"Наслаждения" - читать интересную книгу автора (Сидни Диана)

5 Гштад, 1982 год

Глава 17

Огромные мокрые снежинки падали на ресницы Ясмин, мешая что-либо видеть. «Как же я найду дорогу к шале[46] Оскара?» — думала она, перебегая через живописную улицу к своей машине.

Еще час назад, когда она приехала в этот городок, снега не было. Проблески ясного неба между облаками обещали впереди достаточно ясный день, и многочисленные лыжники вовсю готовили снаряжение в надежде, что снегопада не будет. Даже небольшая непогода не удержала бы многих из них в помещениях. Но сейчас творилось что-то из ряда вон выходящее: Ясмин, будучи прекрасной лыжницей, поняла, что всякие попытки встать на лыжи в этой вихрящейся, слепящей, непроглядной мешанине заранее обречены на провал. Сплошная слякоть и гололед.

«Ну что ж, — сказала себе Ясмин, вставляя ключ в замок зажигания арендованного ею „ситроена“, — в конце концов я приехала не на лыжах кататься, а повидаться с Соланж и Оскаром».

Ясмин не видела Соланж три года, а Оскара — и того больше. Собственно говоря, она не виделась с Ротенбургом шесть лет, с того самого своего стремительного визита в Женеву, когда, разделавшись со всеми делами, отправилась в колледж Святой Анны в Оксфорде, который и окончила с дипломом экономиста. Разумеется, они переписывались, но письма — это всего лишь обмен информацией.

В ту же минуту, когда Ясмин решила продолжить свое образование, она поняла, что ее пребывание в Париже, с Хасаном, не помогло ей разобраться в собственной жизни.

Хотя Ясмин понимала, что она многое пропустила за прошедшие годы, но с уверенностью могла сказать, что приобрела опыт и умение ориентироваться в непростых жизненных обстоятельствах. Она больше не нуждалась в чьей-то опеке и не хотела ее. Ясмин желала сама распоряжаться собственной жизнью и возродить в себе утраченную ею когда-то упрямую целеустремленность.

Ясмин также поняла, что секс и любовь — не одно и то же. Она знала, что все еще любит Андре, какими бы причинами эта любовь ни объяснялась. Находилась ли она в плену своих детских страхов или же Андре просто стал первым мужчиной в ее жизни — значения не имело. Важно было другое:

Ясмин знала, что она еще не готова полюбить вновь. Незримая тень Андре все еще витала где-то поблизости, не выпуская Ясмин из своих объятий. Не имело значения, насколько удовлетворял ее физически Хасан: Ясмин не любила его. Халифа был сильным человеком, но сила его ограничивалась лишь определенной сферой. И Ясмин было необходимо проверить свои чувства, разобраться в них, прежде чем броситься в объятия новой любви.

И еще она поняла, что должна устроить свою жизнь. И как можно скорее. Надо было заняться своей женевской квартирой, так же как и прочими принадлежавшими ей вещами. Кроме того, существовал еще и Оскар фон Ротенбург. Несмотря на то что прошло уже три месяца, как Ясмин покинула его, чтобы уладить дела со своим наследством, бедный Оскар, с присущей ему рассеянностью, до сих пор не подыскал замены Ясмин. Выглядело так, будто Ротспбург все еще ждет, когда вернется Ясмин и снова станет печатать на машинке и подшивать бумаги.

Ясмин чувствовала себя виноватой. Она считала, что с самого начала должна была прояснить ситуацию для Оскаpa. Она поделилась своим чувством вины с Соланж, помогавшей ей упаковывать вещи для отправки в Англию.

— Не глупи, — рассмеялась Соланж. — Ты сама не представляешь, что ждет тебя впереди. Как ты можешь объяснить Оскару ситуацию, если она не ясна для тебя самой?

Кроме того, я постоянно тебе говорю, а ты все время отказываешься слушать: Оскар прекрасно обходился без тебя многие годы.

— Да уж, обходился, — хмыкнула Ясмин. — Ты видела, что творилось в его кабинете?

— И сейчас творится то же самое. Но это — всего лишь стиль его работы. Не кори себя. Кстати, Оскар сказал, что ему хотелось бы, чтобы ты пришла и побыла с ним несколько дней, чтобы подготовить себе замену. Он намерен нанять девушку на три дня в неделю.

— Дело — дрянь, — вздохнула Ясмин, сворачивая свитер и укладывая его на гору одежды в коробке.

— В котором часу Оскар будет ждать тебя? — спросила Соланж.

— В четыре.

Соланж взглянула на часы:

— Mon Dieu! Уже три. Я обещала Мартине, что буду у нее к чаю через полчаса!

— Соланж, иди, пожалуйста, — встрепенулась Ясмин. — Я могу закончить сегодня вечером. Не хочу, чтобы ты из-за меня опаздывала.

