Шют НевилНа берегу

Невил Шют

На берегу

К месту последней встречи

Влачимся вместе

Страшимся речи

На берегу полноводной реки

Вот как кончится мир

Вот как кончится мир

Вот как кончится мир

Не взрыв, но всхлип.

Т.С.Элиот "Полые люди"

1

Питер Холмс, капитан-лейтенант австралийского флота, проснулся, едва рассвело. Дремотно понежился в ласковом тепле, что исходило от спящей рядом Мэри, глядя, как сквозь кретоновые занавески пробиваются в комнату первые солнечные лучи. По наклону лучей он знал - уже около пяти, скоро свет дойдет до кроватки Дженнифер, разбудит малышку, и родителям надо будет встать и приняться за дневные хлопоты. А пока можно еще немного полежать.

Он проснулся радостно и не сразу сообразил, откуда эта радость. Не от Рождества, ведь Рождество миновало. В тот день он протянул от розетки, что возле камина в гостиной, длинный провод и украсил разноцветными лампочками елочку в саду - крохотную копию огромной елки, стоящей в миле от их дома напротив Фолмутского муниципалитета. На рождественский вечер они пригласили друзей, в саду был праздничный ужин - жаркое на вертеле и прочее угощенье. Рождество миновало, и сегодня, медленно соображал Питер, сегодня уже четверг, двадцать седьмое. Он лежит в постели, и спина еще побаливает, нажгло солнцем: вчера они весь день провели на берегу, и он участвовал в гонке яхт. Сегодня лучше походить в рубашке. Тут мысли Питера прояснились - да, конечно же, сегодня надо надеть рубашку. В одиннадцать часов он должен явиться в Мельбурн, в военно-морское ведомство. Это означает новое поручение, первую работу за семь месяцев. Если повезет, даже пошлют в плаванье, он здорово стосковался по кораблю.

Так или иначе, впереди работа. Вот чему он радовался, засыпая, и радость сохранилась до утра. С тех пор как в августе его произвели в капитан-лейтенанты, ему не давали ни одного задания, и при нынешних обстоятельствах он почти отчаялся когда-нибудь вновь заняться своим делом. Однако военно-морское ведомство, спасибо ему, все эти месяцы сполна выплачивало бездействующему моряку жалованье.

В кроватке шевельнулась дочурка, тихонько, жалобно захныкала. Питер протянул руку, включил возле кровати электрический чайник на подносе с чашками и с едой для малышки, рядом зашевелилась Мэри. Спросила, который час, он ответил. Поцеловал ее и сказал:

- Утро опять чудесное.

Она села, откинула волосы со лба.

- Я так обгорела вчера. С вечера я помазала Дженнифер вазелином, но, по-моему, не стоит брать ее сегодня на пляж. - Тут она вспомнила: - О, Питер, тебе ведь сегодня в Мельбурн?

Он кивнул.

- А ты бы осталась дома, посидела денек в тени.

- Пожалуй, так я и сделаю.

Он поднялся, пошел в ванную. Когда вернулся, Мэри тоже уже встала; малышка сидела на горшке, Мэри перед зеркалом расчесывала волосы. Питер сел на край кровати в отлогой полосе солнечного света и принялся готовить чай.

- В Мельбурне сегодня будет страшная жара, Питер, - сказала жена. Может, мы к четырем приедем в клуб, ты нас там встретишь, и все искупаемся. Я возьму прицеп и захвачу все, что надо тебе для купанья.

У них был небольшой автомобиль, но с тех пор, как год назад кончилась "короткая война", он праздно стоял в гараже. Однако Питер Холмс, выдумщик и на все руки мастер, изобрел недурную замену. У них с Мэри есть велосипеды. Он соорудил маленький двухколесный прицеп на передних колесах от двух мотоциклов, пристроил к обоим велосипедам крепление, и теперь он или Мэри могут ездить с прицепом, который служит то детской коляской, то тележкой для продуктов и любого груза. Труднее всего обоим дается долгий подъем в гору на обратном пути из Фолмута.

И сейчас Питер кивнул:

- Неплохая мысль. Я возьму с собой велосипед и оставлю на станции.

- Каким поездом поедешь?

- Девять пять. - Он отхлебнул чаю, глянул на часы. - Вот только допью и съезжу за молоком.

