"Монах на краю земли" - читать интересную книгу автора (Синякин Сергей)

Ленинград. Октябрь 1957 г.

Что творилось сегодня в эфире, что творилось! Каждые полчаса торжественно и сурово, как в годы войны он объявлял о взятых городах и выигранных сражениях, диктор Левитан сообщал о запуске первого искусственного спутника Земли. "Бип-бип-бип! - звучали по радио сигналы летящего на огромной высоте спутника, вызывая зубовный скрежет капиталистических кругов, которые сами обещали запустить в космос ракету, да не сумели догнать страну Советов, делающую семимильные шаги в научном и экономическом развитии.

- Вы слышали, Аркадий Наумович! - постучала в дверь комнаты Штерна соседка Лана.

- Наши спутник в космос запустили! Включите радио, Аркадий Наумович! Штерн не испытывал никакого желания слушать по радио тиражированную многократно ложь, но сидеть за закрытой дверью было глупо. Не оставляли Штерна в покое специалисты по борьбе с носителями вражеской идеологии - то наблюдение негласно ведут, то на беседы вызывают, а то и подсылают своих агентов в качестве собеседников. Не то, чтобы Аркадий Наумович верил в причастность этой милой и симпатичной девушки к деятельности компетентных органов, но, как говорится, - береженого Бог бережет! В конце концов, в квартире могли просто установить какие-нибудь подслушивающие аппараты, техника-то за последние годы вон как далеко шагнула!

Аркадий Наумович отпер дверь, ласково улыбнулся девушке.

- Да слышал я уже, Ланочка, несколько раз слышал! - сказал он.

- Молодцы наши ученые, правда? - вспыхнула улыбкой девушка. - Представляете, летит среди звезд ракета и на весь мир сигналы подает!

Теперь, наверное, скоро и люди полетят! Ведь полетят, Аркадий Наумович?

- Непременно полетят! - заверил девушку Штерн. - Ланочка, можно вас попросить? Не забежите в аптеку? Мне вас так не хочется обременять, но что-то у меня сердчишко прихватывает, а капли уже почти кончились.

- Конечно, конечно! - девушка взяла деньги и умчалась на улицу. Аркадий Наумович с улыбой глянул ей вслед. Лана была полной противоположностью своей бабке. Молодость, молодость… Аркадий Наумович вдруг почувствовал жесточайшую обиду на весь мир. А ведь все могло быть иначе! Могла у него быть вот такая симпатичная жена, дети и даже внуки.

Все-таки сорок два года. А вместо этого достался Экибастузский лагерь, выматывающая работа в забое, после которой невозможно отдохнуть в набитом людьми бараке.

Штерн подошел к зеркалу. В зеркале отразился мрачный лысый тип, нездоровой полнотой и землистостью лица напоминающий какого-то упыря. На вид этому типу можно было дать все пятьдесят пять лет или больше, но уж никак не сорок два. Аркадий Наумович лег на диван, закинул руки за голову и задумался. Он слышал, как сигналит таинственный "спутник" по соседскому радиоприемнику. Похоже было, что живший этажом выше Слонимский сделал звук на полную мощность и наслаждался триумфом советской науки.

Тогда, в мае тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года на Литейном его принял подполковник госбезопасности Авруцкий Валентин Николаевич. Это был интеллигентный тридцатипятилетний мужчина, ничем не напоминающий костоломов Ежова. Он был остроумен, начитан, ироничен и все время пытался загнать Штерна в хитрые ловушки.

Опять речь зашла об аварии, и снова работники госбезопасности пытались выяснить что-то, ничего не называя своими именами.

- И все-таки вы подумайте, - сказал Авруцкий. - Это нужно для блага государства. Вы же советский человек, Штерн. Согласен, с вами обошлись несправедливо. Время было такое! Согласен, с вами и сейчас обходятся несправедливо. Но вы поймите, идет холодная война и мы не имеем права проигрывать. Весь мир смотрит на нас! А тут вы со своей правдой. Нельзя допустить, чтобы ваши знания стали достоянием общественности. Это же контрреволюционный переворот общественного сознания! Неужели вы этого не понимаете?

- Не понимаю, - сказал Штерн. - Это же правда, а правда не может быть опасной.