Проводив Соланж, Ясмин налила воду в чайник, решив, что чашка крепкого чая ей не помешает. Последнее время ее постоянно мучили мысли о Хасане. Ясмин заставляла себя не думать о нем, но никак не могла с этим справиться, поскольку понимала, что тоскует не столько по нему самому, сколько по чувству уверенной безопасности, которую он обеспечивал. Ощущение это было сродни тоске заключенного, скучающего по своей камере, потому что в ней ему было тепло и сухо. Но Ясмин понимала: поддайся она своей слабости, не сделай теперь решительного шага — и придется жалеть всю оставшуюся жизнь.

Сложив готовые коробки у стеньг, Ясмин оглядела комнату и задумалась над тем, какие же удивительные превращения пришлось ей пережить в своей еще совсем недолгой жизни. До чего же порой непредсказуема судьба! Детские воспоминания перенесли Ясмин на пологие склоны Атласских гор, где она совсем маленькой девочкой пасла коз.

Ей вдруг послышалось мелодичное позвякивание колокольчиков. Звенели браслеты на запястьях Ясмин, и все это сливалось в целую симфонию детства. Иногда девочке казалось, что она тоже козочка и бегает по каменистым склонам вместе со своими подружками.

Как же радовалась Ясмин, когда мама готовила таджин — вкуснейшее блюдо из курицы, зажаренной в масле с оливками, яблоками и морковью — самая любимая ее еда! Иногда, когда она отправлялась пасти коз, Ясмин давали с собой лепешки — очень вкусные, с начинкой из тертого миндаля и меда. Козлята облизывали пальцы Ясмин, лакомясь липким сладким сиропом. Потом убегали искать своих матерей, чтобы напиться теплого, густого молока из их набухших сосков.

До чего же все было просто тогда! Если бы мать Ясмин не умерла от той ужасной болезни с бесконечным кашлем, жизнь осталась бы такой же бесхитростной. Ясмин, вероятно, вышла бы замуж за кого-нибудь, очень похожего на ее дядек. Нет сомнений, что сейчас у нее уже было бы четверо детей, и она вынашивала бы пятого (если прежде не умерла бы при родах, как случалось со многими женщинами в деревне). До чего же странные повороты делает человеческая судьба! Теперь Ясмин — владычица небольшой империи, миллионерша и еще намерена стать деловой женщиной.

Аллах определенно был невнимателен. Он был марокканцем, а как сказала много лет назад Соланж, мужчины-арабы не отличались либеральными взглядами в отношении женщин. Так что позволить одной из своих дочерей стать деловой женщиной было явным недосмотром со стороны Всевышнего. Мысль эта заставила Ясмин улыбнуться.

Встряхнув головой, чтобы сбросить с себя паутину воспоминаний, Ясмин отправилась на автобус, как делала это многие месяцы. Она стояла на автобусной остановке, и позднее полуденное солнце все удлиняло тени растущих вдоль улицы деревьев. Зимний день был прозрачно чист. Ясмин вдруг поняла, что имеет право, если только захочет, взять такси. Теперь деньги не были для нее проблемой. Но она поняла, что хочет ехать именно на автобусе: она хочет попрощаться со своей прошлой жизнью и в последний раз пережить, насколько это возможно, еще один, последний, обычный день, прежде чем возьмет в руки бразды правления своей новой жизнью.

Ротенбург встретил Ясмин с восторгом и, между прочим, ни словом не обмолвился о ее трехмесячном отсутствии и о ее новом статусе баронессы. Он, казалось, к тому же был не слишком расстроен обстоятельством, что Ясмин уезжает навсегда.

— Я с самого начала предполагал, что вы не задержитесь у меня надолго, моя дорогая, — заявил Оскар, целуя Ясмин в щеку. — Обычно такая красивая девушка, как вы, выходит замуж уже через три или четыре месяца. А мне удалось покомандовать вами в течение почти восьми месяцев. Вышло гораздо дольше, чем я рассчитывал. Я считаю, что мне повезло.

— Три месяца — достаточно долгий срок, чтобы забыть ваши команды, — улыбнулась Ясмин. — Я проработала у вас меньше четырех месяцев. Так что вы, как всегда, преувеличиваете.

Тем не менее Ясмин была польщена комплиментом Ротенбурга и, смущенно покраснев, принялась просматривать бумаги.

— Кроме того, — продолжал Ротенбург, — не исключено, что наше знакомство обернется для меня еще одной очень выгодной стороной. Как я понял, у Сен-Клера была своя довольно приличная коллекция. Возможно — предупреждаю, что это только предложение — в ней найдется несколько безделушек, которые вам захочется продать. Какая-нибудь мелочь, что сможет пополнить мою коллекцию?

— Безделушек? — засмеялась Ясмин, заметив в глазах Оскара лукавый огонек. — Постараюсь поискать. Хотя вряд ли мне захочется продавать что-нибудь из парижского дома, но что касается виллы в Танжере, там, возможно, удастся найти одну-две «безделушки». Я посмотрю, есть ли там вещи, которые могли бы вам понравиться.