Он надел шорты и майку и вышел. Холмсы жили в первом этаже старого дома высоко над городом; отдельные квартиры сдавались внаем, Питеру принадлежал гараж и солидная часть сада. Была и веранда, на которой он держал велосипеды и прицеп. Разумней бы поместить их в гараж, а машину поставить просто под деревьями, но на это у Питера не хватало духу. Маленький "моррис" - первая его собственная машина и притом честно служила владельцу, когда он ухаживал за Мэри. Они поженились в 1961-м, за полгода до войны, до того, как Питер ушел на корабле королевского флота "Анзак" [анзаками называли австралийских и новозеландских солдат британской армии] и расстался с Мэри - бог весть как надолго, думали они тогда. Но грянула короткая, загадочная война, та война, история которой не была и никогда уже не будет написана, пламя ее охватило все северное полушарие и угасло с последними показаниями сейсмографов, отметившими взрыв на тридцать седьмой день. К концу третьего месяца, пока государственные мужи южного полушария собрались в Веллингтоне (Новая Зеландия), сравнивали имеющиеся у них данные и определяли создавшееся положение, Питер пришел на "Анзаке" обратно - последних остатков горючего кораблю хватило до Уильямстауна, оттуда добрался до Фолмута, к своей Мэри и маленькому "моррису". В баке машины оставалось три галлона бензина; Питер нерасчетливо истратил их и еще пять купил на заправочной станции, прежде чем до сознания австралийцев дошло, что все горючее они прежде получали из северного полушария.

Сейчас Питер вывел велосипед и прицеп с веранды на лужайку перед домом, закрепил прицеп, оседлал велосипед и покатил прочь. Надо проехать четыре мили за молоком и сливками: транспорта почти не осталось, с окрестных ферм никаких продуктов не доставляют, и Холмсы научились сами сбивать масло в домашней маслобойке. И вот Питер катит по дороге, пригревает утреннее солнышко, за спиной бренчат в прицепе пустые бидоны, и отрадно думать, что его ждет работа.

На дороге почти нет движения. Он обогнал повозку - бывший автомобиль, мотор снят, лобовое стекло выбито, тащит эту повозку вол. Обогнал двух всадников, они осторожно правят лошадьми по усыпанной гравием обочине асфальтового шоссе. Питер не жаждет обзавестись лошадью - они стали редкостью, требуют большого ухода, продают их по тысяче фунтов, а то и дороже, но он уже подумывал ради Мэри купить вола. Он без труда сумел бы переделать "моррис" в повозку, но уж очень это будет горько.

За полчаса он доехал до фермы и прошел прямиком в коровник. Здешний фермер, высокий, худощавый, не речистый, с хромотою, оставшейся после второй мировой войны, - его давний знакомец. Питер застал его в сепараторной, здесь негромко гудел электрический мотор и молоко стекало в один бак, а сливки в другой.

- Доброе утро, мистер Пол, - поздоровался моряк. - Как сегодня дела?

- Хорошо, мистер Холмс. - Фермер взял у Питера бидон, доверху налил молока. - А у вас все ладно?

- Отлично. Вызывают в Мельбурн к морскому начальству. Может наконец будет мне работа.

- О, вот это хорошо. А то, пока дожидаешься, вроде даже устаешь, сказал фермер.

Питер кивнул.

- Хотя, если пошлют в плаванье, дома станет сложнее. Но Мэри два раза в неделю, будет к вам приезжать за молоком. Денег у нее хватит.

- Насчет денег не беспокойтесь, - сказал фермер, - я обожду, покуда вы вернетесь. Молока у меня вдоволь, даже сейчас, в такую сушь, свиньи всего не выпивают. Вчера вечером я двадцать галлонов вылил в речку, вывезти-то нет возможности. Допустим, стал бы я разводить больше свиней, а толку? Не поймешь, что делать... - Он минуту помолчал. - Трудновато будет вашей жене сюда ездить. Как же ей быть с маленькой?

- Я думаю, она станет брать Дженнифер с собой в прицепе.

- Трудновато ей будет. - Фермер вышел из-под навеса сепараторной на залитую солнцем дорожку, оглядел велосипед Холмса и прицеп. - Хорош прицеп, - сказал он. - Любо-дорого поглядеть. Сами сработали?

- Сам.

- А колеса откуда взяли, если не секрет?

- Это мотоциклетные. Купил на Элизабет-стрит.

- Может, добудете парочку и для меня?

- Попробую, - сказал Питер. - Может, там еще остались. Они лучше маленьких, лучше идут на буксире. - Фермер кивнул. - Но, может, они уже и кончились. Народ сейчас больше раскупает мотоциклы.

- Я вот жене говорил, будь у меня к велосипеду прицеп вроде этого, я приспособил бы для нее сиденье и возил бы ее в Фолмут за покупками. В наше время тошно женщине одной на такой вот ферме, на отшибе. До войны-то было по-другому, села в машину, двадцать минут - и в городе. А на повозке с волом тащись три с половиной часа в один конец да три с половиной обратно - семь часов только на дорогу. Думала жена выучиться на велосипеде, да не выйдет у нее, не такая уже молоденькая и опять ребенка ждет. И неохота мне, чтоб она пробовала. А вот будь у меня прицеп вроде вашего, я два раза в неделю возил бы ее в Фолмут и заодно возил бы миссис Холмс молоко и сливки. - Он опять помолчал, потом прибавил; - Мне хоть так бы порадовать жену. В конце-то концов, как послушаешь радио, уже недолго осталось.

Моряк кивнул.

