"Рассказы" - читать интересную книгу автора (Агнон Шмуэль-Йосеф)

ТРИ РАССКАЗА ПОДЛИННЕЕ ПРО СТРАНУ ИЗРАИЛЯ

ДЕЯНИЯ ПОСЛАНЦА ИЗ СВЯТОЙ ЗЕМЛИ,[39] ДА ВОЗВЕДЕТСЯ ОНА И ОТСТРОИТСЯ

Однажды занесло меня в один из городов земли Польской. Пришел я в город, но ни души не встретил. Шел я от улицы к улице и от торга к торгу и вижу – все лавки закрыты. Стою я и дивлюсь, и недоумеваю, и прикидываю: ведь день еще велик, почему же все лавки заперты и затворены, почему ни ноги на торгу? Не дай Бог, наслали власти лютую кару на народ Израиля и те собрались в мидрашах[40] и душу отстаивают в молитве, а может – со счету дней сбились и будний день за праздник сочли? Пока я так стоял, услышал я рыданья. Пошел в ту сторону и пришел в мидраш и вижу: там полно сынов Израиля, окутаны в талиты[41] и украшены филактериями, и лица их как факелы; сами стоят в слезах на коленях и бьют себя в грудь и приговаривают: горе нам. И лишь слышат они, как слово «Иерусалим» выходит из уст проповедника, с превеликим рыданием падают они ниц, пока филактерии на голове не заблестят от слез. А вокруг ходит служка с большой кружкой для пожертвований в руке, а на ней написано: «На страну Израиля», и все бросают в нее – кто гривну серебра, а кто и золотой. И так потрясло меня это зрелище,[42] что волосы стали дыбом, и не нашел я в себе сил спросить, что это и почему это. Подумал я, если это смертные люди, так сказано ведь: "Удержи твой голос от рыдания[43]" (Иеремия 31:16), а если ангелы они, то и ангелы, и серафимы гимны поют, а не плачут. Подождал я, пока не окончат молитву. А как завершили молитву, встрепенулись они, как орлы в гнездах, и вынули книги из ковчега. И кто сидит и учит Талмуд, а кто сидит и учит Мишну, и читают они законы о святости и чистоте Храма голосом, промытым слезами, и очень я этому удивился, что все занимаются законами о святости и чистоте[44] Храма, а не главами о вреде и ущербе, как принято у польских евреев. И даже люди, что по лицу не похоже, чтоб постигли до конца мысли учителей наших, – и те учат Закон восхищенно и радостно, так что слова выходят у них изо рта, как гимны и песнопения.

И очень полюбился мне их голос, как путнику в пустыне, что слышит птичье пение, хоть и не видит селения, но уже радуется его сердце, потому что понимает – близки дома, сады, апельсиновые рощи. И как увидел я такое рвение, так и не мог собраться с духом спросить, в чем дело. Если чеканят корону царскую[45] и прервет кто работу чеканщиков, не на его ли голову падет вина? Тем временем спустилась ночь. Сели все в прах и вознесли горестные молитвы о Сионе, пожранном огнем, и так сидели они, объятые ужасом и страхом и дрожью великой, так что чуть с душой от горя не расставались, пока старик один не принес вина и калачей, и выпили они за то, чтобы в будущем году быть в Иерусалиме. И так шел этот старик от одного к другому, пока не дошел до меня. Налил он мне вина и дал медовый пряник и протянул руку, чтоб принять здравицу. Тут схватил я его за руку и воскликнул: клянусь, что не отпущу тебя, пока не ответишь на мой вопрос. Сказал он мне: спрашивай, сыне, спрашивай. Спросил я: почему это собрались вы в доме молитв с таким превеликим плачем? Ответил он мне: а где же собираться Израилю, если не в домах молитв? Сказал я: это ты хорошо сказал, что где, мол, Израилю и собираться, если не в доме молитв, но я-то что спрашивал? Про рыдания ваши спрашивал. Возвел старец веки и спросил: не из этих мест будешь? Не из этих мест, ответил я. Откуда же ты, спросил он. Сказал я ему, что из Иерусалима я. Как услышал он, что я из Иерусалима, схватил он меня в объятия и закрутил по всему мидрашу, восклицая: иерусалимец с нами, иерусалимец с нами, – и усадил меня на почетное место. И все разом воскликнули: в добрый час, в добрый час. И все кинулись ко мне, и ну жать мне руку, и ну обнимать. Тут воздал я хвалу Господу, что дал голос Иакову, а руки – Исаву,[46] потому что если бы он дал и руки Иакову, то ничего бы от меня не осталось, кроме, может, мизинца.

