Скирда ВадимОпус в красном

Вадим Скирда

Опус  в  красном

Ты - не уникален,

Ты - всевозможен,

Ты - Бога лекало,

Ты - вынут из ножен.

В. М. Скирда

Преамбула: Дух серый.

Ментальная чехарда где-то на границе

сфер, душ, пространств или_как_там_их_ешё?..

Собственно, с меня-то всё и началось. Хороводы херувимов в каждой ноздре, прорва благодати на сферический дюйм - чего ещё можно ожидать от одинокого стражника, призванного охранять субтильный суверенитет сфер? Идея лика страсть как хороша. Она великолепна, несмотря на податливую изменчивость - видели бы вы меня в плейстоцене1! Священная геометрия знает своё дело туго, а тут её ещё никто не отменял. С тех пор, как мыльные пузыри Господа сложились в цветок, я не переставал возделывать лотос своего разума, так же как и Он, всем своим существом растекаясь в небытие с одной лишь целью - осознать себя. В итоге - внушительный собран гербарий, и это ещё одна моя страсть. К величайшему моему сожалению и стыду, страстей я не лишён вовсе, а впрочем, оно и к лучшему - должен же хоть кто-то быть в тени Его? Если только божество вообще может отбрасывать тень. Стало быть, я и есть отброшенный, отброс; я и есть серый - тень от света и свет от тени сторожевой пёс, Цербер у порога и лакей у входа, швейцар при заведении, шаркающий ножкой, застыв в подобострастном кивке - чего изволите-с, господа?

Унылые вы мои господа... Отчего унылые? Помилуйте, а от кого ж как не от вас доводилось мне слышать "смертию смерть поправ", да "упокой его душу"? Гм... А каково было наблюдать такое: "Взгляните, профессор, на этот вот выпад. Да-да, левее... Стоп! Самое оно. Здесь должна быть пара тому очарованному кварку2, что давеча был навеселе... Забавно, не правда ли? Но здесь его нет, то бишь, совершенно, нет... Несмотря на устойчивую вероятность нахождения. Что-то в этом мире не так, ведь скажите, профессор, не так?! Чёрт бы его побрал вместе со всеми потрохами этот мир, раз бытие его определяется вероятностью, то есть, как раз никак-то и не определяется! И куда подевался тот пропойца-кварк, язви его в душу!" Что вы мне скажете на это, уважаемые государи? Стоило ли стоять олухом царя небесного, и, вытянувшись во фрунт, приветствовать, плевать в подкорку и подкармливать страхом каждого такого "исследователя материи", не говоря уже о сознании? А прикидываться то яйцеголовым инсектоидноглазым обитателем порхающих блюдец, грозой домохозяек и кумиром шизофреников - Gray'ем; то златокудрым юнцом, без умолку шпарящим на эльфийском наречии и не менее лихо обращающимся с тетивой; а то и вовсе - сатиром, бесом со всеми причитающимися ему парнокопытными атавизмами? Пугаются меня, ропщут - не спорю. Некоторые будут и посмелее: "Меркурий3 обаял сульфур4, семя металлов прорастает в магнезию восстань, Кровавый!" Прелестно, не правда ли? И с этим контингентом приходится работать!

Покорнейше благодарю за невольное выслушивание сего старческого брюзжания, видать, импульс благодати дал крен, и несущая сознания понеслась не по наилучшим траекториям... Исправлюсь-исправлюсь. Хотя и это не важно, ибо гниль плода ещё не свидетельствует о недоброкачественности лепестков цветка. А уж качество аромата цветения и вовсе не способствует избирательности в привлечении опыляющих насекомых. Но - это к слову о...

Итак, дабы не возводить напраслину, скажу: Я люблю своего Господа. А что бы вы ещё хотели услышать? Даром, что серый. Решено. Сподоблюсь. Метну свои тридцать копеек на хорошо унавоженную почву домыслов и суеверий.

Итак №2: на границе суверенитетов случается много чего любопытного. Сама жизнь тут зажигает и гасит свои огни, при этом свет неизменно остаётся светом, а пламя - пламенем, без малейшего ущерба переходя от спички к спичке, от лучины к лучине; всё тем же, что и тогда, когда Создатель возжелал отделить себя от не_себя, и, сложившись в затейливую линзу из лепестков собственного разума, инициировал слово, произнесённое первым языком первого огня. Галактические организмы предпочитают его всем остальным, я тоже - он позволяет не просачиваться подобно песку сквозь пальцы творца, а иногда и оставаться на его ладонях, ничего, даже если это ладони изощрённого кукловода:

"Ещё тут мигрируют души,

Украдкой крестясь у порога,

Где нить судьбоносных катушек

Свою обретает дорогу..."

Да-с... Здесь видно, кто кем был и чем будет; фаллосы трудятся во всю, не жалея вагин; от вида совокупляющихся тел мутит даже не имеющих желудка. Ангелы марают свои крылa в сперме, едва поспевая подносить проштрафившиеся души к уготованным им чревам. Демоны обратной связи, скрупулёзно выискивающие недочёты прошлых воплощений, ожесточённо пичкают их целыми букетами кармических неприятностей, изжить которые посчастливится единицам. О, существуют интереснейшие создания - целые кармические детективы, способные в поисках причин пробраться аж через несколько воплощений. Я и сам, признаться, местами не прочь... Этак подетективствовать. Где-то примерить халат гинеколога, а где-то и побыть повивальной бабкой. Бывает овчинка не стоит выделки, а бывают и злоупотребления. Здесь, на таможне, введена упрощённая схема деклараций, ибо редко кому что удаётся протащить без моего ведома - некуда прятать:

"Я облекаюсь невзначай

Спиралью (улиткой?) внутреннего уха,

Когда душа моя - печаль,

А воля - жёсткая непруха.

Духовный паводок унять

Мне не хватает двух с полтиной

Поворотить сознанье вспять,

Да благодать укрыть плотиной".

Однако, словоохотливость никогда не была моей отличительной чертой, и сознание всегда способно было приютить всего лишь несколько коверканных образов. Несмотря на должность при департаменте, курирующем "прогресс". В какое бы то "вспять" его ни поворачивай. Да вот, поди ж ты...

Коллизия 1: Киновиарх.

а) Недостоверная интерпретация

трагизма опыта обыденного умерщвления.

Киновиарх5 Выгорецкой6 киновии Андрей, сын Денисов7, видывал меня не единожды, всё больше нощно, но бывало и денно. Ежели говорить о времени, имей это хоть малейший резон, то видимся с ним и поныне, ибо время моё суть отверстая река, парить над которой есть сущее удовольствие. Наша туманная твердь - Мать Сыра Земля, преисполнившись щедрости и благодушия, на том витке своего славного веретена снова взялась было выдавать на-гора свои бесценные таинства и недра. Уже в который раз. Не скажу, что прошлые попытки почти насильно всучить людям в руки то, чего они вряд ли достойны были неудачны, но итог известен всем - забвение и нехотя ворошимый ветром прах на потрескавшихся каменных глыбах пирамид, сфинксов, да прочих стоунхенджей. И вот вновь кремниево-песочная жизнь пожелала дать людям что-то ещё, кроме органического питания, заявить о себе, как о вечном партнёре жизненного симбиоза природы, вот, мол, я - сумейте это понять. И, хотя до Silicon Valley8 ещё оставалось добрых три сотни витков, суетливая кривая того, что потом стало именоваться "суммой технологий" уже оторвала своё тощее брюхо от горизонтального болотца и мало-помалу стала загибаться вверх. Печатники и торговцы, поощряемые церковным и государевым оком, всячески потчевали сию ненасытную гидру, ранее не замеченную в стяжательстве. Но наметившаяся мотивация в виде превосходства, да чего уж там говорить - всемирного господства, подстегнула безмозглую тварь получше всякой шпоры или кнута. Коснулось это даже окладистых бород - благочестивых радетелей двуперстия, забравшихся в беломорское подбрюшье к устью негостеприимной Выги. И коснулось оно, надо сказать, самым затейливым образом.

В тот день Семён9, единоутробный брат Андрея, вызвался обозревать на реке выставленные в ночь рыбные садки. Сам по себе факт мало примечательный - ну, отправился мужик за пропитанием себе и своей общежитской братии, о чём тут ещё можно рядить - всё равно, что в нужник зайти - не приключись с ним в дороге одна оказия.

Месяц был молод, утренний морозец крепок, воздух свеж, а желудок пуст. Снежок аппетитно похрустывал под ногами, предвещая скорую добычу от нехитрого промысла. Младшой брательник Семён, русобородый здоровяк с красным от мороза широким простодушным лицом и вечно улыбающимися глазами, в долгополом кафтане, меховых рукавицах, пыжиковой шапке и топором за поясом уверенно пробирался сквозь снежные заносы редкого елового леса, и Выга уже милосердно просматривалась впереди. Оставалось лишь миновать неширокий санный тракт, проложенный между рекой и лесом. В своё время он очертя голову бежал по нему из отеческой деревни Повенец в пустынь вслед за своим не пожелавшим принимать троеперстие и добровольно вступать в духовную кабалу братом.

Что-то не то, ох, не то творилось в его мире тридцати годков от роду. Славными были воздух и хлебец, и запах соснового дымка, и влажное тепло жинкиного тела, и братская любовь, и даже боженька, изредка проглядывающий солнышком сквозь неласковое северное небо, вызывая восторг, сопровождаемый мощной пульсацией крови в сердце - своём личном внутреннем солнце. И всё было молодым и красивым, смотрящимся на свои тридцать лет и ни секундой более. Но отчего-то, в его юном мире уже присутствовал порох, и смертушка всё чаше навещала людской - и не только - род. Да тут и без пороху делов-то понаворочано, мать честнaя! Он ещё помнил, как, будучи в отрочестве, чудом миновал огненного крещения в раскольничьей гaри. Хотя, какое это чудо? Первобытный ужас, обуявший юношу, вынес его на своих колючих крылaх, да на негнущихся ногах, задавших заячьего стрекоча сквозь топкий непролазный карельский сухостой. Поморское благоговение перед смертью не позволяло ему неуважительно думать об этом тревожном таинстве, но, скажите на милость, думал он, неужели же так необходима была добровольная смерть нескольких семей, сгоревших заживо в деревянной избе? Очевидно, говорил он себе, тут были запущены какие-то иные механизмы и причины, а возможно - это есть плата за что-то такое, что неподвластно мне. Говорят, на западе есть чудные машины, будто бы состоящие сплошь из колёс с зубцами, и что, вращаясь, одно колесо заставляет крутиться другое, но уже быстрее или медленнее, в ту или иную сторону. Быть может, погорельцы как раз и попали между таких колёс, вращаемыми неведомыми богами с неведомой целью?

Прозорливый молодой человек. Однако, не следовало бы столь рьяно прикрываться неведомым. Всё-то вам ведомо, дорогие господа, излишний фанатизм и упрямство всему виной, иначе, почему же вы сами не соизволили угореть вместе с этими бедолагами, а предпочли скрываться в лесах и отстраивать наново своё драгоценное общежительство? Ведь жить хорошо, ну, скажите, ведь так? Чувствовать, дышать, харкать кровью, разбивать руки в мозоли, недоедать, обмораживать пальцы и ждать, ждать мучительно, надеяться и даже верить? То-то же.

А вот и обещанная оказия. Выйдя на дорогу, Семён вновь ощутил тот знакомый холодок внутри, который вызывает в нём очередная встреча со смертью. Эх, стоило только помянуть горбатую, а она тут как тут, думал он, гладя на три растерзанных трупа, валявшихся тут же на тракте рядом с разорённым обозом. Государевы люди - видно было по пропитанным красною жижицей ермолкам и расшитым шапкам. Колотые раны. Рассечённые головы. Лошадей нигде не видно - увели лихие люди. Да и люди ли? Осенив себя троекратно двумя перстами, Семён опрометью бросился бежать в скит за подмогой.

