"Вирус хаоса" - читать интересную книгу автора (Симонова Мария)

Глава 5

— Что-то ты совсем отощала, Маша. Это хорошо.

«Это ты Мышки не видел».

— Переоделась, парик напялила… Все на лету, не можешь без спецэффектов…

Фил ворчал, крепя к поясу Мэри новый страховочный трос.

Она неопределенно хмыкнула и еще раз огляделась — все с тем же, уже испытанным сегодня ощущением своей чуждости этому месту, его атмосфере, самому миру, который ее окружает. Хотя место было чем-то похоже на то, где она должна, нет, просто обязана была сейчас оказаться. Она скользила на крышу, так вот: это была крыша. И выглядела она почти как та, которую они разглядывали в бинокль вон с того здания… ну, почти с такого же. Зато аппарат, стоявший неподалеку, смахивал на вертолет, как примерно майский жук на стрекозу: он не имел даже намека на винт! Чем в первую очередь и поразил: Мэри представлялось весьма сомнительным, что это сможет взлететь, пусть даже оно каким-то образом оказалось тут, на крыше. Она смотрела на машину, заменившую предмет спора, и ее уверенность в том, что ей известны цель этой операции и собственная в ней задача, устремилась к опасной нулевой отметке.

Фил подвел ее к краю, сунул в руку какой-то металлический предмет:

— Это для вентиляционной заслонки; сорвешь два боковых винта, ну три. Помни, нежелательно, чтобы она сорвалась вниз, пусть хоть на одном, да повиснет.

Мэри в сомнении покрутила предмет: таких карманов у нее не было. Фил оглядел скептически ее одежду:

— Черт, ну ты и вырядилась… Заткни пока, что ли, за пояс.

— Ага…

Для Мэри было открытием, что в комнату дежурного ей предстоит теперь лезть через вентиляцию. А согласно первоначальному сценарию, она проникала туда через окно.

«Нам везет!» — сказал тогда Гений, разглядев в бинокль приоткрытую форточку. «Ты чуть пополнее Мышки, но, надеюсь, пролезешь», — еще добавил он. Обрадовал. Да про скелет можно сказать, что он полнее Мышки! Не полнее этой Мышки может быть разве что швабра! Ну да ладно, не о том речь: Мэри уже успела уяснить, насколько с такой вот внезапной сменой обстановки могут меняться планы и намерения окружающих. Поэтому она не обмолвилась об открытом окне, а спросила другое, на данный момент более важное:

— Значит, ключ в дежурке за прозрачным щитком?..

— Да, ключевая дискета в столе под стеклянной крышкой.

— Ди… Ага. Ну да, конечно. Дискета.

Фил глядел на нее с тревогой:

— Там код, Евгений говорил тебе, что делать. Не забыла?

— Конечно, нет! — испуганно ответила она и мысленно шлепнула себя по губам Потом решила: «А и ладно! Главное — не дергаться: как сложилось, так пусть все и движется». Тем паче то неизвестное, во что ее затянуло уже по самые ушки, было куда серьезнее похищения каких-то там вертолетов, будь они хоть с пропеллером, хоть с лапами и ушами.

Однако ей предстояло осуществлять операцию, относительно которой у нее совсем недавно было четкое, но нежданно-негаданно осталось лишь абстрактное представление. Пожалуй, следовало выяснить хоть что-то, пока еще была возможность, и Мэри ринулась вперед напропалую:

— Значит, давай напоследок повторим: я откупориваю заслонку, попадаю в вентиляцию, и там, значит… Извини, я что-то немного волнуюсь…

— Я заметил, — Фил поглядел на часы. — Выбираешь второй поворот налево, там будет выход в сортир. Оттуда в дежурку, охранника не будет. Достаешь диск и наверх. Код помнишь. Все, время!

«Какой еще код?..» — подумала она в легкой панике. Но он уже подсадил ее через ограждение в том месте, где был закреплен страховочный трос. Мэри искоса поглядела вниз — там по-прежнему была Москва-река. И никаких следов падения вертолета. Ведь небоскребы были теперь не простыми близнецами, а сиамскими: они соединялись перемычкой — этаким застекленным мостом, который, если б он был раньше, она попросту не могла не заметить при всей своей невнимательности, ведь между зданиями упал вертолет… Почему она так уверена, что с Филом?..

— Вентиляция прямо под тобой, метра четыре. Трави помалу, смотри не пролети мимо, — давал последние наставления Фил, не подозревавший о ее сомнениях относительно его очередной гибели.

Мэри, уперевшись ногами в самый край, медленно откидывалась назад, затем, потихонечку отталкиваясь, поскользила-потопала вниз. Некоторое время она не отрывала взгляда от торчавшей сверху головы Фила, потом переключилась на здание: «пролетать» и впрямь не стоило. Фил ее, конечно, если что, подтянет, но это лишнее время, охранник может вернуться. Отойти он должен был, разумеется, не просто так: по старому сценарию его отвлекали девчонки, пришедшие узнать о графике проката. Вертолет, не так часто используемый хозяином, по словам Гения, не простаивал: Андрей Валентинович приобрел разрешение катать на нем состоятельных гостей и постояльцев отеля — само собой, не задаром. Значит, сначала о прокате, слово за слово, во сколько заканчиваете и т.п.: девчонки симпатичные и, видать, разбитные, а ночные дежурства скучные. Так было задумано там , Гением, которого только Андрей Валентинович называл Евгений .

Ноги Мэри скользнули по ребристой решетке, и она спешно зафиксировалась на весу. Кстати, не преминула обратить внимание на одно из расположенных слева окон: кажется, форточка была попрежнему приоткрыта. «Значит, как выясняется, не везде одни и те же люди ищут легких путей. По крайней мере не для других людей», — подумала она, со вздохом извлекая из-за пояса орудие труда — длинную железяку, загнутую с одного, более сплющенного конца, в просторечии именуемую фомкой, а как по-культурному, она понятия не имела. И принялась корчевать угловые болты вентиляционной баррикады, под протестующий скрежет металла и шорох осыпающейся вниз бетонной крошки. Она обрабатывала по очереди два правых болта: когда верхний чуть подавался, она принималась за нижний.

Руки быстро устали, но дело шло, а мысли тем временем вплотную подобрались к тому, что грозило стать актуальным в самом ближайшем будущем, то есть — как набрать некий загадочный код, якобы поведанный ей кем-то из Гениев-Евгениев. И только ей! — как утверждал Фил, она же была уверена, что, может быть, кому-то, но только не ей. Да, объясняя задачу, Гений называл и какие-то цифры, но все они были связаны в основном со временем.

Верхний болт окончательно вылез, за ним, вследствие заключительного рывка, не устоял и нижний. Упершись в стену, Мэри отогнула решетку как раз настолько, чтобы можно было пролезть, просунулась в образовавшуюся щель и, только как следует утвердившись, немного стравила трос; совсем отцепляться она пока не спешила, поскольку вентиляция — штука коварная, своего рода лабиринт, замурованный в стенах — не знающий света и чреватый пропастями, сиречь вертикальными шахтами.

«В происходящем там и здесь должна быть связь, может быть, стоит отталкиваться от аналогий?» — вернулась Мэри к прерванной мысли, двигаясь на ощупь в темной трубе, поросшей жирной пылью. Фонарика у нее не было. «Время, которое Гений называл нам для координации, может здесь обернуться кодом? Вряд ли, потому что то же время отмерено и тут…»

В стене слева, которую она непрерывно проверяла рукой, обнаружилась дыра — вот и ответвление. Первое.

Ползем дальше.

«…Что он еще говорил? Что охранник сменится только в семь утра и что я толще Мыши. Вдвое?.. Нет, этого он не уточнял, увы и ах, стало быть, имеем пока одну цифру — семь. И та под ба-аль-шим вопросом…»

— Ай! Ч-черт!.. — рука провалилась в пустоту, и Мэри, уже готовая перенести на нее вес, неловко завалилась, стукнувшись грудью о край уходившей вниз шахты. Об этом сюрпризе Фил не предупредил — ну да, вряд ли он тут когда-нибудь лазил, как и тот, кто составлял план, явно не интересуясь при этом вертикалями.

Мэри потянулась вперед как можно дальше, надеясь нащупать где-то там продолжение пути. И нащупала… Стену. Это могло бы означать самое беспроблемное (для нее) завершение предприятия, если бы, ощупав на всякий случай и на свою голову боковые стены, она не обнаружила проход, расположенный слева прямо над провалом. Второй слева. Тот самый.

Мало того, что ей пришлось изгибаться трехмерным знаком доллара, чтобы в него протиснуться, мало того, что ползти дальше можно было только на животе червячным манером, но при этом еще следовало удвоить мысленные потуги, потому что времени оставалось всего ничего, а цифра у нее имелась только одна, и та какая-то левая.

«Попробуем зайти с другого конца», — размышляла Мэри, прорывая лицом липкую бахрому и выплевывая ее же изо рта, которым она дышала, исключив из этого процесса нос, норовивший расчихаться. «Может, например, этот код быть датой нашей свадьбы? А какие еще цифры нас связывают? Дни рождения? Общая сумма последней зарплаты? Почему общая, почему не по отдельности? Осталось вспомнить мои критические дни, почему бы не приплюсовать их к средней продолжительности рабочего времени, и получится универсальный код, который можно будет смело засунуть в…»

— Ну, наконец-то… — прошептала она, узрев впереди тусклый проблеск света и очень скоро достигнув его источника, то есть выхода на простор — относительный, прямо скажем, простор, так ведь все и познается в сравнении.

Её голова, живописно обвешанная пылевыми гирляндами, высунулась в пространство, расположенное над навесным потолком. Сам потолок был решетчатым, снизу в зазоры лился полосатый свет. И еще сквозь эти довольно крупные щели был виден унитаз.

Ура! Она добралась, куда стремилась!

Для подобных мест радость посетителей — обычное дело, если только эти посетители не валятся с потолка — тогда их радость, конечно, уникальна. Еще немного, и Мэри действительно бы свалилась, вернее — пролетела бы сквозь навес: торопясь высвободиться из узкого плена, она чуть было не вылезла на потолок — то есть не в прямом смысле, как муха, а поверх него, но вовремя ощутила руками, уже упершимися в поперечины, что это всего лишь тонкая жесть, неспособная выдержать ее вес. Пришлось вновь воспользоваться фомкой, чтобы отковырнуть крепеж у пары «потолочин». Вообще-то в своей каскадерской практике Мэри не доводилось пользоваться этим общеизвестным воровским орудием труда, теперь она убеждалась на собственном опыте — очень, очень полезная вещь.

Наконец она осторожно спустилась, избежав звуковых эффектов, в чем напоследок помог страховочный трос, но в самом конце под ноги попал бачок: она что-то на нем задела, то ли нажала, и он тоже спустился, в отличие от неё — громоподобно, как Ниагара. По крайней мере так показалось Мэри, опасавшейся, что любой звук может выдать ее обретающемуся где-то за стенами туалета противнику.

Пережидая арию бурлящего потока, она отстегнула страховку и нервно взглянула на часы, сверенные перед операцией еще в прежнем мире: по времени, определенному Гением, охранник в данный момент должен был находиться вдали от рабочего места. Однако он мог уже и вернуться на пост — тут все зависело от совместного обаяния Светки и Милли… Конечно, в том случае, если бы они и здесь играли роль отвлекающего фактора — единого в двух лицах.

Унитаз, по мере сил заменивший сигнализацию, сердито добулькал, тогда Мэри осторожно выглянула из туалетной. Она находилась в торце короткого коридора, справа имелась приоткрытая дверь — должно быть, та самая. Проскользнув к ней на цыпочках, Мэри сунула нос в комнату: тесная конурка с мониторами, на столе телефон, открытая книжка и недопитый стакан чая. И никого.

Юркнув внутрь, она для начала кинула взгляд налево: там на стене возле самой двери, по словам Гения, должен был находиться щиток с ключами — третий ряд сверху, первый ключ справа, если закрыто, можно бить. А находился плакат с блондинкой, одетой в шипастый ошейник и в железные трусы — должно быть, пояс невинности. Зато на столе с правого края обнаружилось прозрачное окошко, где лежала плоская коробочка с диском. Ниже была панелька с цифрами и буквами.

Вот она и добралась до цели. Почти. Жаль, в голове после всех размышлений осела только одна цифра — семь, и та ни к черту не годная. Мэри побарабанила пальцами по столу, глядя на кнопки: на одной из них был изображен ключ.

«Ключ! Балда! Элементарно! Гений действительно мне сказал! Сверху — третий, справа — первый!» Она протянула руку, глубоко вздохнула и принялась нажимать: «Сверху, верх — „В“, третий — „3“, право — „П“, первый — „1“, и… „Ключ“! Мэри перевела взгляд на стеклянную преграду.

Как ни странно, вместо торжественного открытия окошечка помещение огласили резкие пронзительные вопли. Это, безо всякого сомнения, включилась настоящая сигнализация.

«Если не открывается — можно бить!» — вспомнила Мэри, выхватила из-за пояса фомку и, нимало не колеблясь, треснула ею по стеклу. Оно неожиданно легко разбилось. Нашарив среди осколков диск, она кинулась было к выходу, но передумала, услышав за дверью приближающийся топот ног.

Затем в комнату влетел человек, одетый в военную форму и даже с фуражкой на голове. В руке он держал пистолет и заранее орал:

— Стоять!!!

Буквально в тот же миг ему на голову обрушился телефон. Раздался странный металлический звук, и военный рухнул, как подкошенный.

Мэри, не смевшая даже мечтать о таком сногсшибательном эффекте от применения пластмассового аппарата, метнулась мимо еще падающего тела вон — финальный грохот догнал ее уже в коридоре: она бросилась в сторону, противоположную той, откуда явилась; здесь коридор раздваивался, левый рукав упирался в неширокую лестницу Взбежав по ней, Мэри оказалась перед железной дверью — запертой. И снабженной кодовым замком.

Приехали.

Еще и сирена продолжала разоряться, предвещая надвигающиеся бедствия, например, скорое прибытие правоохранительных органов. А бегство обратным порядком через туалет и вентиляцию ей совершенно не улыбалось, к тому же оно заняло бы слишком много времени — ОМОН успеет покурить, любуясь на то, как выползает она на крышу.

Мэри в отчаянии врезала по двери кулаком, потом еще и еще раз, надеясь на помощь находящегося где-то снаружи Фила. Но то ли дверь была слишком толстой и он ничего не слышал, то ли тоже не знал, как ее отпереть. Вообще-то у Мэри имелся вариант, один раз уже себя не оправдавший, но… Раз сигнализация все равно орет и в большей мере положения уже не испортить, как кашу маслом, то почему бы не испробовать битую карту. Тем паче что нужные знаки на панели замка имелись. И она набрала «В-З-П-1-Ключ», ни на что уже не рассчитывая и ничего особенно не ожидая, разве что появления что-то подзадержавшейся охраны.

Однако дверь щелкнула, подалась, и обалдевшая от такой нечаянной удачи Мэри вывалилась наружу — то есть на крышу! Где ее моментально подхватил Фил, похоже, терпеливо дежуривший у двери, пока она в нее с той стороны ломилась:

— Порядок?

Она кивнула. Он протянул руку:

— Давай!

Мэри отдала ему диск, он тем временем уже тащил её к аппарату, заменявшему вертолет, по крайней мере занимавшему его место.

— Слушай, я там, кажется, охранника убила, этим… телефоном… — сообщила на бегу Мэри.

— Телефоном? Модно, — похвалил Фил, уже вставляя диск в щель на корпусе, возле самой дверцы. «Ключ» всосался, Фил обернулся к Мэри с усмешкой: — А железяка тебе на что дадена? Испугалась? Так это же его работа, его риск! У него свой, у тебя свой. Все по-честному.

«Мамочки… Во что я ввязалась!..» — мысленно содрогнулась Мэри, в то время как дверца бесшумно отошла и Фил подсадил ее внутрь машины.

«Это что, действительно полетит?» — хотела спросить Мэри и еще добавить: «Принцип антигравитации, да? Значит, вы его уже открыли?» Все равно, что поинтересоваться, сев у нас в обычное такси: «Это самодвижущийся экипаж, да? И как давно вы отказались от лошади?..»

Фил сел рядом в пилотское кресло и привычно защелкал приборами. На панели загорелся экран, стали выводиться какие-то данные. Дверца уже закрывалась, и где-то под ногами мягко гудел мотор, когда из надстройки посыпались люди, судя по защитным комбинезонам и оружию в руках — те самые долгожданные правоохранительные органы.

— ПРЕДУПРЕЖДАЮ, ПАССАЖИР НЕ ПРИСТЕГНУТ, — наябедничал компьютерный голос.

— Пристегнись! — уронил Фил.

В следующий миг аппарат рванулся вверх, словно подпрыгнул, снизу донеслись беспорядочные автоматные очереди. Мэри лихорадочно опоясывала себя ремнем, он все не пристегивался, в то время как машина стремилась в темное, почти беззвездное небо над ослепительно-звездным скоплением города.

«Ур-ра! Успели!»

«Да уж, успели, — осадила в себе Мэри спонтанную радость, — вот только что?.. Похоже, ты успела стать преступницей, а может быть, даже убийцей…» Как следует переварить этот факт ей помешал странный необъяснимый воздушный маневр Фила: сделав широкий круг вроде как победы, он полетел обратно — и не на тот другой небоскреб, на аналоге которого была заключена сделка, — его он миновал, даже не клюнув носом, — а прямиком туда, где еще толпился, изредка постреливая, посрамленный спецназ во всеоружии.

— Фил, у тебя со зрением все нормально? Ты куда летишь?..

Он обернулся к ней с широкой улыбкой, не очень-то ей понравившейся:

— Лечу сдаваться!

«Точно, спятил!..» — сердце у Мэри упало соответственно снижению аппарата на злополучную крышу. «Ему-то что, сдаваться он летит — угон с моментальным чистосердечным раскаянием, какие-нибудь, наверное, три года условно. А мне? Сопротивление с нанесением тяжких телесных, если этот пострадавший вообще выжил… И Фил об этом знает, что я могу ему еще сказать? Остановите машину, я выйду? А треснуть его той же железякой — так вместе и рухнем…» — пока она размышляла таким образом, они сели.

Дверца отъехала, и Фил неспешно вылез из кабины, буквально в руки к сбежавшимся со всех сторон встречающим. С достоинством сдался. Мэри, не очень-то спешившая следовать его примеру, глядела из кабины на арест и с удивлением увидела, как бойцы жмут ему руку и хлопают дружески по спине. Ей пришлось потрясти головой, чтобы поверить в доносящееся: «Отлично!» «Поздравляю!» и «Снято!»

Тогда и она, все еще ошарашенная, полезла наружу.

Услышанное многое объясняло. Снято! Подумать только! Как там — улыбнитесь, вас снимали скрытой камерой! Хорошо, что некогда было ковырять в носу…

— Машера, ты просто супер! — спецназовец, встретивший ее на выходе, оказался Светкой — опять необъяснимо иной, но все же хотя бы худой и не раскрашенной под поп-звезду. — Погоди, не вылезай, — сказала Светка, неловко выставляя вперед автомат и отчасти с его помощью запихивая Мэри обратно. Очень эффективный, кстати сказать, метод. — Мы же договорились: летим на дубль! — сказала она, пробираясь на заднее сиденье.

— Что-о? — от одного слова «дубль» Мэри моментально ассимилировалась к обстановке. — Знаешь, если тебе понравилось эффектно выбегать, паля по мне из этой игрушки, то с меня на сегодня достаточно!

— Ой, я не могу! — закатилась Светка. Потом сказала: — С меня, ты знаешь, тоже! Военные операции, весь этот антитеррор — не мое амплуа. Я имела в виду, на близнеца сейчас летим — договорились же, забыла?

— Забудешь тут… — буркнула Мэри.

— И советую тебе снять этот парик, он тебя старит.

— Состаришься тут…

В кабину забрался еще один «спецназовец» — при ближайшем рассмотрении оказавшийся Милли. То есть на Милли она была похожа немножко больше, чем на бойца спецподразделений, а как ее тут следовало величать… В общем, Людмила.

— Мурзилка, поздравляю, ты сегодня герой дня! — сообщила она, кидая на колени Мэри плоский матовый пакет. Так и не объяснив его назначения, она пробралась назад к Светке и стала тыкать кругом так и сяк своим автоматом, пытаясь его куда-нибудь пристроить, чтоб не мешался. Автомат вел себя неловко, как девственник, чувствующий себя неуклюже на женских изгибах и округлостях. Отпихнув его коленом, Светка, давно уже пристроившая свой огнестрельный атрибут в угол кресла, сказала:

— Машер, а почему бы тебе на закуску не обаять консультанта?

— Сегодня у тебя точно получится, — поддакнула Людмила. — И парик ни в коем случае не снимай, ты в нем стильно смотришься.

Мэри в это время ощупывала пакет: пока выяснилось только, что в нем находится что-то мягкое. Так и не решившись задать по этому поводу вопрос, она утомленно вздохнула. И решила прояснить кое-что для них:

— Скажу вам по секрету, девчонки, это у меня раньше был парик. Вот, впервые попробовала снять.

— Да уж, снявши волосы, по голове… — неуверенно хихикнула позади Светка. — Или по чему там?..

— Голову. Снявши голову, — поправила Людмила, — по волосам не плачут.

— Что снято, то снято, — закруглила тему Мэри.

— Все снято! — объявил Фил, ввалившийся в это время на свое водительское место. — Отлично снято! Как ты его телефоном! Я сейчас посмотрел — до сих пор в слезах! Гуманистка. Антон говорит, от неожиданности так и рухнул, настолько получилось натурально, что его теперь с руками и с каской в любой боевик…

Аппарат оторвался от крыши, с которой им махали руками и оружием, кто чем богат, остающиеся бойцы.

— Им надо эпизод доснять, коротенький, с Безноговым: осмотр места происшествия и трупа, с проломленным тобою черепом, — пояснил Фил. — А кстати, с париком это удачная идея: оператор говорит, лицо героини идеально впишется.

— А это у нее не парик, парик был раньше, — насмешливо подала голос Людмила. Фил одобрительно кивнул:

— Правильно. Давно надо было снять это рыжее мочало. Глядишь, сама бы уже героиней стала. — Сказал и даже слегка от нее откачнулся, видимо, ожидая агрессии: похоже, что нефотогеничная внешность была пунктиком здешней Ветер.

Мэри только опять вздохнула: везет героине! Сидит себе сейчас дома, пьет чай с тортом, или на каком-нибудь светском рауте кушает пирожные, и ничего, кроме фотографии лица, от нее не надо, пока другие этим лицом за нее о стены бьются и пыль кушают. Впрочем, в тортах и пирожных, если подумать, таится куда большая опасность — холестериново-жировая: стоит увлечься, и от вашего рекламного личика мало что останется — оно потонет в новом.

Скоро «близнец» стукнулся в днище. Мэри окинула взглядом смутно узнаваемое место, обернулась:

— Ребята, кажется, я не… — «…не в форме для вечеринки», — хотела сказать она.

Перед глазами мелькнула насыщенно-красная материя. Людмила совершала вокруг себя быстрые движения руками — оборачивающее, затем разглаживающее. И подняла глаза на Мэри, вдруг до мурашек напомнив Люси. Без пятна на лице, но ведь Мэри и так давно уже его не замечала.

Она не просто обернулась красной тряпкой. На ней было платье, похожее на лепесток пламени.

Сама Мэри за то же время успела освободиться от страховочной сбруи. А вот Светка тоже оказалась в платье — в струящейся охряной полосе, обнажающей плечи и почти полностью ноги. Держа перед лицом зеркальце, Светка наводила макияж, Люси надевала туфельки. Лица у обеих были свежими, словно только что умытыми. Памятью по сидевшим только что позади спецназовцам остались прислоненные к креслам автоматы; возле коленей светских дам оружие тоже смотрелось неплохо. Модно.

— Ты еще не готова? Даже не ополоснулась? — удивилась Людмила.

«Ополосните меня. А то я из другого мира, ничего тут не понимаю…» — впервые Мэри была на волосок от того, чтобы произнести это вслух.

— Я устала… — просто сказала она. И это было не меньшей правдой. Только правдой, не грозящей причислением ее к списку каскадеров, «съехавших» на вредной работе.

— Ничего, я тебе помогу. Фил, вылазь, — скомандовала Людмила и перебралась на его место. — Сейчас мы тебя немножко взбодрим. — Она схватила тот самый таинственный пакет, так и оставшийся неоткрытым: — Платье супер, синяя ртуть, как ты любишь. Туфли у Светика. Давай быстренько разоблачайся…

— Погоди! Да не могу я… быстренько.

— Ты и рук уж не поднимешь, прямо лебедь умирающий, — сказала Людмила, зачем-то ощупывая ее одежду. И заметно опешила: — Ничего себе, ты сегодня «прикинулась»! — Мэри насторожилась, но оказалось, что та имеет в виду исключительно одежду: — Пуговицы, молнии… Это ж сколько труда! — бормотала она. — Настоящее ретро! И не жалко в такой упаковке на работу?

Не зная, что на это ответить, Мэри сделала вид, что закашлялась.

— Почему сразу не похвасталась? У-у, конспираторша! Значит, остаешься в этом…

Мэри была бы не прочь хотя бы взглянуть на «голубую ртуть», но пакет с платьем уже летел назад. А Людмила извлекла из спинки кресла прибор, напоминавший небольшую сковородку на шланге. Понажимав что-то на ручке, где перемигивались разноцветные огоньки, она стала проделывать этой штукой пассы над Мэри, время от времени веля повернуться так и эдак.

По коже под одеждой гулял приятный холодок, одновременно Мэри с удивлением наблюдала за исчезновением пятен, пыли и других следов, оставленных на одежде этим бурным днем, точнее, уже вечером.

