"Валентин Понтифекс" - читать интересную книгу автора (Силверберг Роберт)3Коронал сказал: – Позовите И-Уулисаана. По всему столу Лорда Валентина в его каюте на борту флагманского судна «Леди Тиин» были разложены испещренные пометками и надписями карты и планы пораженных болезнями районов Цимроеля. Шел третий день плавания. Эскадра из пяти кораблей под командованием Верховного адмирала Асенхарта вышла из Алайсора, держа курс в сторону порта Нуминор на северо-восточном побережье Острова Снов. Путешествие обещало занять много недель даже при попутном ветре, а сейчас, как назло, встречный. В ожидании советника по сельскому хозяйству Валентин еще раз просмотрел документы, приготовленные для него И-Уулисааном, и те, которые он затребовал из исторических архивов. После отплытия из Алайсора он перелистывал их, наверное, раз в пятидесятый, но от того сведения, которые в них содержались, не становились более радостными. Валентин знал, что болезни растений появились вместе с земледелием. Каким бы благодатным миром он ни был, Маджипур не мог полностью избежать таких напастей, чему в архивах имелось достаточно подтверждений. Болезни, засуха, насекомые наносили серьезный урон урожаям при десяти с лишним правителях, а основные невзгоды выпадали по крайней мере на пять эпох: при Ситифоне и Лорде Станидоре, при Трейме и Лорде Вильдиваре, при Струине и Лорде Гваделуме, при Канаве и Лорде Сирруте, а также во времена Синьора и Лорда Меликанда в седой древности. Но то, что происходило сейчас, выглядело куда более угрожающим, думал Валентин, и дело не только в том, что о тех случаях известно лишь по архивным делам, а нынешняя беда случилась именно сегодня. Население Маджипура неизмеримо выросло со времен предыдущих бедствий: сейчас оно составляет двадцать миллиардов, в то время как во времена Струина народу было раз в шесть меньше, а при Синьоре – вообще горстка. При столь громадном населении, если погибнет сельское хозяйство, легко может наступить голод, основа, да и само общество может потерпеть крах. Валентин отлично понимал, что стабильность жизни на Маджипуре в течение стольких тысячелетий – в отличие от большинства цивилизаций – основана на чрезвычайном благополучии жизни на гигантской планете. Поскольку никому и никогда не приходилось испытывать истинной нужды в чем-либо, существовало почти всеобщее молчаливое согласие по поводу установленного порядка вещей и даже неравенства в обществе. Но стоит только лишить людей уверенности в сытом, безбедном существовании, как все остальное может развалиться за одну ночь. А все эти его темные сны, видения хаоса и странные предзнаменования ветряные пауки над Алханроелем и тому подобное – по капле вливали в его душу ощущение грозной, невообразимой опасности. – Мой лорд, пришел И-Уулисаан, – сказал Слит. В каюту вошел советник по сельскому хозяйству. Вид у него был неуверенный и смущенный. Он неуклюже пытался изобразить знак звездного огня, как того требовал этикет. Валентин терпеливо мотнул головой и жестом пригласил И-Уулисаана садиться. Показав отмеченную красным зону вдоль Дулорнского Рифта, он спросил: – Каково значение лусавендры? И-Уулисаан ответил: – Велико, мой лорд. Она составляет основу ассимиляции углеводов во всех северных и западных районах Цимроеля. – А что можно сделать при большой нехватке лусавендры? – Восполнить запасы продовольствия такими культурами, как стаджа. – Но стаджа тоже охвачена болезнью! – Совершенно верно, мой лорд. И милайл, который имеет примерно такую же пищевую ценность, также поражен корневыми долгоносиками, как я вам уже говорил. Отсюда следует, что территория Цимроеля на указанном участке окажется зараженной примерно через шесть-девять месяцев… Кончиком пальца И-Уулисаан обвел на карте широкий кружок, захватывавший Ни-мойю на востоке и Пидруид на западном побережье, а на юге – Велатис. Валентин прикинул, какова численность населения в этих местах. Миллиарда два с половиной, пожалуй? Он попытался представить два с половиной миллиарда голодных людей, привыкших за всю свою жизнь к изобилию пищи. И если они наводнят Тил-омон, Нарабал, Пидруид… Валентин сказал: – Житницы империи какой-то срок смогут обеспечивать нуждающихся. А тем временем мы постараемся обуздать болезни. Насколько я понимаю, лусавендровая ржавчина уже появлялась лет сто назад, но тоща с ней удалось справиться. – Лишь за счет чрезвычайных мер, мой лорд. В нескольких провинциях был объявлен карантин. Сжигали целые фермы, а потом еще и снимали верхний слой почвы. Все это обошлось в миллионы роялов. – Что деньги, если люди голодают? Мы снова сделаем то же самое. Как ты полагаешь, сколько времени потребуется, чтобы выправить