"Падение Гипериона" - читать интересную книгу автора (Симмонс Дэн)7Космические битвы в кино и голофильмах всегда наводили на меня скуку, но реальное сражение – вроде прямого репортажа о нескончаемой транспортной катастрофе – чем-то завораживало. Правда, эстетическая ценность реальных событий – и это подтверждается тысячелетним опытом – гораздо ниже, чем у самой скромной голографической драмы. При всей колоссальности задействованных сил настоящее космическое сражение вызывает у зрителя лишь одну мысль – о безмерной огромности космоса и безмерной же ничтожности всех этих звездолетов, дредноутов, флотилий и прочих игрушек человечества. Так я думал, сидя рядом с Гладстон и ее солдафонами в Центре Оперативной Информации, так называемом Военном Кабинете, когда стены в один миг стали двадцатиметровыми окнами в бесконечность; четыре гигантские голопанели окружили нас объемными изображениями, а динамики – звуками битвы, долетавшими по мультилинии: радиоперебранками между пилотами истребителен, треском тактических каналов, переговорами между кораблями по широкополоске, лазерным каналам и защищенной мультилинии, а также какофонией боевых кличей, воплей, криков и грязной брани – традиционного аккомпанемента войн со времен каменного века. То было поистине воплощение вселенского хаоса, тотальная неразбериха, импровизированное па-де-де мрачного кордебалета смерти. То была война. Посреди адского фейерверка сидели Гладстон и кучка ее сотрудников. Половину северной стены занимал лазурный лимб Гипериона. Военный Кабинет, точно серый ковер-самолет, носился между звезд и взрывов, и у каждого из нас звучали в ушах вопли умирающих мужчин и женщин. И я был одним из тех, кому выпал почетный и жуткий жребий лицезреть все это. Секретарь Сената покрутилась в своем кресле с высокой спинкой, потеребила пальцами нижнюю губу и повернулась к военным советникам: – Ваше мнение? Шестеро увешанных орденами мужчин посмотрели друг на друга. Затем все как один уставились на седьмого – генерала Морпурго, жевавшего незажженную сигару. – Дело плохо, – коротко бросил он. – Мы не даем им приблизиться к зоне порталов… наши линии обороны держатся… но они слишком глубоко проникли в систему. – Адмирал? – Гладстон кивнула высокому худому мужчине в черном мундире ВКС. Адмирал Сингх погладил свою коротко подстриженную бородку: – Генерал Морпурго прав. Кампания развивается не так, как планировалось. Он указал подбородком на четвертую стену, со статическим изображением системы Гипериона, на которое накладывались разноцветные эллипсы, овалы и дуги. Некоторые кривые росли прямо у нас на глазах. Светло-голубые линии обозначали траектории кораблей Гегемонии. Красные ленты – следы Бродяг. Красных было намного больше. – Оба ударных авианосца, входивших в состав эскадры 42, выведены из строя, – продолжал адмирал Сингх. – "Тень Олимпа" погиб со всей командой, а "Станция Нептун" получил серьезные повреждения и сейчас возвращается на окололунную орбиту под эскортом пяти факельщиков. Секретарь Сената опустила голову, коснувшись губой сцепленных пальцев. – Сколько человек было на "Тени Олимпа", адмирал? У Сингха были такие же большие карпе глаза, как у Мейны Гладстон – но без печального огня в глубине. Он невозмутимо выдержал ее взгляд. – Четыре тысячи двести, – ответил он. – Не считая подразделения морской пехоты численностью в шестьсот человек. Часть из них высадилась на нуль-станции Гиперион, поэтому доподлинно неизвестно, сколько их было на борту. Гладстон вновь, обернулась к Морпурго: – В чем причина осложнений, генерал? Лицо Морпурго было спокойно, но он почти перекусил сигару, которую держал в зубах. – У Бродяг больше боевых единиц, чем мы предполагали, – без обиняков ответил он. – Плюс "уланы"… пятиместные Миниатюрные факельщики… Они превосходят наши палубные истребители скоростью и вооружением. Это беспощадные маленькие осы. Мы уничтожаем их сотнями, но если даже один "улан" прорывается сквозь оборонительные порядки, он может натворить больших бед. – Морпурго пожал плечами. – А прорвались многие. Сенатор Колчев и восемь его коллег сидели напротив военных. Колчев, выворачивая шею, повернулся к оперативной карте. – Похоже, они уже одной ногой на Гиперионе, – хрипло сказал он. Снова заговорил Сингх: – Не забывай о масштабах, сенатор. Мы все же удерживаем большую часть системы. В радиусе десяти астроединиц от солнца Гипериона – все наше. Сражение происходило за облаком Оорта, и мы произвели перегруппировку. – А эти красные… шарики… над