— Великолепно, дорогая моя, просто великолепно!

Ротенбург с такой радостью потер руки, выдавая при этом собственную, по-детски непосредственную алчность, что Ясмин едва смогла сдержать распиравший се смех. В эту минуту Оскар был похож на огромного лукавого персонажа из диснеевских фильмов.

— Вам следовало бы выступать на сцене, — заметила Ясмин. — Вы стали бы великим актером.

— Вы действительно так считаете? — Комплимент был явно приятен Ротенбургу, который при этом даже слегка приосанился. — Сомневаюсь, дорогая моя, но не потому, что не подхожу для этого. Я не создан для главных ролей.

Скажу больше: по правде говоря, я предпочитаю оставлять свои представления для более тесной аудитории. В этом случае трудно догадаться, когда я играю на самом деле, а когда нет. Всякий раз они считают, что я совершенно искренен. — Оскар хихикнул. — Умно, не правда ли?

— Дьявольски! — рассмеялась Ясмин. — Теперь знаю, как вам удается побеждать на всех этих аукционах. Вы ничем не выдаете своих намерений. Цена неизменно снижается до той отметки, которую вы себе назначили.

Ротенбург пристально посмотрел на Ясмин, глаза его на секунду сузились, но он тут же расслабился и с изумлением заметил:

— А вы, моя дорогая, очень умная девушка. Надеюсь, мне никогда не доведется торговаться с вами на аукционе. — В тревожной задумчивости Оскар приподнял брови. — А теперь — приступим к работе. — Он схватил пачку бумаг и потряс ею в воздухе. — Не имею ни малейшего понятия, что это такое… а сейчас вы мне верите?

— Нисколько, — ответила Ясмин. — Но если хотите, я вам подыграю. Когда, между прочим, начнет работу новая секретарша?

— Через две недели.

— Но это невозможно! Я не смогу остаться, чтобы научить ее. — Ясмин огорчилась. — Через две недели я буду в Англии.

— Не беспокойтесь на этот счет, — махнул рукой Оскар. — Она научится всему точно так же, как вы. Пожалуй, даже лучше дать ей возможность выработать собственную систему.

— Думаю, вы правы. Но все же, если есть какая-то возможность…

— Прошу вас, перестаньте лепетать об этой новой секретарше. Давайте лучше начнем работать, — попытался изобразить строгость Оскар.

Они интенсивно проработали около двух часов, после чего Ясмин сердечно поцеловала Ротенбурга на прощание.

— Как только окажусь в Англии, обязательно заеду повидаться с вами, — пообещал Ротенбург на пороге. — А вы угостите меня замечательным ужином в качестве компенсации за все беды, которые мне причинили.

— С удовольствием. — Ясмин шагнула вниз по ступенькам. — А вы в ответ сводите меня в театр. А лучше на какой-нибудь балет.

Вечером, после ужина, Ясмин с помощью Соланж убрала маленькую квартирку, которую она все еще называла своим домом. Вернув ключи мадам де Гонкур, женщины вынесли вещи и погрузили в такси. Когда они добрались до квартиры Соланж, измотанная Ясмин отказалась от стаканчика бренди перед сном и отправилась прямиком в постель.

Но быстро уснуть ей не удалось. Сознание Ясмин было переполнено массой образов и калейдоскопом событий, упорно не желавших выходить из головы. Самым назойливым был, конечно же, Хасан, и Ясмин страдала от сильного физического желания. Даже здесь, в безопасности надежного дома Соланж, за сотни миль от мощного воздействия Хасана, Ясмин мучилась жаждой страсти. От проносившихся в сознании живописных сцен и любовных утех кожа ее начала зудеть. Мысленные образы повлекли за собой и физические ощущения. Ясмин судорожно вспоминала вкус губ Хасана и его руки, страстно ее ласкавшие.

Но Ясмин вовсе не любила Халифу! Она ужаснулась силе своего влечения к этому мужчине. Она дала себе обет забыть его, но это оказалось непросто. Ясмин проклинала эту ноющую точку между ног, отвлекающую ее от главных мыслей о собственной жизни.

«Прежде чем вернусь в Париж, я должна перестать об этом думать», — решила она.

Стараясь не поддаваться чувственному безумию, которое охватило ее, Ясмин засунула между ног подушку и крепко сжала се коленями. Наконец она смогла погрузиться в сон с тяжелыми сновидениями. Проснувшись, Ясмин не могла припомнить ни одного из них и чувствовала себя еще более разбитой и уставшей.

Приготовленный Соланж кофе немного помог, но Ясмин оставалась измотанной и безвольной перед лицом предстоящего дня. Как славно было бы снова зарыться опять в подушки и утонуть в сладком сне!

— Просыпайся, соня! — ласково потрепала Ясмин по плечу Соланж. — Просто ты пытаешься не думать о переменах в своей жизни. Типичная реакция маленького ребенка на что-то новое. Но ты уже выросла!