- Ах, уж эта инфантильная вера интеллигентов во всемогущество правды! - усмехнулся подполковник Авруцкий, всплеснув руками. - Кому она нужна, ваша правда? Важнее правды чувство всеобщей безопасности, уверенность в завтрашнем дне! Что вам важнее: безопасность нашей страны или возможность прокукарекать на весь мир о том, что вы знаете? И ведь еще не факт, что вы во всем правы!

- О чем мы говорим? - спросил Штерн. - Ну, скажите, назовите предмет нашего спора, и тогда я, может быть, вам поверю.

- А вы провокатор! - нервно хмыкнул Авруцкий. - Нет, вашему будущему я не завидую. Вы знаете о судьбе Минтеева?

- Откуда, - пожал плечами Аркадий Наумович. - Нам запретили поддерживать какую-либо связь.

- Он умер в прошлом году, - внимательно следя за выражением глаз Штерна, сказал гэбешник. - У него был проведен тщательный обыск. Как вы думаете, что мы у него нашли?

- Я не специалист по обыскам.

- Ни-че-го, - проскандировал подполковник. - Совсем ничего. Ни научных записок, ни воспоминаний, ни каких-либо упоминаний о событиях тридцать шестого года. Совсем ничего!

- А чему удивляться, - усмехнулся Аркадий Наумович. - Я тоже стараюсь не вспоминать. И расчетов никаких не веду. Нас тогда очень серьезно напугали. На всю оставшуюся жизнь.

- Значит, у Минтеева ничего не было, - сказал Авруцкий. - И вас осталось трое.

- Никого не осталось, гражданин подполковник, - сказал печально Штерн. - Никого. Фактически нас нет. С того самого дня, когда оказалось, что наша правда никому не нужна, наша наука оказалась вредна для государства, а наши знания настолько опасны, что нас готовы были расстрелять.

- Не надо так трагично, - успокоил гэбист. - Судьба единицы ничто по сравнению с судьбами миллионов.

- Вы правы, - согласился Штерн. - Допустимо затоптать колос, спасая поле. Только вот как-то забывается, что это поле состоит именно из колосков.

- Ладно, - сказал Авруцкий. - Если вам станет легче, то я готов извиниться перед вами. С вами действительно были несправедливы. Но вы поймите, теперь у них атомная бомба, и у нас есть такая бомба. У них есть средства доставки этих бомб, и у нас они есть. Но нужно нечто такое, что будет у нас и не будет у них! Понимаете?

- Да, - сказал Штерн. - Сейчас они впереди, и мы спим беспокойно. Вам хочется, чтобы впереди были мы, пусть тогда не спят они! Вам не кажется, что у этой гонки никогда не будет победителя?

- Жаль, - сказал гэбист. - Очень жаль, что я вас не убедил, Аркадий Наумович. Но, может быть, существуют условия, при которых вы могли бы отдать нам искомое?

- К сожалению, у меня ничего нет, - сказал Штерн. - Но если бы даже я это имел, то вам пришлось бы сказать правду!

Подполковник закурил. Небрежным жестом перебросил пачку сигарет Штерну.

- Я не курю, - отказался Аркадий Наумович. - Бросил. Зона, знаете ли, очень к этому располагала.

- Вы мне симпатичны, - сказал подполковник Авруцкий. - Тем больше я сожалею о вашей дальнейшей судьбе. Браво, браво - ваша стойкость и приверженность идеалам заслуживают всяческого уважения. Но разве вы не поняли, что ваша правда никому не нужна и востребована будет не скоро. Если вообще будет когда-либо востребована… Но все-таки предположим!

Предположим, что когда-нибудь запреты отпадут, и вы получите возможность выкрикивать свое сокровенное на всех площадях. Неужели вы думаете, что это что-то изменит? Мир и так разделен на верующих и неверующих. Верующих значительно больше. Предположим, что их количество удвоится, а неверующих почти не станет. Вы думаете, что это улучшит человеческую породу? Вы думаете, что в мире станет меньше горя? Если вы серьезно надеетесь на это, Аркадий Наумович, то, извините за резкость, вы непроходимый дурак и всем, что с вами произошло, обязаны лишь вашему характеру.

