"Зимняя охота короля" - читать интересную книгу автора (Доконт Василий)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Король опять собрал всех участников второй беседы с Блаффом, когда было далеко за полночь. Новые мысли, пришедшие к неугомонному Василию — по поводу мгновенной связи с войсками и регионами, требовали немедленного обсуждения, и, конечно же, были обсуждены.

Вустер, если и удивился, что так скоро снова понадобился королю — после явно прощального письма, не подал виду, и вошёл в кабинет, демонстрируя бодрость и деловитость. Остальные тоже старались выглядеть бодро, хотя по лицам было видно, что вызов Василия кое-кого оторвал от сладких снов: король, по-прежнему, не считался ни со своим временем, ни с чужим, а быть бесцеремонным он умел. Как, впрочем, и сердитым.

Вместе с Камнями, которые привёз Блафф, под руками у Василия их оказалось всего шесть штук: один у него в Короне — Камень Эрина, один у Бренна, один у Блаффа и три свободных, никому не принадлежащих Камня. Эти три Камня Блафф держал в отдельных мешочках, и к каждому приложил листок бумаги с набором каких-то тарабарских слов.

— Что они означают, мастер?

— Не знаю, сир, но без них не провести обряда привязки…

Оказалось, что владеть и пользоваться Камнем кто попало — не мог: сложный обряд привязки соединял Камень и владельца в единое целое. Это значило, что Камень Бренна мог быть использован только самим Бренном, а Камень Блаффа — только Блаффом. Исключение составлял Камень Эрина: по уверениям Капы, король мог запросто вызывать Железную Гору, когда только пожелает — хорошо тому, кто получает в поддержку ресурсы целого мира, а Соргон явно к Василию благоволил. Связь же между Камнями наладить Капе не удалось. Пока не удалось, как доказывала уязвлённая неудачей подруга короля.

Он-то все Камни сначала сам в руках повертел — без какой-либо для дела пользы, если не считать пользой вывод, что Камни все одинаковы. И по очереди, по одному (чтобы не перепутать Камни и тем не довести мастера Блаффа до кондрашки) в хрусталь Короны повставлял — Капе для осмотра. Непростые оказались камешки — с подвохом, и происхождения были если и не загадочного, то, во всяком случае — малопонятного. Каждый кристалл представлял собой нечто вроде почки (это у камней-то), выросшей на материнском кристалле. Капа даже уверена была, что Камни Памяти — живые, и азартно убеждала в этом короля.

«— Как это — живые? — спорил Василий. — А руки, ноги, головы — где?»

«— А у меня — где? — отвечала Хрустальная. — Или я — не живая, по-Вашему?»

А, поди, докажи, что не живая! Ещё какая — живая! Скорее согласишься, что сам — не живой, а не Капа. Промолчал король, да и спорить, собственно, было не о чем: изнутри Капе виднее, что камешки собой представляют.

«— Никакой между ними разницы я тоже не вижу, сир. Железную Гору я с любого из них Вам вызову — это у всех одинаково делается, а остальное — не соображу никак: ни намёка, ни малейшей зацепочки…»

Василий посчитал иначе:

— Мастер Блафф, откуда вы переписали тексты, которые нужны для обряда привязки?

Гном немного поломался и ответил нехотя:

— Тексты списаны с той грани Материнского Камня, с которой отпал кристалл. Кто-нибудь из Старейших всегда находится рядом и записывает каждый знак…

— Это гномий алфавит?

— Да, сир, но смысла надписей мы не знаем.

— Вы где-нибудь храните копии этих текстов?

Ох, как не нравились Блаффу вопросы короля, но отвечать, хочешь, не хочешь, но надо. Может, Василий, и впрямь, общины между собой свяжет — тут не только для войны, но и для мирной жизни польза огромная. Старейшие, правда, не все будут довольны тем, что общины получат большую свободу — любят власть некоторые, тот же Гарут, например — но… Война свои условия диктует, да и от короля просто так не отмахнёшься: он пока одного только Гарута потребовал из Совета Старейших убрать (именно так — потребовал!), но может и его, Блаффа, присоединить — за нежелание работать на победу над Масками…

— Мы ведём специальную книгу, сир, куда и копируем все тексты. На случай смерти прежнего владельца Камня — чтобы заново обряд привязки проводить…

— Мне нужны все тексты, до единого, и срочно нужны… И на обряд посмотреть хочу. Давайте решать, кому эти три Камня отдадим. Один, я думаю, Эрину, один — Джаллону, один — Вустеру. Сколько гномов в Совете Старейших, Блафф?

