убить себя, а сам никак не умираю.

— Как же это вы лишились рук?

Старик усмехнулся.

— Видно, ты издалека, называешь меня на «вы», как в добрые старые времена. Теперь на «вы» обращаются только к полицейским да господам советникам. А мы — что? Говорящий навоз… По деревням ни сказок не сказывают, ни песен не поют. Все забыто, что изнутри направляло жизнь людей, вносило радость и смысл. Разве смыслом могут быть налоги?.. А руки — что же, чистил я колодец, люди упустили бревно, и оно раздробило кости на обеих руках.

— Тяжела доля — жить ради налогов или милости начальства.

— Крестьяне думают не только о налогах, их заставляют думать еще о разных законах, которые предлагают королю советники. Каждый должен правильно высказываться, а кто не выскажется, тому не дадут керосина и детей не допустят к занятиям в школе, хотя, по правде сказать, какая теперь школа? Учителей нет, вместо них отставные полицейские. И учатся дети всего год. Читают по складам проекты законов… Вот, например, «О порядке посещения музеев», «О способах передвижения по воздуху летательных аппаратов разного назначения»…

«Тут и музеев нет, и летательные аппараты для людей — что канал с богатыми рыбными ловлями», — подумал Иосиф.

— Люди отчаялись, еще чуть — и все до единого будут только за себя. Мы стараемся, чтоб каждый за всех, — ничего не получается.

— И не получится, пока вас пригибают к земле. А разбежитесь каждый по углам, и вовсе всем крышка.

— Что же делать?

— Бороться за свободу… Но сначала нужно осознать условия, в которых живет народ… Вам все кажется, что нет трещотки, помимо сороки, нет врага, помимо собственного языка… Знаете ли вы, что вас сознательно обманывают?

— Кто? Не может быть. Все так любят короля.

Иосиф понизил голос:

— Уже готова армия, которая сметет короля и бросит народ за колючую проволоку — как мятежника.

— Не верю, — сказал старик. — Полицейские — это все наши, вчерашние деревенские ребята. Они не позволят уничтожить свой народ и свою землю.

— Их и не спросят об этом, свернут шею прежде, нежели они задумаются о том, что происходит.

— Ты добрый человек, — сказал калека. — Но эти твои речи противоречат всему, что мне известно, я не могу верить им. Королевство переживает тяжелое время, и врагов у него полно, но сейчас от нас требуется единство помыслов. Так говорят господа советники. Мы должны сплотиться в общем отпоре.

Он постоял, прислушиваясь, громко сказал: «Да здравствуют король и его верные слуги!» — и ушел спать.

Иосиф не спал, переживал новую неудачу. Который уже раз он заводил разговор, пытаясь растолковать людям правду их положения, привлечь на свою сторону, но люди отшатывались от него, как от чумного. Не верили словам о подземной армии, о «клинике», о предательской роли советников короля, все это казалось досужим вымыслом. Конечно, люди боялись, но они же искренне не допускали, что можно так глумиться.

«Вот следствие господства чудовищной лжи — мало уже тех, кто понимает, что происходит… На это и ставят коварные мошенники… Они нарочно устраивают все таким образом, чтобы нищета и лишения людей были постоянными. Нищий народ легко держать в бесправии и невежестве, легко лишать гордости, побуждать низкопоклонствовать и подражать, забывать о достоинстве. И вот результат: свой своего больно бьет, не зная, что чужой того ждет… Когда на всех не хватает, кругом дефицит, люди поневоле начинают топтать соотечественников: лишь бы себе урвать, ведь всем все равно не хватит. И не представляют, что, попирая других, более слабых, тем самым готовят почву, чтобы попирали и их, ибо неизбежно приходят и более сильные в сравнении с ними…»

Иосиф переживал за людей, на мгновенье лишь отвернувшихся некогда от правды и тотчас вовсе утративших ее, — постигло их наказание за беспечность и забвение мудрости предков. Глядел в бездонное ночное небо и думал о том, что должен помочь людям. И не только потому, что понял кое-что за время скитаний, но и потому, что ему удалось встать во главе армии, которая, конечно же, если не промедлить, вернет народу украденную свободу — то главное, без чего ни один народ не возродится и не сохранит себя.

Иосиф достал из-под головы спортивную сумку, раскрыл ее, ощупал золотой мундир.

«Но как, как поднять людей? Люди думают, что правильно судят о своем положении. Увы-увы, от них скрыты многие события и многие тайны…»

Послышался шорох. Затем дыхание и шаги. Иосиф сжался, готовый к борьбе. Нервы напряглись до предела. «Вор? Украдет генеральский мундир и — прощай навеки, полковник Пуш!..»

У порога дома появился человек.

— Эй ты, — шепотом позвал Иосиф. — Я узнал тебя. Ты привел меня в деревню. Что тебе нужно?

Крестьянин вздрогнул от неожиданности.

— Ты, добрый человек?.. Скорее беги прочь, кто-то выдал тебя. Полицейские прикатили за тобой на велосипедах из соседнего городка.

