"Эмма" - читать интересную книгу автора (Бронте Шарлотта, Сейвери Констанс)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Все мы ищем в жизни идеальное. Когда-то мной владела сладкая иллюзия, будто в положенное время большинство людей находит предмет своих исканий и происходит это скорее рано, нежели поздно. Хотя мне не довелось найти его в годы моей юности, твердая уверенность в том, что он все же существует, продолжала жить в моей душе в самую лучшую, светлую пору жизни, сохраняя надежду. Но я не нашла его и в зрелости и смирилась с тем, что отныне так всегда и будет. Несколько бесцветных лет я жила спокойно, ничего не ожидая от грядущего. А сейчас, не знаю, чем-то новым вдруг повеяло в моем жилище, и меня это необычайно радует.

Поглядите на мой дом, читатель. Не проследуете ли вы со мной в гостиную? Решайте сами, стоит ли мне придавать значение подобным дуновениям. Впрочем, будьте так любезны, посмотрите прежде на меня. Нам легче будет понять друг друга, если я отрекомендуюсь должным образом. Меня зовут миссис Чалфонт. Я вдова. У меня хороший дом и довольно средств, чтобы при случае оказать помощь или нехитрое гостеприимство. Лет мне не так уж много, но и молодой меня не назовешь. Хотя в волосах еще не серебрится седина, золотистый блеск их потускнел, и почти забыто время, когда румянец оживлял мое лицо — правда, не тронутое пока морщинами. Замуж я вышла очень рано и провела в супружестве пятнадцать лет, которые, при всех отягощавших их невзгодах, не были бесцельным времяпрепровождением. Еще пять лет я прожила одна, без близких, мучась одиночеством, так как детей у меня нет. Но на днях фортуна, колесо которой повернулось в неожиданную сторону, привнесла в мое существование смысл и подарила спутницей.

Я живу в уютной местности — здесь вполне приятная природа и добропорядочное, хоть и небольшое, общество. А не так давно, года три тому назад, в миле от моего дома открылся пансион для девочек. К его начальницам, которые мне хорошо знакомы, я отношусь хотя и сдержанно (съездив ненадолго за границу для завершения образования, они порядком набрались там разных вычуров, кривлянья и жеманства), но с должным уважением, какого, думаю, заслуживают все женщины, бесстрашно глядящие в лицо жизни и добывающие пропитание своим трудом.

В один прекрасный день — наверное, год спустя после того, как сестры Уилкокс основали школу, в которой учениц было еще наперечет, и с явным беспокойством ожидали, станет ли их больше, — ворота распахнулись, и на короткую подъездную аллею вкатила карета (как впоследствии описывала мисс Мейбл Уилкокс, «весьма элегантная и модная»), запряженная парой породистых лошадей. Стремительный въезд во двор, заливистый звон дверного колокольчика, шумное раздевание, церемонии, с которыми приезжие вступили в светлую гостиную, — все это очень взволновало владелиц «Фуксии». Мисс Уилкокс вышла к гостям в новеньких перчатках, с батистбвым платком в руках.

При ее появлении сидевший на диване джентльмен тотчас встал, оказавшись высоким, красивым мужчиной, — по меньшей мере, таким он ей запомнился, хотя стоял спиной к свету. Он назвался мистером Фицгиббоном, поинтересовался, есть ли в школе места, и вскользь упомянул, что хочет поручить заботам мисс Уилкокс новую ученицу — свою дочь. То была добрая весть, ибо в классной комнате пустовало немало парт, к тому же, пансионерок в вышеупомянутом учебном заведении было только три — по правде говоря, очень мало, при всей изысканности этого числа, — и счета, которые предстояло оплатить директрисе и ее сестрам в конце первого полугодия, внушали ей немалую тревогу. Немногое могло доставить ей такое удовольствие, как зрелище, к которому мистер Фицгиббон привлек ее внимание взмахом руки: у окна, прижавшись к подоконнику, стояла детская фигурка.

