"Зимняя охота короля" - читать интересную книгу автора (Доконт Василий)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ОХОТА НА КОЗЛОВ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В Скирону выехали по правому берегу реки Искристой. Десяток дружинников барона Крейна (вестник и его охрана) да королевская сотня Клонмела — вот и все, кого король взял в сопровождение. Из соратников не было никого: Эрину, Бальсару и Тусону предстояло общаться с горцами, планируя будущую королевскую охоту в горах… Ну, и исследовать каменную стену между Раттанаром и Хафеларом.

— Меня не ждите — начинайте ломать перемычку сразу, как определитесь с наиболее удобным для этого местом. Зону работы оградите, чтобы даже муха не пролезла подсмотреть, чем вы там заняты. Хорошо бы взять под наблюдение и хафеларскую сторону стены. Может, горцы помогут: покажут тропу и сведут вас с людьми с той стороны. Думал я, для более лёгкого разговора со старостами горских селений, пожаловать им дворянство, то ли наследственное, то ли должностное. Но это после личного знакомства: вдруг, оно здесь и не нужно никому. Не все же ищут в себе благородную кровь… Но, если понадобится, смело обещайте от моего имени исполнения любого желания горцев: приеду — выполню. Я написал Вустеру, чтобы он подкрепил ваши слова своим положением военного министра, и отослал ему патент на чин генерала: нехорошо получилось, что министр остался в звании капитана… И хоть бы кто подсказал — я же не могу один за всем уследить… Мою поездку в Скирону можно не скрывать — всё равно моё там присутствие никуда не спрячешь. Да и Разрушителю полезно будет знать, что я далеко от этого места, и с вашей вознёй никак не связан. Сэр Эрин, при необходимости, вызывайте меня в любое время — я сумею принять вашу передачу незаметно для окружающих. С ответом сложнее, но, пока я буду думать, что вам ответить, смогу и место для связи отыскать…

Потом король отправил указание Ларнаку: двигаться сюда, в имение Лонтиров, без захода в столицу и перехода на левый берег реки Искристой. Поговорили ещё немного о выбранной королём дороге на Скирону. Малоезженая, назначенная только для сообщения правобережных городков и селений, дорога эта вырождалась в довольно опасную тропу перед самым Бальсаровым мостом, что не могло служить препятствием для короля и его спутников, не бравших с собой ни саней, ни возков. Ехали только верхами — двое суток в седле для Василия уже не были большой проблемой: укрепление организма короля продолжалось, вместе с ростом его выносливости.

Странности начались, едва отъезжающие покинули лагерь у подножия каменной стены. Впереди, позади и по бокам завыла в лесу волчья перекличка.

— Сир, нас, кажется, ведут, — констатировал этот факт Клонмел. — Не лучше ли взять у господина командора ещё пару сотен всадников? Волки способны причинить неприятности, если захотят, и тут никакой отряд не может быть вполне безопасен…

— Не думаю, сержант, что это — тот случай. Я не слышу угрозы в голосах волков. Нас не ведут, а, скорее, сопровождают. Давайте, не будем отвлекаться на пустяки…

На пустяки не стали отвлекаться, и, сопровождаемые волчьим воем, почти полдня ехали средним галопом. Нетерпеливый Гром неодобрительно косился на баронских дружинников, из-за которых, щадя их лошадей, проделавших путь от Скироны, король не позволял отряду переходить на полный галоп. Скучно было Грому бежать в полсилы, но протестовать и своевольничать с королём он себе никогда не позволял. Редкое, надо сказать, послушание для жеребца неопределённых кровей. Касалось оно, правда, только Василия. Конюхам же на дворцовой конюшне доставалось от него изрядно.

Перепадало и Клонмелу — тому часто доводилось обихаживать королевского скакуна. Гром не церемонился с сержантом и не упускал случая легонько куснуть воина за руку, показывая, кто из них главный. Но вреда старался не причинять. С конюхами же Гром был жесток: кусал до крови, а то и копытом мог приложить — он не простил попытку своего убийства по пустячному поводу. Умный был конь, не по животному умный. Василий не всё знал о проказах своего четвероногого друга (короля не донимали жалобами), но ум и живость характера Грома ценил и относился к нему с уважением. Поэтому, когда Гром резко прекратил свой бег и неподвижно замер на месте, насторожив уши, король остановил и весь отряд:

— Тихо!!! Стоять! Слушать!