— …Привстань… Отлично. Подставь ручки… Теперь ножки… Ну, вот и все. Транк еще не глотала? Оно и видно, держи, — Людмила сунула Мэри в руку желтую капсулу. — Клади в рот, нечего смотреть, как на пилюлю с ядом.

Мэри послушно проглотила цилиндрик. «Запить бы…» — подумалось, и словно в ответ над плечом появилась пластиковая бутылка, заодно с коробкой косметики: Светка тоже пожелала принять участие в «оживлении».

— Охранника ты сегодня «замочила», но расслабляться нельзя! — поучала тем временем она. — Не забывай, что перед тобой стоит более сложная задача — сбить с ног Евгения Михалыча.

— С-смелякова? — робко уточнила Мэри.

— Ну, ты даешь, Машера! Консультанта нашего по оружию и спецоперациям — других Михалычей у нас, по-моему, нет. И зря ты не переодела это свое «ретро», я к твоему платью такие туфельки заказала, в тютельку под цвет! А что касается твоих волос, раз уж ты теперь так носишь, то я бы посоветовала…

— Так и носить, — перебила Людмила. — Пошли, а то мы до утра из флаера не выберемся.

«Ха, ну надо же, стирка и душ в одном флаконе, не раздеваясь и без воды!»

Мэри и впрямь ощущала себя посвежевшей, с вновь пробившимся интересом к жизни и с мыслями типа: «Вот я и покаталась на флаере. А это их оружие, может, и не автоматы вовсе, а какие-нибудь бластеры, или спазмо-плазмо, в общем, что-то там такое-ганы».

— Салон красоты закрылся? — спросил Фил, прислонившийся в ожидании у дверцы.

— Но мы еще вернемся, — Светка не желала отказаться от борьбы за красоту рядов, — когда кое-кого, — она тыкнула мизинцем в Мэри, — примут за продавщицу спичек.

— А по-моему, ты выглядишь ничего, — сказал Фил Светке. — Вполне себе сносно.

В ответ на Светкин испепеляющий взгляд Фил изобразил самую невинную улыбку, и они тронулись в направлении фонтана. Он располагался на том же месте, и Мэри нашла его почти таким же, признала похожими и пальмы-фикусы, однако на этом сходство с прежним интерьером заканчивалось: столики здесь были расставлены в большом количестве, справа под небольшим навесом располагался бар, напротив играл живой оркестр. При их приближении он грянул что-то бравурное, а сидевшие вокруг дамы и господа бурно зааплодировали. Помимо вин и закусок перед ними лежали бинокли и монокуляры: они наблюдали за событиями, возможно, тоже делали ставки?..

Потом Мэри увидела Гения. Нет, наверное, все-таки того, кого здесь называли полным именем Евгений. Первый взгляд принес разочарование: она ожидала найти в нем какие-то любопытные перемены, гадала, каков этот таинственный консультант, в которого превратился ее неуклюжий муж. Но этот Евгений был просто вылитый Гений и даже одет был в точности так же — в черный костюм С черной рубашкой. Тот же тусклый блик над скругленным мысом ботинка. Он покачивал ногой, имея при этом вид задумчивый, если не сказать мрачный по контрасту со всеобщим весельем. Зато под стать костюму. А вот соседи его были не вдруг узнаваемы: толстяк с роскошной русой шевелюрой а-ля-Есенин был, кажется, Андреем Валентиновичем, блаженной памяти лысым, как колено. Таким примерно теперь был Мамука, наглядно подтверждающий аксиому, что если в одном месте чего-то прибыло, то в другом столько же этого чего-то обязательно пропало. В этой связи было любопытно, на ком теперь растут усы Сергея Ипатьевича и за чей счет он так изрядно пополнел — ясно только, что не за счет олигарха. Все трое поднимали бокалы, как бы приветствуя приближающихся женщин и, в отличие от Евгения, выглядели весьма довольными жизнью. Ивоны с ними не было, и в ближайшем окружении не наблюдалось ни одной похожей дамы.

Оперативников тоже не наблюдалось. Хотя непривычное чувство подсказывало Мэри, что вряд ли те, кого она нарекла про себя «санитарами», навсегда исчезли с ее горизонта.

— Извини, Машер, но мне лучше скромно отойти, пока ты будешь принимать заслуженные почести, — сказала Светка, отделяясь от нее и беря курс в направлении бара.

К Мэри действительно со всех сторон устремились, не иначе как поклонники. Тем не менее она увидела, что Евгений резко поднялся и тоже пошел к ней навстречу. Но сначала он наткнулся на Людмилу; она что-то сказала, он, судя по виду, даже слышал, рассеянно кивнул и, отстранив ее, уперся в Мэри таким жестким сквозным взглядом, что она остановилась, должно быть, инстинктивно опасаясь столкновения лоб в лоб. С таким взглядом, наверное", достают пистолет. Или берут за горло. Но сначала, чтобы не ошибиться, уточняют фамилию, вот как он сейчас:

— Мария? Мария Ветер? — спросил он.

«Не узнает меня, что ли, „в парике“?..» — подумала она, почему-то вспомнив оперуполномоченных из Службы Контроля: как-то в их стиле он это произнес. Хотя она-то давно уже была не Ветер, а Сме-ля-ко-ва! Но если был человек, которому она решилась бы открыть такие нюансы в последнюю очередь, так это Евгений Смеляков. Она ответила ему:

— У вас есть на этот счет сомнения? — верней, увильнула от прямого ответа.

— Нам необходимо поговорить, — сказал он.

— Машенька, прошу вас, улыбнитесь! Вот так, спасибо!

— Распишитесь вот здесь, пожалуйста, это для моих мальчиков. Они мне не поверят!

— Скажите, Маша, вы испытываете страх? Или в большей мере наслаждение?

— Разрешите сфотографироваться с вами?

— Да-да. Пожалуйста, — говорила она, потом обернулась к Евгению: — Замечания по работе?..

Евгения поблизости видно не было.

Ей совали в руки блокнотики и фотографии для автографа — сделанные только что, во время трюка, а также более ранние; мало кто обратил внимание, с каким пристальным интересом она разглядывает эти снимки.

— Мы все видели, как вы прямо на лету сменили имидж — это фокус или какой-то новый трюк?

— Э-э-э… Думаю…

— Это новый фокус, — прозвучал над ее ухом смутно знакомый голос, и широкая сдобная рука приобняла ее за плечи. — Да-да, расширяем, видите ли, горизонты профессии, сотрудничаем с нашими известными иллюзионистами, перенимаем, так сказать, новейший опыт… А теперь, господа, давайте предоставим Марии возможность немного отдохнуть: согласитесь, она сегодня это заслужила.

И Андрей Валентинович — а это был именно он, только пышнокудрый — повлек ее из круга поклонников в направлении своего столика, откуда ей улыбались Мамука с Ипатьевичем. Рядом на белом диване расположились Людмила с Филом и с ними еще один знакомый персонаж: Янка, она же Ивона, объявилась! Но на сей раз не светской львицей. Строгий кремовый костюм и маленькие очечки на носу: женщина-кошка щеголяла в образе подчеркнуто деловой дамы. И у стола на своем прежнем месте сидел Евгений Смеляков.

Теперь Мэри ясно увидела разницу — может быть, потому, что он успел переодеться? Впрочем, она уже убедилась, что переодевание здесь — не более сложное мероприятие, чем смена платьев на кукле, вырезанной из картона. Сменив цветовую гамму с черного на оттенок маренго, Евгений стал выглядеть не то чтобы полнее Гения, но стало заметно, что он покрепче. И проглядывала в его облике едва уловимая подтянутая четкость, наводившая на мысль о военной выправке.

Но, если частая смена одежды, а вместе с ней и имиджа были здесь в порядке вещей, почему же «фокус» ее внезапной перемены не был воспринял так же запросто? Должно быть, со стороны это выглядело достаточно необычно, а ведь ее в тот момент еще и снимали. «Интересно, что увидит тот, кто посмотрит пленку?…»

— Вы просто чудо, Машенька! — приветствовал ее Сергей Ипатьевич, слащаво целуя ручку. — Какой вы подготовили оригинальный сюрприз! Была одна, и — оп! — дальше летит уже совсем другая, вся наша крыша так и ахнула! А мы поначалу даже слегка растерялись. Не предупреждаете! — он укоризненно погрозил пальцем.

— Сегодня замечательный сбор, — похвалился Андрей Валентинович, — а на следующий эпизод я предполагаю его удвоить. Дальше по сценарию у нас идет ограбление музея, так, Евгений?

— Лазерная сигнализация, — кивнул Смеляков. — Только должен предупредить, что при ограблении необходимы пустые гулкие залы, и они будут пронизаны сетью лучей. Так что, боюсь, там удастся разместить минимум зрителей. Сами понимаете, не за статуями же их прятать.

— О, не волнуйтесь, это я беру на себя! Есть у меня одна идея, надо будет поговорить с администрацией…

— Он саркофаги для них установит вдоль стен, — усмехнулся Мамука достаточно широко, чтобы Мэри заметила, что зубы у него все, как на подбор, золотые.

— Установлю, дорогой мой, установлю — саркофаги, гробницы, а надо будет — и в два ряда!

— Первый ряд — VIP-места! Комфортабельные гробы с кондиционированием и автоматической подачей напитков! — внесла предложение Людмила. Оно было встречено с веселым энтузиазмом.

— Евгений, у меня к вам вопрос… — Мэри решила, что настала пора кое в чем признаться — не то всем, упаси боже, а так, в небольшой мелочи: — Какой был код для хранилища дискеты? Я его забыла, пришлось разбить стекло…

— Все правильно, — рассеянно произнес он, занятый, кажется, своими мыслями, — ты наобум тыкаешь в кнопки, раздается сирена, ты бьешь стекло. Ты все прекрасно отработала.

— Даже, я бы сказала, артистически, — поделилась своими впечатлениями Ивона. — Импровизация с телефоном была просто шикарна! — продолжала она со смешком. — Я уже не говорю про туалет: когда бачок заголосил, казалось, что ты со страху готова запрыгнуть обратно в вентиляцию. А это отчаяние у двери! Ты словно и вправду забыла код. Да, Борянский очень заинтересовался твоим трюком, ну, с преображением. Если ты хотела его удивить, то это тебе удалось. Метишь на роль в следующем блокбастере?

— Конечно мечу, — сказала Мэри, подумав про себя: «Только неизвестно, себе ли я обеспечиваю эту роль. Если подумать: квартира изменилась до неузнаваемости, муж пропал, а я сорвалась со Светкой, незнамо какой и не зная куда, актриса несостоявшаяся, искательница приключений, и вот как все обернулось, можно сказать, усугубилось. А следовало, дорогая моя, оставаться дома!..»

— Что-то я немного устала. Простите, но мне, кажется, пора домой, — сказала Мэри, поднимаясь. Она не очень представляла себе, как и куда следует добираться по этой новой Москве, а потому собиралась забрать с собой Светку — та подскажет. Но тут и Евгений тоже встал со словами:

— Я тебя подброшу.

«Великодушное предложение. Не забыл бы потом поймать…» — подумала Мэри, тем не менее соглашаясь.

Все немножко засуетились: Ивона сказала, что ей тоже пора, Фил вспомнил, что надо вернуть флаер, любезно предоставленный Андреем Валентиновичем, на его законное место, Людмила многозначительно наступила Мэри на ногу:

— Только не вздумай взять Светика. Сама доедет.

Мэри огляделась: Светик, прочно застрявшая возле бара, прощально помахала рукой — давай-давай, мол, поезжай с ним, не упусти свой шанс. Судя по всему, здешняя Мария Ветер тоже была неравнодушна к Смелякову, о чем, кажется, были в курсе если не все присутствующие, то абсолютное большинство. Откуда ж им было знать, что она-то свой шанс давно уже не упустила, продегустировала его в полной мере и теперь искренне считала, что сама является для всех Е.Смеляковых, как бы они между собой ни рознились, единственным и неповторимым шансом. И ее разбирало любопытство, достанет ли у кого-нибудь из них — а в данном случае у консультанта — ума этим шансом воспользоваться. Ну, в смысле, попытаться.

Затем она озаботилась вопросом: шагнула ли цивилизация на новую ступень, если уже производит флаера вместо вертолетов? Раньше она бы ответила, не задумываясь, что да, шагнула. Теперь ей пришло в голову, что прогресс может быть просто скачком в одной достаточно узкой области, причем за счет ущемления прочих, таких, например, как сфера бытовых услуг — когда лифт, в котором им предстояло преодолеть полторы сотни этажей, оказался обычной грузовой коробкой: ни тебе в нем уютных купе, ни удобных, почти как в самолете, кресел. Возмущаться, естественно, не приходилось: рассказ о чудо-лифте, на котором она сюда вознеслась, вряд ли был бы воспринят с должным пониманием. Она просто молча вошла в этот ящик вместе с Евгением, Ивоной и увязавшейся группой поклонников и поклонниц — то есть это еще человек семь-восемь.

Двери закрылись, лифт тряхнуло, но не успела Мэри всерьез перепугаться, как створки сразу же открылись — ниже, наверное, этажом, или двумя, вряд ли больше.

— Поломка? — спросила Мэри, в то время как Евгений вывел ее из лифта, аккуратно взяв за локоток. Это было весьма предусмотрительно, поскольку пронзание небоскреба сверху донизу в качестве начинки сорвавшегося лифта в ее планы определенно не входило, как и в планы прочих пассажиров, тоже высыпавших наружу.

— Почему поломка? — не понял он. Повел туда-сюда головой и констатировал: — Приехали. Первый этаж.

Тоже оглядевшись — холл, длинная стойка портье и проходная с охраной перед стеклянными дверьми-турникетом не оставляли сомнений в том, что он прав: они-таки пронзили сто пятьдесят этажей, даже не с ускорением свободного падения, а в мгновение ока, неведомым образом избежав превращения в кулебяки. Все еще слегка ошеломленная, она поклялась про себя стараться не произносить слов «поломка!», «авария!», «где я?», а также фраз: «А почему мы еще живы?..» — и, к сожалению: «Объясните мне, пожалуйста, как такое могло произойти?..»

По-прежнему эскортируемые поклонниками, к счастью, не очень навязчивыми, они вышли на автостоянку. Вопреки ожиданиям Мэри, оказалось, что здешний наземный транспорт — это вовсе не флаера, а почти обычные с виду автомобили, которые, судя по наличию четырех колес, действительно ездят по земле. Ивона, приостановившись, развернулась к спутникам:

— Надеюсь, Евгений, вы доставите ее в целости и сохранности, — и она символически чмокнула Мэри, пронеся губы мимо щеки. — Не воображай, что ты для него что-то значишь, — коснулось ее уха шипение ревнивой кошки. Мэри, отстранившись, улыбнулась в мило кивающее лицо, затем произнесла томно:

— С ног валюсь, поскорее бы добраться до постели! — и с удовольствием пронаблюдала реакцию «кошки» на свою фразу.

На том они и разошлись — Ивона направилась в одиночестве к бежевому кабриолету, стилизованному под старинный «Мерседес», Евгений же открыл перед Мэри дверцу ничем особо не приметной машины, напоминающей «Форд». Зато до самой этой дверцы ее сопроводила толпа поклонников, потом долго махавших вслед, что было приятно — и не столько в пику забытой всеми женщине-кошке, как само по себе.

— Так куда тебя везти?

«Черт!» — сказала про себя Мэри: она-то была уверена, что он это знает. Потом назвала свою улицу — авось, и здесь такая есть. Некоторое время ехали молча. Город не то чтобы сильно отличался от прежнего — то есть это, по мнению Мэри, по контрасту с тем первым потрясением от внезапной смены всего привычного, что незыблемо существовало вокруг, на что-то иное, лишь смутно похожее. Она вспоминала произошедшее с самого начала, пытаясь угадать, в какие моменты или, может быть, в результате каких ее действий случается это — очередная Ветер меняется местами со Смеляковой. Потому что не могут же в результате, допустим, какого-то ее чиха сменять друг друга целые миры. Хотя с ее точки зрения все именно так и происходит — вокруг нее прежней возникает новый мир. Как вдруг мысли о возможной вселенской значимости собственных чихов все полностью накрылись одним достаточно мелким предметом, нет, не тазом, а ключом, и не гаечным, а от квартиры: выйдя оттуда вместе со Светкой, Мэри положила его в карман, но теперь вспомнила, что перед операцией сгребла все из карманов в сумочку, которую отдала Гению. Конечно, еще большой вопрос, подошел бы или нет этот ключ к здешней двери, но теперь-то у нее не было никакого! В практическом направлении мысль заработала куда оперативней: может быть, там — Гению, здесь — Евгению?

Мэри издала легкий стон и демонстративно шлепнула себя по лбу:

— Евгений, я такая растяпа! Забыла, кому отдала сумочку! Там ключи, документы, деньги… — помолчала немного, ожидая его реакции, не дождалась и закончила мрачно: — Как я теперь домой-то попаду?.. — А мысль тем временем росла и ширилась: почему бы здешней Марии не жить по другому адресу? Смеляков же где-то живет… Выходит, что единственное ее спасение осталось на крыше «близнеца», возле бара: Светик, конечно, знала адрес, может быть, даже знала, где ее ключ, а если и нет, то у нее всегда можно было перекантоваться…

— Ничего страшного, — сказал Евгений и добавил: — Переночуешь у меня.

Это не было вопросом, и даже близко не лежало с предложением. Он принял решение и отдал команду — вот чем это было.

— Сумку твою завтра поищем, разберемся… — не забыл пообещать он.

Мэри посмотрела на него, чуть склонив голову, с пристальным интересом.

Человек не может жить с обнаженной сутью, само общество вынуждает его носить маски. Он примеряет их, выбирает, меняет, облюбовывает более удобную и постепенно все более постоянную. Она становится его социальным лицом. Потом просто лицом. Не каждый сам в состоянии докопаться до себя истинного. Где уж другим…

Евгений повернул голову и встретился с нею взглядом, глаза в глаза. Дорога была ровной, и он мог отвлекаться на какое-то время.

«Так…» — подумала Мэри в некотором смятении, опуская глаза. И еще: «Это будет считаться изменой?..»

Дом, к которому они подъехали, не был громадой, подпирающей небеса. Он был просто темной громадой, этажей, может быть, в двадцать — двадцать пять, не опоясанной никакими подвесными тротуарами и не расцвеченной огнями. Только в самом его центре горела кучно горсть окон — так примерно выглядит результат удачной стрельбы. У подножия был съезд, ведущий к воротам подземного гаража.

Евгений потыкал кнопки пульта, и ворота перед ними открылись вроде как сами собой; никаких сторожей, как и сторожек, не наблюдалось ни снаружи, ни внутри.

Гулкий зал вполне заслуживал сравнения с мирной спальней: по обе стороны на размеченном рядами покрытии, как на койко-местах, дремали автомобили.

Поставив на отдых и свой, Евгений указал спутнице на расположенные неподалеку двери лифтов. В стене между ними на уровне плеча Мэри увидела плиту с углублением в форме пятерни, в окружении кнопок. «Украшение? Модно», — подумалось ей, позже возникла досадная мысль: «Ой, какая ж я темнота-а!» — когда Евгений приложил туда руку. Кнопочки деловито замигали. Никто у него ни о чем не спрашивал, тем не менее он произнес в зарешеченное отверстие: «Смеляков. Восемнадцатый, квартира тридцать пять». Похоже, что двери ему поверили, потому что открылись.

Из-за невозможности спросить, на каком принципе у них работают лифты — телепортации, что ли? Зачем тогда ехали через Москву, теряли время, почему не телепортировались? — Мэри собиралась повнимательнее отнестись к своим ощущениям — на что хоть это похоже? От первого раза ей запомнились только встряска и сопровождавший ее легкий испуг. Однако этот лифт по-настоящему тронулся и — да, ощутимо быстро, но все-таки не скакнул одним махом, а именно поехал вверх.

Немного поколебавшись, она решила, что ничем себя не выдаст, но зато может получить информацию, если скажет:

— Какой у тебя медленный лифт! — а что, вполне себе невинное замечание. Ее Ген, например, неизменно называл лифт «последним испытанием».

Она и не заметила, что в первый раз случайно сбилась на «ты». А вот он, кажется, заметил. Повернулся, и… Она и моргнуть не успела, как он оказался к ней лицом к лицу и практически вплотную.

Спутник понял ее нетерпение по-своему и, в отличие от лифта, медленным он не был.

Лишь спустя несколько мгновений Мэри вынуждена была признать, что их жадные объятия обоюдны. Желание было ошеломляющим, словно удар гонга, которым сама и являешься, и медленно нескончаемо звенишь, и глохнешь сама от себя, резонируя каждым нервом.

Мысль о том, как можно заниматься этим в лифте, обычно смущавшая и приводившая ее в недоумение, теперь возникла с оттенком соблазнительного вопроса, на который совсем нелишним было бы поискать ответ. К чему они, похоже, согласно и стремились, когда лифт остановился, все-таки доказав, что является не таким уж медленным. Да, правда, в нашем мире его назвали бы скоростным, и теперь Мэри готова была признать его несомненную прыть.

«Ой, что-то я не то делаю…» — подумала она, проходя вслед за Евгением просторным коридором к двери с цифрой «тридцать пять». Муж давно уже не баловал ее страстными домогательствами, впрочем, и она его тоже, воспринимая это как одну из неизбежных утрат, характерных для устоявшейся семейной жизни, быть может, достойную наибольшего сожаления. И она ясно отдавала себе отчет, что воспламенил ее только что, как порох спичку, вовсе не Ген, а кто-то другой, неизвестный, проявившийся в нем лишь тут, о чьем существовании она до сих пор не подозревала. То есть по сути она страстно желала чужого, совершенно незнакомого ей человека. И этому человеку до нее — а ведь права была «кошка»! — по большому счету очень мало дела, что при иных обстоятельствах могло бы быть несущественно и даже удобно, но только не в случае, когда ты-то точно знаешь, что в другом, не менее реальном мире это как-никак твой муж. А здесь ты у него идешь под грифом «небольшое развлечение», причем из разряда достаточно легкодоступных. Да ведь он, наверное, считает, что она специально «потеряла» сумочку' Как подъехал-то — уверенно, явно не сомневаясь, что она сама готова выпрыгнуть из трусиков, до квартиры ей невтерпеж доехать, о как!

А квартира между тем была вот она, уже открытая перед нею. И если она собиралась вылить ушат воды на все, только что запаленное и еще полыхающее — в глазах, в груди, в кончиках пальцев, — то это следовало делать немедленно, пока он закрывал дверь. Иначе этот пожар грозил стать неподконтрольным.

— Простите, Евгений, я сегодня безумно устала. Просто не знаю, что на меня нашло… — пробормотала она, стаскивая с ног спортивные туфли Мыши. — Мне бы глотнуть какого-нибудь чаю и спать. Можно?.. — На самом деле она хотела бы уйти на боковую сразу, безо всякого чая, но так вот, придя к человеку, прямо с порога валиться в постель?.. Невежливо, что ли.

— Может быть, коньяка?.. — спросил он мрачновато, как бы с понимающим сочувствием и все ещё с надеждой.

— Нет-нет, только чаю. Можно просто воды.

— Хорошо. Проходи сюда. Я сейчас.

«Сюда» оказалось понятием просторным, разветвленным, очень дорого отделанным и почти пустым в смысле меблировки. И к тому же еще двухэтажным. Мэри нашла одну кровать — черный, не менее чем шестиспальный квадрат, стоявший в полном одиночестве посреди белого зала. Ассоциацию с самым известным геометрическим полотном нарушало кривое положение кровати, как если бы знаменитый «Черный квадрат» покосился на белом фоне градусов эдак на пятнадцать, так что картину следовало бы назвать «Квадрат под градусом». Можно было бы еще добавить «крепленым». На эту «хмельную» фигуру Мэри садиться не стала, чтобы не искушать судьбу: когда только что чуть не пропала в лифте, так в этом «черном квадрате» канешь, почище чем в омуте. Диван в соседней комнате выглядел более безопасным, он был односпален, но менее одинок, поскольку перед ним стоял телевизор.

— Хочешь спать здесь?

— Ну, если можно… Это что, ваш домашний кинотеатр?

— Что-то вроде, — усмехнулся Евгений и сел рядом — не близко, практически напротив и протянул ей чашку чая на блюдце. И внимательно смотрел, как проводит она пальцем по ободку с египетским узором.

— Здесь часто бывают женщины? — почему-то такой вопрос ей было задать легче, чем спросить просто — есть ли у него женщина? Ведь ее именно это интересовало.

— Нечасто, — ответил он и ни с того ни с сего добавил: — Дежавю… — продолжая глядеть на чашку в ее руках.

Руки Мэри дрогнули, фарфоровое донышко звякнуло о блюдце. На прошлый Новый год Ген подарил ей такой же чайный сервиз.

— Ты ведь очень сильная? — спросил он. Вопрос был странный, неоднозначный.

— Почему вы спрашиваете?..

— Ну, ты же из Корифеев Экстремального Ти-Ви. Так ведь ваша группа называется? И очень смелая для женщины. Чертовски. Почему ты меня боишься?

— Просто я устала… — вздохнула она и спряталась за чашкой.

Евгений качнул головой:

— Боишься. Я это вижу. Чувствую.

Мэри поставила на блюдце чашку, медленно подняла глаза и поглядела на него некоторое время молча.

Женщины порой отвечают, что боятся себя. Иногда это является правдой. Не так страшно отпустить себя сейчас, дать себе волю раскрыться, позволить кому-то прикоснуться — не к телу, к твоему сердцу. Страшнее потом каждый день улыбаться, надеяться на звонок и глотать едкие слезы, делая вид, что у тебя все отлично. Мужчинам трудно это понять, у мужчин другие страхи.

— Это вы меня боитесь, — сказала Мэри.