ситуацию, если мы незамедлительно начнем действовать в тех районах, где выращивается лусавендра? И-Уулисаан помолчал немного, машинально потирая пальцами свои странно широкие, заостренные скулы. Потом, наконец, сказал: – Не меньше пяти лет. Скорее, даже десять. – Это невозможно! – Ржавчина распространяется очень быстро. Пока мы тут беседуем, мой лорд, заразилась, должно быть, тысяча акров. Самое главное – локализовать болезнь, а уже потом – уничтожить. – А заболевание ниуков? Оно распространяется так же быстро? – Еще быстрее, мой лорд. И кажется, это связано с уменьшением количества стаджи, которая, как правило, растет вместе с ниуком. Валентин посмотрел на переборку каюты и не увидел ничего, кроме серой пустоты. После продолжительной паузы он обратился к И-Уулисаану: – Мы справимся, чего бы это ни стоило, и я хочу, И-Уулисаан, чтобы ты разработал планы борьбы с каждой из этих болезней. Мне нужно оценить затраты. Можешь это сделать? – Да, мой лорд. Слиту Коронал сказал: – Нам необходимо объединить усилия с Понтифексом. Передай Эрманару, чтобы он срочно установил контакт с министром сельского хозяйства из Лабиринта – пусть выяснит, известно ли им, что происходит в Цимроеле, что они собираются предпринять и так далее. В разговор вмешался Тунигорн: – Мой лорд, только что я разговаривал с Эрманаром. Он уже связался с Понтифексом. – И что? – В министерстве сельского хозяйства ничего не знают. Собственно говоря, сама должность министра в настоящий момент не занята. – Не занята? Как это может быть? Тунигорн невозмутимо ответил: – Я полагаю, что в силу недееспособности Понтифекса Тивераса многие высокие должности в течение последних нескольких лет остаются вакантными, что вызывает некоторое замедление деятельности Понтифексата, мой лорд. Но подробней об этом вам может рассказать Эрманар, поскольку он является основным связующим звеном с Лабиринтом. Послать за ним? – Пока не надо, – вяло ответил Валентин. Он вернулся к картам И-Уулисаана. Водя пальцем по Дулорнскому Рифту, он сказал: – Тут, похоже, положение хуже всего. Но если судить по картам, значительные зоны выращивания лусавендры располагаются еще и на плоскогорье между Тагобаром и северными пределами Пьюрифайна и вот тут, к югу от Ни-мойи до окрестностей Гихорны. Я не ошибаюсь? – Все верно, мой лорд. – Поэтому первым делом следует оградить от лусавендровой ржавчины именно эти районы, – он смотрел на Слита, Тунигорна и Делиамбра. – Оповестите герцогов зараженных провинций о том, что прекращается всякое сообщение между зонами распространения заболевания и не затронутыми бедствием провинциями: все границы должны быть тотчас же перекрыты. Если им это не понравится, пусть отправляются на Гору жаловаться Элидату. Да, кстати, сообщите обо всем и Элидату. Неоплаченные торговые счета пока могут переправляться по каналам Понтифексата. Пожалуй, Хорнкаста следует предупредить, чтобы он готовился к серьезным скандалам. Далее: в районах выращивания стаджи… Битый час из уст Коронала лился непрерывный поток распоряжений, что охватывали все насущные и будущие проблемы. Коронал частенько обращался за советом к И-Уулисаану, и у того всегда находилось какое-нибудь дельное предложение. У Валентина мелькнула мысль, что в этом человеке есть нечто непонятное и отталкивающее, какие-то отстраненность и холодность, даже надменность; впрочем, он прекрасно разбирался в сельском хозяйстве Цимроеля, и то, что он появился в Алайсоре как раз к отплытию королевского флагмана в сторону Цимроеля, казалось подарком судьбы. И все же после окончания совещания в душе у Валентина сохранилось смутное чувство тщетности всех этих усилий. Он отдал десятки приказов, разослал во все концы послания, предпринял твердые и решительные действия для сдерживания и уничтожения заболеваний, но тем не менее, по-прежнему остался простым смертным в маленькой каюте небольшого судна что болтается по волнам безбрежного моря, пылинкой в необъятном мире; а тем временем невидимые организмы разносят болезнь и смерть по тысячам акров плодородных угодий, и что могут поделать все его приказы против несокрушимой поступи этих роковых сил? Он ощутил вновь, что сползает в состояние безнадежной подавленности, столь не свойственной его истинному характеру. Может быть, во мне самом сидит какая-то болезнь, подумал он. Может быть, я сам поражен каким-то недугом, который лишает меня надежд, радости и жизненных сил, и я обречен закончить дни свои в жалкой безысходности? Он закрыл глаза. И снова у него в мозгу появился образ из его видения в Лабиринте, образ, который как будто неотступно преследовал его: огромные разломы на твердом основании мироздания, вздымающиеся и сталкивающиеся