— Спасибо, — Иосиф вскочил с камышовой подстилки. — Покажи, куда бежать.

— Постой, я с тобою!.. Им известно, что я определил тебя на ночлег. Они, конечно, арестуют меня. Посадят. А из тюрьмы еще никто не возвратился домой.

— Как же твоя семья?

— Нет у меня семьи. Отца и матери я не помню. Дочь и жена умерли в прошлом году. В доме одна больная старуха — теща. Так ей и без того не мил белый свет…

«Кругом несчастье, — думал Иосиф, осторожно шагая вслед за своим спасителем, перебираясь через какие-то канавы и заборы. — Несчастья держат крепче любых цепей…»

— Стой, — предупредил крестьянин. — Они идут, я слышу. Прячься.

Послышались торопливые шаги. Выглянувшая из-за туч луна осветила трех полицейских, тащивших за собою овчарку в наморднике. Впереди всех семенил тщедушный человечек.

— Доносчик. Я знаю его, это мой сосед. Завидует, что в моем доме всегда тихо. А кому шуметь? Теща немая, а я не умею ругаться сам с собою…

Полицейские приближались.

— А ну как выскользнет, я тебя плеткой меж ушей! — свирепо пообещал один из полицейских. — Раньше, раньше нужно было донести, мы бы его на канале взяли, а ночь, что стог сена — не одного агитатора, целую роту агитаторов можно спрятать.

— Не извольте сомневаться, господин вахмистр, — оправдывался человечек. — Я не сразу заподозрил. Это ведь осознать надо. Но он сейчас как пить дать дрыхнет без задних ног… Я тотчас заприметил, что он не крестьянин. И копает не по-нашему, и говорит как-то странно…

Они прошли.

— Надо поторопиться, — сказал Иосиф. — У них ищейка, пойдут по следам… Давай-ка махнем через гору. Дорогу знаешь? Не заблудишься?..

Выйдя из деревни, они побежали мимо королевских виноградников, ища дорогу в горы, но, видимо, в спешке потеряли ее.

— Здесь собака следа не возьмет, — задыхаясь, сказал крестьянин. — Здесь недавно использовали яды… Давай, добрый человек, отдохнем, я совсем выбился из сил.

Иосиф различил где-то вдали собачий лай.

— Скоро рассвет. Это только усложнит наше положение.

— Не могу, браток, болит сердце.

Присели на землю.

— Трагедия, а не жизнь, — сказал Иосиф. — На своей земле, и приходится скрываться. Разве справедливо?

Крестьянин лежал на спине.

— Так и живем. Глупые и завистливые — друг друга пожирают. Так и говорят о нас: «глупый народ».

— Все это ложь, подлое внушение. Народ не глуп, а оглушен своим горем, обобран, угнетен, обманут. Правду прячут советники.

— Зачем же прятать?

— Затем, чтобы люди не выбрались из рабского положения, чтобы при каждом случае, поражаясь безобразиям и своей полной беспомощности, говорили себе: глуп народ наш, ничего не умеет, ни к чему не способен…

Рассвет встретил беглецов далеко от деревни в предгорьях.

— Какая красота! — восхитился Иосиф.

— Этой красоты мы не видим. Некогда — хоть подыхай, но плати налоги… Все эти плодородные земли принадлежат советникам короля. Уж не знаю, где они взяли столько денег, чтобы скупить участки.

— Ну, вот видишь, не оттого ли бедствуют крестьяне, что так вольготно живут королевские советники?

— Нам объясняют иначе: крестьянин получает за свой труд, полицейский — за свой, советник — за свой. Если бы они не трудились, государство пришло бы в упадок и развалилось.

— А представь себе, что нет уже больше ни советников, ни полицейских, налоги сократились в десять раз. Разве погибло бы государство?..

Крестьянин хотел что-то ответить, но тут со стороны перевала показался черный грузовик. Он остановился метрах с трехстах. Как тараканы, из него высыпались полицейские и, растянувшись широкой цепью, заторопились навстречу беглецам, делая прочес.

«Всех подняли на ноги, теперь не убережешься», — подумал Иосиф.

— Слушай меня внимательно, — сказал крестьянин. — Если мы будем прятаться тут, среди обломков скал, нас неминуемо обнаружат и схватят. За себя я не боюсь: в застенке жил, в застенке подохну, какая разница? А тебе погибать нельзя. Я не понимаю всех твоих слов, но чувствую, что ты владеешь нужной для всех правдой… Вон, видишь, справа — кукурузное поле, а за полем сады? Там, за садами, — поместье богатого королевского советника. Я отвлеку полицейских, а ты пробирайся к кукурузному полю, а потом и к поместью. Туда полицейские ищейки не доберутся. Если я уцелею, то дам круг и приду туда же…

Не успел Иосиф возразить — крестьянин пополз уже среди камней, потом внезапно вскочил и побежал к зарослям камыша у подножия холма, — там было озеро, из которого брали воду для полива.

