ВЕЧЕР, КОТОРЫЙ НЕ УСПЕЛ ПРЕВРАТИТЬСЯ В НОЧЬ

"Пассажиры" ждали. Сидели молча и ждали. Стоял коньняк на столе, но никто к нему не притрагивался… Нет, одна бутылка была распочата; похоже, это Простой человек прингубил. Но и он тоже сидел и ждал. Тикали часы, слабо слыншалась какая-то значительная кинематографическая музынка: Вера Сергеевна опять смотрела телевизор.

Долго-долго сидели и ждали.

Наконец Простой человек не выдержал и встал…

– Пойду еще раз, – сказал он. – Хлопну для смелости – и пойду.

Он выпил коньяку… Все – от нечего делать – внимантельно глядели, как он наливал, как подержал рюмку в рунке, тоже глядя на нее, и как выпил. Простой человек выпил и пошел к Вере Сергеевне.

– Я еще раз, – сказал он, входя. – Сергеевна, голубушнка… ведь все это – опишут, – сказал он, показывая рукой гарнитур, диван, ковры… – Все-все. Одни обои останутся.

– Пусть, – сказала Вера Сергеевна. – Зато преступнинки будут наказаны.

– Преступников не надо наказывать…

– А что же их надо – награждать?

– И награждать не надо. На них не надо обращать внинмания. В крайнем случае, надо с имя находить общий язык.

– Спасибо за науку. А они будут продолжать воровать?

– Они так и так будут продолжать! Потом: ну какие же они преступники? Вот эти-то?.. Господи!.. Это сморчки! Они вон уже перепугались сидят… с них капает. Ведь на них глядеть жалко. Вы зайдите, гляньте – ведь это готовое Ваганьково. Там только надписи осталось сделать: был танкой-то, грел руки возле гарнитуров. Пожалейте вы их, ей-богу! Ну, припугнули – и хватит. Хоть Аристарха свово пожалейте: ведь он со страху… мужиком года полтора не будет.

– Ну, что вы – он любовниц заводит! – воскликнула Венра Сергеевна с дрожью в голосе. – У него есть Соня.

– Сонька?! – удивился Простой человек. И хлопнул сенбя руками по штанам. – Господи, боже мой. Ну нашла же ты к кому приревновать. Да с Сонькой вся база… Я! Я!.. – постучал себя в грудь Простой человек. – Я один, можеть, только и не вошкался: потому что я тоже больше коньяк уванжаю. Не коньяк даже, а простую водку. Сонька!..

– Тем более! – мстительно воскликнула Вера Сергеевнна. И встала от телевизора и нервно прошлась по комнате. – Тем более!.. Скотина он такая. Мне его нисколько не жалнко! Из всей этой бригады, – показала она на комнату Аринстарха, – мне ни-ко-го не жалко. Вас только жалко.

– Да меня-то!.. – махнул рукой Простой человек. – Я и там грузчиком буду. Это им переквалификацию надо прохондить, а мне-то… Коньячка вот только не будет, вот жалко. Ну, отдохну от него, наберусь сил – тоже полезно. Да мне много и не дадут – от силы два года: за компанию. Мне их жалко, Сергеевна: у их, у всех, почесть, детишки. Вот этого толстого!.. – почему-то вдруг обозлился Простой челонвек, – вот этого бы я посадил, не моргнув глазом. Ох, эт-то журавь, скажу тебе! Это самый главный воротила. Но его же отдельно не посадишь. Сажать, так уж всех.

– Вот все и будут сидеть.

– Оно, конечно… так. Знамо, что… А куда денешься? – будем сидеть.

И Простой человек вышел.

Когда он вошел в комнату, где сидели "пассажиры", на него посмотрели без всякой надежды, обреченно.

Простой человек присел к столу… И засмотрелся на бутылки с коньяком. И вдруг всплакнул.

На него удивленно посмотрели.

– Прощайте… драгоценные мои, – говорил Простой человек, глядя на бутылки. – Красавицы мои. Как я буду без вас?.. Одно страдание будет, тоска зеленая… Любимые мои. Тяжело мне с вами расставаться, ох, тяжело…

– Поплачь, поплачь, говорят легче становится, – сказал Брюхатый.