- Я сегодня поразведаю в городе, может, и найду колеса. Если они дорого обойдутся, вы не против?

Фермер покачал головой.

- Были бы хорошие, не подвели. Главное, чтоб резина была надежная, прослужила до конца. Вон как у ваших.

Моряк снова кивнул:

- Я сегодня поищу.

- Для вас это лишние концы.

- Туда я могу подъехать трамваем. Никаких хлопот. Слава богу, у нас есть бурый уголь.

Фермер обернулся к все еще работающему сепаратору.

- Что верно, то верно. Хороши бы мы были без электричества. - Он ловко подставил под струю сливок пустой бачок и отодвинул полный. - Скажите, мистер Холмс, ведь для добычи угля в ходу большие машины, верно? Бульдозеры и всякое такое? - Холмс кивнул. - Так откуда же на это берется горючее?

- Я тоже спрашивал, - сказал Питер. - Его выгоняют прямо на месте из бурого угля. И это обходится в два фунта галлон.

- Да ну! - Фермер помолчал, соображая. - Я подумал было, если угольщики могут гнать горючее для себя, так и для нас понемногу могли бы. Нет, не выйдет, уж больно высока цена...

Питер взял бидоны с молоком и сливками, поставил в прицеп и отправился домой. Доехал он в половине седьмого. Принял душ, облачился в форму, которую ему почти не случалось надевать с тех пор, как он стал капитан-лейтенантом, наскоро позавтракал и покатил на велосипеде под гору - надо поспеть к поезду 8:15, тогда прежде, чем явиться к начальству, он сумеет поискать в магазинах мотоциклетные колеса.

Он оставил велосипед в гараже, который в былые времена служил прибежищем его маленькой машине. Гараж этот больше не обслуживал автомобили. Вместо машин тут оставляли лошадей, лошадей держали главным образом деловые люди, которые жили за городом; они приезжали верхом, в бриджах и пластиковых плащах, лошадей оставляли в бывшем гараже, а к центру добирались на трамвае. Бензоколонки заменяли им коновязь. По вечерам они возвращались трамваем из центра, седлали лошадей, привязывали портфели к седлам и верхом отправлялись по домам. Дела теперь велись куда медлительней прежнего, и это облегчало жизнь; дневной экспресс 5:03 отменили, вместо него поезд из Фолмута отходил в 4:17.

Питер Холмс по дороге в город гадал и прикидывал, какая его ждет работа, ведь из-за бумажного голода все ежедневные газеты закрылись и единственным источником новостей осталось радио. И Австралийский королевский флот теперь совсем мал. Ценой огромных трудов и затрат переоборудовали семь небольших судов, кое-как приспособили работать вместо жидкого топлива на угле; от попытки так же переделать авианосец "Мельбурн" отказались, когда выяснилось, что он будет слишком тихоходен и посадка чересчур опасна для самолета, разве что нужно было бы позарез. Да и запас авиационного горючего ничтожно мал, пришлось бы, по сути, свести на нет тренировочные полеты, короче говоря, нет никакого смысла сохранять военно-морскую авиацию. Ни о каких переменах в командном составе семи сторожевых кораблей и тральщиков Питер не слыхал. Может быть, кто-то заболел и надо его заменить или наверху решили назначать офицеров на службу по очереди, чтобы они не растеряли свой опыт. А всего вероятнее, предстоит какая-нибудь нудная работенка на берегу - в конторе, в казарме либо на складе где-нибудь в унылой, богом забытой дыре вроде Флиндерского морского интендантства. Горько и обидно, если не придется выйти в море, и однако так будет лучше. Пока ты на берегу, можно, как сейчас, заботиться о Мэри и малышке, а ведь осталось уже недолго.

Примерно за час Питер доехал до города и пошел на вокзал. Трамвай бодро покатил по улицам, свободным от всякого другого транспорта, и в два счета доставил Холмса в квартал, где прежде торговали машинами. Большинство магазинов закрылось или перешло в руки немногих оставшихся владельцев, витрины все еще заполнены никому теперь не нужным товаром. Холмс некоторое время бродил в поисках двух легких не слишком изношенных колес и наконец подобрал пару одного размера, но от мотоциклов двух разных марок, из-за этого придется еще подгонять ось, которую можно будет достать у единственного оставшегося в гараже механика.

Он связал колеса веревкой, доехал трамваем до Адмиралтейства. И явился к секретарю, знакомому лейтенанту-казначею.

- Доброе утро, сэр, - сказал ему молодой лейтенант. - Ваше назначение у адмирала на столе. Он хотел лично с вами поговорить. Я доложу ему, что вы уже здесь.

Капитан-лейтенант Холмс поднял брови. Такой прием необычен, но ведь флота осталось кот наплакал, не диво, что и порядки в нем стали не совсем обычные. Холмс положил колеса на пол возле казначеева стола, озабоченно оглядел свою форму, снял с лацкана кителя какую-то нитку, кепи взял под мышку.