— Двадцать пять, сир.

— Значит так: до тех пор, пока мы не придумаем, чем заменить при общении на больших расстояниях ваши, Блафф, Камни, всех Старейших мы пристроим к делу. Мне нужна связь со всеми отрядами: в обоих королевствах и в Аквиннаре. Старейшим придётся неотлучно находиться при Агадире, Готаме, Крейне, Бушире, Астаре… — король сыпал именами своих командиров и министров, а Блафф торопливо за ним записывал. Как-то сам собой отпал вопрос о вассальных отношения Горы и Аквиннара: Василий отдавал распоряжения чужому вассалу, вассалу независимого государя, и никто не оспаривал его права на это. Даже съевший собаку на дипломатических тонкостях Инувик не стал удерживать короля от непротокольного шага: не до протоколов и дипломатических реверансов, когда речь зашла о времени — самом важном в войне за Соргон факторе. А времени, все это понимали, было в обрез.

— Я хочу сам взглянуть на Материнский Камень, — ободрил король погрустневшего Блаффа, когда список был составлен. — Раскручусь немного с делами и съезжу в Гору. Но тексты я должен видеть завтра… Вустер объяснит вам, мастер, где меня найти…

Потом, не откладывая решения короля в долгий ящик (кто бы осмелился), послали за Джаллоном — Камень вручать. Пока же, руководимые Блаффом, начали обряд привязки Вустера. Сложности Василий в обряде не увидел никакой — одна, растянутая до бесконечности, интермедия для публики, с многократным зачитыванием текста со свитка и повторением имени военного министра. Как понял король, главным действом обряда, замаскированным долгим ритуалом, было просто капнуть на кристалл кровью будущего владельца…

«— Видите, сир, я же говорила, что Камни живые… Ещё, пожалуй, и умные — по составу крови хозяина могут отличать. По набору генов, наверное — прямо тест на отцовство… А Блафф — шарлатан, сир: театр нам закатил…»

«— Это не он, Капа — кто-то из первых Старейших, чтобы за Камни не хватался, кто ни попадя…»

Вустер послушно порезал палец, капнул кровью и получил, наконец, формулу вызова. Она тоже оказалась до смешного простой: одна короткая фраза «Вызываю Железную Гору». И всё. Никаких тебе выкрутасов, приплясываний и заклинаний. «Вызываю Железную Гору».

Ну, это-то было объяснимо: с Камнем работать следовало в одиночку, без посторонних глаз — а перед самим собой комедию ломать глупо. К тому же, вызов мог оказаться срочным, и фактор времени играл не последнюю роль…

Из экономии того же времени, король сразу приказал Вустеру вызвать Гору. И всем скопом, вместе с подоспевшим Джаллоном, заслушали от Старейших, приведенных в ужас как количеством разглашённых Блаффом секретов, так и количеством посвящённых в них людей, подробную информацию по всем королевствам Соргона.

Утром дворцовые стражи опять отправлялись в поход. Короткий отдых, (впрочем, и не отдых вовсе — одну ночь всего в казармах провели), против ожидания, никак не испортил настроения солдатам. Может, всё дело было в задоре, после получения приказа охватившем Илорина — он светился предвкушением самостоятельной боевой работы, и старые солдаты втихомолку беззлобно подсмеивались над ним:

— Туши свет, мужики! Нам и лейтенанта для освещения хватит…

А может, дело было в том, что стражи и сами рвались в бой — слава Ахваза многим не давала спокойно спать. Золотые шпоры, рыцарская цепь с дворянским гербом, повышение через один чин — из рядовых сразу в сержанты… Нет, не зависть это была: никто не спорил, что Ахваз в своём деле был редкий специалист, и всё полученное, все его награды, были не только заслужены, но и щедро политы собственной его кровью. Ахвазом гордились ветераны отряда, Ахваза боготворила необстрелянная молодёжь. Да-да, в дворцовой страже убыль — вместо погибших в Скиронаре — пополняли новобранцами, так как не хватало уже опытных солдат, прошедших на побережье школу заградителей: слишком много формировалось разных отрядов.