Она подозревала, что ни один из Смеляковых ни за что не признался бы в справедливости подобного замечания. А Евгений согласился:

— Может быть… — и это уже было немало.

— Потому что ты — это очень серьезно, — сказал он.

Не всегда — ой и не всегда! — мы держимся до последнего, выполняя данные себе зароки. Любая стойкость имеет какие-то пределы. Ну хорошо, не любая, но женская в подобного рода противостоянии определенно имеет. Тем паче что в ее случае речь шла не о первом встречном, а…

Значит, есть между ними какая-то неразрывная связь — не просто запись с одним из них в пыльной регистрационной книге, не случайный перекресток судеб в одном из миров, а выходит, что и иная, непостижимая обычным разумением.

Протянутая через мироздания.

Он взял из ее рук далеко еще не допитую чашку И поставил на пол.

И в это время у него зазвонил мобильный телефон.

Он сказал в него: «Да» — уже покидая комнату.

Естественно, Мэри подумала, что это женщина: с другом можно было перекинуться парой слов, не опасаясь ее ушей, для звонка по работе было поздновато.

Однако она не знала, что для его работы таких слов как «поздновато» просто не существует, равно как и «рановато».

— Ты у нас киношников консультируешь, — говорил в трубке мужской голос, сегодня чуть менее начальственный и более доброжелательный. Это означало, что дело намечается вряд ли серьезное, скорее что-то формальное. — Там в штате экстремального Ти-Ви есть одна трюкачка, зовут Мария Ветер.

— Да. Я ее знаю, — сказал Смеляков недрогнувшим голосом.

— Тем лучше. Выясни о ней все, что сможешь, поговори лично. Вопросы самые общие — о жизни, о семье, о работе… Ты понял? — казалось, что собеседник на том конце провода и сам находится в некотором затруднении относительно смысла задания, что было ему совсем не свойственно: майор Федор Михайлович Каневич отличался предельной четкостью в формулировках, особенно если дело касалось постановки перед сотрудниками оперативных задач.

— Есть что-то конкретное, что я должен узнать? — спросил Евгений.

— Ты, кхм… В общем, ты должен установить, точно ли это Мария Ветер. Любые несостыковки в биографии, поведении, внешности могут иметь значение. Раз ты ее знаешь, то это упрощает дело — должен и так заметить разницу. Сопоставишь и завтра же вечером мне подробный отчет.

— Так точно.

Мэри сидела перед нарочито громко орущим телевизором, переключая его с программы на программу. Порой она хмыкала. Иногда смеялась. И лишь мельком взглянула на вошедшего Смелякова.

Вовремя же ему позвонили. Вовремя! А то она уже готова была обнять его за шею и… Ну, и все остальное. Для закрепления близких связей в масштабах мироздания, видите ли, а нет чтобы подумать и не усугублять свое и без того шаткое положение экспериментами по контактам третьего… Нет, третьего это с инопланетянами, а с параллельными мужьями это будут связи какого рода?.. Ясно одно, что крышу от них сносит просто ураганно. А в свете того, что там уже и так практически все снесено и ничего не осталось, не мешало бы ей держаться покрепче за последние, может быть, две соломинки.

Евгений тем временем машинально поднял с пола чашку, огляделся, словно в поисках, куда б ее поставить — будто не знал, что некуда, — и опустился на свое прежнее место с чашкой в руках.

Мэри наконец к нему обернулась — все тот же Смеляков номер три? А то мало ли… Да, именно он, может быть, чуть более бледный, пригублял ее чай.

— Хотите таким способом узнать мои мысли? — поинтересовалась Мэри.

— Хотел бы, но не выходит, — сказал он. — Но я же могу просто спросить?

— Я бы с удовольствием ответила, только, кажется, уже засыпаю, — сказала она с оттенком тайного сожаления: какое приятное, давно забытое чувство — купаться в искреннем внимании Евгения Смелякова. Однако его вопросы — это как раз то, чего ей сейчас и не хватало.

— Да, конечно… — он было поднялся, потом сказал: — Ты сегодня была великолепна. Я бы сказал просто — хорошо работала, если бы не этот трюк, когда ты на лету вдруг разом стала иной. Борянский, Безногов, все с этого момента глаз не отрывали от экранов. У Андрея твой рейтинг подскочил вдвое. Я еще не смотрел пленку, некогда было, завтра обязательно посмотрю, а пока просто расскажи, как ты это сделала?

«Нет, видно, придется порадовать его искренним ответом», — вздохнула мысленно Мэри: «Ну, извини, сам напросился». И объяснила:

— Я как раз в тот момент выскочила из другого мира Просто там я так одеваюсь. А здесь иначе. И волосы там по-другому ношу. Ты же не только про одежду спрашиваешь, верно?..

«Ну и хватит с тебя», — подумала она, с затаенной улыбкой наблюдая, как Евгений поднимается с глубоким вздохом. «Информацию о том, что в моем мире мы с тобой супруги и уже до смерти друг другу надоели, оставим до лучших времен».

— Отдыхай. Сейчас принесу тебе белье, — сказал он.

Когда Евгений вернулся со стопкой белья, он нашел Мэри откинувшейся на подушки и, несмотря на надрывающийся телевизор, сморенной сном — увы, не безмятежным, а действительно смертельно усталым.

Из сна Мэри выходила поступательно:

1. «Есть контакт».

2. «С контактом, кажется, можно повременить — суббота».

3. «А караульный какой-то вчера был фильм, жаль, не досмотрела…»

4. «Мама!..»

Мэри в смятении открыла глаза — было утро, льющееся в широченное окно без признаков штор. Она лежала одетая, хоть и под одеялом, на диване посреди комнаты, больше заслуживающей названия зала, под головой была пуховая подушка. Напротив стоял телевизор, выключенный.

Жаль, говоришь, что не досмотрела? Пожалте, только для вас — вторая серия.

Жизнь, пусть и далеко ушедшая от реальной, продолжалась, и сейчас главной героине не помешали бы водные процедуры. Поднявшись, она отправилась на поиски ванной.

Немного терпения, плюс наитие, свойственное живому существу в поисках источников воды на необозримых пространствах, и она оказалась возле двери, похожей на «ту». Дальше по коридору, если опять же верить наитию, свойственному живому существу в поисках пищи, была кухня, и оттуда доносились какие-то звуки. Но прежде, чем выяснять, кто это там шевелится, и показываться ему на глаза, Мэри следовало позаботиться о том, чтобы этим глазам предстало что-то более или менее приглядное. Она открыла дверь и даже успела увидеть краем глаза что-то вроде миниатюрного бассейна дымчатого мрамора, когда…

— Мэри? Проснулась? — донесся оклик со стороны кухни.

Она и не подозревала, что внутри у нее был подвешен на ниточке кирпич, пока он вот только что не оборвался, бухнувшись в живот.

Мэри обернулась. Она уже в достаточной мере проснулась, чтобы ясно помнить, что не называла Евгению этого своего имени. Ни ему, ни кому-либо другому — здесь ее кликали кто как хотел и каждый по-своему. Но только не Мэри.

Первым в голову прыгнул муж. Однако Смеляков, стоявший дальше по коридору, определенно не был ее мужем; уж это-то она могла сказать наверняка, только взглянув на его запавшие щеки. Не говоря уже про поджарое тело, одетое в черные штаны и в черную же рубашку.

— Гений?..

У Мэри мелькнула мысль, что она начинает возвращаться: заснула у Евгения, проснулась у Гения. Теперь, глядишь, и до Гена рукой подать…

— Нам надо поговорить, — сказал он, пошатнув эту надежду.

Вчера на крыше… Смеляков поначалу был одет в точности так же. Вылитый Гений, еще подумала она. И с того же начал…

Она-то считала, что уже составила некую схему, уловила в происходящем определенную логику. Теперь же ощутила с тревогой, плавно переходящей в ужас, что снова перестает что-либо понимать

— Да. Надо, — согласилась она и, прикрыв ванную, направилась мимо Смелякова туда, откуда он явился и куда пригласительно указывал — предположительно, на кухню. Омовение подождет, ей сейчас без острой нужды нельзя было уединяться — а ну как он опять исчезнет, а вместе с ним и призрачный шанс в чем-то разобраться: он Гений, ему и карты в руки.

Постой-ка! Раз он Гений и является, понимаешь, без спросу там и сям, так, может, он имеет ко всему происходящему непосредственное отношение?

В общем, есть о чем поговорить…

Ну, вот и пришли. Определение «кухня» с натяжечкой, но подходило: все-таки здесь имелись холодильник, плита и раковина. В большей мере напрашивалось определение «бар» — небольшой такой, эксклюзивный, на пару-тройку столиков, или, допустим, на один, каковой тут и имелся, причем уже накрытый, можно сказать, легким завтраком на двоих.

«Неплохо поживает неженатый Смеляков», — эта явившаяся уже не впервые мысль не отзывалась в груди особой радостью. Впрочем, и Ветер без него кое-чего добилась в своей профессиональной сфере.

Если вечером их связывали незримые нити, протянутые через множественные миры, то с утра все, на что ни кинешь взгляд, ненавязчиво указывало, насколько ошибочным был этот брак, заключенный в одном из этих самых миров.

— Присаживайся. Ты, насколько я помню, пьешь чай, — сказал Смеляков, наливая из заварочного чайника бордовую дымящуюся жидкость в ту самую «египетскую» чашку. Взгляд Мэри был направлен чуть правее, где возле тарелки с нарезанной ветчиной лежал большой черный пистолет. Он был немного необычной формы, с утолщенным стволом — ну так и все здесь было для нее не совсем обычным, начиная с вертолетов без винта.

— У меня есть к тебе пара вопросов, — сказал Смеляков, закончив с разливанием чая, — и я почему-то уверен, что они не покажутся тебе странными.

Он сел напротив и поглядел на нее глазами, какие, наверное, должны быть у лаборанта, изучающего в микроскоп новую форму жизни. Потом спросил:

— Кто ты, Мэри?.. Откуда ты?..

Появился ужасный соблазн ответить глухим голосом: «Я с другой планеты!»

— Ты действительно Гений? — уточнила она на всякий случай. Вопрос был неоднозначен — что называется, на засыпку: тот, кого она имела в виду, должен был правильно его понять.

— Рискуя показаться нескромным, вынужден признать, что в достаточно узком кругу меня так называют.

— Ну, тогда, — с облегчением сказала она, — я оттуда же, откуда и ты. — Мэри решила на начальном этапе не усложнять комбинацию. — Я с кем-то здесь поменялась местами — не знаю, почему, не могу объяснить. А ты? Может быть, ты сможешь объяснить, как произошло, что ты появился здесь вместо Евгения?

— Не вместо, а вместе, — сказал он и пояснил со вздохом: — Нас здесь двое. И оба Евгении Смеляковы. И один из нас, как я подозреваю, явно тут лишний.

Мэри непонимающе встряхнула головой:

— Погоди. Так ты себя… То есть его не заменил?.. — после этих слов она огляделась, словно в ожидании, что сейчас же немедленно из-за косяка выступит второй Смеляков. Или выйдет из шкафа. Новых Смеляковых не появлялось, и Мэри посмотрела на пистолет. В груди пробежал неприятный холодок.

— Заменил?.. — переспросил Гений. — Как ты заменила Мышь?

Мэри насупилась:

— Когда ты догадался?..

Он пожал плечами:

— Сначала я подумал, что ты — это Мышь, просто водишь всех нас за нос, играешься. Это казалось забавным. Потом, когда Фил разбился.. Перед глазами прошла рябь. Я, черт возьми, думал, что это слезы! Но все кругом стало иным: обстановка, люди…

Мэри поняла, что он ощущает потребность высказаться, облечь произошедшее в слова, чтобы, быть может, убедиться, что не сошел с ума, когда окружающая реальность, казавшаяся всегда такой прочной и незыблемой, впервые стала иной, и при этом не менее незыблемой.

— …Но были среди них и знакомые, — продолжал он. — Скажем так, чем-то знакомые. Ты знаешь, о ком я говорю. Я стал осторожно с ними общаться. И кое-что для себя выяснил. Потом на крышу прилетели вы — Фил, живой и невредимый, Милли, Светлана и ты, Мэри, ничуть не изменившаяся, даже одетая в точности так же. Тогда я понял, что неспроста за тобой охотилась ФСК. За тобой, Марией Ветер, тогда я уже был в этом уверен, потому что… — Он достал из нагрудного кармана красную книжечку, положил и подвинул по столу.

Мэри посмотрела — это был ее паспорт, со старой фамилией и с фотографией в очках. «То-то бы он удивился, если б увидел мой теперешний!..» — подумала она. «Может, это и к лучшему, что я не имею привычки таскать его в кармане?..»

— Он был в твоей сумочке. Следующей у меня появилась догадка, как ты «заменила» Мышь. После трюка я подошел к тебе, но потом, на счастье, обернулся. И увидел себя.

Мэри вспомнила, как сама встретила в собственной кухне девушку, которую, правда, за себя тогда не признала.

— Увидел, и?.. — спросила она.

— Народу вокруг тебя толпилось достаточно, я просто ушел, и никто, по-моему, моего чудесного раздвоения не заметил.

— Значит, ты оттуда просто ушел?..

— Поехал домой. Сомневался, в ходу ли тут наши деньги, но таксист их взял охотно. И адрес у него удивления не вызвал.

— Домой, ну да, это понятно… А как ты сюда попал?

— Потому что это и есть мой дом! Был… — поправился Гений, болезненно поморщившись.

Скорее всего он даже не догадывался, насколько прекрасно Мэри понимает его ощущения от объективной реальности, ставшей вдруг не больно-то объективной — что особенно обидно, если не сказать возмутительно, когда дело касается твоей частной собственности. Но… «Значит, он находился здесь, где-то рядом, со вчерашнего вечера?..»

— Я понимаю, о чем ты говоришь. Я имела в виду — как ты сюда попал через все эти мудреные домофоны?

— А все совпало, — улыбнулся он, — код подъезда и ключ от квартиры, идентификация голоса и папиллярного рисунка. Как я понял, тут еще автоматически проводится генотест, так вот он, судя по всему, тоже не подвел.

Мэри даже присвистнула. Насчет генов (с маленькой буквы) она не могла сказать с уверенностью, но знала, что отпечатки пальцев различны даже у близнецов.

— Значит, ты пришел сюда до нас? То есть охранная система пропустила в дом одного за другим двух Смеляковых?..

— Пропустила, как видишь, и даже в ус не дунула. Автоматика! У живых консьержей много минусов, но есть и свои маленькие плюсы.

— Понятно. Они умеют считать. — пробормотала Мэри. — Выходит, ты тут прятался. Мы тебя не заметили и спокойно попили чаю, потом я уснула.

Она испытующе глядела на него, избегая коситься на пистолет, а его взгляд говорил: «Нет уж, ты спроси».

И она спросила:

— Куда ты дел Евгения?

Гений кивнул и хмыкнул:

— В самую точку! Он сам никуда бы отсюда не делся, верно? А в другое измерение? Нет? Я тоже почему-то думаю, что без тебя никак. Ладно, не буду томить: он лежит в той комнате, где одна большая черная кровать. На ней, естественно. Потому что, — Гений взял пистолет, — я выстрелил в него из этой штуки. Это из его арсенала, у него наверху, между прочим, неплохой арсенал. Этот ствол называется, только не пугайся, парализатор.

Мэри перевела дух: парализатор — это не должно быть смертельно. Она вообще-то подозревала, что Гений вряд ли мог докатиться до убийства просто кого бы то ни было, тем паче своего двойника. Он-то не мог, но, черт его знает, как сработало непонятное оружие…

— Ты уверен? Откуда ты знаешь? А вдруг?..

— Вдруг я случайно прикончил здешнего, хм, себя? Ты же не считаешь меня идиотом? Я здесь коннектился. Система «ГТК-18 „Зефф“, — он повернул пистолет боком — на стволе виднелся фабричный штамп. Гений переместил небольшой рычажок на вторую риску: — Разряд второго класса, замедление деятельности переднего отдела головного мозга на тринадцать часов. Только и всего.

— Значит, всего на тринадцать? Если ты уложил его вечером…

— Была у меня поначалу такая соблазнительная мысль, но я немножко подумал и решил, что разумнее будет отключить его утром. Чем позже, тем лучше, но пришлось в шесть, когда у него зазвонил будильник. Он стал спать дальше, а я получил в своё распоряжение целый день.

— Как это — в свое распоряжение?..

— Я уже сказал: один из Смеляковых здесь лишний, и по всему выходит, что это я. Но, коль скоро у меня появилось некоторое преимущество, то почему бы на денек не изменить условия?

— И в чем же твое преимущество? Знаешь, несмотря на одинаковый набор хромосом и отпечатков, вы очень разные. Ты не можешь его заменить!

— Ну, это как сказать, — рассуждал Гений, прихлебывая чай. — Во-первых, отвечая на твой вопрос: я узнал о его существовании, а он о моем — нет. Мне теперь известен круг его профессиональной деятельности — примерно, потому что он меня интересует в весьма относительном аспекте.

— В каком же, если не секрет?

— Ты заметила, — улыбнулся Гений, — что мы с тобой плавно переходим к делам? Не забыла, что мы в недавнем прошлом стали участниками небольшого соглашения?

— Которое мы, насколько я понимаю, не выполнили, — сказала Мэри.

— Хотя в нашем положении трудно утверждать что-либо с уверенностью, но скорее всего да, — кивнул он, доставая из кармана на сей раз какие-то бумажки. — Итак, будем считать, что мы его не выполнили. Тем не менее у нас на руках остались чеки на общую сумму… — Он просмотрел по очереди листочки, как бы производя подсчет, хотя Мэри не сомневалась, что итог ему и без того отлично известен. — Около двухсот тысяч долларов, — сказал Гений.

— И все они принадлежат лицу, выигравшему спор, — переведя дух, сказала Мэри, прекрасно помнившая, что все подписанные бумажки со стола забрала в свою сумочку Ивона. Выходит, что ее, Мэри, сумка была не единственной, в которой Гений произвел небольшую инспекцию.

— Конечно, — согласился он. — И Андрей Валентинович их, разумеется, получит: партнеры выпишут ему новые чеки, а эти при предъявлении в банке будут арестованы. Вместе с предъявителем. Но это «там». Здешний Андрей Валентинович и его друзья, как выяснилось, никаких пари не заключали и чеков не выписывали.

— Слушай, — сказала Мэри, — если ты хочешь их ограбить, подставив здешнего Смелякова…

— Их, пожалуй, ограбишь, — проворчал Гений. — Они сами кого хочешь… Ладно, речь не о том. Если даже допустить, что эти чеки здесь подлинны, никто не будет обналичивать такие суммы, не запросив подтверждения вкладчиков. Так что пока все просто: сегодня ты Мария Ветер, — он кивнул на ее паспорт, — каскадер Экстремального Телевидения, а я Евгений Смеляков, капитан специального отдела ФСК, — и он предъявил ей пластиковую карточку со своей фотографией — то есть с фотографией, напоминавшей его гораздо больше, чем фото в паспорте напоминало Мэри — и с золотым обрезом. Все выглядело солидно и было скреплено гербовой печатью.

— И у меня есть для вас работа, — сказал он. — Работа для КЭТ.

Мэри глядела на него изумленно: у человека внезапно выбивают почву из-под ног — да что там почву, выбивают целый мир, где у него имелся определенный статус, была своя ниша с четкими планами и неотложными делами, и подсовывают ему другой — как хочешь, так и трепыхайся. И вот, не проходит и суток, как у него уже имеется работа для каскадерской команды.

Он что, и вправду Гений?..

— Ты хоть понимаешь, в каком мы находимся положении? — задала она чисто риторический вопрос, но следующий получился конкретнее: — Зачем тебе это надо?..

— А у тебя необычные глаза — сиреневые… сиреневатые. Не могу понять, ты носишь контактные линзы?

Мэри тяжело вздохнула, закатив предметы столь пристального внимания. Вздохнул и он, сметая со стола ладонью несуществующие крошки:

— Ты можешь сказать, когда это закончится?

— Но я действительно не знаю… — ответила она.

— Допустим, не знаешь. Предположим, что ты внезапно, ничего не зная и не ведая, поменялась местами с Мышкой, а потом с Машкой. Я правильно излагаю? Так вот. Ты же не забилась со страху под кровать в ожидании, когда представление закончится? Ты вряд ли соображала, в каком положении находишься и кто тебя в это положение поставил, и все же рискнула принять участие, верно? Как тебе мой вопрос — а зачем?

— Но я оказалась одна! Я хотела разобраться и… — она чуть не ляпнула «найти мужа» — …ну, и как-то вернуть все на свои места, — пробормотала Мэри.

— Извини, но мы теряем время, — сказал Гений. — Считай, что я предпринимаю собственную попытку вернуть все на свои места. Ты, кажется, хотела пойти в ванную? Давай, приводи себя в порядок и все такое, поешь, кстати. А я займусь делами. Да, и если решишь исчезнуть, хотя бы свистни, чтобы я на тебя не рассчитывал. — Он подмигнул и улыбнулся.

— Если успею, — пообещала Мэри без тени усмешки.

А если действительно происходит обмен? Тогда никакой свист не поможет, просто Гению придется налаживать контакт с другой Марией. И он, надо думать, справится: при всех отличиях в мирах имелись и некие постоянные — такие, например, как солнце в небе и неравнодушие Ветер к Смеляковым. В этой связи ее главным образом занимало, где оказалась Мышка: по всему выходило, что у нее в доме. Мэри даже представить не бралась, как для несчастной сложилась ситуация; ясно только, что Ген не мог принять ее за жену — это исключено! Но если — чисто теоретически! — между ними что-то сложилось, то… то…

В дверь ванной постучали, сквозь шум воды донесся голос Гения:

— Мэри, я должен отлучиться часа на три. Надеюсь по возвращении найти тебя.

— Хорошо!

— …то иссохшая от любви Мышка получила за ее счет немного счастья, а Смелякову не пришлось переживать из-за исчезновения жены. Почему-то ни то, ни другое не вызвало в Мэри особого восторга.

В джакузи она не полезла — ох, и не до того сейчас, чтобы нежиться в пенных струях! — а ополоснулась в душевой камере, «простирнула» ионным душем одежду, оделась в нее и вернулась в кухню-бар.

Пистолета на столе не было — прибрал, значит, от греха. Да ведь в случае чего здесь наверху целый арсенал, о чем сам же он ей и проговорился. А чай все еще стоял, как и легкая, наскоро приготовленная закуска — простенький завтрак чужих, похитителей ваших, дорогие хозяева, жизней. Пусть невольных, пусть временных — кому от этого легче? Никому — и нам в том числе.

Поразмыслив немного, Мэри выбрала из батареи на полке бутылку вермута, налила себе с полстакана, выпила и заела ветчиной. Для храбрости. А потом отправилась в комнату-спальню, оправдываясь про себя тем, что все-таки не мешало бы убедиться в его словах.

На черном квадрате под наполовину сбившимся одеялом лежал человек. Было похоже, что он спит, только дыхания совсем не было слышно.

Осторожно ступая, словно боясь — да в самом деле боясь! — разбудить, Мэри подошла и чуть наклонилась вперед, разглядывая его, хотя, едва увидев, не сомневалась, что это Смеляков. Во сне он стал больше похож на ее Гена — лицом, потому что в теле — Мэри вздохнула — наблюдалась изрядная разница. Запустила она своего Смелякова, так что с неженатыми двойниками его объединяла, похоже, только общая конституция скелета, впрочем, спрятанного в Гене так глубоко, что практически не прощупывался. И еще чуть вытянутая родинка величиной с копейку под левой грудью. Она едва заметно вздымалась и опадала.

«Значит, дышит», — с облегчением подумала Мэри, любуясь разворотом его плеч. «Все-таки хорошо, что мы вчера не…» Хотя теперь, когда он спал, было немного жаль. Однако смутные сожаления развеялись при мысли о том, что где-то тут поблизости всю ночь прятался Гений и подглядывал. Должно быть, он парализовал Евгения еще спящим. Нельзя сказать, что такой поступок выглядел честным, но… Гений оказался втянут в ту же непостижимую игру, где почему-то для каждого из них были определены свои правила. А если джентльменов не устраивают правила, то они их меняют. Он устранил Евгения, временно заняв его место, тем самым попросту встал с нею на равных — получил возможность жить чужой жизнью и без зазрения совести пользоваться чужими привилегиями.

Но все, что делала до сих пор Мэри, — это честно выполняла свалившуюся на нее работу за своих пропавших двойников. А вот что за авантюру задумал этот гениальный Смеляков?.. Впрочем, ответ на этот вопрос, в отличие от многих других, более глобальных, был не за горами.

Когда Гений вернулся, Мэри экспериментировала на кухне с футуристической суперплитой, пытаясь зажарить яичницу. Попытка была уже не первой и даже не третьей, но Мэри не сдавалась, в ней проснулся азарт: до взрыва пока не дошло, а яиц в холодильнике было много, ветчина, правда, скоро кончилась.

— Будешь завтракать? — бодро спросила она вошедшего Смелякова: новая яичница вовсю пузырилась и выглядела перспективной.

Он лишь мельком глянул на ее художества, прошел к окну, встал возле него и спросил:

— Ты здесь выглядывала в окна?

— Нет, я готовила завтрак. А надо было?

— Иди сюда.

Вздохнув над подающей напрасные надежды яичницей, она послушалась. Гений кивком указал наружу:

— Видишь его?

— Кого?

Мэри глядела вниз: земля была далековато. Люди-насекомые бродили по ней туда и сюда. Кого из этих клопиков он имел в виду?..

— Бери выше.

Она подняла взгляд. И увидела «его».

В просвете меж двух высоток, словно в раме, красовалась широкоплечая фигура на стеле. Памятник.

— Знаешь, кто это?