А слушать было что. Волчья перекличка прекратилась: ни позади, ни по бокам не было слышно ни звука. А вот впереди, по ходу движения, многоголосый волчий хор извещал о конце погони и близкой добыче. Затем вой перешёл в злобный рык, сопутствующий собачьим битвам, раздался одинокий крик боли, и наступила тишина.

— Сир, человек кричал… Проверю?

Гром не тронулся с места, и в ответ на удар каблуками покосился на короля с обиженным видом: за что, мол, бьёшь, хозяин? Василий не настаивал больше, ограничившись указаниями Клонмелу:

— Езжайте лесом, сержант, и будьте осторожны: неспроста всё это — Гром опасность чует… А лучше, наверное, пешком добираться: конь велик, тяжёл, да и всхрапнёт ненароком… Пойду и я, разомнусь слегка — засиделся без дела, совсем кабан стал…

Клонмел не спорил: по его команде спешились два десятка стражей, и ушли через сугробы в лес — по десять с каждой стороны дороги. Правую десятку повёл Клонмел, левую возглавил сам король.

Около часа ушло на поиски места битвы и часа три — на расследование происшествия. Сначала обнаружили два взведенных самострела, настороженных на дорогу — их отыскал Клонмел. Затем — разгромленный волками лагерь — это уже была заслуга десятки короля. По сигналу Клонмела, что дорога свободна, ждущие на дороге стражи и дружинники присоединились к остальным вблизи лагеря, но с дороги не сходили, чтобы не путать следы и не мешаться под ногами короля и сержанта. Один только вестник Крейна рискнул спешиться и присоединиться к разведчикам в лагере.

Король насчитал до двадцати трупов неясной принадлежности солдат: ни гербов, ни значков, ни особенностей формы того или иного королевства. А вооружение вполне приличное: не разбойничья ватага, явно… Почти все убитые лежали вразброс на утоптанной поляне с костром, на котором пригорал котёл с нехитрой солдатской трапезой — кашей. Рядом, лицом в огне, находился и кашевар. Сморщившись на запах горелого — от каши и повара, Василий перебрался через дорогу, к самострелам. Там оказалось ещё трое убитых волками людей.

Король подвёл итоги… Из двадцати пяти солдат обнажить оружие успели всего двое: не смотря на упреждающий волчий вой, никто из них не опасался, не ожидал нападения. Да и кому бы пришло в голову, что добычей на этой охоте станет не кто-то копытный из постоянного волчьего рациона, а закованные в железо люди — пища с оружием, труднодоступная и сомнительного качества. Волков, судя по следам, было не меньше сотни. А то и больше… За счёт численности потери стаи оказались весьма скромны — всего два зверя заплатили жизнью за дерзкий налёт на человеческую днёвку.

— Тут есть пустоголовый, сир! — позвал короля Клонмел. — Похоже, командир…

Пустоголовый с разорванным горлом лежал за толстым стволом сосны (видно, надеялся спрятаться), посередине снежного сугроба в человеческий рост высотой. Оттуда, из-за высокого сугроба, и добралась до него смерть: невероятной величины волк метнулся через сугроб и настиг свою жертву.

«— Знакомые следы, сир!»

«— Да уж, следы его…»

Узнали следы и стражи:

— Леший!

— Леший погрыз засаду!

— Леший спас короля!

Поэтому и приказ Василия — похоронить погибших волков со всеми воинскими почестями — никого не удивил. Выдолбили яму в мёрзлой земле, опустили в неё завёрнутых в трофейные плащи волков. Рядом, из числа тех же трофеев, уложили по мечу в ножнах. А насыпанный над волками холм украсили двумя шлемами… Потом охотно и дружно прокричали над свежей могилой «Хо-о-о!»

— А с этими — что делать, сир?