— Нет, еще не выросла, — уныло промямлила Ясмин.

— Расставание с прошлой жизнью всегда оказывает на женщину подобное действие. — Соланж весело махнула рукой в сторону коробок в холле:

— Кстати, зачем ты тащишь все это с собой?

— Потому что все так делают.

— Очень убедительный аргумент. С тем же успехом ты можешь сказать, что хочешь взобраться на Эверест, потому что так принято, — усмехнулась Соланж. — Почему бы не выбросить все это? Завтра же ты можешь зайти в любой салон и купить все, что твоей душе угодно. Разве я не права?

— Соланж! Это же расточительство!

— Возможно, — согласилась Соланж. — Но ты можешь себе позволить.

Ясмин даже не улыбнулась.

— Ты действительно так считаешь? — спросила она, глядя на коробки с полнейшей апатией.

— Что считаю?

— Что мне следует все это выбросить?

— Дорогая моя, делай что хочешь.

В конце концов Ясмин взяла с собой в Оксфорд все вещи. Она украсила свою маленькую комнату плакатами, которые в свое время подбирала с такой тщательностью, и застелила постель покрывалом, подаренным Соланж. Старые вещи придали ее жилищу вид уютный и обжитой. Комната стала похожа на сотни таких же. Ясмин стремилась все эти годы к ординарности, потому что самым тяжким бременем, постоянно угнетавшим ее, была необходимость быть не похожей на других.

Идея накопительства была для Ясмин абсолютно чуждой. Иметь деньги, разумеется, было приятно. Безопасно.

Временами даже радостно. Но если честно, Ясмин чувствовала себя не в своей тарелке от такого количества денег.

Она знала, что не заработала из них ни пенса — она получила их в результате несчастного стечения обстоятельств как наследство, которое как с неба свалилось.

Вдобавок ко всему это свалившееся с неба наследство стало результатом целой серии тягостных и ужасных обстоятельств. Если бы Ясмин могла последовательно описать кому-либо все события ее жизни, которые предшествовали се богатству — начиная с изнасилования матери, потом — продажа Кадиру, работа в борделе, затем отношения с Андре и его внезапная кончина, — рассказ вряд ли походил бы на святочную историю.

Ясмин решила, что чем меньше она будет распространяться о своем финансовом состоянии, тем лучше, и потому с большим облегчением узнала, что в колледже Святой Анны, в Оксфорде, этим вопросом мало кто интересовался. Естественной реакцией Ясмин было желание оставаться как можно дольше в тени.

Живя в Париже, из-за амбициозности Хасана ей приходилось носить яркие, модные одежды и делать сложные прически. Хасан часто возил Ясмин по магазинам и сам выбирал для нее наиболее экстравагантные наряды. Ему нравилось, когда Ясмин носила волосы распущенными или же искусно заплетенными парикмахером. Постепенно Хасан превратил Ясмин в сногсшибательную женщину, привлекающую взоры толпы. Очень часто прохожие на улицах провожали ее взглядами. Ясмин это не нравилось, а Хасан был в восторге. Имея при себе такую яркую красавицу, как Ясмин, Хасан чувствовал себя на высоте, его мужской авторитет многократно возрастал в глазах других мужчин, впрочем, и женщин тоже. Разумеется, никому и в голову не приходило, что за все свои шикарные наряды Ясмин платит сама. Никто об этом никогда и не спрашивал.

Но здесь, в Оксфорде, Ясмин стягивала свои великолепные волосы в пучок на затылке и носила коричневые вельветовые джинсы. К ним она надевала темно-серые или коричневые свитеры. Она слилась с толпой, воплотив в жизнь свое представление о том, как скромно должна выглядеть студентка экономического факультета. Просиживая многие часы над книгами, Ясмин испортила зрение, что позволило ей еще более усовершенствовать свою «маскировку» — она стала носить очки. Выбрав для себя огромную роговую оправу, скрывавшую чуть ли не половину лица, Ясмин наконец-то добилась желанной цели — полностью растворилась в толпе.

Хасан рассмеялся, когда в первый раз увидел Ясмин в Оксфорде. Впрочем, этот визит стал и единственным. Ясмин стала для Халифы чужой и далекой: образ новой Ясмин — книжного червя и синего чулка — настолько отличался от придуманного когда-то самим Халифой, что влечение его очень быстро угасло.

— Я вижу, ты здесь обжилась, — констатировал Хасан, махнув рукой на стопки книг на столе.

— Пришлось, — коротко ответила Ясмин. — Я затем сюда и приехала.

— Ясмин, ты можешь сколько угодно прятаться от меня или от своих однокурсников, но от себя не спрячешься.

По крайней мере надолго.

— Я от себя не прячусь. Это я и есть.

Хасан рассмеялся:

— Если ты предпочитаешь так думать — на здоровье, моя дорогая. Но я знаю тебя лучше. — Хасан провел ладонью по щеке Ясмин и ниже к ключице. — Да. Гораздо лучше, чем ты думаешь.

