"Из мрака" - читать интересную книгу автора (Барченко Александр Васильевич)

VII

Дина в своём любимом фланелевом белом халатике, с которым не расставалась в Индии, усталая, бледная, с синими кругами, делавшими ещё больше её огромные серые глаза, растянулась в плетёном шезлонге на веранде директорского дома.

Не совсем ещё оправилась от пережитых вчера потрясений. С наслаждением пила полной грудью крепкий насыщенный запахом осени воздух.

Было тепло.

Мягко, прозрачно тепло, как бывает на севере в конце сентября, бабьим летом, когда заалела и сморщилась уже рябина, когда берёза теряет последние блеклые листья и по бирюзовому бледному небу наперегонки с прозрачными хрупкими раковинами белоснежных высоких облаков плывут и рассыпаются стайки отлетающих птиц.

Непривычными, новыми звуками доносился со станции пущенный в ход голос водопада, стиснутого гранитными шлюзами, угрюмо ворочавшего турбины. На крыльце кухни, было видно с веранды, плотник Илья, в линючей заплатанной синей рубахе, вертел к обеду мороженое.

Перебежала через двор к леднику тонкая стройная затянутая фигурка тамулки-горничной — настоящая барышня.

Дина сладко потянулась, закрыла глаза, внезапно расширила зрачки, сказала, испуганно пожимаясь от вспыхнувших жутких воспоминаний:

— Господи! Какой ужас! Никогда в жизни не подойду к этой пещере. Мне и теперь минутами кажется, что я не пришла ещё в себя. Боюсь, вдруг открою глаза, а кругом темнота…

Негромкий мужской голос отозвался серьёзно:

— Нет ничего опаснее исследовать такие пещеры, не имея опыта. Они тянутся иногда на десятки вёрст. Мы вошли в них два дня назад ещё в Финляндии, вёрстах в семи от своей дачи, а вышли вы знаете где.

Дина снова пугливо поёжилась. Сказала шутливо, тоном, странно не шедшим к серьёзному, виноватому будто, выражению глаз:

— Вы — моя судьба, Александр Николаевич. Который раз вы спасаете мне жизнь?

Доктор отозвался, изумлённый:

— Вам?

— Не всё ли равно… моим близким. Не будь вас, я и замужем теперь, пожалуй, не была бы.

Доктор молчал. Глядел с веранды на просеку. Странное смущение, неловкость овладели Диной. Вспыхнуло внезапно воспоминание, случайно, гаснущим слухом пойманное слово там, в пещере, когда её, снова терявшую сознание, доктор взял, как ребёнка, на руки.

Нет, ей просто показалось. Разве могли говорить таким голосом и такие слова эти спокойно, почти жёстко сомкнутые губы? Галлюцинация слуха… Дина жарко покраснела, поймав себя на настойчивой мысли: а может быть, нет? Может быть, правда? Заговорила, пытаясь справиться со своим смущением:

— Больше всего меня напугал Дорн и эта… барышня. Какое поразительное сходство? Чуть бледнее и выше. В остальном вылитая Джемма.

Доктор отозвался с мягкой улыбкой:

— Наш отшельник сумел оценить это сходство не хуже нас с вами, Дина Николаевна. Я особенно рад за него.

— Дорн страшно изменился, — возразила Дина. — Доктор, неужели вы не посвятите меня, что с ним происходило?

Доктор опять улыбнулся одними глазами, ответил уклончиво:

— Ничего особенного. Провёл эти два года наедине… с самим собою. В его возрасте это сильная тренировка.

— Да, да. Моего Дорна подменили. Смотрите, у него и походка другая.

В конце просеки со стороны водопада двигались две высокие худощавые фигуры. Мужчина в изящном, светлом костюме мягкую серую шляпу держал в руке, и солнце, протиснув лучи между стволами сосен, мазало золотом его белокурые волосы. В стройной, с уверенными, настоящими мужскими движениями, фигуре Дина не узнавала старого приятеля, угловатого, сутулого, вечно нахмуренного Дорна. И, когда издали ещё он закричал, махнув шляпой:

— Мы предупредить, к вам гости, — голос его звонко раздался полными крепкими нотами, вспугнул за лесом чёткое эхо.

