Шукшин ВасилийКлассный водитель

Василий Шукшин

КЛАССНЫЙ ВОДИТЕЛЬ

Весной, в начале сева, в Быстрянке появился новый парень - шофер Пашка Холманский. Сухой, жилистый, легкий на ногу. С круглыми изжелта-серыми глазами, с прямым тонким носом, рябоватый, с крутой ломаной бровью, не то очень злой, не то красивый. Смахивал на какую-то птицу.

Пашка был родом из кержаков, откуда-то с верхних сел по Катуни, но решительно ничего не усвоил из старомодного неповоротливого кержацкого уклада.

В Быстрянку он попал так.

Местный председатель колхоза Прохоров Ермолай возвращался из города на колхозном "газике". Посреди дороги у них лопнула рессора. Прохоров, всласть наругавшись с шофером, стал голосовать попутным машинам. Две не остановились, а третья, полуторка, притормозила. Шофер откинул дверцу.

- Куда?

- До Быстрянки.

- А Салтон - это дальше или ближе?

- Малость ближе. А что?

- Садись до Салтона. Дорогу покажешь.

- Поехали.

Шофер сидел, откинувшись на спинку сиденья; правая рука - на штурвале, левая - локтем - на дверце кабины. Смотрел вперед, на дорогу, задумчиво щурился.

Полуторка летела на предельной скорости, чудом минуя выбоины. С одной встречной машиной разминулись так близко, что у председателя дух захватило. Он посмотрел на шофера: тот сидел как ни в чем не бывало, щурился.

- Ты еще головы никогда не ломал? - спросил Прохоров.

- А?.. Ничего. Не трусь, дядя. Главное в авиации что? - улыбнулся шофер. Улыбка простецкая, добрая.

- Главное в авиации - не трепаться, по-моему.

- Нет, не то. - Парень совсем отпустил штурвал и полез в карман за папиросами. Его, видно, забавляло, что пассажир трусит.

Прохоров стиснул зубы и отвернулся.

В этот момент полуторку основательно подкинуло. Прохоров инстинктивно схватился за дверцу. Свирепо посмотрел на шофера.

- Ты!.. Авиатор!

Парень опять улыбнулся.

- Уважаю скорость, - признался он.

Прохоров внимательно посмотрел в глаза парню: парень чем-то нравился ему.

- Ты в Салтон зачем едешь?

- В командировку.

- На сев, что ли?

- Да... помочь мужичкам надо.

Хитрый Прохоров некоторое время молчал. Закурил Тоже. Он решил переманить шофера в свой колхоз.

- В сам Салтон или в район?

- В район. Деревня Листвянка... Хорошие места тут у вас.

- Тебя как зовут-то?

- Меня-то? Павлом. Павел Егорыч.

- Тезки с тобой, - сказал Прохоров. - Я тоже по батьке Егорыч. Поехали ко мне, Егорыч?

- То есть как?

- Так. Я в Листвянке знаю председателя и договорюсь с ним несчет тебя. Я тоже председатель. Листвянка - это дыра, я тебе должен сказать. А у нас деревня...

- Что-то не понимаю: у меня же в командировке сказано...

- Да какая тебе разница? Я тебе дам такой же документ... что ты отработал на посевной - все честь по чести. А мы с тем председателем договоримся. За ним как раз должок имеется. А?

- Клуб есть? - спросил Пашка.

- Клуб? Ну как же?

- Сфотографировано.

- Что?

- Согласен, говорю! Пирамидон.

Прохоров заискивающе посмеялся.

- Шутник ты... (Один лишний шофер да еще с машиной на посевной это пирамиде, да еще какой!) Шутник ты, Егорыч.

- Стараюсь. Значит, клубишко имеется?

- Имеется. Паша. Вот такой клуб - бывшая церковь!

- Помолимся, - сказал Пашка.

Оба - Прохоров и Пашка - засмеялись.

Так попал Павел Егорыч в Быстрянку.

Жил Пашка у Прохорова. Быстро сдружился с хозяйкой, женой Прохорова, охотно беседовал с ней вечерами.

- Жена должна чувствовать! - утверждал Пашка, с удовольствием уписывая жирную лапшу с гусятиной.