Полицейские тотчас заметили беглеца. Послышались возбужденные крики, посыпались выстрелы…

Крестьянин падал, полз и снова бежал в полный рост, и полицейские, как натренированные псы, помимо своей воли устремились за беглецом. Но не все. Несколько человек направилось к камням, где прятался Иосиф.

Совсем ничтожные шансы на спасение сокращались с каждой минутой. Но Иосифа больше всего беспокоила судьба благородного крестьянина.

«Нет-нет, люди не пропали для свободы и правды. Пока совесть теплится хоть в немногих, есть надежда…»

Между тем события быстро продвигались к развязке. Крестьянин не учел, что полицейским, спускавшимся с горы, бежать было гораздо легче, чем ему.

Приблизившись, полицейские открыли огонь — нельзя было поднять и головы, — они пытались отрезать беглеца от озера.

Он понял этот простейший маневр, вскочил и дал из последних сил такого стрекача, что сумел все же добраться до камышей. Но силы его были на исходе, и это решило дело. Вероятно, крестьянина убили или тяжело ранили, — возбужденная свора полицейских в светло-коричневых френчах хлынула обратно. Двое волокли за ноги по земле не подававшего признаков жизни крестьянина.

Ненависть охватила Иосифа: безмозглые полицейские помогали давить собственный народ, не подозревая, что близок час, когда подлинным хозяевам положения не потребуются даже предатели.

Иосиф вытащил пистолет и снял затвор с предохранителя, сожалея, что у него нет другого, более грозного оружия.

Впрочем, он не собирался идти на риск: было бы глупо — заплатить жизнью двух-трех полицейских за собственную свободу и золотой мундир, позволявший поднять на врага многотысячную армию.

Полицейские приближались. Иосиф пополз, выискивая местечко, где можно было бы понадежней спрятать сумку с золотым мундиром.

Кругом были вросшие в землю камни. Угроза потери золотого мундира все сильнее беспокоила Иосифа. Теперь он охотно уничтожил бы его — сжег, разорвал на мелкие части, но, увы, и этого уже он не мог сделать.

Тревожно стучало сердце, разламывалась голова.

А голоса полицейских слышались уже совсем рядом. Они не торопились, они явно рассчитывали на добычу.

И вдруг Иосиф увидел узкую щель, уходившую под мощный пласт гранита. Не раздумывая он протиснулся в нее. Но щель оказалась не только укрытием, но и западней: у самого лица кто-то задвигался и зашипел. Вглядевшись, Иосиф замер от ужаса: в метре от него, раздув шею, качалась крупная кобра. Светились стеклянные глаза…

Что было делать?

А тут полицейские, обнаружив щель, затеяли перебранку. Иосиф видел их пыльные ботинки и светло-коричневые брюки.

— Кто бы из нас ни увидел его первым, давай говорить, что увидели одновременно, тогда и тебе, и мне гарантировано вознаграждение. Зачем нам подсиживать друг друга? — сказал один полицейский.

— Главное — поймать, — сказал другой. — А уж поделиться наградой как-нибудь сумеем… И не подбивай меня против командиров: они мои кормильцы… Обследуй-ка эту расщелину. Он должен быть где-то здесь. Я сразу понял, что тот крестьянин пытался отвлечь внимание. Уж кого-кого, а меня не провести: я полицейский в третьем поколении…

Решали секунды, даже доли секунд.

Рукой, в которой была спортивная сумка, Иосиф попытался выгнать из щели кобру. Она отпрянула к каменной стене и вновь подала угрожающие звуки, явно не желая выбираться наружу.

Просовывая сумку вдоль стены, Иосиф теснил кобру к щели, и она, внезапно решившись, кинулась наружу.

— Кобра! Змея!

— Бей!

Раздалось несколько беспорядочных выстрелов.

— Ушла, — облегченно вздохнул один из полицейских. — Если бы я сунул морду в эту щель, как ты мне советовал, я получил бы крепкий поцелуй.

— По крайней мере, теперь уж нет необходимости туда соваться, — сказал другой полицейский. — Там, где кобра, нет места человеку…

Они прошли дальше, а Иосиф, подумав, что они могут вернуться, осторожно выбрался наружу и затаился за камнями. Он видел спины обоих полицейских совсем рядом — буквально в нескольких шагах.

Не искушая судьбу, он отполз подальше от страшного места, радуясь, что так удачно завершилась его встреча с коварной змеей.

Вот и дорога. Спрятавшись в кусты, он увидел, что по дороге спускается порожний полицейский грузовик.

Грузовик остановился почти напротив. Вскоре подошли полицейские, тащившие убитого крестьянина. Раскачав, они забросили тело в кузов.

— Этот готов, — сказал шоферу облавщик. — Но не он нам нужен. Тут должен быть второй. Снизу идет подкрепление, человек сорок, так что ему от нас не скрыться.

Они пошли к камням, а Иосиф, зная уже, что вниз не пробиться, подполз к грузовику, спрятался под ним, а потом, дождавшись, когда шофер отвлекся, выбрался с другой стороны дороги.

Он видел, конечно, что дорога обрывается в пропасть, но не представлял себе, что пропасть так крута и ужасна.

