"Операция прикрытия" - читать интересную книгу автора (Синякин Сергей)

Глава восьмая

Козинцев оказался неплохим помощником, только пользы в том Александру Бабушу было мало. Свидетелей, которые бы видели непонятные летательные аппараты или хотя бы что-то слышали о них, установить Бубушу не удалось, да и никаких особых, а потому кажущихся странными событий в районе не происходило. За неделю Александр Бабуш повстречался не с одним человеком, используя в качестве прикрытия удостоверение московского журналиста. Узнав, что перед ними журналист из Москвы, люди торопились рассказать о недостатках в снабжении, отсутствии должного количества угля на базах потребсоюза, да мало ли каких забот и претензий к местному начальству накопилось у местных жителей, и все они считали, что претензии эти должны обязательно разобрать Москва и непременно в курсе их бытовых забот должен быть вождь. Многие так и просили Бабуша: «Доложите, Александр Николаевич, товарищу Сталину, пусть он узнает!», по наивности своей полагая, что раз Бабуш московский журналист, то в Кремль он входит свободно, а к товарищу Сталину двери в кабинет раскрывает если не ногой, то телефонным звонком.

Бабуш так и доложил по поселковой радиостанции в управление, что ничего особенного в районе не происходит, обстановка нормальная, рабочая обстановка, а потому оперуполномоченному Бабушу здесь делать нечего, только время напрасно тратит, а между прочим, ему со странниками разбираться надо, да и исчезновение агентессы давало почву для довольно мрачных предположений — пристукнули странники старушку Зою, которая докладывала об их грязных делишках. Начальство Бабуша выслушало, но резонно заметило, что Александр Николаевич, похоже, хлебнул воздуха свободы в горных районах, вот этот самый воздух, значит, и бросился ему в голову, заставляя забыть о субординации. Известно ведь, что начальство всегда лучше подчиненных знает, что именно им делать надо, а уж московское начальство деятельность Бабуша и его начальства вообще на два года вперед распланировало, нечего, значит, о старушках разных плакаться, такая уж у старушек печальная участь — все, значит, в землю ляжем, все, как говаривал великий поэт, прахом будем,

Козинцев, слушая этот бестолковый разговор, весело ухмылялся и все потирал культю — последнее время Ивана Тимофеевича донимали фантомные боли. Все ему казалось, что несуществующая кисть руки у него болит. Бабуш про такое слышал, но сам, слава Богу, не испытывал. Но Козинцеву он сочувствовал — ничего хорошего в таких болезнях не было.

Наконец начальство успокоилось, еще раз порасспрашивало условными кодами о положении дел в районе — голос был далеким, словно Бабуш им с Луны докладывал, а в эфире свистело и хрипело, а потом голос начальства вообще затерялся в этом пространственном безобразии, оставив Бабуша в полном недоумении — возвращаться ему в область или еще немного погодить.

— Такие дела, Ваня, — растерянно сказал Бабуш. — Придется завтра еще раз на связь выходить.

Я думал, только у нас такой бардак, — невозмутимо сказал Козинцев, поглаживая отсутствующую кисть руки. — оказывается, в вашей епархии то же самое наблюдается. Ноты не расстраивайся, — с легкой усмешкой добавил он. — Тебе на пользу деревенская жизнь. Вон какой землистый приехал, а сейчас, Николаич, в тебе кровь заиграла, румянец на щеках гуляет, еще немного — и по бабам пойдешь. У нас тут одиноких много, после войны прежние мужики за Одером остались, а новые так и не приехали, не манит их, Саша, сибирское приволье.

— Иди ты, — отмахнулся Бабуш, невольно розовея. Соскучился оперуполномоченный о супруге своей законной. Оно ведь и понятно, сколько же можно было силу мужскую копить. В войну не до того было, а после войны Бабуш женился, только вот работа была хлопотная, с частыми командировками связанная. Да что там говорить, скучал Бабуш о жене. Однако признаться в этом было стыдно, поэтому оперуполномоченный и поспешил все перевести в неуклюжую шутку: — Дзержинский сказал, что у чекиста должны быть холодная голова, чистые руки и горячее сердце. А остальные части тела у чекиста не предусмотрены.