- Правильно, Егорыч, - поддакивал Ермолай, согнувшись пополам, стаскивая с ноги тесный сапог. - Что за жена, которая не чувствует?

- Если я прихожу домой, - продолжал Пашка, - так? - усталый, грязный - то, се, я должен первым делом видеть энергичную жену. Я ей, например: "Здорово, Маруся!" Она мне весело: "Здорово, Павлик! Ты устал?"

- А если она сама, бедная, наработается за день, то откуда же у нее веселье возьмется? - замечала хозяйка.

- Все равно. А если она грустная, кислая, я ей говорю: пирамидон. И меня потянет к другим. Верно, Егорыч?

- Абсолютно! - поддакивал Прохоров.

Хозяйка притворно сердилась и называла всех мужиков охальниками.

В клубе Пашка появился на второй день после своего приезда. Сдержанно веселый, яркий: в бордовой рубахе с распахнутым воротом, в хромовых сапогах-вытяжках, в военной новенькой фуражке, из-под козырька которой русой хмелиной завивался чуб.

- Как здесь население... ничего? - равнодушно спросил он у одного парня, а сам ненароком обшаривал глазами танцующих: хотел знать, какое он произвел впечатление на "местное население".

- Ничего, - ответил парень.

- А ты, например, чего такой кислый?

- А ты кто такой, чтобы допрос устраивать? - обиделся парень.

Пашка миролюбиво оскалился.

- Я ваш новый прокурор. Порядки приехал наводить.

- Смотри, как бы тебе самому не навели тут.

- Ничего. - Пашка подмигнул парню и продолжал рассматривать девушек и ребят в зале. Его тоже рассматривали.

Пашка такие моменты любил. Неведомое, незнакомое, недружелюбное поначалу волновало его. Больше всего, конечно, интересовали девки.

Танец кончился. Пары расходились по местам.

- Что за дивчина? - спросил Пашка у того же парня: он увидел Настю Платонову, местную красавицу.

Парень не захотел с ним разговаривать, отошел.

Заиграли вальс.

Пашка прошел через весь зал к Насте, слегка поклонился ей и громко сказал:

- Предлагаю на тур вальса!

Все подивились изысканности Пашки; на него стали смотреть с нескрываемым веселым интересом.

Настя спокойно поднялась, положила тяжелую руку на сухое Пашкино плечо; Пашка, не мигая, ласково смотрел на девушку.

Закружились.

Настя была несколько тяжела в движениях, ленива. Зато Пашка с ходу начал выделывать такого черта, что некоторые даже перестали танцевать - смотрели на него. Он то приотпускал от себя Настю, то рывком приближал к себе и кружился, кружился... Но окончательно он доконал публику, когда, отойдя несколько от Насти, но не выпуская ее руки из своей, пошел с приплясом. Все так и ахнули. А Пашка смотрел куда-то выше "местного населения" с таким видом, точно хотел сказать: "Это еще не все. Будет когда-нибудь настроение - покажу кое-что. Умел когда-то".

Настя раскраснелась, ходила все так же медленно, плавно.

- Ну и трепач ты! - весело сказала она, глядя в глаза Пашке.

Пашка ухом не повел.

- Откуда ты такой?

- Из Москвы, - небрежно бросил Пашка.

- Все у вас там такие?

- Какие?

- Такие... воображалы.

- Ваша серость меня удивляет, сказал Пашка, вонзая многозначительный ласковый взгляд в колодезную глубину темных загадочных глаз Насти.

Настя тихо засмеялась.

Пашка был серьезен.

- Вы мне нравитесь, сказал он. Я такой идеал давно искал.

- Быстрый ты. Настя в упор посмотрела на Пашку.

- Я на полном серьезе!

- Ну и что?

- Я вас провожаю сегодня до хаты. Если у вас, конечно, нет какого-нибудь другого хахаля. Договорились?

Настя усмехнулась, качнула отрицательно головой. Пашка не обратил на это никакого внимания.

Вальс кончился.

Пашка проводил девушку до места, опять изящно поклонился и вышел покурить с парнями в фойе.

Парни косились на него. Пашка знал, что так бывает всегда.

