"Эмма" - читать интересную книгу автора (Бронте Шарлотта, Сейвери Констанс)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

На исходе этих двух недель меня оставила всякая надежда на возвращение домой тех, кого я жаждала увидеть. Каковы же были мои чувства, когда вечером я услышала стук колес экипажа у ворот, приглушенные голоса, шаги на дорожке! Я выбежала из гостиной, за мною Гай и Лоуренс. Джейн распахнула входную дверь прежде, чем зазвонил колокольчик. Гости стояли на пороге, щурясь от света. Мистер Эллин, державший руку на плече Тины, на которой не было ни шали, ни капора, подтолкнул ее вперед, а она подняла каштановую головку, глаза ее сияли, щеки раскраснелись от волнения! Но кого напоминает мне ее лицо? За моей спиной Лоуренс издал сдавленное восклицание. Послышался голос мистер Эллина.

— Вот и мы, в целости и сохранности! — торжествующе объявил он. — Она нашлась в монастырском сиротском приюте в Бельгии. Все в порядке.

Войдя в дом из темноты сада, мистер Эллин не видел моих пасынков, которые вдруг непроизвольно вздрогнули, как будто испугались какого-то слова в его приветственной фразе. Тина увидела их первая. Она было уже шагнула и протянула руки, чтобы обнять меня, но остановилась на полпути. Подозрительно глядя на незнакомцев, она мгновенно отступила под защиту мистера Эллина, затем кинулась ко мне с криком:

— Прогони, прогони их. Гай первым пришел в себя.

— Не бойся, Тина. Ты забыла нас, ведь мы с тобой знакомы. Мы часто играли в волан с тобой и с мисс Мэрфи. Мой брат Лоуренс и я приехали навестить миссис Чалфонт.

Она спокойно взглянула на них.

— Я не забыла вас, — сказала она громко. — Вы — те самые жестокие пасынки.

Гай вздрогнул. Лоуренс невесело засмеялся.

— Да, — подтвердил Гай. — Мы были очень недобрыми, но мадре простила нас.

Тина пристально посмотрела на него.

— Почему вы ее так зовете?

Он не сразу нашелся, что ответить.

— «Мадре» по-испански значит «мать». Взрослые иногда употребляют это слово вместо «мама».

— Ох, — только и сказала Тина, вложив в коротенькое словечко все свое негодование. Она отвернулась, чтобы спрятать лицо у меня на груди. Обняв ее, я вместе с остальными — включая Энни, Джейн и Элизу — благодарила и поздравляла мистера Эллина. Как только волнение первых минут улеглось, он сказал, что Тина страшно устала за целый день — путешествие затянулось из-за долгого ожидания на пересадках и из-за отмены поездов. По его мнению, девочку нужно было как можно скорее уложить спать.

Я была с ним согласна. Тина прижималась ко мне, и я чувствовала, как она дрожит. Попросив мистера Эллина разделить с нами ужин, я оставила его с молодыми людьми и, взяв Тину за руку, тихонько повела ее за собой. Не обращая внимания на Лоуренса и Гая, она взглянула на мистера Эллина и пожелала ему доброй ночи. У подножия лестницы она обернулась.

— Вам известно, что меня похитила ваша сестра? — спросила она. — Да, да, причем переодетая мужчиной!

Потрясенные Лоуренс и Гай застыли на месте. Их взгляды обратились к мистеру Эллину. В ответ на немой вопрос мистер Эллин склонил голову. Я успела заметить, что для Гая эта новость была все равно что гром среди ясного неба, в то время как Лоуренс был к ней каким-то образом подготовлен. Осторожный намек на миссис Тидмарш в письме мисс Мэрфи был для него полон какого-то тайного значения. Что бы за ним ни крылось, именно этим объяснялось странное поведение Лоуренса.

У меня не было времени задаваться вопросом, что было известно Лоуренсу или о чем он догадывался: все мое внимание было по необходимости посвящено Тине, находившейся в плачевном состоянии; девочку терзали гнев и страх. Когда же она наконец поверила, что Лоуренс и Гай не причинят ей вреда, она со всхлипываниями рассказала свою печальную повесть, которую слушали, насколько им позволяли обязанности, Джейн и Элиза; все, чего они не слышали, могла восполнить Энни, сидевшая, опираясь на палку и подавшись вперед, чтобы не пропустить ни слова. История была поведана — без промедления, — и мы надеялись, что теперь Тина забудется сном. Ничуть не бывало! — как только мы дослушали все, что девочка рассказала, она принялась кричать, что в доме прячется Эмма, переодетая шведской ведьмой, дожидаясь момента, чтобы наброситься и утащить ее. Нам удалось справиться с ее безрассудным страхом перед ведьмами; но то, что последовало, оказалось еще хуже. Вдруг она горько заплакала, но не о собственных горестях, а из-за совершенно вымышленных страданий мистера Эллина, которому предстоит провести следующую весну в одиночестве в своем большом доме.