— Оставим, как есть — возиться некогда… Не забудьте только проверить у них карманы и седельные сумки… Лошади! Где их лошади? Не по воздуху же они сюда добрались?

Нашли вскоре и лошадей в ближайшем овраге. Вернее, то, что от них осталось: лошадей волки сочли добычей, и не оставили ничего, кроме разбросанных по окровавленному снегу костей. Ну, и тело дневального со сломанной шеей. Седельные сумки тоже не пострадали, только кроме обычного для мародёров барахла в них ничего не обнаружилось. Но, что удивительно, барахла было не густо…

Так, не найдя интересного и важного, двинулись дальше.

— Странный отряд… — проворчал Клонмел. — Для бандитов — очень странный отряд…

— Обычные людоловы, наверное, — ответил ему вестник Крейна. — Такими в Скиронаре леса кишмя кишат…

— Людоловы!? — расслышал король. — С этого места подробнее, пожалуйста.

Подробностей вестник и сам не знал. Ходили, де, разговоры… Бродили, де, слухи…

— Где — разговоры? Какие — слухи?

— Среди слуг, среди простых воинов разговоры ходят: ловят людей на продажу по всем дорогам, и деньги за то получают немалые. Сложное дело, опасное, но прибыльное: двоих-троих в день скрутить — никто с пустым карманом не останется.

— А покупал-то кто? В Соргоне же рабства нет!

— Не могу знать, сир.

— Что к слухам добавить можешь?

— Два дружка моих по дружине барона, когда срок их службы вышел, с полгода назад — в людоловы подались. От них и услышал впервые об этом… А потом — так уже: то там слово, то там — намёк… Когда знаешь, о чём речь идёт — понимаешь сразу…

— А от дружков вести, были какие?

— Как ушли — ничего…

— Вот оно, Клонмел! Вот как Безликий лысых себе набирает! Людоловы! Как же просто! Слушок пусти — люди нужны. Первый десяток — в помощники, остальных — Безликому на поживу… И путников одиноких — туда же… И на виду, вроде бы, всё, а Джаллон — проморгал… Никак, в Раттанаре ещё один Безликий есть?

— Не нас ждали, сир?

— Нет, Клонмел, не нас. Их меньше вчетверо, да, и не готовы они оказались к приезду нашему… К тому же, и знать никто не мог, что этой дорогой поедем…

«— А если не Безликий, сир? Может, ещё тропа через горы в Хафелар есть? По ней и гонят пленных…»

«— Думаешь, ещё людоловов встретим?»

«— Думаю — нет! Если у всех пустоголовые за командиров, то они уже знают про волков и уйдут с дороги. Слышите?»

Волчий вой опять сопровождал королевскую сотню в Скиронар…

После присяги Хайдамара поток беженцев из этого королевства резко ослаб, а потом — и вовсе прекратился. Этому были рады с обеих сторон границы. Пограничники Хайдамара избавились, наконец-то, от неопределённости, когда не известно, в какую сторону им придётся направить мечи: дисциплину и подчинение приказам никакая власть не отменяет. Наслушавшись от беженцев и аквиннарских коллег всяких ужасов про Безликого и пустоголовых, хайдамарские солдаты провели далеко не самый лучший месяц службы — в ожидании дальнейшего развития событий. Присяга королю Василию всё расставила по местам: стало ясно, кто друг, кто — враг, а отсутствие беженцев свидетельствовало о нормализации внутренней жизни королевства.

Аквиннарские пограничники тоже предпочитали видеть в соседях союзников, а не будущих возможных врагов, особенно — учитывая неравенство сил с той и другой стороны границы. Пограничный отряд Хайдамара был полностью укомплектован, то есть имел пять сотен солдат под командованием лейтенанта, в то время как с аквиннарской стороны за надёжностью границы следила всего лишь неполная сотня во главе с сержантом. Так уж повелось со времени основания Двенадцати королевств, что основную работу по охране границ с Аквиннаром и по борьбе с контрабандой из него — выполняли пограничники прилегающих к Аквиннару королевств. Не мог малолюдный Аквиннар обеспечить полноценную охрану своих границ. А, может, и не сильно стремился к этому: после прихода в Соргон гномов и основания на территории Аквиннара гномьего города контрабанда товаров из Железной Горы способствовала росту благосостояния аквиннарцев.