Подстегиваемый опасностью, он начал спускаться, но внезапно осознал, что совершил непростительную ошибку: за кустом молодого инжира скала круто уходила вниз. Еще одно движение, и он не удержался бы…

Противная дрожь охватила тело. Медленно, замирая от страха, он попытался, вскарабкавшись на камни, вернуться к дороге, но услыхал голоса. Иосиф судорожно уцепился за тонкий ствол инжира, чувствуя, как начинает скользить нога…

Он лихорадочно решал, что лучше сделать: бросить сумку с золотым мундиром в пропасть или спрятать где-либо здесь, на обрыве…

Но он не совсем верно определял свое положение. Действительно, его мог заметить каждый, кто подошел бы к краю пропасти. Но в том-то и дело, что никто из полицейских не решался приблизиться к краю, боясь обвала. Да и страшно было глядеть с дороги в долину, которая открывалась далеко внизу сквозь сизоватую дымку. Каждому было понятно, что упавшего ожидала страшная смерть.

— Он где-то здесь, нет сомнения, — послышалось над самой головой. — Повторите прочес с самого начала. И та группа, что поджимает снизу, пусть еще раз обследует каждый клочок земли. Он мог забраться в любую нору, в любую щель. Повторите приказ: первому, кто обнаружит опасного государственного преступника, будет выдан велосипед лучшей иностранной марки с двумя запасными камерами и талон на крупу…

Поиски «преступника» продолжались до позднего вечера. Иосиф терял последние силы.

Когда грузовик ушел, он с трудом вскарабкался на пустынную дорогу, но идти не мог и долго лежал, не имея сил даже пошевелиться.

Позднее он узнал, что только это и спасло его, потому что полицейские только сделали вид, что уехали, а на самом деле кругом расставили свои секреты.

Повезло, повезло…

Ночью он пошел к перевалу, рассчитывая забраться в дом какого-либо советника, чтобы поесть и переодеться.

Заранее продумав маршрут, Иосиф почти не блудил. Он не пошел через кукурузное поле, а свернул на проселочную дорогу, которая привела к поместью, окруженному высоким забором. За забором бегали овчарки — слышался глухой, яростно-настороженный лай.

Он определил, что собаки бегают по проволоке, стало быть, не так страшны.

Иосиф не любил собак. Не любил за то, что они с одинаковым усердием служили и хорошим и плохим людям.

Обойдя вокруг поместья, Иосиф решил, что лучше всего проникнуть внутрь со стороны сада.

«Заберусь в сад, а там будет видно. Если нападут собаки, буду стрелять, и тогда уже волей-неволей придется будить хозяев», — решил Иосиф. После напряженного дня все казалось простым.

И ему опять повезло. Пока он раздумывал, звезды пропали, воздух сгустился, и — началась гроза. При свете молний он залез на забор, а потом забрался на открытую веранду.

Рыча пробежали овчарки. Вероятно, они учуяли чужака, но дождь, падавший стеной, сбивал запах, к тому же кругом грохотало, и лай походил в этом шуме скорее на жалкий скулеж, нежели на призыв хозяев к бдительности.

Отворилась дверь на веранду. В темноту вышли двое.

Иосиф нырнул под большой круглый стол.

В креслах возле стола расположились, как выяснилось, владелец поместья и командир полицейской части, проводивший в районе облаву.

— …Не знаю, майор, как вы, но я повсюду ощущаю, что меня контролируют. Конечно, свои люди не обидят, а все же неприятно. Здесь, на веранде, мы можем пооткровенничать гораздо больше, чем в гостиной за картами.

— Так, — сказал полицейский, — только я, в отличие от вас, не считаю подслушивание безобидной шуткой. Все мы заодно, когда дело касается аборигенов, но едва речь заходит о чем-либо более существенном, о высшей власти, например, среди нас находятся те, которые стремятся оговорить и испачкать остальных, претендуют на первенство, как будто это их наследственное право.

— Да-да, возмутительно… Перед нами такие огромные земельные угодья и рабочие ресурсы, мы могли бы по отношению друг к другу проявлять большую сдержанность… Сознайтесь, вы заехали ко мне с деловым предложением. Я чувствую, оно жжет ваши карманы. Выкладывайте без страха. Мы давно симпатизируем друг другу. Общее — всегда общее, пока оно не нужно лично нам. В конце концов, оппозиция среди нас — это оппозиция ради нас всех. Надо давать дорогу более достойному, чтобы нашему делу сопутствовал наибольший успех. Мы не можем полагаться только на сложившиеся кланы власти, как это свойственно низшим народам и составляет едва ли не главную причину их постоянной беспомощности.

— Очень рад, что вы поняли меня. Но мои предложения зависят от некоторых условий.

— Конечно же, от поимки государственного преступника, обобравшего нашего прежнего вождя.

— Да, вождь показал себя последним подонком. Он сам привел врага к дверям подземного лагеря.