— Я пообещала, что вы согласитесь, чтобы Ларри служил у мистера Эллина кучером, а он ответил, что будет рад этому, что всегда был о Ларри высокого мнения, но Ларри будет жить в своем собственном домике, увитом розами, а он, мистер Эллин, будет все так же одинок. Тогда я предложила, чтобы он взял с собой Джейн и Элизу, но он ответил, что они будут слишком заняты собственной работой, а он все равно останется в одиночестве. Знаете, тетя Арминель, он хочет, чтобы именно вы жили с ним в его большом доме. Да, да, я уверена, хотя он этого и не сказал.

Услышав слова Тины, Джейн поспешила уйти из комнаты, и мне было слышно, как она смеялась, спускаясь по лестнице в кухню. Я чувствовала, что никогда не посмею взглянуть в глаза ни ей, ни Элизе; каким образом мне удалось утешить Тину, я потом не могла вспомнить. Но постепенно я успокоила ее, и она мирно заснула под свой любимый вечерний псалом, который я все повторяла, пока она не закрыла глаза. Оставив Энни стеречь ее сон, я привела себя в порядок, чтобы спуститься к собравшейся внизу компании, не переставая с тревогой думать о том, что меня там ждет.

В холле мне попались навстречу Джейн и Элиза. Ни следа легкомысленной веселости, обе выглядели озабоченными.

— Мэм, — сказала Джейн. — Джентльмены совсем ничего не ели. Они едва притронулись к ужину.

— А ведь какой прекрасный ужин! — горестно добавила Элиза.

Я напомнила им, что дурные новости обычно портят аппетит, а моим пасынкам, как они обе знают, сообщили неприятные вести. Где сейчас они и мистер Эллин, все еще в столовой?

Нет, — отвечали мне Джейн и Элиза, — они уже давно в гостиной.

Я бы предпочла принять их в менее официальной обстановке своей маленькой гостиной, а не в редко используемой большой. Войдя, я застала мужчин за столом, на котором лежали густо исписанные листы бумаги, браслет-змейка, миниатюры — моя и Тины — и книжечка в переплете винного цвета с рассказом «Жестокие пасынки».

При виде меня они встали, и по лицам Гая и Лоуренса я догадалась, что им стала известна ужасная история. Мистер Эллин был почти так же бледен и расстроен, как и его собеседники. После того, как мы сели, воцарилось молчание, которое, как я понимала, предстояло прервать мне. Я попыталась найти какой-нибудь тактичный подход к больной теме, но так ничего и не придумала. Тогда я спросила напрямую:

— Почему Эмма увезла Мартину? Я не могла заставить себя произнести ненавистное слово «похитила».

Не получив ответа, я изменила вопрос:

— Ведь это Эмма увезла Мартину? Вы убеждены в этом? Может быть, это ошибка?

Было очевидно, что мистер Эллин хочет, чтобы говорил Лоуренс. Но Лоуренс продолжал упрямо молчать. Тогда мистеру Эллину пришлось отвечать самому.

— Здесь не может быть никакой ошибки. Дополнительное доказательство тому обнаружилось сегодня вечером. Братья мисс Чалфонт признали, что она носила мужское платье во время поездки в Бельгию. По возвращении она приказала своей горничной не распаковывать ее чемодан. Та по ошибке ослушалась, а потом, не удержавшись, рассказала, что в нем обнаружила. Мистер Лоуренс Чалфонт, вернувшись из Южной Америки раньше, чем предполагала его сестра, узнал, что она позволила себе поехать за его вещами, не получив на то его разрешения. Дедушка и бабушка, раздосадованные решением Эммы поехать в Бельгию без слуг, были просто вне себя. Она отказалась назвать причину своей безумной выходки.

— Как вам пришло в голову, что Мартину увезли в Бельгию?

Мистер Эллин ответил мне почти так же, как Мартине, когда она задала тот же вопрос. Он добавил, что не станет утомлять меня описанием поисков Мартины, которая, вне всякого сомнения, сама расскажет мне о пережитых ею приключениях. Более важными представляется сообщение, сделанное ею, когда они сидели вдвоем в кофейной. Он записал ее слова. Мистер Лоуренс Чалфонт и мистер Гай Чалфонт прочитали и ее рассказ, и «Жестоких пасынков».