- Адмирал сейчас вас примет, сэр.

Холмс прошагал в кабинет и стал "смирно". Адмирал, сидя за столом, наклонил голову в знак приветствия.

- Здравствуйте, капитан-лейтенант. Вольно. Садитесь.

Питер сел в кресло возле стола. Адмирал, наклонясь, предложил ему сигарету из своего портсигара, щелкнул зажигалкой.

- Вы уже довольно давно без работы.

- Да, сэр.

Адмирал тоже закурил.

- Так вот, у меня есть для вас дело. Боюсь, я не могу вам приказать, не могу даже назначить вас на один из наших кораблей. Я направляю вас в качестве офицера связи на американский "Скорпион". Как я понимаю, вы знакомы с капитаном Тауэрсом?

- Да, сэр.

За последние месяцы Холмс раза три встречался с капитаном "Скорпиона", спокойным, немногословным человеком лет тридцати пяти, по выговору в нем угадывался уроженец Новой Англии. Холмс читал и американские сообщения о его деятельности в дни войны. Начало войны застало его атомную подводную лодку на патрулировании между Киской и Мидуэем; по соответствующему сигналу он вскрыл запечатанный приказ, погрузился и полным ходом взял курс на Манилу. На четвертый день, где-то севернее Айво-Джаммы, он всплыл настолько, чтобы выставить перископ и осмотреться, как это всегда полагалось во время каждой дневной вахты; море оказалось пустынно, видимости почти никакой - похоже, мешала какая-то пыль; и детектор, установленный наверху перископа, сразу указал на высокую радиоактивность. Капитан Тауэрс попытался доложить об этом в Пирл-Харбор, но не получил ответа; он направился дальше к Филиппинам, радиоактивность все возрастала. Ночью он сумел вызвать Датч-Харбор и хотел шифром передать сообщение адмиралу, но его предупредили, что всякая связь стала крайне нерегулярной, и никакого ответа он не получил. А на следующую ночь ему не удалось вызвать и Датч-Харбор. Продолжая следовать приказу, он обогнул с севера Лусон. В Балинтанском канале была густая пыль, уровень радиоактивности много выше смертельного, дул западный ветер силой 4-5 баллов. На седьмой день войны Тауэрс со своим "Скорпионом", все еще не имея нового приказа, вошел в Манильский залив и через перископ оглядел город. Радиоактивность воздуха здесь была несколько ниже, но все еще опасна для жизни; у Тауэрса не возникло ни малейшего желания вывести лодку на поверхность и подняться на мостик. Кое-какая видимость все же была; в перископ он увидал плывущую над городом пелену дыма и заключил, что в последние дни в этих краях произошел по меньшей мере один ядерный взрыв. Из залива, с расстояния пяти миль, он не заметил на берегу никаких признаков жизни. Попробовал приблизиться к суше на такой глубине, чтобы продолжать наблюдения в перископ, и неожиданно сел на мель, хотя лоцманские карты здесь, на главном судоходном направлении, показывали глубину в двенадцать морских саженей; это утвердило Тауэрса в его подозрениях. Он продул цистерны, без особого труда снялся с мели, повернул и вновь вышел в открытое море.

В ту ночь ему опять не удалось вызвать ни одной американской станции и ни одного корабля, который мог бы передать его радиограмму дальше. Продув цистерны, он истратил большую часть сжатого воздуха и вовсе не желал пополнять запасы отравленным воздухом здешних мест. К этому времени лодка шла с погружением восьмой день; на здоровье команды это еще не сказалось, но заметно было, что нервы у людей сдают, все тревожились о доме и о семьях. Тауэрс связался с австралийской радиостанцией Порт-Морсби на Новой Гвинее; судя по всему, обстановка там была нормальная, но передать дальше сигналы Тауэрса оттуда не смогли.

Он решил, что самое правильное идти на юг. Снова обогнул с севера Лусон и взял курс на остров Яп, где находилась станция под контролем Соединенных Штатов. "Скорпион" дошел туда через три дня. Радиоактивность тут была низкая, почти нормальная; при спокойном море Тауэрс поднял лодку на поверхность, обновил воздух в лодке, наполнил цистерны и разрешил команде в несколько смен подняться на мостик. Наконец-то "Скорпион" вышел на обычно оживленные морские пути, и здесь, к немалому облегчению Тауэрса, им повстречался американский крейсер. Оттуда им указали место стоянки и выслали шлюпку; Тауэрс приказал бросить якорь, разрешил всей команде подняться на палубу, а сам отправился в шлюпке на крейсер и передал бразды правления капитану Шоу. Тут-то он впервые услыхал о русско-китайской войне, разгоревшейся из войны Россия - НАТО, которую в свой черед породила война между Израилем и арабскими странами, затеянная Албанией. Узнал он, что русские и китайцы пустили в ход кобальтовые бомбы; что все сообщения пришли кружным путем, из Австралии через Кению. У крейсера назначена была подле острова Яп встреча с американским танкером; он ждал здесь уже целую неделю и в последние пять дней потерял всякую связь с Соединенными Штатами. Запаса горючего у крейсера хватило бы, чтобы, при строжайшей экономии, на самой малой скорости дойти до Брисбена - и только.