— Не надо так, майор… Гм, мне хотелось бы поскорее сказать: генерал… Не надо осуждать тех, кто старался, но прошляпил. Это наш человек. А наши люди для других должны быть всегда гениальны, мужественны и непогрешимы. Если даже они, скажем так, некомпетентны и трусливы. Враги должны трепетать при одном нашем имени.

— Пожалуй.

— Так что же с преступником?.. При нем находится мундир повелителя. Это известно двум-трем лицам в государстве от нашего суперсекретного агента в подземном гарнизоне.

— Я тоже узнал об этом, потому я здесь, — сказал полицейский. — Это великий шанс. И я думаю, вы примете, в случае удачи, мундир из моих рук.

— Ах, какая вы умница, майор! Быть вам маршалом и главным управляющим королевской канцелярией!

— Щедрость ваша никак не соответствует моему великодушию… Мое условие таково: обновление королевской власти. В конце концов, нам принадлежит вся власть и — довольно чикаться. Пусть аборигены привыкают к нашей полной власти! Любой ропот против демократии должен подавляться виселицей или сумасшедшим домом. Страх — вот главный учитель безмозглых масс!

— Гениально сказано, майор! И гениально просчитано, из чего я заключаю, что само небо благословляет нашу встречу. Эти молнии, эти громы. Будто гигантские стальные нити сшивают договор о нашем сотрудничестве!

— Ваши слова тают во рту, как арахисовое мороженое! Не скрепить ли наше взаимопонимание порцией рома?

— Ни в коем случае! Мы выходим на финишную прямую, нужна трезвость и еще раз трезвость! Оставьте аборигенам эту гнусную склонность к алкогольной соске! Когда все завершится, мы сумеем расслабиться другим способом!..

Сидя под столом, Иосиф слушал заговорщиков. Одна мысль владела им: как использовать услышанное в интересах людей, за которыми не признавалось никаких человеческих прав?

Вспышки молнии временами ярко освещали веранду, и тогда Иосиф видел ноги своих противников, их искаженные, ползущие по деревянному полу тени. О, если бы негодяи знали, что вожделенный предмет, составляющий самую суть заговора, находится возле их ног!

— Ладно, — сказал полицейский. — Завтра я предполагаю закончить операцию. Со всех сторон выдвинуты новые заслоны. Золотой мундир непременно будет в моих руках… Но сколь ни связаны мы нашим единомыслием, во всем должны быть гарантии. Условием последующей передачи вам золотого мундира должно быть устранение короля. Разумеется, после того, как подземный легион целиком перейдет в ваши руки… Устранение короля мы представим актом террора со стороны фанатически настроенных аборигенов, совращенных иностранными агентами. Вы понимаете, переворот должен быть полным, чтобы устранить всякие мечты о новых переменах… Мы должны возвести свой храм на тысячелетия… И поставим не столько на тайную полицию, сколько на целесообразные законы. Если все хорошенько продумать, аборигены станут мечтать об одиночестве и молчании, мы даже детей заставим обращаться к родителям не иначе как по письменному прошению, скрепленному должностным лицом. Мы разрешим все, кроме недовольства нашим демократическим строем, но это недовольство будем приписывать каждому, кто будет для нас опасен или нежелателен. Самоубийство станет для аборигенов милее, чем продолжение жизни, и таким образом искоренится сама идея протеста.

— Видно, что вы, мой друг, многое блестяще предусмотрели, — помолчав, несколько обеспокоенно сказал хозяин поместья. — Но проясните, пожалуйста, кто будет королем?

— Королем буду я. Только действующим королем. Вы будете главнокомандующим и моим первым министром.

— Но я и сейчас в первой десятке министров.

— Вы получите новые поместья. И тысячи аборигенов в качестве крепостных… Право добычи алмазов и продажи их за рубеж.

— Маловато… А что, если я сообщу о вашем заговоре, майор?

— Боюсь, вы не протянете после этого и суток, дорогой соумышленник. Телефона здесь нет, а мои люди, контролирующие провинцию, перехватят любого вашего гонца и свернут ему шею… И, согласитесь, если через денек-другой я сам облачусь в золотой мундир, уже ничто не помешает моей воле.

— Хорошо, по рукам, ставьте задачи!

Они пожали руки и звучно поцеловались.

— Я привез химическую бомбу, — сказал полицейский. — Она способна уничтожить все живое в радиусе пяти километров. Бомба выполнена в виде прекрасных часов. Вы заводите часы, ставите на стол короля и убираетесь прочь. Король или его люди поднимают часы, чтобы переставить, и — наш план осуществляется полностью…

— А другие, которые окажутся поблизости? Это ведь все наши лучшие люди?

— Издержки перемен… Все эти люди спелись и достаточно обюрократились. Вокруг нового престола нужны новые люди, которые будут держаться за нас как за своих спасителей.

— Да, — сказал владелец поместья, пережидая серию грозовых разрядов, — я несколько недооценил вас: думал, ко мне явился пылкий новичок, нуждающийся в опытном наставнике, но вижу, что имею дело с большим профессионалом… Что ж, это меня радует. Но, допустим, потребуется немедленное использование химического заряда?