С этими словами мистер Эллин протянул мне бумагу, которую Мартина подписала в кофейне отеля «Шип».

Какая стояла тишина, пока я читала эти роковые строки! Даже дрова в камине перестали трещать, и ветер не барабанил по оконным стеклам холодными пальцами. Когда я отложила бумагу, все три моих собеседника хранили молчание. Снова пришлось говорить мне. Я вновь задала вопрос:

— Почему Эмма сделала это? Они не ответили.

— Неужели она все еще хочет отомстить мне за мое замужество? Или за то, что я помогла отцу положить конец ее нежелательным знакомствам? Почему же, почему? Уехав из Груби-Тауэрс, я навсегда ушла из ее жизни — почему она пыталась причинить мне зло?

Послышался напряженный голос мистера Эллина:

— Причиной была не месть. Выбросьте это из головы раз и навсегда.

Оба брата глухо и мрачно эхом повторили его слова:

— Причиной была не месть.

— Тогда что же? — спросила я, не обращаясь ни к кому в отдельности.

Я ждала. Мысли мои путались. Дважды мистер Эллин пытался что-то сказать, но безуспешно. Наконец он заговорил, медленно и словно нехотя:

— Мы считаем, что побудительной причиной был страх.

— Страх? СТРАХ? При чем тут страх?

— Страх, без сомнения. Немного терпения, я попытаюсь объяснить свою мысль. Все мы — мистер Лоуренс Чалфонт, мистер Гай Чалфонт и я — сами того не желая — пришли к выводу, что происхождение Мартины окутано тайной. Сами по себе ее слова можно расценить как плод детского воображения. Мистер Гай Чалфонт сказал мне, что никогда не слышал никаких разговоров о том, что Мартина — приемный ребенок. Но мистер Лоуренс Чалфонт признал — не без нажима с моей стороны, — что такой слух существовал, как он полагает, с легкой руки известной сплетницы миссис Тидмарш, которая упомянута в рассказе Мартины и, как я понял, в письме, полученном сегодня утром от миссис Мориарти.

Надеюсь, что мне послышалось, как Лоуренс высказал желание свернуть шею как одной, так и другой. Но без сомнения я заметила брошенный на него укоризненный взгляд мистера Эллина.

Сердце мое начало бешено колотиться. Мне казалось, я знаю, к чему все это клонится, и меня охватил невыразимый страх. Он не отпускал меня, пока мистер Эллин излагал результаты своей попытки отделить истину от лжи. Я слышала его слова, но их значение не доходило до меня.

— Мартина похожа на некоторых членов семьи Чалфонт, но, с другой стороны, миссис Чалфонт, ваша старая няня Энни, и — как я теперь понял — мистер Гай Чалфонт, глядя на двойную миниатюру в гостинице Грейт-Парборо, заметили иное сходство. У него, как и у Энни, не было причин считать это сходство чем-то большим, нежели случайностью. Я не стану высказываться по поводу замеченного Энни и мистером Гаем Чалфонтом сходства, пока мы несколько не продвинемся в вопросе об удочерении Мартины. Если предположить, что Мартина правильно поняла слова мистера Дирсли, то его заявление, что она ребенок не его и не его жены, равносильно признанию того, что ее удочерили. Если так, самое естественное предположить, что миссис Дирсли пожалела свою близкую и давнюю подругу, которая хотела найти дом для своего ребенка. После смерти миссис Дирсли молодая леди узнает о том, что мистер Дирсли и его приемная дочь утонули на пути в Америку. В критический момент, когда ее планы могут рухнуть, если эта история станет известна, молодая леди обнаруживает, что девочка живет у ее мачехи, с которой она и ее братья обошлись так несправедливо. Она не знает, что именно известно девочке и что она может рассказать, когда прервет свое загадочное молчание. Охваченная ужасом, молодая леди решает, что девочку нужно отвезти в другую страну, откуда, как можно надеяться, она никогда не вернется. Такая возможность представилась — и была использована.

Это прозвучало настолько логично, что только подтвердило мои неясные страхи. Так что же, было ли это похищение или Эмма лишь утвердила свое право поступать, как хочет, с тем, что принадлежит ей? Станет ли она, если решится, вновь предъявлять свои права на Мартину? Я была в отчаянии.

Мистер Эллин спокойно продолжал:

— Но этим рассуждениям прямо противоречит клятвенное заверение мистера Дирсли, что Мартина не дочь мисс Чалфонт, чего девочка так боялась.