Нет, Ахвазу не завидовали. Но подвигами, но славой — бредили все, без исключения, стражи, и только две эмоции, два настроения царили в казармах в это утро: искренняя радость — у отъезжающих, и не менее искреннее огорчение — у тех, кто оставался. Даже плывущий по волнам эйфории Илорин заметил разницу и клятвенно пообещал справедливый обмен с дворцом при ранениях и болезнях.

Магда, улучив момент, когда рядом с лейтенантом не оказалось ни одного солдата, сделала строгое лицо и задала Илорину ехидный вопрос:

— Вы хотите сказать, лейтенант, что меня, короля и дворец будут охранять только раненые и больные? И много ли пользы от такой охраны получим мы или Раттанар?

У Илорина не отыскалось слов для достойного ответа, да и что тут скажешь — не подумал и ляпнул неумное. Счастье, что замаячил в отдалении Вустер, чем подал повод, извинившись, сбежать под крыло министра — по военному делу, якобы. Королева поглядела ему вслед с укоризной, но что с мальчишки взять… Тот же Индур, только лет на пятнадцать старше — возрастом старше, не умом.

Лёгок на помине, подвернулся Её Величеству Индур: в глазах — отчаяние, губы дрожат — вот-вот зарыдает во весь голос, не смотря на бравый военный вид. Стыд за форму только и держит внутри ребёнка безразмерную обиду на всё и на всех.

— Индур, принеси-ка мне воды, — лишь бы отвлечь от тяжёлых мыслей. Остановился, сообразил, кто говорит, кинулся выполнять. — Нет, постой, вместе пойдём, — королева взяла за плечо солдатика и повернула в сторону кухни. — Чаю попьём или сока. Я не задерживаю тебя?

— Нет, Ваше Величество, — проглотил Индур огромный комок обиды, — мне некуда спешить…

— Оттого и нос повесил?

— Не берут меня в поход на озеро Глубокое — опасно, говорят. Оставляют в тылу, будто я маленький… А я уже сам на коня сажусь!

— Да, не скажи — достижение знатное! — и в голосе Магды слышно восхищение. — Где же будешь служить? Или — тайна?

— У Клонмела, в королевской сотне, — и вздох, глубокий-глубокий… И этому подвиги подавай и битвы…

— Знаешь, а в королевскую сотню кого попало не возьмут. Как ты думаешь, чья жизнь для Раттанара, да и для всего Соргона, сейчас — самая ценная? Кто врагам сейчас, словно кость в горле? — увидела в глазах понимание и закрепила успех: — Убить одного врага — похвально, не спорю, но защищать того, кто знает, как всех врагов победить — сотни похвал достойно. Сейчас, когда уходит отряд, каждому оставшемуся — за десятерых служить… Самое опасное место, Индур, подле короля. Я бы, например, гордилась таким местом службы… Если бы солдатом была…

Собирался и Клонмел — догонять короля, который ночью, с десятком стражей, срочно уехал охотиться: приспичило в самую темь, будто зверь лишь на полчаса в лес Лонтиров придёт, и — всё, и — ша, не увидит его больше никто. Двор в недоумении — сбежал, победитель, ни тебе «здрасьте», ни тебе — «прощай». Ни пира по случаю победы, ни приёма захудалого, а Вустер, злодей однорукий, уже с утра всю дворянскую молодёжь во дворце в строй загоняет. Именем короля загоняет, не как-нибудь. Кто добром не идёт — плетьми грозится. Это — дворянам-то, опоре всего государства!