- Тут поблизости забегаловки нигде нету? - спросил он, подходя к группе курящих.

Парни молчали, смотрели на Пашку насмешливо.

- Вы что, языки проглотили?

- Тебе не кажется, что ты здесь слишком бурную деятельность развил? - спросил тот самый парень, с которым Пашка говорил до танца.

- Нет, не кажется.

- А мне кажется.

- Крестись, если кажется.

Парень нехорошо прищурился.

- Выйдем на пару минут... потолкуем?

Пашка отрицательно качнул головой.

- Не могу.

- Почему?

- Накостыляете сейчас ни за что... Потом когда-нибудь потолкуем. Вообще-то чего вы на меня надулись? Я, кажется, никому еще на мозоль не наступал.

Парни не ожидали такого поворота. Им понравилась Пашкина прямота. Понемногу разговорились.

Пока разговаривали, заиграли танго, и Настю пригласил другой парень. Пашка с остервенением растоптал окурок. Тут ему рассказали, что у Насти есть жених, инженер из Москвы, и что, кажется, у них дело идет к свадьбе. Пашка внимательно следил за Настей и, казалось, не слушал, что ему говорят. Потом сдвинул фуражку на затылок, прищурился.

- Посмотрим, кто кого сфотографирует, - сказал он и поправил фуражку. - Где он?

- Кто?

- Инженеришка.

- Его нету сегодня.

- Я интеллигентов одной левой делаю.

Танго кончилось.

Пашка прошел к Насте.

- Вы мне не ответили на один вопрос.

- На какой вопрос?

- Я вас провожаю сегодня до хаты?

- Я одна дойду. Спасибо.

Пашка сел рядом с девушкой. Круглые кошачьи глаза его опять смотрели серьезно.

- Поговорим, как жельтмены.

- Боже мой, - вздохнула Настя, поднялась и пошла в другой конец зала.

Пашка смотрел ей вслед. Слышал, как вокруг него сочувственно посмеивались. Он не чувствовал позора. Только стало больно под ложечкой. Горячо и больно. Он тоже встал и пошел из клуба.

На следующий день к вечеру Пашка нарядился пуще прежнего: попросил у Прохорова вышитую рубаху, перепоясал ее синим шелковым пояском с кистями, надел свои диагоналевые синие галифе, бостоновый пиджак - и появился в здешней библиотеке (Настя работала библиотекарем, о чем Пашка заблаговременно узнал).

- Здравствуйте! - солидно сказал он, входя в просторную избу, служившую и библиотекой, и избой-читальней одновременно.

В библиотеке была только Настя, и у стола сидел молодой человек, смотрел "Огонек".

Настя поздоровалась и улыбнулась ему, как старому знакомому. Пашка подошел к ее столу и начал спокойно рассматривать книги - на Настю ноль внимания. Он сообразил, что парень с "Огоньком" и есть тот самый инженер, жених Насти.

- Почитать что-нибудь? - спросила Настя, несколько удивленная тем, что Пашка не узнал ее.

- Да, надо, знаете...

- Что хотите? - Настя невольно перешла на "вы".

- "Капитал" Карла Маркса. Я там одну главу не дочитал.

Парень отложил "Огонек" и посмотрел на Пашку.

Настя хотела засмеяться, но, увидев строгие Пашкины глаза, сдержала смех.

- Как ваша фамилия?

- Холманский Павел Егорыч. Год рождения тысяча девятьсот тридцать пятый, водитель-механик второго класса.

Пока Настя записывала все это, Пашка незаметно, искоса разглядывал ее. Потом оглянулся. Инженер наблюдал за ним. Встретились взглядами. Пашка растерялся и... подмигнул ему.

- Кроссвордами занимаемся?

Инженер не сразу нашелся, что ответить.

- Да... А вы, я смотрю, глубже берете.

- Между прочим. Гена, он тоже из Москвы, - сказала Настя.

- Ну?! - Гена искренне обрадовался. - Вы давно оттуда? Расскажите хоть, что там нового.

Пашка излишне долго расписывался в карточке. Молчал.

- Спасибо, - сказал он Насте. Подошел к столу, швырнул толстый том, протянул Гене руку, - Павел Егорыч.