— И это предусмотрено. Довольно повернуть часовой механизм в обратную сторону, и устройство срабатывает незамедлительно… Вот бомба, в этом изящном деловом портфеле. Принесите керосиновую лампу, я наглядно покажу вам.

Хозяин поместья ушел за лампой.

Зловещие планы потрясли Иосифа. От сидения на корточках у него затекли ноги. Он не знал, что ему делать. Стрелять в негодяев? Но сколько других негодяев находится на территории поместья? Вздохнув, Иосиф опустился на пол и вытянул ноги. В то же время вытянул ноги и начальник полиции.

— Кто там? — нервно вскрикнул майор, отдергивая свои ноги.

Иосиф поднял пистолет и мяукнул: «Мяу!» Сердце его застучало, он приготовился к борьбе не на жизнь, а на смерть.

Тут появился хозяин поместья с лампой. Гость глянул под стол, но, к счастью, ему не удалось разглядеть что-либо во мраке.

— Кошки, — сказал он сердито. — Здесь бегают кошки.

— В такую погоду это неудивительно. Все хвостатые твари боятся небесной кары, и человек им кажется богом. Хотя человек — то же самое ничтожество, только бесхвостое, и так же трепещет.

— Мы должны бояться не кары божьей, а взрыва инстинктов безмозглой толпы. Пока власть наша незыблема, бог — заодно с нами. Бог всегда на стороне сильнейшего и хитрейшего. Сильнейший и хитрейший и придумал бога… Владея источниками жизни, мы властвуем над всеми людьми. Хлеб, вода, воздух, даже самая возможность дышать должны все более зависеть от нас… Но давить аборигенов надо их же руками, не жалея расходов на подкупы, чтобы никто и никогда прямо не указал на нас пальцем… И бить, бить безжалостно тех, кто способен добраться до сути событий, пытается заглянуть в нашу святая святых. Они должны быть изобличены как шизики, бандиты, террористы, шовинисты!.. Чтобы избавиться от зарождения протеста, мы должны позаботиться о том, чтобы у аборигенов не было ни секунды свободного времени, — только заботы элементарно прокормиться и уцелеть, в крайнем случае — оглушить себя алкоголем или чем-либо еще, что дебилизирует, гасит энергию, превращает в ничто творческие силы.

— Вы большой стратег, майор.

— Это азы стратегии избранных богом среди скопища проклятых и обреченных, которые задуманы природой для того, чтобы служить нам… Но вернемся к сути разговора. — Щелкнул замок портфеля, на стол поставили что-то увесистое. — Прекрасные часы, не правда ли? И все эти камни — натуральные драгоценные камни. Кто не польстится на такой уникальный подарок?..

Иосиф понял: теперь или никогда. Да, он снова рисковал, но какое значительное дело не сопряжено с риском? Нельзя сотворить даже крохотного добра, не поступаясь своими личными интересами, правда, столь же крохотными, как и сотворенное добро, ибо интересы, самые большие и неограниченные, прямо предполагают вершение самого большого и неограниченного добра для других; добро прекрасно не столько тем, что мы кому-то подаем руку, сколько тем, что освобождаем себя от рабской зависимости…

Иосиф выскочил из-под стола и, схватив бомбу, скомандовал:

— Руки вверх! Стреляю без предупреждения!

Оба негодяя остолбенели от неожиданности. Майор потянулся за «часами», но Иосиф ударил его рукоятью пистолета по макушке, — полицейский не должен был усомниться в серьезности своего положения.

Майор заорал как резаный, но Иосиф заставил его встать с поднятыми руками.

— Ты ответишь за это, — пригрозил владелец поместья. — За лицезрение советников короля в приватной обстановке, то есть без масок, положена смертная казнь!

— Ах, вы еще носите маски, скрываете от людей свои подлые лица! Но я знаю теперь не только ваши лица, но и ваши черные души… Вы ищете человека, который носит при себе золотой мундир властелина подземной армии, не так ли?.. Разыскиваемый вами человек — я.

Заговорщики издали возглас удивления.

— Не вздумайте только попытаться перехитрить меня. Золотой мундир спрятан в надежном месте, но появится тотчас, едва в этом будет необходимость. Пришла пора освободить несчастный народ от вашего ига, покончить с величайшей ложью и величайшим преступлением.

— Вы слышали, что здесь говорилось, господин? — заикаясь, спросил полицейский, держась за голову.

— Чем вы докажете, что золотой мундир у вас? — спросил владелец поместья.

— Это уже доказал вам бывший повелитель. Если же он кое о чем умолчал, я могу сослаться на полковника Пуша, который ожидает моего приказа… Секретный «инкубатор» уничтожен, все его агенты арестованы.

Негодяи были ошеломлены. В эту минуту под ними зашатались все опоры, уверенность в своей неуязвимости сменилась страхом.

— Нам нужно обдумать все обстоятельства, — сказал полицейский.

— Хорошенько уясните: при первой же попытке как-либо выкрутиться сработает ваша бомба…

— Что вы делаете, что вы делаете, уважаемый? — заволновался владелец поместья.