– А я и плачу. Плачу и стонаю. Сердце кровью плачет, когда на них смотрю. Но канавы рыть с тобой в одной бриганде я не буду! – Простой человек сердито посмотрел на Брюхатого. – Я твою норму там не буду выполнять. Я за тебя… Недоедать из-за тебя не буду!

– Чего это ты решил, что я там канавы рыть буду? – спросил Брюхатый.

– А что же ты там будешь делать?

– Библиотекарем пойду… Или санитаром.

Все засмеялись: это был нехороший смех, нездоровый смех, болезненный смех, если можно так сказать про смех.

– Налей-ка и мне, – подошел к столу Курносый.

Простой человек налил две рюмочки… Одну пододвинул Курносому. Они чокнулись.

– За счастливую дорогу, – сказал Простой человек.

И тут вдруг сорвался "с гвоздя" Аристарх. Он вскочил, зантопал ногами и закричал:

– Хватит паясничать! Хватит паясничать!.. Комеди франсез развели тут! Вон все отсюда! Вон! Скоты!.. Говядина!

Курносый поставил свою рюмку на стол и внимательно посмотрел на Аристарха. – Слушай, – сказал он, – я умею останавливать истерики: я перворазрядник по боксу. Я хоть давно не в форме, но все равно… такую-то экономическую гниду я сделаю.

Аристархушка сел так же резко, как вскочил, обхватил опять руками голову и тихо стал покачиваться.

Простой человек промокнул губы уголком дорогой скантерти и опять пошел к Вере Сергеевне. Ему, похоже, приншла какая-то дельная мысль в голову.

– Сергеевна, – сказал он, – а на кого квартира записана?

– Как?.. – не то что не поняла, а скорей растерялась Венра Сергеевна. – Как "на кого"?

– Кто ответственный квартиросъемщик?

– Он…

– Он, – Простой человек выразительно смотрел на Венру Сергеевну.

– А что? – спросила та.

– А ты куда? – спросил в свою очередь Простой челонвек.

– Как куда? Никуда.

– Она кооперативная?

– Да.

– С конфискацией имущества! Он же не к Марье Иванне в карман залез, он государству в карман залез…

– Ну? И что?

– С конфискацией всего имущества, – повторил Пронстой человек, даже с каким-то удовлетворением повтонрил. – У их теория одна: с конфискацией всего имущества.

– А я куда же?

– Я вот и зашел спросить: а ты куда?

– Нет такого закона! – слабо запротестовала Вера Сернгеевна.

Простой человек присел на дорогое зеленое кресло.

– Коломийцева посадили – с конфискацией, – стал он загибать пальцы, – Коренева Илью Семеныча, веселый ченловек был! – с конфискацией… Он, к тому же, анекдоты любил…

– При чем тут Коренев какой-то? А я что, на улицу, что ли?

Простой человек помолчал…

– Угол снимать где-нибудь.

– Здравствуйте!

– Прощайте, – жестко сказал Простой человек – откунда и нашел в себе такую жестокость, он был добрый челонвек – и отбыл к "пассажирам".

– Слюнтяи, – сказал он всем. И прямо прошел к стонлу. – Интелефу занюханные, – налил себе большой фужер коньяка и выпил один. – Энергичные люди!.. Это я… – стукнул он себя в грудь, – я энергичный! Соображать надо! Жить надо уметь! От меня три жены ушло, и ни одна, – он подчеркнул это, – ни одна не делает волны насчет алименнтов! А потому что – что с меня возьмешь? С меня взять-то нечего. Я за свой труд беру, в основном, коньяком, а они не хотят коньяком. Не положено, они это прекрасно знают. Они каждый божий день видят, что я к вечеру лыка не вяжу, а сделать ничего не могут. Их мужья все изозлились… иззавидовались, а сделать ничего не могут. А вы – энергичные… Вот энергия-то! Боксер, садись, врежем. Не вешай свой курнносый нос – он у тебя все равно кверху торчит. Вот ты еще более-менее, энергичный. А эти все… Тара для… сказал бы для чего, но у меня настроение улучшилось.

Раздался звонок в дверь.

Все опять замерли.

– Открывайте! – велел Простой человек. – Памятнинки…

Но никто не стронулся с места.

Простой человек сам пошел открывать. И на ходу изобнразил, что вроде и в самом деле меж памятников идет: приостанавливался и разглядывал.

