"Моя жизнь среди индейцев" - читать интересную книгу автора (Шульц Джеймс Уиллард)

ГЛАВА VII. БЕЛЫЙ БИЗОН

Однажды вечером во второй половине января во всех трех больших лагерях царило большое возбуждение. Несколько охотников пикуни, только что вернувшихся из длившейся несколько дней охоты на бизонов в прерии к северу от реки, видели там белого бизона. Новость эта быстро распространилась по лагерям; отовсюду на торговый пункт шли индейцы за порохом, пулями, кремнями, пистонами, табаком и разными другими товарами. На завтра намечался выход охотничьих отрядов из всех трех селений, и люди спорили, какому племени достанется шкура белого животного. Каждый, конечно, держал пари за свое племя. Почти все племена прерий считали бизона-альбиноса священным, собственностью Солнца. Когда убивали белого бизона, то шкуру его всегда великолепно выделывали. При ближайшем празднестве в священной палатке с большой церемонией шкуру приносили в дар Солнцу, вешая ее выше всех других приношений на центральном столбе постройки. Здесь шкура оставалась висеть, постепенно сморщиваясь и разваливаясь на куски. Военные отряды других племен, проходя через покинутую стоянку, не прикасались к белой шкуре, опасаясь навлечь на себя гнев Солнца. Считалось, что человек, убивший белое животное, удостоен особой благосклонности Солнца и не только он, но и все племя, к которому он принадлежит. Выделанная белая шкура никогда не продавалась. Никто, добывший белую шкуру, не мог хранить ее дольше, чем до ближайшего празднества в священной палатке, большой ежегодной религиозной церемонии. Однако знахарю разрешалось брать обрезки, полученные при подравнивании краев шкуры, и использовать их для завертывания магических трубок или в виде головной повязки, которая, впрочем, надевалась лишь в торжественных случаях.

Конечно, я начал расспрашивать о бизонах-альбиносах. Мой друг Ягода сказал, что за всю свою жизнь он видел только четырех. Один очень старый пикуни сказал мне, что видел их семь; последнюю, очень большую шкуру белой коровы, его племя купило у манданов за сто двадцать лошадей и принесло в дар Солнцу. Далее я узнал от Ягоды, что эти альбиносы не белоснежные, как белый дрозд или белая ворона, а кремового цвета. Конечно, я хотел, если удастся, увидеть животное, о котором столько говорили, увидеть его живым, несущимся по прерии со своими темными товарищами. На следующее утро я присоединился к одному из охотничьих отрядов, в компании, как обычно, со своими друзьями Говорит с Бизоном и Хорьковым Хвостом. План охоты обсуждался в палатке Хорькового Хвоста, и так как предполагалось, что эта охота потребует много времени, мы решили взять свою палатку со всем имуществом.

— Впрочем, — сказал Хорьковый Хвост, — хотя мы не будем пускать других, но наших жен возьмем с собой, если вы думаете, что они не затеют ссоры из-за того, как правильнее кипятить воду или куда ставить пустой чайник.

Жена Хорькового Хвоста швырнула в него мокасином, мадам Говорит с Бизоном надула губы и воскликнула «кье». Все рассмеялись.

Выехали не очень рано. Дни были короткие, и, проехав около двадцати миль, наш отряд разбил лагерь в неглубокой широкой лощине. Лагерь состоял из пятнадцати палаток, и все они, кроме нашей, были битком набиты охотниками. По вечерам у нас бывало много посетителей, заходивших покурить, поговорить и поужинать, но когда мы, ложась спать, расстилали бизоньи шкуры и одеяла, в палатке оказывалось просторно. На следующее утро выехали рано и остановились у окаймленной ивами речки; она начиналась у западного холма цепи Суитграсс-Хиллс и терялась дальше на высохшей прерии. Место для лагеря выбрали идеальное, превосходно укрытое; оно изобиловало топливом и водой. Большое стадо, в котором охотники заметили бизона-альбиноса, встретилось им милях в пятнадцати к юго-востоку от нашего лагеря и при преследовании убежало на запад. Наш отряд считал, что выбрал самое лучшее место, какое только можно найти, для обследования местности в поисках стада. Видевшие белого бизона рассказывали, что это довольно крупное животное и очень быстроногое: белый бизон сразу выбежал голове стада и оставался настолько далеко от их самых резвых лошадей, что так и не удалось установить, бык ли это или корова. Наш лагерь был самым западным из лагерей охотников. Другие отряды, пикуни, черноногие и блады, расположились лагерем к востоку от нас, вдоль холмов и к юго-востоку, в прерии. Отряды договорились, что не будут устраивать погони, а постараются, как можно меньше пугать бизонов, пока не найдут альбиноса или пока не настанет время вернуться назад, к реке. Тогда, конечно, состоятся одна-две большие погони, чтобы нагрузить вьючных животных мясом и шкурами.