- Гена. Очень рад!

- Москва-то? - переспросил Пашка, придвигая к себе несколько журналов. - Шумит Москва, шумит... - И сразу, не давая инженеру опомниться, затараторил: - Люблю смешные журналы! Особенно про алкоголиков - так разрисуют всегда...

- Да, смешно бывает. А вы давно из Москвы?

- Из Москвы-то? - Пашка перелистнул страничку журнала. - А я там не бывал сроду. Девушка меня с кем-то спутала.

- Вы же мне вчера в клубе сами говорили! - изумилась Настя.

Пашка глянул на нее.

- Что-то не помню.

Настя посмотрела на Гену, Гена - на Пашку. Пашка разглядывал картинки.

- Странно, - сказала Настя. - Значит, мне приснилось.

- Бывает, - согласился Пашка, продолжая рассматривать журнал. Вот, пожалуйста, - очковтиратель, - сказал он, подавая журнал Гене. Кошмар!

Гена улыбнулся.

- Вы на посевную к нам?

- Так точно. - Пашка оглянулся на Настю: та с интересом разглядывала его. Пашка отметил это. - Сыграем в пешки? - предложил он инженеру.

- В пешки? - удивился инженер. - Может, в шахматы?

- В шахматы скучно, - сказал Пашка (он не умел в шахматы). Думать надо. А в пешечки раз, два - и готово.

- Можно и в пешки, - согласился Гена и досмотрел на Настю.

Настя вышла из-за перегородки и подсела к ним.

- За фук берем? - спросил Пашка.

- Как это?

- За то, что человек прозевает когда ему надо рубить, берут пешку, - пояснила Настя.

- А-а... Можно брать. Берем.

Пашка быстренько расставил шашки на доске. Взял две, спрятал за спиной.

- В какой?

- В левой.

- Ваша не пляшет. - Ходил первым Пашка.

- Сделаем так, - начал он, устроившись удобнее на стуле; выражение его лица было довольное и хитрое. - Здесь курить, конечно, нельзя? - спросил он Настю.

- Нет, конечно.

- По что? Понятно! - Пашка пошел второй. - Сделаем некоторый пирамидон, как говорят французы.

Инженер играл слабо, это было видно сразу. Настя стала ему подсказывать. Он возражал против этого.

- Погоди! Ну так же нельзя, слушай... зачем же подсказывать?

- Ты же неверно ходишь!

- Ну и что? Играю-то я.

- Учиться надо.

Пашка улыбался. Он ходил уверенно, быстро.

- Вон той. Гена, крайней, - опять не стерпела Настя.

- Нет, я не могу так! - возмутился Гена. - Я сам только что хотел этой, а теперь не пойду принципиально.

- А чего ты волнуешься-то? Вот чудак!

- Как же мне не волноваться?

- Волноваться вредно, - встрял Пашка и подмигнул незаметно Насте. Настя покраснела.

- Ну и проиграешь сейчас! Принципиально.

- Нет, зачем?.. Тут еще полно шансов сфотографировать меня, снисходительно сказал Пашка. - Между прочим, у меня дамка. Прошу ходить.

- Теперь проиграл, - с досадой сказала Настя.

- Занимайся своим делом! - обиделся Гена. - Нельзя же так в самом деле. Отойди!

- А еще инженер. - Настя встала и пошла к своему месту.

- Это уже... неостроумно. При чем тут инженер-то?

- Боюсь ему понравиться-а, - запела Настя и ушла в глубь библиотеки.

- Женский пол, - к чему-то сказал Пашка.

Инженер спутал на доске шашки, сказал чуть охрипшим голосом:

- Я проиграл.

- Выйдем покурим? - предложил Пашка.

- Пойдем.

В сенях, закуривая, инженер признался:

- Не понимаю: что за натура? Во все обязательно вмешивается.

- Ничего, - неопределенно сказал Пашка. - Давно здесь?

- Что?

- Я, мол, давно здесь живешь-то?

- Живу-то? Второй месяц.

- Жениться хочешь?

Инженер с удивлением глянул на Пашку.

- На ней? Да. А что?