— Разумеется! — возмутилась Мэри, прежде чем поняла, почему он об этом спрашивает. — У нас он тоже есть. Был… В общем, ему стоит такой же памятник.

— Рад за вас.

— А у вас что… — Она подумала — зачем все это и к чему? Может быть, он только сегодня узнал, что где-то уже полетели в космос?

— И у нас с этим все в порядке, — заверил Гений. — Он тоже стоит на площади своего имени, и у его ног лежит шар, символизирующий орбитальный спутник. И очень немногие знают, что это действительно спутник — тот самый, настоящий, в котором состоялся первый выход человека в космическое пространство. Знаешь, сколько он сейчас может стоить?

— А ты? Уже знаешь? — До Мэри наконец стало доходить, с чего все это, собственно, и к чему. — Неужто успел найти покупателя? Или хочешь продавать его на вес, как металлический лом?

— Речь идет не о продаже. Один мой знакомый спорил и готов был поставить большие деньги на то, что его невозможно украсть. Не знаю, думал ли об этом его двойник здесь, но мне хватило намека, чтобы он загорелся идеей заключить такое пари.

— Но послушай, — слегка озадачилась Мэри, — если это действительно тот самый спутник и наверняка есть люди, готовые платить за него бешеные деньги, то почему его до сих пор не сперли? Ни у вас, ни у нас, нигде! Может быть, твой знакомый был прав, и это действительно невозможно?

— Трудно отвечать за все миры и за всех Смеляковых, — сказал он. — У себя я все очень тщательно просчитал и не видел такой возможности. А здесь она у меня определенно есть. У нас, — поправился он.

— Но для этого нам придется нарушить закон? — решила она расставить все точки.

Гений полувздохнул, полухмыкнул:

— Пойми: во-первых, раз мы существуем во множественной вселенной, в разных вариациях, то где-нибудь мы все равно так или иначе его нарушаем. А во-вторых и в-главных: мы с тобой уже являемся нарушителями законов, притом настолько более серьезных, что на их фоне такие мелочи не имеют какого-либо значения. Тем паче что мы практически сразу его вернем. Словом, решай! — Он сверлил ее взглядом: — Если ты пас, то я просто отвезу тебя домой. Прямо сейчас. Тебе, наверное, любопытно будет побывать в здешнем эквиваленте своей квартиры.

И он бросил перед ней на подоконник ключи с брелоком-сердечком.

Ее ключи.

Медленно взяв их, она спросила:

— Если я соглашусь, что должна буду делать?

— Никаких «если». Мы сейчас выезжаем, и либо я тебя отвожу, либо мы едем на встречу с Филом.

— Погоди! — вот когда Мэри всерьез обеспокоилась; она поняла точку зрения Гения и даже готова была ее разделить. Но Фил!.. — Хорошо, я согласна, — быстро сказала она, — но только, понимаешь, Фила нельзя… Как тебе объяснить… Ему нельзя рисковать! Его вообще лучше не трогать…

— Потому что он погиб? — сказал Гений, мрачнея.

— Да… — Мэри склонила голову. — И не только у вас! Наш Фил тоже…

Он устремил на нее исподлобья пристальный взгляд:

— Когда это произошло?

— Полмесяца назад, на гонках…

— Значит, полмесяца… А здесь он жив. А где-то, может быть, умер в детстве. Или вообще не родился. А в другом месте в аналогичной ситуации погибла ты. Или я. Здесь у нас полный провал в информации: миров может быть бесконечное множество. Мы можем умирать каждую секунду…

— Но раз у нас этот провал, то ты ничего не можешь знать наверняка! Есть ведь вероятность и того, что мы везде живы, а ему суждено погибнуть! Везде!

— Да, трудно оперировать с областью предположений, — признал со вздохом Гений. — Но существует еще логика, а она подсказывает, что скорее всего при таком раскладе Фил Корнеев умер бы везде одновременно.

Мэри сжала зубы, но тут же их разжала, поскольку надо было задать вопрос:

— А если нет? Как бы ни был мал процент риска, ты не можешь…

— Послушай, — перебил он, — если бы Филу суждено было погибнуть, то неужели ты думаешь, что я, ты или кто бы то ни было смог бы это предотвратить? Тот самый процент при этой операции примерно равен риску падения на его голову кирпича при выходе из собственного дома. А теперь поехали. Не торопясь, успеваем.

— Но ты даже не сказал, в чем будет заключаться моя задача! — вроде бы возмутилась, а по сути капитулировала Мэри, вынужденная тем временем поспешать за ним, уже направляющимся к выходу.

— О, это очень просто. Погоди минутку, — с этими словами он скрылся в одной из боковых комнат, откуда вынырнул, держа в руке приличных размеров сумку. Это обстоятельство не очень-то понравилось Мэри.

— Ты здесь что-то… взял? — спросила она, не рискнув употребить более конкретное слово, все же это в какой-то мере был и его дом.

Гений хмыкнул:

— Нет, я себя не грабил, если ты об этом подумала. Взял только то, что может пригодиться на операции, — сказал он.

— Ну хорошо, — успокоилась на этот счет Мэри, вспомнив, что сумка с реквизитом имела место и в прошлый раз. — Может быть, теперь ты все-таки ответишь на мой вопрос?

— Да, насчет твоей задачи: от тебя, как и от всех прочих, потребуется быстро и четко выполнять мои указания.

— А эти «все прочие», они тоже не в курсе, что им предстоит делать? — полюбопытствовала она.

— В самых общих чертах, а большего не требуется, — сказал он. «Пояснил», называется.

— «В общих чертах» знают, что им предстоит спереть из-под Гагарина спутник? И, наверное, имеют виды на процент с пари по этому грандиозному делу?

— Дело очень простое, — сказал он, открывая одновременно выходную дверь, наконец-то ими достигнутую. И «смилостивился», среагировал на ее настойчивость: — Тебе для начала надо будет протянуть разметку, перед которой встанут бойцы ОМОНа.

— Чего? ОМО… — Мэри задохнулась и притормозила, но, поскольку теперь он тянул ее за локоть, ей ничего не оставалось, как перевести дух и, семеня позади, спросить, правда, не очень твердым голосом: — Ты подключил к этому делу ОМОН?..

— Хотел сделать тебе сюрприз. Не получилось. Да не пугайся. Помнишь вчерашний спецназ? Все бойцы — статисты из телецентра. Это они и будут.

— И Светка с Милой?..

— Нет, — сказал он, — девчонок я задвинул. Издалека они еще смотрятся бойцами, а вблизи такой ОМОН, сама понимаешь, не внушает.

Они уже ехали в лифте, где Мэри встала к нему боком, вполоборота: с этими Смеляковыми надо держать ухо востро! И любоваться на них лучше боковым зрением, чтобы никаких поползновений, ни-ни!.. Хотя напрасно она тревожилась: Гений был целеустремлен совсем в ином направлении. Да и не веяло от него той опасностью, трудно объяснимой словами, ощущаемой женщиной на каком-то подкорковом уровне — притягательной опасностью зверя, готового стать для тебя, и только для тебя, ласковым.

Они спустились в гараж. Гений повернулся у дверей лифта, как компас, взял направление и безошибочно направился к «своей» машине.

— Как ты ее вычислил? — поинтересовалась Мэри.

— Методом дедукции, — ответил он с шерлокхолмсовским апломбом. — Характерный корпус, тот же цвет, те же номера. Стоит в подземном гараже на том же месте, что и моя. Но главное, ключи подходят: я ведь на ней уже выезжал утром.

— Так ты… и машину завел своими ключами?..

Он улыбнулся, качнув отрицательно головой:

— Я их просто сравнил.

Что ж, она и не претендовала на роль самого сообразительного каскадера этого месяца.

— Все хочу спросить, — сказал он уже в машине, — там, откуда ты… Ну скажем так, откуда ты родом, у тебя имеется знакомый, похожий на меня?

Мэри тайком усмехнулась: «Похожий на меня, ну конечно, и никак иначе; пускай во всей этой, как ее, множественной вселенной существуют тьмы и тьмы Смеляковых, все равно это только бледные копии нас, Гениев!»

— Имеется-то он имеется… — проворчала она. — Но знаешь, я не перестаю удивляться, насколько вы разные. Вы все.

Он задумчиво хмыкнул:

— Интересно… И многих из нас ты знаешь?

Новый вопрос был сформулирован более демократично, но словно бы с двойным и даже, если подумать, с тройным дном. Они как раз выезжали из гаража, тем не менее Гений к ней обернулся, поглядел немного, потом, так и не дождавшись ответа, спросил:

— Неужели кому-то из них посчастливилось?.. — он смолк, но она поняла, что он подразумевал под счастьем.

«О! Еще как посчастливилось!» — подумала Мэри, но вслух этого не произнесла: данную информацию — о том, что она осчастливила одного из Смеляковых, — она и Гению выдавать категорически не собиралась и сделала попытку плавно уйти от ответа:

— Если ты и впрямь так считаешь, то почему не попытал счастья с Мышкой?

Его лицо приняло забавное выражение — шутливое и озадаченное одновременно.

— Мне это как-то не приходило в голову… — признался он.

— Ну да, рассказывай, — отмахнулась Мэри, уверенная, что мужчина в принципе так устроен, каждую девицу он автоматически «примеряет» к себе, это происходит в его сознании рефлекторно в первые же секунды знакомства. «Хотя, может быть…» — вдруг подумалось ей: проскакивает же порой между людьми в эти самые первые секунды некая искра, которая, правда, потом чаще всего быстро гаснет. Если не гаснет, а теплится день за днем — это очень тревожный знак, тут ты, возможно, попал на серьезную фазу, но это тема отдельная. А Мышка же вся заизолировалась, отгородилась вся — в том числе и очками — какая искра пробьется сквозь такой «футляр»?..

Разговор увял, но Мэри размышляла об этом еще некоторое время, пока они мчались почти без остановок по городским улицам. А потом события завертелись так стремительно, что стало уже не до бесед и не до размышлений на отвлеченные темы: неподалеку от здания Университета — такого же острошпильного и без труда узнаваемого — в машину подсел Фил, сосредоточенный и немногословный, ограничившийся лишь приветствием — то есть явно уже осведомленный обо всем и настроенный на работу. Затем они доехали до приземистого комплекса, стилизованного под замковые постройки — если бы Мэри потом стали расспрашивать, а скорее всего допрашивать, она могла бы сказать только, что все это находится где-то в лесопарке. Машина подъехала к большим воротам, заранее гостеприимно распахнувшимся перед ними, словно тут с нетерпением ожидали их прибытия. Судя по тому, что предстало их взглядам во внутреннем дворе, так оно и было.

По двору прогуливались люди в камуфляжном облачении, с оружием. Многие из них сразу направились к вновь прибывшей машине, что заставило Мэри внутренне поджаться, несмотря на то, что была она предупреждена, да и ничего противоправного пока не совершила. Таково уж, наверное, воздействие на преступников, даже и на потенциальных, одного вида бойцов в форме ОМОНа, притом явно неравнодушных к прибытию твоей персоны. Однако данные «бойцы» были с ними заодно, в чем не приходилось сомневаться: по выходе из машины их встретил приветственный ропот.

— Все в сборе?! — крикнул Гений. — Отлично! Объявляю пятиминутную готовность. Где костюмы для нашей вспомогательной службы?

— Здесь, здесь! — толстенький суетливый человечек, растолкав бойцов, сунул в руки Мэри пакет и взял ее за локоть: — Пройдемте, там вам будет удобней… — он указал на стоявший поблизости микроавтобус.

А Мэри смотрела на аппарат, находившийся в центре площадки и заслуживающий, пожалуй, наибольшего здесь внимания: он имел обтекаемую форму и, судя по некоторому сходству со вчерашним флаером, должен был летать. Сомнения в этом его качестве зародились у Мэри из-за его довольно крупных габаритов. Впрочем, зачем гадать, когда очень скоро все, чему требуется, так или иначе придет в движение: поедет, полетит или поползет, если это вдруг окажется самоходка, к намеченному месту.

Гений с Филом направились к аппарату, а она забралась в автобус. Пухлячок, отрекомендовавшись костюмером, сунулся было за нею, но она его деликатно выставила, заверив, что как-нибудь справится с переодеванием без его посторонней помощи.

В пакете оказался светло-серый рабочий комбинезон с широкими ядовито-оранжевыми полосами. Мэри принялась было снимать кожанку, бросила машинально взгляд за окна — нет ли любопытных глаз, и тут заметила человека, наблюдающего за двором из окошка нижнего этажа, отодвинув занавеску. Она могла бы поклясться, что узнала это широкое лицо и роскошную, скорее всего имплантированную шевелюру. Он почти моментально скрылся.

Взглянув еще раз на комбинезон, она передумала разоблачаться: размерчик его даже на глаз обладал изрядным запасом, так что Мэри спокойно уместилась в нем во всей одежде, что не уменьшило его мешковатости, а как раз напротив, полностью ею скрадывалось. Видок получился тот еще, оставалось утешаться тем, что щеголять ей такой модной скорее всего недолго.

Не успела она нарядиться, как в автобус полезли бойцы. Один занял водительское место, зыркнув на Мэри веселым зеленым глазом.

В них совсем не ощущалось страха — ни напряжения, ни тени сомнений, просто обязанных сопутствовать грядущим противоправным действиям. Скорее всего они попросту не подозревали об их противоправности: считали, наверное, что едут на съемку очередного эпизода, а то, что на месте не будет громоздкой аппаратуры и обстановка обещает быть максимально приближенной к реальной краже, — так это здесь в порядке вещей.

Подошел Гений и устроился на место рядом с водителем. Махнул рукой Филу, оставшемуся возле аппарата — мол, следуй моим инструкциям и до скорой встречи, затем скомандовал:

— Поехали!

Трудно сказать, символически это прозвучало или кощунственно, но в этот миг на Мэри набросились угрызения совести, как проснувшиеся от капли крови пираньи на безмятежного пловца.

Они собирались украсть не просто раритет, обязанный находиться в музее, вместо этого выставленный на площади безо всякого охранения, а национальную святыню, предмет гордости народа, к которому — так, кстати, между прочим — сами Имели непосредственное отношение. Правда, они были не у себя «дома», но это единственное утешение почему-то не больно-то утешало. Однако оно мешало Мэри, пока еще не поздно, отказаться от задуманного: раз миров много, то почему бы в одном из них не провернуть такую штуку, тем паче что где-то же такое должно свершиться, и скорее всего без возврата святыни, а они ее вернут, и заслуг народа это ни в коей мере не умалит.

Внимание Мэри было рассеяно, что помешало ей сразу сориентироваться в дальнейшем происшествии: машину тряхнуло, и она как-то внезапно вынырнула на площадь, словно прорвав невидимую грань из десятков сплющившихся километров, то есть… Телепортировавшись?.. И при этом легко вписавшись в автомобильный поток?.. Внезапно вокруг образовалось множество машин.

Впереди по правую руку на гофрированной стеле возвышался плечистый памятник.

Они были на месте! Сама площадь выглядела немного иначе, но если у Мэри и возникли какие-то сомнения, связанные с чересчур быстрым приездом, то их окончательно развеял металлический шар, лежавший у подножия.

Что ж, выходит — машина, выехав из ворот, телепортировалась прямиком в заданную точку, попав в гущу движения?.. Невероятно, труднопредставимо — одно дело закрытая камера, напоминающая лифт: зашел в одном месте, вышел в другом, и совсем другое — средство передвижения, прицельно прыгающее в пространстве.

Мэри огляделась: остальные пассажиры автобуса выглядели как ни в чем не бывало — все, кроме Гения: он обернулся к ней, и весь его вид спрашивал: «Я что, нечаянно задремал?..» Увы, она не могла дать объяснений, разве что растерянно поморгать. Тогда он опустил взгляд на часы и справился у водителя — каково сейчас точное время?

Их маленькое замешательство прошло незамеченным: автобус проезжал мимо памятника, и общее внимание было устремлено на цель предстоящей операции. Шар располагался на подставке в форме чаши, утопленной в бетоне подножия, и удерживался там, видимо, собственным немалым весом, по крайней мере никаких дополнительных креплений видно не было. А то Мэри волновалась, что возникнет проблема с расшатыванием основ. Не обошлось и без следов разгильдяйства, как видно, размазанного по мирам: рядом, почти впритык к постаменту лежал штабель бетонных плит, потемневших от времени — похоже, что они были забыты здесь еще со времен закладки фундамента. Дальше по проспекту вдоль выставленного там торгового ряда ходили люди, но возле памятника их почти не было. Милиции в пределах видимости не наблюдалось.

Автобус обогнул заграждение и припарковался у зеленого газона, на подходе к монументу. После чего все его пассажиры, а также шофер, затаив дыхание, посмотрели на Гения: ведь их задача, как прекрасно помнила Мэри, состояла в том, чтобы Неукоснительно выполнять его приказы.

— Реквизит! — распорядился он, подтвердив ещё одну ее догадку: бойцы, взявшиеся после этих слов за автоматы, были убеждены в том, что им предстоит съемка очередного эпизода. Самой Мэри сунули в руки рулон полосатой разметки. Она с трудом сдерживала дрожь пальцев, а в следующий момент поняла, что нервничает не одна она, и от этого как-то сразу успокоилась: бойцы ерзали в ожидании очередных команд, но Гений не торопился их отдавать. Он поднял взгляд вверх — на металлического колосса и выше, на небо, опустил его на часы и озадаченно потер лоб.

— Заранее привлекать внимание не стоит, — наконец сказал он, — действовать начнем, как только появится флаер. Пока придется немного…

— Да вон же он! — перебил водитель. — Вон, глядите, летит!

Небо над площадью было ясное, словно свежепостиранное, с легкими мазками облачной пены, размытой солнцем — аппарат заходил от солнца, потому и не был сразу заметен. Но когда все по команде Гения высыпали из машины, его было уже хорошо видно: снизу он напоминал летающую тарелку, хотя, пожалуй, больше смахивал на селедочницу.

— Разметку, — велел Гений, махнув рукой у начала дорожки, и направился по ней быстрым шагом в сопровождении бойцов, пока за их спинами Мэри протягивала черно-желтую полосатую ленту, лепя ее с двух сторон к бордюру.

Тем временем флаер приблизился и стал осторожно снижаться над спутником, параллельно монументу, чуть ли не впритык к нему.

— Быстро, по периметру, — скомандовал Гений подоспевшей в этот момент Мэри; бойцы уже установили металлические стойки вокруг подножия. Мэри поспешила к ним, но обернулась на странную реплику:

— Черт побери, вот идиот… — пробормотал Гений.

Это никак не могло относиться к Филу, пилотировавшему флаер с безупречной аккуратностью. Она догадалась, кого имел в виду Гений, когда бросила взгляд по сторонам: огороженную зеленую лужайку вокруг памятника окружала все уплотняющаяся толпа зрителей — люди спешили от ближайшего кафе и вылезали из припаркованных поблизости машин, многие уже переступали через невысокий бордюр, чтобы подойти ближе. Лица некоторых показались Мэри знакомыми. Ну да, конечно, — по вчерашней вечеринке на крыше.

Подобная аудитория могла быть только делом рук Андрея Валентиновича: судя по всему, он и являлся тем «заинтересованным лицом», или Гений включил его в тотализатор, не приняв во внимание, что толстяк не упустит случая дополнительно подзаработать, продав своим знакомым информацию о якобы съемках, иными словами — «места» на зрелище.

— Ветер, не глазеть по сторонам, работать! — сердито прикрикнул Гений. Он корректировал снизу маневры Фила, тем не менее, как выяснилось, не забывал отслеживать и действия наземного состава.

«Бойцы спецназа» уже распределились по кругу, изображая невозмутимое охранение, между тем как флаер завис на месте, негромко (по сравнению с вертолетом) гудя. Часть его днища, расположенного прямо над шаром, стала отъезжать.

Мэри принялась торопливо протягивать ленту думая о том, что теперь все в сборе, поблизости не хватает только милиции. Однако при таком скоплении народа и она, естественно, не замедлила появиться. Верней, они: двое милиционеров, перешагнув через заграждение, с решительным, как и подобает, видом направились к памятнику.

Гений подал Филу знак рукой и двинулся вдоль подножия им навстречу.

Вмешательство властей было с самого начала неизбежно, и Гений, конечно, должен был его предусмотреть. Но то, что двое дежурных решили разобраться в происходящем, не укрепив предварительно свои ряды батальоном настоящего ОМОНа, казалось Мэри сомнительной удачей. Да и кстати, тем временем батальон мог быть уже в пути.

Делая вид, что ее не интересует ничто в окружающем мире, за исключением протягивания ленты, Мэри отматывала ее в том же направлении, перемещаясь параллельно Гению. Таким образом, когда он пересекся с милиционерами, Мэри находилась достаточно близко, чтобы услышать, как он заговорил первым, не дав им раскрыть ртов, а если и дав, то не более чем раскрыть.

— Распоряжением особого отдела ФСК, — сказал он, предъявляя им документ — не иначе как позаимствованную у Евгения карточку с золотым обрезом, — данная деталь композиции временно изымается, — сообщил он. — Все согласовано, вас должны были предупредить.

— Так точно! — ответил один из милиционеров, и оба взяли под козырек.

Мэри на мгновение застыла с отпавшим ртом, чего, к счастью, никто не заметил. Первый добавил, как бы извиняясь:

— Наша обязанность, сами понимаете, проследить за соблюдением порядка.

— Разумеется, лейтенант, следите, — «разрешил» Гений. — И мы, если вы заметили, тоже следим, — он кивнул на своих невозмутимых бойцов, устрашающих любопытную публику высокомерным к ней равнодушием, подразумевающим осознание своей правоты, что бы ни случилось, в любом случае.

Гений развернулся и как ни в чем не бывало отправился руководить погрузкой. Милиционеры, оглядевшись и не узрев буквально в упор никаких правонарушений, потянулись следом за ним.

Между тем процесс продвинулся и в его отсутствие: из дыры шлюза, разверзшейся в днище флаера, опустился шестипалый «захватчик».

Мэри быстро дотянула ограждение, уже сомневаясь, есть ли в нем смысл. Поскольку новых распоряжений в ее адрес не поступало — ее как будто вовсе перестали замечать, — она примостилась на древнем бетонном штабеле, откуда происходящее действо смотрелось, словно из правительственной ложи.

«У себя» Мэри бывала на этой площади лишь проездом, никогда не подходила к подножию памятника, не помнила, как выглядит спутник и, честно говоря, есть ли он там вообще. Здешний шар был облицован металлом в виде фигурных пластин, лишь в верхней части оставлен иллюминатор — застекленное окошко, маленькое, величиной с блюдце, и двойным кольцом четко обозначен круг, где, очевидно, располагался входной люк. Еще на нем имелась надпись, выложенная золотыми буквами. Глаз ухватил начало фразы:

«ПЕРВОМУ ЧЕЛОВЕКУ…»

Но она отвлеклась от чтения: как раз в это время на шаре смыкались металлические пальцы «захватчика». Лейтенант обратился к Гению, как бы в дружеском ключе:

— Интересно, зачем ФСК понадобилась эта штука?

Бетонный «насест» Мэри находился совсем рядом, практически позади них, и слышимость с него была прекрасная.

Вряд ли лейтенант надеялся, что ему вот так за здорово живешь откроются тайны специального отдела, но попытка не пытка, если это не попытка пытки. Сегодня ему невероятно повезло.

— Недавно были рассекречены старые архивы, — снизошел до объяснения Гений, — из них стало известно, что во внутренней обшивке спутника спрятано зашифрованное послание.

— От него?.. — милиционер запрокинул голову. Гений тоже посмотрел вверх.

Памятник не нависал, подавляя своей массой, как это бывает свойственно колоссам: снизу создавалось впечатление, что гигант пребывает в вечном и безнадежном стремлении оторваться от колонны и взмыть ввысь. Скульптору это удалось настолько, что отсюда, от подножия, на фигуру было больно смотреть.

Гений вздохнул:

— Может быть… — и сделал знак двумя руками для Фила: «Поднимай!»

Флаер вздрогнул, гудение его усилилось, и под возросший гомон публики и щелчки фотоаппаратов шар стал подниматься в металлической горсти, словно железный паук утаскивал в темное гнездо утерянное стальное яйцо гигантской Курочки Рябы.

Глядя на все это, Мэри уже недоумевала — а она-то зачем здесь понадобилась? В чем заключалась ее профессиональная задача? Протянуть заграждение, не больно-то на самом деле нужное при таких вон бравых охранниках? Даже не смешно.

Взгляд скользил по золотым буквам, и что-то неправильное, нелогичное вдруг зацепило внимание. Мэри тряхнула головой, еще раз прочла видимую часть надписи:

…ПОБОРОВШЕМУ ПУТЫ… И ОТРАЗИВШЕМУСЯ О … СФЕРЫ.

Не веря глазам, прочла еще раз, потом в недоумении подняла их к небу.

Как это — «отразившемуся»?..

ОТ КАКОЙ «СФЕРЫ»?

Мэри таращилась в небесную синь, чувствуя себя хорошенько оглоушенной по куполу.

Или по сфере?..

Между тем спутник исчез в трюме (или как это называется у грузовых флаеров), днище закрылось, грузовик тронулся с места и медленно, с плавным величием дирижабля поплыл над площадью, набирая высоту.

— Это… И надолго вы его?.. — проявил милиционер чудеса бдительности.

— Вернем сегодня же, — заверил Гений. Затем развернулся и крикнул бойцам: — Снять оцепление! Всем в машину!

Те мигом свернули ограждение, так что ответственной за него Мэри даже обрывочка не осталось. Ей оставалось только пройти в автобус, что она и сделала, пребывая внутренне в растерянных чувствах и поглядывая время от времени на небо. Благо что зрители на сей раз не налетали и не приставали с просьбами об автографе, а держались в отдалении и очень быстро разошлись — чувствовалось, что в большинстве своем это «профессиональные» зрители.