Погода была неблагоприятная. Не говоря уже о резком холоде, воздух был полон блестящей изморози, образовавшей густую дымку, сквозь которую тускло просвечивало солнце. Предметы в прерии в полумиле от нас или даже ближе нельзя было различить. Мы были почти у подножия западного холма, но и он и его сосновый лес исчезли в сверкающем морозном тумане. Несмотря на это, отряд каждый день отправлялся на поиски к югу, западу или на север, то с одной, то с другой стороны холма в сторону Малой реки (Милк). Мы видели много бизонов, тысячи голов, группами от двадцати-тридцати и до четырех-пяти сот, но не могли найти белого. Другие отряды часто заглядывали в наш лагерь перекусить или покурить; мы встречали их и в прерии, но они сообщали нам такие же сведения: много бизонов, но альбиноса нет. Повторяю, стояли резкие холода. Антилопы держались в лощинах — бродили сгорбившись, опустив головы; проезжая у подножия южного склона холма, мы видели оленей и вапити и даже горных баранов в такой же позе. Только бизоны, волки и койоты были, можно сказать, довольны; бизоны, как обычно, паслись кругом, а звери бегали по прерии, пожирали добычу, которую они валили, перегрызая ей поджилки, и выли и лаяли все долгие ночи напролет.

Не помню, сколько дней держалась такая холодная погода, пока мы тщетно охотились за бизоном-альбиносом. Перемена наступила однажды часов в десять утра, в то время как наш отряд медленно огибал верхом западную сторону холма. Внезапно мы почувствовали на лице перемежающееся теплое дуновение воздуха; морозный туман мгновенно исчез, и стали видны Скалистые горы, частью закутанные в плотные темные тучи.

— Ага, — воскликнул один из владельцев магических трубок, — недаром я молился вчера вечером о горном ветре! Вот смотрите, он дует; велика моя сила, дарованная Солнцем— ( В то время как он говорил это, с силой налетел теплый чинук (теплый юго-западный ветер); он дул порывами, с ревом и шквалами. Тонкий покров снега на траве исчез. Казалось, наступило лето.

Мы находились на высоте нескольких сот футов над равниной на нижнем склоне холма; по всем направлениям, на сколько хватал глаз, видны были бизоны, бизоны, бизоны. Грандиозное зрелище! Природа проявила благосклонность к индейцам, создав для их пропитания такие громадные стада. Если бы не белые с их виски, побрякушками и жаждой земли, то стада эти существовали бы и сегодня. И с ними краснокожие, живущие простой, счастливой жизнью.

Пытаться найти среди всех этих темных животных единственное белое казалось почти так же бесполезно, как искать пресловутую иголку в стоге сена. Все спешились; я наводил свою длинную подзорную трубу на стадо за стадом, разглядывая их, пока не застилало глаза, и тогда передавал ее кому-нибудь рядом. Почти все охотники отряда брали подзорную трубу, но результат оставался тем же: белого бизона мы не находили. Приятно было сидеть на теплом ветру, опять под ярким солнцем. Мы набили трубки и, покуривая, разговаривали, конечно, о животном, за которым гоняемся. Каждый имел свое мнение о том, где оно сейчас находится: назывались различные места от реки Миссури до реки Саскачеван, от Скалистых гор до гор Бэр-По. В то время как мы беседовали, среди бизонов к юго-востоку от нас произошло какое-то движение. Я навел трубу на это место и увидел несколько индейцев, гнавших стадо голов в сто или больше прямо на запад. Индейцы скакали далеко позади стада, больше чем на милю от него, и бизоны быстро увеличивали этот разрыв, но всадники продолжали погоню, настойчиво, упрямо, растянувшись в длинную неровную цепочку. Я передал трубу Хорьковому Хвосту и сказал, что вижу. Все вскочили на ноги.