— Я ставлю стрелку в нужное положение и завожу механизм… Уточним наши позиции: вы желаете окончательно прибрать власть к своим рукам, я дал слово освободить народ.

— Кто дал слово, тот может и забрать его обратно, — сказал владелец поместья. — Весь вопрос, как я понимаю, упирается в сумму. Мы согласны сделать вас королем этой страны, если вы будете учитывать все наши интересы.

Иосиф усмехнулся, подумав: «Подлец не в состоянии понять честного человека…»

— Власть, как вы правильно говорите, уже давно в наших руках, — сказал полицейский. — Однако для незыблемого правления необходимо время от времени сбрасывать поднятых нами идолов, чтобы можно было начинать с самого начала. Люди должны вдохновляться новой надеждой, таковы их нравы… Вот мы тут и сговаривались о маленькой косметической операции. Король стал настолько авторитетным, что у аборигенов уже могут зарождаться преступные мысли, будто в недостатках их жизни виноваты не только они сами, а кто-то еще. Это следует пресечь в зародыше. Мы уже давно распускаем слухи, что благо несут одни советники короля и что злоумышленники хотели бы устранить этих советников, самых мудрых и необходимых для правления людей, тем самым вызвать анархию и погубить государство, осрамившись перед всем миром. Но раньше это действовало, а теперь не действует…

— Не усложняй, — оборвал полицейского его компаньон. — Тут нужен практический подход: зачем создавать друг другу сложности? Все мы умные люди, неужели мы не поладим?.. В конце концов, все должны преклониться перед силой…

— Ложь, мы должны преклониться перед справедливостью! — оборвал Иосиф.

— Разумеется, разумеется! Но в природе всегда справедливей то, что сильнее… Вот, гремит гроза. Она справедлива. Сама природа требует грозы. Так и умный человек: если он может обмануть более глупого, пусть накажет его за глупость.

— Напрасно ты так примитивно передергиваешь, — строго сказал Иосиф. — Природа справедлива — в этом нет сомнения. Но она справедлива, когда свободна от насилия человека. Атомная бомба — тоже природа, но природа, втиснутая в корысть и ненависть… Народ, живущий на своей земле, — кто смеет навязывать ему волю?

— Этот народ глуп и беспомощен! Поглядите, он сам пожирает лучших своих детей!

— Даже если он беспомощен, в этом виноват не он, а его жалкое положение: он слишком ограблен, бесправен, забит, зажат в чудовищную систему эксплуатации. Вся его вина — в том, что он терпит поработителей, а не стряхнет их вместе со своими цепями!

— Господин неизвестный, — затараторил владелец имения. — Зачем печься о судьбе народа, которому безразлична собственная судьба?.. Если он получит свободу, о которой вы говорите, он распнет вас первого, потому что вы будете напоминать ему о его холопском положении. Он все равно останется несчастным, он уже отравлен, разделен на части, в нем нет ничего здорового, это уже не народ, а скопище особей. Все противостоят всем и уже не понимают общих интересов… Эти аборигены лобызают старшего по должности и унижают всякого, кто не может дать отпора. Вы посмотрите на лозунги, которыми они обвешали стены своих лачуг: «Любите камни своей деревни!» Камни, подчеркиваю, а не саму деревню… «Свободное время — изучению правил автомобильного движения!» Это в стране, где в продаже нет даже велосипедов. Ха-ха-ха!.. «Гражданский долг каждого — вовремя внести налог!» Вы скажете, им дали лозунги. Да, им дали лозунги. Но ведь они сами повесили их на стены и сами мучают, истязают каждого, кто замечает в лозунгах полный идиотизм… Зачем думать об этом мертвом, лишенном ума народе? Народы приходят и уходят. Этот рабский народ должен исчезнуть, вымереть, раствориться, отдать все свои богатства, стать навозом для взращения другого, избранного небом народа!..

Иосиф сдерживался, чтобы получше уяснить «логику» наглецов. Но лишний раз убедился, что никакой логики в самоуверенных бреднях нет. Зато в избытке желание оправдать себя во что бы то ни стало.

— Не будем скрывать: мы хотим приобрести вас для общего дела. Вы будете есть на золоте и серебре, у вас будет столько челяди, сколько пожелаете, клоуны будут услаждать ваш день, наложницы будут караулить ваш благосклонный взор… А, разве плохо получить все это?

Иосиф засмеялся. «Торгаши и представить себе не могут, что есть люди, для которых личная выгода ничего не значит…»

— Вы уступите дурачку клоунов и наложниц, чтобы он не трогал вашей кровавой власти…

— Давайте сторгуемся! Называйте цену!

— Вот моя цена, — сказал Иосиф. — Мы втроем немедля отправляемся к королю!

— Но, господин, вас не пропустят! Пропускают только в масках. Каждая маска имеет свой электронный шифр!

— Я полагаю, у вас найдутся еще и запасные. В противном случае один из вас поедет в мешке — связанным по рукам и ногам…

Через несколько минут полицейская машина отошла в направлении столицы.