— В самом деле? — Ясмин стало интересно, что действительно знает о ней Халифа. — Так поведай же мне, что я есть на самом деле, Хасан. Любопытно послушать.

— Твоя очаровательная маленькая личность разделена на две равные половинки. — Хасан говорил медленно, обдумывая каждое слово. — Возможно, тебе проще будет понять, что я имею в виду, если я назову это противоречивой натурой. Ты не устраиваешь себя, как личность. Ты думаешь, что должна работать, учиться, делать из себя что-то, чем ты не являешься. Ты постоянно недовольна собой и своей жизнью. Знаешь, а ведь такой тебя сделал Андре.

— Он не мог сделать меня «противоречивой натурой».

Я такой родилась, — осторожно заметила Ясмин. Интуитивно она почувствовала, что лучше защищать Андре небрежным тоном, тогда удастся погасить гнев Хасана. — Он дал мне поразительную возможность. Андре вырвал меня из средневекового Марокко и перенес прямиком в цивилизацию и культуру двадцатого века.

— Правильно. И я об этом же говорю, — улыбнулся Хасан. — Ты просто невнимательно меня слушаешь. Когда Андре купил тебя, ты была замечательна во всех отношениях…

— Откуда ты это знаешь? — резко парировала Ясмин.

— О, я, разумеется, тебя не знал, но с уверенностью могу себе представить. Понимаешь, когда Андре послал тебя учиться, ты, конечно, решила, что он от тебя отказался.

Андре скорее всего не понимал, что он делает, но для тебя это стало зарубкой на всю жизнь. Согласись, Ясмин.

«Какой тяжелый разговор», — подумала Ясмин. Ей очень не хотелось развивать эту тему.

— Это правда: поначалу я не поняла, почему Андре отослал меня, — осторожно призналась она. — Но я была ребенком, разве тебе это не понятно? Меня продали ему для определенной цели, и… и он не…

— Что «не», Ясмин? — лукаво улыбнулся Хасан. Он понял, что попал в яблочко и явно наслаждался обретенным в результате этого преимуществом. — А заметила, за все это время мы ни разу не говорили об Андре. Ты никогда не рассказывала мне, что же на самом деле между вами произошло. Сначала я считал, что это оттого, что ты не придавала вашим отношениям уж очень большого значения.

Ясмин встала и подошла к окну. На улице стоял холодный, дождливый день. Листья на деревьях только начинали распускаться. Клочья тумана сырой вагой окутывали все вокруг.

— Я очень любила Андре. И всегда тебе об этом говорила. Он ни разу меня не обидел. Он был очень добр ко мне.

— На самом деле все было не так. Ты просто все забыла. Его первый отказ тебя ранил. И поэтому ты не любишь говорить об этом. Возрази мне, Ясмин, если я не прав. Он занимался с тобой любовью, до того как отправить тебя за границу? Или вообще тебя не трогал?

Это был ключевой вопрос, и Ясмин совсем не хотелось отвечать на него, ей вообще не нравился этот разговор. Но она взяла себя в руки.

— Нет, — ответила она. — Не занимался. Он не хотел испугать меня. Андре беспокоился в первую очередь о моем благе, а не о собственных потребностях.

— Может быть, и так, — задумчиво произнес Хасан, — но в то время ты была слишком мала, чтобы понимать хоть что-то. Интересно, а тебе сказали, чего следует ожидать?

Кто сказал? Кадир? Почему ты решила, что с тобой что-то не так? Почувствовала себя ущербной? Или вообще ничего не соображала, пока Андре не забрал тебя из школы и не довел до логического конца вашу, как ты называешь, дружбу.

Ясмин резко обернулась, глаза ее сверкали.

— Да, это так, и он дождался, когда я стала готова для взрослых отношений. И я ценю это, я не люблю, когда за мной охотятся. Я не добыча. Я — человек. Понимаю, что для тебя это, вероятно, прозвучит и нелепо, но порой я чувствую, что должна поговорить с тобой и сказать, быть может, очевидные истины. Для всех очевидные, за исключением тебя.

— Это очень выгодная позиция, Ясмин, — отозвался Хасан. Он встал со стула и, подойдя к Ясмин, взглянул в окно, на пелену сгущавшегося тумана. — Ненавижу штампы, но иногда они очень удобны. Порой за деревьями не видно леса. Мне кажется, что ты перегибаешь палку. До сих пор подсознательно ты переживаешь отказ Андре. Это объясняется тем, что ты марокканка, а пытаешься разобраться во всем по-западному. В этом твоя особая уязвимость.

Ясмин почти физически чувствовала жар, излучаемый Хасаном. Больше всего ей сейчас хотелось быть от пего подальше.

Ясмин содрогнулась и крепко обхватила себя руками.