— Конечно, нет! — прокричал Лоуренс. — Дурочка, как это могло ей придти в голову? Это немыслимо. Я знаю лучшие и худшие стороны Эммы. Пусть бы Дирсли и еще десяток человек вместе с ними клялись, что это так, я бы не поверил. И Гай бы не поверил.

— И я тоже, — сказал мистер Эллин.

Страх, всепоглощающий страх, оставил меня. Все остальное было темно для меня, ясно лишь одно: у Эммы нет прав на Мартину. Мистер Эллин тем временем заговорил снова.

Он продолжал:

— Мистер Лоуренс Чалфонт не может вспомнить, где или как он впервые услышал, что Мартина, очевидно, приемный ребенок, поскольку всем известно, что у миссис Дирсли не могло быть детей. Он не придавал никакого значения пустым разговорам, пока сегодня одна фраза в письме миссис Мориарти не навела его на мысль, не было ли это известно и его бабушке. Он присутствовал при визите миссис Тидмарш в Парборо-Холл, когда гостья вдруг безо всякой связи с темой разговора, заметила, что малышка Дирсли удивительным образом напоминает Гая, каким он был, когда она увидела его впервые, — маленького мальчика в платьице. Миссис Грэндисон, не обнаружив и признаков замешательства, ответила, что она никакого сходства не замечает. После ухода гостьи она с необычной для себя резкостью заметила, что некоторые горазды находить сходство там, где его не существует. Между тем, сходство существовало независимо от того, замечала его миссис Грэндисон или нет. Мистер Лоуренс Чалфонт ясно увидел его, когда я сегодня вечером привел Тину. И, если не ошибаюсь, вы тоже заметили сходство. Я с трудом ответила:

— Тина похожа на портреты Гая в картинной галерее в Груби-Тауэрс, написанные, когда ему было семь и десять лет. Меня всегда завораживало это сходство, которого я не могла объяснить. Сходство заметное, оно бросилось в глаза одной из учениц мисс Уилкокс, когда Гай впервые появился в Клинтон-Сент-Джеймс.

— Как же, в таком случае, расценить слова миссис Дирсли «У тебя больше на него прав, чем у меня», которые она произнесла, отдавая Мартине браслет-змейку? Они указывают на какое-то родство, причем не обязательно матери и дочери.

До сих пор я думала, что мне понятен ход мыслей мистера Эллина, теперь совсем запуталась. Я посмотрела на Лоуренса и Гая, удивляясь, что они не радуются тому, что доброе имя их сестры очистилось от подозрений. Они избегали моего взгляда, потому что знали, чего ждать, и предстоящее было еще хуже, чем уже сказанное. Измученные и несчастные, они не поднимали глаз от пола. Голос мистера Эллина доносился до меня словно издалека.

— Миссис Чалфонт, ваши пасынки только что прочли любопытный рассказ об одной молодой леди, которая нанимала дом вместе со своей замужней подругой неподалеку от дома своего отца. Она приехала поддержать отца во время родовой горячки мачехи. Девочка родилась мертвой, и отец молодой леди хотел, чтобы дочь занялась устройством похорон. Спустя несколько часов дом, в котором жила молодая леди со своей подругой, опустел. Молодая леди вернулась домой, а подруга поехала к мужу в Париж.

Потом подруга возвратилась в Англию с младенцем и пошли слухи, что ребенок не ее. Когда девочка стала старше, местная сплетница заметила ее сходство с членами семьи молодой леди. С другой стороны, старая няня считает, что она похожа на ваших племянниц, миссис Чалфонт, и, возможно, на вас тоже.

В этот момент память нарисовала мне картину: на Рождество Тина сидит на коврике перед камином в маленькой гостиной Энни, а та с замешательством разглядывает ее. То же самое замешательство можно было прочесть на лице Энни, когда она час назад собирала морские сокровища Тины, которая, гордо продемонстрировав их нам, уснула, убаюканная вечерним псалмом. Эти картины сменились другой: Диана Грин обращается ко мне: «Она сильно изменилась, миссис Чалфонт, она сделалась похожа на вас…»

Я вскочила на ноги, но тут же снова опустилась на стул с криком:

— Я не понимаю! Это невозможно!

— На мой взгляд, возможно, — возразил мистер Эллин. Я была ошеломлена, растеряна, не верила своим ушам.