- Валентин Николаевич, - перебил хозяина кабинета Штерн, морщась от табачного дыма. - В силу положения я должен был покорно выслушивать ваши реприманды, но, честное слово, я никогда не желал ничего из того, что вы мне приписываете. Однако я убежден в одном: люди должны знать, что мир устроен так, а не иначе. И именно из знаний, а не навязанных лживых истин, люди должны делать свои выводы об этом устройстве. Казалось бы, чего проще - объявите все людям, пусть они сами делают выводы. Но вы боитесь. Боитесь, что мысли людей не будут совпадать с вашими установками. Страшно не то, что кто-то узнает правду об аэронавтике, страшно то, что они узнают ПРАВДУ!

- Вы сами говорите, что правду невозможно все время скрывать от всех, - сказал Авруцкий.

- Это не я сказал, - возразил Штерн. - Это американский президент Авраам Линкольн сказал. Можно все время дурачить часть народа, можно некоторое время дурачить весь народ, но никому и никогда не удастся дурачить все время весь народ.

- Им, конечно, виднее, - усмехнулся Авруцкий.

- Я не пойму одного, - сказал Штерн. - Ладно, нам запретили летать.

Но природу-то вы не отменили? Неужели за все это время никто после нас не летал? Вы же умные люди, вы не могли запретить полеты вообще. Хотя бы тайно?

- Посылали, - легко согласился Авруцкий. - Но после вас прежних высот никто достичь не смог. Максимально - тридцать пять километров. Это не идет ни в какое сравнение с вашими достижениями. Такое ощущение, что вы были последними из летавших свободно. Остальных просто не допускают выше стратосферы! Почему мы ринулись обживать Север? Именно по этой причине, Аркадий Наумович! И что же? То, что вы называли Антарктикой, тоже недостижимо! Сплошные разломы и чистая вода. Послали Леваневского и потеряли его, пришлось все списывать на капризы природы. Потом ледокол "Малыгин". А тут еще итальянцы сунулись… Опять заговорили об экспедиции Андре. Помните, он отправился со Шпицбергена на своем "Орле"? А ведь это было еще в 1897 году! Вспомнили Амундсена, американца Уилсона, наших Юмашова, Капицу и Данилина. Кстати, о вас на Западе тогда ходило тоже немало легенд. Вы были столь же популярны, как Соломон Андре, Нильс Стриндберг и Кнют Френкель. Вся эта шумиха, сами понимаете, была ни к чему. Поэтому и пришлось договариваться сначала с немцами, а потом с американцами, а всю Антарктику окружить запретами. Южные льды вообще объявили нейтральными. Такие вот дела!

- Подполковник Авруцкий принялся разминать новую сигарету. - Понимаете теперь, почему вы благополучно досидели до конца срока? Вы думаете, что отделались бы от Седого, не будь с вами рядом Дустана Кербабаева? Прирезал бы вас в зоне Седой, если бы не Дустан. Вот кому памятник ставить надо - без приговора, по долгу службы рядом с вами весь срок отсидел. И Седого с его жиганами тоже тогда ночью он… - Авруцкий выпустил нервный пульсирующий клуб дыма. - Только не делайте удивленного лица. Контролируя вашу группу, мы одних германских шпионов полтора десятка арестовали, не говоря уж об англичанах и американцах! Одиннадцать бандгрупп ликвидировали…

В дверь постучали, вырвав Аркадия Наумовича из воспоминаний о прошлом.

- Аркадий Наумович! - звонко сказала за дверью Лана. - Я ваши капли принесла! Штерн торопливо открыл дверь.

- Вы ангел, Ланочка, - ласково сказал он. - Вы настоящий ангел-хранитель!

- Ну что вы, Аркадий Наумович! - девушка покраснела. - Это так старорежимно! Скажите, Аркадий Наумович, а почему вы безвылазно сидите дома?

Ведь это ужасно скучно, сидеть дома в такой солнечный и чудесный день!

- Наверное, - сказал Штерн. - Но я ведь уже старик, Ланочка. В мои годы люди больше предпочитают одиночество.

- В ваши годы! - девушка фыркнула. - Вы говорите так, будто вам восемьдесят! Кстати, вам звонили. Очень вежливый и обходительный мужчина. У него такое странное имя, будто он из какого-то древнего гордого рода. Вы знаете, он ведь так и представился, - девушка засмеялась. - Рюрик Ивнев.

Сказал, что он - последний поэт.