— Ты можешь вечно учиться, Ясмин, но лучше тебе от этого не станет, — прошептал Хасан. — Учеба не поможет тебе разобраться с собственной личностью. Единственный для тебя путь стать счастливой — это принять себя такой, какая ты есть.

— И какая же я есть? — взглянула на Халифу Ясмин.

— Ты — маленькая девочка, от которой отказывались все мужчины, с которыми тебе приходилось иметь дело, — отец, дедушка, Кадир и, разумеется, Андре — все мужчины, за исключением меня. Я никогда от тебя не откажусь.

Я дождусь, когда ты вернешься ко мне по собственной воле.

Я буду ждать.

— Я не стала бы называть смерть Андре отказом, — неприязненно отозвалась Ясмин и вернулась в комнату.

Она любила атмосферу старых, знакомых вещей. Они помогали ей обрести чувство родного очага, в котором Ясмин всегда отчаянно нуждалась. Особенно сейчас.

— Ты же не станешь утверждать, что он планировал собственную смерть.

— В философском понятии смерть не является отказом, — медленно ответил Хасан, — Но эмоционально человеку требуется немало времени, чтобы примириться с тем, что, собственно, и является самым решительным отказом.

Вот, Ясмин, типичная в этом случае реакция: «Если бы ты действительно любил меня, ты ни за что не оставил бы меня». Дорогая, не ты первая и не ты последняя, кто испытал это чувство.

— Чего же ты от меня хочешь? — Под пристальным взглядом Хасана Ясмин чувствовала себя потерянной, безвольной и холодной.

— Я ничего от тебя не хочу. Я сказал тебе, что буду ждать и дождусь. Ты вернешься ко мне в Париж и будешь счастлива.

— Откуда ты знаешь, что я буду счастлива?

— Знаю. Куда тебе деваться? В Париже тебя ждет твой дом.

Сославшись на неотложные дела. Халифа оставил Ясмин бумаги на подпись. Заехав за ними в конце недели, он лишь поцеловал ее в лоб и улетел в Париж, сказав на прощание:

— Дай мне знать, когда будешь готова.

С тех пор Ясмин с Хасаном не встречалась. И нисколько без него не скучала. Даже странно.

По правде говоря, иногда Ясмин казалось, что Халифа прав, утверждая, что она прячется от самой себя, от проблем, с которыми ей не под силу справиться. Но это было не важно, потому что Ясмин чувствовала себя счастливой.

Новая жизнь устраивала се так же, как одежда — свободная, теплая и удобная. Мысли были полностью заняты предметами, которые она изучала в колледже. Естественным продолжением образования после получения диплома Оксфордского университета стала учеба в Лондонской экономической школе, где Ясмин получила практические навыки, необходимые для будущей деятельности.

Экономика была увлекательной наукой, но се практическое применение захватывало еще больше. Ясмин уже не чувствовала себя страусом, прячущим голову от окружающего мира. Она полностью включилась в жизнь. К последнему курсу Ясмин была абсолютно готова к тому, чтобы заняться бизнесом Андре.

Хасан присылал ей бумаги на подпись, но сам больше в Англию по делам не приезжал. Так же как и Ясмин никогда не ездила в Париж на каникулы. Их отношения с Хасаном были заперты в сундук. Время от времени Ясмин, встряхивая головой, удивлялась, да было ли между ними что-то на самом деле? Ну разумеется, было, о чем свидетельствовали воспоминания. Но такое случалось очень редко.

Ясмин умышленно попросила Хасана присылать ей копии всех документов, требовавших подписи. Не потому что не доверяла Халифе — она верила ему безоговорочно. Но Ясмин хотелось быть в курсе дел. Хасан обладал всеми правами доверенного лица и нередко сам подписывал срочные бумаги, когда не было времени ждать, пока документы проделают путь до Англии и обратно. Но потом исправно присылал все копии подписанных им документов, делая это с некоторой снисходительностью, точно потакал капризам взбалмошного ребенка. Вполне вероятно, Хасан полагал, что Ясмин ничего не понимает в этом мужском мире бизнеса. Но это было не так. В конце концов Ясмин не зря получила свой диплом и теперь прекрасно разбиралась во всех тонкостях дела. Однако Хасан не хотел этого замечать: он продолжал вести себя так, словно имел дело все с той же невежественной марокканской девчонкой, и не обращал внимания на очевидные свидетельства изменившейся ситуации.

Каждую посылку с документами Халифа неизменно сопровождал великолепным подарком — из тех, что посылает всякий поверенный своей богатой хозяйке. Как-то раз он прислал ей прекрасную мозаику — китайскую эмаль в виде рыбы, очень старинную и очень редкую. Ясмин обожала подобные вещички, о чем Хасан прекрасно знал. Но подарки содержали в себе и еще одну подоплеку: Халифа хотел заставить Ясмин воспринимать их как игрушки, способные порадовать дикарку, а не мыслящую, образованную женщину. К счастью, на Ясмин подобные ухищрения воздействия не имели.