Сказал я им: диво дивное, это место – просто диво какое-то, пришел я в город – а там ни души, пришел в дом молитв – а в нем полно. Сказали мне: погоди, и про не такие чудеса услышишь. Сказали друг дружке: сейчас кинем жребий, кому выпадет честь принимать иерусалимца за своим столом. Сказал им тот старец: зачем бросать жребий, кто даст больше всех на бедняков страны Израиля, тот и примет его у себя. И тут же стали продавать меня с публичного торга, как какую диковину. И один кричит: даю 18 золотых, ибо 18 – это «жизнь», если азбуку на цифирь[47] переложить, а другой кричит: даю 26 – это имя Божье по цифири, а третий добавляет до 32 – супротив 32 путей постижений истины, а еще один увеличивает до числа «Сион» по цифирной азбуке. Вскочил тут один и говорит: ставлю, как число всех букв имени «Ерусалим». И развязал мошну, и вытащил полный вес слова «Ерусалим» по цифири. Но тут вскочил другой против его и воскликнул: как же можно забыть букву «И» в слове «Иерусалим»? Ведь эта буква «И» – как в имени ГосподИ, мИлостивый, СпасИтель, как в словах Израиль и мИр. Пропадает буква «И» – и не будет ни мира, ни милосердия, ни спасения, – не нам, не нам, а врагам Израиля такое! Вот даю я полный вес слова «Иерусалим» по цифрам, и гость – мой. Тут же отсчитал он золотые и потянул меня за руку – купил, значит, как по обычаю: пока не сдвинет человек покупку с места – не завершена сделка. Сказал я: братец, убери руку, слава Богу, не к пиратам я попал, чтоб продавали меня с торгов, и не такой я праведник, чтоб ко мне относилось сказанное: "Продают праведника за серебро[48]" (Амос 2:6). Если б не видал я раньше ваших слез, решил бы, что потешаетесь надо мной. Почему? Сказал я им: сколько бедолаг есть в Иерусалиме, что им и есть нечего, потому что гроша за душой нет, сколько человек от голода вспухло в Стране Живых в Сионе, сколько умерло в Иерусалиме от голода, потому что гроша нет, а евреи рассеяния не помнят о них. И если посылают посланца по городам рассеяния собирать на бедняков Страны Израиля, то сколько он порогов обобьет и сколько поклонов каждому отобьет, чтоб преисполнились жалости, но не преисполнятся, потому что благотворители эти, как каменья,[49] далеки от подаяния. А тут я пришел к вам; а вы спорите из-за меня, как опять же каменья из-за праотца нашего Иакова, мир праху его. Как услыхали это, горестно вздохнули о покойном праотце Иакове, мир праху его. Как услыхали это, горестно вздохнули и сказали: нет ума пуще опыта, если бы понимали евреи рассеяния, то посадили бы вас в карету и золотыми червонцами осыпали б. Сказал я им: не только не уняли вы моего удивления, но лишь прибавили к нему, и клянусь я Тем, Кто воцарил имя Свое в Иерусалиме, что не тронусь с места, пока не ответите на все мои вопросы. И ответили они мне: раз ты заклял нас Тем, кто воцарил имя Свое в Иерусалиме, разве можем мы не поступить по-твоему?