Война внесла свои коррективы в пограничные отношения с соседями, и, желая сделать границы Аквиннара более надёжными, сначала Агадир усилил пограничников дорожными патрулями, а затем и Бушир выделил для этой цели некоторую часть своих солдат. Таким образом, на границе с Хайдамаром добавились полусотня дорожных патрульных и сотня цветных повязок.

Старый форт оказался слишком тесен для размещения новых солдат, оказалась тесна и конюшня форта, и под его замшелыми обветренными стенами раскинулся палаточный городок с коновязью для лошадей патруля: сотня повязок прибыла пешей. Командовать охраной аквиннарской границы должен был старший по званию — сержант пограничников, но старшинство его являлось формальным: повязки, подданные Скиронара, не признавали над собой никаких других командиров, кроме назначенных Буширом, считали себя лучшими солдатами Соргона, и потому смотрели на пограничников и патрулей свысока. По той же причине капрал цветных повязок держался особняком и от сержанта пограничников, и от капрала — командира патрулей.

После присяги Хайдамара в строгой, даже жёсткой, дисциплине повязок не случилось никаких послаблений, в отличие от остальных защитников границы. Оба пограничных форта, что аквиннарский, что хайдамарский, стояли с открытыми настежь воротами, и их не закрывали даже на ночь. Солдаты на постах приобрели расхлябанный вид и, плюнув на бдительность, коротали время на дежурстве за игрой в кости, сопровождая её приличными порциями вина. Часто пьяными оказывались и командиры пограничников. Капрал же патрулей и вовсе не просыхал.

Такая своеобразная реакция на бесследно ушедшие страхи перед неведомым Разрушителем вызвала у капрала повязок отвращение. Махнув рукой на разгильдяев, он приказал своим бойцам ставить вокруг палаток частокол, возводя отдельную крепость для своей сотни. Насмешки пограничников и патрулей капрал без труда пресёк, всего лишь положив руку на рукоять меча: рассказы о бесстрашии повязок и их равнодушии к смерти сделали остальное — насмешники предпочли прикусить языки, пока ещё было что прикусывать. Один только хайдамарский лейтенант-пограничник рискнул вызвать капрала повязок на разговор по поводу частокола:

— Зачем ты заставляешь солдат надрываться? Какую угрозу ты ждёшь из Хайдамара после присяги твоему королю? Теперь уже нашему королю…

— Присяга — присягой, — ответил ему капрал, — но хайдамарский Безликий всё ещё цел. И никто не знает, где он скрывается со своим табуном. Если он объявится здесь, чтобы захватить Аквиннар, он встретит достойный отпор, хотя бы с моей стороны… Я не хочу впустую положить свою сотню из-за вашей беспечности, а за частоколом нас будет не так-то просто взять…

— Смотри, накаркаешь…

— Мы видели врага… Мы били врага… И мы всегда готовы бить врага… С вами или без вас, но аквиннарскую границу мы закроем…

Хотел капрал добавить в объяснение своих действий слова короля: «Небитые люди всегда беспечны», но смолчал, понял, что никто его не услышит. Небитые, они к любым доводам рассудка глухи, не только к чужим словам. Даже если автор умных слов — сам король.

«Каждый делает свою работу так, как её понимает, — подумал капрал. — Своего понимания службы я никому в голову не вложу, а дел и без этих… небитых… полно. Что могу — сделаю, а этим я — не судья…»

Хайдамарский лейтенант оставил капрала в покое и даже попробовал поднять дисциплину на своей заставе. Хватило, правда, его не надолго: мирное благодушие снова одержало верх, и через два дня всё вернулось к прежнему разгильдяйству. Но от цветных повязок отстали — ну их: хотят вкалывать зазря — пусть вкалывают, пусть всё ущелье перекроют своим частоколом — лишь бы другим наслаждаться жизнью не мешали.