— Неплохо. Уложились в двадцать две минуты, — сказал Гений, когда все уселись и машина тронулась.

«Бойцы» загудели, делясь впечатлениями, одна только Мэри хмурилась, глядя перед собой в одну точку. За достаточно короткое время у нее накопился к Гению целый воз вопросов, но ясно, что при статистах задать их было невозможно, и она ожидала скорого избавления от посторонних ушей, надеясь на чудеса телепортации.

Минуты бежали, автобус мчался по незнакомой Москве на приличной скорости, однако никаких чудес с мгновенным преодолением пространства-времени, кажется, повторять не собирался. Это провоцировало еще один вопрос, только вряд ли он мог быть обращен к Гению, похоже, понимавшему в телепортации не больше ее. А разговор на эту тему с водителем едва ли сулил взаимопонимание. Мэри оставалось набраться терпения до прибытия на место, насчет которого она, кстати, тоже не была осведомлена, но это ее почему-то не волновало: больше всего ей хотелось бы проснуться и увидеть затылок мужа на фоне компьютера.

И можно со спокойной душою опять заснуть.

А место в конце концов оказалось то же самое, откуда они всей компанией выезжали «на дело»: те же приземистые «замковые» постройки с просторным внутренним двором, где стояла машина Гения — вернее, Евгения, что на самом деле было не одно и то же.

Мэри ожидала увидеть здесь флаер с украденным спутником. Но его не было, что, кажется, никого, кроме нее, не удивило.

— Отлично поработали, всем спасибо!

Гений вручил шоферу пачку пятисотенных, перетянутую банковской лентой.

— У Евгения спер? — поинтересовалась Мэри, когда они сели в его машину, хотя у нее имелись для него вопросы и посложнее, и поинтереснее.

— Ты имеешь в виду — у самого себя? — невинно поинтересовался он.

Мэри только диву далась, как он легко и просто идентифицировал себя с двойником, когда речь зашла о его, двойника, деньгах.

— Признайся, — сказал он, проследив ход ее мысли, — если бы ты узнала, что у здешней Ветер имеется солидный счет в банке, неужели не воспользовалась бы? Ну, скажем, на самое необходимое?

— Не! — отрезала Мэри, не раздумывая ни секунды — возможно, опасаясь признаться, что да.

— Да ладно, — усомнился он. — Почему бы и нет, если ты заняла ее место? А мне как прикажешь существовать, когда мое место в мире занято9 Я здесь человек, которого нет! Хотя у меня тоже имеется счет — похоже, что все мы, Смеляковы, в этом преуспели.

Мэри тайком вздохнула.

— …И не моя вина, что я не в состоянии до него добраться. А почему, ты думаешь, я все это затеял? Оттянуться захотелось, приключений мне не хватает?

— Я поняла, что тебе не хватает денег, — сказала Мэри.

— Узнаю женщину, — вздохнул Гений, — на уме одни деньги. Да не волнуйся: если все пройдет успешно, я верну его деньги, даже с процентами.

Мэри не преминула бы встать на защиту невинно опороченных женщин, но машина уже выезжала из ворот, и пора было поговорить на более актуальные темы.

— Гений, куда мы едем? И где спутник?

— Недалеко отсюда. Это ответ на оба твои вопроса.

Теперь Мэри решила высказать терзавшее ее с некоторых пор подозрение:

— Скажи честно… Ты меня обманул? Ты его спрятал и теперь хочешь продать?

Он покосился насмешливо:

— Откуда такие дурацкие идеи? Я что, похож на расхитителя народного имущества?

— Похож! — заявила Мэри. — Иначе, если предстоит его возвращать, почему ты распустил статистов?

— Они нам больше не понадобятся. Обойдемся. Возвращать культурные ценности совсем не то же, что их красть — просто принес и поставил.

— Если охрана больше не нужна, то я — тем более, — сказала Мэри. — Не понимаю, зачем ты вообще меня к этому пристегнул.

— Не понимаешь? — спросил он.

— Нет.

— Потому что нас здесь двое, — сказал он. — И большой вопрос, кто кого сюда «пристегнул». И, самое главное — от кого зависит возвращение, ну, так скажем, мое.

— Я не… — начала было Мэри, но он ее перебил:

— Ты уже говорила, что ничего не знаешь. И я склонен тебе верить. Но все-таки, пойми меня правильно, мне не хотелось бы надолго упускать тебя из виду.

Мэри растерянно молчала, хотя допускала, что он может быть прав: с нее все началось и, возможно, было каким-то образом на нее завязано. Единственное, в чем она могла бы поклясться наверняка, — в происходящем не было ни грамма ее вины. Однако по самому актуальному вопросу — кто виноват? — у нее до сих по не возникло ни тени догадки, ни проблеска понимания. Как и по другому — что делать?..

Но было и кое-что еще, связанное именно с этим миром, чего она решительно не могла понять.

— Ты прочитал надпись на спутнике? — спросила Мэри, уже сомневаясь — а то ли там действительно имелось в виду, что ей почудилось?

— М-гм, — неопределенно, но в большей мере утвердительно промычал он.

— И тебя ничего не удивило? — осторожно поинтересовалась она.

— Это насчет небесных сфер? — спросил он.

— Ну да, о сфере! — обрадовалась Мэри: все же не для нее одной золотые буквы сложились в подобный бред. — Якобы он там, ну… Отразился, что ли?

Гений задумчиво пожал плечами:

— Что тут сказать… Либо здесь бытует какое-то странное заблуждение, либо… Нет, сейчас не берусь гадать — слишком мало информации. Потом разберемся, — сказал он, помолчал и добавил: — Может быть…

Они ехали в зеленой полосе — кругом не было домов, почти не было людей и машин. Вскоре свернули на запущенное ответвление шоссе, и впереди открылись полуразрушенные постройки. Потрескавшаяся дорога, которой явно нечасто пользовались, спускалась к ним.

— Что, спутник там? — недоверчиво спросила Мэри, ожидавшая если и не опять замка, то какого-нибудь приличного особнячка, коль скоро в пари принимал участие Андрей Валентинович.

— Среди этих домов есть дворик, мы договорились, что Фил будет ждать там. Вместе со спутником, естественно.

«Ну да, понятно, конспирация…» — подумала Мэри и спросила:

— А эти, участники пари, они что, тоже там?

— Нет. В высотке напротив памятника есть ресторан «Три толстяка», они оттуда наблюдают за событиями. Как только мы вернем спутник, можно будет сразу…

— Погоди, а Андрей Валентинович? Он ведь участвует?..

— Как это ты догадалась? — усмехнулся Гений.

— Кажется, я видела его в окне… Нет, не в ресторане, конечно, а в замке, перед самым нашим выездом…

Гений резко повернулся:

— Ты уверена?.. — глаза его вдруг углубились, стали испытующи и страшны.

— Ну да… Кажется… — испуганно пролепетала Мэри. — А что…

— Кажется?! — прорычал он.

— В-видела. Точно. Но ведь… раз есть телепортация, то он мог…

— Какая, к черту, телепортация! — он лихорадочно шарил глазами вокруг — по приборной панели и по салону, кинул взгляд на Мэри и приказал:

— Открывай дверь и прыгай.

Они подъезжали к домам-развалюхам, впереди маячила облупленная стена, но Гений и не думал снижать скорость.

— Что?! — Мэри опешила.

— Прыгай, говорю! — Резко наклонившись, он сам открыл дверь с ее стороны.

Ошалевшая Мэри уцепилась за раму и для начала слегка высунулась: в ее каскадерской практике имелся единственный опыт прыжка из едущей машины, когда та двигалась помедленней этак вдвое. Оценив летящий мимо придорожный ландшафт на предмет мягкой посадки, она успела понять, что на таковую рассчитывать не приходится. Тут позади раздалось:

— Ну же! Пошла! — а затем последовал сильный пинок, выпихнувший ее вон, как птичку, не желающую вылетать из клетки на свободу. Дело в том, что «птичка» не умела летать.

Свобода оказалась к ней ОЙ!!! ОЙ! — Ой! — ОЙ! — ТВОЮ—МАТЬ—КРАПИВА!!! — ОЙ! — ЕЙ!!! — как неласкова. Хорошо хоть, что она умела должным образом группироваться и избежала переломов.

Поднявшись среди учиненного ею крапивного бурелома, Мэри увидела, как машина врезается в кирпичную стену. Спустя секунду она взорвалась — да так пламенно, словно топливо помещалось не только в бензобаке, а заполняло весь ее объем.

Инстинкты сработали сами собой: Мэри вновь нырнула в крапиву — теперь уже, как рыбка, хотя данная стихия была ей отнюдь не родной, а неприветливой и жестокой. «Рыбка» морщилась и тихонько чертыхалась, все равно не слыша самой себя за грохотом взрыва и последовавшего затем обвала стены — а возможно, и целиком здания.

Когда все стихло, Мэри моментально вскочила на ноги, чему способствовала не только крапива, но в немалой степени и мысль о Гении — жив ли? Успел ли спрыгнуть? Огляделась и с облегчением поняла, что успел: Гений лежал по другую сторону дороги у самой бровки. В данный момент он поднимал голову — значит, был жив. Она помахала ему рукой, приветствуя этот факт, заодно привлекая его внимание к тому, что и она тоже уцелела. Потом стала торопливо выбираться на дорогу. Тем временем Гений встал на ноги — не сказать, чтобы по-спортивному бодро, но, главное, было ясно, что госпитализации не требуется.

Она приблизилась, остановилась, и оба, словно по команде, поглядели на машину — то есть на оплавленные фрагменты ее остова, виднеющиеся из-под груды кирпича. В глубине души у Мэри, на некоей внутренней фотобумаге медленно проявлялось осознание, что произошедшему никак не подходит определение «трюк». Это не съемки.

— Ген… Гений, нас что… Нас убить хотели?.. — она спотыкалась чуть ли не на каждом слове: нахлынул запоздалый страх, в котором, как в смоле, увязли все мало-мальски здравые мысли. Не родилось таковых, даже когда над руинами появились военные — судя по форме, спецназ, и очень похоже, что настоящий.

Наверное, следовало уносить ноги, вот только чуть раньше, а не когда их уже увидели. Гений, не дожидаясь окрика, пошел к ним, и Мэри потащилась следом: удрать от спецназа, застукавшего тебя у места отгремевшего только что взрыва, фактически в радиусе поражения? Это утопия. Тем временем реанимировались кое-какие мысли.

— Этот Андрей Валенти… — Мэри запнулась: вместо уважительного упоминания толстяка по имени-отчеству ей захотелось плюнуть. — Этот толстозадый, это все он подстроил, да?.. — она умолкла, не в состоянии себе представить, как человек, только вчера с ней любезничавший, мог сегодня предпринять кое-что вполне конкретное для того, чтобы ее разорвало в клочья.

— Эта жирная скотина затеяла свою игру, — уронил Гений, в то время как под их ногами захрустели обломки кирпичей, гнилых досок и прочий невнятный мусор — …но он прокололся, — продолжал Гений. — Ничего у него не вышло.

— Ничего не вышло… — повторила Мэри, глядя на приближающихся бойцов и добавила совсем тихо: — По-моему, это про нас…

— Да нет, у нас-то, кажется, порядок, — сказал он. — Сейчас все поймешь.

— Капитан Смеляков, — представился он старшему, махнув перед его носом карточкой. Тот козырнул. — Майор Каневич здесь? — спросил Гений к большому удивлению Мэри, окончательно запутавшейся в его планах, контрпланах и диспозициях.

— Майор у спутника. Послал нас разобраться… — боец оглянулся на совместные руины стены и автомобиля, спросил участливо: — Вы в порядке?

— Я да. А как здесь у вас?..

Послышался приглушенный гул, и из-за зданий вынырнул белый флаер с красной полосой вдоль корпуса и с крестом. Красным. Не успели присутствующие проследить его глазами, как в небо поднялся еще один такой же и полетел следом за первым куда-то в направлении центра.

— Есть потери, — мрачно прокомментировал сержант, одновременно отвечая на вопрос Гения. — Один боец — легкое ранение, и… ваш водитель.

— Фил? — тревожно встрепенулась Мэри и обернулась к Гению: — Он говорит о Филе?

Гений молчал, сдвинув брови. Буравил взглядом сержанта. Тот опустил глаза: видно было, что говорить ему не хочется, лучше бы кто-нибудь другой это сказал, но он поиграл скулами и все-таки закончил:

— Не повезло парню…

Мэри тихо застонала и опустилась на груду кирпича, закрыв лицо ладонями.

— Что ты сделал?.. Как ты мог?.. Я же говорила… Предупреждала… — выплескивались, как кровь горлом, глухие, бессильные, ничего уже не значащие слова.

Можно смириться, потеряв человека однажды и навсегда. Приходится. Со временем. Оно же притупляет боль. Природа милостива. Но невозможно терять его вновь и вновь. Эта боль не входит в привычку. Она идет вразрез с законами мироздания. Наверное, поэтому с каждым разом она нарастает. Наверное, поэтому…

Гений молчал.

Меж пальцев Мэри текли слезы.

Бог весть, сколько она так просидела. Вокруг что-то происходило: до нее смутно доносились голоса и отрывистые команды, хрустела щебенка под множеством ног. Потом поблизости раздался начальственный голос, где-то ею уже слышанный, но не было сил и желания припоминать, где.

— Жаль, конечно, твоего паренька… Да ты и сам чудом жив остался. Машину мы тебе компенсируем, — хозяин голоса помолчал, словно раздумывая, а может, прикуривая, возможно также, что просто глядя на Мэри; что бы он в данный момент ни делал, это нимало ее не волновало, как и его дальнейшие слова: — О задании помнишь? Работай.

Снова хруст обломков, и через некоторое время натужный гул, напоминающий звук, издаваемый линией высоковольтных передач — Мэри и на это было наплевать, хотя она уже научилась узнавать жужжание флаера.

Потом все стихло, и на ее плечо легла чья-то рука.

Мэри отняла ладони от лица, встала.

— Что теперь?.. — она подняла глаза к небу: непохоже было, что она обращается к стоящему рядом Гению. Однако больше вокруг никого не было, поэтому он принял обращение на свой счет. И сказал ей:

— Пошли.

Они вышли на дорогу, оставив позади образчики руинной архитектуры. Мэри шла с ним, не спрашивая ни о судьбе спутника, ни об их собственных дальнейших планах. Гений заговорил сам:

— Я подключил ФСК с единственной целью — чтобы выиграть спор. Идея была до гениального простой и казалась беспроигрышной: операция, выглядящая, как похищение, на самом деле проводится с санкции руководства. Цель — выявление преступников, планирующих заполучить спутник. Элементарное уравнение: я якобы краду, а на самом деле спокойно забираю объект, неизвестное, то есть преступник, никак себя не проявляет, не иначе как что-то заподозрил и лег на дно. Обычный оперативный прокол — так бывает, и я возвращаю объект на место.

— А Евгения понижают по службе. Тоже бывает, — заметила Мэри, впервые показав, что слушает.

— Есть возможность называть его иначе. Его оперативная кличка — Жнец, — сообщил Гений.

— Жнец?.. — Мэри словно попробовала слово на вкус и зябко повела плечами. Гений усмехнулся:

— Самое большее, что ему грозило — втык от начальства. Зато нам светило сто тысяч. Я и в мыслях не имел, что Валентиныч в самом деле задумает похитить спутник! В назначенном месте посадки флаера поджидали десять его наймитов, их взяли. Самое неприятное, что ему самому удалось скрыться — надеюсь, ненадолго. Спутник успешно возвращен, а Жнец в результате заслужит премиальные, возможно, даже повышение. Видишь, и так тоже бывает.

Растрескавшееся шоссе осталось позади, теперь они шли по пружинистой асфальтовой дороге, обсаженной зеленью.

— Когда Жнец очнется, его ожидает много новостей, — заметила Мэри. — Думаю, его очень заинтересует некий таинственный двойник, обеспечивший ему все эти блага.

— А также очаровательная напарница, просочившаяся с вечера к нему в дом, — продолжил мысль Гений, — и изничтожившая весь запас яиц. А проснется он уже довольно скоро. Ты понимаешь, что нам больше здесь не место?

— Нам с самого начала было здесь не место, — проговорила она. — Поверь, если бы я знала, как вернуться назад, меня давно бы уже здесь не было. Но я не знаю!

Он задумчиво покусал губу.

— Но ты ведь наверняка помнишь, как все началось? Где?

— Да. Я пришла домой с работы, все было, как всегда, Ге… Ну в общем, я чуть не падала от усталости, а потом вдруг… Я пошла на кухню и увидела…

— Значит, это случилось у тебя дома?

Мэри кивнула.

— Нам стоит там побывать, — сказал Гений.

— Но тогда, в первый раз, я попала к Мышке. А здесь я даже дома еще не была…

— Я понял. И все-таки именно там, возможно, находится решение. Если оно вообще где-то находится. У тебя есть другие идеи? Вот видишь.

— Ну а если там ничего такого нет? Что тогда делать?

— Ты давно не была на юге? — спросил он. — Тебе не интересно сравнить? Как тут, м-м-м… ну скажем, в Ялте?

— Предлагаешь уехать?..

— Если мы не найдем способ убраться восвояси, то нам придется уехать из Москвы.

С блекло-голубого неба побрызгал слепой дождик и прибил пыль. Они как раз подошли к троллейбусной остановке. Кругом никого не было, и Мэри принялась стягивать осточертевшую рабочую одежду, не забывая обдумывать неожиданное предложение.

— Если мы уедем, то рискуем никогда не вернуться, — сказала она. — Я имею в виду — по-настоящему домой.

— По поводу нашего возвращения можно только строить догадки. Зато точно известно, что, оставшись в Москве, мы рискуем в скором времени оказаться в подвалах ФСК.

— Может, там-то как раз все и разъяснится… — проворчала Мэри, окончательно разоблачаясь из комбинезона. Свернув, положила его в угол скамьи — кто-нибудь подберет.

— Я не исключаю, что там найдутся ответы на все вопросы, — усмехнулся Гений. — Только сомневаюсь в том, что после наведения полной ясности нам удастся оттуда вернуться. Хоть куда-нибудь.

— Смотри-ка, а троллейбус совсем как наш… — Мэри глядела вдоль улицы.

— Он и есть наш. Пошли!

— Что-то я не пойму, — сказала Мэри, когда они опустились на сиденье в пустом салоне, — что здесь за проблема с телепортацией?

— Эта проблема не у них, а у нас, потому что нет здесь никакой телепортации, — ответил он.

Мэри не то чтобы удивилась, но неприятное чувство провело коготком меж ее лопаток: возможно, в его словах было что-то, ею подозреваемое.

— Почему ты так считаешь? — тихо спросила она.

— Помнишь, по прибытии к памятнику я уточнил у шофера время? После этого «прыжка» мои часы отстали на двадцать две минуты. То есть все пассажиры в течение этого времени нормально ехали до места. Все, кроме нас с тобой — тебя ведь тоже «телепортнуло», я не ошибся?

— Ты не ошибся, но почему тогда нас не потеряли? Мы же, получается, на это время должны были исчезнуть…

— Я не знаю, — сказал он. — В свете всего, что с нами творится, можно предположить, что мое и твое сознание были мгновенно перенесены в будущее на эти двадцать две минуты. Но часы?.. Не понимаю… Ключ в тебе, или где-то рядом с тобой, а ты… Ты уже можешь что-нибудь сказать?

Мэри издала тяжелый вздох: если Гений ничего не понимает, куда уж ей…

— Слушай, это, конечно, бред, — начал он, — но почему бы не попробовать: а пожелай-ка ты оказаться дома, срочно. Просто возьми и очень пожелай.

— У себя? — уточнила Мэри. — Или там, куда мы едем?

— Хм… Давай для начала у себя — то есть в твоем доме, в твоей Москве. Хуже от этого все равно не будет. Я надеюсь.

— Я постоянно этого желаю, — буркнула Мэри. — Ладно. Глаза закрывать?

— Как хочешь. Хотя… Лучше закрой — для большей концентрации.

Она послушалась — опустила веки и постаралась прогнать лишние мысли. Результат получился странным: пришло ощущение дикого неудобства, причем оно касалось всего — начиная от жесткого сиденья и собственной позы на нем, до неуместности этого воздуха в своих легких.

Мэри неприятно удивилась и открыла глаза. Тогда пришло настоящее удивление.

Кругом было нагромождение граней, подобранных в гармонии хрупкого совершенства, пронизанных золотыми нитями. Слева находилось сюрреалистическое угловатое создание, нарушающее упорядоченность, словно насильно втиснутое в безупречно-уравновешенную картину и ужасно раздражающее своей здесь неуместностью. Как вдруг Мэри поняла, кто здесь главным образом все нарушает: ее собственное естество также все состояло из граней, но ощутимо чуждых окружению, ломающих общую архитектуру: нити вблизи нее изгибались и деформировались, а малейшее ее движение, будь это хоть трепетание век, заставляло конструкции мучительно колебаться в стремлении сохранить первоначальную гармонию.

Она сморгнула, придя в ужас от произведенного сотрясения, сопровождавшегося диссонансным взвизгом, а в следующий миг все встало на свои места: они с Гением сидели рядом в салоне самого обычного троллейбуса, дергающегося в дороге, мирно при этом гудя. Мэри очень хотелось схватиться за голову, но она боялась пошевелиться, до того сильно было ощущение фатальности любого жеста.

— Ты это видел?.. — выдавила она, осторожно косясь на Гения.

— Я не удивлюсь, если ты успела побывать дома, — сказал он. — Ну а я, к сожалению, оставался здесь.

— Я тоже, — сказала она. — По-моему, я сейчас видела устройство мира… С иной стороны.

— Любопытно. Ты случайно не заметила там дверцы с надписью «выход»?

— Гений, это не смешно! Мне показали, насколько мы здесь лишние: мы нарушаем… нет, разрушаем!

— Тем более неплохо бы указать нам выход, ты не находишь? Ладно, давай пока воспользуемся тем, что есть.

Он поднялся и направился к задней двери. Мэри пошла за ним, двигаясь со всеми возможными предосторожностями, как слон в посудной лавке, перед внутренним взором шатались граненые сервизы, и золотые нити схлестывались, сминая их ажурную плоть.

— Ты так двигаешься, словно стала хрустальной, — заметил Гений, когда они, сойдя на «Университете», взяли такси.

— Наоборот, я ощущаю себя кувалдой в хрустальном мире, — мрачно отозвалась она, устраиваясь на заднем сиденье. Появилась возможность, закрыв глаза, вновь заглянуть «за грань», чего она не сделала — напротив, стала усиленно таращиться в окно, лишь изредка моргая. Благо что водитель довольно быстро доставил их по адресу.

Дом был, хотя и смутно, но узнаваем. Это снаружи. Внутри же… Ключ, правда, легко провернулся в замке, но квартира, в которую они вступили, уже с порога показалась Мэри совсем чужой — во-первых, гораздо более просторной. Не вмиг она сообразила, что иллюзия большей площади создается из-за отсутствия стены, призванной отделять прихожую от гостиной.

— Ага… — произнес Гений. — Значит, это должно быть где-то здесь. Посмотрим… — и двинулся по квартире, оглядываясь так, словно попал в первобытные джунгли, полные опасностей, или в закрытое учреждение, полное секретной аппаратуры.

— Что «это»?.. — Мэри следовала за ним с неменьшей осторожностью и осматривалась с гораздо большим интересом. Старой потрепанной обстановки не было и следа, а то, что наблюдалось вокруг, можно было бы назвать изысканным интерьером, если бы не процветающий в нем пышным цветом бардак. Вот! В этом уже просвечивало нечто знакомое.

— Если б я знал!.. — ответил он, а в следующий миг замер на месте, вперившись взглядом в дальний угол. Мэри поглядела через его плечо — в углу стоял столик с компьютером.

— Так! — Гений, как магнитная стрелка, нацелился туда.

М-да. Мэри поймала себя на очень знакомом ощущении. Ощущении своей здесь необязательности.

Он включил его — пальцы пробежались по клавиатуре так, словно продавались с ней в комплекте — и вдруг, выпрямившись, медленно обернулся:

— Знаешь, такое странное, навязчивое чувство… Будто… — он обвел взглядом комнату, поглядел на Мэри и закончил удивленно: — Словно я дома.

— Да что ты? — Мэри старательно изобразила ехидство. — А я вот нет. Как будто меня лишили дома — знакомо такое чувство?

Лицо Гения потемнело: да, оно ему было знакомо.

— Ладно, ныряй в свой… — она едва не сказала «в свой мир». Но не сказала. — …Продолжай искать «это», а я пока поищу чего-нибудь съедобного.

Она развернулась по привычке, чтобы пройти через прихожую, которой тут не было. В кухню вела арка, прорубленная в стене. С какими-то античными финтифлюшками. Ступив через эти «врата» (такие же имели место и в ее мире, но в виде смутных прожектов на некое гипотетическое светлое будущее со свалившимся откуда-то бездонным капиталом), она придирчиво осмотрелась.

Хм-м… Металлик. Протирай такую стеночку каждый день… И все равно никто не оценит. Так, а что у нас тут на полочках?.. Понапихано черт те что… Никакого порядка… О! «Бэйлис»! Глот-нем! Шоколадка «Совершенство». За-кусим! М-м-м, с «Бэйлисом» сойдет и за совершенство.

Кстати, не забыть сказать Гению, что «это», которое мы ищем, может быть, закопано на кухне.

Что за блокнотик? О, с записью покупок! Почитаем! Печенье… Печенье? И где же оно? А, вот.

За-кусим!