— Хозяин — барин, — согласился Козинцев. — А не хочешь, Николаич, съездить на шестой кордон? Надо быте бе с тамошним лесником поговорить, вроде бы о нем странные вещи рассказывают. Не знаю, «летающие тарелки» или как, но что-то он видел.

— Пустая трата времени, — с досадой сказал Бабуш. — Но давай съездим для очистки совести. Это далеко?

— Да верст двадцать будет, — сказал председатель поселкового Совета. — Рассказали мне, что у него какая-то хреновина есть, в деревьях сквозные дырки прожигает. Вот и подумай, как нам лесника на разговор вызвать.

— То есть как это? — не понял Бабуш. — Если это для страны необходимо, то как же он может такую находку утаивать? Спросим — отдаст!

Козинцев неопределенно хмыкнул, баюкая культю, потом качнул головой и сказал неопределенно:

— И как тебя, Николаич, в органы взяли? Большенький уже, а характером — чистое дите. Кто же тебе такую вещь запросто отдаст? Он тебе ее отдаст, наверху ее сразу же засекретят, а что потом с человеком станет, который к государственным секретам причастен? Это хорошо, если просто подписку возьмут, это еще по-божески будет.

Вот и гадал Бабуш всю дорогу, как у них на кордоне дело обернется.

Лесник Тимофеев оказался настоящим лесным человеком. Был он высок и, как всякий высокий человек, немного сутул, имел рыжую бороду, от чего казался заросшим до самых глаз — хитроватых и холодных, как льдинки. На удивление неподходящая этому человеку у лесника оказалась жена. Бабуш даже занегодовал чисто по-мужски, уж больно эта тоненькая кареглазая женщина с нежным лицом и густой гривой рыжих волос не подходила мрачному и не слишком разговорчивому хозяину. Пока Козинцев о чем-то разговаривал с лесником, Бабуш следил за его женой исподтишка и все удивлялся, как это жизнь сводит воедино, казалось бы, совсем не подходящих друг другу людей. Но тут из сеней колобком выкатилась дочка лесника, и сразу стало видно, что у не любящих друг друга людей таких дочек просто не бывает. Девочке было около пяти лет, круглое личико ее усеивали трогательные конопушки, волосы были заплетены в торчащие косички с голубенькими пышными бантами.

— Вы к нам в гости? — обратилась она к Бабушу. — А надолго приехали? А хотите, я вам свою куклу покажу. Мне ее папа из Свердловска привез. Красивая!

— Маришка, беги в дом! — сказал Тимофеев, но требовательности в его голосе не было. Да и какая могла быть требовательность, когда у тебя под ногами путается вот такое веснушчатое чудо с торчащими в стороны рыжими, как и у матери, косичками. Одета дочка лесника была бедно, но со вкусом, не иначе, как мать ей сама платье шила.

Из Москвы, говорите? — Рука у лесника была темная, мозолистая, сразу видно было, что человек штаны по кабинетам не протирал.

— Ой, из Москвы! — Маришка по-взрослому взмахнула руками, но этот жест в ее исполнении выглядел забавно. — А правда, что там зоопарк есть? И тигры? И львы?

— А мы к тебе, Тимофеев, — сказал председатель поселкового Совета. — Вот, Александр Николаевич, журналист из Москвы, приехал с тобой поговорить. Расскажи ему, что ты здесь за чудище лечил, какими такими средствами?

Лесник недовольно сверкнул глазами.

— Уже доложили! — Он покачал головой, подтолкнул дочку к дверям в избу, и опять Маришка ослушалась —прижалась к отцу, глядя на приезжих темными глазами.

— И никакой он не чудо-юдо! — с вызовом сказала она. — Зелененький печальный кузнечик, только ножки маленькие и крылышек нет! И одетый!

— Маришка, — строго сказал отец.

— Давай, Тимофеев, приглашай в дом, — нетерпеливо сказал Козинцев. — Не видишь, товарищ хочет знать подробности. Не с каждым такое приключение случается. На всю область теперь прогремишь, не о каждом центральные газеты писать будут!