Командир Тауэрс оставался подле Япа шесть дней, и за это время скудные новости становились час от часу хуже. Не было связи ни с одной американской или европейской радиостанцией, но в первые два дня еще удавалось ловить сообщения из Мехико, и новости оттуда были хуже некуда. Потом эта станция умолкла, теперь моряки ловили только Панаму, Боготу и Вальпараисо, но там понятия не имели о том, что происходит в северном полушарии. Связались с несколькими кораблями Североамериканского флота, что находились в южной части Тихого океана, - почти у всех тоже топливо было на исходе. Капитан крейсера, стоявшего у Япа, оказался среди всех старшим по чину; он принял решение всем кораблям Соединенных Штатов направиться к Австралии и перейти под командование австралийских военно-морских властей. Всем судам приказано было встретиться с ним в Брисбене. Там они и собрались две недели спустя - одиннадцать кораблей Североамериканского флота, у которых не осталось ни старого топлива, ни надежды запастись новым. Это было год назад; и здесь они стоят до сих пор.

Ядерное горючее, необходимое подводной лодке Соединенных Штатов "Скорпион", в пору ее прихода в Австралии достать было невозможно, но можно было изготовить. Она оказалась в австралийских водах единственным судном, способным одолеть сколько-нибудь серьезное расстояние, и потому ее отправили в Уильямстаун - на мельбурнскую верфь, расположенную под боком у австралийского военно-морского ведомства. В сущности, эта подводная лодка осталась единственным в Австралии сколько-нибудь годным военным судном. Она стояла на приколе полгода, пока для нее не подготовили горючее и не вернули ей способность двигаться. Тогда она совершила поход до Рио-де-Жанейро с запасом топлива для еще одной американской ядерной подлодки и возвратилась в Мельбурн для капитального ремонта на здешней верфи.

Вот что было известно Питеру Холмсу о прошлой деятельности капитана Тауэрса, и все пронеслось в его мозгу, пока он сидел у стола адмирала. Предложенный ему пост - совершенная новость: во время похода в южноамериканских водах на "Скорпионе" не было офицера связи от австралийского флота. Тревога за Мэри и дочурку заставила Питера спросить:

- А надолго это назначение, сэр?

Адмирал слегка пожал плечами:

- Пожалуй, на год. Думаю, это ваше последнее назначение, Холмс.

- Понимаю, сэр, - сказал молодой моряк. - Я вам очень благодарен. - Он замялся, потом спросил: - И лодка почти все время будет в походе, сэр? Я женат, и у нас маленький ребенок. Жизнь сейчас несколько усложнилась, дома все непросто. И вообще осталось не так уж много времени.

Адмирал кивнул.

- Разумеется, все мы в одинаковом положении. Потому я и хотел с вами поговорить заранее. Я не поставлю вам в укор, если вы откажетесь от этого назначения, но не скрою, маловероятно, что вы когда-нибудь сможете получить другую работу. Что до выхода в море, капитальный ремонт заканчивается четвертого, - он взглянул на календарь, - это чуть больше недели. "Скорпион" должен обойти Кэрнс, Порт-Морсби, Дарвин, вернуться в Уильямстаун и доложить, какова в этих местах обстановка. По расчетам капитана Тауэрса, поход займет одиннадцать дней. После этого предполагается более долгий рейс, возможно, месяца на два.

- А между этими двумя рейсами будет какой-то перерыв, сэр?

- Думаю, лодку надо будет недели на две завести в док.

- И после этого никаких планов?

- Пока никаких.

Минуту-другую молодой офицер прикидывал: болезни малышки, покупка и доставка молока... Погода еще совсем летняя, дрова колоть не придется. Если второй рейс начнется примерно в середине февраля, домой он вернется к середине апреля, до настоящих холодов, когда надо будет топить. А если он задержится, фермер, которому он достал колеса для прицепа, вероятно, поможет Мэри с дровами. Если ничего худого больше не случится, можно и пойти в этот поход. Но если выйдет из строя электричество или радиоактивность распространится на юг быстрее, чем рассчитывают ученые... об этом лучше не думать.

Если он откажется от этой работы и загубит свою карьеру, Мэри будет вне себя. Дочь флотского офицера, она родилась и выросла в Саутси, на юге Англии; он познакомился с нею на танцах на борту "Неутомимого", который тогда ходил к английским берегам. Конечно же, она захотела бы, чтобы он принял этот новый пост...

Он поднял голову.

- Я готов пойти в оба рейса, сэр, - сказал он. - Можно ли будет потом рассчитывать на какие-то перемены? Я хочу сказать, нелегко сейчас строить планы на будущее... при том, что происходит.