— Должно быть, — сказал мой друг, — они нашли белого, иначе они прекратили бы погоню. Они далеко позади стада, и лошади их устали. Они бегут вялым галопом. Да, они преследуют белого бизона. Я вижу его! Я вижу его!

В одно мгновение мы оказались в седле и поскакали наперерез стаду. Ехали рысью, иногда на короткое время переходя в галоп, так как нужно было беречь лошадей для окончательной погони. Менее чем через полчаса отряд наш подъехал к низкому длинному, похожему на могильную насыпь, возвышению, близ которого, как нам казалось, должно было пройти стадо.

Мы, конечно, понимали, что бизоны могут почуять нас и свернуть в сторону задолго до того, как приблизятся к нам настолько, что можно будет броситься на них, но приходилось рисковать. Прошло некоторое время, показавшееся мне очень долгим, и наш предводитель, выглядывавший из-за верхнего края возвышения, велел приготовиться; все сели на лошадей. Затем он крикнул, чтобы мы следовали за ним, и отряд ринулся через возвышенность. Стадо, бывшее еще более чем в 500 ярдах от нас, почуяло нас и повернуло к югу. Мы работали плетками изо всех сил; сыромятные ремни на коротких рукоятках впивались в бока лошадей, доводя их до безумия. Сперва мы начали быстро догонять стадо, затем некоторое время скакали примерно с его скоростью и наконец стали отставать. Но погоня продолжалась, потому что все видели желанную добычу, альбиноса, бежавшего в голове стада. Я был уверен, что никому из нас не удастся нагнать его, но так как все остальные продолжали скакать, тоже гнал свою лошадь, бессовестно нахлестывая ее, хотя она напрягала все свои силы.

Затасканная, но верная поговорка — «всегда случается неожиданное». Из лощины, прямо впереди несущегося стада вылетел одинокий всадник и врезался в самую гущу бизонов, заставив животных рассыпаться во все стороны. За время, меньшее, чем занимает рассказ, он поравнялся с альбиносом; видно было, как он наклонился и всадил несколько стрел одну за другой между ребер животного; бизон остановился, зашатался и упал на бок. Когда мы подъехали, всадник стоял над бизоном с поднятыми руками и горячо молился, обещая Солнцу шкуру и язык животного. Это была корова-трехлетка желтовато-белого цвета, но с глазами нормального цвета. Я считал раньше, что у всех альбиносов глаза розовые. Счастливый охотник был пикуни по имени Волшебный Хорек. Он был в таком возбуждении, так дрожал, что не мог работать ножом. Несколько человек из нашего отряда сняли за него шкуру с бизона и вырезали язык, а он стоял над ними все время и умолял быть осторожными, не порезать шкуру, так как они работают для Солнца. Мясо белого бизона не брали. Есть его считается кощунством. Провяленный язык предназначался в жертву Солнцу вместе со шкурой. Пока свежевали животное, подъехал отряд, который гнал стадо, когда мы его заметили. Это были северные черноногие, видимо, не очень довольные тем, что добычу захватили пикуни. Скоро они уехали в свой лагерь, а мы в свой, сопровождаемые Волшебным Хорьком. Он выехал утром из своего лагеря на восток, чтобы поймать несколько отбившихся лошадей, и завершил свой день так неожиданно для ceбя. Так кончилась эта охота.