У королевы защиты искали — не нашли: сама не дворянка, за дворян становиться не пожелала. Королю, говорит, жалуйтесь. Такому только и жаловаться — враз в петле ногами задёргаешь. С него станется — нет в Соргоне на короля управы. Глазом глянет — войска горят, крепостные ворота сами падают — магом похлеще Алана будет. Ни стрела его не берёт, ни меч острый — страшно спорить с таким, свои права отстаивать…

Баронесса Лонтир приехала, над страхами Двора смеётся:

— Зачем на человека враньё возводите? У страха глаза велики. Мы, Лонтиры, с оружием дела давно не имеем, и не могу я дворян из дома своего на службу дать: некому служить, ни меча, ни секиры в руках не удержат. Но не в стороне же стоять — продуктами, фуражом армии помогу, коней верховых да денег подкину… Глядишь, и наш над врагом верх будет… А после войны, кто помощь войскам оказал, награду от короля получат — каждый по вкладу своему…

Сказала, и к Вустеру — список даяния обговаривать: чего, да когда, да сколько. Стоят, дружелюбно беседуют, по бумагам карандашиком — чирк да чирк: отмечают согласованное уже. А нам самим — что, откупиться нельзя? Дождались — дама Сайда домой укатила — и на Вустера скопом: и от нас отступного прими. Разве ж жалко для нашей победы?

Вот — так! Поехал король на охоту и мимоходом армию снабдил — не было ещё острой в этом нужды, но, как говорится: запас кармана не оттянет. Хорошее начало, как известно, полдела делает. Удачной охоты Вам, Ваше Величество!

Приказ короля — поднять боевое настроение среди солдат — генерал Эрин выполнял с особым тщанием. Не было у него никаких сомнений в нужности приказов Василия, и чем непонятней для его прямолинейного характера был приказ короля, тем добросовестнее гном его выполнял. Что за боевое настроение, что за дух такой боевой может быть у солдата? Солдату приказали — он дерётся, если надо — то и умрёт, и никакое настроение, никакой дух в этом не участвуют… Так думал Эрин. Но… Раз Василий сказал, раз потребовал — то найди этот самый боевой дух, где хочешь, и поднимай… Ты — генерал, Эрин, высший армейский чин, после короля, разумеется, короля, который не ошибается, хотя, только о своих ошибках и твердит. Ну, и пусть его, на то он и король — что хочет, то себе и приписывает… Может, королю так и положено, может, должность его так требует… Сказано королём: «поднять!» — в лепёшку разобьёмся, сир, а поднимем… Что, мы с Тусоном вдвоём не придумаем — как? Да, запросто, сир, не сомневайтесь!

Оттого-то Эрин и Тусон, на обратном пути из Бахардена, и затеяли состязание: чья пехота лучше, выносливее, то есть. И гномы, и солдаты Тусоновых рот охотно втянулись в спор своих командиров, и в конце каждого дневного перехода валились с ног от усталости. Азарт был настолько велик, что генерал с командором вынуждены были назначить контрольные команды для проверки здоровья своих солдат, причём гномы проверяли пехотинцев Тусона, а ротные сержанты тщательно осматривали гномов.

Главное в походе — что? Главное в походе — ноги солдата. Солдат с растёртыми ногами — не боец. Солдат с обмороженными ногами — тоже не боец. Солдат в разбитой по дороге обуви — тем более не боец, ибо ему и ранения ног, и обморожения гарантированы. Всех пострадавших тут же снимали с дистанции — догонят тихим ходом, когда подлечатся или получат сменную обувь. Без разгильдяев, конечно, не обошлось ни у людей, ни у гномов, но справедливости ради следует сказать, что таких солдат было немного.

К радости Тусона, первенство держала его рота — рота Разящего. В ней не было ни одного отставшего или контролёрами отправленного в обоз воина, и Эрин, в досаде на отставание от роты своих гномов, всё время пытался умалить её успех. Главными аргументами, которые генерал приводил Тусону, предлагая не принимать в серьёз явную победу роты Разящего, были малочисленность и слишком уж отборный состав: почти полностью истреблённая в сражении у Скиронских ворот Раттанара, рота пополнялась медленно и только опытными и умелыми солдатами. Тусон делал это намеренно, давая Доверу время освоиться в роли командира.