— Следует предположить, что бездетная миссис Дирсли была одержима желанием иметь ребенка. Она была рядом, когда выяснилось, что младенец, считавшийся мертворожденным, жив. Мы не знаем точно, как ей удалось обнаружить это и как она ухитрилась завладеть ребенком. Она вскоре оставила дом, который нанимала, и уехала в Париж. Где-то на пути младенец был окрещен в церкви в двух шагах от гостиницы, в которой останавливалась эта мнимая мать. При необходимости церковь будет легко найти, хотя маловероятно, что подобная необходимость возникнет.

Комната потемнела вокруг меня. Лоуренс и Гай не шевелились и не поднимали глаз. Далекий голос продолжал:

— У миссис Дирсли должна была быть сообщница. Как сквозь туман я увидела бледные лица Лоуренса и Гая. Я хотела что-то сказать, но не могла.

— Но миссис Дирсли уже не может помочь нашему расследованию. Никто не может сделать этого, кроме ее сообщницы. Как вы отнесетесь к сообщнице, которая признается в причастности к преступлению?

— С милосердием, — ответила я, — ей ничего не грозит с моей стороны.

— Вы уверены в этом? Можете поклясться?

— Клянусь вечным блаженством.

— Спасибо, — запинаясь, сказали Лоуренс и Гай.

— Сообщница может не захотеть признаваться. Но есть способ получить доказательство без ее помощи. Нам потребуется разрешение мистера Августина Чалфонта, если мы собираемся получить нужное доказательство. Его братья уверили меня, что он не откажет. После этого мы сможем встретиться с сообщницей и обвинить ее в соучастии в преступлении.

Осторожно, удивительно осторожно мистер Эллин рассказал мне, что они собираются сделать. Меня била сильная дрожь, бросало то в жар, то в холод. Наконец я разобрала несколько слов, сказанных Лоуренсом:

— Нам нужно завтра как можно раньше отправиться в Груби-Тауэрс.

Затем что-то говорил Гай, следом за ним мистер Эллин, затем снова Лоуренс, но мне уже не под силу было понять, о чем идет речь. Слова потеряли смысл. Ничего не осталось, кроме водоворота бессвязных мыслей, сменявших одна другую…

Я услышала, как позади меня закрылась дверь гостиной, и с удивлением осознала, что мистер Эллин и я остались одни. Мистер Эллин надевал пальто, собираясь идти домой. Я принялась неловко благодарить его за все, что он сделал. К моим слабым изъявлениям благодарности примешивались сентиментальные излияния, которые вдруг сменились сожалениями, что Тина повела себя так неожиданно по отношению к моим бедным пасынкам.

— Женщины всегда ухитрятся все испортить! — последовала весьма нелюбезная реплика мистера Эллина. В обычных обстоятельствах я сочла бы своим долгом оспорить такое сомнительное утверждение, но обстоятельства были настолько далеки от обычных, что я сочла за лучшее не говорить ничего.

— Вот обезьянка! — сказал он. — Если бы она не выпустила джина из бутылки, дело было бы в шляпе.

Тут он слегка улыбнулся и замолчал, чтобы не запутаться окончательно в нагромождении образных выражений. Я видела, как он устал и голоден и как ему все же не хочется возвращаться в свое одинокое жилище, и забеспокоилась, в состоянии ли пожилая чета Браунов как следует вести его хозяйство. Усилием воли подавив беспокойство, я снова принялась благодарить его, на этот раз, надеюсь, более соответственно тому, что ему хотелось бы услышать. Он помедлил в открытых дверях.

— Если сможете, скажите несколько слов в утешение бедным мальчикам. Боюсь, им пришлось нелегко со мной. Лоуренс пытался оправдать свою сестру и миссис Дирсли их юным возрастом. ЮНЫМ ВОЗРАСТОМ! — Ха! Трехлетнему ребенку известна разница между meum и tuum.

Я пообещала мистеру Эллину сделать все, что в моих силах. Тут его охватило беспокойство и тревога по поводу того, что ему и моим пасынкам предстояло сделать.

— Арминель!

Он в самом деле назвал меня так, я не ослышалась, и даже настолько пришла в себя, что слегка удивилась такой вольности.

— Арминель, вы не будете слишком винить меня, если наша завтрашняя миссия будет безрезультатной, если она окажется ошибкой? Будете ли вы помнить, что я действовал, пусть даже ошибочно, но из лучших побуждений?

— Как вы можете сомневаться во мне, Уильям? — ответила я. — Бог даст, ваши усилия увенчаются успехом. Я же всегда буду испытывать глубокую благодарность к вам, вне зависимости от вашего успеха или неудачи.

Он ушел. А я отправилась утешать своих пасынков. О подробностях нашей беседы предпочту умолчать.