Ясмин открыла банковский счет в городе и арендовала депозитный сейф. Там она решила спрятать до поры до времени рыбку в компании таких же подарков-безделушек.

Их уже накопилось достаточно. Халифа явно присылал Ясмин эти мелочи, чтобы она чувствовала себя одалиской.

«Хасан, очевидно, считает свои подарки звеньями длинной цепи, которой он хочет приковать меня к себе», — подумала Ясмин. Она тихо засмеялась себе и уложила мозаику на место, в коробочку, после чего водрузила очки па переносицу и вернулась к своей работе.

Ясмин внимательно следила не только за отчетами Хасана о состоянии дел на виноградниках, но и имела собственный комплект учетной документации. Об этом она Халифе не говорила, боясь обидеть своим недоверием. Но Ясмин пользовалась любой возможностью, чтобы подкрепить свои теоретические познания практикой, чем-то реальным, в чем сама была заинтересована. Делиться с Халифой своими соображениями она не собиралась, Хасан был абсолютно уверен в непригодности Ясмин для бизнеса. Тем лучше, со временем он сможет оценить достигнутый ею прогресс.

В последний год учебы в экономической школе Ясмин наконец сделала для себя очень важные выводы. Вновь и вновь анализируя свои чувства к Андре, она в конце концов пришла к удивившему ее заключению, что Хасан был прав, утверждая, что отношение Ясмин к Андре было детским. Ясмин допускала, что определение «детский» было не совсем верным словом, но ее отношение к Сен-Клеру не было любовью взрослой женщины к взрослому мужчине — в этом сомнений не оставалось. Маленькая девочка, лишенная семьи и материнской ласки, отчаянно нуждалась в ком-то, кто был старше ее, кто мог защитить, кто обещал любить ее.

Андре был для нее всем. Безусловно, она его любила, но любила по-своему, не мужчину, а то, что он олицетворял: отца, любовника, наставника и брата — одного во всех лицах. К сожалению, Андре относился к Ясмин как к ребенку отчасти потому, что она им и была, но отчасти потому, что так ему с ней было проще.

Иногда Ясмин думала, что если бы Андре не умер, ей, вероятно, удалось бы убедить его в том, что она — взрослая, умная женщина, с которой можно иметь равноценное партнерство. Но Андре успел разглядеть в Ясмин только испуганную девочку, проданную ему тогда в Танжере. Такой она и оставалась для него до последнего часа.

— До чего же сложная штука — жизнь! — произнесла Ясмин, пробираясь сквозь слепую пелену разбушевавшейся вьюги. — Но в конце концов пройдет и она.

Впрочем, сама Ясмин не была до конца в этом уверена, поскольку могла поклясться, что впереди ее ждут самые неожиданные события.

«Хотя что произойдет за тем поворотом, уходящим в снежную мглу, — подумала Ясмин, — что случится через несколько минут, кто знает?»

Продолжая медленно продвигаться по горной дороге, Ясмин задумалась над странными переменами, произошедшими в поведении Хасана. За несколько месяцев до того, как Ясмин окончила школу, Халифа резко изменил свое к пей отношение. Во время короткого телефонного разговора Хасан поинтересовался у Ясмин, собирается ли она продолжать учебу после получения диплома. Вопрос этот был вполне традиционен: Хасан взял в привычку раз в несколько месяцев спрашивать у Ясмин, не устала ли она от всей этой «ерунды» и не готова ли вернуться к нему? Всякий раз, рассмеявшись, Ясмин отвечала решительно: «Нет!»

В последнем же телефонном разговоре в тоне Халифы не слышалось обычного добродушного поддразнивания. В словах его чувствовалась напряженность, и Ясмин не могла разобраться, откуда она возникла.

— Ожидать ли мне тебя в Париже, дорогая, или та намерена посвятить два-три года книгам, а не нормальной человеческой жизни?

— В следующем месяце я закончу курсовую работу, а в декабре диплом. Думаю вернуться в Париж после нового.) них праздников.

— Позволь поинтересоваться, где ты намерена провести Рождество?

— Собираюсь покататься на лыжах в Швейцарии с Соланж. Мы с ней думаем остановиться в шале Оскара фон Ротенбурга. Очень хочется встретиться со старыми друзьями — У тебя немало старых друзей, Ясмин. Некоторые из них тоже с нетерпением ждут встречи с тобой… — Повисла довольно долгая пауза, в течение которой Ясмин подыскивала подходящий ответ. Хасан явно имел в виду себя Ни тут он снова заговорил:

— Тебе, кажется, это не очень интересно?

— Хасан, — отозвалась наконец Ясмин, стараясь, чтобы голос звучал как можно беззаботнее, — ты занимаешься глупостями. Я приеду в Париж через два месяца и останусь там надолго. Святые небеса! Когда у меня еще будут каникулы?