Желающих попасть под начало юного героя было столько, что давно уже можно было довести численность роты Разящего до предписанной тысячи, но неопытный в военном деле мальчишка вряд ли управился бы тогда с командованием. Доверу ещё следовало дорасти по знаниям и опыту до присвоенного под давлением обстоятельств сержантского чина. Сейчас рота Разящего насчитывала всего сто десять человек, в число которых уже был набран полный ротный комплект капралов и сержантов.

Проезжая мимо весело шагающей роты, Эрин громко фыркал в бороду, и всячески демонстрировал своё недовольство дерзкой группкой людей, осмелившихся на марше обогнать его гномов. Что не мешало генералу, встретившись глазами с ротным, дружески подмигивать Доверу и приветствовать собрата по рыцарскому Ордену взмахом могучего кулака в кольчужной перчатке. Ротный отвечал ему тем же, под одобрительные взгляды своих солдат: вот, мол, какой у нас командир — с любым начальником запросто.

А генерал в это время обдумывал хитрость, позволяющую убрать роту Разящего из числа участников состязания. Идея была проста, но вот как подать её Тусону, чтобы тот не заметил подвоха… Вопрос этот, нерешённый, почти сердил гнома: самолюбие Эрина страдало без победной драки, а драки всё не было… Война, называется… Но-но, стоп — об этом нельзя: настроение чтобы было — у-ух! Улыбайся, Эрин, улыбайся — на тебя Тусон смотрит, и, кажется, тоже не против поговорить. Если правильно повести разговор, то…

— Чем вы так довольны, генерал? Неужто гномы обогнали моего Довера? Да нет, вон она, рота Разящего! А гномов ещё и не видно…

— А почему мне не быть довольным, командор? Солнце, свежий морозец, фляга хорошего вина на поясе… И скоро будет обед…

— Обед? Мы же решили ограничиться только завтраком и ужином — чтобы есть вместе с солдатами…

— Обед, командор, обед. Я всё ещё командир в нашей группе войск, и отвечаю перед королём за их боеспособность. Мы уже знаем, что солдаты могут идти намного быстрее, чем шли к Бахардену. Стоит ли нам и дальше утомлять солдат без особой необходимости?

— Признаёте своё поражение, генерал, и предлагаете прекратить состязание?

— Ни в коем случае, Тусон. Спор должен быть завершен, как и намечали раньше, у стен Раттанара. Просто я не вижу необходимости приводить королю усталых и вымотанных пешей гонкой солдат. А вдруг — сразу в поход идти? Пока нет вестника от Его Величества, с приказом поспешить, мы вправе двигаться в удобном для нас темпе: лишь бы не задержаться долее затраченного на поход к Бахардену времени. Мы вполне можем дать своим войскам день отдыха… Или, хотя бы, пол дня. Я приказал уже готовить горячий обед на биваках… Извините, что не предупредил вас, командор. Но решение было таким внезапным, словно… — Эрин не договорил, но Тусон понял: словно у короля.

Заразная это была болезнь — порывистость Василия в решении многих вопросов — и очень опасная иногда: что сходило с рук королю, запросто могло стать причиной многих бед у того, кто подражал ему. Правда, именно в этом случае, Эрин поступил верно: пешая гонка — штука интересная, но не за счёт боеспособности солдат.

— Солдаты расслабятся и утратят весь свой задор, Эрин. Потом — когда ещё — снова раскачаются… Вас это не пугает, генерал?

— Давайте займём их на отдыхе чем-то столь же захватывающим и азартным. Можно же и на привале состязание продолжить.

— Например — как? — Тусон сам лез в западню, подготовленную хитрым гномом.

— Да сообразим чего-нибудь… Можно занять солдат борьбой, поединками на учебных мечах… Да, хоть скачками, наконец…

— Скачками!? — удивился Тусон. — Но в скачках не смогут принять участие все наши солдаты… — командор имел в виду гномов, не ездивших верхом.