Три ветхие душонки. Мне было всё как-то недосуг заниматься ими, да и не в моей это компетенции. Помню только, что страх искалечил их так, что долго не могли решить, по какому ведомству кого направить. В итоге направили всех в приёмник-распределитель - там разберутся, мытари у нас отменные. Но что примечательно - ни у одного из убиенных не было и представления о том, что с ними случится дальше. Ни малейшего. Пустота. Тупая стена страха. А вроде бы люди грамотные, православные, кресты вот носят. И умерли, можно сказать, в ратном подвиге. За казённое добро. Славная смерть. А как умирают их клирики - батюшки, да храмовники? Это ж загляденье просто! И помолятся, и причастятся, и ручки сложат - в полной уверенности в том, что ждут их не иначе как на небесах; не менее, чем архангелы с трубами, а не черти с вилами. Су-е-ве-ри-е. Махровое. Вот и поверяй им потом откровения. Ну да ладно. Скорбны дела наши, прости Господи.

"Вот она, наша славная Выгореция!" - заиграло Симеоново сердчишко при виде доброго десятка тесовых крыш с резными наличниками над плотным частоколом, будто бы в точности сошедших с лубочных картинок, обычно изображающих это чуднo, на византийский манер названное старообрядческое поселение, а не бывших их исконным прообразом. Это ли было важно ему, пятками вдруг ощутившему родное тепло, едва выбравшись на простор из по-зимнему коварного бурелома? Шумно распахнулись ворота на кованых завесах, и вот уже в грудь его упёрлись лапы дворовой псины, и жаркий язык прошёлся по студёному лицу.

- Трезор! Будет тебе, вот окаянная скотинка! - ласково трепля взъерошенную холку собаки, улыбаясь, приговаривал Семён, крестясь и приветствуя издали Выгорецкую братию.

Киновиарх Андрей, директор его, Симеонова, мира, общежитский большак, духовный отец, владыко и генерал местной киновии в едином лице, по своему обыкновению, в этот утренний час пребывал в своей келье и был занят письменным делом. Его род, происходивший из князей Мышецких, восходил аж к Рюриковичам, что, впрочем, вряд ли было известно самому потомку, да и не очень-то и интересовало его. Киновиарх был поглощён. Поглощён полностью, без остатка двумя вещами: собственно, самими вещами - хозяйством, землёй, строительством, торговлей; и -страстью к учёности. Что касается последнего, то он даже предпринял как-то вылазку в стан врага - Киевскую семинарию и отучился в ней не один курс риторике, философии и теологии. Оно и верно чтобы противостоять неприятелю, нужно знать его, что и было блестяще продемонстрировано в "Поморских ответах". Относительно же обрастания материей, директор мира помышлял так: "Что человек? Разумная тварь. Раз так, то и заботиться она должна о душе, но всенепременно сообразуясь с телом. А что нужно телу? Тепло, пропитание, чистота. Вот и сходят поты наши праведные да грубеют руки в повседневной схватке с Марьей Маревной и Кощным царством. Стало быть, мы должны быть сильны и мудры, дабы выстоять вплоть до смертного часа".

Занятные люди эти киновиархи, владыки, правители, царьки и короли всех этих подведомственных мне рас и времён. Как говорится, что в могилу не унесёшь, тем память о себе оставишь. А власть, она завсегда в сласть, будь ты хоть "мудрости многоценное сокровище", "сладковещательная ластовица и немолчные богословские уста", хоть леший. Но киновиарх наш - по всеобщему прозванию - предпочитал быть первым, Семён - вторым, а леших и так пруд пруди - в лесу шагу не ступнуть без их знаков в пути. Умел бы кто разбирать эти знаки, складывать по слогам во всеобщую картину мира. Бабочка не взмахнёт крылом, улитка не пошевелит рожками без сотворения последствий для всего и для тебя лично. Но, раз есть мир, найдётся и его директор, уж будьте покойны. Малый в малом, большой в большом. Кто-нибудь обязательно сочтёт все причитающиеся ему на пути к своей стезе знаки и символы, лукаво разбросанные то там, то сям; хрустнет ли веточка, ёкнет ли сердчишко, дрогнет ли звезда он обязательно прислушается к миру, а, прислушавшись и сделав выбор сообразно услышанному, займёт вакантную должность, причём не где-нибудь, а обязательно где-то за пазухой у и так переполненного подобными соискателями Христа. Не велика беда, что однажды кому-то уже не останется там места. Что ж, тщательнее надо было прислушиваться. Не забудьте также и о судьбе, да и мужество какое-никакое не повредит: не всегда же путь усыпан лепестками роз - валунов и булыжников тут в преизбытке. Так и подвизался Андрей большаком в филиале Господа, и, как струится тот всегда и во всём, в каждый миг обегая и инспектируя своё малейшее творение, тем самым подтверждая и освящая его бытие, так и владыко - неуёмное Выгорецкое сердце, его собственное внутреннее светило, - опекал подотчётный домен быстротечной реальности, участвуя и наставляя братию во всех духовных и хозяйственных делах общежительства.

- Здрав будь, Симеонушко, - приветствовал Андрей запыхавшегося брата, возникшего на пороге большаковской избы.

- И тебе здравия, Андрей Дионисович, - уважительно отвечал Семён, Беда, братик, смертушка у ворот. Трое служивых в санях на Выге-реке полегли. Разбойнички лиходействуют, черти окаянные.

- Эхма, мало ли гибели кругом, на всех крестов не напасёшься... отложив перо, говаривал киновиарх, - Всему свой черёд, да каждому своя доля отмерена.

- Упаси меня Господь от такой доли... - поспешно перекрестился младшoй.

- Крестись, Симеонушко, крестись. Крестное знамение - оно в любом горе подмога и в деле подспорье, - вставая и подпоясываясь кушаком, продолжал наставлять Андрей, - А доля - это уж кому сколько на небесах отмерено, а там-то уж знают, что кому причитается. Пишется мир, да золотыми буковами, каждый ничтожный помысел духа и продых тела. Да и читается тож. Так и складывается далее без конца и края речь исполинская.

- Стало быть, есть такой закон, по которому велено было проломить черепа этим трём?

- Есть. Таков промысел, заждались душ этих, вестимо. Много ли крови пролилось?

- Изрядно принял снежок. Смердит смертушка, да морозец её побивает!

- Ох, не к добру это, лешак её побери. Ведь не сдастся задаром, мздоимка бесова. Похороны ей да тризну подавай. Что ж, готовь оружию, братец, дадим лукавой укорoт. - подытожил владыко, уже полностью облачившись и выйдя в сени.

- Дадим, Дионисович, будет она тут у нас шастать без возмездия! подхватил Семён, надев рукавицы и проследовав вслед за братом.

б) Охота на смерть

и изобличение Разгласителя.

Охота на смерть.

Заложена в сани чалая лошадёнка, взяты с собой кирка и уступ. На дворе хмурый Выгорецкий полдень, почти неотличимый от сумерек. Оба Дионисовича понуро восседают в малых санях, влекомых сонным животным по заснеженной околице рукотворной киновии. Стараясь не разрушить тишину, никто из них не решается погонять лошадь, такое ощущение, будто она сама знает место назначения этой карательной экспедиции. Я облекаюсь слухом и незаметно подсаживаюсь к горе-карателям. Тёмные стволы деревьев во всю мочь стараются разнообразить скудный пейзаж, но он обречён и я в этом деле им не помощник. Природа - не моя стезя, хотя и много за что могла б быть благодарной. Как-никак, а прогресс ей свойственен тоже. Андрей молится, и вот уж путь не виден вовсе, заслонённый нечто гораздо более важным и даже как-то более существенным, нежели страх и сосущее под ложечкой неудовольствие. Границы сфер соприкасаются - поначалу как хрустальные шары, издавая нежный звон небьющегося стекла; в дальнейшем - цинически проникают друг в друга, гибко и влажно наслаждаясь обоюдным присутствием. Меня становится всё больше, но упрямый киновиарх никак не желает замечать этого. Не проблема: а для чего же ещё придуманы мембраны, улитки, молоточки и наковаленки? Тщательно укрытый от ветра, а - заодно - и звука, передо мной - вход в его тоннель, странное сочетание раковины и спирали.

О, как шумит вокруг хмельной полуденный мир! Куда уж тут морю с его маниакальным пристрастием к шипящим!

- Помилосердствуй! - наконец отзывается отзывчивое киновиархово сердце.

Это что? Это уже приятно. Но где вы видели милосердного беса? И я о том же. Я тут для того, чтобы искушать и соблазнять, не так ли? Предупреждал же - с меня всё и началось.

- Чем нынче радуют киновиархи? - я, как обычно, раскован и развязен, Кушали? Ах, не успели-с? Напрасно.

- Начинается, - глаголет незаходящее Выгорецкое солнце где-то во глубине собственной черепной коробки, - Преследуешь? И которую жизнь? Кому наушничать-то вознамерился?

- Помилуйте-с... Я вроде как и сам не последнее лицо...

- Повысили? Окладом доволен?

- Благодарствуйте... Однако, и вам за сношение с нечистым тоже кое-что причитается, не забыли?

- Как же... С тобой забудешь...

- Уж очень-то вы усердны в молитве, Андрей Дионисович. Слышат ли? Этак молоточком, да по наковаленке!..

- Кому надо - услышат.

- Это уж не извольте беспокоиться, - напропалую ехидничаю я, пожалуйте-с в юдоль печали, милейший.

- Подумать, так я из неё отлучался... - всё ещё пытается негодовать киновиарший орган-распределитель крови.

- Отлучались-отлучались! Хотя, тут вам не смерть и даже не посмертие, но уже кое-что.

- Тьфу, будь ты неладен! Всё бы тебе лясы точать. Приглашал - так впускай, что застыл как истукан? Что у нас на сегодня в меню?

Понятно? Я же говорил - во фрунт и всё такое мерси-с...

- Милости просимо, - говорю, - итак (№3): пункт первый - томление плоти. Не желаете ли?

- Проси.

Подают плоть.

- Вам как обычно, или чего особенного прикажете? Позабористей? Вы же знаете, постоянным клиентам у нас скидки...

- Уж прикажу, пожалуй...

Приказ следует незамедлительно.

Вообразите (не слышал ничего чуднее): представилось ему, будто бы плоть есть состарившийся свет. Натурально, седенький и впавший в младенчество престарелый Бог. Кряхтящий, с варикозом вен, ожирением и отложением солей в суставах. И будто бы мир наш как раз и приютился в одном из таких эпицентров его застарелой боли. Но в силу своего маразма не осознаёт того.

Плоть разрубают надвое.

Детский восторг при виде крови сменяется животным влечением. Плоть обретает форму. А это уже значительный фактор. Горка мышц, округлостей и выпукло-вогнутостей. Наваждение не отпускает. Гермафродит не желает раздваиваться. Тонкий алхимический символ оборачивается гнусной анатомической аномалией в виде женского организма с мужским естеством. Мир отброшенных теней не терпит неосторожности.

Плоть всё больше становится плотью.

Мир может гордиться собой. Теперь с ним не поспоришь, решения принимаются в одностороннем порядке - престарелое божество - неважный парламентарий. Заклинания исчерпываются лишь перечислением гипотетических достоинств заклинаемого, банальная лесть ныне в чести, иной раз сворачивает порядочные горы...

- ...И что ты хочешь этим сказать? - обрушивает представление Киновиарх.

- Мир утрачивает свои магические свойства, - мне отчего-то становится грустно.

- Неужели тебе есть до него дело?