Сто фанатично настроенных людей за пять дней непрерывных трудов вполне способны выстроить нехитрую крепость. Что и доказали цветные повязки, завершив частокол примерно за этот срок. Самая трудоёмкая работа — долбление траншеи в мёрзлой земле — как раз и определила затраченное на строительство время. Дальше было проще: опустить в траншею комлем бревно, укрепить вынутым из траншеи грунтом и залить водой — зимним цементом, пока не спали морозы. Прорезать в частоколе амбразуры, настелить полати — боевую площадку вдоль стены с внутренней стороны крепости, укрепить угловые брёвна подобием крепостных башен — на это ушло ещё три дня. Ворот в частоколе не делали — ни к чему ворота пехотинцам, а узкая, в три бревна шириной, дверь почти не ослабляла стены, в которой была прорезана…

А потом на границу пришла война. Разбуженные шумом сражения на хайдамарской стороне, цветные повязки заняли свои места на полатях частокола, вглядываясь в ночную темь, в которой шевелилась бесформенная масса вражеского войска. Людские крики, ржание коней, звон обнажаемой для боя стали обтекали частокол, унося шум боя сначала в старый аквиннарский форт, а затем — и далее, на территорию Аквиннара. А в Хайдамаре наступила тишина, лишь ветром оттуда несло едкий дым, да зарево от разгорающегося пожара на заставе осветило дальний конец ущелья. Полыхнуло и рядом — занялись крыши аквиннарского пограничного форта, которые некому уже стало тушить: цена беспечности была уплачена полностью.

Два неистовых штурма частокола цветные повязки отбили почти без потерь, опрокинув и частично переломав штурмовые лестницы, и враги не стали возиться дольше — бросив в своём тылу деревянную крепость после неудачной попытки её поджечь, они ушли вглубь Аквиннара, следуя какой-то своей военной цели…

— Конница, — устало сказал себе капрал. — До двух тысяч всадников… Надеюсь, полковник Бушир их встретит, как надо… А Безликого с табуном среди них не было… Нам теперь одним здесь стоять! Слышите? С рассветом перекроем ущелье, чтобы даже мышь ни в какую сторону мимо нас не проскочила! Пока мы живы, больше ни один враг мимо нас не пройдёт!

— Хо-о-о! Хо-о-о! Хо-о-о! — ответила своему командиру сотня. — Хо-о-о! Хо-о-о!

— Везучая ты, девонька, — пожилая настоятельница обители Матушки склонилась над Сулой, ощупывая ей живот. — И рана твоя вовремя и хорошо обработана, и к нам тебя доставили быстро. Починим, и следа не останется… Или тебе нужен шрам, как знак воинской доблести?

— Нет-нет, госпожа, никаких шрамов… Кому я со шрамом буду нужна?

— Об этом раньше думать следовало, до того, как в армию лезть. Не женское дело — война… Не понимаю: молодые, здоровые, красивые! Вам бы замуж повыйти, да дома сидеть, нарожавши детишек с десяток. А вы — в железо красоту свою спрятали, да по солдатским обозам бедовать пошли… Ну, куда это годится? Как только родители ваши отпустили таких зелёных девиц в трудную походную жизнь?

Огаста и Сальва смолчали: ворчание жрицы не прекращалось с момента их приезда в обитель, не смотря на то, что настоятельница знала уже прошлое девиц чуть ли не с рождения — из их прежних ответов. Сула же пробыла всё это время без сознания, и потому стала отвечать и оправдываться:

— Как же тут дома сидеть, госпожа? Когда такое в Соргоне творится. Каждый должен бороться, сколько имеет сил…

— Доборолась одна, — проворчала настоятельница. — Теперь в чём только жизнь твоя держится… Ладно-ладно, сырость-то не разводи. Ну, почему глаза на мокром месте?