- Ничего. Хорошая девушка. Она любит тебя?

Инженер вконец растерялся.

- Любит?.. По-моему, да.

Помолчали. Пашка курил и сосредоточенно смотрел на кончик сигареты. Инженер хмыкнул и спросил:

- Ты "Капитал" действительно читаешь?

- Нет, конечно. - Пашка небрежно прихватил губами сигаретку - в уголок рта, сощурился, заложил ладони за поясок, коротким, быстрым движением расправил рубаху. - Может, в кинишко сходим?

- А что сегодня?

- Говорят, комедия какая-то.

- Можно.

- Только это... пригласи ее... - Пашка кивнул на дверь библиотеки, нахмурился участливо.

- Ну, а как же! - тоже серьезно сказал инженер. - Я сейчас зайду к ней... поговорю...

- Давай, давай!

Инженер ушел, а Пашка вышел на крыльцо, облокотился о перила и стал смотреть на улицу.

...В кино сидели вместе все трое. Настя - между инженером и Пашкой.

Едва только погасили свет, Пашка придвинулся ближе к Насте и взял ее за руку. Настя молча отняла руку и отодвинулась. Пашка как ни в чем не бывало стал смотреть на экран. Посмотрел минут десять и опять стал осторожно искать руку Насти. Настя вдруг придвинулась к нему и едва слышно шепнула на ухо:

- Если ты будешь распускать руки, я опозорю тебя на весь клуб.

Пашка моментально убрал руку.

Посидел еще минут пять. Потом наклонился к Насте и тоже шепотом сказал:

- У меня сердце разрывается, как осколочная граната.

Настя тихонько засмеялась. Пашка опять начал искать ее руку. Настя обратилась к Гене:

- Дай я пересяду на твое место.

- Загораживают, да? Эй, товарищ, убери свою голову! распорядился Пашка.

Впереди сидящий товарищ "убрал" голову.

- Теперь ничего?

- Ничего, - сказала Настя.

В зале было шумно. То и дело громко смеялись. Пашка согнулся в три погибели, закурил и стал торопливо глотать сладкий дым. В светлых лучах отчетливо закучерявились синие облачка. Настя толкнула его в бок:

- Ты что?

Пашка погасил папироску... Нашел Настину руку, с силой пожал ее и, пригибаясь, пошел к выходу. Сказал на ходу Гене:

- Пусть эту комедию тигры смотрят.

На улице Пашка расстегнул ворот рубахи, закурил. Медленно пошел домой.

Дома, не раздеваясь, прилег на кровать.

- Ты чего такой грустный? - спросил Ермолай.

- Да так... - сказал Пашка. Полежал несколько минут и вдруг спросил:- Интересно, сейчас женщин воруют или нет?

- Как это? - не понял Ермолай.

- Ну как раньше... Раньше ведь воровали?

- А-а! Черт его знает! А зачем их воровать-то? Они и так, по-моему, рады, без воровства.

- Это конечно. Я так просто, - согласился Пашка.

Еще немного помолчал. - И статьи, конечно, за это никакой нет?

- Наверно. Я не знаю, Павел.

Пашка встал с кровати, заходил по комнате. О чем-то сосредоточенно думал.

- В жизни раз бывает восемна-адцать лет, - запел он вдруг.

- Егорыч, на рубаху. Сэнк-ю!

- Чего вдруг!

- Так. - Пашка скинул вышитую рубаху Прохорова, надел свою. Постоял посреди комнаты, еще подумал. - Сфотографировано, Егорыч!

- Ты что, девку какую-нибудь надумал украсть? - спросил Ермолай!

Пашка засмеялся, ничего не сказал, вышел на улицу.

Была сырая темная ночь. Недавно прошел хороший дождь, отовсюду капало. Лаяли собаки. Тарахтел где-то движок.

Пашка пошел на РТС, где стояла его машина.

Во дворе РТС его окликнули.

- Свои, - сказал Пашка.

- Кто свои?

- Холманский.

- Командировочный, что ль?

- Ну.

В круг света вышел дедун сторож, в тулупе, с берданкой.

- Ехать, что ль?

- Ехать.

- Закурить имеется?

- Есть.

Закурили.

- Дождь, однако, ишо будет, - сказал дед и зевнул. - Спать клонит в дождь.

- А ты спи, - посоветовал Пашка.

- Нельзя. Я тут давеча соснул было, дак заехал этот...

Пашка прервал словоохотливого старика:

- Ладно, батя, я тороплюсь.

- Давай, давай. - Старик опять зевнул.

Пашка завел свою полуторку и выехал со двора РТС.

Он знал, где живет Настя - у самой реки, над обрывом.

Днем разговорились с Прохоровым, и он показал Пашке этот дом. Пашка запомнил, что окна горницы выходят в сад.

Сейчас Пашку волновал один вопрос: есть у Платоновых собака или нет?

На улицах в деревне никого не было. Даже парочки попрятались. Пашка ехал на малой скорости, опасаясь влететь куда-нибудь.

Подъезжая к Настиному дому, он совсем почти сбросил газ, вылез из кабины. Мотор не заглушил.

- Так, - негромко сказал он и потер ладонью грудь: он волновался.

Света не было в доме. Присмотревшись во тьме, Пашка увидел сквозь голые деревья слабо мерцающие темные окна горницы. Сердце Пашки громко заколотилось.

"Только бы собаки не было".

Он кашлянул, осторожно потряс забор - во дворе молчание. Тишина. Каплет с крыши.

"Ну, Пашка... или сейчас в лоб получишь, или..."

Он тихонько перелез через низенький забор и пошел к окнам. Слышал сзади приглушенное ворчание своей верной полуторки, свои шаги и громкую капель. Весна исходила соком. Пахло погребом.

Пашка, пока шел по саду, мысленно пел песню про восемнадцать лет, одну и ту же фразу: "В жизни раз бывает восемнадцать лет". Он весь день сегодня пел эту песню.

Около самых окон под его ногой треснул сучок. Пашка замер. Тишина. Каплет. Пашка сделал последние два шага и стал в простенке. Перевел дух.

"Одна она тут спит или нет?" - возник новый вопрос.

Он вынул фонарик, включил и направил в окно. Желтое пятно света поползло по стенкам, вырывая из тьмы отдельные предметы: печка-голландка, дверь, кровать... Пятна дрогнуло и замерло. На кровати кто-то зашевелился, поднял голову - Настя. Не испугалась. Легко вскочила и пошла к окну в одной ночной рубашке. Пашка выключил фонарик.

Настя откинула крюки и раскрыла окно.

Из горницы пахнуло застойным сонным теплом.

- Ты что? - спросила она негромко. Голос ее насторожил Пашку какой-то отчужденный.

"Неужели узнала?" - испугался он. Он хотел, чтобы его принимали пока за другого. Он молчал.

Настя отошла от окна. Пашка включил фонарик. Настя прошла к двери, закрыла ее плотнее, и вернулась к окну. Пашка выключил фонарь.

"Не узнала. Иначе не разгуливала бы в одной рубахе".

Пашка услышал запах ее волос. В голову ударил горячий туман. Он отстранил ее и полез в окно.

- Додумался? - сказала Настя слегка потеплевшим голосом.

"Додумался, додумался, - думал Пашка. - Сейчас будет цирк".

- Ноги-то вытри, - сказала Настя, когда Пашка влез в горницу и очутился с ней рядом.

Пашка продолжал молчать. Обнял ее, теплую, мягкую. Так сдавил, что у ней лопнула на рубахе какая-то тесемка.

- Ох, - глубоко вздохнула Настя, - что ж ты делаешь? Шальной!..

Пашка начал ее целовать. И тут что-то случилось с Настей: она вдруг вывернулась из его объятий, отскочила, судорожно зашарила рукой по стене, отыскивая выключатель.

"Все. Конец". Пашка приготовился к самому худшему: сейчас она закричит, прибежит ее отец и будет его фотографировать. Он отошел на всякий случай к окну.

Вспыхнул свет. Настя настолько была поражена, что поначалу не сообразила, что стоит перед посторонним человеком почти нагая.

Пашка ласково улыбнулся ей.

- Испугалась?

Настя схватила со стула юбку и стала надевать. Надела, подошла к Пашке. Не успел он подумать о чем-либо, как ощутил на левой щеке сухую горячую пощечину. И тотчас такую же - на правой. У Насти от гнева расцвел на щеках яркий румянец. Она была поразительно красива в эту минуту.

"Везет инженеру", - невольно подумал Пашка.

- Сейчас же убирайся отсюда! - негромко приказала Настя.

Пашка понял, что она не будет кричать - не из таких.

- Побеседуем, как жельтмены, - заговорил Пашка, закуривая. Я могу, конечно, уйти, но это банально. Это серость. - Он бросил спичку в окно и продолжал развивать свою мысль несколько торопливо, ибо опасался, что Настя возьмет в руки какой-нибудь тяжелый предмет и снова предложит убираться. От волнения Пашка стал прохаживаться по горнице - от окна к столу и обратно. - Я влюблен, так. Это факт, а не реклама. И я одного только не понимаю: чем я хуже этого инженера? Если на то пошло, я могу стать Героем Социалистического Труда. Надо только сказать мне об этом. И все. Зачем же тут аплодисменты устраивать? Собирайся и поедем со мной. Будем жить в городе. - Пашка остановился. Смотрел на Настю серьезно, не мигая. Он любил ее, любил, как никого в жизни еще не любил.

Она поняла это.

- Какой же ты дурак, парень, - грустно и просто сказала она. Чего ты мелешь тут? - Она села на стул. - Натворил делов и еще философствует, ходит. Он любит!.. - Настя странно как-то заморгала, отвернулась. Пашка понял: заплакала. - Ты любишь, а я, по-твоему, не люблю? - Настя резко повернулась к нему - в глазах слезы.

Она была на редкость, на удивление красива. И тут Пашка понял: никогда в жизни ему не отвоевать ее. Всегда у него так: как что чуть посерьезнее, поглубже - так не его.

- Чего ты плачешь?

- Да потому, что вы только о себе думаете... эгоисты несчастные! Он любит! - Она вытерла слезы. - Любишь, так уважай хоть немного, а не так...

- Что же я такого сделал? В окно залез - подумаешь! Ко всем лазят...

- Не в окне дело. Дураки вы все, вот что. Тот дурак тоже... весь высох от ревности. Приревновал ведь он к тебе. Уезжать собрался.

- Как уезжать? Куда? - Пашка понял, кто этот дурак.

- Куда... Спроси его!

Пашка нахмурился.

- На полном серьезе?

Настя опять вытерла ладошкой слезы, ничего не сказала.

Пашке стало до того жалко ее, что под сердцем заныло.

- Собирайся! - приказал он.

Настя вскинула на него удивленные глаза.

- Поедем к нему. Я объясню этим московским фраерам, что такое любовь человеческая.

- Сиди уж... не трепись!

- Послушайте, вы!.. Молодая, интересная... - Пашка приосанился. Мне можно съездить по физиономии, так? Но слова вот эти дурацкие я не перевариваю. Что значит - не трепись?

- Куда ты поедешь сейчас? Ночь глубокая...

- Наплевать. Одевайся. На кофту!

Пашка снял со спинки стула кофту, бросил Насте. Настя поймала ее, поднялась в нерешительности. Пашка опять заходил по горнице.

- Из-за чего же это он приревновал? - спросил он не без самодовольства.

- Танцевали... ему сказал кто-то. Потом в кино шептались. Он же дурак набитый.

- Что же ты не могла ему объяснить.

- Нужно мне объяснять! Никуда я не поеду.

Пашка остановился.

- Считаю до трех: раз, два... А то целоваться полезу!

- Я те полезу! Что ты ему скажешь?

- Я знаю что!

- А я к чему там?

- Надо.

- Да зачем?

- Я не знаю, где он живет. Вообще надо ехать. Точка.

Настя надела кофту, туфли.

- Лезь. Я за тобой. Видел бы кто-нибудь сейчас...

Пашка вылез в сад, помог Насте. Вышли на дорогу.

Полуторка ворчала на хозяина.

- Садись, ревушка-коровушка!.. Возись тут с вами по ночам.

Пашке эта новая нежданная роль нравилась. Настя залезла в кабину.

- Меня, что ли, хотел увозить? На машине-то?

- Где уж тут!.. С вами вперед прокиснешь, чем...

- Ну до чего ты, Павел...

- Что? - строго спросил Пашка.

- Ничего.

- То-то. - Пашка со скрежетом всадил скорость и поехал.

...Инженер не спал, когда Пашка постучал ему в окно.

- Кто это?

- Я.

- Кто я.

- Пашка. Павел Егорыч.

Инженер открыл дверь, впустил Пашку. Не скрывая удивления, уставился на него.

Пашка кивнул на стол, заваленный бумагами.

- Грустные стихи сочиняешь?

- Я не понимаю, слушай...

- Поймешь, - Пашка сел к столу, отодвинул локтем бумаги. - Любишь Настю?

- Слушай!.. - Инженер начал краснеть.

- Любишь. Значит, так: иди веди ее сюда - она в машине сидит.

- Где? В какой машине?

- На улице. Ко мне зря приревновал: мне с хорошими бабами не везет.

Инженер быстро вышел на улицу, а Пашка, Павел Егорыч, опустил голову на руки и закрыл глаза. Он как-то сразу устал. Опять некстати вспомнились надоевшие слова: "В жизни раз бывает..." В груди противно заболело.

Вошли инженер с Настей.

Пашка поднялся. Некоторое время смотрел на них, как будто собирался сказать напутственное слово.

- Все? - спросил он.

- Все, - ответил инженер. Настя улыбнулась.

- Вот так, - сердито сказал Пашка. - Будьте здоровы. - Он пошел к выходу.

- Куда ты? Погоди!.. - запротестовал инженер.

Пашка, не оглянувшись, вышел.

Уезжал Пашка из этой деревни. Уезжал в Салтон. Прохорову он подсунул, под дверь записку с адресом автобазы, куда просил прислать справку о том, что он отработал честно три дня на посевной. Представив себе, как будет огорчен Прохоров его отъездом, Пашка дописал в конце: "Прости меня, но я не виноват".

Пашке было грустно. Он беспрерывно курил.

Пошел мелкий дождь.

У Игринево, последней деревни перед Салтоном, на дороге впереди выросли две человеческие фигуры. Замахали руками. Пашка остановился.

Подбежали молоденький офицер с девушкой.

- До Салтона подбрось, пожалуйста! - Офицер был чем-то очень доволен.

- Садись!

Девушка залезла в кабину и стала вертеться, отряхиваться. Лейтенант запрыгнул в кузов. Начали переговариваться, хохотали.

Пашка искоса разглядывал девушку - хорошенькая, белозубая, губки бантиком - прямо куколка! Но до Насти ей далеко.

- Куда это на ночь глядя? - спросил Пашка.

- В гости, - охотно откликнулась девушка. И высунулась из кабины - опять говорить со своим дружком. - Саша? Саш! Как ты там!!!

- В ажуре! - кричал из кузова лейтенант.

- Что, дня не хватает? - опять спросил Пашка.

- Что? - Девушка мельком глянула на него и опять: - Саша? Саш!..

- Все начисто повлюблялись, - проворчал Пашка. - С ума все посходили. - Он вспомнил опять Настю: совсем недавно она сидела с ним рядом - чужая. И эта чужая.

- Саша! Саш!..

"Саша! Саш! - съехидничал про себя Пашка, - Твой Саша и так сам себя не помнит от радости. Пусти сейчас - вперед машины побежит".

- Я представляю, что там сейчас будет! - кричал из кузова Саша.

Девушка так и покатилась со смеху.

"Нет, люди все-таки ненормальными становятся в это время", сердито думал Пашка.

Дождь припустил сильнее.

- Саша! Как ты там?!

- Порядок! На борту порядок!

- Скажи ему - там под баллоном брезент есть - пусть накроется, сказал Пашка.

Девушка чуть не вывалилась из кабины.

- Саша! Саш!.. Там под баллоном какой-то брезент!..

Накройся!

- Хорошо! Спасибо!

- На здоровье, - сказал Пашка, закурил и задумался, всматриваясь прищуренными глазами в дорогу.