- А отчего же ему не быть? С каждым оборотом веретена исчезает что-то неповторимое, какая-то невосполнимая часть мирового магистерия... Всё меньше он начинает тебя слушаться, а то и не принимает вовсе. Вот ты, например.

- А что я? Магия - она от лукавого.

- А от кого же тогда разлюбезная твоя вера? Много ли Бога уместилось в тебе?

- Порядочно. Но я его не разглашаю и другим не советую. Кстати - не унывай - многое ведь и созидается.

- Вот спасибо, утешил, - если бы у меня были уста, то они всенепременно изобразили бы кривую усмешку, - да только разгласителей полно. Куда мы катимся!

- Здрасьте! Кто здесь из нас "кармический детектив"? Тут тебе и карты в руки, ведь припёрся же какого-то чёрта. Не иначе как за расхитителем очередным пожаловал. Но - не по адресу, извиняйте. Так, что там у нас дальше?

- Гордыня, если позволите.

- Как же, вам запретишь...

- Ну вот и чудненько! - на этот раз мой черёд праздновать локальную победу.

Подают гордыню.

Юный царь во главе своей потешной флотилии. Живописное лесное озерцо. Парящуюся водную гладь величаво взрезают пятёрка парусных лодей, но, вследствие катастрофического отсутствия какого бы то ни было движения воздуха, на весельном ходу. Будущий император негодует. Белёсые холщовые паруса болтаются на реях как использованные всё той же воздушной стихией презервативы. Ветер его подвёл, подставил, как Кролика Роджера. Ловя смущённые улыбки придворных дам, прогуливающихся тут же в парке на берегу и ловко прячущих румянец за пышными веерами, монарх металлической тростью нещадно полосует спины бедных гребцов, пытаясь хоть как-то восполнить отсутствие тяги. Его тщетные усилия не проходят даром - флотилия набирает ходу, но водоём не настолько велик, чтобы обеспечить сумасбродный манёвр заигравшегося дитяти. Передняя лодья беспомощно тыкается носом в камыши, поднимая на крыло сонную ватагу сизых уток. Царь вместе со своим воеводой не удерживает равновесия и больно ударяется о мачту. Крепостные гребцы - кто с рассечённой бровью, кто со значительными кровоподтёками на спине - выпускают из рук вёсла от неожиданности, тем самым вызывая ещё большее негодование хозяина. Один из них не выдерживает и теряет сознание, пена струится из уголков его перекошенного рта. Но ни у кого нет и тени ненависти или презрения к своему истязателю, куда там - исключительно во всём виноват проклятущий ветер. Единое сумеречное, иступлённое желание на всех, включая самого царя: "Ветерку бы! И где он якшается, паскуда!" Проходят томительные мгновения, и перья на аляповатых шляпках королевских фрейлин приходят в хаотическое движение, а вслед за ними оживают, возомнившие себя, очевидно, фоками и гротами океанского фрегата и нанизанные на лодейные мачты, кондомы. Верхушки деревьев стоически клонятся к земле, предвещая скорую расправу в виде надвигающейся грозы. Ещё секунду назад отчаянно проклинаемый, а ныне столь же истово приветствуемый ветер, возвращается. Но нужен ли он теперь здесь? Внимание насытившегося триумфом собственной гордыни монарха уже принадлежит вовсе не ему, а одной из смазливых девиц, кокетливо одёргивающей подолы своих необъятных юбок...

- ...Ну и? - как обычно, на самом интересном, прерывает киновиарх.

- Уже сейчас не каждый способен достучаться до небес и отдать приказ ветру. Разве что неосознанно, как этот мальчишка, упивающийся властью над покорной челядью и не представляющий, что его могут ослушаться какие-то там передвижения воздушных масс. Пройдёт ещё немного времени, и всё спишут на "слепую стихию", на которую не стоит и полагаться. Гораздо удобнее посадить дюжину гребцов и получить всё тот же желаемый результат, в дальнейшем во многом усовершенствованный и гипертрофированный. Тенденция! Магия исчезает...

- Послушай, у тебя паранойя, или как? Дух-шизофреник - мыслимое ли это дело?! Магия у него, видите ли, растворяется! Да плевал я на неё, любезнейший! А не приходило ли в твою, м-м... э-э-э..., другими словами башку твою тесовую, что она претерпевает изменения? От тупого желания к осознанной вере, от ритуального подражания желаемому к точному знанию методов и реальной оценке возможностей?

Хороша же медитация получается - вот уже и оскорбили... Да, с этим киновиархом нужно быть настороже.

- На всё воля Господа, - пускаю я в ход сей неоспоримый аргумент.

- То-то же, - глубокомысленно замечает владыко, - это и всё, что может представить твой сатанинский вертеп?

- Ну, положим, это никакой не сатанинский и, уж тем более, не вертеп, с видом оскорблённой добродетели я проворно демонстрирую лёгкую обиду, - а всего лишь ваше собственное молитвенное упоение, медитация, визионарий духа...

- Экие же словеса удумал, нечистый! Визионарий! Ладно, подавай сюда, что там ещё есть у тебя?

- Грядущее! - торжественно объявляю я.

Подают грядущее.

То есть, как же его, собственно-то, подают? А вот так и подают выпихивают на арену некоего, трепещущего и упирающегося всеми своими опорно-двигательными органами, субъекта двое чертенят в подрясниках и с папиросами в зубах. И вот, его - ни живого, ни мёртвого -настигает неумолимый луч юпитера, всё больше и больше отвоёвывая у тьмы некое обиходное предопределение в штанах и лаковых штиблетах на босу ногу. Оно подано и грядёт. Причём, как-то странно: неестественно задирая колени и асимметрично повиливая задом - по всей видимости, не имея чёткого замысла в развитии текущего сюжета. Впрочем, это не может длиться вечно, в конце концов, что-то всё-таки проясняется, и что же мы видим?

"Грядущее".

Типовое креатив-бюро будущего. В самом что ни на есть прямейшем обывательском смысле: оно занимается его разработкой, если хотите дизайном. Проектировщик грядущего - мелкий бес со смышлёной рожицей и хроническим геморроем от тысячелетнего просиживания, пардон, портков, редкая умница и крепкий профессионал в своём ремесле - с молниеносной быстротой клацает копытцем по прижившейся у него ещё со времён наивной индустриализации клавиатуре, смачно покрывая лепестками формируемый личный иггрдасиль10 заказчика, витающего где-то неподалёку и всё норовящего выглянуть из-за плеча маэстро. Сиюминутные, некогда еле уловимые знамения на пути - теперь яркие и контрастные пиктограммы на рабочем столе дизайнера, они достоверны, самодостаточны и надёжны как инструмент первой необходимости, который всегда под рукой.

Будущее совершенно. Кто сказал: прекрасно? Ну и что с того, что просчитать можно решительно всё - от этого красоты не прибавится, сколько ни пичкай ты алгоритм архетипами "золотого сечения"11 - повсюду находятся свои острозубые кролики Фибоначчи12, повально изгрызающие первоначальный замысел и нивелируя божественное к мирскому, вечное к минутному, провиденциальное к произвольному. Divine interventions13 ограничиваются лишь постановкой задачи, иррациональные решения которой лежат вне исследуемого плана. Сумбурное дерево сефирот14 даёт несколько неприличный своему высокому статусу цвет, ни одна из на самом деле уважающих себя пчел не позарится на такое. А не на самом? Полно-те, ведь за дело принялся настоящий дока, хотя и порядочный маргинал по... смерти, откровенно говоря.

Все ли факторы учтены? Довольно ли киновари варится в тигле для приготовления требуемой тинктуры? Каждый ли корешок дал всходы? Нет ли пропущенных неучтённых ветвей от соседних древ жизни и от Всецелого? Будем надеяться, что так.

Ну что же - с Богом?..

Время пущено. Прошедшее, nigredo - творение в чёрном - покорно отмирает, не доставляя особых хлопот своему зооморфному дизайнеру, нервически теребящему раскрасневшееся рыльце. Инициатическая смерть случается "на ура", передавая черёд слизистой мокроте отстойника настоящего, имеющего наглость гордо именоваться не по-иному, как "опус в белом", серебряная пудра или эликсир жизни, хотя, положа руку на сердце (или хотя бы на его наиболее вероятное местоположение), его впору бы называть "опус в сером", грязно-зелёном или же сумеречно-фиолетовом. По всей видимости - это возрождение, если ещё и не сам Феникс, то уже и не его труп, ибо керосином попахивает, и преизрядно. Но вот - спичка зажжена, и крылатую тушку (у мастера прослеживается явная склонность ко всем био- делам) охватывает красно-голубое пламя. Грядущее, rubedo - "опус в красном", золотая магнезия или философский камень - обнаруживаются в кучке пепла, среди аммиака и птичьего помёта.

Заказчик остаётся до крайности довольным и впечатлённым продемонстрированным ему арт-хэппенингом и инсталляцией его собственной стези - прогноза наиболее благоприятного развития жизненного пути в этих далеко не райских кущах. Но и, надо признаться, не геенне огненной. Вполне приличное посмертие для преуспевающего и успешного в аккумуляции благодати духа.

Это всё.

- Всё? Как всё? - встрепенулся Андрей.

- Так - всё. На этом - конец инсталляции, - непреклонен я.

- Позвольте, а как же быть с Фениксом? Неужели же только помёт и пепел? Пепел и помёт?!

- Довольно. Лавочка прикрывается - страж я всё же, иль не страж?

- Лакей ты бесов, а не страж...

- Пусть так, - снисхожу я, - но безобразничать на подведомственной мне территории не дозволю! Да, кстати, о главном...

- Разгласитель?

- Он самый, в душу его язви... - сознаюсь я, не переставая настораживаться и восхищаться проницательностью реципиента, не даром же мне его рекомендовали в самых высоких инстанциях.

- Ну, валяй... Стал бы ты за так вот тут мне распинаться, ищейка первостатейная...

- Покорнейше благодарю! Не "ищейка", как вы изволили выразиться, а работник сыска, да будет вам известно.

- Известно уж... Не первую жизнь мне по судьбинушке рыщешь.

- Так вот. Тем паче, что известно. Разгласитель сей...

- Прости, что перебью, - на Андрея накатил вдруг приступ вежливости, свойственный всем осведомителям в предвкушении добычи, - а что же он такого-то поразгласил? Неужто Бога?

- О том и речь. Будут тебе его письмена вскорости. Одолей. Отринь. Превозмоги разглашённое. Улучшь. Проповедуй. Учи...

- И будет тебе того довольно?

- Следуй знамениям, Бог даст - свидимся.

- А мне-то что с того? - возопил прагматичный киновиарх, - Выгореции-то какая выгода?

- Будет тебе выгода, - нахмурился я, - утроба твоя ненасытная. Отстоишь ты свою Выгорецию перед лицом царя мира сего. Твоего, то бишь. Будет тебе испытание, будет тебе и ответ. А за сим, позвольте-с откланяться...

Я перестаю быть. Сферы расходятся с характерным чмоканием, подобным тому, как фаллос покидает вагину. Перформанс окончен, и граница снова возвращается под замок.

Сани братьев выехали на наезженный наст, ещё мгновение и они поравняются с тем местом, откуда сегодня уже вернулся Семён. Но теперь мир вновь перешёл под юрисдикцию его брата. И желает ли Семён себе в этом признаться или нет, но так ему гораздо спокойней и тише. Именно так спокойней и тише.

Андрей приоткрыл глаза и увидел то, чего никогда не боялся видеть свою стопроцентную всамделишность, свою единственную и истинную юдоль - на редкость крепкую иллюзию, и, если уж она такова, чинно воздал ей и её Иллюзионисту должное в виде традиционного раскольничьего двуперстного креста. Увядает магия или нет, а здесь без этого никуда - мир всё ещё слушается и когда-никогда, но повинуется. Символическое изъявление воли не проходит даром - и вот уже братья у объекта своей охоты - трёх ещё свежих трупов и рыскающей где-то в окрестностях смерти.