Женщина на кухне, тем более как бы на своей, способна найти массу интересного, а по ходу и вкусненького. Так что до холодильника очередь дошла не скоро. Но все-таки дошла: старичок не очень вписывался в металлизированную роскошь и выглядел почти как свой. Стоял, наверное, первым в очереди на выброс. Верней, последним. Мэри подошла к нему и взялась за ручку.

Когда раздался звонок в дверь.

Мэри вздрогнула, поколебалась.

Звонок повторился.

Она устремила взгляд сквозь арку на Гения. Тот был весь в компьютере, но, наверное, уловил из внешнего мира какие-то сигналы, потому что уронил через плечо:

— Еще рано.

«Рановато для того, чтобы нас явились брать», — поняла Мэри.

— Открыть?.. — нерешительно спросила она совета. Он пожал плечами и сказал, уже не оборачиваясь:

— ФСК все равно ворвется.

«Свет мой, зеркальце…» — вздохнула, глядя на него, Мэри и пошла к двери. Поглядела в глазок, Удивилась, спросила:

— Кто там?

— Можно попросить Марию? — вытянутая оптикой физиономия была незнакомой, но, судя по возрасту, опасности одинокий гость не представлял. Мэри открыла дверь.

— Я вас слушаю.

— Вы Мария Ветер? — уточнил представительный старик.

— Да, это я.

— Позвольте представиться — Генрих Блум, ученый, физик. — Он говорил, заметно волнуясь и поддергивая пиджак.

Сердце Мэри заколотилось — ученый-физик! Пришел сюда, к ней, значит, возможно… Он что-то знает!

— У меня к вам чрезвычайно важный разговор, — сказал ученый, превращая ее надежду почти в уверенность. — Вы разрешите войти?

— Да-да, конечно! Заходите! — Мэри отступила.

— Не сочтите меня сумасшедшим, но… — бормотал он, переступая порог.

— Прошу вас, проходите сюда.

— Да-да, спасибо…

Гений с интересом обернулся на странного взволнованного гостя, проследовавшего с Мэри к дивану. Тот при виде Гения смешался:

— Я хотел бы… Если можно…

— Гений, это ученый, — сказала Мэри. — Генрих э-э-э… Бум.

— Блум, Генрих Блум, — поправил гость. — Спасибо, конечно, но на гениальность я пока не претендую.

— Он физик! — сообщила Мэри главное. — А это мой… друг. Вы можете говорить при нем.

— Хорошо. В конце концов… Если ткань мироздания нарушена… Если все это не чудовищный розыгрыш и вы действительно прошли через Врата, — Мэри покосилась на арку, — то… Тогда вы сразу меня поймете. Если же мои слова покажутся вам бредом, я немедленно удалюсь и не буду больше вас беспо-о-э-кой-о-у-лб-лб-лб…

Мэри выпучила глаза, а потом тихо завизжала.

Лицо ученого плавилось, черты искажались, текли и перемешивались, словно краски в банке. Откуда-то из этой массы продолжали литься бессвязные звуки. То, что недавно было Блумом, подняло руку с пальцами, извивающимися, как змеи, и протянуло ее в направлении хозяйки.

Возможно, что он просто указал на нее по ходу своего повествования. А может быть, несчастный просил о помощи?

В следующий миг Мэри оказалась на лестнице. То есть, наверное, ее перемещение туда заняло какое-то время, только она этого не заметила, а просто вдруг поняла, что мчится с бешеной скоростью, ноги совершают безумные прыжки через ступеньки длиною в полпролета, а мимо, как дорожные метки, мелькают этажи.

Гений догнал ее уже на улице, то есть уже на проспекте, когда она, выбежав в достаточно людное место, остановилась в отчаянии, понятия не имея, что теперь.

Он просто взял ее под руку и куда-то повел — к счастью, не обратно в дом, все равно ее туда было не загнать даже плетью, и даже появись перед нею стена огня, она скорее бросилась бы на эту стену.

— Ты это видел? Видел? — спрашивала она, вцепившись в Гения и тряся его — не то чтобы требовательно, просто в теле не унималась противная дрожь, словно под ложечку положили осклизлую льдышку. Зубы нет-нет да и постукивали. — Кажется, я спятила… — замогильно произнесла она.

— Если ты спятила, то заодно со мной, — утешил он. — Успокойся, я тоже это видел: твой ученый «потек», как пластилиновая ворона. Не знаю, в какой степени он представлял для нас опасность, но к общению стал точно непригоден.

От его слов Мэри почувствовала некоторое облегчение: благодаря Гению пережитый ужас предстал в ином свете — слегка комичном. Страх отпустил, в голове появились мысли.

— Этот физик… Он что-то знал и хотел нам рассказать. А его «расплавили». Что, если и нас скоро?..

— Может быть, воздействие… Если пространство утрачивает стабильность… — не слушая, забормотал Гений себе под нос. — Возможно, он уже восстановился… — услышала Мэри и решительно вклинилась в его монолог:

— Даже если он восстановился, я туда не вернусь!

— Согласен. Не сейчас. Но кое-что он все-таки сказал. Хм… «Ткань мироздания нарушена. Вы прошли через Врата…»

Мэри честно ничего этого не помнила, как не помнила своего бегства из квартиры на лестницу. Стерлось немного «до» и немного «после».

— Так это были Врата?.. — она припомнила, как стояла перед открытым холодильником, а потом вдруг увидела Мышку. Она взглянула на Гения, но его рядом не оказалось — он уже ловил машину.

— Ну и куда мы едем?

— На вокзал, — ответил он, распахнув перед ней заднюю дверцу.

До этого Мэри сомневалась, стоит ли ей покидать Москву: здесь была разгадка, здесь оставалась надежда, что некто — некая законспирированная сволочь, поставившая эксперимент, наконец его закончит и приведет после себя все в порядок. Но, увидев размытое лицо Генриха Блума, она вдруг поняла, что эксперимент может и не ограничиться зафутболиванием подопытного кролика Марии Смеляковой по отдаленным мирам и что нет предела фантазии естествоиспытателя. Еще неизвестно, на что бы она сейчас была похожа, если бы сидела на месте Блума.

А уже на вокзале ей по-настоящему захотелось уехать. С телепортацией здесь что-то не клеилось, так что лучше бы улететь, но Мэри не следовало забывать о ФСК и особенно об одном ее сотруднике, который отдыхает день-деньской, но в скором времени проснется. К сожалению, их по сути чужие паспорта не отличались от настоящих ни именем, ни адресом.

Немного покоробило то, что билеты уже оказались у Гения в кармане: то есть приобрел он их не только до своего предложения уехать, но еще прежде, чем заговорил с ней о похищении спутника.

— Есть одно правило, о котором стоит помнить железно, — сказал он, заметив, как Мэри нахмурилась. — Если при подготовке операции у тебя времени в обрез, то, когда ты будешь уносить ноги, его может не быть совсем.

Что касается унесения ног, тут удача их не покинула — у них было время: примерно час до поезда и около получаса до того, как проснется Жнец. Учитывая, что ему еще предстоит соображать, что с ним стряслось, потом разбираться в том, что его именем и с его кредиткой тут за день наворотили и главное, кто наворотил — это еще надо осмыслить, причем нестандартно — шансов застукать самозванцев на одном из московских вокзалов у него не было ни малейших.

Поезд — круглый, остроносый и визуально гибкий, как червь, сразу Мэри не понравился. Когда они подходили к платформе, в последнюю дверь последнего вагона погрузилась неприятная толстая тетка, и создавалось впечатление, что червяк ее слопал.

Хотя их двухместное купе можно было назвать шикарным — красная с золотом обивка, хрустящее белье и даже пара компьютерных терминалов — ощущение уюта почему-то не витало. Хотя его должны создавать заселившиеся пассажиры — утешила себя Мэри. Но… Неуютно ей тут было, хоть тресни.

— Что будем делать в Ялте? — спросила она, когда поезд тронулся — очень плавно, словно по льду, заскользил вдоль платформы.

— А как ты думаешь? — спросил Гений, сидевший на диване рядом.

Она пожала плечами:

— Отдыхать, загорать, ну… Что там еще можно делать?

— Много чего. Сниматься в кино, например, — сказал он и вдруг откинулся к спинке, прижав туда же локтем Мэри.

Вообще-то он мог этого не делать, потому что стекла в вагоне были тонированные. Шарахнуться его заставил инстинкт дичи, увидевшей охотника.

По платформе шел, сверля орлиным взглядом отходящий поезд, Евгений Смеляков. Жнец. В какой-то миг их с Мэри глаза встретились через непроницаемую для него преграду, и ей показалось, что он ее видит. Или чувствует, что видит.

Она опустила ресницы.

Он шагал по ходу движения, но поезд набирал скорость, и скоро Жнец остался позади.

— Черт, мы прям, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон, — Мэри оттолкнула локоть Гения и выпрямилась: — Виртуозно ускользаем из-под носа у Мориарти. Это, случаем, не съемки нового блокбастера? Скажи уж сразу.

— С Ватсоном-дамой? — Гений усмехнулся. — Исключено.

— Почему?

— Шерлок Холмс — по крайней мере, наш Шерлок Холмс — ненавидел женщин.

Мэри вздохнула:

— Ватсон, вы тупица. Холмс это я. Если помнишь, во время бегства с вокзала Ватерлоо он был переодет в женское платье. Ладно, дорогой доктор, не тушуйтесь, скажите мне лучше вот что: как этот Мориарти… Кстати, кого-то он мне напоминает… Так вот: как он сумел нас так оперативно вычислить?

— Не знаю… — Гений пересел на противоположный диван, закурил. — У меня есть два предположения. Даже три. I am very sorry, mr. Holms, что седлаю вашего конька. Первое и самое вероятное — он очнулся значительно раньше, чем мы планировали.

— Часа эдак на два, на три? Но ведь ты специально поставил заряд…

— Расчет заряда может быть среднестатистическим, без учета телосложения, возбудимости и прочих индивидуальных параметров. Или в парализаторе садилась батарея. В конце концов, не исключен человеческий фактор: например, приходящая домработница, которая вызвала врача.

— Все, принято, — сказала Мэри, убежденная теперь, что действительно имело место раннее пробуждение. Никаких других вариантов, почему Жнец успел докопаться до истины и даже подобраться к ней на расстояние взгляда, она не видела. Но у него-то они были! — А второе предположение? — спросила она.

— Второе — это, как ни странно, Андрей Валентинович. Он рассчитывал уволочь спутник, а потом прикинуться невинной овечкой — я, мол, как и все, был обманут, считал, что это съемки, даже любителей пригласил посмотреть, заодно укомплектовал зрительскую массовку. Он был уверен в успехе, и все же, не сомневаюсь, проложил себе тропинку к отступлению скорее всего в южном направлении. То есть — в этом же. Так вот. Наш Жнец, едва продрав глаза и узнав последние новости — что Фил убит, что его самого чуть не взорвали вместе с машиной…

— И со мной, — мрачно напомнила Мэри.

— …и со спутницей, а преступник скрылся, мог подключиться к его поимке.

— То есть на вокзале он высматривал не нас, а…

— Не тебя, — поправил Гений, — а толстую задницу.

— А ты его, по-твоему, совсем не интересуешь?

Гений дернул насмешливо углом рта:

— Мориарти нужен Холмс. А я остаюсь человеком, которого нет.

— Интересно девки пляшут! Человек, которого нет, проворачивает его именем грандиозную авантюру и без зазрения совести тратит денежки с его счета. Но на нет и суда нет, а виноват во всем крайний, то есть я, так, что ли, получается?

— Почти. Не совсем. Давай посмотрим: консультант приводит вечером к себе домой девушку-загадку. Они ложатся спать — заметь, отдельно! — а просыпается он вечером… Следующего дня! Девушки-загадки и след простыл вместе с его документами и кредиткой. Он обзванивает места, в которые не явился, с оправданиями, и с удивлением узнает о своей бурной деятельности на протяжении дня в компании беглянки. Разумеется, он подозревает, что она работала в паре — видимо, с человеком, очень похожим на него. Но почему подмену не учуяло энное количество хорошо знающих его людей? В том числе непосредственное начальство? Вывод очевиден: красавица его чем-то опоила, или обкурила, или обколола — экспертиза покажет — и зомбировала. Сделала из него куклу-шмуклу и использовала противозаконным образом, естественно, в самых низменных целях. Все, — Гений кивнул четко, как прокурор, закончивший обвинительную речь.

Мэри возразила:

— Ну почему же все? Может, я его еще и изнасиловала? До кучи.

— Не исключено, — согласился он. — Экспертиза покажет. Ты не против, если я нам чего-нибудь закажу? Жрать очень хочется.

Он повернулся к терминалу и защелкал клавишами, с видом человека, всю жизнь прокатавшегося в здешних люксах и знающего наизусть все каналы и заказы.

— Хорошо, допустим, ему нужна я, — признала Мэри, — и он меня почти поймал…

— Нет. Преступника нельзя поймать «почти». Тут либо все, либо ничего.

Мэри скрипнула зубами:

— Хорошо, не поймал, но подобрался на расстояние взгляда. Как он вычислил мой поезд? Рано проснулся, искал толстяка — это все принято. Но ты, кажется, говорил о трех вариантах?

— Вероятность третьего стремится к нулю… Я очень надеюсь, что стремится. Он ничего не вычислил. Просто мы с ним связаны: по какому-то очень крупному счету мы с ним — суть одно, и он был на вокзале, потому что там был я. Скажем так — его привела туда интуиция. Что мы о ней знаем?

Мэри молчала: интуиция… Таинственная помощь из глубин тебя самого, вечный вопрос, неразрешимая загадка: внезапное предчувствие, стремление куда-то вроде бы ни с чего, необъяснимый страх… «Подсказки» двойников?

— Вот то-то… — сказал Гений.

В дверь постучали, потом она без разрешения отъехала, и очень миленькая обслуга, затянутая белым фартуком «в рюмочку», запорхала туда-сюда, наводняя стол холодными закусками и горячими гарнирами.

— Ах, простите! — блеснула она смущенной улыбкой «я-такое-дитя-не-знаю-почему-ко-мне-все-пристают», в очередной раз задев Гения коленом, и угнездила в центр натюрморта блюдо с загорелой курицей.

— Курица и поезд — братья навек! — объявила Мэри, когда за официанткой закрылась дверь. — И водка, — добавила она, рассматривая этикетку на бутылке: вино «Акта Реал Виур». — Что-то французское?

Гений взял у нее бутылку, посмотрел вопросительно на этикетку, потом через стол:

— А ты хотела водки?

— А если ряженки? Мог бы и спросить, между прочим.

— Ряженки? — он потянулся к терминалу.

— Ладно, сойдет и вино, — поспешно сказала Мэри. — Не будем нарушать железнодорожную традицию.

Через час они сидели, откинувшись, на диванах по обе стороны неубранного стола. Гений давно уже вызвал официантку и успел выйти покурить, но та до сих пор не шла. За окном ничего сенсационного не происходило: все выросшее, построенное и понатыканное вдоль дороги пролетало мимо серой смазанной акварелью в романтической мгле: погода, похоже, испортилась, или осталась в Москве. Что до небосвода, то он напоминал раздерганную паклю.

«Кстати, о небосводе…» — подумала Мэри и перевела взгляд на Гения: тот, как ни странно, не окунулся в компьютер. Похоже, он просто наблюдал за ней.

— Слушай, а что все-таки с этой надписью? Ну, на спутнике? Что имели в виду под «сферой»? И потом это — «отразился»… Может, метафора?

Гений некоторое время всматривался в нее, словно размышляя. В такие моменты ей с трудом удавалось не отводить взгляд. Его глаза, всем казавшиеся карими, на самом деле были зелеными, с рыжей звездочкой вокруг зрачка и с темным ободком. Расстояние, разделявшее их сейчас, все сливало в карий, но она-то знала, какие они на самом деле удивительные…

— Если не секрет, а что там написано у вас? — спросил он.

Мэри наморщила лоб, как бы в размышлении, потом мысленно плюнула и сказала:

— Честно говоря, не читала.

— Понятно. А у нас что-то вроде: «…Первому человеку, проникшему в космическое пространство».

— Ну… Это уже ближе к истине, — признала она.

— Значит, вы в него тоже проникли, — констатировал Гений. — А они, только не удивляйся, нет.

— Но как же тогда?.. — Мэри тряхнула головой, ничего уже не понимая.

— А очень просто. Там, у тебя дома, пока ты дули на кухне «Бэйлис», я попытался с этим разобраться, то есть найти какую-то информацию. И, представь себе, нашел.

«Экий завидный разброс внимания», — подумала Мэри, не предполагавшая, что погруженный в компьютер Гений как-то еще умудрялся следить за её манипуляциями на кухне.

— Трудно поверить, что такое возможно, — продолжал он, — но понимаешь, что получается… Если мой мир ограничен размерами вселенной, а твой, допустим — только пределами Солнечной системы…

— Как это Солнечной системы? — возмутилась Мэри. — У нас тоже есть вселенная! Наши ученые, между прочим, видят в телескопы другие галактики и уже доказали, что они разбегаются!

— Погоди, сейчас объясню. Здешние ученые видели в телескопы то же, что ваши и наши, но первый же полет в космос доказал, что Земля окружена сферой, отражающей материальные объекты.

— Значит, он со страшной скоростью врезался в нее, а потом отразился от этой сферы? — Мэри скептически изогнула бровь.

— В том-то и дело, что спутник об нее не ударился, просто в какой-то момент оказалось, что Земля находится впереди, а звезды, соответственно, позади него. Таким образом, выяснилось, что их вселенная ограничена сферой! Знаешь, как это бывает при разработке программ: допустим, условия предусматривают наличие неба, а на нем, соответственно, звезд, луны и, конечно же, солнца, дающего тепло и свет. А дальше все зависит от замысла разработчика, от отпущенного ему времени, ну, или от программного обеспечения: сделать ли настоящей целую вселенную с возможностью межзвездных перелетов, либо только одну звездную систему, а может, лишь одну планету, а все остальное условно посадить на небесный свод, но с полной иллюзией реального существования всего этого где-то в бесконечных космических далях.

— А как же тогда быть с рождением вселенной? Как же большой взрыв? — недоверчиво и с легкой издевкой спросила Мэри, не склонная отождествлять мироздание с компьютерной программой, где за сценой, как ни крути, неизбежно маячит программист-всевышний, то есть, получается, целая бригада всевышних, причем не каждый из них программно обеспечен и далеко не всякий радив.

— Где-то, наверное, был и взрыв — может быть, в основном, первоначальном варианте, — ответил Гений. — В других все выглядит так, как будто он был, а в третьих, возможно, было что-то совсем иное: плоские миры, стоящие на слонах, которые в свою очередь покоятся на черепахах… Ты в таких еще не бывала? — как бы невзначай, но не исключено, что и серьезно, спросил он.

— Слонов не помню. Точно помню, что один раз была в Париже. А сейчас хотела бы побывать в коридоре. — Мэри поднялась с дивана. — Посмотрю, не видно ли оттуда слоновьих хоботов, — добавила она и вышла, внешне невозмутимая, но закипая внутри: нет, это не было похоже на серьезный разговор на глобальные темы, скорее на издевательство.

Она постояла у открытого окна, разумеется, не высматривая никаких хоботов, машущих приветственно из-за края земли, просто наводя порядок в мыслях, уминая события, которым уже не пыталась подобрать объяснения, в приемлемые для восприятия формы: ей не суждено было спасти Фила, ни у себя, ни здесь. Она не смогла помочь несчастному старику Блуму, пострадавшему, наверное, из-за нее. Она ничего не понимает в устройстве мира. Она лишний и, похоже, разрушающий элемент в этой системе, и ей нечего предпринять для возвращения домой, поскольку неизвестно даже, в чьей это власти, или хотя бы в чьей компетенции. Что же касается ближайшего будущего, то возникает большой вопрос, попадут ли они в намеченное место или черт знает куда, и что это за кисельная муть, сквозь которую уже довольно долгое время мчится поезд.

В это время ее задел кто-то, проходящий мимо по коридору. Интересуясь увидеть кого-нибудь из соседей, Мэри обернулась и…

— А-ап… — схватила она ртом воздух и прихлопнула губы ладонью, словно опасаясь, что он вырвется обратно, причем вряд ли так же тихо, как вдохнулся.

Судя по некоторым приметам, это было проводником — по крайней мере, совсем недавно, когда они садились в поезд, и немолодой коренастый мужчина проверял у них билеты. Теперь он стал еще более коренастым — можно сказать, приблизился к эталону коренастости.

Мимо Мэри, слегка покачиваясь, проплывала пирамида — с седой верхушкой, с гротескным, разложенным по углу лицом и в синей форме проводника — тютелька в тютельку по фигуре. Вершина была чуть выше уровня головы Мэри, основание идеально вписывалось в проход.

Мэри провожала ее — то есть, наверное, его — круглыми от ужаса глазами. Внезапно пирамида — то есть пирамид — притормозил, развернулся с присушим пирамидам достоинством и произнес странным треугольным ртом, но голосом вроде бы человеческим, мужским:

— Вы из третьего? Чай сейчас приносить или попозже?

Мэри кивнула, потом мелко-мелко потрясла головой. Слова не шли, тем более что рот был прихлопнут, но не прочь были бы вырваться из носа в виде придушенного визга-писка.

— Вы в порядке? Может, врача прислать? — озаботился пирамид.

Слегка ободренная его неагрессивным поведением, Мэри наконец нашла в себе силы произнести:

— Н-нет, — неплохо для начала.

— А чай? — не унимался услужливый многогранник.

— Ничего не надо, с-спасибо, — и она на ватных ногах, пятясь, проследовала в свое купе.

Гений дремал перед окном, откинувшись на подушки: учитывая вряд ли для него сладкую предыдущую ночь, проведенную в каком-нибудь шкафу у Жнеца, и последовавший затем нервный день, можно было предположить, что задремал он довольно крепко. Но, как выяснилось, не беспробудно: стоило лишь как следует его потрясти и проорать пару раз погромче его имя, как он вышел из дремы и даже бодренько подскочил — это после второго крика, на ухо.

— Какого черта?.. — поинтересовался он сначала, потом спросил: — Что? Что случилось? — потирая ладонями лицо и разглаживая волосы.

— Гений, в поезде что-то происходит! — Тревога Мэри прорвалась потоком слов: — Погляди за окно — где, по-твоему, мы едем? В грозовом облаке? Убирать со стола никто не приходит, но это, может, и хорошо: я только что видела проводника, и ты знаешь, в каком виде?

— Кто? Проводник? — уточнил несколько ошарашенный Гений. — Пьяный, что ли?

— Он превратился в пирамиду! — для убедительности Мэри показала руками нынешнюю форму проводника.

Гений, приподняв брови, как бы обозрел намеченную фигуру, потом воззрился на Мэри. Недоверчиво так воззрился.

— Пойти, что ли, и мне прогуляться? — пробормотал он.

— Ты что, мне не веришь?

— Верю. Потому и хочу пойти, увидеть такое собственными глазами.

— А, — махнула она рукой, — какой смысл? Сам он, кажется, ничего не замечает — про чай спрашивает…

— Видишь ли, у меня пока что нет ни единой конструктивной мысли. Мало того — даже понимания не брезжит. Может, при виде этого символа древности меня осенит.

— Погоди, — остановила его Мэри, — меня уже осенило: свяжись с дежурным по поезду, спроси, все ли в порядке — ну, разведай как-нибудь обстановку. Можешь сказать, что с нашим проводником плохо, что он какой-то ходит… бледный.

— Хорошо, но все-таки позволь мне сначала увидеть цвет его лица, чтобы не оскорб… — он запнулся, глядя на открывшуюся как раз в этот момент дверь, прищурил глаза, потом расширил и тихо закончил: — …лять… — наверное, просто по рефлекторной привычке доводить начатое до конца, каким бы этот конец ни был.

К ним впорхнула официантка — вероятно, та же самая, хотя по этому поводу возникали серьезные сомнения: на сей раз она действительно впорхнула, в полном смысле этого слова, поскольку стала плоской — не в смысле лишения груди, а вообще какого-либо объема, то есть как фанера, или вырезка из большого, в человеческий рост, плаката.

Гений, как стоял, так и сел с открытым ртом — благо что позади был диван, иначе не приходилось сомневаться, он сел бы на то, что было, или чего там не было.

Мэри, немножко уже закаленная пирамидом, восприняла эту очередную человеческую трансформацию сравнительно спокойно.

— А мы вас уже заждались, — сообщила она, косясь на Гения, потрясенно таращившегося на феномен. — Уберите, пожалуйста, посуду.

Плоская совершила головокружительно изящный разворот и склонилась над столом, явно приятно удивленная впечатлением, произведенным ее явлением на симпатичного пассажира. Ее же к нему симпатия была очевидна для Мэри даже в двухмерном варианте женщины.

Без проблем держа стопку посуды лепесткового вида ручками, при взгляде сбоку и не сразу-то заметными, официантка заструилась к выходу, как газовый шарф, гонимый ветром, если б только газовый шарф мог переносить столовые приборы.

— Ах! — вдруг воскликнула она.

Мэри так и не поняла, обо что споткнулись сверхгибкие ноги, увидела только, как по купе разлетаются тарелки, вилки и части куриного скелета, а то, что их уронило, планирует прямиком на колени к Гению.

Он отшатнулся к спинке, с ужасом глядя на что-то вроде расписной скатерки, укрывшей его ноги.

— Простите, мне так неловко… — пролепетало плоское создание, переходя в псевдосидячее положение. — Сейчас я уберу…

— Все нормально. Ничего страшного, — произнес Гений и осторожно провел рукой по ее, хм… наверное, по бедру, глянуть со стороны — так просто погладил собственную ногу.

«Ну ничего себе, дожили! — гневно подумала Мэри. — Какая-то фанера клеит чужого мужика на глазах у законной, можно сказать, почти жены!»

— Ай! — Гений отдернул руку: закапала кровь.