— А все и не будут участвовать — где нам столько коней найти. Пусть состязаются только лучшие — из роты Разящего и моих гномов…

— Но — гномы…

— Пустое, Тусон, я же езжу, и пусть кто-нибудь попробует со мной посостязаться, — Эрин любовно потрепал своего огромного жеребца по загривку. — Не утверждаю, что я — лучший наездник в Соргоне, но, кроме короля, мало кто может со мной тягаться…

Тусон отвернулся для осмотра окрестностей, чтобы Эрин не увидел его насмешливой улыбки — ответа на своё хвастовство.

— И как вы намерены проводить скачки, генерал? — всё так же, в сторону, спросил он.

— Купим у кого-нибудь из местных жителей верховых лошадей, отмерим расстояние и — вперёд, попарно…

— Что — попарно? — не понял Тусон.

— Два солдата садятся на одного коня, два садятся на другого…

— А почему — два?

— Ну, троих на одного коня усадить будет трудновато… — Эрин говорил совершенно серьёзно. — По одному сажать солдат — слишком скучно… Нет, по два — в самый раз получится: мы и коней на выносливость проверим, и состязание весёлым выйдет, и с призами проблемы не будем иметь. Победившая пара в награду получит обоих коней. Согласитесь, что это — хороший приз…

Приз, и в самом деле, получался очень даже щедрый. Какой пехотинец не мечтал во время изнурительного похода пересесть в седло — лучше бить в дороге четыре чужие ноги, чем две свои. Правда, хлопот на привале выходило больше: и коня почистить, и накормить, и заботиться о нём лучше, чем о себе — в коне вся сила кавалериста. Солдатский конь в бою — верный друг: зубами и копытами за жизнь твою до последнего вздоха драться станет. Та же, может быть, собака — только крупнее и в драке сообразительней. С умом дерётся конь, с расчётом: и хозяина прикрыть, и самому под удар не подставиться. А верность хозяину не хуже собачьей — за уважение и любовь сторицей отдаст, не поскупится. С призом Эрин ничуть не прогадал.

Тусон, заградитель бывший (а те все — сплошь лошадники), не нашёл в себе сил противиться состязанию на таких условиях. К тому же, уверен был ещё в одной победе над гномами — не сомневался командор, что ротные солдаты неумелых гномов легко за пояс заткнут, хоть их по десять на одну лошадь сажай. Азарт, он и есть — азарт, и все азарту подвластны: ни чин здесь, ни опыт помощи оказать не могут. Тусон купился на хитрость гномью… словно дитя малое купился.

И поле для скачек нашли, и дорожки беговые — расчистили от снега и разметили. Для зрителей трибуны сварганили на скорую руку: из возков и саней слепили — лишь бы пересидеть или перестоять час какой-то, либо два, пока гномам нос утрут. Азарт, он и есть — азарт.

А Эрин старался: гномов, на скачку выделенных, сам проверял и на пары делил — чтобы двое тяжёлых, в массивном теле гномов, на одном коне не оказались. Облегчение коню на скачку делал, на победу, видать, крепко надеялся. Тусон не вмешивался, со стороны глядел: что ему ветеранов учить верхом ездить — сами не маленькие: и разделятся, как надо, и скачку выиграют. Хорошо бы — все до единого забеги, чтобы Эрина до печёнок достать: полная победа над хвастуном-генералом — бальзам для старого солдатского сердца командора. Знай, зазнайка из Железной Горы, с кем тягаться задумал. Люди — это тебе не пустоголовые какие-нибудь. Люди — это… люди. Чего там ещё говорить — скачки давай, скачки!