плоскостью эклиптики? – спросила сенатор Ришо, и сегодня надевшая красное платье. Все знали, что красный – ее излюбленный цвет. Сингх кивнул. – Интересный маневр, – сказал он. – Рой выпустил около трех тысяч "уланов", чтобы взять в клещи эскадру 87.2 по электронному периметру. Атака была отбита, но трудно не восхититься остроумием… – Три тысячи "уланов"? – перебила его Гладстон. – Да, госпожа секретарь. Она улыбнулась. Я перестал рисовать и мысленно порадовался, что улыбка предназначалась не мне. – Разве на вчерашнем совещании вы не сообщили нам, генерал, что Бродяги способны выставить шестьсот-семьсот боевых единиц мак-си-мум? – Мейна Гладстон резко, всем корпусом повернулась к Морпурго, заломив правую бровь. Генерал вынул изо рта сигару, хмуро посмотрел на нее, и выудил из-за щеки еще один огрызок. – Таково было мнение нашей разведки. Она ошиблась. Гладстон кивнула. – Консультировалась ли разведка с Советом ИскИнов? Взоры всех присутствующих обратились к советнику Альбедо. Проекция была великолепная: он, как и все остальные, сидел в кресле, положив руки на подлокотники; его тело не просвечивало и не курилось туманом, в отличие от обычных движущихся проекций. У него было длинное лицо с высокими скулами и живым, выразительным ртом, сардонически кривящимся даже в самые серьезные моменты. Например, сейчас. – Нет, – госпожа секретарь, – ответил Альбедо. – Никто не обращался к Консультативной Группе за оценкой потенциала Бродяг. – Я предполагала, – сурово сдвинув брови, Гладстон обернулась к Морпурго, – что прогноз разведки ВКС выработан с учетом мнения Совета. Генерал бросил на Альбедо свирепый взгляд. – Нет, госпожа секретарь, – возразил он. – Техно-Центр не поддерживает контактов с Бродягами, и мы решили, что его прогнозы окажутся не точнее наших собственных. Для проверки наших предположений мы использовали тактический имитатор Олимпийской Офицерской Школы. – Он снова сунул в рот обкусанную сигару и выпятил нижнюю челюсть: – Неужели Совет способен на большее? Гладстон посмотрела на Альбедо. Длинные пальцы советника словно взяли аккорд на невидимых клавишах. – По нашим оценкам Рой насчитывает от четырех до шести тысяч боевых единиц. – Вы… – начал Морпурго, побагровев. – На совещании вы не упомянули об этом, – голос Гладстон звучал на редкость бесстрастно. – Как и во время предыдущих обсуждений. Альбедо пожал плечами. – Генерал прав, – сказал он. – Мы не поддерживаем контактов с Бродягами. Наши предположения не более надежны, чем расчет ВКС, просто они основаны на других предпосылках. ООШ:ИТИ работает великолепно. Будь быстродействие ее ИскИнов на порядок выше по шкале Тьюринга-Деммлера, мы приняли бы их в Центр. – Его изящные пальцы вновь пробежали по невидимым клавишам. – Ну что ж, наши прогнозы можно учесть при планировании следующих операций. Разумеется, мы готовы в любое время передать их вам. Гладстон кивнула. – Сделайте это немедленно. Она вновь повернулась к экрану, и все последовали ее примеру. Отреагировав на наступившее молчание, автоматы увеличили громкость, и мы опять услышали рев победителей, хрипы, мольбы о помощи и размеренную декламацию – перечисление позиций, указания по корректировке огня, команды. – На ближайшую к нам стену напрямую поступала информация с факельщика "Нджамена", занятого поиском уцелевших среди каши обломков, оставшихся от Отряда В.5. Поврежденный факельщик, к которому он приближался, увеличенный в тысячу раз, походил на взорванный изнутри гранат с медленно разлетающимися в разные стороны зернами и обрывками красной кожуры. Он на глазах превращался в облако мусора и замерзших газов, миллионов обломков микроэлектронных устройств, вырванных из гнезд, пакетов с пайками, искалеченных механизмов и распознаваемых по марионеточным судорогам руки ног человеческих тел. Великого множества человеческих тел. Прожекторный луч "Нджамены", преодолевший двадцать тысяч миль и достигший десятиметровой ширины, играл на ледяных обломках, голубых от звездного света, выхватывая из мглы отдельные предметы, грани, лица. Его отраженный свет сразу состарил Гладстон. – Адмирал, – медленно произнесла она, – неужели Рой ждал, пока эскадра 87.2 перейдет в систему? Сингх коснулся своей бородки. – Вы хотите знать, не было ли это ловушкой? – Да. Адмирал скользнул взглядом по лицам коллег и обернулся к Гладстон. – Не думаю. Я считаю… мы считаем… что Бродяги решили должным образом отреагировать на высокую концентрацию наших войск. Однако это означает, что они твердо намерены овладеть