— А я, правда, совсем здоровая буду? И детей смогу?… И всё прочее?…

— Сможешь, почему не смочь… Разве что за слабосильного замуж выйдешь — тогда да, тогда и Матушка тебе не поможет… Лежи-лежи, не вскакивай, найдём героя для такой бедовой девицы — за простого смертного отдавать не с руки уже как-то…

Огаста не удержалась, прыснула в кулачок, захихикала и Сальва. Настоятельница строго посмотрела на них:

— Ничего смешного не вижу. А мужьям вашим я так скажу, пусть здесь появятся только… Мужики, скажу, как вам не стыдно женщин в бои таскать! Потомства себя лишить хотите? Любимых утраченных не вернёшь — не было случая такого в Соргоне, чтобы мёртвому жизнь вернуть. Ни человеку, ни богу такое не сотворить… На что Матушка щедра, но и она лишь по одной жизни дарует каждому… Ваше дело солдатское, скажу я им, за что и честь вам, и слава, но жён своих под удар врагу подставлять… Вот достану из шкафа посох свой липовый, да посохом ваших мужей, посохом — пока через хребты избитые не дойдёт до них, как любимых беречь… — настоятельница стремительно вышла из кельи Сулы, но дверь закрыла тихо, не хлопнула.

— Куда это она? — недоуменно спросила раненая.

— За посохом пошла, — ответила ей Сальва, — мужей наших бить…

Огаста расхохоталась в голос, рассмеялась и Сальва. Сула, глядя на них, сдерживалась, сдерживалась, но не сдержалась. Тяжело, со стонами и вздохами, стала давиться болезненным смехом, умоляя своих подруг:

— Ой, девочки… ой, прекратите… ой, больно как… Ну, пожалуйста… Огаста… Сальва… ой, не могу…

Отсмеялись, начали делиться с Сулой новостями. Новостей было не много, но разговор получился долгий — как новости рассказывать. Если по каждому поводу восклицать, да обмениваться мнениями, да красиво молчать в нужных местах, да всё говорить с чувством, с восторгом, с радостью… Как же долгому разговору не быть?

— Почему вы здесь, со мной? Рота где-то рядом? — удивилась Сула. За болью от раны, да, и из-за переживания по поводу неожиданного с Илорином объяснения, она не заметила, не обратила внимания на категорический приказ капитана Хобарту: всех девиц оставить в обители.

Мало того, полусотня водяных разбила свои палатки у самых стен приюта Матушки — как для охраны ротных санитарок, а, заодно, и самой обители от мародёров, так и для предотвращения побега Огасты с Сальвой обратно в роту. Сальва была не прочь сбежать — она скучала по Яктуку, и сбежала бы, хотя бы в пику полусотне охраны, но Огаста не поддержала её. Жена Тахата всё ещё страдала от совершённого убийства, да и неприятность с Сулой заставила Огасту по-новому взглянуть на свою службу в армии. Права, права настоятельница: место женщины — у домашнего очага да у детской кроватки. Никак не на поле боя. Женщина призвана давать жизнь, а не отнимать… Нет, Огаста не испугалась, и не утратила веру в полезность своей санитарной работы. Она, как и недавно Илорин, просто лишилась изрядной доли детского романтизма, когда все подвиги легки и бесплатны. Кончилась для неё игра в героиню… Это и попыталась Огаста объяснить своим подругам:

— Ни один из наших мужей не станет лёгкой добычей, пусть и для самого Разрушителя. А мы, зная это, постоянно мучаемся страхами за их здоровье, за их жизнь… Вы представляете, как сильно переживают они оттого, что мы где-то рядом и абсолютно беззащитны…

— Но ты же смогла защитить нас с Сулой!

— И теперь вижу разрезанное горло каждый раз, когда закрою глаза… Мой Тахат любит меня, и я не хочу, чтобы он разрывался между своим воинским долгом и желанием защитить только одну меня. Такая неуверенность может стоить ему жизни… А, может быть, и всем нам…

— Будто он у тебя ротой командует! Сравнила своего Тахата с моим Яктуком! — возмутилась Сальва.

— Не забывайте, что главный здесь — Илорин! — не смолчала и Сула.

— Вот об этом я и говорю, — Огаста совершенно не обиделась. — Тахату они не соперники — ему вообще в Соргоне равных нет… Ну, может быть, Тусон… или Довер… Но я не это хотела сказать… Как только буду уверена, что нас с Тахатом станет больше, вернусь в Раттанар, или здесь где-нибудь отыщу надёжное место, чтобы ни мне, ни ребёнку — никакой угрозы… чтобы выносить без помех… Даже представить себе не могу, что меня вот так — как Сулу, а я — беременна…

— Просчитала уже! Вот и видно сразу, что ты — купчиха!

