"Записки динозавра" - читать интересную книгу автора (Штерн Борис)15Гостей ведут туда, где двенадцать столов и где все уже намарафетились и изображают из себя перед телекамерой культурных людей – только хмурый Дроздов всем на зло что-то режет, клеит и стучит на машинке. Остальные греются в лучах славы, а Маринка застенчиво протягивает Космонавту шоколадную конфету. Даже у Ведмедева не выдерживают нервы, и он, поколебавшись, оставляет акт ревизии на мой произвол (не драться же со мной из-за листка бумаги) и устремляется за Космонавтом, чтобы заглянуть из-за его спины в телеобъектив. Но Софья Сергеевна уже берет ревизора под свой контроль и ведет поить коньяком в комнату Ашота. «А тут у нас…» – слышу я взволнованный голос Михаила Федотовича и начинаю читать акт ревизии. Что он тут понаписывал?.. «Мною выделена недостача материальных ценностей в особо крупных размерах…» – читаю я, а Оля Белкин уже стоит передо мной, как лист перед травой, очень похожий на маленького конька-горбунка. (В общем-то Оля Белкин приносит счастье – его можно запускать первым, как черного кота, в любое отчаянное предприятие, и все будет в порядке, – надо только вовремя оплачивать ему проезд и командировочные да еще вызволять его телефонными звонками из отделения милиции города Урванска Нахрапинского района за Полярным кругом, объяснив товарищам милиционерам, что они поймали не американского шпиона, а специального корреспондента «Науки и мысли», ошивавшегося вокруг строящейся атомной электростанции по заданию редакции). – Оля, садись. Я голодный как волк. Что твоя маман сегодня завернула? – Понял. Оля приносит из коридора сумку и разворачивает гигантский сверток. Сегодня его мама в связи с выездом редакции в дальнее благотворительное путешествие завернула на всех с полсотни котлет. Я с жадностью жую холодную котлету с чесноком и продолжаю изучать акт ревизии. – Оля, ты у нас мудрый еврей, ты все знаешь… Кто этот человек? Что ему от нас нужно? – Кто, Ведмедев? – переспрашивает Оля. Он в самом деле все знает. – Типичный этот самый. Фунциклирует. Из этих… куда пошлют. То в науку, то в культуру, то в издательство. Год назад погорел за какой-то комсомольско-молодежный почин… какая-то ересь, точно не помню. Кажется, за военно-патриотическую экспедицию «По границам нашей Родины»… Представляете – пешедралом с рюкзаками по линии границы. Интересное путешествие, да? Все инстанции разрешили, и они пошли… До первого пограничника. «Стой! Кто идет?!» – «Это мы, путешественники». В общем, решили, что Ведмедев – дурак, и отправили его инспектором в наш отдел кадров. А ревизия липовая, не беспокойтесь. Моргал хочет нас пощупать. Знаете эту достоевщину… психическая атака… Не выйдет – не надо, а нервы попортим. Я доглатываю котлету, отрываю календарный листок, гляжу, нет ли на нем какой-нибудь очередной дьяво… достоевщины, и использую листок вместо салфетки. Потом протягиваю Оле акт ревизии, а он, проведя взглядом по диагонали, возвращает акт мне. – Что скажешь? – Я уже знаю. Это какая-то очередная обстракция. – Объясни хотя бы как выглядит эта штука… «Японский персональный компьютер стоимостью в двенадцать тысяч условных долларов». – Никогда не видел, впервые слышу. У нас в редакции такого никогда не было. – А какой у нас был? – Никакого не было. – Куда же он мог исчезнуть? – Я же говорю: обстракция. – А что такое «условные доллары»? – Тоже обстракция. Все из той же оперы – кто-то с кем-то условился. Наверно, какие-нибудь инвалютные рубли. Их тоже никто никогда не видел. – А запись в издательской бухгалтерии о наличии присутствия? Вы меня под монастырь подведете за двенадцать тысяч условных рублей! – рычу я. – С этим компьютером надо разобраться. Не понятно откуда он взялся, кто его принимал. Запись есть, компьютера нет. Тут какая-то липа. – Липа… – повторяю я. Это слово наводит меня на воспоминание о вещем сне и о японских иероглифах. – Ты не помнишь, Оля… В десятом веке идол Перуна в Киеве с золотыми усами был? – Не знаю, не видел… Но так по летописи… – Оля смотрит на меня с сомнением. Он что-то еще хочет сказать, но подозревает, что у меня начался очередной заскок. – Говори! – По-моему, Ведмедева компьютер не очень-то интересует. Он чего-то другого хочет… – Стать моим заместителем? – Нет, зачем… Фи! Тоже мне, пост! Тут же вкалывать надо! – Так чего же он хочет? – Он темнит. Он попросил, чтобы я напомнил вам про какой-то частный договор многолетней давности, и тогда ваше отношение к нему переменится. А вот это уже самая настоящая дьявольщина! Я поражен. Этот Ведмедев не может знать о моем тайном договоре со швейцаром. О нем никто на свете не знает! Я ищу кровавую записку, чтобы сверить ее с почерком Ведмедева в акте ревизии, но записка уже куда-то подевалась, и моя рука самопроизвольно тянется за второй котлетой. Кто он такой, этот Ведмедев? Для САМОГО он, конечно, мелковат, но как ЕГО посланник, как предзнаменование, как комета с хвостом… – Оля, скажи… этот Ведмедев… Тебе ничего такого не показалось? – Что именно? С Олей можно говорить о чем угодно, он поймет. Я оглядываюсь и тихо спрашиваю: – Он… он человек или нет? – В каком смысле? – Оля тоже переходит на шепот. – В прямом, в прямом смысле. В биологическом. Он – хомо сапиенс? – Он просто неразумный человек, – отвечает Оля. – Вы не сомневайтесь, Юрий Васильевич, в нем нет ничего сверх… этого самого. Хотя… – Ну? Что? – Михалфедотыч в него заглянул и сказал, что у него внутри сидит еж. – Кто сидит? – Еж. Ну, еж. – Больной он, что ли? Рак у него? – Нет. Еж. У Ведмедева еж внутри – так говорит Михалфедотыч. Вы же знаете его аллегории. Он так видит. – Ну, братцы… – развожу я руками. Нашел. Вот она, записка, под актом ревизии. – Оля, сравни почерки. Мне утром кто-то подсунул эту записку. Оля разглядывает календарный листок на просвет, сравнивает почерк с актом ревизии и сообщает заключение экспертизы: – Акт писал Ведмедев, а записку – вы. На записке ваш почерк, Юрий Васильевич. |
||
|