И повел речь тот старец и сказал: да будет тебе ведомо, сыне, – и вытащил табакерку из-за пазухи, постучал по крышке и открыл ее, и засунул туда двуперстие, и захватил полную щепоть табаку, и понюхал, и разгладил усы, и засунул себе всю пятерню в бороду и стал разглаживать ее сверху донизу, пока не легла ровными прядками, а затем схватил себя за бороду левой рукой и воскликнул: чего мне тебе рассказывать, можешь и сам прочесть по книге! Окликнул он служку и сказал ему: беги ко мне домой, там под часами увидишь эдакую подставку, а на ней – стеклянный колпак, а под колпаком – ключик. Возьми ключик, отдай его моей жене и скажи ей от моего имени: иди, мол, в мою спальню и подыми верхнюю перину на моей кровати, а затем нижнюю перину, что под верхней периной, открой ключиком ларец, что покоится там у меня в изголовье, и вынь оттуда толстенную книгу – это и есть тот список. Только, не дай Бог, не касайся узелка, в котором увязан прах земли Израиля, а то рассыплется, а я уже старик, одной ногой в могиле, и придется мне ложиться в прах чужбины, не прикрытый прахом земли Израиля. Итак, вынь этот список и принеси его сюда в дом молитвы, чтоб прочел путник все, что записано в списке, ибо не сравниться слуху со зрением.

И сказал я: о поспешники, сыны торопливцев, кажется, что раньше, чем доведется мне услышать этот рассказ, услышу трубный звук пришествия Мессии. Вздохнул старец и сказал: дай-то Бог. Сказал я ему: "Надежда сердце томит" (Притчи 13:12), от нетерпения у меня уже чуть дух не вышел – расскажите, а нет, так я побежал. Все перепугались, перепугался и он и повел рассказ.