Об нее обрезался!

— Так, девушка! — начала Мэри, подбирая тарелки и суя их куда-то в центр этого плаката. — А ну-ка быстро выносите отсюда свои окорока, пока я не скатала их в рулон и не выбросила в окошко. Живо!

Официантка вся пошла волнами, как знамя на флагштоке, и в таком состоянии, гордо развеваясь, выплыла за дверь, провожаемая завороженным взглядом Гения. Потом он перевел глаза на Мэри и медленно проговорил:

— Я не понял, это что было — сцена ревности?

— А это что было — флирт с ватманом?

— Значит, ты ко мне так неравнодушна, что ревнуешь к ватману?

Мэри закатила глаза. Когда она их опустила, Гений стоял напротив, очень близко.

— Ну вот, ты видел, что творится? — произнесла она уже менее решительно.

— Но ты, кажется, говорила о пирамиде?

— Ага, понятно. Ты предпочел бы потискать пирамиду? — спросила Мэри, разряжая обстановку, вдруг ставшую опасной. — Разочарую тебя — это был пирамид.

— Я предпочел бы… — он протянул руку, но она развернулась, ускользнув от прикосновения.

Почему чужие Смеляковы, равнодушные к своим Ветер, так неудержимо тянулись к ней? «По какому-то большому счету мы суть одно», — сказал Гений о двойниках. Может, все потому, что в этой обшей «сути» она им уже принадлежала? Тем не менее вопрос об измене — считается или нет — оставался открытым.

Гений проследил за ней глазами, глубоко вдохнул, сел и заговорил о деле:

— Итак, посмотрим, что мы имеем: в этом поезде что-то происходит с людьми в нарушение всех законов, чего сами они не замечают. За окнами не видно ни зги, сплошная серость. Тем не менее поезд идет, и все в нем функционирует обычным порядком. Это пока все. Так вот, в свете наших исключительных обстоятельств предположения следующие: это может быть, а — следствием нашего удаления от Москвы, где гнездится аномалия: она с нами взаимодействует и не отпускает, искажая действительность; бэ — кознями ученых, затеявших этот эксперимент; и цэ — следствием нашего перехода в новый мир, где люди, допустим, не в ладах с измерениями, отсюда и проистекает разнообразие их форм. Выбирай, что нравится. Или придумай свое. Я считаю, что нам в любом случае имеет смысл ехать дальше.

— Попробуем разобраться?.. — Мэри указала ему глазами на терминал. Там на экране, видимо, уже некоторое время висела надпись:

ПРОСЬБА ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ И НЕ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ.

— Чему не препятствовать? — не понял Гений и протянул руку к клавиатуре. Не успел он ее коснуться, как надпись сменилась сама собой на:

НЕ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ УДАЛЕНИЮ.

— Интересно, — сказал он, переглянувшись с Мэри. — Кого удаляем?

— Не иначе как нас из Москвы, — усмехнулась она. Гений вновь потянулся к клавишам, но экран ответил:

УДАЛЯЕТСЯ ВИРУС.

— Компьютерный, что ли? — поинтересовался он.

— А может, это карантин? — осенило Мэри. — Может, это болезнь такая была, ну, у персонала?

— Ерунду не пори. Что за вирус… — он почти коснулся клавиатуры, когда экран ответил:

ЗДЕСЬ — ВИРУС ХАОСА.

— Какой-то псих добрался до диспетчерской, — предположила Мэри. — Или сам диспетчер спятил Запирамидился, ну и…

Гений не слушал, он тер пальцами переносицу, бормоча:

— Хаоса, хаоса… Ты имеешь представление, что такое хаос? Я в общем-то тоже нет, и, по правде говоря, вряд ли кто реально имеет, ведь это нарушение всех привычных законов, связей, в частности между пространством и временем… Пространством и временем… — медленно повторил он и поднял взгляд на Мэри. — Не улавливаешь ничего знакомого? Кое-что из области твоей телепортации, — подсказал он.

— Моей? — опешила она. — Телепортации? Да, ну как же, я ведь никуда в последнее время не езжу, только телепортируюсь! У меня с этой телепортацией такое взаимопонимание! Прям как у тебя с завязыванием галстука! — эмоционально выдала Мэри, а потом подумала: «Ой!..»

Но он только хмыкнул, поправив ворот черной рубашки.

— Я об этом и говорю. О полной неувязке. Возьмем то, что с нами произошло в автобусе, — мы ехали в нем двадцать минут, и одновременно нас там не было, время шло, но оно стояло. Вот что я тебе скажу — никакая это не телепортация.

— А что же?..

— Поглядим: нарушена связь причина — следствие, логика спотыкается, пара-тройка глобальных законов летят к чертям. Ты еще попадаешь в новый мир вследствие равноценного обмена, а я уже спокойно сосуществую с двойником — это только со стороны кажется допустимым, на самом деле это так же невозможно, как поместить объект в точку пространства, уже занятую другим аналогичным объектом. Ты спрашивала — я тебе отвечаю: это и есть Хаос . Верней — какие-то его проявления, и не приходится сомневаться, что они связаны с тобой. То есть теперь уже с нами. Так что поздравляю тебя, вот это, — он постучал по экрану, где продолжала висеть та же надпись, — про нас.

Мэри некоторое время моргала, читая и перечитывая, потом сказала:

— Нас собираются уничтожить?..

— Было сказано — удалить, — поправил Гений.

— …удалить, как вирус?..

— Судя по всему, именно так.

— Как «так»? — Ее раздражало его академическое хладнокровие. — Кто нас удалит? Откуда? Куда?

— Я тоже задаюсь этими вопросами, — ответил он с прежней невозмутимостью. — Пока что у меня возникло подозрение, что удаление уже идет полным ходом. По рельсам. А? — спросил он, поглядев куда-то вверх. Когда он опустил глаза к экрану, там возникла новая фраза:

УДАЛЕНИЕ ИДЕТ. ПРОСЬБА ОСТАВАТЬСЯ НА СВОИХ МЕСТАХ И НЕ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ.

— Не препятствовать… — задумчиво проговорил Гений.

— Такая глупая мысль… — Мэри поймала его взгляд: — Наверное, не стоит надеяться, что нас развезут по домам?..

Он покивал, скептически скривив рот.

— Да уж, это вряд ли. Странно, но у меня не возникает ни малейшего желания узнать, куда движется этот поезд.

— Если мы вирус для любого мира, если для нас нет возврата и нигде нет места, то это может быть только… — Мэри поглядела на шлифующую окно с той стороны серую муть. — Поезд в никуда. — И содрогнулась от того, что сказала. — Как быть, Гений? Ну, ты же гений, придумай что-нибудь!

— Нам велено что? — спокойно спросил он. — Раз — сидеть и два — не препятствовать. А это значит что?

— Что за нами придут? — сделала она самый, с ее точки зрения, очевидный вывод.

— За нами уже никто не придет, — зловеще возразил он. — Но это значит, что в наших силах воспрепятствовать .

— Как?.. Остановить поезд?

Тут они уже одновременно поглядели за окно. Гений почесал висок.

— Думаешь, стоит попробовать стоп-кран?.. — неуверенно произнесла Мэри.

— Погоди, погоди. Остановить — это само собой, не век же в нем ехать. Важно еще остановить там, где нужно. Посмотрим, что сейчас происходит: элемент, чуждый среде — вирус, то есть мы, подлежит отторжению, изолирован и изымается. Его задача, естественно — вырваться на свободу, попасть обратно в среду. Вопрос — как? Обычному вирусу это, конечно, не под силу, его не стали бы умолять: «Не препятствуй!» Но мы способны генерировать Хаос. А для него нет правил, не существует законов — на то он и Хаос. Ты понимаешь — никакие замки, решетки и поезда не в состоянии его ограничить!

— Может, мы его и генерируем… иногда, — согласилась Мэри, — но мы не можем им управлять! Просто что-то неожиданно происходит — непонятное, похожее на чудо, от чего мы сами открываем рты… Или не происходит.

— Вот тут ты ошибаешься. Любая болезнь несет в себе деструкцию, сбой, а мы — вирусы самого Хаоса, считай, его эмиссары. Поэтому мы и только мы можем им управлять. Просто пока не умеем.

Мэри пребывала в изрядном сомнении по поводу его слов — управлять Хаосом? Разве это возможно?.. Сама мысль казалась абсурдной.

— Это только твое предположение, — сказала она, — которое невозможно доказать…

— Оно уже доказано, — заявил Гений, — причем доказано тобой. Вспомни свою «телепортацию» — да, да, знаю, что она не твоя, просто разрыв событийности, несоответствие между временем и пространством, но почему ты ее так назвала? Да потому, что все произошло, пусть неожиданно, но в нужном тебе направлении и с нужным тебе результатом: ты мгновенно перенеслась туда, куда хотела поскорее добраться, не возбудив в окружающих ни малейшего подозрения, что что-то произошло. То есть ты управляла событиями, нарушающими принцип причинности. Ты управляла Хаосом.

— Так, понятно! — Мэри сжала ладонями виски. — Я хочу попасть в Ялту да поскорее! Очень хочу! Причем уже давно… — вздохнула она, покосившись на окно. За окном все было без изменений. — Вот видишь…

— Думаю, что одного желания мало, — сказал Гений, — по крайней мере в этом поезде-изоляторе. Нам было велено оставаться на местах — значит, имеет смысл их покинуть.

— Ну хорошо, а дальше?..

— Там посмотрим. Пойдем.

Они вышли в коридор, где поначалу застыли в нерешительности; того первого страха уже не было, но удивления от творящихся кругом перевоплощений, наверное, было не изжить. Неподалеку, у окна стояло… Нет, наверное все-таки стоял. Итак, у окна стоял человек, не иначе как удравший с какого-нибудь шедевра Пикассо: часть его головы и плечо съехали по диагонали значительно ниже положенного уровня. Рот на шее исторгал струю дыма, одна рука росла вроде бы на месте, другая, сжимающая сигарету, змеилась из центра туловища. Имелась опорная нога — большая и столбовидная, вторая — тонкая, согнутая коленкой назад, выглядела архитектурным излишеством.

— Наверное, сосед… — прошептала Мэри. — Вышел покурить. Ну что? Будем знакомиться?..

— Н-нет. Лучше не привлекать внимания.

Впрочем, они уже были замечены: одинокий курильщик косился на вышедшую пару прекрасным, посаженным наискось глазом, но к общению явно не стремился. Они нацелились было его обойти, когда в противоположном конце вагона отъехала дверь, заставив обоих настороженно обернуться — в ожидании, разумеется, очередных напастей.

В дверях колыхнулось, проскальзывая, что-то плоское, потом оно развернулось и… В коридор ворвалась очередная листовидная дама, сразу полетевшая вперед, наподобие паруса: видимо, разнообразие форм граждан, населяющих поезд, все же имело какие-то пределы. В отличие от узенькой официантки, эта была настоящей матроной, хоть и расплывшейся исключительно вширь, заняв при развороте практически весь проход.

Мэри узнала бледно-голубое платье: кажется, именно эта тетка, будучи еще объемной, садилась при ней в последний вагон. Теперь она стремилась оттуда куда-то к голове поезда, пребывая, очевидно, во взвинченном состоянии и в данный момент намереваясь, кажется, снести на своем пути пару-тройку пассажиров.

— К стене! — скомандовал Гений, оттолкнув с ее пути Мэри, и сам прижался спиной к закрытой двери купе: пусть сбоку странная дама и была почти невидима, но в фас выглядела несокрушимой, как надвигающееся цунами.

Однако зря они надеялись, что стихийное бедствие благополучно их минует: глазки-рисинки остановились на Гении, и могучий порыв ветра, несущий вперед эту всесокрушающую плоскость, внезапно стих. Мадам замерла в шаге от них, медленно открыла рот в размазанной помаде и…

— Смеляков!.. — донеслось из него тихое блеяние. — Ты сам дьявол, Смеляков!.. Я видел тебя на перроне и думал… думал…

— Думал, что тебе удалось от меня уйти, не так ли? — произнес Гений, в то время как Мэри беззвучно ахнула: перед ними был Андрей Валентинович, гораздо более плоский, чем стиральная доска и к тому же переодетый в женское платье. Его собственная шевелюра пряталась под париком, завитым крупными буклями.

— Я подлец, Смеляков… — признался он. — Но это психотропное воздействие… Я не в состоянии больше его выносить! Скажи, чего ты хочешь, я все сделаю! Только умоляю тебя, останови это! — широкая трепещущая лента, бывшая на самом деле его рукой, всколыхнулась, однозначно указывая в направлении сюрреального господина. Тот между тем распластался по окну, выронив из шеи сигарету. Продолговатый прекрасный глаз глядел на «даму» с невыразимо-тоскливым ужасом, второго глаза так и не наблюдалось, не исключено, что его просто не было: возможно, два глаза слились у него в один.

— А в себе ты не заметил перемен? Не имея в виду твой новый нежный имидж? — поинтересовался Гений.

— Как?.. В себе?.. — толстяк, явно испуганный, по-листовому согнулся, изучая свое, по сути, изображение, похлопал руками-лентами по плоским бокам и облегченно вздохнул: — Я-то в порядке, но… На что ты намекаешь? Ты что… Хочешь и меня изуродовать?..

— Я бы с удовольствием, — сказал Гений, — но сейчас, прости, уже не до тебя. Так что возвращайся к себе и не отсвечивай. — Он повернулся к Мэри: — Пойдем, у меня появилась одна мысль. — И, минуя испуганного курильщика, еще раз взглянул на толстяка, уронив через плечо: — А это голубое платьице тебе очень к лицу.

Но Валентинович и не думал отставать от единственной своей надежды: когда они вышли в тамбур, вслед за ними туда успела проскользнуть трепыхающаяся простыня массивного тела, лишенного одного измерения.

— Ты мне это устроил со своей чертовой ФСК, слышал я про эти ваши психоволны, мнемозомбирование… — бухтела простыня, потом вдруг запнулась, спохватившись: — Евгений, прости! Спаси, спаси меня от этого кошмара! Я больше не выдержу! Я знаю, что все зависит от тебя!..

Гений обернулся к нему с недвусмысленным намерением придушить, но толстяка сейчас можно было разве только скомкать, или сделать из него скатку — то и другое было как-то непривычно, поэтому он вытащил из кармана пистолет. И сказал облепившей дверь простыне:

— Я тебя спасу. Скоро. Если заткнешься.

Мэри схватила его за локоть:

— Гений, ты что?..

— Хочу остановить поезд, — сказал он, перехватывая пистолет за ствол, и разбил рукояткой стекло стоп-крана. Потянулся было к рычагу, но передумал, оглянулся на Мэри:

— Давай-ка попробуй ты.

— Но какой смысл? — возразила она. — Ты посмотри, где мы едем — это же какой-то коридор!

Туман к этому времени настолько уплотнился, что и впрямь складывалось ощущение мрачного полупризрачного тоннеля.

— Там, куда мы едем, поезд должен остановиться, — сказал Гений. — Но сдается мне, что остановок для него больше не предусмотрено. Возможно, чтобы оказаться на месте, одного желания мало — ты была права, надо его остановить. По крайней мере попробовать. Так что давай дергай, — велел он, пряча пистолет — кстати, тот самый парализатор, «позаимствованный» у Жнеца, — и взялся для устойчивости за дверную ручку, торчавшую в просвете меж «туловищем» и рукой Андрея Валентиновича.

— Почему я?

Он поморщился:

— Слишком много разговоров. Считай, что на счастье. — И придержал ее свободной рукой за талию, поскольку торможение должно было получиться экстренным.

Мэри пожала плечами и дернула за рычаг. Он поддался довольно легко, но…

Напрасно они приготовились, напрягшись в ожидании рывка, и даже Андрей Валентинович вцепился своими пластинчатыми пальцами, в прошлом сосисками, в косяки по обе стороны облепившего дверь тела. Ничего такого сногсшибательного, хоть отдаленно напоминающего торможение, не произошло: поезд мчался в сумеречном тоннеле все с той же, отнюдь не маленькой скоростью.

— Так. Не вышло, — констатировал Гений, отпуская ручку с одной стороны и Мэри с другой. — Ну что ж, пошли дальше.

И они отправились по вагонам к голове состава с Андреем Валентиновичем по пятам, можно сказать, на его фоне, словно предваряя грот, оторванный от корабля. Нельзя сказать, чтобы путь их был легок: без обширного, сокрушительного на вид фасада маячащего позади Валентиновича он мог бы оказаться и более спокойным. Чего только не попадалось на этом пути: в тускло освещенных коридорах двигались, медленно перемешиваясь и догоняя друг друга, разрозненные части тел, метались, отскакивая от стен, шары, подозрительно напоминающие скомпонованных людей, порой из купе вываливались, на ходу рассыпаясь и перестраиваясь, целые сооружения из геометрических фигур. Не приходилось сомневаться, что они почему-то не ведают о собственном преображении и спокойно относятся к себе подобным, а также к Гению и Мэри, поэтому те не могли бы с уверенностью утверждать, что с ними самими все в порядке. Но Валентиновича разнообразный народ пугался — паниковал, прятался, порой рушился под ноги и распадался в ужасе на запчасти, которые часто оставались мобильными, шныряли в окружающем довольно узком пространстве, пружинили о Валентиновича и всячески мешали продвижению вперед.

А они спешили. Только когда появилась конкретная цель, пришел и страх опоздать с ее выполнением. В каждом вагоне они обрывали стоп-кран, и все с нулевым результатом. Они не обсуждали плана дальнейших действий, и так было ясно, что в случае неудачи они не остановятся на пассажирской части поезда, а дойдут до кабины машиниста. Надо будет — и по крыше.

Уже не заостряя внимания на чудесах перевоплощения, творящихся вокруг, они добрались до вагона-ресторана и обнаружили, что он закрыт. Рядом с дверью имелась панель с кнопкой вызова, динамиком и глазком камеры. Гений нажал на кнопку:

— Откройте, ФСК! — выкрикнул он и подставил к глазку ксиву.

Спустя несколько секунд дверь распахнулась, их схватили и заволокли внутрь. Андрей Валентинович остался снаружи — наверное, потому, что сцапавшие их граждане имели цилиндрическую форму, а плоского Валентиновича хоть и можно было по идее скатать в цилиндр, но в развернутом виде он неизменно наводил страх на иные конфигурации. А ведь это были… Да, сомневаться не приходилось: судя по одежде, тоже видоизменившейся соответственно форме тел, три цилиндра, засевших в ресторане, были милиционерами — вероятно, поездной бригадой, причем явно растерянной, деморализованной и сбитой с толку.

— Капитан Смеляков, Служба Контроля, — представился Гений.

— Сержант Стрельников, — цилиндр поплотнее «взял под козырек», в то время как остальные переместились в проход меж столиков. Интересная деталь: руки у сержанта сливались с корпусом, а когда начинали двигаться, то не отрывались, просто поверхность ходила крупными волнами, вполне успешно совершая те или иные действия. Он взял со стола стакан с водой: — Вы в порядке, капитан? Вот, выпейте… — М-да, а может, и не с водой.

— Нет, спасибо, — отклонил предложение Гений. Мэри тоже покачала головой, и судорожная «волна» опрокинула содержимое стакана внутрь цилиндра. — Мне необходимо попасть в кабину управления, — сказал Гений. — Это возможно?

— Мы уже пытались, но машинист заперся и не отвечает на вызовы. И с внешним миром нет никакой связи…

— Вы, я вижу, тоже заперлись, — заметил Гений. Стрельников как-то неловко покачался, словно переминаясь с ноги на ногу:

— Простите, растерялись… Капитан, может, вы понимаете, что творится в поезде? Это какой-то эксперимент, да? — похоже, что представитель Службы Контроля явился для них последней надеждой получить какое-то приемлемое объяснение происходяшему.

— Разбираемся, сержант, — «утешил» его Гений. — Сейчас первоочередная задача добраться до машиниста. Пойдемте! — и он решительно двинулся по вагону. Рядовые цилиндры посторонились с его пути, пропустили Мэри и устремились следом От Мэри не укрылся некоторый разор на ближайших столиках — початая водка, неаккуратная закуска. Стражей порядка можно было понять: не в их силах было блюсти порядок в сложившейся ситуации, очень смахивающей на конец света. В его преддверии оставалось только выпить.

Они прошли через пустую кухню — Гений не стал интересоваться, где обслуживающий персонал: вероятно, их форма была далека от цилиндрической, и милицейская команда, наверняка считавшая себя «последними людьми», оккупировала территорию ресторана, выгнав чуждые экземпляры за дверь.

Наконец они вышли в помещение тамбура, где уперлись в закрытую железную дверь. Сержант заверил, что она ведет непосредственно в кабину машиниста; было отрадно, что состав не прицеплен к электровозу, а представляет с ним в некотором роде одно целое, то есть для визита необязательно было выбираться наружу. По идее достаточно было набрать на панели код вызова и оповестить о цели, что и попытался сделать сержант, пройдясь по панели мелкими точечными вибрациями, потом волнами покрупнее забарабанил в саму дверь — с тем же нулевым результатом.

— Вот видите, ни ответа, ни привета, — констатировал он, откатываясь.

— А если того… Отстрелить замок? — внесла предложение Мэри, в сомнении рассматривая цельнометаллическую дверь, вообще-то лишенную наружных признаков замка.

— Не имею права стрелять вблизи двигателя и системы управления.

— Но как же туда добраться? По крыше? — высказала все-таки Мэри вновь замаячившую перед нею не очень приятную перспективу.

— Так, погодите-ка! — Гений, озаренный какой-то мыслью, внимательно осмотрел дверной стык. Потом развернулся и, распорядившись: — Сержант, за мной! Остальным ждать здесь, — направился обратно в вагон, пройдя меж откачнувшимися рядовыми.

Чтобы не терять в их отсутствие времени даром, Мэри постучала кулаком в дверь не слишком-то вежливо, потом принялась барабанить. Ее отстранило волнообразное движение одной из гуттаперчевых колонн. Пахнуло водкой.

— Разрешите уж нам, — произнес рядовой, после чего вложил свою лепту в посильное выбивание пыли из железного препятствия: дверь выбивалась плохо, лишь глухо рокотала, как бы возражая, но за нею никто не возражал.

— Пусти-ка, — второй служитель закона, оттолкнув товарища, заколотил в дверь рукояткой пистолета, ствол которого утопал в гуляющей по нему штормовой волне. Мэри зажала уши.

За таким времяпрепровождением их застал Гений, вернувшийся в компании колонны-сержанта и… листовидного Андрея Валентиновича, причем сержант конвоировал последнего, тыча в плоскую спину парализатором. Рядовые отшатнулись и настороженно замерли, готовясь в случае агрессии со стороны «мутанта» к решительному отпору.

— Ну и зачем ты его привел? — поинтересовалась Мэри. — Чем нам поможет этот толстяк? — нельзя сказать, чтобы она оговорилась: ведь и камбалу можно назвать толстой, важно, с какой стороны на нее смотреть. Примерно в этом смысле высказался и Гений:

— Не толстяк, а скорее блин, — сказал он, — причем настолько плоский, что способен просочиться в любую щель, будь она хоть микронной — ты подумай, ведь у него полностью отсутствует третье измерение!

— Что за чушь ты порешь, Евгений? — спросил дрожащим голосом толстяк, волнуясь и косясь на цилиндр с пистолетом. — Я отказываюсь тебя понимать!

А вот к Мэри, напротив, пришло понимание замысла Гения. Оставалось только убедить двухмерного человека в том, что он на это способен. И не одну ее озарила подобная догадка.

— Сейчас мистер голубенькое платьице у меня все поймет, — прогудел сержант Стрельников, угрожающе поигрывая пистолетом. — А ну-ка ты, плоская задница! — обратился он к трепещущему толстяку. — Быстро лезь под дверь!

Валентинович в ужасе попятился и прилип к стене, отображая все ее изгибы.

— Послушай, Андрей, — сказал Гений, — ты ведь уверен в том, что все происходящее — результат воздействия на твою психику? Так вот, поверь мне — ты действительно способен просочиться под эту дверь и открыть ее с той стороны. Ты просил меня остановить это, так знай — в том, что ты поверишь и сделаешь, как я говорю, заключается ключ к твоему спасению.

— Но как я это сделаю? Сам подумай, как?! — сорвался на визг Валентинович, демонстративно охлопывая свои объемные, с его точки зрения, бока.

— Очень просто. Ты должен лечь на пол и двигаться вперед — ползти под дверь, понимаешь?

— Но я же в нее попросту упрусь! — не желал верить толстяк.

— Не упрешься. Давай поспорим, что ты спокойненько проползешь под дверью, к своему собственному великому удивлению. А? Ты ведь азартен, так заключим пари — если упрешься башкой и забуксуешь, получишь от меня сотню зеленых. Если просочишься — так и быть, просто открой дверь.

— Но я же… Я… — забормотал толстяк, в сомнении пробуя ногой нижний стык двери.

— А если откажешься, то боюсь, что очень скоро наступит твой конец.

— П-почему?.. — растерялся Валентинович.

— Потому что я тебе его обеспечу! — прорычал колонна-сержант, а двое рядовых угрожающе надвинулись, образовав вокруг толстяка внушающую ужас колоннаду.

— Вот видишь, — кивнул на них Гений, — твоя психика попросту не выдержит давления, на которое она не рассчитана, — соврал, или почти соврал он.

Заплывшие глазки человека-блина заметались в панике:

— И с-сколько мне осталось?

— Затрудняюсь сказать точно, но с каждой секундой этот момент приближается, — Гений поглядел на колоннаду. Все три колонны синхронно подались вперед.

Валентинович судорожно вздохнул, слегка при этом расширившись, и, опав, неуклюже спланировал на пол. Колонны расступились, давая ему возможность «подползти» к двери. «Блин» стал осторожно двигаться, очень смахивая на шевелящееся волнообразно покрытие, широкие ноги совершали под юбкой лягушачьи движения.