– Люблю по кладбищу ходить. Думаешь: а кто были эти люди? – рассуждал сам с собой Простой человек. Он останновился перед Брюхатым. – Вот этот, наверно, плохой был…

– Проходи, – негромко сказал Брюхатый, – а то я встанну из гроба и задушу тебя.

– Да, этот был плохой, – повторил Простой человек. – Вор был, наверно.

Он подошел к двери, открыл… и воскликнул:

– Соня!..

Стояли: Соня и Чернявый. Соня всех внимательно разнглядывала, а Чернявый улыбался значительно.

Никто ничего не понимал… Особенно Аристарх: он встал было, но сел снова, опять встал и опять сел – не мог встать от растерянности. Понимал что-то такое один Чернявый. Он помог снять Соне дорогую шубку… И, похоже, не собинрался проходить с гостьей к "памятникам", а легонько – интеллигентно – подталкивал ее в комнату Веры Сергеневны.

И вошли.

Вера Сергеевна тоже растерялась… Встала с дивана и смотрела на женщину Соню.

А там, в комнате Аристарха, по-прежнему все сидели ненподвижно. Только Простой человек, пробираясь опять меж "памятников" к столу, сказал:

– Сейчас там будет третья империалистическая, – он тихо засмеялся, набулькал из бутылки в рюмочку и качнул головой. – Клочья полетят…

А в комнате, где Вера Сергеевна, пришли в движение.

– Это – Соня, – представил Чернявый гостью хозяйнке. – Моя любовница.

– Ну, – засмущалась Соня. – Прямо сразу уж… Зачем так?

– Соня, мы договорились: все начистоту. Раз тут недоранзумение, мы должны…

– У вас же семья, – сказала с удивлением Вера Сергеевнна. – Как же вы говорите – любовница…

– Да! – гордо сказал Чернявый. – Я – из казаков… – и он энергично показал – не то лихо дернул поводья скакунна, не то… шут его знает, что-то такое показал энергичное руками, – густых, так сказать, кровей! Все даже удивляютнся. Ну, говорят, Сучков, ты даешь! Вы знаете, сколько я планчу алиментов? – Чернявый навис вопросом над Верой Сернгеевной и сам заранее выпучил глаза. – Семьдесят пять процентов! Вы думаете, – горячо продолжал он, – если я связался с этими государственными ворюгами, то это от венселой жизни? Нет! Если я добуду рубль на стороне, то он хоть весь мой. С законного рубля мне положено только пять копеек. А у меня – четверо детей.

– Четверо детей!..

– Это – со мной, при мне. А так их у меня… по-моему, одиннадцать. Вместе с этими, которые со мной.

– Но как же… еще любовница? – все не могла прийти в себя Вера Сергеевна.

– А что я, хуже других? Вы думаете, этот Брюхатый, нанпример, любовницу не имеет? Имеет. Я только не знаю, что он с ней делает, но имеет. А Лысый этот?.. С чего это он, скажите, пожалуйста, полысел в сорок три года? Думал мнонго? Над чертежами ночью склонялся? Нет, не над чертежанми… Только уж не над чертежами. Да все имеют любовниц! Вы простите, вы замужняя женщина, но откройте глаза-то, откройте: ведь это же позор считается, кто не имеет любовнницы. Ведь это только один Аристарх ваш… Ведь над ним весь отдел смеется! Я уж не знаю, что у вас за любовь такая… не знаю. Значит она есть еще на земле? Я не знаю… с этим Аристархом… Он мне все представления о жизни переверннул. Любовь, что ли, у вас такая? – прямо спросил Чернянвый Веру Сергеевну. – Даже интересно, честное слово.

– Слушайте, – заговорила Вера Сергеевна неувереннно, – а как же записка?.. Ваша записка, я ее нашла в карнмане…

– Ва-аша запи-иска, в несколько стро-очек, – пропел беспечный Чернявый. – Она вам все расскажет про записнку. Соня, только всю правду. Влюбилась, дурочка, в вашего Аристарха и… решила вас поссорить. Я когда сегодня узнал об этом, у меня глаза на лоб полезли. "Поедем, – говорю, – немедленно поедем к Вере Сергеевне, и ты ей все рассканжешь". Все, Соня!.. Я выйду, чтоб не мешать вам… – уходя, Чернявый ласково, но строго погрозил Соне. – Все, решительно, все. Про нас подробности можешь тоже не скрывать – я лишен предрассудков, – он чуть подумал. И, по-моему, совести тоже.