Знай, что испокон веков был сей град велик во Израиле и славился учением Божьего Завета и мудростью, и исполнялось в нем сказанное: "И все сыны твои ведают Господа". Даже младенец, что курицы в глаза не видал и слова «Пасха» выговорить не умел, уже знал, какое яйцо можно подавать к пасхальному столу. И если спросишь лотошника на базаре, сколько, мол, ходу до такого-то места, то тот ответит: успеешь по пути перечесть раздел о первосвященниках в трактате «Праздники», или: хватит на раздел о рабби Ханине, – в соответствии с расстоянием. И даже голодранцы, у которых и рубашки на плечах не было, и те умели разбирать по косточкам, то бишь по досточкам, «Бочку» рабби Иоханана, ибо говорит р. Иоханан в трактате "Срединные врата": "Кто докажет мне, что раздел о бочке в Мишне написан одним мудрецом, а не двумя спорщиками – понесу за ним его одеяния в баню", только из почтения к р. Иоханану упрятали их доказательства.[50] И от такого непрестанного учения все дни были у них как праздник. Сегодня один завершит главу из Талмуда, завтра другой – все шесть книг Мишны, и затевают они пир во славу завершенного учения.[51] И даже в девять дней покаяния перед Девятым ава – днем разрушения Храма и падения Иерусалима, когда следует поститься, – не скрадывали они мясницкого резака,[52] и дух мясной шел от конца и до края города, так что кручины по Иерусалиму неприметно было. А о чем кручинились в самый день Девятого ава – в день, когда дважды разрушался Святой Город? Кручинились о том, что из-за печали отвлеклись от учения. И большой мидраш был у них, и ученые мужи сидят там с Талмудами в руках. И в городе и голоса человеческого не услышишь из-за гласа Торы. Отмолились вечернюю – собираются все мужи города и учат Писание – каждый со свечой в руке (чтоб, не дай Бог, не задремать), так что свет их свечей затмевает свет месяца. А затем гордились они своим городом и говорили: сей град совершенство красоты, нет ему равного на свете. Случай был с одним из наших горожан, что судился с евреем из другого местечка. Возвел он очи горе и сказал: Господи Боже, ведомо Тебе, что я из города N,[53] так что реши в мою пользу. И еще был случай с одним из наших горожан, что приключилось ему быть в другом городе в ночь освящения молодого месяца,[54] отвел он взор в сторону, скривил нос и сказал: тоже мне луна, хотите увидать луну поезжайте в наш город. И так шло несколько лет. Деньга водилась, и дома полны Торы, но копилка рабби Меира-Чудотворца с подаяниями на бедняков Земли Израиля пуста и паутиной заросла с червонец толщиной. И Дух Божий[55] машет одним крылом и волочит другое крыло и рыдает, и слезы падают на щелки копилок, и те покрываются ржой. И был случай со сборщиком пожертвований для Земли Израиля, послали сбирать деньги из копилок и без топора открыть их не могли, а когда открыли то ни гроша там не нашли. И не то чтобы, не дай Бог, чуждались эти сердобольные богоугодных дел, но говорили: наша страна – Земля Израиля, и наш город и есть Иерусалим, и чем разбазаривать добро на скудоумцев Святой Земли, откуда до нас ни одной важной книги еще не пришло, отстроим-ка мы лучше себе большой мидраш и украсим его чудными книгами. Сразу выбрали отборное место и приволокли больших камней с горы, и замесили известку на желтке, чтоб навеки стоял дом, и рабочие утренничают и вечеряют на работе, соберутся передохнуть – пихают их старцы града чубуками трубок и приговаривают: ах вы, мужичье. Тора мыкается[56] без крыши над головой, а вы тут себе в разгул бражный пускаетесь. И принесли столы железной прочности, чтоб выдержали все те томы, что кладут на них во время учения, и не подломились. И освятили новый мидраш, и прочли проповедь в честь пристанища Торы. А что проповедовали? Не сказали бы мудрецы наши блаженной памяти: «Кто не видал высившегося Храма, тот не видал сроду подлинного великолепия», сказали бы мы: наш великолепен; не славился бы Храм мрамором и лазурью, и алебастром «лепее вся» – сказали бы мы, что книги в чудных переплетах оленьей кожи… и молчали.

А как вознесся Дом учения во всей своей красе, закатился в город один посланец из Земли Израиля, что ездит из города в город, проповедует и на нужды бедняков в Святой Земле деньги собирает. Затащил он свои пожитки в мидраш, покрутился туда-сюда, но так как все утруждены наукой были, то никто ему руки не подал, и "добро пожаловать" не сказал, и не спросили его, откуда он и куда, и есть ли ему где остановиться, и у какого богача он на постое, и стол пред ним не накрыли, и стакан чаю не поднесли. Вынул вестник из котомки две-три маслинки и ломтик хлеба с маслинку, мало ел, много вздыхал, отпил воды из ведра, взял посох и пошел к раввину за разрешением сказать проповедь в мидраше в субботний вечер. Ответил ему раввин: град сей до краев полон Торы, и все сыны его ведают Господа, зайдет проповедник в город – мигом задавят его своим знанием Священного Писания и рта открыть не дадут, пока не сойдет он с амвона с обидой в сердце и со стыдом на лице. Но не обратил вестник внимания на слова раввина и ответил ему словами Писания: "Ради Сиона не умолкну и ради Иерусалима не успокоюсь" (Исайя 62:1), вернулся в мидраш, написал там афишки такие: "Мудрый муж пришел к вам из Святого Града Иерусалима, сахарно проповедует, и сладко послушать его и т. д.", а затем пошел на рынок и завернул к пекарю, купил у него полную миску забродившего теста, покрутился по городу и расклеил тестом афишки. Пришла суббота, пришел весь город его послушать. Взошел он на амвон, закутался в молитвенное покрывало и стал у ковчега со святыми свитками и повел проповедь во славу Земли Израиля и о чудных свойствах ее и о прелести Иерусалима, да отстроится он и возведется. Так плел он кружева изящных рассуждении о благе жизни в Святой Земле, и не громыхая, а кротко и покойно, и всеми пряностями Торы речь свою сдобрил, как учит нас Писание: когда послал Иаков Иегуду и его братьев в Египет пред лик грозного министра фараонова, сказал он им: "Возьмите с собой плодов земли сей и отнесите в дар тому человеку несколько бальзама и несколько меду, стираксы и ладану, фисташков и миндальных орехов" (Бытие 43:11). Намекает этим Тора, что коль соберется человек говорить о Земле Израиля, не начинал чтоб сразу высокими словесами, а чтоб шел постепенно, со ступеньки на ступеньку, пока не доберется до главного, как и праотец Иаков, мир праху его, что сказал потом: "Возьмите вдвойне серебра в руки ваши" (Бытие 43:12).