системой Гипериона. – И они в силах добиться этого? – Мейна Гладстон не отрывала взгляда от кувыркающихся обломков у себя над головой. Перед камерой проплыло тело молодого мужчины, наполовину вывалившееся из скафандра. Я увидел вылезшие из орбит глаза и взорванные давлением легкие. – Нет, – отрезал адмирал Сингх. – Они могут обескровить нас. Могут оттеснить нас к самому Гипериону. Но не могут ни вышвырнуть нас из системы, ни нанести нам поражение. – А портал? – Голос сенатора Ришо дрогнул. – Ни уничтожить нуль-портал, – добавил Сингх. – Он прав, – подтвердил Морпурго. – Тому порукой мой профессиональный опыт. Гладстон со странной улыбкой поднялась с места. Все присутствующие, в том числе и я, поторопились подняться. – Вы поручились, – негромко сказала она, обращаясь к Морпурго. – Вы поручились. – Она скользнула взглядом по лицам своих сотрудников. – Мы встретимся здесь, когда этого потребуют события. Связным между мной и вами назначаю Ли Хента. Работа правительства, господа, будет идти в обычном режиме. Всего хорошего. Все стали расходиться, только я вернулся на свое место и вскоре остался в комнате один. Динамики вновь заработали на полную громкость. На одной волне слышались громкие мужские рыдания. На другой, сквозь треск и щелчки помех, гремел чей-то маниакальный хохот. Надо мной, за моей спиной и с обеих сторон медленно двигались во тьме созвездия, и свет звезд равнодушно серебрил руины и обломки Дом Правительства был выстроен в форме звезды Давида. В центре ее, защищенный низкими стенами и кущами деревьев, рассаженных в особом порядке, находился сад. Конечно, не такой обширный, как Олений Парк со своими зелеными просторами, но не менее живописный. Поздним вече ром я вышел туда на прогулку. Яркое сине-белое небо Центра уже покрывалось позолотой, когда меня догнала Мейна Гладстон. Несколько минут мы молча шли бок о бок. Я заметил, что она переоделась в длинное платье, какие носят величественные матроны на Патофе: свободного покроя, с пышными складками и вставками сложного темно-синего и золотого рисунка – точь-в-точь вечерний небосвод у нас над головами. Руки она держала в карманах, широкие рукава раздувались на ветру; подол касался молочно-белой каменной дорожки. – Вы позволили им допросить меня, – начал я. – Любопытно, почему. – Они не транслировали допрос для своих сообщников. – Голос Гладстон звучал устало. – Никакого риска разглашения секретной информации не было. Я улыбнулся. – И тем не менее я подвергся всем этим испытаниям с вашего ведома. – Служба безопасности хотела узнать о них все, что только возможно. Все, что они выболтают. – Ценой кое-каких… не очень приятных ощущений с моей стороны, – заметил я. – Да. – Ну и известно теперь безопасности, на кого они работают? – Этот человек упомянул фамилию Харбрит, – ответила секретарь Сената. – Наши люди почти уверены, что речь шла об Эмлеме Харбрит. – Управляющей биржей на Асквите? – Да. Она и Дайана Филомель связаны со старыми монархистскими фракциями организации Гленнон-Хайта. – Они вели себя по-дилетантски, – сказал я, вспоминая легкость, с какой Гермунд обронил фамилию Харбрит, и непродуманность вопросов его жены. – Конечно. – Связаны ли монархисты с какими-нибудь серьезными организациями? – Только с церковью Шрайка, – ответила Гладстон. Она остановилась перед каменным мостиком через ручей и, подобрав свое роскошное сине-золотое одеяние, присела на кованую железную скамью. – Ни один епископ до сих пор не вышел из подполья, знаете ли. – Учитывая беспорядки, их трудно осуждать. – Я остановился перед скамьей. Поблизости не было ни телохранителей, ни мониторов, но я знал: одно угрожающее движение в сторону Гладстон, и я очнусь в изоляторе службы безопасности. Облака над нашими головами растеряли последнюю позолоту и светились теперь ровным серебряным светом, отражая огни бесчисленных экобашен ТКЦ. – Как поступила служба безопасности с Дайаной нее мужем? – спросил я. – Они были подвергнуты доскональному допросу и… находятся под арестом. Понятно. Доскональный допрос означал, что их мозги плавают сейчас в полностью изолированных от внешнего мира баках. Их тела будут содержаться в криогенном хранилище до тех пор, пока секретный суд не определит, можно ли квалифицировать их деяния как государственную измену. После процесса тела будут уничтожены, а Дайана и Гермунд останутся под "арестом" с полностью отключенными каналами восприятия и связи. Уже несколько, веков Гегемония не применяла смертной казни, но альтернативы ей были не из