"Пассажиры" никак не могли понять, что такое творит Чернявый. И когда он вошел, все вопросительно на него смотрели и ждали.

Чернявый в изнеможении опустился в кресло, прикрыл глаза, долго сидел так, вольно раскинув руки и ноги.

– Дядя Вася, налей мне граненый стакан коньяку – сканзал он устало и капризно.

– Зачем же стакан? – с уважением сказал Простой челонвек. – Тут есть всякое хрустальное дерьмо.

– Нет, я хочу только из граненого стакана. Я сегодня спас… – Чернявый открыл глаза, огляделся, – от тюрьмы… много-много людей. Поэтому я хочу пить только из гранненого – по-казачьи. Я вас всех вывел из окружения! – вознгласил он, принимая стакан из рук Простого человека. Отпил, передохнул и сказал всем строго: – Соньке – книжнный шкаф "Россарио", мне – золотой перстень с энблемой: казак скачет на коне.

А в комнате Веры Сергеевны в это время две женщины беседовали. Соня что-то рассказывала Вере Сергеевне, что-то показывал а руками… Вера Сергеевна то изумлялась, то удивлялась, то ужасалась, то жалостливо смотрела на Сонню. По всему видно, что они поняли друг друга, помирились и даже, кажется, готовы дружить, как иногда дружат поряндочная женщина и величайшая распутница. Об этом много писали.

А в комнате, где "пассажиры", хотели понять, что вообнще происходит? То есть, о чем-то уже догадывались, но – подробности, подробности.

– Как ты ее уговорил? – пытал Брюхатый Чернявого.

– Книжный шкаф "Россарио"…

– Для чего он ей?

– Не знаю… Сошлись на книжном шкафу.

– Как "сошлись"? – не понял Простой человек. – Ненудобно же…

– Нет, все в порядке, что ли?! – закричал в нетерпении Лысый.

– Да, – сказал Чернявый.

– Ур-ра-а! – закричали Курносый и Простой человек.

– Едем седня до Владивостока! – заявил Простой челонвек.

Аристархушка в волнении ходил по комнате.

– А что она ей говорит? – спросил он.

– Они говорят на иностранном языке, – сказал Курнонсый в сильнейшем раздражении на Аристарха. – Импортанто де ла кругом и околе, – он подошел к Чернявому и крепнко пожал ему руку. – Как мужчина мужчине, – сказал он уважительно и скупо.

Чернявый махнул рукой…

– Я тоже… перехватил там: наговорил на себя, что я чуть не Тарас Бульба. Еще немного – и Тарас Бульба. По-моему она меня теперь бояться будет.

– Кто, Сонька?

– Кстати, если Сонька счас войдет в роль и начнет принставать ко мне, ты…

Но тут вошли Соня и Вера Сергеевна.

– На колени! – скомандовала Соня Аристарху. – На конлени перед Верой Сергеевной.

– Зачем? – спросил Аристарх.

– На колени!! – потребовали все, еще не разобравшись, зачем надо на колени.

– Оказывается, ты оскорблял ее! – продолжала с возмунщением Соня. – Ты ей тут, оказывается, наговорил гадонстей и грубостей! На колени!

– На колени!!! – опять закричали все. А Курносый даже двинулся к Аристарху.

– Импортанто!.. – с угрозой сказал он. – Ты знаешь, что такое нокдаун? Я не говорю уже о нокауте, я говорю о небольшом нокдауне… На колени!

Аристархушка стал на колени…

– Проси прощения у Веры Сергеевны, – велела Соня.

– Проси прощения у Веры Сергеевны! – закричали все в один голос.

Аристарх замешкался было… Но тут ему разумно посовентовал Простой человек:

– Давай, Аристархушка… да, благословясь, поедем во Владивосток.

– Вера, – дрогнувшим голосом заговорил Аристарх, – прости. Клянусь: ни одной больше покрышки, ни одного колеса…

– Не об этом речь! – прервал его Брюхатый. – Говори по существу дела! Что значит ни одного колеса! Что ты, на лыжах собрался ездить?