Будь в заведении мисс Уилкокс большой набор — добейся она в ту пору процветания, которым впоследствии могла похвастать благодаря неусыпному вниманию к показной стороне дела, — она бы прежде всего спросила себя, годится ли ее новейшее приобретение для роли образцовой ученицы. Она бы мигом оценила внешность девочки, ее платье и все прочее, на основании чего точно установила бы, сколько она стоит. Но в ту шаткую, начальную пору своей деятельности мисс Уилкокс едва ли могла себе позволить роскошь прицениваться: новая ученица сулила сорок фунтов в год за обучение и, помимо того, должна была столоваться с учителями, а значит, и платить за это, директриса же весьма нуждалась в сорока фунтах и очень желала их получить; к тому же, отменный экипаж, отменный господин, отменная фамилия — всего этого было более чем достаточно, чтобы сообщить ей приятную уверенность в разумности полученного предложения. Поэтому с уст ее слетело признание, что набор в «Фуксию» не закончился, и мисс Фицгиббон может бьгть сию же минуту зачислена в школу, где будет изучать то, что обещано в проспекте, а также все, что душе угодно, — иными словами, мисс Фицгиббон обещала стать столь высокооплачиваемой и выгодной ученицей, какую могла пожелать себе любая директриса. Все прошло как по маслу — без возражений и с изъявлениями щедрости. При обсуждении условий мистер Фицгиббон не выказал ни несговорчивости дельца, привыкшего при заключении сделок стоять на своем, ни бережливости человека малообеспеченного, живущего трудами своими, так что мисс Уилкокс сочла его «истинным джентльменом» — все склоняло ее к тому, чтобы исполниться благоволения к маленькой воспитаннице; которую он, прежде чем откланяться, официально препоручил ее заботам. И словно для того, чтобы укрепить благоприятное впечатление директрисы, оставленная им визитная карточка гласила: «Конуэй Фицгиббон, эсквайр, Мэй-Парк, Мидлендс». В честь новоприбывшей в тот же день были оглашены три указа: новая ученица будет спать в спальне мисс Уилкокс, сидеть рядом с ней за столом, ходить вместе с ней на прогулки.

А несколько дней спустя всем стало ясно, что в действие введен еще один негласный пункт: мисс Фицгиббон будут холить, лелеять и выставлять напоказ при всяком удобном случае.

Одна из дурно воспитанных учениц, до «Фуксии» учившаяся в течение года у неких старозаветных сестер Стерлинг в Хартвуде, где набралась менее гибких взглядов на справедливость, дерзнула заявить, что она думает о такой системе предпочтений:

— Сестры Стерлинг, — не к месту брякнула она, — никогда не ставили одну девочку выше других только потому, что она богачка или красиво наряжается, они бы не унизились до этого. Они хвалили нас, когда мы хорошо себя вели, не обижали слабых и хорошо учились, им было все равно, сколько у кого шелковых платьев, кружев и перьев.