И поскакали… И нервов, удовольствия зрителям… И радость — у победителей… И ни малейшего огорчения у проигравших… Ни одной скачки гномы не выиграли — в нескольких заездах были рядом с победой, но неумелость сказывалась: то падение одного из двух, то сразу — обоих, то вместе с конём, все трое, на дорожку валятся…

Но боролись гномы до конца, упорно рвались к финишу, и охваченный азартом Тусон не сразу понял, что, на самом деле, проиграл-то он: призовых коней оказалось ровно сто десять: как раз по числу солдат роты Разящего. Последнего, сто одиннадцатого, жеребца с великолепными данными, после скачек Эрин сам привёл — в подарок Доверу. Всю роту Разящего генерал за короткий отдых на коней посадил, а конные в пешем состязании — не участники. Первыми теперь гномы остались и, судя по всему, первыми и до Раттанара дойдут. Рота Водяного, идущая за ними следом, гномам не соперница, не догнать ей физически крепких гномов, не догнать и, тем более, не перегнать. Обхитрил Эрин командора, победу в состязании своей пехоте обеспечил: что ни говори, а долгое общение с королём развивает соображалку — учит её на деле применять, тех учит, у кого она есть…

Рота Водяного шла третьей в состязании пехотинцев на скорость и выносливость. Все попытки догнать гномов не достигали цели, и раззадоренный Яктук уже сорвал голос, подбадривая своих солдат. Тахат бегал из головы колоны в её хвост и обратно раз по сто на дню, подгоняя отставших — и как только выдерживал такие концы… Сержант Хобарт покинул седло, и тяжело отдуваясь, вышагивал, выпятив свой немного спавший уже пивной живот, впереди первой полусотни. Но никакие старания не могли компенсировать недостатка физической подготовки. Мало было времени у Тахата, чтобы всю роту подтянуть до уровня роты Разящего.

Полностью укомплектованная самой первой из рот Священных отрядов, рота Водяного имела в своём составе много необученных новичков, и месяца испытаний явно было недостаточно, чтобы превратить новичков в опытных ветеранов. Выносливость — черта накопительная, и требуются годы тренировок, пока из домашних пацанов вылепятся стойкие, неприхотливые солдаты. Тем не менее, идущая сзади рота Поводыря, состоящая из одних только ветеранов, отставала всё больше и больше, и капитан Сливен, её командир, был бессилен этот разрыв — сократить.

Молодость — сама по себе замечательная движущая сила, которой ни трудности, ни опасности — нипочём. Не зря же многие политики, для достижения трудных и связанных с риском для жизни целей, используют именно молодёжь, идущую даже на смерть с лёгкостью непонимания собственной смертности. Замечательную роту сформировал лейтенант Яктук и, в отличие от Довера, без особой помощи со стороны командора.

Впрочем, лейтенант Яктук и не нуждался в опеке — он сам хорошо справлялся со службой, а для необстрелянного офицера — и вовсе великолепно. Конные сотни роты готовили для пехоты ночлег, обеспечивали завтраком и ужином, и собирали после ухода пехотинцев лагерь. За ночную стоянку ротный маг-лекарь Сабах успевал оказать необходимую помощь, подлечив потёртости и обморожения тем, кто в лечении нуждался, а три почти неуправляемые санитарки — Огаста, Сальва и Сула — взяли под свой контроль качество приготовляемой пищи.

Оказалось, что добавленное ими в нехитрую солдатскую еду некоторое количество недорогих, но ароматных специй, резко улучшило вкус приготовленных для усталых пехотинцев каш, и генерал с командором охотно присаживались к солдатскому котлу именно в роте Водяного. Эрин всегда звал в кампанию Тахата, на деле доказывая равенство в рыцарском братстве, и командору с Яктуком приходилось мириться с этим нарушением субординации, принимая за своим столом капрала в золотых шпорах и с гербовой цепью на груди.

Будучи от природы джентльменом, гном приглашал и дам, оказывая уважение юным дворянкам, увязавшимся в поход за своими мужьями. Незамужняя Сула себя одинокой тоже не чувствовала — в роте ей было лучше, чем дома: каждый воин роты Водяного видел в ней сестру не только милосердную, но и родного по духу человека, и не знавшая с детства ни заботливой любви, ни даже уважения, Сула расцвела в атмосфере дружелюбия и совсем заневестилась. Куда и девалась та бледная тень девушки, так недавно вырванная королевой Магдой из жестоких, унизанных перстнями, рук Лендоры. Смерть матери окончательно растопила комок детских страхов в душе Сулы, и, кивая на её пылающие румянцем щёки и обжигающий нежностью взгляд, Огаста говорила Сальве:

— Пропал лейтенант Илорин… Спорим, к осени ещё одну свадьбу сыграем, и наш дворцовый страж превратится в наследника баронского рода. Представляешь — Илорин станет к осени баронетом Инувиком! Да Лендора второй раз бы бросилась с башни замка, узнай она о таком безродном зяте…

— А если у них не сладится? — возражала Сальва.