– Но о чем тогда говорить-то?! – взбунтовался Аристарх на коленях.

Но тут уж возмутились все.

– Ах, он не знает, о чем говори-ить! Ах ты, бедняжечка… Первоклашка.

– Тебя мама еще за ручку водит, да?

– Нет, он все же хочет получить небольшой нокдаун.

– Да не нокдаун, а нормально – по сусалам! – громко возмутился и Простой человек. – Поедем во Владивосток! Поезд же отходит, вы что?

– Вера, – опять дрогнувшим голосом заговорил Аринстарх, – клянусь, после этого случая буду каждый день пронверять карманы…

– Опять!.. Ему говорят стриженый, он – бритый, – вконнец вышел из терпения Брюхатый. Но тут же взял себя в рунки и уже продолжал говорить с Аристархом, как с полным, но безвредным дураком, не злостным дураком: – Зачем ты будешь проверять карманы?

– Не разговаривай со мной как с идиотиком…

– Нет, зачем ты будешь проверять каждый день карманны?

– Чтобы там записок не было…

– А жить так, чтобы в твоей жизни вообще никаких запинсок не было – так будешь жить?

– Что я, просил ее, чтобы она мне писала?! – опять бынло загорячился Аристарх и показал на Соню. И хотел даже встать с колен, и уж было встал, но тут встрепенулась Соня.

– На колени! – закричала она. – А что это, женщину нандо обязательно просить, чтобы она писала? – спросила она надменно. – А сама женщина не имеет права написать записку? Может у нас женщина пошутить?

Вот это понравилось всем. С этим "может ли у нас женнщина пошутить" она попала в самую точку. На Аристарха опять все навалились.

– Домостроевщину развел! – воскликнул Лысый.

– Нет, этот человек просит нокаута! – тоже воскликнул Курносый. – Не хочет он нокдауна, никак не хочет! Ему больше нравится нокаут! Ведь достану в печень – до утра будут считать.

– Нет, ты ответь… Ти-ха! – рявкнул Брюхатый на всех. – Ты ответь на вопрос, который тебе, подлецу, поставили: монжет у нас женщина пошутить?

– Может, – Аристарху надоело стоять на коленях, и он стал со всем соглашаться.

– Значит, что надо теперь сказать?

– Что? – искренне не понял Аристарх.

Брюхатый изумился; за ним некоторые тоже изумились, но так, для вида: никто, кроме Брюхатого, не понял, что нандо теперь сказать Аристарху.

– Ты должон сказать, – вылез с поучением Простой ченловек, – ребята, мол, забудем все – и поедем во Владивоснток.

– Прекрати со своим Владивостоком! – прикрикнул на него Лысый. – По-моему, ты и так уж где-то… под Хабаровнском. Тут серьезное дело.

– Что ты должен сказать? – пытал Брюхатый Аристарха.

– Что?! Что?! Что?! – с Аристархом, кажется, начиналась истерика. – Не понимаю!.. – он стукнул двумя кулаками себя в грудь, и в голосе его послышались слезы. – Не понинмаю: что я должен сказать?!

Брюхатый пожалел его.

– Ты должен сказать: Верунчик, я тебя люблю. И не форнмально сказать, а с чувством, как ты говорил… сколько лет назад? – повернулся Брюхатый к Вере Сергеевне.

– Что говорил? – не поняла Вера Сергеевна.

– Когда он вам первый раз сказал: Верунчик, я тебя любнлю? Сколько лет назад это было?

– Это было… девять лет назад, – сказала Вера Сергеевнна. – Но он не так говорил… – Вера Сергеевна, вообще-то, была довольна – и этим состоянием Аристарха на коленях, и тем, что все его очень ругают. – Он сказал: "Хочешь, я сделаю тебя самой богатой женщиной микрорайона?"

– Трепло! – возмутились все.

– Про экономическую базу он ничего не говорил?

– Хвастунишка.

– Я не так говорил! – заспорил Аристарх на коленях.

– А как?

– Я сказал: "Хочешь, я МОГУ сделать тебя самой богантой женщиной микрорайона?" Еще я сказал: "Только не нонси синтетическое белье".

– Почему это? – спросила Соня.

– Искры летят, – пояснил Аристарх.