До полного исчезновения бизонов я видел еще одного белого — но не чистого альбиноса. Ягода и я купили эту шкуру, уже выделанную; за отсутствием более подходящего термина, мы называли ее «пятнистой». Странно, что животное это убили в 1881 году, когда остатки больших стад еще паслись в области между реками Йеллоустон и Миссури, а спустя два года бизонов практически совершенно уничтожили. Это тоже была корова, крупная, пятилетнего возраста. Шерсть на голове, брюхе, плечах и хвосте была белоснежная и на каждом боку находилось по белому пятну примерно в восемь дюймов в диаметре. Когда шкуру сняли, разрезав ее как обычно, то кругом нее получилась чисто белая полоса, шириной в восемь-десять дюймов, резко контрастировавшая с прекрасной глянцевитой, темно-коричневой серединой шкуры. Это животное убил молодой индеец из северных черноногих между речкой Биг-Крукед-крик и речкой Флат-Уиллоу; обе они впадают в Масселшелл в нижнем ее течении. В то время мы владели большим торговым пунктом на Миссури, милях в двухстах ниже Форт-Бентона, и филиалом на речке Флат-Уиллоу. Ягода на пути в этот филиал встретил отряд черноногих, только что закончивший погоню, и увидел убитого пятнистого бизона, с которого еще не снимали шкуру, В этот день Ягода не поехал дальше, а отправился с молодым охотником в палатку его отца, где старик приветливо принял Ягоду. Весь день до глубокой ночи он упрашивал старика продать шкуру. Но это противоречило всей практике и традиции, так как такая шкура принадлежит Солнцу. Продать ее было бы кощунством. Молодой охотник выпутался из этого положения, подарив ее отцу. Наконец, перед тем как лечь спать, старик выколотил пепел из последней трубки, вздохнул и с усталым видом сказал Ягоде:

— Ладно, сын мой, будь по-твоему: моя жена выделает шкуру, и когда-нибудь я тебе эту шкуру подарю.

Это была прекрасно выделанная шкура, и на чистой белой стороне кожи старик изобразил историю своей жизни: врагов, которых он убил, лошадей, которых он захватил, битвы, в которых он сражался с племенем гризли, животных и звезды — своих покровителей. В этой же долине на Миссури, кроме нас, жили и другие торговцы. Однажды старик приехал со своей старухой женой и показал им всем эту изумительную шкуру. Конечно, все хотели получить ее.

— Я еще не решил окончательно продать ее, — говорил хитрый старик каждому. — Попозже… там посмотрим, посмотрим.

Тогда все торговцы стали состязаться в стремлении угодить старику. До конца зимы они снабжали его виски, табаком, чаем, сахаром и разными другими вещами в таком количестве, какое он только мог потребить. Два или три раза в неделю он и его старуха приходили к нам, нагруженные бутылками виски, усаживались перед камином в нашей комнате и выпивали в свое удовольствие. Я любил смотреть на них и слушать их разговоры. Они казались такими счастливыми, так любили друг друга, так охотно предавались воспоминаниям о славных днях, когда были молоды и сильны. Так продолжалось несколько месяцев. Наконец, как-то весной, когда случайно наши соперники сидели и болтали в нашей лавке, старая пара вошла и бросила шкуру на прилавок.

— Вот, — сказал старик Ягоде, — вот, сын мой. Я исполняю свое обещание. Но убери ее сейчас же с моих глаз, не то я могу соблазниться и взять ее обратно.

Как мы радовались огорчению наших соперников! Каждый из них думал, что именно он получит эту оригинальную шкуру. Но они все были «новички», никто из них не знал по-настоящему индейцев.

В эту зиму мы закупили 4000 бизоньих шкур, больше, чем все остальные, вместе взятые! В конце концов мы продали и эту шкуру. Слава о ней распространилась вверх и вниз по реке. Один канадский джентльмен из Монреаля, совершавший путешествие по нашему краю, услышал о ней. Когда пароход, на котором он ехал, пристал у нашего пункта, этот джентльмен зашел к нам и купил ее, прежде чем мы успели опомниться. Мы не хотели ее продавать и назвали цену, которую считали совершенно недоступной. К нашему изумлению, он выложил две крупные бумажки, перекинул шкуру через плечо и поспешил назад на пароход. Ягода и я посмотрели друг на друга и сказали кое-что, чего нельзя повторить.