Нельзя тут не упомянуть, что из сундуков мисс Фицгиббон и впрямь был извлечен изысканнейший гардероб, и столь великолепны были разные его предметы, что мисс Уилкокс вместо того, чтобы отправить их на хранение в школьную спальню, в крашеный сосновый комод, определила их в собственную комнату, в шкаф красного дерева. По воскресеньям она облачала свою маленькую любимицу — всегда собственноручно — в шелковую ротонду, шляпку с перьями, горностаевое боа, французские ботиночки и перчатки. Сопровождая юную наследницу — а от мистера Фицгиббона пришло письмо, в котором говорилось, что дочь — его единственная наследница, и к ней впоследствии перейдут все его поместья, включая и Мэй-Парк в Мидлендсе, — так вот, сопровождая ее в церковь и горделиво помещая подле себя на самом виду, на галерее, мисс Уилкокс прямо сияла от самодовольства. Пожалуй, беспристрастный наблюдатель не смекнул бы, чем она гордится, и лишь пожал бы плечами, не отыскав особых достоинств у этой малолетки, одетой в дорогие шелка, как взрослая дама, — по правде говоря, мисс Фицгиббон не была красавицей, и розовые личики иных ее соучениц выглядели намного миловиднее. Будь она из семьи победнее, мисс Уилкокс тоже не приглянулись бы черты ее лица, скорее вызвав неприязнь, чем симпатию; более того, — хотя мисс Уилкокс даже себе не решалась в том признаться и всячески старалась отогнать дурные мысли — порой ей почему-то делалось не по себе и не хотелось продолжать игру в любимчики. Отчего-то ей претило окружать почетом эту девочку. Порой она испытывала смутную тревогу, задумываясь, почему, задабривая и лаская будущую наследницу, она не чувствует при этом искреннего удовольствия, не радуется тому, что девочка всегда находится при ней и под ее особым попечением. Мисс Уилкокс, разумеется, не отступалась от предпринятого, однако — лишь из принципа, из одного лишь принципа, ибо ей то и дело приходилось говорить себе: «Это самая знатная и богатая из моих учениц, она больше всех укрепляет мою репутацию и больше всех приносит денег, и только справедливо, чтоб я выказывала ей особенное снисхождение». Она и выказывала, но делала это вопреки какому-то неясному чувству, растущему в душе.

Понятное дело, незаслуженные милости, которые словно из рога изобилия посыпались на юную Фицгиббон, не пошли на благо предмету всех этих щедрот. Попав в любимицы, она лишилась места среди сверстниц, которые решительно отвергли ее общество. Им не пришлось подчеркивать свое недружелюбие — почувствовав, что в классе ее сторонятся, она тотчас смирилась со своим положением: малышка была замкнутой. Нет, даже мисс Уилкокс она никогда не казалась общительной. Посылая за девочкой, чтоб предоставить ей возможность щегольнуть изящными нарядами перед собравшимися в зале посетителями, и особенно приглашая к себе в гостиную, чтобы скоротать с ней вечерок, мисс Уилкокс испытывала странное замешательство. Директриса всегда была приветлива, старалась развеселить и вызвать на откровенность юную наследницу, и если все эти ухищрения пропадали втуне — а пропадали они неизменно, — в том не было ее вины. Однако мисс Уилкокс была не из тех, кто легко сдается, и какова бы ни была подопечная, покровительница из принципа не отказывалась от своей методы.

У любимчиков не бывает друзей. Об эту пору в «Фуксию» наведался один джентльмен и, когда взгляд его упал на мисс Фицгиббон, у него вырвались слова: «Что за несчастный вид у этой крошки!» — разряженная мисс Фицгиббон в полном одиночестве вышагивала по дорожке, а рядом весело играли девочки.

— Кто эта бедная малышка? — спросил он вновь. Ему назвали ее имя и положение.

— Бедная крошка! — повторил он, глядя, как она мерит шагами дорожку — туда, потом обратно: спина прямая, руки — в горностаевой муфте, нарядная ротонда искрится на зимнем солнце, большая шляпа из итальянской соломки бросает тень на личико (по счастью, не похожее на лица остальных учениц).

— Бедная малышка! — не унимался джентльмен. Отворив окно гостиной, он продолжал следить за обладательницей муфты, пока не поймал ее взгляд и не поманил к себе пальцем. Когда она приблизилась и обратила к нему взор, он наклонился и спросил:

— Ты не играешь, детка?

— Нет, сэр.

— Что ж так? Ты что же, не такая, как другие? Ответа не последовало.

— Наверное, все говорят, что ты богатая, вот ты ни с кем и не водишься?

Юная мисс не стала слушать. Он потянулся задержать ее, но, увернувшись от его руки, она побежала прочь и быстро скрылась из виду.

— Что вы хотите, она единственная дочка, — стала оправдывать ее мисс Уилкокс, — отец, должно быть, избаловал ее; будем же снисходительны к ее маленьким капризам.

— Хм! Боюсь, одним снисхождением тут не обойтись.