— Какие гости? О ком говорите?

Молодые люди подошли к самой веранде. Смуглая большеглазая девушка, опиравшаяся на руку Дорна, отозвалась по-французски:

— Кто-то едет сюда с колокольчиками. Мы видели с горы — три экипажа. Спешили предупредить.

— Странно. Вася не может вернуться так рано. Почему вы думаете, что к нам?

— Экипажи свернули к плотине! — сказал Дорн, покашливая по старой привычке.

— Не представляю, кто бы мог быть? Как вам понравилось у нас, мадемуазель?

Смуглая девушка отозвалась восторженно:

— Я не видала севера до нынешнего лета. И я никуда не двинусь теперь отсюда. Папа сходит с ума, требует меня телеграммами, я ответила категорическим отказом. Я русская.

— А как же университет? — улыбнулся доктор.

— V'la! Он говорит, — девушка доверчиво прижалась к локтю своего спутника, — он говорит, что в Петербурге есть такие же курсы. Не правда ли, мадам? Мы отлично устроимся здесь, в России, правда?

— Дорн, слышите? — значительно переспросила хозяйка.

Студент отозвался бодро, с чуть заметным смущением:

— Конечно, слышу. Товарищ Эме совершенно права. Мы устроимся в Петербурге.

Дина улыбнулась не без лукавства. Спросила с недоумением:

— То есть как это «устроитесь»?

— То есть так!

Дорн огрызнулся сначала враждебно, потом не выдержал, осклабился добродушной улыбкой, сказал, пряча от Дины смущённый взгляд:

— Она меня разучила сердиться.

Колокольчики плакали уже на просеке.

— Это становой, — Дина разглядела знакомую караковую пару.

— Было три экипажа, — подтвердил Дорн.

Тарантас станового подкатил к веранде. Бравый поручик, успевший опохмелиться на вчерашние дрожжи, держался бодро. Выскочил из тарантаса, к удивлению хозяйки, не пошёл на веранду, ограничился торопливым сухим «под козырёк», громыхая шпорами, разминал затёкшие ноги. И в тарантасе Дина, ещё не успевшая оформить смутного тревожного предчувствия, разглядела испитое угреватое лицо одного из конторских писарей и зверски отодранную толчёным кирпичом бляху старосты, боком прилепившегося к облучку.

Становой бросился навстречу новому экипажу, ямской тройке со станции. В экипаже рядом с поднятым воротником штатского тёплого пальто мерцал серебряный прибор офицерской шинели. Вылезли высокий худощавый господин с бритыми сухими губами, с судейским значком на бархатном околыше фуражки, и коротенький рыжий толстяк с носом, покрытым сеткою маленьких жилок, с багровыми щёками. Толстяк был в погонах жандармского ротмистра.

Странные гости о чём-то спросили станового, обменялись быстрым взглядом, двинулись к веранде. За ними со сконфуженным видом поплёлся становой.

Угреватый писец шёл рядом со становым с видом победителя, кидал на веранду колючие взгляды, высоко поднимал жидкие брови.

Подкатил третий экипаж, тоже тарантас с железнодорожной станции, и, сухо щёлкая ножнами шашек, лязгая огромными шпорами, соскочили на землю четыре стражника с щетинистыми проволочными усами, громоздкие, неуклюжие, в барашковых шапках, с жёлтыми шнурами аксельбантов на богатырских грудях.

Господин в судейской фуражке впереди всех взошёл на веранду, положил на стол тяжёлый портфель, сказал, протирая очки, негромко и вежливо, барским баритоном, мягко смазывая букву «р»:

— Не могу ли просить доложить о нашем приезде хозяину дома?

Дина, поднявшаяся со своего шезлонга, с тревожным изумлением глядела на незнакомые лица, поспешила ответить:

— Мужа нет дома. Он вчера ещё уехал в Петербург, провожать комиссию. Я к вашим услугам.

— Ах, вашего супруга нет? Какая жалость, а-я-яй!