Адмирал немного подумал; При нынешних обстоятельствах молодому человеку, да еще недавно женатому, отцу малого ребенка, вполне естественно задать такой вопрос. Раньше в подобных случаях никто не колебался, ведь и назначений раз-два и обчелся, но трудно ждать, что этот офицер согласится уйти в плаванье за пределы австралийских вод в самые последние месяцы. Адмирал кивнул.

- Об этом я позабочусь, Холмс, - сказал он. - Жалованье вам будет назначено на пять месяцев, до тридцать первого мая. Когда вернетесь из второго рейса, доложите мне.

- Слушаю, сэр.

- На "Скорпион" явитесь во вторник, в день Нового года. Если подождете пятнадцать минут в приемной, получите письмо к капитану. Подлодка стоит в Уильямстауне рядом с "Сиднеем", это ее база.

- Я знаю, сэр.

Адмирал поднялся, протянул руку.

- Ну, хорошо, капитан-лейтенант. Желаю удачи на новом посту.

Питер Холмс пожал протянутую руку.

- Спасибо, что подумали обо мне, сэр. - Он шагнул к двери, но чуть помедлил, спросил: - Вы случайно не знаете, капитан Тауэрс сегодня на корабле? Раз уж я рядом, я бы заскочил в порт, познакомился с командиром, а может, и на лодку поглядел бы. Хотелось бы это сделать заранее.

- Насколько я знаю, капитан на борту, - сказал адмирал. - Вы можете позвонить на "Сидней", попросите моего секретаря. - Он взглянул на часы. В половине двенадцатого от главных ворот отойдет транспорт. Вы на него как раз успеете.

Двадцать минут спустя Питер, сидя рядом с водителем грузового электромобиля, ехал по молчаливым безлюдным улицам в Уильямстаун. Прежде этот грузовик развозил товары из крупного Мельбурнского универмага; в конце войны его реквизировали и перекрасили в серый флотский цвет. По дорогам, где не мешали никакие другие машины, он уверенно двигался со скоростью двадцать миль в час. К полудню добрались до верфи, и Питер Холмс прошел к причалу, где недвижно застыл авианосец британского королевского флота "Сидней". Питер поднялся на борт и прошел в кают-компанию.

В просторной кают-компании было всего человек двенадцать офицеров, из них шестеро в рабочей цвета хаки форме флота Соединенных Штатов. Среди них был и командир "Скорпиона", он с улыбкой пошел навстречу Питеру.

- Здравствуйте, капитан-лейтенант, рад вас видеть.

- Надеюсь, вы не против, сэр, - сказал Питер. - Вступить в должность мне полагается только во вторник. Но я был в Адмиралтействе, и, надеюсь, вы не против, если я здесь перекушу и, может быть, осмотрю лодку.

- Ну конечно, - сказал капитан. - Я очень обрадовался, когда адмирал Гримуэйд сказал, что назначает вас к нам. Давайте я вас познакомлю с моими офицерами. - Он повернулся к присутствующим. - Мой старший помощник мистер Фаррел и помощник по технической части мистер Ландгрен. - Он улыбнулся. Нашими моторами могут управлять только самые первоклассные мастера. Знакомьтесь - мистер Бенсон, мистер О'Доэрти и мистер Херш. - Молодые люди застенчиво поклонились. - Выпьете перед обедом? - спросил капитан австралийца.

- Спасибо, глотнуть хереса я бы не отказался.

Капитан нажал кнопку звонка.

- Сколько офицеров у вас на "Скорпионе"? - спросил Холмс.

- Одиннадцать. Это ведь не что-нибудь, а подводная лодка, так что у нас четыре технических специалиста.

- Наверно, у вас большая кают-компания.

- Всем сразу тесновато, но на подводной лодке мы не часто собираемся все вместе. А для вас имеется койка.

Питер улыбнулся:

- Отдельная или в смену с кем-нибудь?

Капитана такое предположение, кажется, покоробило.

- Конечно, не в смену. На "Скорпионе" у каждого офицера и каждого рядового своя постель.

Вошел вызванный звонком стюард.

- Принесите, пожалуйста, порцию хереса и шесть порций апельсинового сока, - сказал капитан.

Питер отчаянно смутился - надо же, как неловко получилось! Он остановил стюарда, спросил капитана:

- В порту вы не пьете спиртного, сэр?

Тот улыбнулся.

- Не пьем. Дядя Сэм этого не одобряет. А вы пейте. Мы же на британском корабле.

- Если не возражаете, я последую вашему примеру. Семь порций апельсинового сока, пожалуйста.

- Семь так семь, - небрежно бросил капитан. Стюард вышел. - На одном флоте одни порядки, на другом другие, - продолжал он. - В конечном счете разница невелика.