— Баронесса недоделанная!

— Девочки, не ссорьтесь… Мне тоже страшно думать, что могло всё случиться и так… Всё-таки у незамужней женщины есть свои преимущества — хоть ребёнку ничего не угрожает, если нет его, ребёнка…

— Ну, незамужняя ты уже недолго будешь… Какой восхитительный роман…

— Да-да, и объяснение на поле боя… Счастливая ты, Сула…

— Вам ли мне завидовать, с вашими-то мужьями: красавцы, герои, гордость Раттанара, можно сказать…

Дальше пошёл совсем уже девичий щебет, полный вздохов, восхищения и жутких девичьих тайн…

История с обозом заставила Илорина принять меры для предотвращения подобных случаев впредь. Местным формированиям он поручил работу дорожных патрулей — там, где таковых не осталось. Всех добровольцев, имеющих коней, и свободных от охраны населённых пунктов и патрулирования дорог, капитан объединил в кавалерийскую группу под командой Куперса. Безлошадными — усилил роту Водяного, доведя её численность почти до двух тысяч бойцов. Куперса из подчинения Яктука Илорин не вывел:

— Вы, лейтенант, по-прежнему командуете и конницей тоже. Только пусть она держится в тылу между нашими отрядами, чтобы поспеть на выручку мне или вам. Пока всё идёт гладко, — капитан суеверно постучал по столешнице, чтобы не сглазить. — Но ожидать можно всего. Вот и король в своём письме предостерегает нас от поспешных и необдуманных действий. Как ни крути, а мы пока ещё не на своей земле.

— Дело за малым — за присягой королю. Нам в Раттанаре нигде не были так рады, как здесь… — Яктук помолчал недолго. — И спасибо за девчонок: сам бы я ни за что с ними не сладил. Предлог бы, какой найти — отправить их по домам…

— Когда будет время посетить обитель, лейтенант, побеседуйте со жрицами Матушки: может быть, есть уже предлог, хотя бы у одной есть. А сумеем отослать одну, с ней и остальных отправим, заодно.

— Я тоже на это надеюсь. Как и Тахат. Как, наверное, и вся рота — после ранения Сулы… Не завидую я пустоголовым, до которых водяные дотянутся… Вот только где их, пустоголовых, найдёшь теперь? — Яктук явно был разочарован отсутствием перспективы скорого сражения: движение роты Водяного на Аквиннар Илорин решил приостановить, опасаясь сильно растягивать свою маленькую армию по территории чужого королевства.

Главную задачу кампании капитан видел во взятии столицы Эрфуртара, и никто не оспаривал разумности этого шага. Рота Водяного прикрывала левый фланг продвигающихся к Эрфурту стражей, медленно осваивая населённые пункты вдоль Аквиннарской дороги. Вместе с тем, рота защищала уже освобождённые эрфуртарские земли от возможного нападения на них мятежных баронов и прочих союзников Разрушителя. Чего враги, собственно, делать не спешили.

До Эрфурта Илорину оставался всего лишь один эрфуртарский дневной переход — не день езды, а именно дневной переход, та норма расстояния, которую стражи преодолевали в день по земле Эрфуртара. Задержки на митинги и встречи с населением не прекращались, иначе давно уже раттанарцы стояли бы под стенами столицы. Да и сейчас до неё было рукой подать: два часа езды, от силы — и столица у ног раттанарцев. Но сдерживался Илорин, не торопился — сведения из города были неточны и, зачастую, недостоверны. Ахваз с ног сбился, проверяя каждое слово случайных информаторов из числа сбежавших от самозваного короля Хервара подданных. Но пока ещё никак не удавалось определить, какие войска защищают Эрфурт. Даже выяснить, там ли сам Хервар, и то не смогли.