Бритый господин почтительно приподнял фуражку в сторону хозяйки, обернувшись, что-то сказал толстяку ротмистру. Тот разочарованно фыркнул, громыхая тяжёлым палашом, придвинулся к становому. Становой, почтительно откозыряв, сбежал с крыльца. Грубый голос прокрякал: «Так тошно». И, тяжело топоча подкованными сапогами, побежали, придерживая шашки, два стражника. Один побежал по просеке, к водопаду, другой к задней двери директорского дома. Взбежал, спотыкаясь, по лестнице, сделал страшные глаза в сторону смуглой молоденькой горничной, в изумлении выглядывавшей из кухни, прихлопнул корявой лапищей дверь, просипел угрожающе:

— Так что не приказано никого выпущать.

Дина спросила взволнованно:

— Что это значит? Что вам угодно, господа?

Толстенький ротмистр, потирая пять пар сосисок, заменявших на руках его пальцы, корректнейшим образом громыхнул шпорами:

— Тысячу извинений, сударыня. Неприятнейшая служебная обязанность… Ради всего святого, не волнуйтесь, ничего серьёзного. Аб-со-лют-нейшим счётом ничего. Маленькое служебное предписание нам, в присутствии господина товарища прокурора, — ротмистр почтительно качнул в сторону бритого господина толстое туловище. — Да-с, вместе с господином товарищем прокурора произвести маленькое дознание по поводу некоторого э-э… недоразумения с вашим супругом.

— С моим мужем? — Дина испуганно вздрогнула. — Что-нибудь случилось с ним?

— Аб-со-лютно ничего. Тем более что мы осведомлены о нём в данную минуту значительно меньше, чем вы сами, мадам. Хе, хе, хе… Вы разрешите нам освободиться от наших пальто?

— Пожалуйста. Но я, право, ничего не понимаю.

— Пок-корнейше прошу, не волнуйтесь. Через минуту всё выяснится. Уверяю вас. Вы разрешите мне с прокурором воспользоваться вот этим столиком?

Бритый судейский сбросил пальто на руки старосты, остался в сюртуке с наплечниками коллежского советника, с правоведским значком. Ещё раз вежливо раскланялся с хозяйкой, с той же сдержанной учтивостью наклонил голову по адресу остальных присутствующих.

Ротмистр хлопотал у стола, звенел чернильницей, шуршал бумагой, вытащил из портфеля бланк с пробелами среди печатного текста, придвинул к письменному столу два кресла, для прокурора и ответчика, мигом превратил веранду в филиал отделения, ведающего «общественным спокойствием и безопасностью», широким гостеприимным жестом пригласил присутствующих к столу отнёсся к судейскому:

— Вы разрешите начать?

Товарищ прокурора молча наклонил голову. Пристально разглядывал тщательно шлифованные ногти бледной сухой руки. Привычным движением двигал на указательном пальце левой руки странного рисунка тяжёлый перстень тёмного металла. Ротмистр обежал быстрым взглядом лица присутствующих, откашлялся.

— Почтительнейше попрошу дам и предложу мужчинам не отказать в осведомлении о своих именах и постоянном э-э… месте жительства. Ваше имя, сударыня?

— Дина Николаевна Дютруа, рождённая Сметанина.

— Супруга заведующего предприятием, которое мы только что имели удовольствие обозревать. Не так ли? Звание? Супруга французского гражданина? Да, да… Ах, вы и курсы изволили кончить? Так-с. Проживаете, разумеется, при муже? Виноват, я пока не буду злоупотреблять вашим временем. Кстати, заготовлю формы для всех. Ваше имя, сударыня? Ах, вы француженка… — ротмистр поспешил перейти на французский, с акцентом, «особому корпусу» присвоенным, язык.

— Эме де Марелль? Это, стало быть, Эмма, Эмилия? Как-с? Всё-таки Эме? Так и запишем. Батюшка генерал? Весьма похвально, весьма. И… документы? Покорнейше прошу, в полном порядке. Ваше имя, молодой человек?

— Виталий Андреевич Дорн. Студент, дворянин, постоянное жительство — Финляндия, дача «Марьяла». Больше ничего?

— Пока достаточно. Вы господа студенты всегда торопитесь… Ваше имя?

— Александр Николаевич Чёрный. Доктор медицины. Приват-доцент.