На заднем сиденье, держа пистолет наготове, расположился Иосиф. Подле него лежала спортивная сумка с золотым мундиром, часами и запасной маской советника.

Оба заговорщика теснились на переднем сиденье.

Дождь кончился, но дорогу без конца преграждали потоки воды.

— Осторожней, шофер, — беспокоился полицейский. — Пока не сползем с горы, будь предельно осторожен.

На рассвете подъехали к посту.

Иосиф велел остановить машину и позвал старшего полицейской группы.

— Как идут дела?

Старший группы растерялся.

— Отвечай, болван! — заорал майор.

— Завтра утром мы начинаем новый прочес.

— Прекрасно. У вас есть запасы оружия?.. Немедленно погрузите в нашу машину десятка два автоматов с запасом патронов.

Старший группы переминался с ноги на ногу.

— Исполняй, сукин сын! — заорал майор.

Весь багажник автомобиля был заполнен оружием…

В ближайшей деревне остановились. Иосиф велел выгрузить оружие и собрал жителей деревни.

— Как живете?

— Отлично, лучше не надо, господин. Только б еще хуже не было!

— Знаете, кто вас угнетает, кто лишает свободы и правды, вынуждает лгать и душить голос собственной совести? Королевские советники!

Люди молчали. Потом выступил некий человек:

— Нас никто не угнетает. И без господ советников мы не можем, — кто построит нас в шеренгу, кто станет собирать налоги? Мы живем счастливо под солнцем мудрости короля. Лучшие из нас, кто старается, получают по талонам даже кильку, это большое народное признание. Все мы своевременно изучаем законы. Но их трудно пока выполнять: в деревне три четверти дебилов, а больных — четыре пятых…

Иосифа поразила унылая покорность людей.

— Скоро в стране произойдут большие перемены, вы получите полную свободу!

— Свобода — это хорошо. А будет ли хлеб? — спросил какой-то старик.

— Кто свободен, тот трудится вдохновенно, у него всегда достаток и досуг.

— Нам вообще-то не нужен достаток, — сказал тот же старик. — Где богатые, там грабители и разбойники. А где досуг, там обман и разврат…

«Да разве вы и без того не ограблены? Разве не обмануты и не унижены так, как никогда не были унижены даже рабы?» — хотелось крикнуть Иосифу, глядя на голодных, измученных людей.

— Есть ли среди вас тайные полицейские и агенты?

Люди насупленно и угрюмо молчали.

— Сказано вам, сукины сыны! — заорал майор. — Или не видите, кто перед вами? Порки захотелось? Тюрьмы?.. Тайные полицейские, секретные осведомители и агенты, три шага вперед, арш!

Большая половина толпы приблизилась на три шага.

— Все имеющееся в карманах оружие сложить на землю! — скомандовал Иосиф.

Образовалась куча из ножей, плеток и увесистых камней.

— Вы арестованы, — сказал Иосиф тайным полицейским и прочей сволочи. — Идите домой. И горе тому, кто поднимет руку на односельчан… Кру-гом! По домам!..

Иосиф призвал оставшихся крестьян спасать отечество.

— Разбирайте оружие, оно ваше! И защищайте свою свободу!

Никто из людей даже не шелохнулся. Иосиф вновь воззвал к справедливости и правде, но результатом было то же — недоверчивое молчание. Наконец старая женщина, протянув крупные, узловатые руки, сказала:

— Нам бы, господин, хотя бы одну коровку на село. Детки умирают без молока-то…

Машина мчалась на предельной скорости. Иосиф вздыхал, глядя за окно, дума его была занята судьбою несчастного народа, из которого изверги вытянули всю душу.

А владелец поместья и полицейский, напялившие прозрачные маски, до неузнаваемости изменившие их лица, довольно ухмылялись.

— Ну, что, убедились в полной бесперспективности своей затеи? — спросил владелец поместья. — В среде аборигенов не осталось ни единого высокого побуждения…

«Десятилетиями уничтожали все самое талантливое, здоровое и самобытное, а теперь изображают несчастное положение народа как итог его собственной глупости, лени и равнодушия…»

Иосифа мучил вопрос: как пробудить самосознание, как вырвать несчастных из лап обмана и самообмана? Догадывался он, что люди более всего люди, когда свободно служат свободной мечте, но распад нравов достиг уже предельной стадии, — о свободной мечте, видимо, не могло идти и речи.

«Каким же судом нужно судить банду, высосавшую из народа все живые соки, оскопившую его волю, подменившую желания, лишившую своих мыслителей, поэтов, ученых и проповедников? Воистину, гнусное преступление заслуживает самой жестокой кары…»

— Если хотите продлить существование этого племени, остается единственный путь: крепить узы дружбы с нами, — сказал майор. — В своем поместье вы сможете проводить любые социальные эксперименты, при условии, конечно, что ни одно слово пропаганды не перейдет через заборы… Вы получите любимый уголок, потому что вся страна — это огромная навозная куча, и если еще удается выращивать овощи, то только благодаря нашим неусыпным стараниям…