И они пообедали на "Сиднее", все двенадцать, в конце одного из длинных пустующих столов. Потом спустились на пришвартованный борт о борт с авианосцем "Скорпион". Никогда еще Питер Холмс не видал такой огромной подводной лодки: водоизмещение около шести тысяч тонн, мощность движимых атомной энергией турбин - свыше десяти тысяч лошадиных сил. Кроме одиннадцати старших офицеров, команда насчитывала около семидесяти человек - рядовых и среднего командного состава. Как и на любой подводной лодке, все они ели и спали в лабиринте бесконечных труб и проводов, но "Скорпион" был отлично приспособлен для тропиков: имелась система кондиционирования и солидный холодильник. Холмс, незнакомый с подводными лодками, не мог судить о технических достоинствах "Скорпиона", но капитан сказал, что лодка необыкновенно послушна в управлении и хоть и велика, но на редкость маневренна.

Во время капитального ремонта почти все обычное вооружение, боеприпасы и все торпедные аппараты, кроме двух, с лодки сняли. Стало просторнее в столовой, во всех бытовых помещениях, а когда убрали кормовые торпедные аппараты и сократили запас торпед, стало гораздо удобнее и просторнее в машинном отделении. Питер провел здесь около часу с помощником капитана по технической части капитан-лейтенантом Ландгреном. Прежде он никогда не служил на кораблях с атомными двигателями, а ведь почти вся их техника была засекречена, и теперь он узнал много нового. Некоторое, время он потратил, знакомясь с основами: как обращается жидкий натрий, разогреваясь в реакторе, как действуют различные теплообменники, что такое замкнутый гелиевый контур для спаренных скоростных турбин, дающих ход лодке при помощи громадных редукторов, которые несравнимо больше и несравнимо чувствительней всех других частей этой мощной силовой установки.

Под конец он вернулся в крохотную капитанскую каюту. Капитан Тауэрс звонком вызвал темнокожего стюарда, велел принести две чашки кофе и придвинул Питеру складной стул.

- Полюбовались нашими машинами? - спросил он.

Австралиец кивнул.

- Я не знаток техники. Многое выше моего понимания, но все очень интересно. Много у вас со всем этим хлопот?

Капитан покачал головой.

- До сих пор не бывало никаких неприятностей. А если в открытом море что-нибудь разладится, ничего не поделаешь. Остается уповать на свою счастливую звезду и надеяться, что двигатели не заглохнут.

Стюард принес кофе, оба пригубили.

- Мне приказано поступить в ваше распоряжение во вторник, - сказал Питер. - В какое время прибыть, сэр?

- Во вторник у нас будут ходовые испытания. На крайний случай задержимся до среды, но это вряд ли. В понедельник возьмем на борт все припасы и соберется команда.

- Тогда и я лучше явлюсь в понедельник, - сказал австралиец. - Пожалуй, с утра?

- Очень хорошо. Думаю, мы выйдем во вторник в полдень. Я сказал адмиралу, что хотел бы на пробу пройтись по Бассову проливу, а в пятницу вернусь и доложу о боевой готовности "Скорпиона". Приезжайте в понедельник в любой час до полудня.

- А пока, может быть, я могу быть вам полезен? Если хоть что-нибудь понадобится, я приеду в субботу.

- Спасибо, капитан-лейтенант, ничего не нужно. Сейчас половина команды отпущена на берег, вторую половину я завтра в полдень отпущу на субботу и воскресенье. В эти два дня на борту только и останутся один офицер да шестеро вахтенных. Нет, утро понедельника - самое подходящее время... А вам кто-нибудь говорил, чего, собственно, от нас ждут?

- А вам разве этого не говорили, сэр? - удивился Холмс.

Американец рассмеялся.

- Никто ни полслова не сказал. По-моему, перед выходом в море последним узнает приказ капитан.

- Адмирал Гримуэйд меня вызывал перед тем, как послать к вам. Он сказал, что вы обойдете Кэрнс, Порт-Морсби и Дарвин и это займет одиннадцать дней.

- Капитан Никсон из вашего Оперативного отдела спрашивал меня, сколько времени нужно на такой рейс. Но приказа я еще не получил.

- Сегодня утром адмирал сказал, что после этого предполагается гораздо более долгий поход, месяца на два.

Капитан Тауэрс помолчал, не шевелясь, рука с чашкой кофе застыла в воздухе.

- Это для меня новость, - промолвил он не сразу. - А не сказал адмирал, куда именно мы пойдем?

Питер покачал головой.

- Сказал только, что это месяца на два.

Короткое молчание. Потом американец встал, улыбнулся.

- Подозреваю, что если вы заглянули бы ко мне нынче около полуночи, вы бы меня застали за расчерчиванием радиусов на карте. И завтра ночью тоже, и послезавтра.

Австралийцу подумалось, что не худо бы придать разговору более легкий оборот.

- А вы не собираетесь в субботу и воскресенье на берег? - спросил он.

Капитан покачал головой.

- Останусь на приколе. Разве что выберусь разок в город в кино.