— Ах, это именно вы и изволите быть? Очень приятно. Ну-с, ваше имя достаточно популярно.

Прокурор в свою очередь с интересом поднял глаза на доктора. Ротмистр опять принялся за Дину.

— Так вы, сударыня, положительно утверждаете, что супруг ваш в отъезде со вчерашнего дня?

— Да, он ещё не вернулся… Я не понимаю вашего тона.

— Тысячу извинений. Разрешите сначала записать показание. Так-с. Вы не будете в претензии, если мы будем вынуждены произвести маленький осмотр. Господин становой пристав! Потрудитесь осмотреть внутренние комнаты настоящего помещения на предмет…

Негромкий, грассирующий голос товарища прокурора перебил:

— Это лишнее.

— Но позвольте… — ротмистр налился кровью, как «американский житель», лёг на стол животом, сделав испуганные глаза, торопливо зашептал прокурору. Судейский бледно улыбнулся, но повторил так же настойчиво и твёрдо:

— Это лишнее, ротмистр. Показания госпожи Дютруа для меня совершенно достаточны.

Ротмистр возмущённо фыркнул, развёл толстыми пальцами, кинул в сторону наблюдающего за дознанием тоном снимающего с себя всякую ответственность:

— Тогда потрудитесь сами. Я, со своей стороны, протестую.

Товарищ прокурора повертел карандаш, откашлялся, начал, стараясь избегать встречи с испуганным взглядом взволнованной хозяйки:

— Видите ли, сударыня… Я не вижу надобности скрывать от вас с самого начала. На вашего супруга поступил одновременно ко мне и в жандармское отделение донос, будто супруг ваш пользуется для проживания здесь, в России, чужим, подложным паспортом, будто настоящее имя вашего супруга… Василий Беляев.

Товарищ прокурора не поднял глаз. Зато ротмистр словно шилом сверлил лицо Дины, налившееся жаркою краской при последних словах. Прокурор продолжал:

— Жандармское отделение уведомило нас, что справками обнаружено: Василий Беляев, бывший студент, скрывшийся несколько лет тому назад за границу в связи со студенческими волнениями, разыскивается департаментом полиции. Результатом всех этих сведений явилось наше посещение. Предупреждаю: в качестве жены вы имеете право вообще уклониться от показаний по этому делу. Считаю долгом прибавить со своей стороны, всё это дело отнюдь не представляется мне настолько серьёзным. Студенческие грехи господина Беляева слишком незначительны. Всё сводится, стало быть, к проживанию по чужому виду. Что же касается подложного диплома на звание инженера…

Дина перебила, не отдавая отчёта:

— Ах, диплом не подложный. Он держал выпускные экзамены экстерном в Чикаго, два года назад.

Ротмистр поспешил подхватить злорадно-торжествующе:

— Стало быть, вы не отрицаете, сударыня, что ваш супруг…

Доктор Чёрный, давно не спускавший глаз с тяжёлого перстня прокурора, внезапно поднялся с кресла, сделал левой рукой быстрый, трудно уловимый жест. Жест не ускользнул от колючих глаз ротмистра, и когда товарищ прокурора, чем-то, по-видимому, взволнованный, дрогнувшим голосом сказал:

— Виноват. В целях правильного и скорейшего ведения дознания я попрошу всех удалиться в соседнюю комнату. Господин пристав, и вы, ротмистр, благоволите принять на свою ответственность этих господ. Вас я попросил бы начать показания, — товарищ прокурора повернулся к доктору Чёрному.

Толстый ротмистр, очевидно, не верил ушам. Задохнувшись, просипел сдавленным голосом:

— Я, очевидно, плохо расслышал? Вы предложили мне покинуть комнату, где производится дознание?

— Требую этого, — спокойно отозвался судейский. — Вы вмешиваетесь в мои вопросы, нервируете допрашиваемых и меня самого. Я опрошу каждого в отдельности.

— Владимир Тимофеевич! — почти угрожающе, запальчиво крикнул ротмистр.

Прокурор оборвал:

— К вам обращается товарищ прокурора окружного суда, господин ротмистр. Вы вынуждаете меня ставить это на вид. Товарищ прокурора, руководящий дознанием. Благоволите оставить нас с господином доктором наедине.