Видно было, что популярность лесника не прельщала. Он уныло топтался на пороге избы и все поглядывал на непрошеных гостей, словно понимал, что в избу их приглашать все же придется, но нелепо надеялся на чудо.

— Проходите, раз приехали, — с сомнением в голосе сказал лесник.

Конечно, он бы мог отказаться, сказать, что ничего такого не было, наговорили люди, но теперь, когда факт существования странного существа подтвердила дочка, сделать это было затруднительно, врожденная честность, присущая уральским жителям, ему это не позволяла. Вместе с тем Тимофеев понимал, что ничего хорошего ему все это не сулит, хлопоты одни и беспокойство, еще и тягать начнут, спрашивать, почему он соответствующим органам ничего не сообщил, хотя бы участковому милиционеру, который заезжал к нему с месяц назад. И что говорить в этом случае, Тимофеев решительно не знал.

— Чай будете пить? — спросила жена лесника.

— Будем, — отозвался Козинцев. — Как это — у Тимофеева побывать и чаю его знаменитого не попить?

Лесник с благодарностью посмотрел на представителя власти и вновь уныло повернулся к Бабушу.

— С чего ж начинать? — обречено спросил он.

— С самого начала, — решительно сказал Бабуш, в который раз уже завидуя Козинцеву. Умел же человек с людьми разговаривать! Это бы умение — да самому Бабушу, немалое подспорье было бы в работе.

— В самом начале сентября это было, — сказал лесник и посмотрел на Козинцева, словно ожидал от председателя помощи. Тот сделал неопределенный жест рукой. Лесник вздохнул и снова повернулся к Бабушу. — Тепло еще было!

Тимофеев лес знал как свои пять пальцев, поэтому до места, где Елань впадала в Туру, он добрался всего за полчаса. Лес был смешанный, и папоротник в отдельных местах достигал высоты человеческого роста, поэтому даже хорошо известные тропки приходилось искать по старым заметам. Пауков-крестовиков в это время года было видимо-невидимо, казалось, весь лес был в паутинах, отсвечивающих на солнце серебром. Поэтому Тимофеев и не ехал на лошади, а вел ее за собой под уздцы — кому охота пауков на себя собирать? Вот это пешее передвижение его и подвело, с лошади-то привычней окрестный лес оглядывать. Если бы Тимофеев не ошибся самую малость, он бы обязательно прошел стороной, но он спутал развилки, и вынесло его аккурат за Красную падь. Вот тут-то и заметалось странное — Деревья по обеим сторонам пади были переломаны, словно кувыркался на них огромный великан, странно даже было, что в этакую засуху все обошлось без пожара. Посетовав на свою оплошность, лесник решил срезать угол, чтобы выйти к Елани, а там уж спокойно вдоль берега добраться до Туры.

И тут он увидел человека. Нет, не человека, это уже так было сказано, скорее по привычке, потому что странное существо, лежавшее неподвижно в траве, имело две ноги, две руки и одну — пусть странно уродливую и неприглядную — голову. И еще — зеленое оно было, с темными пятнами там, где были изгибы тела.

Некоторое время Тимофеев стоял неподвижно, не решаясь подойти к существу, но время шло, существо не шевелилось, поэтому и лесник постепенно осмелел — снял с плеча карабин, подобрался ближе и дулом потрогал найденыша. Глаза существа открылись, но оно даже не пошевелилось. Было существо небольшим и щупленьким, как десятилетний подросток. Одето оно было в странную обтягивающую одежду и круглые, похожие на лошадиные копыта, башмаки. Голова у существа была круглая, совершенно безволосая, и вместо носа был странный длинный рубец. Глаза существа занимали половину лица, они были темными, и зрачки в них были змеиные, вертикальные, а над глазами подрагивали два отростка, похожие на усики бабочки. Вместо рта у существа было маленькое круглое отверстие, которое мелко дрожало и время от времени суживалось, словно существо не дышало, а всасывало воздух через это круглое отверстие.

С правой стороны странный костюм был разорван, на теле имелась рана, из которой сочилась зеленовато-желтая жидкость, похожая на гной.