Проповедует он и слышит голос из толпы. Повернул посланец лицо на голос и слышит, подлавливают его суемудрым вопросом: так, мол, и так. Ответил: так, мол, и так. Поднялся суемудр и возразил: не так, мол, а этак. Привел ему посланец доказательство из Талмуда: так и так. Ответили ему: ты и на игольное ушко не углубился в смысл этого, а по сути – так, мол, и этак. И противоречили его доводам, и опровергли его выводы, пока не потемнело его лицо, как дно сковороды. И так задавили его в споре знанием Закона и словесными уловками, и какое бы он объяснение ни дал – десятью подковырками подловят, ответил на десять подковырок – сразу найдут новые зацепки. Запутали его мысль, и доводы его иссякли. Но сам воздух Земли Израиля прибавляет человеку ума. Что же он сделал? Оставил Писание, перешел к Сказаниям. Но и здесь не оставили ему места укрыться. Увидел он, что одолели его суемудры, смолк, приложился устами к завесе ковчега, уткнулся в щит Давидов, вышитый на завесе, пока не заблестело на ней золотое шитье от слез, снял с себя покрывало и сошел с амвона в стыде лица. И даже положенной после проповеди молитвы тут не сказали, а прямо вознесли пополуденную молитву. Ушел посланец в дальний угол и стал за печкой, заливаясь слезами. А покуда стоял он так, собрались мальцы, которым лет мало, а ума и того меньше, и стали приставать к нему, как мальцы к пророку Елисею. И не только они, но и всякая шушера, дрань перекатная, что с самого начала завидовала посланцу, принялась его допекать, мол, поглядите на этого, обнаглел и взялся нашим великанам духа проповеди читать. Не то место и не тот город ты выбрал, друг любезный. А сейчас валяй, поведай сластенам Земли Израильской, что и в рассеянии де мед с молоком течет. Слушал посланец хулу и не отвечал – только слезы глотал. Потрепал его служка по плечу и сказал: по обычаю Земли Израиля, говорят, учением Торы от обязанности есть три раза в субботу[57] не отделаешься, иди, покушай со мной. Побрел посланец за служкой и поел хлеба со слезой. Чудо великое приключилось там – свечерел день и не увидел обиды людской.

Миновала суббота, а на дорогу ни гроша нет, потому что все деньги, что собрал посланец, отдал он старейшине Святой Земли на нужды бедняков ее и положился на Израиль, что они – милостивцы, сыны милостивцев, – не сожмут, не дай Бог, руки и не завяжут кошель.

И как окончилась утренняя молитва, подошел он к тому и другому и завел с ними разговор о силе и пользе подаяния на Землю Израиля. И каждый находит изъян в речи посланца и лезть в свой карман не спешит. А какой ответ дал ему общинный казначей, этому посланцу, когда попросил у него подаяния на Землю Израиля? Указал он ему на здание мидраша и молвил: сказал пророк: "Будем платить устами нашими вместо тельцов" (Осия 14:3); а еще – Храм отстроенный паче Храма низвергнутого, а также сказано в Торе: "Любит Господь врата Сиона превыше всех чертогов Иакова", а понимать надо, по слову мудрецов наших блаженной памяти: "Любит Господь врата, осиянные Торой", ибо со дня разрушения Храма не осталось у Господа на этом свете ничего, кроме сияния Торы.