— Я буду телеграфировать, — прохрипел ротмистр, теряя самообладание. — Я немедленно телеграфирую генералу. Это нарушение статьи…

— Сделайте одолжение. Обмен телеграмм между господами офицерами корпуса меня совершенно не интересует. Но должен предупредить, если вы не подчиняетесь требованиям представителя прокурорского надзора, я вынужден обратиться за содействием к господину министру юстиции так же по телеграфу. Угодно вам оставить меня одного?

Пол погнулся под тяжёлыми шагами рассерженного офицера. С грохотом протащил по полу палаш в металлических ножнах, в дверях пропустил вперёд дам и студента, с видом надзирателя уводящего арестантов с прогулки.

Прокурор торопливо поднялся из-за стола, крепко сжал доктору руку, сказал взволнованно:

— Этот идиот вывел меня из терпения. Счастлив приветствовать вас в России. Вы знаете, я долго не верил в ваше существование, учитель.

— Но вы имеете степень мастера?

— Я получил её в прошлом году, в Бельгии, на съезде. Был в отпуске. Прежде я не понял бы вашего знака. Но о вас в Петербурге ходили настоящие легенды.

Доктор улыбнулся, спросил:

— И никому не пришло в голову заподозрить, что объект страшных легенд мирно читает с кафедры параллельный курс физиологической химии?

— Все думали, что приват-доцент однофамилец. Тем более вас не было видно никогда на приёмах у вашего батюшки. Я сам несколько раз имел удовольствие.

— Я навещал отца изредка, в будни, — отозвался доктор. — Как удачно, однако, что мы с вами встретились, брат. Вы можете оказать мне серьёзную услугу.

Прокурор понизил голос:

— Если вы имеете в виду вашего приятеля, хозяина этого дома, я сам готов сделать, что только в силах. Дело не стоит выеденного яйца. Мальчишка когда-то наделал глупостей, теперь взялся за ум, взялся за дело. Теперь изволь расплачиваться за то, что синим рейтузам мерещатся нелегальщина, бомбы. На границе Финляндии, как же, помилуйте… Знаете что, мой совет, пусть он удирает теперь за границу. Ведь он пятый год из России? При хороших деньгах ничего не стоит натурализоваться.

Толстый ротмистр опять одного за другим пропустил в дверь «арестованных», замкнул шествие, устроился в демонстративном отдалении от стола, положив на эфес, поверх толстых кистей, подбородок, свесил обрюзглые багровые щёки, стал похож на рассерженного старого мопса.

Прокурор начал, обращаясь к хозяйке:

— Я пришёл к заключению, сударыня, что беспокоить вас дольше нет никаких оснований. Ваш супруг не откажется, вне всякого сомнения, сам явиться в мою камеру или камеру следователя, которому будет поручено дело. Хотя я лично убеждён, что дело едва ли дойдёт до того, чтобы вылиться в фазу следствия. Беспокоить этих господ, не имеющих, по-видимому, даже отдалённого отношения к делу вашего супруга, также не вижу основания. Словом, мне остаётся попросить у вас извинения за неприятные минуты и откланяться. Ваше мнение, господин ротмистр?

Прокурор весело метнул глазами в сторону жандармского офицера. Тот на несколько минут потерял даже способность членораздельной речи. Молча вращал выпученными глазами, и на шее, под тесным хомутом сюртука, вздулся багровый желвак. Прохрипел наконец чуть слышно:

— Я отказываюсь понимать… Протестую… Теряюсь… Вынужден принять крайние меры, предусмотренные циркуляром.

Товарищ прокурора продолжал, будто не замечая волнения ротмистра:

— В подобных случаях закон рекомендует обеспечивать явку заподозренного, в числе других средств, письменным поручительством лица, общественное или имущественное положение которого даёт гарантии. Доктор был так любезен…

— Но позвольте… — почти бросился ротмистр к товарищу прокурора. — Какая же это гарантия? Мы с вами видим господина доктора первый раз в жизни. Невозможно. Я отказываюсь вас понимать, Влад… отказываюсь вас понимать, господин товарищ прокурора.