– Да? – удивилась Соня. – Не замечала.

– Ну, так, – поднялся Брюхатый. – Я думаю, что он все осознал… Осознал, Аристарх?

– Осознал.

– Поднимайся, – велел Брюхатый. – Вера Сергеевна, идите сюда… Идите, идите. Я предлагаю такую детскую игнру. Кто видел, как мирятся детишки?

Никто не видел. То есть, наверно, видели, но не знали, куда клонит Брюхатый.

– Они берутся вот так… – Брюхатый взял руку Аристарнха и руку Веры Сергеевны, сцепил их мизинцы. – Теперь повторяйте за мной… Вот так вот махайте и повторяйте. Повторяйте: мирись, мирись – больше не дерись, если будешь драться, я буду кусаться.

Все засмеялись остроумной выдумке Брюхатого, даже занаплодировали. Все были рады.

– Давайте, давайте!.. – требовали от Аристарха и Веры Сергеевны.

– Мирись, мирись, – стали вместе говорить Аристарх и Вера Сергеевна, – больше не дерись, если будешь драться, я буду кусаться.

Опять зааплодировали… Вера Сергеевна была счастлива; Аристарх был смущен, но тоже доволен. Их окружили, понздравляли с примирением… Сделали вокруг них хоровод, пошли, взявшись за руки, и запели:

Опять засмеялись, опять зааплодировали себе. Все были счастливы.

– Черт его знает!.. – воскликнул растроганный Брюхантый. – Жить да радоваться!.. Нет, мы начинаем себе сложнности находить.

– Именно: можно же красиво жить! – подхватил Курнонсый.

– Да… со вкусом! Ведь один раз живем-то! – тоже с чувнством сказал Лысый. – Вы вдумайтесь: один раз! И все, и больше нас ни-ког-да не будет.

– Поехали во Владивосток! – опять призвал Простой человек. Но на всех слетела какая-то тихая, задумчивая миннута, всем как-то было не до Владивостока.

– Иной раз думаешь: люди, в чем дело? – продолжал глубоко и даже с грустинкой Брюхатый. – В чем дело, люди?

– Дело в том, что – уважения побольше друг к другу, – подхватил его мысль Лысый. – Уважения!

– Я бы сказал – и любви, – сказал Чернявый. Он даже встал. – Любовь – это… Все можно достать! – воскликнул он. – Все! А любовь не достанешь, если ее вот тут вот нету.

– Это ты, брат, верно, – похвалил Брюхатый. – Это ты – в десятку.

– Суетимся, суетимся много, – вздохнул Лысый. – Сканзано же: "Не суетитесь". Нет, мы суетимся…

– Не потопаешь – не полопаешь, – вставил и свое раздумчивое слово Простой человек. – Попробуй не посуентись.

– Заговорила матушка-деревня! – горестно и насмешлинво сказал Брюхатый. – А ведь на полатях-то не суетились! – вдруг решил поймать он Простого человека на слове.

– Почему это на полатях не суетились? – не понял Пронстой человек. – И на полатях суетились, и на печке, и в баннях… А чего ты ко мне с полатями-то привязался? Если хончешь, то я на покосе родился. Но полати я любил, потому что там можно сверху наблюдать.

– И чего ты оттуда наблюдал, интересно?

– Все… Жизнь. Мы там сказки рассказывали друг дружнке… Нас одиннадцать человек росло.

– А нас – двое, – вспомнила и Соня, – но я была младншая. Это хуже всего – младшей сестрой быть: все платья, все туфли, все юбки я за Зинкой донашивала. А счас – все наоборот! – она сама рассмеялась такому нелепому обороту в жизни. – Я ей говорю: а помнишь, Зин, как я за тобой все донашивала? Она говорит: не говори. А вот нечего, гонворю!.. Заладила тогда: учиться, учиться! Дырки всем на бонку провертела со своей учебой! Выучилась?.. Ну, давай теперь, гордись передо мной: ты же ученая! А я вот – неученная. Я – продавщица, нормальная продавщица!.. А давай, говорю, пройдем с тобой – для кспиримента – по улице: я надену все свое на себя, а ты свое на себя… Давай, говорю, пройдем? Не хочет.

Все засмеялись.

– Нет, мы едем во Владивосток или не едем?! – на исхонде всякого терпения закричал Простой человек. – Во-от споминать пустились… Чего мы сидим-то?