Могилку соорудили одну на всех. В стороне от дороги, аккурат меж двух запорошенных елей. Артефакт тоже не замедлил с обнаружением себя: рядом с опрокинутыми стрелецкими санями, забрызганный кровью и наполовину укрытый снегом, лежал заплечный мешок одного из убиенных, а в нём - писаная от неизвестной руки книга, озаглавленная как "Великая и предивная наука". Погнушались наукой разбойнички. Но уж братья-то подберут, прочтут и изучат. И долго ещё будут ходить воевать смерть в Выгорецких окрестностях, заунывно бряцая похоронными инструментами за неимением иного оружия.

в) Неофитово разглагольство

и запрет на прикуп.

Да и жизнь, как известно, не стоит на месте. Выгореция выросла, отстроилась и похорошела по прошествии всего лишь какого-то десятка витков, превратившись де-факто в маленькую раскольничью республику на Севере державы некогда юного и порывистого царя, нынче же - заматеревшего императора, погрязшего в войнах и в агрессивных, доселе невиданных реформах, как будто дряблая пышнотелая гидра прогресса получила, наконец, весомый удар шпорой и вздыбилась на манер арабского скакуна. А мир отринул от себя ещё какой-то кусочек магии, безакцептно уступив его с одной стороны вере, с другой технологии. Однако, и того, что осталось, оказалось предостаточно для строительства, к примеру, женского монастыря на Лексе-реке, торговле с самой новоявленной северной столицей и теоретического обоснования киновиархом основ мироздания относительно веры и идей, почерпнутых из книги, обнаруженной среди пожиток похороненного под елью стрельца. Убийцы таки сумели отстоять своё никому не нужное инкогнито - рыскать по лесу с рогатиной наперевес - это уже совсем не моя епархия, мы действуем тоньше и, я бы даже сказал, не в пример эстетичней.

Вот - Разгласитель, сыск которого доставил мне истинное наслаждение. На вопрос, тянул ли его кто за язык, теперь я могу уже вполне ответственно заявить - тянул. Более того - рвал калёными щипцами. Да, собственно, киновиарх-то наш и тянул. Заморского бедолагу, что всё-таки потрудился не жить и умер витков за полтыщи до него самого, оставив потомкам такие лабиринты мысли и пазлы идей, как чудом дошедшая до Выги его "великая и предивная" 'Ars Magna' - одно из первых поползновений до срока оживившейся реальности на механизацию духа. Пожалуй, стоит развеять очередное чудо, которое таковым вовсе не является - время в данном случае не имеет ни малейшего значения, ибо киновиарх по отношению к таинственному Разгласителю - не более следствие, чем тот - причина. Великое будущее, великая светлая цель и составляет смысл существования прошедшего, а Андрей Денисов - фигура, куда уж более светлей! Валовая масса благодати чего только стоит. Как бы там ни было, но для привлечения прошлого - впору. Пусть щипцами. Я к этому не причастен, ни-ни, ни в коем разе, я только знак... Я только грань Всеобщего, ребро вечноменяющегося закона, поддерживающее спину тому ловкачу, что сумел прочувствовать его изменения и принять наиболее удобную позу. А уж далее - куда кривая вынесет, а она-то вынесет, всенепременно.

Что было бы, если никонианский Синод не озаботился бы столь вольготно обустроившимися на Выге раскольниками и не уполномочил бы своего верного пса - иеромонаха Неофита - возложить на Выгорецких отцов интеллектуальный оброк в виде ответов на 106 вопросов, касающихся богословского обоснования справедливости старообрядческого беспоповского толка? Нашлись бы те 105 свидетельств в защиту двуперстия, подтверждённые свидетельствами из древних книг? Надо полагать, история, как минимум, недосчиталась бы уже упоминавшихся выше "Поморских ответов" братьев Денисовых, а что сталось бы с самой Выгорецией? Приходится констатировать, что подрывная деятельность Разгласителя оказалась на руку директору маленького затерянного в лесах мирка ледяной свежести, хвойной ясности ума и каменной крепости веры.

Дух - един, но есть и нюансы, всевозможные сочетания которых дают общую картину Всецелого. Стало быть, их следует сложить и перебрать. Системный анализ реальности на предмет её модернизации и приспособления под себя. Соборная душа предполагает элемент сбора сопутствующих частей. Безоговорочное условие, при котором процесс "идёт", - вера. Нет ничего проще, чем поверить в ликвидность драгоценного металла, а вот поди ж ты уверуй в высокодоходность свинца и будет тебе золото, но вряд ли тебе оно пригодится, так как ты и сам станешь им. И если ты только того пожелаешь, то сможешь отлить свой сияющий нимб. Элементарная истина, известная и без всякого разглашения. Всё же лучше, когда вещи названы своими именами, разложены по полочкам и пригвождены каждая к своему смыслу. Разглашение есть ритуальный акт такого пригвождения, жёсткая и остающаяся ещё на кое-то время быть эмоция, желание, намерение, манифестация - астральная сущность, подобная тому, как в воздухе повисает звенящий звук удара молотка по шляпке гвоздя, а при наилучшем исходе - вылетает искра или остаётся вмятина. По сути, сам процесс письма, как закрепления за символами какого-то значения и создания из них некоего смыслового объекта в значительной мере уже и сам по себе является глубоко магическим ритуалом с вполне прозрачным механизмом действия. И будь то перо и чернила, печатная машинка или клавиатура - всё это так и останется лишь жалкими имитациями способа инициатического письма одновременного написания Богом своего супертекста и реализации потенциальности заложенной в него.

Что и говорить, а разглашённое сгодилось. И не только для того чтобы на учинённом Неофитом разглагольстве с честью дать ответы на якобы предъявленные возобличения. Да и славное вышло разглагольство! Процесс, однозначно, пошёл, и в обугленных сердцах Выгорецких депутатов, представших однажды в серое осеннее утро перед сердитым, в особенности - на собственную долю, Неофитом, задавшую ему очередную трёпку, осело немало карат золотого песка того самого свойства, что обычно обретается в тиглях и ретортах.

То было последнее моё прижизненное свидание с киновиархом Денисовым, когда в Выговской пустыни чествовали с триумфом вернувшихся с разглагольствования из Петровских заводов Андреева келейника Мануила Петрова и иконника Ивана Матвеева.

Как встречают отстоявших свою веру раскольников перед лицом врага в честном и правом интеллектуальном поединке? Да точно так же, как и всегда благоговейно и сдержанно. Испив с дороги чаю, депутаты расположились в келье киновиарха и, степенно поглаживая бороды, держали ответ перед своим общежитским большаком.

- Выдюжили, братцы, не посрамили благочестия нашего древлего! - ликовал киновиарх.

- Так, владыко, - угрюмо ответствовал Мануил - крепкий рябой мужик, в душе которого алхимические кошки уже вовсю скребли своими золотыми коготочками, - Вашими молитвами и разумением.

- Истинно, владыко, - подтвердил Иван - ещё совсем молодой парень с тонкими чертами лица, тоже принявший изрядную долю золотой пыльцы в Гайморовы пазухи15 - указывая на внушительную стопку бумаг "Ответов" Андрея и Семёна, - без них нам не сдюжить было б с этим мытарем...

- Я слышал, братья, уж больно лютовал Неофит? - энергично пустился в расспросы большак.

Но не тут-то было!

Так и есть. Я подсаживаюсь ему на плечо, и что-то жарко шепчу в вожделенный обитаемый киновиарший орган слуха:

- Так и есть!

Реальность кельи, а также всех находящихся в ней, стремительно уходит на второй план, и даже тельце самого владыки как будто бы замирает, осенним ночным заморозком сковывая важнейшие жизненные процессы, как то: дрожание глазного яблока, сокращения кишечника и болевые спазмы в области мочевого пузыря. Я ненавязчив и прессую время со всего лишь десятикратным индексом плотности - ровно на столько, на сколько понадобится для восприятия меня как зрительного образа-символа, знака. На этот раз - вопросительного:

- Неужели же вам в действительности интересен этот несчастный Неофит? Или же - признайтесь - вы всего лишь упиваетесь триумфом? Ведь так? Ну, признайтесь, владыко?

- Нечистый?! Вот тебе и раз... - обескуражен киновиарх, - И умеешь же ты удачно выбирать время...

- Бросьте, Андрей Дионисович - вы же знаете - время здесь решительнейшим образом не при чём. Я о вашем мытаре...

- Да, я именно о нём и желал бы справиться.

- Вы настаиваете?

- Да, да, и ещё раз - да! Я чертовски на этом настаиваю. Настаиваю так, как ещё никогда не настаивал. Этого тебе довольно? Или будешь продолжать измываться? Как это у тебя выходит: "Я здесь для того, чтобы обольщать и искушать..." - передразнивает меня владыко, и, признаться, довольно успешно.

- Да Неофит-то ваш, если уж на то пошло, выставил себя полной невеждой на потеху всему честному народу, коего набралось не мало во дворе его жительства на Петровских заводах: приказные, мастеровые, не говоря уже о командирах и офицерах. Эка невидаль - разглагольство со старообрядничками на предмет легитимности беспоповского моления и двойного перстосложения. А вот поди ж ты - народ собрался как на малороссейскую ярманку, импровизированный цирк Шапито, благо руководство не удосужилось издать закон, запрещающий какую бы то ни было импровизацию. И вовсе не от особого благоволения к джазовым синкопам, а от простого среднерусского недосмотра и разгильдяйства. На крыльце было не продохнуть, когда, наконец, пожаловал иеромонах со свитой из местного начальства, держа в руках некие замусленные листочки со странными письменами, очевидно, собственного сочинения. И... начал вещать. Якобы возобличения по вашенскому материалу. Причём, в совершенно хаотическом порядке располагая вопросы и ответы, путая, что за чем должно следовать и к чему в итоге сводиться. Уж тут-то я постарался, изволите видеть, всю предстоящую ночь истязая похотливого клерикала видениями то тучного бабского вымени с каплющим ему на сизую бородищу дьявольским молозивом, то широко разверстым белым задом с призывно зияющими в нём обоими расселинами, обильно поросшими тёмным мхом. И так-то я расстарался, вычленяя из неофитовой башки его наиболее потаённые смрадные вожделения и преподнося их ему в самом что ни на есть разнузданном виде, что, увлекшись, далеко превысил всякие обозримые пределы и установления. Так что, не так уж мудр ваш змий. А тут ещё оказия вышла с грамматикой - заупрямился Неофит - нет, говорит, у латинян литеры "хер" и всё тут! А как же может быть Христос, да без "хера"? Это как же? Это не можно! Богохульство-с. Благо тут же под рукой в избе случился польский жид из выкрестов, да подтвердил наличие причинного места у спасителя. Будто бы об этом ему ещё сказывал и раввин из гетто. Короче, жиды и тут подписались за мессию. Богоизбранный народ... А что, если предположить, что у Создателя в этой юдоли имеется избранная планида, избранная разновидность её населяющей биомассы, то почему бы не допустить и наличие избранной структурной группы этой массы, её элитного подразделения?

- А что Неофит? - спросил киновиарх, видимо, не желая особенно углубляться в вопросы иудейской теологии.

- Лют ваш Неофит, ох лют! Не любит он евреев, вот что вам скажу. Хотел было приказать лишить языка лупатого, да молодцы ваши вступились - почто, говорят, судишь иноземца, коли разглагольство не можешь творити?

- Славно, славно! Значит, поживёт ещё наша Выгореция! Да минует её кровавая чаша...