Единственный, кто с радостью пользовался выгодой ползучего, неторопливого наступления на столицу, был сержант Хобарт. Как начальник снабжения, он оказался незаменим, а его умение договариваться с купцами дало необходимые для войска ресурсы, от подковных гвоздей — ухналей, до мечей и кольчуг. Он и денег раздобыл в достатке — на выплату жалования всем вновь набираемым отрядам. Хоть и были это пока что пустые, обесцененные кружки без гербов и портретов королей, но ссужали купцы ими Хобарта щедро — в расчёте на скорое восстановление нормальной стоимости денег. А для этого один только путь и был — присяга королю Василию.

Наступал решающий день — завтра, хочешь, не хочешь, а входить в Эрфурт надо. Или штурмом его брать. Или хитростью.

Илорин сидел в походном шатре, уставившись на неумело набросанный Ахвазом, со слов свидетелей, план города и пытался сообразить, спланировать свои завтрашние действия. В голове крутились унылым хороводом бесконечно повторяющиеся цифры: высота стен в разных местах, число башен, количество ворот, ширина рва, число осадных лестниц — явно недостаточное, численность собственных войск — смешная для взятия города штурмом, и все эти цифры перемежались с вопросами. Приворотные башни — сколько защитников? На каждом участке стены — сколько? И что для защиты есть? Котлы со смолой или с кипятком, а то — и с горящим осветительным маслом? Заготовлены ли камни — бросать в карабкающихся по лестницам солдат? Встретят ли баррикады на улицах, если повезёт ворваться? Где установлены баррикады, если есть, и сколько защитников имеют? Самый большой знак вопроса означал отношение жителей к иностранной армии: примут или не примут раттанарских солдат горожане? Сочтут завоевателем — и не видать столицы королевства, как собственных ушей без помощи зеркала: сомнут, толпой просто раздавят его, Илорина, скудное войско. И не посмотрят даже на своих земляков-перебежчиков, которых после ледового побоища была в его отряде чуть ли не половина. Эти-то поверили, присоединились к стражам, и обеспечили им трудную, но такую важную победу на льду. А поверят ли те, за стеной? Так ли сильно ненавидят они Хервара, чтобы отдать его раттанарским чужакам?

— Господин капитан, к вам — гномы! — оторвал Илорина от размышлений часовой.

— К-кто-о!?

— Гномы! Парочка гномов!

— Впустите!

Гномы! Гномы! Вот кто расскажет о столице все необходимые подробности! И не только расскажет, но, может быть, и в город проведёт! И войском поможет, если что…

— Садитесь, господа. Я ждал вашего прихода… — ну, пусть не совсем так, пусть не ждал. Именно гномов не ждал. Но чуда-то ждал, на чудо надеялся, а приход гномов — и есть чудо. Так что не было в словах капитана грубой лжи. — Садитесь, садитесь — у нас мало времени: сами видите, над чем сижу…

Гномы не ломались, расселись у стола с бесцеремонным удобством. Если и были удивлены словами Илорина, то скрыли это очень легко: бородатые лица мало меняют своё выражение при любых потрясениях — борода все изменения скрадывает.

Представились — и сразу к делу. Кроме точных данных по обороне города, вплоть до количества заготовленных лучниками стрел, гости принесли ожидаемые радостные вести. Во-первых, пообещали провести отряд Илорина сразу к королевскому дворцу, минуя и городские ворота, и стены и баррикады защитников. Во-вторых, они дали ответ на самый большой вопрос капитана: жители сражаться за Хервара не будут. За него и те остатки войск, что ещё не разбежались после поражения на озере Глубоком, не желают кровь проливать. Хервар бы и рад сбежать из дворца, но боится: во дворце он ещё чувствует себя королём, а за его пределами — становится лёгкой добычей. Около беглеца не останется ни одного защитника, и, доведенные его правлением и кровавым союзом с Безликим до предела, эрфуртарцы просто растерзают узурпатора. Это была самая радостная новость за последнее время, и Илорин с удовольствием угостил гномов хорошим вином: наградой вестникам за отличные новости. И сам слегка причастился — информация гномов того стоила.

Что ж, даёшь с утра неприступный Эрфурт! А там — и всё королевство даёшь!