– Это мы – перед дальней дорогой, – молвил Курнонсый, улыбаясь.

– Хватит вам со своим Владивостоком! – сказала Вера Сергеевна, тоже по-доброму улыбаясь. – Давайте… сядем все за столом, как нормальные люди… Представляете, – обратилась она к Соне, – выдумали какую-то… странную игру: то в жаркие страны летают в качестве журавлей, то езндят куда-то…

Соня махнула рукой.

– Делать нечего!

– Энергия! – воскликнул Чернявый. – Не зря же про нас говорят: энергичные люди.

– Ну-ка, энергичные люди, – стала распоряжаться Венра Сергеевна, – приложите свою энергию к делу: раздвиньнте пока стол. Соня, а мы пойдем на кухню – вы мне помонжете салат сготовить…

И пошло тут веселое, хорошее оживление, когда вроде и делом занимаются, а вроде и дела никакого нет. Мужчины умело раздвинули стол, закурили… Аристарх включил доронгой магнитофон "Сони".

– У тебя "Сони"? – спросил Брюхатый со знанием дела.

– Да.

– Прекрасная вещь. У меня тоже… Шестьсот рублей.

Курносый чему-то вдруг весело рассмеялся… Да так иснкренне, так неудержимо долго смеялся, что все стали смотнреть на него с тревогой.

– Ты чего? – спросил Брюхатый.

Курносый хохотал и показывал пальцем на Чернявого, хотел что-то сказать и не мог сказать от смеха.

– Чеканулся, что ли? – спросил Чернявый вполне тренвожно.

– Со…ня, – продохнул наконец от смеха Курносый. – У вас "Сони", а у этого – Соня…

– Смех смехом, – серьезно заговорил Чернявый, – но если кто из вас трепанет где-нибудь, что она моя любовнинца… Слушайте, я серьезно говорю! Не вздумайте пошутить где-нибудь! А то… их же выручил, понимаешь… Мне тонгда – загодя с седьмого этажа прыгать.

– С седьмого – это высоко, – согласился Лысый. – Но со второго я прыгал. Причем не муж даже, не муж – брат занстукал… Не понимаю, чего она так перепугалась! Глаза вот такие: убьет, говорит! Я маханул… Хорошо, на цветочную клумбу угодил.

– А я раз… – хотел было тоже вспомнить Брюхатый, но вошли Вера Сергеевна и Соня. Внесли всякие закуски.

– Пожалуйста, к столу! – пригласила Вера Сергеевна.

И стали садиться к столу. На душе у всех было мирно и хорошо.

– Уверяю вас: можно же прекрасно жить! – еще раз сканзал Брюхатый с чувством тихой благодарности к жизни. – Мирно, спокойно…

– Главное, не суетиться перед клиентом, – согласился с ним Лысый. – Скажите, чего нет? – спросил он, приглашая всех тоже, как Брюхатый, к тихому восторгу перед жизнью, но был конкретней: он показывал на богатый стол. – Чего не хватает?

– Так-то бы жил! – сказал Простой человек. – Таксинсты только хамят: не хотят везти, и все! Каждый день у меня с имя стычка.

– Хамства много, это верно, – согласился Курносый. – Но я заранее трояк показываю. Ты сразу трояк показывай, и все, и повезет.

– Хорошо, если он есть. А если его нету?

– Тогда – кулак, – сострил Брюхатый. – И скажи: "Я на покосе родился!" – сразу повезет.

Засмеялись.

– Повезет он… – проворчал Простой человек.

За разговорами сели к столу.

– Ой, я забыла эту… открывалку-то… – вспомнила Венра Сергеевна. – Сонечка, не в службу а в дружбу: у меня в ящике лежит… в "Рамоне" в левом ящике, в нижнем… танкая – с ручкой, как у…

– Найду, – сказала Соня. И пошла за открывалкой.

Пока она ходила, тут опять наладились было на мирный, хороший разговор.

– Я как-то товарища своего школьного встретил… – вспомнил Брюхатый. – Ну – "Где? Как?" Оказывается, – шишка. Ну, выпили, закусили… Потом эта "шишка" спраншивает: "Слушай, – говорит, – ты не можешь мне женские сапоги "на платформе" достать? За горло, – говорит, – взянли…" – "И все? – говорю. – Вся проблема?" А сам думаю: эх…

Но тут случилось нечто, что и назвать-то… как-то… не поймешь, как и назвать: шутка? Но уж больно тупая. Соня!..