- Выгореция-то поживёт, а вот насчёт вас, владыко, имеются сомнения.

- Сомнения? Какие тут могут быть сомнения? Смерть - так смерть, чего уж тут сомневаться.

- Эко у вас всё споро получается. Это вам не рубашонку скинуть, здесь страху поболе будет. Да вы представить себе не можете, что значит - не жить! Быть вычеркнутым из списка времён, став неподатливым ко всякому циклическому изменению: ни роста, ни зрелости, ни увядания, ни смерти, наконец! Одно тщетное пребывание, анализ состояний, просчёт градиентов да суперпозиций неких отстранённых навеки тенденций, до которых вам нет решительно никакого дела. И это только при удачном исходе дела - если будете допущены до Канцелярии. Впрочем, это я беру на себя.

- Вот оно - корневище зла. Коррупция в вышних сферах!

- Не коррупция, а всего лишь безобидная протекция. И этим надо пользоваться. Ваше излюбленное упражнение - молитва - тоже в некотором роде подкуп реальности. А она нет, нет, да и возьмёт. Прикуп16. Но, как бы вы ни старались, трансмутировать в тело света при жизни не позволено ни какой реальности, будь она хоть трижды проклята.

- ... да святится имя твое, да пребудет царствие...

- Вот-вот. И это всё о Нём. Хотя в Его воле всего лишь усиливать или ослаблять тенденции - мы не можем похвастаться и этим. Нам остаётся только реализовать по праву принадлежащую свободу. Создав соответствующий механизм реализации. Впрочем, механизмы - это не ваша епархия, - довольно нам одного Разгласителя.

- Ах, вот ты о чём! Наслышан, наслышан. И даже начитан. Желаешь, чтобы я впихнул Бога в его машину?

- Ну, что-то более или менее в этом духе... А я со своей стороны поспособствую.

- Это каким же образом?

- Разжидив слегка обступающую тебя реальность.

- Уж не тянул бы со смертушкой...

- Успеется. Кое-какие кущи ты уже себе обеспечил. Будем считать, что экзамен на твёрдость иллюзии выдержал. Ведь скажи, ведь так? Ни разу пята не упала под землю, и воздух ни разу не расступился, а молекулки не разбежались? Все на месте? Древесные волоконца? Тут как тут? Отлично, тогда продолжаем. Слушай вводную. Прикуп реальности мы больше не дадим. Пусть выкручивается как хочет. А это обещает быть интересным.

- А как же "магия исчезает"? - прогнусавил киновиарх до невозможности похоже на меня.

- Ну, это как посмотреть. Я же говорю - пусть выкручивается. Землица на что? Так и сочится слухом почище всякой магии. Всё вам болезным на пользу, для тельца вспомоществование. Мутирует моя магия... А что ты хочешь свобода! Сотворил боженька себе камешек, да неподъёмный. Ну да он - знамо дело - неисповедимый. Наше же дело - прогресс. Вроде как со временем поиграться.

- Как же мне прикажете с ним играться, это в посмертии-то?

- А здесь оно, признаться, сподручнее со стороны-то. И Разгласитель тут безопасен...

- Стало быть, меня ты в подмогу Разгласителю уготовил?

- Да, можно сказать и так. В усиление команды. Так как, владыко, идёшь ко мне?

- Смотрящим за выкрутасами оголодавшей без прикупа духовных возлияний реальности?

- Исключительно справедливо! Лишь разве что кое-где подправить, что-то домутировать до необходимой кондиции.

- Я могу делать выбор?

- Это, конечно, принципиально, но...

- ...но всё уже предрешено?

- Экий ты шустрый, владыко! В этом миксе, коктейле прошлого, настоящего и будущего невозможно сказать, что чем предопределено. К примеру, ты Разгласителем, или Разгласитель тобой. Так, просто есть - и всё. Одновременно. Всегда. Ну да у тебя самого ещё появится возможность поучаствовать в замесе этой смеси, если...

- ...я соглашусь? Ладно, к чёрту весь этот цирк с моим волеизъявлением...

- Я к вашим услугам!

- Не паясничай! Ты бы ещё привлёк сюда Центризбирком в полном составе. С инюрколлегией. Будь по-твоему - разжижай!

* * *

"Быть может, гнев чему-то учит?

Клич слышен - разум вновь за ум,

В одной из времени излучин

Господь себя ужал... Цимцум17

Себе в ущерб свободна воля,

Свет явлен задолго до звёзд,

И в эластичной эпистоле

Шестого дня изложен тост:

"Урвав у жизни сочный прикуп,

В сей день свечей не возжигай,

По совести тревожным бликам

Меня в душей своей узнай".

Тогда же строгости Гевуру18

Заменит милости Хесед19,

Найдя в поэтике сумбура

Гармоний отсвет Тиферэт20. "

Коллизия 2: Сенешаль.

а) Молочная железа и томление духа.

Возможно, именно так оно и случается - в один прекрасный день замечаешь, что мир действительно чертовски изменился: вместо наивных картинок усердных богомазов в красных углах человеческих жилищ на стенах вдруг появляются вполне достоверные фотографические снимки их обитателей, причём, некоторых уже даже мёртвых; а в соседней бакалейной лавке скряга-хозяин что-то упорно химичит с НДС с применением последнего слова вычислительной техники вместо того, чтобы запросто отвалить десятину в городскую казну. Однако, это будет ещё не скоро, а сейчас нам предстоит отмотать ещё добрых пять сотен витков назад от нашего незабвенного киновиарха Андрея Дионисовича и вплотную приблизиться к таинственному Разгласителю.

О, это жарко!..

"Пусть тебе приснится Пальма Де Майорка", - полыхает звероподобный лик с явной претензией на "витийность" мессаджа. А, чтоб его! Разгласитель вовсе никакой не разгласитель, а знатный молодой каталонец с птичьим именем Раймонд Луллий21, да ещё умудрившийся уродиться на этом самом острове Майорка и провести свою юность при дворе Якова I "Завоевателя", короля Арагонского, дослужившись до титула сенешаля. Признаться, имей я выбор тел для воплощения и командировки в мир - уж этим красавчиком бы точно не пренебрёг, лучшей кандидатуры и не сыскать. По крайней мере, в отрочестве и юности он нравился мне ещё больше. Что ж, последуем за милейшим сенешалем в его устланные бархатом и батистом покои.

А между тем, денёк-то сегодня категорически не задался... На побережье тропического острова обрушился нежданный ливень и смешал все карты молодого придворного относительно его планов на день. Помимо дождя, на дворе, отживая своё, стояла эпоха Позднего Средневековья, и разминающееся Возрождение готовилось задать тон в развитии Европы ещё на несколько сотен витков вперёд. А если уж вспомнить о нашей умозрительной скотинке - гидре развития, - то её тысячелетнее беспросветное положение на ординате прогресса едва-едва образовало некий зазор с абсциссой, свидетельствовавший о незаурядном усилии, приложенном историей и, говоря без ложной скромности, мной. Замечательный кусочек земного рая, словно перенесённый из проштрафившейся и уже не заслуживающей его Месопотамии в Атлантику, холил и лелеял повесу, к кармической незамутнённости предыдущих воплощений которого я не имею ни малейших претензий. Казалось, он был ходячей иллюстрацией той точки зрения, что якобы сутью творения является принцип стремления к удовольствию сотворённых сущностей, и будто бы для Творца нет ничего отрадней, когда это стремление получает своё удовлетворение. Если это так, то, глядя на Раймонда, справедливо было бы предположить, что Создатель может смело гордиться им, как частью своего безукоризненно исполненного плана, если бы не одно существенное "но", без которого сенешаль не был бы вправе считать себя вполне удовлетворённым.

Воля ваша, но истина мне дороже чести дамы, которая, как вы уже могли, наверное, догадаться, и составляла это самое злосчастное "но". Донна Амброзия Элеонора ди Кастелло, первейшая красавица двора, имела неосторожность произвести значительные опустошения в крайне устойчивой и искушённой нередкими эротическими переживаниями эмоциональной сфере сенешаля. А тут даже сподвигла на куртуазные литературные подвиги. И если быть до конца справедливым, то особого статуса удостоилась её грудь, которой посчастливилось стать воспетой в многословных опусах влюблённого Раймонда. Однако, отдадим должное даме - будучи замужней и добропорядочной христианкой, она не давала будущему Разгласителю ни малейшего повода, и её вожделенная молочная железа так и оставалась воображаемым в предвкушении обладания образом в поэзии сенешаля. Незавидная участь для столь выдающегося объекта в структуре пробуждения высокого влечения. Могла ли она так и остаться им - заурядным поэтическим образом, спрашиваю я себя по прошествии...? Решительное возражение восстаёт, заслоняя собой благоразумие исторической справедливости.

Сеньор Раймундо лежал на кушетке в своих замечательных покоях, недовольно прислушиваясь к стуку капель зарядившего на целые сутки дождя. День, определённо, пошёл насмарку. Выездка не состоялась, а какой может быть, к чёрту, день без верховой прогулки? То-то дело вчера - каково было ворваться верхом на гнедом скакуне арабских материковых кровей в храм прямо во время мессы! Прогарцевать по проходу между молельных лавок, срывая восхищённые взоры дам и гневные окрики опешивших священников. Но что стоят все они против одного лишь вздоха Амброзии? Да, она была там - иначе зачем ещё было бы ему намеренно навлекать на себя праведный гнев духовенства, кроме как не с целью обратить хоть малейшую толику её драгоценного внимания на собственную персону? И это ему, несомненно, удалось, как и заглаживание последствий этой невинной выходки, впрочем, не без поддержки одного влиятельного лица. И теперь сенешаль, будучи абсолютно чист перед светом и с лёгким сердцем относительно собственной совести, изнывал от вынужденной бездеятельности, обусловленной скверной погодой и перспективой провести остаток дня за продавливанием восхитительной мебели, совсем недавно завезённой с материка, изготовленной на заказ искуснейшими мастерами средиземноморья.

Какое-то шевеление в передней... Кто бы это мог пожаловать в такую непогоду? Вряд ли это кто-то из множества его приятелей, что и носа не кажут в ненастье, дабы, не приведи Господь, не испачкать в раскисшей почве одеяние и не нарушить безукоризненный блеск сапог и белизну рубах. Ничего, ещё минута и всё разрешится, войдёт слуга-арап и произнесёт:

- Монсеньор, к Вам донна Амброзия Элеонора ди Кастелло! - просовывается в дверь ехидная рожица его прислужника-арапчонка, глаголет сей незамысловатый текст и, не дав Раймонду и секунды опомниться, исчезает, как всегда не ведая и представления о приличиях и манерах, что обычно так забавляло хозяина. Обычно. Но не сейчас.

Поражённый внезапной молнией, он вскакивает с кушетки, делая тщетные попытки прикрыть бесстыдную белизну постелей, одновременно припоминая о состоянии своей внешности, лихорадочно проводя рукой по волосам... Но уже поздно: за дверью слышатся осторожные шажки, вот она резко отворяется, и проворный арапчонок едва не вталкивает в хозяйскую опочивальню растерянную своеобразным приёмом гостью.

Она бледна, взволнована, но в остальном всё так же прекрасна... Видно, что визиту предшествовала нелёгка борьба с собой.

- Нижайше прошу прощения за вторжение, дон Раймундо, - тишину нарушает победившая сторона.

- Амброзия... - единственное, что в состоянии вымолвить потерянный не менее своей гостьи сенешаль. Мог ли он предположить?.. И может ли теперь поверить своему счастью?..