Осмелевший Тимофеев подобрался ближе и присел на корточки, разглядывая существо более внимательно. Карабин он предусмотрительно держал на коленях, а руку на спусковом крючке — хоть тварь и была явно калеченной, но таких леснику еще никогда видеть не приходилось, а следовательно, ждать от нее можно было всего и, возможно, даже не шибко приятного.

Глаза существа медленно закрылись.

Тут уж дураком надо было быть, чтобы не понять — существо страдает.

Тимофеев посидел над ним, потом растерянно огляделся — лошадь вышла из кустов и неторопливо подошла ближе. В отличие от лесника лошадь странного существа не боялась. Опустив голову, она обнюхала существо, надула ноздри и звонко фыркнула, а потом, чуть отвернувшись, принялась разглядывать хозяина, словно ожидала, что он будет делать дальше.

Бинт в сумке у Тимофеева имелся, не слишком умело, но достаточно плотным слоем лесник обвязал место ранения, предварительно разрезав надетую на существо странную облегающую рубашку. Ткань поддавалась туго, но ведь и нож сделали из хорошей стали — Тимофееву его отковали из обломка башкирской сабли, найденной им в тайге, острый нож получился, камни им можно рубить было, на лезвии и следа не оставалось.

Из папоротников и тонких гибких ветвей Тимофеев сплел подобие люльки, уложил в нее найденное существо и приторочил свое хитрое устройство к луке седла. Потом он неторопливо и методично осмотрел кусты и ничего больше не обнаружил. От дальнейшей поездки пришлось, конечно же, отказаться и вернуться на кордон.

Чем кормить раненого, лесник не знал; поразмыслив немного, попробовал напоить его молоком. Молоко странному существу пришлось по вкусу, потом уже Тимофеев стал подмешивать в молоко и мед. Существо пило напиток и время от времени коротко посвистывало, забавно вытягивая круглое отверстие, заменявшее ему рот, от чего нижняя часть лица найденыша становилась похожей на небольшой хоботок. Возможно, что этим посвистыванием существо пыталось разговаривать с Тимофеевым, только лесник его все равно не понимал.

А потом за существом прилетел странный голубоватый диск. Он завис над домом лесника, и поначалу Тимофеев здорово струхнул. Нет, он боялся не за себя, он боялся за жену с дочкой, хотя, если честно сказать, за себя он тоже немного боялся. Диск висел над домом, закрывая небо, и негромко гудел, как шмель. Потом в нижней части диска открылось темное отверстие, и оттуда ступенчатыми каскадами стали падать лучи света. Когда они достигли земли, то оказалось, что они ив самом деле образуют лестницу, по которой вниз спускаются несколько существ, которые во всем походили на лежавшего в доме раненого.

— Понимаешь, — жарко вздохнул Тимофеев. — Мы и не пошевелились, словно оцепенение нас какое охватило. А они спустились на землю и пошли в избу. Смотрим, двери перед ними сами открылись, вошли, потом выходят, товарища своего несут. Даже не несут, а словно он в коконе каком светящемся, плывет впереди них. Уплыл мой раненый в ихнюю машину, тут один из тех, кто вниз спустился, разворачивается и прямо ко мне подходит. Подошел, протягивает руку свою и мою щеку трогает. Потрогал ее несколько раз и к лестнице светящейся направился. Тут ему Маришка на глаза попалась. Чудак этот как засвистит, усики над его глазами дыбом стоят. Обошел он Маришку несколько раз, даже на корточки присел. И все свистит — весело так, пронзительно. У меня внутри все захолодело, ну, думаю, утащит он сейчас нашу Маришку наверх, а мы и помешать не успеем. Да обошлось. Посвистел он немного, потом усиками ее всю потрогал, поднялся и наверх по лестнице пошел. А потом дырка в диске затянулась, начал диск крутиться — поначалу медленно, а потом все быстрей и быстрей, а потом мы глянули — ничего, только небо синее и облачка редкие по нему плывут.