— Вы, наверное, поймёте, господин ротмистр, если я осведомлю вас о том, что имею честь лично быть знакомым с доктором. И вы согласитесь, что общественное положение, как его, так и его семьи, обеспечивают самые прочные гарантии. Впрочем, вы, быть может, захотите утверждать, что батюшка Александра Николаевича, господин председатель Го…

Румянец на щёках бравого ротмистра разом погас. С видом человека, в грязном белье очутившегося среди элегантного общества, представитель отдельного корпуса подёргал себя за воротник, переступил с ноги на ногу, цепляясь шпорами, уселся особенно тщательно в кресло, долго не мог откашляться. Спросил, отдавая дань больше профессиональному, чем личному сомнению:

— Господин доктор сын его высокопревосходительства?

— Спешу подтвердить это, — отозвался товарищ прокурора. — Я встречался с Александром Николаевичем, будучи ещё в училище. Я сам предложил ему оградить нашу любезную хозяйку от лишних и, повторяю, напрасных волнений. Доктор подписал поручительство. Оно устраивает вас, господин ротмистр?

Несколько минут Дина рядом с доктором Чёрным стояла на пороге, слушала, как усаживались в свои тарантасы представители власти, как стукали ножнами, почтительно «окали» громоздкие стражники на вопросы станового.

Бубенчики караковой пары встряхивали ещё грозди мелкого звона возле крыльца. Затопали торопливые шаги по лестнице. Знакомая худая фигура станового протиснулась в дверь.

Блюститель порядка трусливым волчьим движением прошмыгнул на веранду, молча протянул Дине узкий нераспечатанный синий пакет. Зашептал с видом подкупающего убийцу:

— Матушка, Дина Николаевна, святая женщина. Вот, получите… Давеча перехватил почтальона на станции. Чуть-чуть на тех не нарезался. Вам, вам…

Дина ещё не распечатала конверта, мельком взглянула на знакомый размашистый почерк, а становой уже гаркнул в тарантасе:

— Шевелись! Трога-ай!

И весело заголосили бубенчики.

Прежнее тревожное смутное предчувствие разом овладело сознанием Дины. С трудом разбирала торопливый, разгонистый почерк мужа. Медленно связывала в уме обрывки отдельных фраз:

«Через Або выезжаю в Англию… Когда ты будешь читать это письмо… — И дальше, вплоть до заключительной фразы: — Не прошу прощения. Если можешь, постарайся понять. Постарайся забыть». И подпись: «Василий Беляев»…

Прислонилась в мутном забытьи к косяку двери. Молча протянула доктору вскрытое письмо. Слышала далеко, в тумане голоса Дорна, Эме… Смеялись, спорили о чём-то в соседней комнате.

Услыхала над ухом мягкий взволнованный голос, такой близкий, проникающий в душу:

— Дина Николаевна, Дина… Успокойтесь. Он вернётся, клянусь вам.

Разом выпрямилась, сверкнула глазами, отозвалась спокойно и холодно:

— Вернётся?.. Я не вернусь, Александр Николаевич. Я давно ушла от него.

Молча стояла под взглядом печальных синих глаз, тех глаз, что мерещились перед смертью в пещере. Прошептала, снова слабея:

— Александр Николаевич, возьмите с собой… научите…

Отшатнулась, поражённая страшной, мертвенной бледностью доктора.

Не отдавая отчёта, мерещится ей или на самом деле, расслышала шёпот, страшный, беззвучный, мёртвый:

— Поздно…

1914

Ах, ба! Базиль, мой старина! (франц.)

Твой? (франц.)

Дорогой мастер (франц.)

Имена учёных не вымышлены. (Прим. автора.)

Дорогой мастер! (франц.)

Это ничего не зна… (франц.)

Но простите… Но, сударь… Но вы сильно ошибаетесь, сударь… (франц.)

а-ля Вильгельм Второй (нем.)

Вытягивайтесь, по одному! (франц.)

Подземная кухня?.. (нем.)

Смотрим, смотрим вперёд! (франц.)

Была не была! (франц.)

Здесь: Игры в сторону (франц.)

Ни слова! (франц.)