- Выслушайте меня, прошу вас, - окрепшим голосом берёт инициативу в свои руки Амброзия, - Я виновата перед вами, бесконечно виновата, что не нашла в себе сил и не объяснилась с вами прежде... Но теперь, после того как вы вчера... Все только и смотрели на меня после того как вы изволили удалиться, переполошив весь наш несчастный приход. Один только мой бедный дон Кастелло этого не заметил, насколько я могу судить...

- Забудьте о нём!.. - не сдержался Раймундо.

- Постойте, Раймонд, я должна всё сказать. Мы повенчаны перед ликом Христа и не вам рушить наш союз... Но дело даже не в этом. Вы прельстились моей красотой, молчите! Я знаю точно, мне донесли даже ваши вирши на тему моей груди... Которую вы никогда не видели. Я не осуждаю, не подумайте, красота - она достойна того, что бы ей поклонялись. Но много ли вы видели в этом мире красоты поистине совершенной? Молчите! Всё переменчиво и даже прекрасное всегда обрящет свой изъян. Более того, само прекрасное наиболее подвержено уничтожению. Не верите? Вы не чувствуете этого мира, все веселитесь... Вы желаете почувствовать его? Вы желаете ощутить, что есть этот мир? Ну, скажите, Раймонд?!

- Да, да!

- Так смотрите же...

Слова исчерпаны. Они отслужили свою злосчастную службу, и сейчас произойдёт непоправимое. Так и есть - Амброзия поворачивается спиной к остолбеневшему повесе, мимолётная манипуляция с бретельками и пышное платье начинает медленно сползать с её белого плеча... Она оборачивается к Раймонду, отнимает руки от груди...

Что-то не то. Она не бросается ему в объятия, а он не торопится отводить взгляд от её глаз. А напрасно. Но вот веко омывает глаз слезой, и теперь он видит всё. Зрительный нерв, обличителен как заправский прокурор, неумолимо доносит до сознания сенешаля бытие поражённой проказой груди возлюбленной, обильные метастазы, вгрызающиеся и необратимо уродующие плоть.

Реальность разоблачена, но требуется ли её разглашение?

б) Явление Христа народу

и досадная оговорка.

Бывает ли у отчаяния глубина? Очевидно, да, когда это происходит с кем-то там-то и там-то. Тогда её можно точно измерить объёмом пролитых слёз и впрыснутых в кровь гормонов. Можно даже посочувствовать, возомнив себя альтруистическим божеством, единственная забота которого - отдавать и как можно больше. А можно и обойтись анализом продаж носовых платков в разрезе по группам потребителей. Бесспорно одно - Бог есть Любовь, мы же этой любовью пользуемся. В таком случае - не есть ли наше неприятие этой любви, отталкивание её - такой же акт божественного светоиспускания, как и в примордиальном Творении? Или же, скажем, её выборочное приятие? Ведь если не воспринимаем мы, то значит дарим кому-то другому, это ли не есть хорошо? А вот и не есть, уважаемые собратья-товарищи. Раз дают - бери, а не то...

* * *

"Берейшит бара Элохим22:

Вначале создал Бог... Ещё бы!

Аристократом слов лихим

Взойдя в Ирийские23 трущобы.

Берейшит бара Элохим:

Вначале создал Бог...Так надо

Абонемент на карантин

Свежеразгаданной монады.

Берейшит бара Элохим:

Вначале создал Бог... Отныне

Его кровавый балдахин

Истреплется в мечтах о Сыне.

Берейшит бара Элохим:

Вначале создал Бог... Тревогу

Вселил вселенский Подхалим

И сам уподобился Богу".

* * *

Впрочем, о чём это я? Ах, да. Есть только свет и ничего кроме света. Об этом самое время вспомнить бы нашему Раймундо. Он и вспоминает, благо Амвросия уже упорхнула, распространяя за собой споры проказы, вместо ожидаемого благоухания. Удельная величина потрясения вполне делает достижимым любой свет. А уж тем более для столь подверженной стрессам, утончённой натуры. Кто бы мог подумать, что подлюка-реальность сделает-таки первое сокращение, разжижаясь и становясь прозрачнее. Взгляд более не замечает преград, видно становится бесконечно всё. И даже наворачивающиеся слёзы бессильны создать эффект линзы. Нет стен, земли, неба, океана. Вернее, все они может быть и есть, но где-то не здесь; есть для себя, внутри себя и не более. Взгляд проникает решительно внутрь всего, и видимая неприкрытая суть вещей щеголяет собственной невинностью. Собственно, и глаза к этому не имеют ни малейшего отношения. Воспринимает свет, а, как мы уже успели заметить, кроме света нет ровным счётом ничего - нечто другое, внутреннее и бесценное и даже, в какой-то степени, бессмертное. Если, конечно же, у бессмертия есть степени...

О, если бы вы знали, как изматывает меня этот свет! Ладно бы ещё облачение в голограмму Спасителя - терновый венец мне к лицу - но свет! А без него - никуда, так что, уж взявшись за гуж... Итак, Я в облике Спасителя явлен повесе, для усиления эффекта во многократно усиленном сиянии несметных полчищ раскалённых ламп. Я хорошо постарался, зная горячность сенешаля. Здесь надо бить наверняка, тут не отделаешься ехидным нашёптыванием в ушную раковину, как это сходило мне с рук в случае с тишайшими и скромнейшими пустынниками. Что поделаешь - предстоит в значительной мере открыться, не пренебрегая, однако, и конспирацией.

Я руковожу голограммой, процесс несложен, мимика и вовсе сведена к нулю - Спасителю не пристало строить гримасы. Лик спокоен и проницателен вот уж где пригодились давеча упомянутые хороводы херувимов. Мы с Раймундо зачарованно глядимся друг в друга, Я и Он, Влюблённый и Возлюбленный... Что-то странное происходит и во мне самом, кажется, будто бы сам оригинал воздействует на мои рычаги управления, не позволяя сотворить подлость и совершенный обман. Отчего-то на гипотетических ладонях начинают сочиться стигматы, видимо, кому-то недосуг было позаботиться о бинтах.

Удивительное дело, но ему первому возвращается дар речи (Мой мальчик, как я не разочаровался в тебе!):

- Вы ли это, Спаситель?! - вопиет израненное сознание сенешаля.

- Я, - совершенно справедливо замечаю Я, - Я - тот, кто любит тебя.

- Вы ли - та самая Любовь, что умерла на кресте, как об этом записано в книгах?

- Я, о, Возлюбленный!

Эгоизм надломлен, отверстые глазницы лика начинают сочиться миррой. Я забываюсь, делаю второе сокращение и... проговариваюсь:

- Я - это ты, а я никого не люблю так, как себя. О, Возлюбленный! Ты лучше меня. Тебе предстоит изменить этот мир - ты должен научить людей любить. Ты должен дать им меня. А что же касается Любви... Любовь - это величайший абсурд этого мира, но я люблю тебя, о, Возлюбленный!

Вот так вот.

Я проговариваюсь.

Я проговариваюсь, а он - разглашает. Такова кривая ухмылка провидения.

Я спохватываюсь, но... поздно. Слова надёжно отпечатываются в цепком сознании будущего Разгласителя, повторения не требуется. Я стараюсь заговорить его, увести интерес в сторону... Тщетно. Кровавое обаяние образа умершего более тысячи витков назад жёстко довлеет над моим воображением, не оставляя шансов для собственного произвола и лукавства. Призванный искушать Богом, я сам становлюсь жертвой Его прелести, прельщаюсь как мелкий чертёнок, как полу_бес, как недо_ангел, как...

- Спаситель! - речёт отважное сердце сенешаля, - Я сокращаюсь! Я желаю быть как ты!

Мой мальчик! Что мне остаётся ответить ему? Путаясь, пытаюсь что-то возразить ему в том духе, что, представь, мол, какова нелепица - великое безликое и пустое ничто, вдруг, ни с того ни с сего вознамеривается ограничить свой свет, в некотором роде, потесниться, дабы со-тва-рить! В моих устах это звучит почти как "согрешить", что впрочем, не так уж и далеко отстоит от истины... Клепает некие замысловатые студенистые мешки с костями, которые якобы должны насладиться величием сотворенца, тем самым удовлетворив его тщеславие. Я должен убедиться в том, что Бог - это хорошо, что Он добро, но что в этом мире может вселить в меня эту уверенность? Да, Я есть, но хорошо ли это самое Я? Тепел ли свет, взаимна ли любовь?..

- Спаситель! - горячащийся юноша непоколебим, - Мне стыдно! Стыдно своей дерзости уподобиться тебе, своего желания занять твоё место и получать твоё удовольствие, отдавая себя!

Милый альтруистический агнец! Велико твоё заблуждение, ты ещё убедишься в этом, когда в конце своих дней толпа, озаряемая твоим светом, побьёт тебя же камнями - мы встретимся, малыш! Им нужно вовсе не это - света навалом, но они носят тюрбаны и всячески избегают его, их лица темны от солнца, а волосы черны. Им подавай роскошь, хлеб их уже не прельщает. Золотые пластины облепляют их потные тела, Алый Лев24 чихает от отвращения, приседая на задние лапы. Им вовсе не нужен свет, они тяготеют к другому - его иллюзорному средоточию в веществе, оставляя духовный аттракцион для забавы в момент пресыщения. И не приведи тебе Господь посягать на их никчёмное внимание до того, как последний из шудр25 не набьёт свою смрадную утробу.

- Спаситель! - вопиет Раймонд, - Прости за слабину, сомнение и стыд... Мне более нет дела до этого миньона материи, где мне случилось узреть тебя. Оно предательски изменчиво и богомерзко... В нём даже прекрасное норовит обернуться гнилью, а искры света безвозвратно теряются в плотной глине похотливого желания обладать чего бы то ни стоило... О, если б я мог сотворить живительный эликсир!..

Я более не могу сдерживаться, мироточение усиливается до невыносимых объёмов выделяемой смолы, лик вздрагивает, и новый протуберанец света падает в ладони сенешаля:

- Возлюбленный! Ты - сам эликсир и даже лучше всякого эликсира! Ты должен обмануть этот мир. Он замкнут, груб, тяжел и нелогичен. Нелогичен! Ты понимаешь? Бей врага его же оружием! Возлюби ближнего и врага своего, как самого себя. Помни, что есть абсурд. А разве мы имеем право любить себя? Это же эгоизм! Ты меня понимаешь?! Мир не-ло-ги-чен! Он призывает к эгоизму, а ты держись альтруизма - обмани его, поступи наперекор - назло ему! Тебе говорят: возьми, а ты отдай! Тебе говорят: взвали на себя ярмо и неси, а ты примени рычаг, тебе говорят: сложи, а ты умножь, тебе говорят: угадай, а ты вычисли, тебе говорят: верь, а ты знай! Усилие разума - оно не грубее подвига веры будет. Тебе говорят: запомни, а ты запиши. Создай текст. Ведомо ли тебе свободомыслие букв? Изобретай и рационализируй. Сопоставляй и угадывай тайну:

"Распознай меня в толике смысла

Над случайной фрактальностью дней,

В иезуитской ухмылочке кислой:

"У бессмертия нет степеней!.. "".

в) Корова, пруд

и рекордные надои эликсира.

И распознал ведь, что характерно.

