"Стемпеню" - читать интересную книгу автора (Алейхем Шолом)

I Родословная Стемпеню

Прозвище Стемпеню перешло к нему по наследству от отца, происходившего из села Стемпеню, неподалеку от Мазеповки. Его покойный отец был, как и он, музыкант, звали его Берл-бас, или Берл из Стемпеню. Берл-бас не только играл на контрабасе, но и был великолепным бадхном[8] - рифмоплетом и затейником. На свадьбах он то плясал по-медвежьи, то, выворачивая веки, прикидывался нищим, то изображал роженицу, которая кричит не своим голосом: "Ой, бабка, клянусь всем святым, больше этого никогда не будет!"... Или пустит, бывало, неожиданно посреди свадебного зала струю воды, заставляя мужчин подбирать полы своих длинных сюртуков, а женщин - юбки... А то вдруг незаметно пристегнет какую-нибудь ерунду к переднику матери невесты или выкинет другую забавную шутку в этом роде.

Профессию музыканта Стемпеню унаследовал от дедов и прадедов. Его отец, Берл-бас, как мы уже знаем, играл на контрабасе. Дед, реб Шмулик-трубач, играл на трубе, прадед, Файвуш-цимбалист,-на цимбалах, а прапрадед Эфраим-файол... Словом, род Стемпеню до десятого колена состоял сплошь из музыкантов.

Надо отдать справедливость нашему Стемпеню: он не стыдился своей профессии, как это бывает с иными музыкантами. И ничего удивительного: ведь Стемпеню приобрел славу не только в Мазеповке, имя его прогремело чуть ли не на весь мир. Шутка ли - Стемпеню!

Каждый еврей считал великой для себя честью послушать пение Нисона Бельзера, шутки и песни бадхна Годика или музыку Стемпеню. Уже по одному этому вы можете судить, что Стемпеню не был заурядным музыкантом и не зря пользовался славой наравне со всеми "великими".

Евреи любят музыку и знают в ней толк, - вряд ли кто будет оспаривать это. Нужды нет говорить, что им не очень-то часто приходится услаждать свой слух музыкой,-с какой это радости человек вдруг запоет или пустится в пляс? Но все же, говорите что хотите, - евреи умеют ценить и музыку, и пение, и прочие искусства.

Приедет к нам в местечко известный кантор,-не иначе как по билетам пускают в синагогу. А уж о свадьбах и говорить не приходится - свадьбы, как известно, без музыки не бывают. Слушать, как заливается оркестр за свадебной трапезой, играя что-нибудь жалобное (веселое будет после), - за это мы готовы все отдать! Народ сидит и благоговейно слушает. А музыканты играют грустную, заунывную, за сердце хватающую мелодию. Скрипка то жалобно стонет, то плачет, остальные инструменты поддерживают ее, издавая такие же скорбные звуки. Хмурое облако надвигается на лица слушателей, душу томит печаль-сладостная, но все же печаль. Каждый задумчиво опускает голову и, водя пальцем по тарелке либо скатывая шарики из свежей халы, погружаются в размышления, в мир безрадостных мыслей. У каждого свое горе, своя забота: забот еврею не занимать стать. Так сливаются воедино печальные мелодии и грустные думы, и каждый вздох скрипки стоном и болью отдается в сердцах свадебных гостей. Человеческое сердце вообще, а еврейское в особенности, что скрипка: нажмешь на струны - и извлекаешь всевозможные, но больше скорбные звуки... Но под силу это лишь большому музыканту, подлинному мастеру - такому, каким был Стемпеню.

Ну и мастер же был Стемпеню! Бывало, только возьмет в руки скрипку, проведет по ней смычком, и скрипка заговорит. Да как заговорит! Живым, подлинно человеческим голосом. В этом голосе-мольба и упрек, душераздирающий стон, мучительный крик, идущий из самого сердца... Стемпеню склоняет голову набок. Длинные черные локоны в беспорядке падают на широкие плечи. Глаза, черные сверкающие глаза, глядят ввысь, а прекрасное светлое лицо смертельно бледнеет... Еще мгновение - и нет Стемпеню! Видишь только, как летает рука вверх и вниз, вверх и вниз, - и струятся звуки, и льются мелодии, самые разнообразные, но больше всего унылые, скорбные, болью отзывающиеся в сердце. Слушатели замирают, немеют от восторга. Сердца смягчаются, слезы выступают на глаза. Люди вздыхают, люди стонут, люди плачут... А Стемпеню? Где Стемпеню? Какой там Стемпеню? Спросите его, где он находится - он и сам не скажет. Знай свое - водит смычком вверх и вниз, вверх и вниз, и больше ни до чего ему дела нет... Кончив играть, Стемпеню бросает скрипку и хватается рукой за сердце. Глаза горят, как венчальные свечи. Прекрасное лицо все светится.

Гости словно очнулись от сна, печального, но сладостного сна. Вое хором выражают свой восторг: охают, вздыхают, восхищаются, расхваливают музыканта на все лады и нахвалиться не могут:

– Ну и Стемпеню! Ай да Стемпеню!

А женщины? Что тут говорить о женщинах? Вряд ли накануне Судного дня при поминании дорогих покойников они столь неистово плачут, как плачут в те минуты, когда Стемпеню заливается на своей скрипке. Плач о разрушении храма Соломонова ничто в сравнении с тем потоком слез, которые проливают женщины, слушая игру Стемпеню.

– Благословил бы меня господь, чтобы на свадьбу моей младшей дочери я была в состоянии пригласить Стемпеню, о боже праведный!

Такие и подобные им пожелания шепчут про себя женщины, вытирая заплаканные, распухшие от слез глаза и раскрасневшиеся носы. При этом они мечтательно вскидывают головы, выставляя напоказ ожерелье на шее; а золотые серьги, перстни, броши, цепочки и прочие украшения так и сверкают, так и переливаются всеми цветами радуги.

Что уж говорить о девушках! Они стоят неподвижно, как прикованные к месту, и широко раскрытыми глазами глядят на Стемпеню и его скрипку. Ни одна не шевельнется, бровью не поведет. А сердечко бьется под корсетом, и часто из глубины души вырывается затаенный вздох...