Увидел вестник, что не обращают на него внимания, взял посох и котомку, подошел к ковчегу со святыми свитками Торы, сунул голову меж ними и закричал со всей горечью сердца: Всевышний Владыка, ведомо Тебе, что не почестей ради старался я и не чтобы род свой прославить, но во имя бедняков народа Твоего, народа Израиля, что сидят перед Тобой в Земле Твоей святой и хиреют с голоду; как крутило меня и мотало – и вал морской грозил потопить, и разбойники погубить норовили, но ни разу я Тебе не сказал, зачем, мол. Ты меня допекаешь, а сейчас пришел я к сынам Твоим, знатокам Твоей святой Торы, и гляди, что со мной приключилось. И тотчас закрыл он ковчег, и приложился устами к завесе ковчега, и пошел к двери, и поцеловал мезузу на косяке, и запел чудным голосом стих из речений мудрецов наших блаженной памяти: "Любит Господь врата, осиянные Торой, суждено всем домам молитвы и учения, что на чужбине, утвердиться в Земле Израиля". И в этот миг все почувствовали, как дрогнула земля под ногами, и бросились бежать, спасая души свои, и остановились вдали, и увидели, как стены мидраша клонятся к востоку, как человек, что пускается в путь. И посланец идет перед мидрашом и распевает на грустный лад: "Любит Господь врата, осиянные Торой, суждено всем домам учения и молитвы, что на чужбине, утвердиться в Земле Израиля". И так он распевает и идет, и пошел за ним следом и сам мидраш со всеми книгами, и столами, и скамьями, и идет себе вестник неспешно, а за ним следует мидраш. И так они шли, пока не дошли до речки, а как дошли до речки, исчез посланец и мидраш сгинул, а место, где стоял раньше мидраш, осталось пусто и голо в лучах пополуденного солнца. И как увидели это горожане, так возрыдали они страшным плачем, и в пробуждении душевном раскаялись, и прияли обет на себя, и на семя свое, и на семя семени своего до пришествия Избавителя – да придет Он вскорости в дни жизни нашей – соблюдать тяжкий пост в этот день из года в год, и в этот день поста возносят одни покаянные и горестные песнопения и читают и учат порядок приношения жертв во Храме и главу об обрядной чистоте, ибо пробуждают они душу, чтоб сильнее прикипала к городам страны нашей и к граду Господа Бога нашего.

И еще дают побольше на бедняков Святой Земли и идут к речке просить у того посланца прощения, что не воздали ему должного почета, и продолжают пост до особой полуночной молитвы. А после полуночной молитвы едят малую трапезу, чтоб, не дай Бог, не вышла встрепенувшаяся душа из тела от горя и покаяния, и так есть у них и молитва, и раскаяние, и подаяние, то есть голос, пост и казна.

Выслушав этот рассказ, утешил я их речами и сказал им: о наставники мои и повелители, клянусь я небесами и землей, что видал я мидраш ваш в Иерусалиме; он свят и стоит в святом месте, и святые сыны Израиля свято изучают там нашу святую Тору. И сказал я им: блажен ты, о Израиль, что и домы, в которых ты изучаешь Тору, и те Господь возводит в Землю Израиля. И если уж Господь утруждает Себя из-за простых досок и камней и утверждает их в Земле Израиля, то что уж говорить о святом народе Израиля, что занимается Торой, добрыми деяниями и исполнением Заветов. И это же сказано в Писании: "И приведу их на гору Моей святости, и возликуют в доме Моих молитв". Да сбудется по слову сему, аминь.