Кто сказал, что у этого мира нет шансов? Не тот ли неудачник, что выводит сие замечательное умозаключение из мало отрадного факта собственной неуспешности, вероломно экстраполируя его на всё окружающее? О нём разговор особый, но, между нами говоря, и единичный успех вовсе не свидетельствует о состоятельности творения вцелом, хотя и содержит в себе несомненный прецедент, служит ориентиром и намечает пути. Пути на то пастбище, где неспешно пасётся священное животное с извечно грустными глазами. Но стоит только корове войти в пруд и коснуться выменем воды, как тут же наново перекраивается идея её существования, и новый нравственный пиетет нарождается на кромке стихий. Мы-то знаем, что те несколько наполненных молоком и погруженных в воду чужеродных объектов, есть не что иное, как составная часть парнокопытного млекопитающего, имеющего первостатейную гастрономическую ценность. Однако, из-под воды всё видится иначе, когда обыденные соски коровьего вымени вдруг на поверку оказываются существующими сами по себе таинственными резервуарами жидкости, по меньшей мере, инородного происхождения. И в силу произошедшего вторжения параллельной реальности ставшей чудодейственным животворящим эликсиром, коим, по сути, она и является и в своей обыденной ипостаси. Но только обитатели подводного царства смогли бы по достоинству оценить всю трансцендентальную мощь питающей и дарующей жизнь жидкости. Разумеется, только в том случае, если бы они каким-либо образом узнали о её истинном предназначении. Но ведь мы им, конечно же, ничего не скажем, не так ли?

Мы-то предпочтём умолчать, но некие не в меру ретивые головы сочтут иначе и примутся распространяться об этом, причём, умудряясь даже поддерживать интерес на значительном временном промежутке сего, самого что ни на есть подводного мира, ибо что есть время, как ни его вода?.. А многочисленные пышнохвостые караси примутся самозабвенно заглатывать наживку, разоблачающую якобы постыдную сущность воды и благовествующую о воздухе. Кому-то будет слышаться малиновый благовест, кто-то уверует в евангелие, невдомёк, что сами-то они существуют благодаря лишь присутствию сути воздуха - кислорода растворённого в ненавистной воде. Очевидно, таково предназначение крови - служить проводником внешней субстанции, не даром же установлен кошер - строжайший запрет на её разбазаривание и соприкосновение с предметами внутренней природы.

Так или иначе, но разглашение состоялось, и не в последнюю очередь благодаря вдохновенным стараниям Раймонда Луллия. Странный, витиеватый белый человек. Выйдя из глубин абстракции, он лишь усугубил проблематику постижения сопряжения миров. Подобно той абсурдной корове, сенешаль перестал быть просто сенешалем, внезапно ощутив себя принадлежностью реальности более высокого порядка. И это по жесточайшей иронии судьбы всего лишь вследствие его разочарования в молочной железе!..

...Мало-помалу по Майорке распространилась молва о новой причуде любимца публики сенешаля Раймундо - будто бы он то пребывает в странном оцепенении, сидя запершись и ни кого не принимая у себя дома, то по несколько дней проводит в блужданиях по окрестным горам Мирамар, несмотря на то, что ранее в пристрастии к скалолазанию замечен не был. И, наконец, до двора дошла самая нелепейшая весть, что оказывается, наш повеса и бузотёр стал наведываться к францисканцам!

Каюсь, я опрометчиво упустил его из виду. О, как прекрасна была его новая возлюбленная гора Мирамар, как бережно он ступал по её тайным тропам, ведущим к удивительной вершине вновь обретённого мира! Как осторожно пеленали его окрестные ветры - импульсивные летуны стихий. Обычно я не имею привычки винить себя в чём-либо, но ведь именно с моей подачи душа Луллия оказалась раздавлена и пересмотрена перед Его ликом, что, в конечном счёте, и послужило толчком для создания им 'Ars Magna', когда в одну из ночей, проведённых на вершине, ему открылся принцип "предивной". Оставалось лишь только записать его.

Тут до поры до времени я подутратил интерес к нашему заморскому сенешалю, теперь уже убелённому сединами францисканцу, магистру и прочая, прочая... Но главное - уже к вполне состоявшемуся Разгласителю, а также убеждённому в своей правоте неутомимому миссионеру своих идей, для чего он не погнушался изучением поганых наречий и диалектов.

Как это ни прискорбно констатировать, но вследствие разглашения дух ещё сильнее вляпался в материю, и теперь его всё труднее становилось его оттуда выскребать... О, сколько бы надежд я не возлагал на исправление утраченного - тщетно!.. Вспомните хотя бы киновиарха. Вообразите: Луллий провозгласил прямой доступ к истине посредством грубого механического приспособления, комбинирующего всевозможные априорные понятия изображённые на поверхности вращающихся концентрических кругов, совмещающихся по определенным правилам, прописанным им в 'Ars Magna'. Таким образом, это оказалась одна из первых и наиболее удачных попыток смоделировать не только человеческое (если бы!), но и божественное мышление.

Серьёзная толика провидения пала ещё ниже, гидра же ощетинилась, приготовившись сделать технологический рывок. Да! Магия исчезает, государи мои, но прибывает ли вера?

В один из дней до меня дошли слухи, что Раймундо удалось-таки провернуть трансмутацию и заполучить капельку эликсира, дабы преподнести её изувеченной проказой Амброзии... О, как это было бы по-христиански! Так бы он снял с себя изрядную долю кармического гнёта за разглашение, однако телу его всё же не посчастливилось, когда на закате дней он оказался с миссионерскими целями на площади города Багио в Тунисе.

Увольте меня от пересказа произошедшего!

Белый старик во францисканском капюшоне стоит посреди грязной базарной площади в одном из "уездных" городков мусульманского средиземноморья, тяжело опираясь на толстую деревянную клюку с загнутым концом. Вокруг собралась толпа, чёрные мальчишки, кривляясь и паясничая, дёргают за полы его длинной накидки, степенные торговые мужи в белых тюрбанах недоумённо, с явно недобрыми намерениями, оглядывают странного старика. Нещадно палит чёрное солнце, разлагая и так не слишком устойчивую плоть. Старик что-то вещает на понятном им языке, с губ его то и дело слетают слова "Истина" и "Христос". Лица слушателей хмурятся ещё больше. Наивный старик! Они прекрасно знают, что есть истина, и кто такой Христос. Некоторые из них вполне даже сведущи в богословии, но их разум пролегает несколько в иной плоскости. Кто-то предпочитает снискать рай с семьюдесятью пышногрудыми и темноокими гуриями посредством неукоснительного повиновения Аллаху, кто-то метит крутолобые суфии, а кто-то посмеивается над невежеством всех остальных, изрядно поднаторев в Каббале. Сумасбродный Алеф26 шокирует белокожую с отвислым задом Бину27, скандируя что есть мочи "йуд-хей-вау-хей28". Они знают всё, их взаимоотношения с Создателем выверены и дальновидны, к чему им какой-то Христос - иудейский неврастеник с проповедью абсурдной любви.

То и дело ветер принимается поднимать песчаную бурю, разя дыхательные пути запахом пряностей и верблюжьего навоза. В одной из ощетинившихся молекул, царапающих носоглотку постаревшего и сгорбившегося Раймундо, пребываюсь Я: обоняние - вот моя стихия на сегодня!

- Сенешаль! - окликиваю я полоумного старца.

Его реакция отсутствует.

- Раймундо! - делаю я второй заход.

Эмоции равны нулю.

- Возлюбленный! - пробую я последнее средство...

Реакция его настораживает.

Он прерывает свой сказ и оборачивается, будто пытаясь брезгливо отпихнуть своим посохом что-то невидимое, некую гипотетически лежащую на земле верблюжью лепёшку, одновременно защищая свой нос от незванных посягательств широким рукавом францисканского балдахина.

Я распознан.

Моя гордыня ничтожна в сравнении с его брезгливостью, мне не привыкать, я довольствуюсь малым:

- Ну, вот и свиделись! А, любезнейший? - он меня слышит, теперь я знаю точно.

- Иисусе Христе! Любленный, да разлюбленный! Изыди, Кровавый!.. нехотя откликается Луллий, не дрогнув ни единым мускулом.

- Вот ещё... И не такой уж и кровавый... Я и пришёл-то тебя предостеречь. Кстати, о крови - как долго ты ещё собираешься здесь проповедовать? Уж не загладить ли своё Разглашение ты намереваешься?

- Удивительные козни! И снова этот бес-спаситель... - бормочет про себя старик, обращаясь исключительно к себе, как если бы меня не существовало.

Он невменяем. Но мы-то знаем...

- Так, старина... Оглядись вокруг - ну перед кем ты мечешь бисер? Кое-кто из них уже вовсю шарится по сторонам, выискивая камень. Этого ты ждёшь?

- Жизнь за Христа! Смерть за Христа! Любовь во Христе!..

- Великолепно. Шанс у мира есть, валяется в пыли, надо его только подобрать. Я дам тебе его. Не желаешь ли ознакомиться?

- Валяй. Но только быстро! - резко обернувшись, с неизвестно откуда прибывшей силой роняет Раймонд.

Слова не мальчика, но мужа! Хотя...

Алеф Цимцум. Сокращение Первое.

Методика такова:

"Отдай, отринь, не умались,

Известняком по углю чёркай,

Завидуй Богу, не стыдись

Войти в небесную гримёрку.

Отринь решимость решимот29

Духовный ген, он миром правит,

Дух Исправления зовёт

Так выйди ж из страстей Аравий!"

Бет Цимцум. Сокращение Второе.

И на последок:

"Над светом - света каширут:

Фотон поистине кошерный

Тебя введёт в мир Ацилут30

Родную Богову пещеру.

Пригнись, подумай и войди,

Иного не затрать усилья,

И полномочия судьи

Взрастят исправленные крылья".

"Эге! - думает себе между тем Раймундо, - Ну, положим, со стариком я тут переборщил - конспирация, понимаешь, будь она неладна!

Сокрытие, возделывание миров, умаление света...

Да и Бог с ним, со светом - пусть себе сияет, авось глаз не испортим, духовными чай владеем. А с машкерадом этим пора кончать: разоблачаться, разжижаться, испаряться на худой конец. Догонит нелёгкая, ой, догонит...

Возгонка, выпаривание, дистилляция...

Всего лишь уровень, всего один шажок... Ведь ясно, ведь издевательски, чертовски ясны и прозрачны мысли этих безликих тюрбанов, будто бы все они разом собрались во мне, и проклинают хором, как если бы я посмел прикоснуться к обнажённому пупку каждой из всех их жён. О, это было бы чудно! Так стаскивайте же с себя шаровары и нательные пояса, сотрясите меня плотью, избранные наложницы Междуречья!"

- Братия во Христе!.. - успевает вымолвить Луллий старческими устами своего нынешнего и конечного тела, как первый камень взмывает в воздух и устремляется к его измождённому челу. Проходит мгновение, и колючие искры решающей боли вспыхивают где-то в области солнечного сплетения. Солнце в последний раз туго сплетается в лимфатических узлах, замирающая циркуляция жидкости опорожняет сосуды света, делая напрасным их последующее сокращение.

Первый камнеметатель оказался меток - остальные будут не хуже. Вскорости тело Раймонда ничком повалится на замусоренную базарную площадь он даже и не подумает защищаться.

"О, Боже, Боже! Я иду к Тебе, ты слышишь меня? Слышишь-слышишь, и нечего воротить нос от своего несчастного раба, пусть даже и вздумавшего бунтовать. К чёрту мир - сокрытием ничего не решишь, пусть упиваются им простаки, именуемые живыми. К чёрту жизнь - я с большим удовольствием поспешу ухватить тебя за бороду, чем ещё хоть раз мои лёгкие наполнятся этим удушающим смрадом, именуемым воздух. Атомы и молекулы! Звёзды и созвездия! Прочь! Прочь с дороги! Я, Раймонд Луллий, королевский сенешаль отправляюсь в свою последнюю выездку - не сметь становиться на моём пути!"

А никто, в принципе, и не становится. Я первый, кто позаботился об этом, когда сенешаль наконец-таки вынырнул из-под времени-воды и уютно расположился в вечности.

Коровка вышла из пруда и, напившись вдоволь, принесла на ферму щедрый порцион эликсира.

Контрольная сумма: Опус в красном.