друг с другом гигантские куски земли и скал. А посреди безумия природы он сам, отчаянно пытающийся удержать мир. Но безуспешно, безрезультатно, безнадежно. Не наложено ли на меня некое проклятие? – мелькнула у него мысль. Почему из сотен сменявших друг друга Короналов именно я избран присутствовать при крушении нашего мира? Он заглянул к себе в душу и не обнаружил там потаенных грехов, за которые боги могли бы обрушить кару на него самого и на Маджипур. Он не домогался трона; он не злоумышлял против своего брата; он никогда не использовал во вред власть, полученную неожиданно для себя; он не… он не… он не… Валентин сердито тряхнул головой. Что за глупая трата душевных сил! У крестьян появились некоторые, совпавшие по времени, трудности, а ему приснилось несколько нехороших снов: просто нелепо возводить все это до уровня ужасного катаклизма вселенских масштабов. Со временем все уладится. Болезни растений будут побеждены. Его правление не забудется в истории не только из-за омрачавших его бедствий, но и благодаря гармонии, равновесию и радости. Ты хороший король, сказал он себе. У тебя нет причин сомневаться в себе. Коронал поднялся и вышел из каюты на палубу. День клонился к вечеру: громадное бронзовое солнце нависало над кромкой воды на западе, а на севере как раз всходила одна из лун. Небо переливалось разными цветами: коричневатым, бирюзовым, фиолетовым, янтарным, золотистым. На горизонт наползали густые тучи. Валентин немного постоял в одиночестве у поручня, глубоко вдыхая соленый морской воздух. Со временем все уладится, сказал он себе еще раз, но почувствовал, что его вновь, исподволь, охватывают беспокойство и мучительные колебания. Казалось, нет никакой возможности надолго уйти от этого настроения. Никогда в жизни ему не приходилось так часто предаваться тоске и отчаянию. Он не узнавал того Валентина, каким стал, мнительного человека на грани меланхолии, чужого самому себе. – Валентин? Карабелла! Он заставил себя стряхнуть мрачные раздумья, улыбнулся и предложил ей руку. – Какой чудный закат, – сказала она. – Просто великолепный. Один из лучших во все времена. Хотя и есть сведения, что однажды, в правление Лорда Конфалума, был один закат еще красивее, чем этот, на четырнадцатый день… – Этот лучше, Валентин, потому что сегодня он наш. – Она взяла его под руку и молча встала рядом. Он обнаружил, что сейчас уже трудно понять, почему всего буквально несколько мгновений тому назад его снедало уныние. Все будет хорошо. Потом Карабелла спросила: – А это не морской дракон, вон там? – Морские драконы никогда не заходят в здешние воды, любовь моя. – Тогда у меня галлюцинация. Но очень убедительная. Разве ты не видишь? – А куда надо смотреть? – Вон туда. Вон, видишь, где от воды отражается полоска пурпурно-золотистого цвета? А теперь немножечко левее. Вон там. Там. Валентин прищурился, напряженно всматриваясь в море. Поначалу он не увидел ничего; потом ему показалось, что он видит на волнах огромное бревно; а потом море осветил последний луч заходящего солнца, пробившийся сквозь облака, и у него не осталось никаких сомнений: да, это, несомненно, морской дракон, медленно плывущий к северу. Он почувствовал озноб и прижал руки к груди. Насколько он знал, морские драконы передвигаются только стадами и всегда странствуют вокруг света примерно одним и тем же маршрутом в южных водах с запада па восток, вдоль южной оконечности Цимроеля, вверх вдоль побережья Гихорны до Пилиплока, затем в восточном направлении на широте Острова Снов и вдоль знойного южного берега Алханроеля до какого-то места в не нанесенных ни на какие карты просторах Великого Моря. И все же это был дракон собственной персоной и он плыл на север. Пока Валентин наблюдал за ним, исполин расправил громадные черные крылья и стал бить ими по воде, медленно и размеренно – хлоп-хлоп-хлоп-хлоп, – будто собирался совершить невозможное, оторваться от поверхности моря и подобно какой-то птице колоссальных размеров улететь в затянутые туманом полярные дали. – Как странно, – пробормотала Карабелла. – Ты видел когда-нибудь что-либо подобное? – Нет, никогда, – Валентин содрогнулся. – Знамение за знамением, Карабелла. Что все это мне предвещает? – Пойдем, выпьем теплого вина. – Нет. Пока нет. И он стоял как вкопанный на палубе, напрягая зрение, чтобы различить в сгущающихся сумерках темную фигуру на фоне темного моря. Огромные крылья раз за разом вспенивали море, но вот дракон свернул их, выпрямил длинную шею, откинул назад тяжелую треугольную голову и испустил рокочущий скорбный крик, напоминающий звук туманного горна, что пробивается сквозь мглу. Потом дракон нырнул под воду и скрылся из виду. |
|
|