Хасан тут же сменил тон на такой же беспечный и игривый, как у Ясмин:

— Мудрое решение, моя дорогая. Ты и в самом деле надолго собираешься в Париж? Лично я убежден, что вес шесть лет, что ты провела за учебой, были для тебя сплошными каникулами.

— Вероятно, будет лучше, если я подыщу себе работу на каких-нибудь других виноградниках, — поддержала ею шутку Ясмин. — Боюсь, ты будешь уж очень строг ко миг — Не сомневайся: заставлю тебя трудиться день и ночь, — усмехнулся Хасан. Его гортанный животный смех заставил Ясмин вздрогнуть. — Мы найдем с тобой время, обсудим, будет ли мое руководство строгим или же оно тебе понравится.

Ясмин предпочла не заметить двусмысленности слов Халифы. Впрочем, она сама на это напросилась. Рассмеявшись, она поспешила попрощаться.

Телефонный разговор подтвердил Ясмин, что Хасан не забыл о ней. Он просто ждал, как дожидается кот перед мышиной поркой. Бесконечное терпение: одна лапа приподнята, тело напряжено, глаза не мигают. За прошедшие годы Ясмин почти забыла эту охотничью сущность Хасана.

Халифа, казалось, лишь слегка удивлялся стремлению Ясмин учиться и даже радовался ее упорству. Ясмин была почти уверена, что Хасан нашел ей очень приятную замену и этим старался ее унизить.

Теперь она неожиданно поняла: если Халифа и находил себе женщин для ее замены, то лишь на время. Он дожидался своего часа. Потому-то наступившие лыжные каникулы показались Ясмин очень своевременными. Она забралась в горы, чтобы передохнуть перед погружением в сверкающий мир богачей, в который ей предстояло вернуться после нескольких лет интеллектуально напряженном жизни. В Париже ее ждал Хасан. Прежде чем хитрый Халифа потребует ее обратно, Ясмин позволила себе радость встречи с друзьями.

— Хватит об этом, — пробормотала она, вписываясь на скорости пять миль в час в едва различимый в снежной круговерти вираж горной дороги. — Я добралась до города за пятнадцать минут, чтобы выбраться отсюда, похоже, потребуется не менее четырех часов.

Полностью сосредоточив внимание на дороге, зигзагами взбиравшейся к шале, Ясмин выбросила из головы оживший было образ Хасана. Вместо этого она принялась думать о встрече с Оскаром и его доме, полном сейчас возбужденных гостей, с которыми она увидится через пару часов.

Ясмин решила, что обязана всех очаровать.

Ярко освещенные ворота шале сверкали ослепительной белизной. Благодарная Ясмин с облегчением въехала но двор, где ее «ситроен» тут же принял слуга; припарковавший машину среди незнакомых лимузинов, которые прибыли раньше. Ясмин быстро пробежала в снежной круговерти к дому и вошла в боковую дверь.

Она собиралась надеть простенькое черное узкое платье, купленное еще в Париже. Платью было уже шесть лет, но благодаря классическому фасону оно и сейчас смотрелось великолепно. К платью очень подходило египетское ожерелье из сердолика и лазурита в золотой оправе — один из подарков Хасана. Ожерелье было очень крупным, а платье имело очень глубокий вырез па груди. Ясмин решила, что к такому наряду следует сделать какую-нибудь замысловатую прическу, что придаст ей неотразимый вид.

Ясмин слишком долго старалась не выделяться своим внешним видом. Но сегодня вечером по некоторым причинам она решила вернуться в свет во всем своем блеске. Скоро ей исполнится двадцать пять, она — баронесса Ясмин де Сен-Клер и должна уметь покорять все и всех. Теоретически.

Однако, разглядывая со всех сторон свое отражение в зеркале, Ясмин почувствовала себя неуютно: слишком ярко, слишком броско. Она так долго скрывала собственное тело под широкими свитерами и просторными рубашками, что теперь чувствовала себя почти голой.

«Я не могу спуститься вниз и предстать перед таким количеством незнакомых людей в подобном виде, — подумала Ясмин. — Хасан требовал от меня, чтобы я всегда выглядела шикарно, но я просто отвыкла, я чувствую себя неловко».

Она распахнула шкаф и быстро стала выбрасывать из него всю одежду, которую привезла с собой, в поисках чего-то более, на ее взгляд, пристойного. Наконец остановила свой выбор на черной юбке до пола и белой шелковой блузке с высоким воротом и длинными рукавами. Запястья были украшены кружевами. Быстро переодевшись, Ясмин решительно собрала волосы в привычный узел на затылке и водрузила на нос очки. В последний раз бросив взгляд в зеркало, она решительно направилась к двери. Ясмин выглядела совсем как пианистка-дебютантка перед выступлением в небольшом концертном зале. Впрочем, какое это имело значение?

На лестнице ее встретили доносившиеся снизу звуки музыки, и Ясмин поняла, что нервничает.

«Боязнь сцены, — подумала Ясмин. — Чувствую себя совершенной дурой. Может, шампанское поможет мне расслабиться?»