Собственно, сам опус

или брифинг теней.

- ...А ведь ещё есть и деньги - не правда ли, гениальнейшее изобретение человечества?.. - я продолжаю свои разлюбимые разглагольствования, собрав вокруг себя тесный круг из наших давешних персонажей: Киновиарха и Сенешаля, практически нивелировав их травматические переживания, связанные с сокращением, разжижением реальности и выходом на её поверхность.

Надо сказать, здесь, в вечности, не так уж плохо, совсем даже не плохо. Время отсутствует, в ангелических сферах, движущихся со скоростью света, и, по сути, самих являющихся светом, его не предусмотрено. Адаптация совершается мгновенно, обусловленная отсутствием телесных рецепторов и какой бы то ни было инерции. Мы пребываемся в уже известном нам креатив-бюро, интригующе названном "Грядущее"- что поделать, его хозяин, любезно предоставивший нам идею, слывёт маргиналием, тяготеющим к эстетике нижнего мира.

- Вы, наверное, не сильно и удивитесь, если узнаете, что я сам работаю за деньги. Не так ли, уважаемый сенешаль, слышал я, будто бы тебе удалось исправить кое-какой метал в золото? А вам, любезнейший киновиарх, наладить торговлю с царём? Можете не отвечать. Итак, продолжим разбор полётов. В духовном исчислении денежки - не что иное, как мера состоятельности здесь, подобно тому, как они есть мера потенциальности к приобретению материи внизу. Одна из составляющих движущей силы прогресса. Вы неплохо потрудились, так что идеи любых апартаментов вам здесь обеспечены, так же как и любой градиент неудовлетворённости по вкусу. Рассмотрим созданные вами предпосылки. А они таковы. Сковырнули-таки спящую тварюгу - один услышал, разгласил, другой подобрал и обогрел. Вцелом неплохо. Особенно красиво всё видится отсюда, как возделывается духовная целина. Но ведь им-то жить... А какая ж тут жизнь, когда:

"Филантропический аврал,

Альтруистический донельзя,

Месторожденье исчерпал

Моей крови скромнейший гейзер.

Гордыня вздорной буровой

Гниёт в искусственном ландшафте,

Предмет любви как таковой

Моей слепой вручая страсти.

Прах филигранного веселья

Развеял златотканый арий,

Оставив крестик свой нательный

В моём частушечном угаре.

Но что-то всё-таки случится

Таков неписаный закон:

Банкует скрытый кровопийца

Мой ветхий прадед электрон.

Шаги слышны переселенца:

Дух перебрался в схему, гласно

Горазд выбрасывать коленца

Мой опус неизменно в красном".

- Вопрос же заключается в следующем: так и будем скрываться, или не пора ли предъявить какую-то часть скрытого, проявить кое-какие принципы в кремнии и металле, слове и действии? Ведь что получается: есть непреодолимое препятствие - мои гладкокрылые архаровцы с завидной регулярностью теряют оперение, пытаясь проникнуть вниз. И если бы не мои отмычки, не знаю, чем бы всё это и обернулось. Стало быть, рецепт имеется - кооперация, в некотором роде, партнёрство. Мы вам, вы - нам.

- Давно пора, - утвердителен Сенешаль.

- Хорош же Бог, с которым можно поторговаться... - скептичен Киновиарх.

- А вот тут-то мы с вами и определимся в ролях. Итак, мои дорогие младшие партнёры, Сенешаль провозглашается куратором технологического направления, Киновиарх же определяется по части духа... Впрочем, это не купчая крепость, увольте - души скупают в другом департаменте, мне важен симбиоз, органика душ - слыхали о грибах?.. Возможны вариации, но суперпозиция такова: Сенешаль создаёт механизм, Киновиарх запитывает его духом. Цель известна - экспансия в скрытое. Пресыщение комфортом и - как следствие - забота о душе. Утопия? Пусть будет так. Но по крайней мере один инструмент взлома реальности, помимо сброса тела, существует - это Опус В Красном. Кое-кто уже частично разгласил его, а кто-то и практиковал. Всевозможные сокращения и цим-цумы - лишь пути его достижения. Обман исцеляется обманом, подобное - подобным, ну, да вы в курсе. Взрыв я обеспечу, ваша задача - держать равновесие.

- С чего бы такая трогательная забота о живых? - Киновиарх по-прежнему скептичен.

- Заблуждаетесь, владыко, как пить дать заблуждаетесь! Смотрите выше о деньгах. Не столько о живых, а сколько о... - многозначительно закатываю умозрительные глаза в не менее умозрительный потолок, - Да-с... Им тоже не по себе будет от расслоения миров, Им бы собраться да подпоясаться... Да в узелочек снова. И чтоб ни одна хоть тысячу раз разментальная собака к Нему не притронулась!

- Верно-верно! А то, ишь, моду взяли - каменьями да во живую плоть! сокрушается Сенешаль, - Понамыслют булыжников, что и Сами-то не осилят, Господи Иисусе!

- Да, и не вздумайте прельститься древом, это Я вам лично как Змей говорю! А то всё было б слишком просто: перемещение меж вероятностных ветвей согласно личной воле. И это тоже присутствует, однако ж, Он помещает вас именно туда, куда вы заслужили. Уж мне-то механизм кармы доподлинно известен, не извольте сомневаться. Стало быть, трудиться в любом случае придётся - должен же кто-то создать те самые вожделенные удачные ветви? А так же создать одну единственную, ту самую золотую абсолютно исправленную субстанцию, микросингулярную точку - источник первоначального толчка, микрооргазм вселенной, квинтэссенцию нашего опуса:

"Что наша жизнь под страхом смерти?

Богов заведомая ложь,

Расклад клавиатуры "qwerty",

Стрела, с пути что не свернёшь?..

Сей утлый смысл, не обессудь Создатель,

Верженьем31 я ввергаю в тигль

Котёл небесных демократий

Скорбь не умножил, но постиг

Грядущего кукушку-матерь,

Былого призрака-отца,

Сей миг - ветвящийся предатель

Иггдрасиль не с того конца...

...Не вздумайте прельститься древом

И в воду времени войти

Во избежанье диареи

Умерьте к плоти аппетит,

Будьте как Бог с любовью к взрывам

Растлитель сингулярных дев

С пиротехническим позывом

И мною не для чистых дел".

- На этом брифинг можно считать закрытым, всех поздравляю, господа, все свободны.

Наша световая комната распадается на единичные цуги32 излучения, каждый разбредается по своим временам и весям, ярчайшая сеть которых видится под нашими строгими обёрнутыми в малхут33 и окончательно исправленными ногами. Мириады маленьких Больших_Взрывов глядятся нам в спину, составляясь в звучную симфонию Rubedo, достигающую самых нижних областей:

"Мы распадаемся на цуги

И льёмся золотом с небес

Rubedo солнечною фугой

В подлунный мир чинить прогресс".

Ретрансляция опуса начата, и скоро вы убедитесь в этом сами.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Плейстоцен - геологический период, соответствующий последней ледниковой эпохе, которая включала несколько оледенений. Начало плейстоцена знаменуется общим похолоданием климата, появлением слона, буйвола и лошади. В плейстоцене появляются древнейшие люди и возникают археологические культуры палеолита. Дата начала плейстоцена колеблется от 3,5 до 1,3 млн. лет назад.

2 Кварк - элементарная частица, то есть частица, которая не имеют своей внутренней структуры. Название кварк было введено М. Гелл-Маном. Оно не имеет прямого смыслового значения и было заимствовано из романа Дж. Джойс "Поминки по Финнегану", герою которого во снах часто слышались слова о таинственных трех кварках.

3 Меркурий - один из основных алхимических ингредиентов, соответствует ртути.

4 Сульфур - один из основных алхимических ингредиентов, соответствует сере.

5 Киновиарх - почтительное звание большака - первого лица старообрядческого поселения на Русском Севере 18-го века, общежительства или киновии.

6 Выгореция - старообрядческое поселение на реке Выга при впадении её в Белое Море.

7 Андрей Денисов (1674 - 1730).

8 Silicon Valley - Кремниевая Долина (англ.) - местность в Калифорнии, в которой сконцентрированы многие высокотехнологические производства компьютеров и программного обеспечения; нарицательное название источника IT-индустрии.

9 Семён Денисов (1682 - 1741).

10 Иггдрасиль - мировое древо древних скандинавов.

11 Золотое сечение - такое соотношение двух частей чего-либо (к примеру, отрезка), при котором меньшая часть относится к большей так, как большая к целому.

12 Последовательность Фибоначчи - каждый последующий член ряда является суммой двух предыдущих. В большом масштабе последовательности, основанные на принципе золотого сечения и Фибоначчи, асимптотически приближаются друг к другу, но не сходятся. В начале же этих рядов видны значительные расхождения.

13 Divine interventions - Божественные вмешательства (англ.).

14 Древо Сфирот - краеугольное понятие науки Каббалы, связующее 10 качеств, посредством которых творится мир.

15 Гайморовы пазухи - лицевые полости, сообщающиеся с носовой полостью, воспаление которых приводит к накоплению в них гноя и болезни, именуемой гайморит. Лечится крайне болезненной процедурой - пункцией (прокалыванием) пазухи и последующей чисткой.

16 Прикуп - карточный термин.

17 Цим-цум - сокращение - одно из основополагающих понятий Каббалы, травматическое переживание Творца в момент творения мира, сжатие себя, дабы высвободить место для творения. А также метод исправления, посредством которого человек может отстраниться от себя, чтобы вернуться к Богу.

18 Гвура - сфира, одна из десяти сфирот, характеризующая строгость и даже ярость Творца в момент творения, необходимая для сжатия - цимцума. Соответствующая ей стихия - огонь.

19 Хесед - сфира, одна из десяти сфирот, характеризующая мягкость, милосердие Творца. Соответствующая ей стихия - вода.

20 Тиферэт - сфира, одна из десяти сфирот, характеризующая красоту, гармонию сотворенного. Соответствующая ей субстанция - свет, золото.

21 Raimondus Lullius (ок. 1235 - ок. 1316 гг.).

22 Берейшит бара Элохим - Вначале создал Бог (ивр.) - первые слова Торы или Книги Бытия, причём в оригинале на иврите слово "Бог" (Элохим) стоит во множественном числе и означает буквально воинство Бога или Бог воинств, что непосредственно связано таким Его качеством, как гвура.

23 Ирий - языческий райский сад у древних славян.

24 Алый Лев - алхимический символ, соответствующий последней стадии Великого Делания - rubedo - Опусу В Красном. Сакральная суть которого - исправление себя и возвращение на истинную, "золотую" стезю; материальное же отображение процесса - исправления металла (свинца или ртути) в своё наивысшее состояние - алхимическое золото.

25 Шудра - низшая каста работников (по сути - рабов) в Индийской традиции.

26 Алеф - первая буква из 22-х букв еврейского алфавита.

27 Бина - сфира, одна из десяти сфирот, характеризующая понимание божественной мудрости - Хохмы.

28 YHVH - Тетраграмматон, одно из имён Бога (Яхве), создателя и комбинатора букв.

29 Решимот - мн.ч. от решимо - запись (ивр.) - в Каббале записи, воспоминания о духовном мире, порождающие желание его достичь; так называемый, духовный ген.

30 Ацилут - духовный мир в Каббале, ближайший к Богу.

31 Вержение - в терминологии "Философских писем" П.Я. Чаадаева алхимическое projection - бросок (фр.) порошкообразной тинктуры в тигль для совершения там с ней дальнейшей трансмутации и исправления, аналог Большого Взрыва.

32 Цуг - порция излучения света.

33 Малхут - сфира, одна из десяти сфирот, характеризующая законченное творение, подножие мира, женскую сущность.