— Прижмись, распластайся, как ящерица! — давал рекомендации Гений.

Бедный толстяк безмолвствовал, только тяжело сопел, тем не менее старательно следуя указаниям: плоская голова обрисовала порожек, но у самого стыка застопорилась, приподнявшись.

— Голову ниже!

— Морду в пол! — раздались почти одновременно два ценных совета.

И то, что им сейчас было видно, а именно — затылок в буклях парика — стало постепенно исчезать под дверью.

— Йес! — Мэри подпрыгнула, стукнув кулаком в ладонь: — Гений, ты гений! У него получается!

Голова постепенно скрылась, настала очередь плеч, потом… Вот тут появилась причина для волнения: толстяк застопорился, похоже, не вписываясь в ширину двери.

— Мэри, встань с той стороны и делай, как я! — распорядился Гений и, поддев носком ботинка трепыхающийся край, загнул его так, чтобы тот вошёл в угол двери. Мэри повторила с другой стороны его действия. — Только очень осторожно, не обрежься! — предупредил он. Мэри стала похожа на человека, трогающего ногой змею. В конце концов край бывшего толстяка загнулся под нужным углом и продвижение «блина» возобновилось. Правда, операция прошла не без потерь: у Мэри на туфле был начисто срезан шнурок, то есть шнурковый бантик.

— Ты знаешь, — задумчиво сказала она, отставив ногу и разглядывая результат соприкосновения с краем Андрея Валентиновича, — по-моему, он запросто мог бы пройти и прямо сквозь дверь.

— Теоретически да, — согласился Гений, — но практически у его проникающей способности имеются какие-то ограничения, это очевидно, иначе он давно бы уже провалился сквозь пол и ушел в землю.

Пока что Андрей Валентинович уползал все дальше под дверь. Глядя на исчезающий в щели широкий зад, колонна-сержант почесал дулом пистолета свою «капитель».

— Может, я ошибаюсь, капитан… Но это же ходячая мясорубка!..

— На данный момент ползучая, — поправил Гений, — и ты, наверное, уже понял, что сам он об этом не догадывается.

— Да уж, — вступил один из рядовых, — но вот об этом, — кивок вниз, на елозящие плоские ноги, — он уже догадывается. — В этот момент Андрей Валентинович громко испустил газы. — Теперь его ни в одну камеру не запрешь… — закончил рядовой, ретируясь подальше.

Мэри хмыкнула: кажется, эти ребята-цилиндры всерьез подумывали о том, чтобы арестовать человека-плоскость. Наверное, за отсутствие третьего измерения.

Но вот наконец в щель всосались ступни, одетые в синие «лодки» немалого водоизмещения. На некоторое время воцарилась тишина.

— А он точно сможет открыть? — забеспокоилась Мэри.

— Там простая кнопка, — сообщил сержант.

— Надеюсь, он догадается ее нажать, — сказал Гений.

— Но почему он так дол… — начала Мэри, но в этот момент в двери ко всеобщему облегчению щелкнуло, и она открылась.

На пороге стоял Андрей Валентинович — бледный и с весьма помятым видом, хотя ему полагалось бы после такой процедуры быть отглаженным. Взгляд его был обращен вниз, на собственное пузо, в действительности отсутствующее, но по-прежнему для него реальное.

— Что с машинистом? — спросил Гений, осторожно, тыльной стороной руки отстраняя его с дороги.

— Не знаю, я… Смеляков, я это сделал?..

Причина задержки стала ясна: толстяк не сошелся в смертельной схватке с безумным машинистом, он просто не верил в произошедшее и, стоя и дверью, отходил от шока. Гений даже не стал отвечать на его вопрос — он уже устремился мимо, по неширокому проходу, ведущему в кабину управления. Мэри и милиционеры гуськом последовали за ним, без труда миновав толстяка, бессильно облокотившегося спиной о стену.

В кабине было огромное стекло-обтекатель, и в первую очередь бросался в глаза рваный сумрак, летящий навстречу. Сквозь него не просматривалось не только деталей пейзажа, но не было видно и самого пути, словно они не ехали, а летели сквозь непроницаемую облачную пелену.

Поначалу у Мэри сложилось впечатление, что рубка пуста, за исключением, конечно, их компании, набившейся в нее довольно плотно, разве что не заняв кресел.

— Кто вам позволил врываться в кабину управления? — донесся со стороны левого кресла надменный голос. — Немедленно вон!

Мэри присмотрелась и ахнула: кресло было заполнено чем-то наподобие фруктового киселя, или цветной вязкой лужи, и именно из нее доносились приказания:

— Во-о-о-он!!! — всколыхнувшись, лужа взметнулась вверх и растопырилась кляксообразно, точно маленький взрыв, вопящий на истерической ноте.

Мэри шарахнулась, практически упав спиной на гуттаперчевого сержанта, тот тоже не вполне устоял, и в задних рядах образовалось некоторое смятение. Один только Гений, стоявший ближе всех к креслу, достойно вышел из ситуации. Не то чтобы он не дрогнул — нет, этого было не сказать, просто, как Мэри поняла уже потом, он загодя достал парализатор.

Устрашающий медузообразный машинист на мгновение замер и опал на сиденье с мокрым шлепком, потом начал медленно, как патока, стекать на пол.

— Вот подлюга!.. — тихо, с глубинной ненавистью произнес сержант, не забывая бережно поддерживать Мэри.

— А по-моему, парень просто перенервничал, — высказал свое мнение Гений. — Дороги не видать, станции на запросы не отвечают, позади кто-то в дверь ломится, поглядел на картинку, а там… М-мда.

— Да лучше бы он на себя поглядел! — рявкнул возмущенный сержант.

— Боюсь, у него не было зеркала, — заметил Гений, озабоченно разглядывая пульт. Сесть на место еще не стекшего вагоновожатого он не решался и с сомнением поглядывал на пустующее правое кресло. — Машинист у вас был один? — спросил он.

— Нет, нас было двое, — раздался в кабине на удивление спокойный голос, не принадлежавший никому из присутствующих. Если последние и успели немного успокоиться, то мгновенно утратили даже это сомнительное равновесие. Все в оцепенении уставились на пустое кресло.

— Кто здесь? — хрипло произнес сержант, волной, чуть ли не с пенистым гребнем, «выхватывая» пистолет.

— Да я это, Вася, я, — устало ответило кресло.

— Димон, ты, что ли?.. — озадаченно спросил Стрельников, как выяснилось, Вася. — Да где ты, черт тебя?..

— Значит, и вы меня не видите… — вздохнуло кресло. — Мишка, когда стал лужей, тоже поначалу меня потерял. Я, как это увидел, онемел от страха, шевельнуться не мог. Потом гляжу — лужа-то он с виду лужа, но вроде как сам собой остался: все правильно делает, запросы посылает и обо мне очень волнуется. Тебя, помнишь, сначала вызвал, просил меня поискать. А как вы к двери в первый раз подошли, он подтек к экрану, глянул, ну и…

— Извините, но время дорого, — перебил Гений. — Необходимо срочно остановить поезд.

— Я уже пробовал, — признался голос. — Понял, что здесь полный п…ц, еще раньше Мишки, ну и дал по тормозам.

Гений переглянулся с Мэри, спросил:

— И что? — хотя все и так было ясно.

— А ничего. Тормозная жидкость вылилась, — и он издал невидимыми губами звук, какой обычно сопровождают разведением рук.

— Ты чего нам паришь? Какая тормозная жидкость?! — заорал сержант, однако не рискуя приближаться к «говорящему» креслу. — Ты что, на «Мерседесе» едешь с прицепом?

— Да не знаю я, идиот! Понимаешь, просто не знаю, в чем дело! По показаниям приборов тормоза исправны! Но не тормозят. Хоть ты тресни!

Василий тяжело вздохнул:

— Что делать-то будем, капитан? На ходу, что ли, прыгать?

— Этот вариант, сержант, оставим на крайний случай, — ответил Гений — может быть, и в шутку. — Пока возвращайтесь в вагон.

— Что делать, Гений?.. — спросила Мэри, когда милиционеры покинули кабину, практически повторив вопрос сержанта. Ее спутник, прищурясь, глядел в обтекающую стекло зловещую неизвестность.

— Думать. Есть способ этому воспрепятствовать. Мы просто не смогли его нащупать. Что-то упустили…

— Знаешь, — сказала она, — я все время думаю об этой телепортации. Ты был прав, что ее можно запускать: ведь тогда в автобусе у меня это получилось не в первый раз…

— Не думать вам надо, ребята, а молиться. Потому что ничего тут не придумаешь, — раздался голос невидимого машиниста, о котором они, за мнимым его отсутствием, временно позабыли. — Вот что я скажу, — продолжал он, — мы попали в какую-то аномалию, навроде Бермудского треугольника. Сколько ни раскидывай мозгами, а ничем другим такое не объяснить. И спасти нас может только чудо.

— Гений, я, кажется, сейчас поняла, что значит управлять Хаосом, — тихо сказала Мэри. Он поглядел на нее с интересом, надеясь, наверное, что она нащупала в глубине себя рычаги управления.

— Это значит научиться творить чудеса, — сказала она.

— Ну да, — хмыкнул голос машиниста, — например, выбросить тормозной якорь, чтобы он цеплялся за рельсы. То-то будет чудо, если такая фена сработает.

Нет, разговаривать в присутствии невидимого собеседника было решительно невозможно.

— Пойдем, — сказал Гений, пришедший, кажется, к тому же выводу, — посидим в ресторане. Здесь все равно больше нечего делать.

Они вышли из кабины и прошли мимо Андрея Валентиновича, стоявшего на том же месте у стены — в прострации, видимо. Однако по возвращении в ресторан обнаружилось, что он плетется за ними следом.

Милиционеры устроились вокруг початой бутылки — цилиндры, сидящие почти по-человечески, изогнув нижнюю часть, выглядели бы забавно, не будь их вершины такими понурыми. Отвергнув вялое предложение присоединяться, Гений выбрал столик неподалеку.

— Насчет творения чудес ты в какой-то мере нрава, — сказал он. — Только мы уже выяснили, что одного желания для этого мало. Вспомни, что ты чувствовала перед тем, как происходило чудо, ну, то есть телепортация?

Мэри чуть подумала:

— Каждый раз я немножко волновалась. Боялась, наверное. Ну… еще досадовала, что придется долго ехать, а хорошо бы поскорей…

— То есть злилась? — уточнил Гений.

— Может быть, — согласилась она, — немного. Считаешь, что для «чуда» требуется разозлиться?

Он дернул плечом:

— Возможно. Но разве сейчас ты уже не злилась — на этот поезд, на свое бессилие перед неизвестным, на проклятую долю? Наконец, на тех, кто так распорядился твоей судьбой?

Мэри собиралась ответить, но…

— Ты мне обещал, что все исправишь, — донеслось от соседнего столика, за который опустился Андрей Валентинович, поставив перед собой захваченную в буфете бутылку, — если я пролезу под эту чертову дверь! И ведь я пролез, а? — Он в очередной раз оглядел себя: — Каково! — В его голосе прозвучала неуверенно хвастливая нотка.

— Ты бы хоть парик снял, — посоветовал Гений, — а то выглядишь, как старая небритая проститутка. Нетрадиционной ориентации.

— Не могу, — посетовал толстяк.

— Да ну? Неужто понравилось?

— Что ты! Окстись. Я его приклеил. Для надежности.

Мэри прыснула в кулак, потом подумала: «А жаль». В самом деле было интересно, обретет ли объем что-либо, ну, к примеру, парик, оказавшись вдали от плоской головы хозяина?

— Ты обещал меня вытащить, если я пролезу, — завел свое толстяк. — Обещал?

— Я над этим работаю.

— Работаешь? Сидя здесь за столиком с девицей?

— Вот именно.

Мэри, поставив локти на стол, взялась за голову:

— Интересно, скоро все кончится? — сказала она. — Может, я еще успею поспать?

— Разрешите мне поспать вместе с вами! — за другим столиком воздвигся, пошатываясь, один из столбов. По подобию лица расплывалась широкая улыбка. Сержант рядом с ним тоже поднялся и мощной волной усадил первого на место.

— А что? — возмутился тот. — Сколько нам осталось? Надо пользоваться!

— Делай что-нибудь, Смеляков! — заныл с другой стороны толстяк. — У меня же психика не выдержит! — он поднял к лицу широкие пятипалые ленты, исходящие мелкой волной. — Уже не выдерживает!

— Это что, так и будет продолжаться? — Мэри смотрела через стол на Гения, потом обвела взглядом зал с выражением, весьма далеким от приязни. — До самого конца?..

Он наблюдал за ней с пристальным интересом. Ответил:

— Видимо, да. Ничего не поделаешь, придется терпеть.

Мэри тихо сквозь зубы застонала.

Потом она ощутила толчок, и вместе с тем накатило ощущение, какое, наверное, бывает свойственно организму в невесомости: неприятная, какая-то дезориентирующая легкость, головокружение, тошнота. Она схватила открытым ртом воздух, показавшийся настолько спертым, словно им до нее уже подышало человек сто. Взгляд с трудом сфокусировался на лице напротив — Гений стал очень бледен: кажется, ему тоже было худо, тем не менее он интересовался происходившим вокруг.

Справа через проход спала, уронив на стол голову рядом с упавшей бутылкой, рыхлая дама, обтянутая голубым платьем, она же — Андрей Валентинович, но — о чудо! — в своем прежнем, надутом состоянии. Столик за спиной Гения являлся своего рода общей подушкой для трех человек в милицейской форме — самых что ни на есть нормальных, усталых, измученных ментов. И главное…

Поезд стоял!!!

Во что не сразу верилось, поскольку торможения-то никакого не было! Просто мчавшийся с немалой скоростью поезд и они вместе с ним перешли одномоментно из состояния движения в состояние покоя — отсюда, вероятно, все неприятные ощущения. Лишь темная пелена за окнами никуда не делась, и это настораживало, омрачая радость от внезапного и вроде бы ничем не объяснимого достижения желаемой цели, а именно — остановки. Тревожило и то, что окружающие попутчики, ставшие наконец-то нормальными, не ликуют, подбрасывая в воздух фуражки и парики, а вместо этого сладко почивают на столах. Да почивают ли?..

— Как ты думаешь, что с ними? — спросила Мэри, поднимаясь. Не дожидаясь ответа, она подошла к милиционерам и пощупала пульс на шее сержанта. Кровь билась — медленно, но ровно.

Гений тем временем оттягивал веко Андрея Валентиновича.

— Они, кажется, спят, — резюмировал он.

— Попробуем разбудить?.. — спросила Мэри с изрядным сомнением в голосе: теперешнее состояние толстяка и «набравшейся» милицейской бригады ее устраивало больше.

— Не стоит. Видимо, это реакция организма на… Скажем так — на внезапный переход к норме. И дожидаться их пробуждения, думаю, не имеет смысла, — сказал он.

— Тогда… — Мэри с глубоким вздохом расправила плечи, взглянула за окно: — Попробуем выйти?

— Конечно.

Но прежде чем покинуть поезд, они заглянули в кабину управления: толстяк, выходивший оттуда последним, не позаботился закрыть за собой дверь, а невидимому машинисту было уже, кажется, все равно.

Теперь он стал видимым: молодой, лет двадцати пяти парень сидел в ранее пустовавшем правом кресле, свесив на плечо седую голову. Второй машинист, также «вошедший в тело», лежал на полу у своего кресла, лица его видно не было.

— И что они будут делать, когда очнутся? — подумала вслух Мэри и предположила с сомнением: — Поедут дальше?..

— Ну, сначала, должно быть, попытаются наладить связь.

— Я почему-то сомневаюсь, что это удастся, — сказала она, глядя в плотный туман, обложивший лобовое стекло.

— Без нас, я думаю, им все удастся.

— Как это без нас?.. — опешила она. — Мы что, не вернемся?

— Может быть. Но тогда, боюсь, все начнется сначала.

Мэри не очень понравился ход его мыслей.

— Но мы даже не знаем, где находимся, и почему мы, собственно, остановились? Может, это и есть конец пути в никуда? Нам остается только выйти…

— В таком случае мы уже пропали, и неважно — в поезде или вне его. Но я надеюсь, что пока нет.

— А если ты ошибаешься? — спросила Мэри.

— Пойдем, попробую тебе доказать: до сих пор я, кажется, не ошибался.

Это было правдой, однако все когда-нибудь происходит в первый раз. Поэтому Мэри побаивалась выходить: очень не хотелось бы навеки затеряться, или попросту раствориться — хрен редьки не слаще — в этом странном тумане.

Наружняя дверь легко подалась и отъехала, как бы с готовностью приглашая их покинуть поезд. Полное непротивление «поезда-изолятора» вдвойне настораживало; Мэри уже не брала в расчет, сколько всего пришлось преодолеть, чтобы сейчас иметь возможность сделать этот последний шаг — со ступеньки в неизвестность.

Снаружи было прохладно, и ни дуновения — этакая застойная, знобкая прохлада, свойственная порой утренним туманам. Под ногами оказалась насыпь, потом пошла твердая, покрытая чахлой травкой земля. Мэри оглянулась: за несколько шагов поезд был уже едва видим.

— Знаешь, я почему-то уверена: сейчас, когда мы вышли, они проснутся, — она вздохнула, закончив: — И уедут…

— Или тоже выйдут — где-то в своем мире, — сказал Гений.

— А мы?.. Почему мы не можем выйти в своем мире? Каждый — в своем? Или, ты думаешь?.. — она огляделась — бесполезное занятие — и вскинула на него глаза, засветившиеся надеждой.

— Давай пока просто пойдем, — предложил Гений. — Пойдем и посмотрим, что у тебя получилось. — Он взял ее за руку, увлекая все дальше в туман.

— Значит, ты считаешь, что это сделала я? — мысль, что хорошо было бы захватить с собой клубочек и привязать конец к двери вагона, отскочила на задний план.

— Разумеется, — сказал он. Потом сделал по меньшей мере сенсационное заявление: — Ты наконец-то научилась призывать Хаос. Вернее — использовать его возможности в своих интересах.

Недоумение, отразившееся на ее лице, могло быть и не замечено им за разделяющей их кисейной дымкой, поэтому она решила его озвучить:

— Если я этому научилась, то почему сама ни черта не понимаю?

— Важно, что я это понял. Ты все сделала, а я проследил и понял. Мы неплохо дополняем друг друга, ты не находишь?

Мэри, глотающей туманные пампушки, было не до лирики.

— Меня сейчас больше интересует, что ты такое проследил, чего я сама не заметила, — более-менее грациозно ушла она от ответа.

— Все очень просто, — сказал он. — Я постоянно думал — что внутри нас сродни Хаосу? Что может быть для него зацепкой? Желание, нетерпение — однозначно нет, мы уже в этом убедились Страх? Да, страх бывает разрушителен, но по сути, по своей природе это — защитная реакция, призванная спасать. Злость — это уже ближе: злость деструктивна — очень цельное, характерное чувство, но она тоже может быть защитной, а у меня, например, часто бывает рабочей, то есть созидающей. Опять мимо. Раздражение — вот что нам было необходимо. Только прислушайся: раз-дра-жение — само слово несет в себе зерно Хаоса. Тогда в автобусе, вспомни — сама мысль о дороге, связанной с переживаниями в ожидании операции, вызывала у тебя раздражение, и у меня, кстати, тоже. Ты упоминала о других случаях — суди о них сама, но уверен, что и там без него не обошлось.

— Случай был один, — сообщила Мэри. — Я села в лифт с толпой народа и сразу оказалась на первом этаже. Тогда я и решила, что они открыли телепортацию и что лифт — это разновидность телепортационной кабины.

Гений слегка радостно подпрыгнул:

— Отлично! Доказательства налицо: три доказательства! — он взмахнул руками. — Не очень, может быть, вдохновляющий факт, — сказал он, сияя, — но приходится признать: раздражение — вот наш ключ к успеху!

— Но если так… — Мэри напрягала зрение, надеясь увидеть хоть что-нибудь в по-прежнему окружающей их слепой вате, — то почему мы сейчас не оказались на месте? Ладно уж, пусть не дома, но хотя бы там, куда ехали!

— Ну… — он склонил голову, — видимо, в тебе преобладало желание просто остановиться, не конкретизируя места. Но не все еще потеряно, — он повел головой, как бы оглядываясь: — Неприятный туман, а?.. — помолчал немного и сказал: — Тебе не кажется, что что-то начинает проглядывать?

Тут и Мэри заметила — туман и впрямь постепенно редел. Почва стала каменистой. А потом вдруг…

— А-ах!.. — прошептала Мэри.

Серая завеса разорвалась, как гнилая простыня. Перед ними, всего в нескольких шагах, был обрыв, а дальше лежало море. Розово-бирюзово-синее — предрассветное.

Они замерли на полушаге, встав над самой пропастью.

— Гений, мы это сделали?.. — глаза Мэри, впитывающие необозримый ветреный простор, увлажнились.

— У меня сейчас тоже такое ощущение, что все это, — он развел руками, — сделали мы. Хотя на самом деле, — он вздохнул и констатировал: — Мы просто вышли к морю.

— Прошу вас, доктор Забелин.

— Благодарю, полковник, — руководитель научно-исследовательской группы ФСК поднялся из-за стола и подошел к расположенному на стене экрану. — Итак, — начал он, — на данный момент в рамках функционирования Врат мы наблюдаем следующую картину…

С некоторых пор полковник Каневич предпочитал слушать по-военному четкие доклады своих ученых — естественно, не забывая пригласить на совещание Блума, чтобы потом требовать с него объяснений, а заодно, конечно, прояснений неизменному вопросу, как изобретатель чертовой дыры собирается исправлять ситуацию.

— …В результате неконтролируемого взаимодействия…

— …При вытеснении парного субъекта обнаружился сбой…

— …Нарушение принципа инверсионного обмена…

— …Такой избирательно-затягивающий эффект в принципе невозможен, но…

— …Не предполагает функционирования двойников в рамках одной системы, однако…

Схемы на экране сменяли одна другую.

— …Недопустимо… Вы можете видеть… Подобного рода асинхронизация… Состояние субъектов можно назвать условно-стабильным, но…

Появилось изображение двух анабиозных капсул. Лежавшие в них женщины только на первый взгляд казались разными — в основном, из-за цвета волос: у одной они были темно-русыми, у другой — огненно-рыжими. И рыжая была заметно полнее.

— Но, но, но… — устало произнес Каневич. — Спасибо, доктор, вы можете сесть. Итак, — он повернулся к Блуму, бледному и заметно похудевшему за какие-то пару дней: — Невозможно, недопустимо, нелогично. Однако мы благодаря вашему гению все это имеем и, — полковник кивком указал на экран, — отнюдь не условно. Иван Федорович сейчас блистательно объяснил нам, почему этого , — еще один кивок на экран, — не может быть. Он очень доходчиво доказал, почему двойники не могут кучей сваливаться к нам, а другие «избирательно затягиваться» в новый мир основным проникающим объектом. А теперь вы, профессор, дадите нам по возможности краткое объяснение, почему это все-таки происходит.

— Это Хаос, — просто, безо всякой патетики объяснил Блум. — Надеюсь, полковник, я был достаточно краток.

— Вы хотите сказать, — лицо полковника вдруг стало серым, чуть ли не под цвет форменного пиджака, — что ситуация полностью вышла из-под контроля?..

— Не совсем так, — «успокоил» его Блум. — Пока у нас остается возможность связи, необходимо продолжать попытки договориться с силовыми ведомствами. Задача остается прежней — доставить объект, то есть уже объекты, к Вратам.

Каневич без малого не застонал. Но не застонал. И по праву мог гордиться тем фактом, что заговорил в относительно спокойном деловом тоне:

— Это не так просто: мои двойники, как я и предвидел, не торопятся мне верить. А ваши, профессор, — тут его система самоконтроля дала некоторый сбой, — мало того, что бесполезны, так еще кого-то из них, насколько я понял, куда-то затянуло!..

— Прошу прощения, — вступил Забелин, — объект Блум-3 не затянуло, а зацепило всплеском струнной нестабильности, образовавшейся вблизи Врат.

Блум поморщился, словно от зубной боли: Блума-3 ему пришлось проглотить, поскольку двойников, у которых уже имелось кодовое название — у каждого свое, — между собой для удобства просто нумеровали.

— И все же осуществление связи дает пока единственную надежду, — сказал он. — Конечно, мы не можем с точностью предугадать реакцию структур, подобных ФСК: наличие Врат может быть расценено как угроза вторжения, и власти могут прийти к выводу, что проникшие через них объекты необходимо уничтожить.

— Ну и что? — Каневич заметно приободрился. — Это в конце концов поможет нам решить проблему, не так ли?

— Н-не уверен… — пробормотал Блум.

— Но вы согласны, что уничтожение все же предпочтительней, чем их дальнейшая несанкционированная деятельность в чужих мирах?

— Предпочтительнее, — Блум близоруко прищурился на полковника и закончил веско: — Вернуть все на свои места!

Эту песню Каневич слышал не впервые, но теперь ему уже было что ответить:

— Но положение усложняется с катастрофической быстротой: вы не боитесь, что очень скоро это станет попросту невозможно?

Профессор со своей стороны пожалел о том, что подал полковнику мысль об устранении. Сейчас он видел представителя ФСК насквозь: уничтожение нарушителей показалось Каневичу наиболее простым и, учитывая обстоятельства, вполне приемлемым вариантом. Однако дело и впрямь катилось к тому, что в скором времени подобная мера могла оказаться единственным выходом.

Поэтому Блум произнес тихо, но весьма внушительно:

— Я попросил бы вас не отдавать прямых указаний такого рода, не посоветовавшись предварительно со мной.

И вышел из кабинета, хлопнув дверью.