В то время, как Брюхатый говорил: "А сам думаю: эх…", вошла в комнату преподобная Сонечка… с пистолетом в рунках: наставила на всех и говорит:

– Руки вверх! Я – из обэхээса!

Да так спокойно, уверенно, так СТРАШНО это сказала, что за столом обмерли. Все застыли, кто как сидел… И тут Соня расхохоталась! Вот уж она посмеялась, дура, – до слез прямо досмеялась. Смеялась и показывала… открывалку, которая была похожа на пистолет – вылитый пистолет!

За столом не знали: то ли сердиться на эту дуру, то ли уж махнуть рукой… Но признались, что перепугались насмерть.

– Сонька!.. – с укором сказал Брюхатый, – у меня же сердце, дура ты такая, дура… Ведь так – парализует, и все. И будешь: одна половинка жить будет, а другая рядом ленжать, по соседству.

– А у меня – холод: вот отсюда вот пошел, от затылка, – признался Лысый, – и по спине, по спине – куда-то в копнчик уперся: чувствую – примерз к стулу! Ну, надо же так додуматься! Ну, Соня!..

Отходили от испуга; даже уж с некоторым весельем прондолжали рассказывать, кто что почувствовал и подумал, конгда Соня наставила "пистолет".

– А я думаю: пока тут счас всех будут обыскивать да личнности проверять, я незаметно успею сунуть одну бутылку в штанину, – поделился своими мыслями Простой челонвек. – Глянь, у меня штаны-то: туда полприлавка влезет. Пока, думаю, будем ехать в воронке – там же темно! – я ее из горлышка… Мы бы ее с боксером вот раздавили бы.

– Нет, тут уж не до бутылочки было бы, – признался Курносый. – У меня в глазах темно сделалось. Вот понимаю же: все же на месте, никуда же никто не успел… А – никого не вижу! Туда смотрю (в зрительный зал) – никого не вижу, сюда смотрю – никого!.. Одну Соню с этой открывалкой вижу и все. Ну, Соня… Ну, шуточки у тебя!..

– А я думаю так: прикинусь счас невменяемым!.. – поделился мыслями и Чернявый. – С ума сошел. Сошел с ума – тронулся!.. А таких не судят.

– Так тебе и поверили! – сказал Простой человек, разнливая коньяк по рюмкам.

– Это – как держать себя.

– Да как ни держи!.. Пару раз промежду глаз…

– А я, – сказал Аристарх, – я вот что подумал, – и все замолкли, и смотрели на Аристарха: интересно было, что он подумал. – Я подумал – все: и Соня, и моя жена, обе – отнтуда… из обэхээса.

– Ну!.. – изумилась Вера Сергеевна. – Девять лет жинвем, а он…

Все засмеялись такой, в самом деле, нелепости. Заговонрили все сразу:

– Аристарх, ты уж…

– А что? А что?.. А знаете, случай был…

– Да ну, случай!.. Случаи в кино бывают, в театре…

– Нет, Аристарх, в самом деле?

– Клянусь! Ну, думай, это мне – пятнадцать лет!..

– Да нам бы всем!.. Мы же ее "убивать" ходили! Нам бы за одну эту комедию…

– Едем во Владивосток! – громко объявил Простой ченловек. – Присели!.. Присели! Помолчали перед дальней донрожкой…

Все замолчали.

В это время позвонили в дверь.

– Это соседка ко мне – за выкройками, – сказала Вера Сергеевна. И пошла открывать.

Открыла дверь… И попятилась назад.

Вошли трое, показали книжечки.

– Милиция, – сказал один. – Просьба всем оставаться на местах и предъявить документы.

Один из трех, в милицейской форме (двое были в штатнском), прошел несколько в коридор и увидел покрышки.

– Вот они! – сказал он. – Даже не спрятали.

За столом сидели тихо, неподвижно.

Только Простой человек, повернувшись к зрительному залу, негромко, с искренним интересом спросил:

– А кто же тогда, граждане?.. А? Кто капнул-то?

2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского