"Тигр на свалке" - читать интересную книгу автора (Шубин Дмитрий)

Глава 2. Каторга.

Он был обыкновенным наемным убийцей. Он бы и дальше оставался обыкновенным наемным убийцей, но его подставили и выловили. Хотя, нет, обыкновенным себя считал только он сам. Зато Верховный судья штата Невада Североамериканского округа, который выносил окончательный вердикт, обозвал Роберта Руга извращенцем, коего свет не видывал. Не в сексуальном смысле, конечно, хотя и в сексуальном тоже. Однако сейчас, спец по извращенным методам убийств уже не был так страшен добропорядочному населению Земли. Его держали под замком и, в связи с тем, что мораторий на смертную казнь распространялся на всей территории планеты, осудили на пожизненные работы. Судья последней инстанции, поправив белесый парик на голове, улыбнулся и под общее одобрение пары десятков присяжных произнес:

– Постановляю! Отправить Роберта Луиса Руга в Марсианское исправительное учреждение «Хтон» для отбытия наказания сроком – пожизненно.

Зал аплодировал стоя. И это несмотря на то, что прокурор настаивал на изменении закона в данном случае. Этот пожилой бык, пыхтя, так и заявил на заседании:

– Никакое наказание не изменит этого парня. Ему даже бесполезно промывать мозги, надо просто поставить укол с такой гадостью внутри, чтобы перед тем, как отключится его сердце или мозг, он перебрал бы все известные предсмертные муки.

Судья понял по-своему то, что предлагал глава обвинительной стороны и принял рациональное решение, послав виновника многих преступлений доживать свой век на марсианские рудники. «Хтон» – христианская тюрьма особого назначения. Всем было известно, что это место самое ужасное, какое только можно придумать в наказание. Частые мучительные смерти, загнивание людей и физически, и морально были там совершенно обычным делом. Заключенный «Хтона» – это вечно больной, вечно слабый телом и духом человек. Удар судейской деревянной колотушки – и в тот же день Бобу стали промывать мозги, стирая из памяти те отрезки времени, в которые он, предположительно, совершал свои преступления. Они ошибались, все стереть было невозможно. Руг прекрасно замывал следы, и не все его дела стали достоянием следователей. Лишь самые извращенные, за которые ему и приписали ярлык «маньяка». Однако и отрезков, что стерли в памяти Роберта, хватило для того, чтобы Руг потерял воспоминания большей части своей взрослой жизни.

Через трое суток после судебного заседания межпланетная каталажка под названием «Троглодит», принадлежащая международной исправительной системе, неся в утробе очередную небольшую партию заключенных, отчалила от Международной орбитальной станции, направив свою истерзанную жестким излучением и микрометеоритами тушу по траектории к красной планете.

Боб никогда и никому не рассказывал, кто, а главное – за что его выдал. Хотя частенько распространялся о том, что его именно подставили и что он, естественно, когда-нибудь отомстит. Руг просто лелеял надежду о побеге и смаковал в уме сцены мести. Он изощренно убивал всех, кто ему грезился предателем. На самом деле Роберт и сам не знал того, кто его подставил, да и подставили ли вообще, может, просто сыскари вычислили. А если и знал, то знание это удалили вместе с участками памяти при чистке мозга. Он отчаянно силился вспомнить хоть что-нибудь такое, что намекнуло бы на изменника. Тщетно. Когда Руг начинал восстанавливать в памяти день за днем и когда он приближался к затертым участкам, мозг упорно давал одну и ту же картинку, где он один, в детстве, лет восьми от роду, сидит на прибрежном песке и роет небольшую ямку. Потом в неглубокий канальчик и в искусственную заводь набегает соленая вода, прибывая с каждой накатывающейся волной. Скоро приплывет отец и привезет много рыбы. Немало будет еще живой. Отец отдаст ему несколько скользких бычков, и он, Бобби, выпустит их в свое искусственное озерцо. Мальчик будет доставать их по одной, и, держа в руке, заворожено смотреть, как задыхается рыба, оттопыривая жабры, жадно хватая ртом воздух. Однажды отец не приплыл, и мать увезла мальчика на континент, в город, где раскаленный бетон и мягкий асфальт дышали жаром, обжигая легкие. Город, в котором море можно было увидеть только на картинке. Море, море. Руг буквально чувствовал соленый вкус на губах, он слышал шум набегающих волн, запах моря манил его своей свежестью.

Боб встряхивал головой, видения пропадали и он вновь силился вспомнить то время, когда провалился, когда один из копов прострелил ему теперь ноющую время от времени ногу. Память отказывала, но профессионализм давал свое – и Роберт отлично понимал, что сдать его мог только один из заказчиков. Заказы приходили через сеть посредников, и главного заказчика, соответственно, он никогда не видел в лицо. Может быть, не видел, может быть и хорошо знал. Теперь это не вспомнить. Не вспомнить, потому что так решил маленький толстоносый уродец в белом парике. Но это ничего, он, когда вернется, разберется со всеми, со всеми по цепочке. Осталось только придумать, как сбежать отсюда. Надо всего лишь выждать, разобраться с системой и сделать свой ход.

Кроме «Троглодита» на попечении КДИС, комиссии по делам исправительных сооружений, было еще одно судно под названием «Святой». Два этих корабля постоянно курсировали между планетами. Когда одно тащило в брюхе пару десятков тон руды с турбинием, добытым заключенными, другое везло на «Хтон» новую партию смертников. Защита от побегов на этих суднах была продумана во всех деталях. Не пролезть. Хотя были еще военные крейсера, пара которых постоянно крутилась на орбите Марса. Существовала и военная база, небольшой купол на поверхности, пятьсот миль южнее шахт, на которую частенько спускались шлюпки с этих военных кораблей. Но что это давало? Ничего! Потому что эти крейсера уже несколько лет, словно приклеенные к орбите, не покидали примарсовое пространство. На Земле до сих пор никто не мог понять, зачем вообще нужны космические войска, когда нам из космоса ничто не угрожает. Наверняка кто-то из боссов от политики знал, зачем все-таки нужны эти лишние для всех налогоплательщиков бюджетные жертвы. Зато боссы от туризма не скупились – и построили недалеко от полюса красной планеты что-то вроде марсианского курорта. По заказу были выдуманы «Современные методики лечения», что-то наподобии грязевых ванн из замешанного на воде красноватого песка. У богатых в последнее время лечение здесь считалось свежим писком моды. Однако добраться до курортной базы, шагая пешком от подземной тюрьмы, было невозможно, кислорода не хватит при таком раскладе. Прогулочным же экскурсионным катерам, что числились на содержании курорта, было строжайше запрещено приближаться к тюремному сектору ближе чем на десять километров.

Само же казематное поселение находилось полностью под землей. Центральный бункер с системой жизнеобеспечения и минизаводом по дроблению породы представлял из себя этакую гигантскую полую шайбу, разделенную на четыре сектора и имеющую четыре уровня, а также массу туннелей, словно ходы, прорытые червем, извилисто разбегавшиеся от центральной базы во все стороны. Несколько сотен, почти тысяча рабочих каждое утро, кроме воскресенья, цепочками расползались в разные концы шахт и, трясясь по восемь часов с отбойными молотками в руках, добывали породу.

Когда шлюпка выгрузила в грузовой лифт новую партию заключенных, в числе которых был и Руг и когда этот лифт опустился на сотню метров под поверхность, бывший киллер, очутившись в коридорах поселения, сразу понял, что тут можно умереть от одного только воздуха. Спертый, сырой, пахнущий плесенью, он заставлял легкие работать чаще. Ну ничего, выживу, подумал он. Впоследствии Роберт притерпелся и особо не обращал внимания на воздух. Замечал, что кислорода не хватает лишь только тогда, когда держал в руках отбойный молоток. Тряска плохо воздействовала на дыхательные пути.

Когда Боб попал на «Хтон», удивили его также и низкие потолки в переходах. Парням выше пары метров приходилось сильно сутулиться. Поразили его и стены в коридорах, помещениях, покрытые влагой и плесенью. Они местами обвалились, местами на них выделялись пятна свежей цементной замазки. Здесь постоянно работала бригада строителей-штукатуров, подправляя внутренний антураж колонии. Руг думал, летя сюда, что наверняка в этой колонии живут законами земных тюрем, делясь на старших и на шестерок, чего он меньше всего и боялся, но не тут-то было. Люди, которых он обнаружил на «Хтоне», казались чахлыми, согнутыми, больными. Здесь, пожалуй, уже никому ничего не было нужно. Тут даже за заключенными наблюдение велось не ахти какое. Тогда, полгода назад, когда партия новичков, включая Руга, выбралась из лифта, их встретил Главный надсмотрщик колонии Дорс, который тут же процитировал нечто:

– Сойди, сойди же в наш подземный мир: Мы нуждаемся в проклятых.

Да, проклятых тут хватало. Зараза, витающая в воздухе, липла к коже, покрывая ее пятнами и гнойниками разных инфекций, что разъедали тело и изнутри, и снаружи. С бактериями справлялись сильнейшими антибиотиками, но через неделю зараза прилипала вновь. Особенно тяжелой казалась работа в шахте, кислорода постоянно не хватало, и к концу смены люди буквально валились с ног. И это при пониженной силе тяжести. Какие уж тут тюремные законы, какие уж тут беспределы, добраться бы до кровати. Были конечно и особо крепкие ребята, которые и здесь продолжали жить, а не существовать. В первый же день Руг после рабочей смены вечером подошел к надзирателю, отвечающему за порядок в колонии, и сказал:

– Слушай, Дорс, если тут поставить пару комбайнов, турбиния будет добываться в пять раз больше, чем вымучивают эти жалкие каторжане. Накрайняк можно поставить за отбойные молотки андроидов. Экономия, мать твою!

Дорс удивленно приподнял брови и ответил в библейской манере:

– Ибо не для работы вы тут находитесь, а для исправления душ ваших грешных. Ибо ад тут, и для воспарения на небо должны страдать вы.

Так Боб узнал, что у старшего надсмотрщика изрядный религиозный сдвиг. Дорс и на самом деле немного перебарщивал с религией и, работая тут, в колонии уже пятнадцать с лишним лет, считая годовые отпуска на Землю, частенько называл это место адом. Наверное, считал себя ангелом возмездия или, хуже того, чертом. А черт, он и есть черт. Никому никаких поблажек.

– Вы должны тут подохнуть, – говорил он каждое утро на перекличке. – Только тогда, может быть, Бог отправит вас на небеса. Старайтесь, сукины дети! Старайтесь страдать, старайтесь подохнуть!

Впрочем, и за самим Дорсом числился один из грешков. Поговаривали, что шибко уж он любил заниматься сексом с некоторыми заключенными мужского пола. Однако это были лишь слухи, сам он, если и имел подобные увлечения, то скрывал их серьезно. Хотел выглядеть безгрешным в глазах узников. Но, как говорят: нет дыма без огня. Впрочем всем понятно было, что если любовничек надсмотрщика кому-то вдруг и решится признаться в подобной связи, то его ждет жестокое наказание, возможно, последнее и про это наказание вряд ли кто узнает. Пропасть человеку на «Хтоне» считалось плевым делом и только администрация знала куда пропал заключенный. Секретарь всегда ставил галочку и число в графе «Дата смерти». Строгая отчетность. Поэтому если и существовали у Дорса партнеры по сексу, то они держали язык за зубами.

Сами заключенные место своего пребывания называли «Чистилищем» и, видимо, Дорс приложил к этому свою руку. Каждому очередному умирающему Главный надсмотрщик самолично отпускал грехи, хотя сана не имел. Его запросы на голубую планету о предоставление таких полномочий результата не приносили. Каждый год, находясь в отпуске на Земле, он обивал пороги кабинетов Ватиканских чиновников. Наверняка там посмеивались над чокнутым надзирателем. На «Хтоне» и без него по шесть месяцев, сменяя друг дружку, дежурили по четыре настоящих священника: два католических и два православных, что-то наподобие христианской миссии. Колония находилась под неусыпным надзором этих двух церквей. Дорс уважал парней в рясах и сутанах. Частенько подмазывался к ним, расспрашивая о религиозных канонах, пытался философствовать в беседах с ними. Однако те, прибыв на место, обычно положенный срок пребывали в хмельном состоянии, потому как начальнику колонии Эдмонту Гранду, которого редко кто видел живьем, чаще лишь на экранах мониторов, всегда нужны были свежие собутыльники с Земли. Впрочем, священники справлялись со своей работой, основной функцией которой было чуть ли не ежедневное отпевание покойников (надоедливое занятие), и проведение всех остальных, положенных по канонам, служб.

Кстати, в самой колонии заключенные не страдали от избиений, надругательств, хотя и это иногда случалось, обычно с новичками. В первые несколько недель вновь прибывшие просто находились в моральном шоке. У них кусками стерли часть их жизни и поначалу новички ходили словно в прострации, едва реагируя на окружающую их обстановку. Но постепенно акклиматизация брала верх, люди привыкали к тому, что и на «Хтоне» можно жить. Тут когда-то буйные, становились спокойными, даже незаметными. Хитрым незачем было больше хитрить. Ворам – незачем воровать. Любое происшествие казалось странным, потому что не имело смысла. Обработка памяти, вечные болезни, тяжелый труд делали свое дело. Кстати, иногда бывало когда кто-то из заключенных пропадал без следа, позже выяснялось, что исчез неисправимый буйный. Объяснялось это тоже просто: охране не нужны лишние хлопоты и подобные проблемы они решали с помощью утилизатора, конечно, без свидетелей. Секретарь вписывал слова «Несчастный случай» в графе «Причина смерти». Поэтому буйствовать тоже никто не решался. Так что картинки из жизни в «Хтоне», которые в земных разговорах «рисовал» кто-нибудь «очень посвященный», не имели ничего общего с действительностью. Боб открыл для себя здесь грубоватое, но тихое сообщество, члены которого следовали только одному правилу: не создавать никому лишних проблем.

На «Хтоне» справлялись все католические и православные праздники, частенько получалось по два праздника под одним названием, но в разные дни. Соблюдались, кстати, и все посты. Имелось два небольших подземных храма. В общем, кто платил, тот и заказывал музыку. Платили Ватикан и Москва. Основное, от чего тут мучились люди, были плохо профильтрованный воздух, работа и пища из мутагенных растений, произрастающих в подземной оранжерее. Методы земных технологий, подобные агробиоценозу [49], легко прижились на Марсе. Многие виды растений неплохо приспособились к подземному произрастанию. Однако еда, чаще всего, просто синтезировалась в специальных аппаратах из искусственных компонентов. Но больше всего заключенных изводили замкнутое пространство и телепередачи с просторной Земли. Клаустрофобия здесь была не редкостью, и многие просто сходили с ума. Шизофрения, паранойя – обычные для «Хтона» заболевания. Ну а если ты не успел сойти с ума, то все равно через некоторое время у тебя начинались проблемы с печенью и легкими. И не было никого из заключенных, кто мог бы избежать этой участи. А вот вольнонаемные и работники охраны каждые полгода должны были сменяться и, проведя отпускной год на Земле, возвращаться назад.

Впрочем, распорядок дня был свободный, кроме работы и поверок. Никого не запирали, военной дисциплины не навязывали. Поверки проводились для того, чтобы выяснить, кто умер, а кто – нет, а вовсе не для выявления сбежавших. Побег невозможен. Заключенных также строго наказывали за невыход на работу, исключения были лишь для больных, которые сами не могли двигать ногами, ну а если вышел, должен был выполнить план. Добыча турбиния была строго норматирована, и пока ты не добыл положенный вес, уходить из забоя запрещалось. Иначе – тоже наказание. В основном все наказания сводились к разным срокам пребывания в темной камере по пояс в воде, в так называемой киче. Уснуть практически невозможно, сразу захлебываешься. Говорят, подобная кара была придумана в суровой России в древние времена. На всякий случай во всей колонии в коридорах, в комнатах и в других помещениях было установлено множество телекамер для наблюдения за порядком. Конечно, драки, потасовки и другие нарушения порядка случались, не без этого, но тоже строго наказывались пребыванием все в той же киче.

Как-то раз, прожив полгода на Марсе и, кстати, ни разу не заболев, не поймав заразы, но сильно потеряв в весе, Боб пришел после очередной рабочей смены уставший и нервный. Он сел на свою скрипучую кровать и, опустив голову, забылся. Ему вновь вспомнилось море, набегающие волны. Боже мой, надо просто сделать все что угодно, чтобы вновь увидеть это, потрогать руками соленую воду. Роберту так все осточертело, что он поделился своими планами насчет побега с дряхлым негром по имени Майк Джонсон. Тот жил вместе с ним в убогой комнатушке, выпиленной в скальной породе. Вечный плесневелый запах, к которому со временем привыкаешь и уже не обращаешь внимания на такие вот пустяки. Постоянные сырость и прохлада, от которых не спасал небольшой плоский масляный обогреватель. Стены неизменно покрывали маленькие капельки испарины, которые, объединяясь в малюсенькие струйки, стекали вниз. Вода, по канавкам у стен, убегала из комнаты. Ее потом собирали, и, очищая, вновь подавали в систему водоснабжения. Негр, «сокамерник» Роберта, прожил на «Хтоне» около пяти лет и уже не выходил на работу по причине больных легких и, видимо, еще кучи болезней. Он, лежа на кровати и тяжело дыша, отживал отпущенный ему богом срок. Короткие с проседью волосы, щетина, небольшая бородка. Темно-коричневую сморщенную кожу его покрывали пятна какой-то инфекции, но это было привычным в колонии делом. Услышав от Боба, что тот намерен попытаться захватить шлюпку с тюремного корабля, Джонсон покрутил пальцем у виска и сказал:

– Руг, это невозможно. Даже если ты попадешь на катер и после каким-то случаем на сам планетолет, то тебя поймают прямо в космосе или на подлете к Земле. Мы на Марсе, парень! Из «Чистилища» бежать некуда. Здесь можно только спокойно уйти в пустыню, держать тебя никто не станет, но через несколько часов у тебя просто кончится запас кислорода, а потом за тобой придут, и только затем, чтобы забрать скафандр. Иногда такие инциденты случались, пытались люди бежать, потом хоронили их на следующий день. Тут каждый волен кончить жизнь самоубийством, и тебя никто останавливать не будет. Так что вот такие дела, – Майк развел руки в стороны. – А вообще, покажись-ка ты лучше доктору. Когда ты был у него в последний раз?

– Как обычно, в понедельник утром. Сам знаешь, сдача анализов по понедельникам обязательна. К тебе же самому санитар приходит.

– Да и не говори уж. Спокойно умереть не дают. Уже давно не секрет, что мне ничем не помочь. Подыхаю я. А санитар, извращенец, приходит и заталкивает свой поганый катетер в член, да вставляет шприц в вену. Хоть бы влил, Христа ради, что-нибудь галлюциногенное. Полетать недолго перед смертью.

– Там и полетаешь. – Руг достал сигареты и прикурил. – Слушай, Майк, а зачем нужна это чертова руда, что мы каждый день долбим?

– Турбиний?

– Он самый.

– А кто его знает. Может, из нее приборы какие делают. Слышал лишь, что металл это и что высокой проводимости. Больше ничего не знаю. Да и к чему?

– Здесь какая-то тайна, раз никто не знает.

– Совсем у тебя, Боб, крыша съехала. Ты все же сходи к врачу. Он выпишет тебе лекарства или от мании величия, или просто от депрессии, психиатру виднее. А перед тем, как пойти к нему, не смог бы ты попросить у Наташи бутылочку мхата? Мне это уже не повредит.

Мхатом назывался самогон, изготовленный из перебродившего мха, которого под землей водилось достаточно много. Эта культура произрастала только здесь, хотя и не являлась марсианским растением. На Марсе вообще не было растений или их просто пока не нашли. Кто-то не очень стерильный когда-то в древние времена занес сюда частички этой культуры. Кислород, минимум света, это все, что надо было неприхотливым растениям, чтобы выжить, потом мутировать, приспосабливаясь к другим условиям жизни, и разрастись по всей колонии.

Роберт бросил окурок на бетонный пол, затоптал и вышел из комнаты. Он сразу направился в столовую. Сейчас там как раз заканчивался ужин и подавала его повариха по имени Наташа, лет тридцати пяти. Наташа не являлась заключенной и работала здесь добровольно, на основе контракта. Она время от времени летала на Землю, чтобы почувствовать нормальную силу тяжести, посмотреть на небо, на птиц и так далее. Имущества на Земле у нее не водилось. Имелся лишь постоянно увеличивающийся счет в банке «Реконструкции и космического развития». Останавливалась Наташа у родственников в Швеции, что находится в Объединенной Европе, которые с удовольствием принимали ее у себя. Не жалко, тем более подмога, какая ни есть. Живность, сад, хозяйство и все такое.

Наташа была крупной женщиной. Голубые глаза, каштановые волосы, сложенные на затылке в модный ныне узел «Птичье гнездо». Небольшой нос, но пухлые губы и толстоватые лоснящиеся щеки. Лицо ее обычно закрывала марлевая повязка, но, заметив, что вошел Боб, Наташа сняла ее, видимо не боясь подхватить заразу, и хитро посмотрела на Роберта. Дородная женщина не страдала отсутствием аппетита и ела так много, что прилично раздалась вширь, особенно выпирали, поддерживаемые бюстгальтером, огромные груди. Она стояла за раздаточной стойкой с половником в руке. Белый халат впереди закрывал цветастый домашний фартук.

В столовой несколько запоздавших заключенных доедали свои весовые пайки. Руг, взяв разнос и получив положенную порцию пищи, сел за столик. Он с трудом переживал кусок чего-то, похожего на мясо, съел желтоватый клястер, называемый пюре, салат из невиданных растений и все это запил чуть сладковатым, с крахмальным привкусом, киселем. Потом подождал, пока в столовой никого кроме Наташи не останется и подошел к женщине.

– Майк не в себе, – сказал он. – Умирает старик. Просил бутылку мхата.

– Что-то ты, Боб, совсем на меня внимания не обращаешь, – Наташа взялась ладонями за низ своих полных грудей и приподняла их, делая вид, будто поправляет костяные вставки лифчика. – Хоть бы заметил, что я тебе пайку всегда побольше накладываю.

В колонии все знали, что Наташа время от времени спит с заключенными, притом никто ее не заставляет это делать. Она сама выбирала себе мужика и, прожив с ним пару-тройку недель, меняла партнера. В основном это были новички. Женщине не нужны загибающиеся от болезней мужики. Парни частенько делали ей комплементы, пытаясь закадрить деваху. Однако это редко срабатывало, у поварихи были свои, странные правила выбора. Боб, хоть и изрядно похудел, но за полгода пока не поймал ни одной хвори. Это Наташу привлекало.

– Так что передать Майку? – казалось, что Руг игнорировал намек.

Наташа удивилась, но все же наклонилась под раздаточный стол и достала оттуда пластиковую полуторалитровую бутыль с мутноватой жидкостью. Она протянула мхат Роберту, но когда тот попытался взять его, отдернула руку и тихо произнесла:

– Передай Майку, что примерно через три часа, после вечерней поверки, в моей комнате будет настоящий коньяк. Да и закуска будет инопланетная. Он, конечно, прийти не сможет, ноги его уже не держат. А вот ты… Придешь? – Девушка, похоже, ждала только утвердительного ответа и не торопилась отдавать мхат.

– Да, – выдавил из себя Боб и, вырвав бутыль, ретировался.

Через два часа в спортзале собрались заключенные так называемого Западного сектора. Большей своей частью дряхлые, стонущие, кашляющие и хрипящие. После переклички, которую проводил дежурный сержант охраны, после выяснения того, кто умер, а кто болен настолько, что не может передвигаться самостоятельно, все замерли в ожидание последнего штриха. Минут через пять появился Главный надсмотрщик Дорс в сопровождении католического и православного священников. Эта троица обходила сектора по очереди. Люди от бога один за другим прочли молитвы, отпустив оптом грехи, наработанные за день заключенными, и слово взял Дорс. Он, как всегда, пожелал всем подохнуть этой ночью, и на этом вечерняя поверка закончилась. Все разошлись. Многие по комнатам, кто-то – перекурить, кто-то пошел в библиотеку, где в читальном зале находился никогда не выключавшийся телевизор. На Марс транслировались два канала, оба международные – Совета правительств округов. Один назывался «Культура» – бестолковая, но нужная программа, вторая, более разнообразная, – «CNN».

Руг немного посмотрел в библиотеке какой-то дешевый черно-белый боевик и ближе к одиннадцати часам вечера ушел в свою комнату. Майк, уже изрядно надравшись мхата, лежа распевал какую-то древнюю негритянскую песнь о произволе рабовладельцев. Он слабо раскрывал рот, выставляя желтые полугнилые зубы. В помещении сильно пахло человеческими фекалиями, и Роберт подумал, что, похоже, Джонсону и вправду конец. Но не это его встревожило, а то, что теперь этот парень даже не сможет сам добираться до унитаза, расположенного в углу. Убирать же за старым негром совершенно не улыбалось.

«Черт с ним, – подумал Боб и прикурил сигарету. – Несколько дней переживу, а там все дерьмо уберут вместе с Майком».

Он приблизился к Джонсону, взял из его ослабевших рук початую бутыль, припал к горлышку и сделал несколько больших глотков. Горло, а потом и желудок приятно обожгло. Голова чуть закружилась, и Руг подошел к большому, во весь рост, зеркалу, висящему на стене у входа. Высокий, худой, но жилистый парень. Прямой нос, немного выдающиеся скулы, черные, с проседью на висках, короткие волосы и карие глаза. Потертый рабочий коричневый комбинезон, массивные высокие ботинки из грубой кожи.

«Ну, чем я плох, – мелькнула мысль. – Побриться только не помешало бы. Пожалуй, я сегодня и вправду обслужу толстушку Наташу. Сама нарывается. Тем более, завтра воскресенье и в шахту переться не надо. Мне тридцать два, и жизнь продолжается».

Спиртное немного добавило оптимизма, и единственное, что сильно волновало в предстоящей встрече с поварихой, это разговоры о новом хахаре Наташи, которые уже завтра потекут по колонии. Ох, как он не любил, когда о нем говорили. Руг был профессионалом и всегда старался оставаться в тени, сказывались наработанные навыки. Надо пробраться к ней в комнату скрытно для всех, минуя камеры слежения и любопытные глаза остальных заключенных. Хорошо хоть у вольных в жилищах нет телекамер.

У Боба стал созревать план незаметного свидания, тем более что и сама повариха не очень-то распространялась о своих партнерах. К добру это. Тайные свидания, интрига, что-то кольнуло в мозгу Роберта, что-то забытое, что-то стертое из памяти. Но это, исчезнувшее из воспоминаний, дало Ругу странный подъем настроения. На Боба нахлынули те чувства, что никогда ничем не затереть, кроме как смертью, и он блаженно закатил глаза. Пора.