приятных. Я опустился на другой конец скамьи. – Вы по-прежнему пишете стихи? Вопрос удивил меня. Я посмотрел вдоль садовой дорожки, где только что загорелись летучие японские фонарики и скрытые листвой люм-шары. – Как вам сказать… – Я задумался. – Иногда я вижу сны в стихах. Точнее, видел. Раньше. Мейна Гладстон принялась разглядывать свои руки, сложенные на коленях. – Вздумай вы описать то, что сейчас происходит, – спросила она, – что за поэма бы получилась? Я засмеялся. – Я уже дважды начинал ее и бросал… или, вернее сказать, "он" начинал и бросал. Это поэма о гибели богов и о том, как они противились своему низвержению. Поэма о метаморфозах, страданиях, несправедливости. И о поэте, который, как "он" считал, пострадал от несправедливости больше всех. Гладстон повернулась ко мне. В полумраке ее лицо казалось нагромождением морщин и теней. – И каких же богов свергают с престола сейчас, господин Северн? Само человечество или ложных богов, которых мы создаем себе на погибель? – Откуда мне знать, черт возьми? – вспылил я и отвернулся к ручью. – Но вы принадлежите обоим мирам, не так ли? И человечеству, и Техно-Центру? Я рассмеялся. – В обоих мирах я чужак. Здесь – чудовище, там – экспериментальный образец. – Но кто же проводит эксперимент? А главное, зачем? Я пожал плечами. Гладстон поднялась. Я последовал ее примеру. Мы перешли ручей, слушая, как журчит вода. Дорожка вилась между высокими валунами, покрытыми пышными лишайниками, мерцавшими в свете фонариков. Гладстон остановилась на верхней ступеньке каменной лестницы. – Как вы думаете, господин Северн, удастся ли Богостроителям Техно-Центра создать пресловутый Высший Разум? – То есть создадут ли они Бога? – уточнил я. – Среди ИскИнов есть и противники этого проекта. Опыт людей подсказал им, что создание высшего разума – прямая дорога к рабству, если не к вымиранию. – Но станет ли истинный Бог уничтожать свои создания? – Если иметь в виду Техно-Центр и гипотетический Высший Разум, – возразил я, – Бог не создатель, а создание. Возможно, божество может чувствовать ответственность лишь за те низшие существа, которые само создало. – Тем не менее Техно-Центр, судя по всему, взял на себя ответственность за людей уже много веков назад, со времени Отделения ИскИнов, – произнесла Гладстон. Она пристально смотрела на мое лицо – точно на шкалу какого-то важного прибора. Я окинул взглядом сад. Дорожка светилась во мраке таинственным белым светом. – Техно-Центр преследует собственные цели, – сказал я, понимая, что секретарю Сената этот факт известен лучше, чем кому бы то ни было. – И вы считаете, что человечество ему больше ни к чему? Я поднял руки в знак того, что отвечать не собираюсь. – Я чужд обеим цивилизациям, – повторил я. – Нет у меня ни простодушия невольных создателей, ни бремени пугающей проницательности их созданий. – С генетической точки зрения, вы – человек до мозга костей, – сказала Гладстон. Это не было вопросом, и я промолчал. – Говорили, что Иисус Христос – во всех отношениях человек, – продолжала она. – И одновременно божество. Пересечение человеческого и божественного. Меня поразило, что она вспомнила эту древнюю религию. Христианство сменилось сначала дзен-христианством, потом дзен-гностицизмом, потом десятками и сотнями более жизнеспособных теологий и философских учений. Впрочем, мир, откуда происходила Гладстон, не был кладовой развенчанных культов. Я предполагал и надеялся, что не была такой кладовой и она сама. – Если он в полной мере и человек, и Бог, – сказал я, – тогда я – его двойник из антимира. – Нет, – возразила Гладстон. – Я думаю, его двойник – Шрайк, перед которым собираются предстать ваши друзья-паломники. У меня отвисла челюсть. Она впервые упомянула Шрайка, хотя я знал (а она знала, что мне это известно), что именно она хотела открыть руками Консула Гробницы Времени и выпустить это существо на волю. – Возможно, вам следовало принять участие в этом паломничестве, господин Северн, – заметила Мейна Гладстон. – Я и без того в нем участвую, – ответил я. – В каком-то смысле. Гладстон взмахнула рукой, и двери ее личных покоев распахнулись. – Да, в каком-то смысле вы в нем участвуете, – согласилась она. – Но если женщину, несущую в себе ваше "второе я", распнут на легендарном стальном дереве Шрайка, будете ли вы вечно страдать во сне? На это мне нечего было ответить. Я молча стоял перед ней. – Поговорим завтра утром, после совещания, – произнесла она, прощаясь. – Спокойной ночи, господин Северн. Приятных сновидений. |
|
|