— А мы с тобой — на что!? Неужто подругу не пристроим за хорошего человека? Ты знаешь кого-нибудь, более достойного руки Сулы, чем Илорин?

— А Тусон чем плох: и командор, и не женатый…

— Ты бы ещё Паджеро предложила: и доблестный, и граф, и тоже старый… Сама за старика, небось, не вышла…

— Ну, тогда — генерал Эрин. Он — мужчина, хоть куда, пусть и старый, как Тусон…

— Что она, генералов не видела, что ли? — резонно спрашивала у подруги Огаста, совершенно забыв, что Эрин — единственный в Раттанаре генерал, и тот — недавно. — Да и за гнома идти…

Нет, не находили девушки, сколько не перебирали звучавшие на слуху имена, более годного в женихи Суле, чем лейтенант Илорин. Решать, конечно, ей, но и голос подруг будет не последним при выборе кандидата.

— Я думаю, они и без нас договорятся, — предполагала Сальва.

— Как бы не так — без нас! Ну, и договорятся — а нам от этого какая радость, если без нас. Ты что же, решила вести скучную жизнь? — Огаста гневно сдвигала на подругу брови. — Решила совсем в домохозяйки податься, к закопченным кастрюлям и воняющей угаром плите? А ну, посмотри мне в глаза, и скажи: да, решила! Ну!

— Да ты что, Огаста! — Сальва дерзко пялилась в глаза Огасты. — Чтобы я — да в домохозяйки!? Фи-и!

И начинали обе хохотать, как безумные, вызывая добрые улыбки у солдат роты. Сула, если оказывалась где-то поблизости, охотно поддерживала веселье подруг, даже не зная, чем оно вызвано: девчонки смешливы — от молодости и предвкушения счастья, и искренняя девичья радость, словно уютный огонёк, грела на привалах солдатские сердца.

Боевой дух Эрину следовало искать, прежде всего, в роте Водяного — здесь знали, за что будут сражаться, и что будут защищать. Жизнерадостный девичий смех занимал, наряду с утратой Яктука и Сальвы, одно из первых мест среди причин, по которым были готовы идти в бой Водяные. В том счёте, который они готовы были предъявить лично Разрушителю: пока есть радость, есть любовь, есть счастье — есть и смысл не только в жизни, но и в принятой за эту жизнь смерти. Учитесь стойкости у людей, генерал — у них есть много причин для её проявления, не только одна лишь честь… Может быть, Эрин и полюбил бывать на привалах Водяных, потому что этому, как раз, и учился…

Иногда он вмешивался в жизнь роты, помогая супругам преодолевать трудности военного похода, которых, впрочем, у молодожёнов была всего одна: невозможность уединения — не всё в любви стоит показывать на людях, да и нечестно это по отношению к боевым товарищам. Спали молодые в разных местах, согласно «штатному расписанию», как определил такой способ семейной жизни умудрённый опытом сержант Хобарт: девушки втроём ночевали в одном шатре, и ни Огаста, ни Сальва не вешались на шею своим мужьям, не нарушая нормального хода службы.

Эрин дважды находил подходящее жильё для ночлега обеих пар и отсылал их из лагеря, своей властью предоставляя им увольнения, и Тусон смотрел на подобные вмешательства генерала в дела своих рот сквозь пальцы. Он ни на минуту не забывал, что у Яктука сватом был король, а у Тахата — Эрин, и что девицы — бывшие фрейлины и любимицы королевы Магды. Да и что он мог иметь против короткого счастья молодых, когда шла война… Тут и король не вмешивался, вернее, вмешивался, молодым помогая — жизнь есть жизнь, и ни одна война не способна остановить её…