Тимофеев замолчал, развел руками, давая понять, что рассказ его окончен. Бабуш сидел, обдумывая услышанное. Придумать такую историю лесник не мог. Да и зачем ему было что-то выдумывать? Теперь Бабуш прикидывал, как ему построить разговор, чтобы вынудить лесника рассказать об устройстве, прожигающем деревья. Придумать он ничего не успел, помогла дочка лесника.

— Общались с ним как-нибудь? — спросил Бабуш.

— Говора вроде не было, — сказал лесник, пожимая плечами. — Картинки были. Но от них ли, не знаю.

— А что за картинки? — вмешался Козинцев. — Ты про картинки поподробнее расскажи. Видишь, интересно товарищу журналисту.

— Странные картинки, — неохотно сказал лесник. — Звездное небо вроде, а потом, когда ближе стало, то вроде и не звезды, а шары огненные косматые, а вокруг белые шарики разного размера крутятся. И огонь… Много было в картинках огня… Да не помню я, ежели б знать, что да почем, запоминал бы обязательно.

Видно было, что откровенничать леснику не хотелось.

— Тять, тять, — сказала беспокойная Маришка. — А ты им фонарик того кузнечика покажи.

— Не было никакого фонарика, — беспомощно сказал лесник. Врать он точно не умел, лицо его сразу выдало да беспокойно зашевелившиеся руки.

— Как это не было? — возмутилась девочка. — Ты же мне сам показывал, ну покажи, покажи! — И она радостно захлопала в ладоши.

— Ты, Тимофеев, не ври, — наставительно сказал Козинцев, шумно потянув из стакана пахучий чай. — И не смей нужные науке вещи от ученых людей прятать. Видишь, как товарищу журналисту интересно?

Ага, — сказал лесник. — Я понимаю, что он такой журналист, как я ветеринар. Журналист бы уже меня вопросами засыпал, а этот сомневается, правду ли ему рассказывают или байки втуляют. Я так понимаю, что, если я добровольно эту самую штуковину не отдам, этот самый товарищ журналист меня тут же в райцентр увезет, а на кордоне такой обыск будет, блоху английскую и ту найдут, если заваляется где!

— Ну, зачем вы так? — примирительно сказал Бабуш. Я же к вам с добром приехал.

— Ладно, — махнул рукой лесник и поднялся. — Один черт руки жжет.

Сутулясь, он скрылся в другой комнате, вернувшись, положил на стол странный цилиндрический предмет, немного напоминающий немецкий фонарик, только утолщение на конце закачивалось отполированным, как и весь фонарик; торцом. На корпусе предмета выделялась красная кнопка и странные знаки, напоминающие иероглифы.

— Что это? — удивленно спросил Козинцев.

— То самое, — вздохнул лесник. — Оружие того зелененького.

— Я оформлю выемку, — уже не скрываясь за личиной журналиста, сказал Бабуш.

Козинцев кашлянул и показал глазами на дверь. Бабуш догадливо вышел во двор.

— Александр Николаевич, — сказал Козинцев. — Не надо никаких актов изъятий. Лучше напиши, что мы его, нашли, когда осматривали место, где этот зеленый тип лежал.

— Чего ты боишься? — удивился Бабуш. — Какая разница, нашли мы ее или лесник нам эту штуку отдал?

— Не знаю, — сказал Козинцев. — Только мне кажется, что так будет лучше. Сделай это, Николаич. Береженого Бог бережет.

Написав акт, Бабуш спросил:

— И как эта штука действует? Знаешь?

— Да чего там знать, — неохотно сказал лесник и, взяв «фонарик», вышел на крыльцо. До ближайшего дерева был с метров тридцать, да и само оно, толщиной в два обхвата, внушало доверие. Тимофеев направил утолщение странного «фонарика» в сторону дерева и нажал красную кнопку.

В первое мгновение Бабушу показалось, что в крону дерева ударила молния — раздался громовой удар, послышался треск, и пылающая крона дерева рухнула на зеленеющий внизу кустарник, сбивая с него снег. Над обломками дерева встал клубящийся столб пара.

— Ничего себе! — озадаченно сказал Козинцев. — Чистый гиперболоид! Я у Толстого роман читал, там именно так все и было!