Унылые это будут суббота и воскресенье для человека вдали от родины, в чужой стране. И Питер от души предложил:

- Может быть, приедете на эти два вечера к нам в Фолмут, сэр? В доме есть свободная комната. В такую погоду мы много времени проводим в яхт-клубе - купаемся, ходим на яхте. Моя жена будет вам рада.

- Спасибо, вы очень любезны. - Капитан сосредоточенно отпил еще кофе, он обдумывал приглашение. Людям из северного и из южного полушария теперь не так-то легко и просто друг с другом. Слишком многое их разделяет, слишком разное пережито. Чрезмерное сочувствие становится преградой. Капитан Тауэрс хорошо это понимает - и конечно же, это понимает австралиец, хоть и пригласил его. Однако даже по долгу службы было бы полезно ближе познакомиться с новым офицером связи. Раз уж через него надо будет сноситься с австралийскими военно-морскими властями, хорошо бы узнать, что это за человек, а потому полезно побывать у него дома. И это приятное разнообразие, передышка, ведь последние месяцы так мучительно было вынужденное бездействие; как бы неловко там себя ни почувствовал, пожалуй, это лучше, чем два дня в гулкой пустоте авианосца наедине с собственными мыслями и воспоминаниями.

Он слабо улыбнулся, отставил чашку. Может быть, и неловко будет там, в гостях, но, пожалуй, еще худшая неловкость - сухо отклонить приглашение, сделанное новым подчиненным по доброте душевной.

- А не очень это будет хлопотно для вашей жены? - сказал он. - Ведь у вас маленький ребенок?

Питер покачал головой.

- Жена будет вам рада. Знаете, ей живется скучновато. По нынешним временам не часто увидишь новое лицо. Да и ребенок ее, конечно, связывает.

- С удовольствием побуду и переночую у вас, - сказал американец. Завтра еще мне надо быть здесь, а в субботу я не прочь бы и поплавать. Давным-давно я не плавал. Удобно будет, если я приеду в Фолмут утренним поездом? В воскресенье мне уже надо вернуться.

- Я вас встречу на станции. - Поговорили о расписании поездов. Потом Питер спросил: - Вы ездите на велосипеде? - Тауэрс кивнул. - Тогда я прихвачу второй велосипед. От станции до нашего дома около двух миль.

- Это будет прекрасно, - сказал капитан Тауэрс. Его красный "олдсмобиль" теперь казался далеким сном. Всего лишь год и три месяца назад Тауэрс прикатил на нем в аэропорт, а сейчас уже с трудом представлял себе, как выглядит приборный щиток и с какой стороны от водителя помещается переключатель скорости. Наверно, машина и сейчас стоит в гараже в его родном Коннектикуте и, возможно, ничуть не пострадала, как и многие другие вещи, о которых он приучил себя не думать. Надо жить в новом, теперешнем мире и делать все, что можешь, а о прежнем не вспоминать; теперь на станции австралийской железной дороги тебя ждет велосипед.

Питер ушел, надо было поспеть к грузовому электромобилю и вернуться в Адмиралтейство; там он получил письменный приказ о назначении на "Скорпион", прихватил купленные утром колеса и сел в трамвай. В Фолмут приехал около шести, кое-как прицепил колеса к рулю велосипеда, скинул форменный китель и, с усилием нажимая на педали, стал подниматься в гору. Через полчаса, весь взмокший от послеполуденной жары, он был наконец дома и застал жену на лужайке, где крутилась, одаряя свежестью, брызгалка, и от самой Мэри, в легком летнем платье, словно веяло прохладой. Она пошла ему навстречу.

- Какой ты горячий! - сказала она. - И колеса достал.

Он кивнул.

- Извини, на пляж я никак не мог приехать.

- Так и поняла, что тебя задержали. Мы вернулись домой в половине шестого. Как с твоим назначением?

- Долго рассказывать. - Он пристроил велосипед и связанные колеса на веранде. - Я бы сперва принял душ.

- Но хорошо или плохо?

- Хорошо. Уйду в плаванье до апреля. А потом свободен.

- Чудесно! Поди прими душ, освежишься, а потом все расскажешь. Я вынесу складные стулья, и в холодильнике есть бутылка пива.

Четверть часа спустя он сидел в тени, свеженький, в рубашке с открытым воротом и легких спортивных брюках, и подробно ей рассказывал о минувшем дне. И под конец спросил:

- Ты встречалась когда-нибудь с капитаном Тауэрсом?

Мэри покачала головой.

- Джейн Фримен познакомилась с ними со всеми на званом вечере на "Сиднее". Она говорит, он довольно милый. А вот каково будет тебе служить под его началом?

- Думаю, неплохо. Свое дело он знает превосходно. Наверно, сперва на американском судне будет немного непривычно. Но народ там мне понравился. - Питер засмеялся. - Я с первых шагов попал пальцем в небо - спросил хересу. - И он рассказал о своей промашке. Мэри кивнула.

- Джейн говорила то же самое. На берегу они пьют, а на борту спиртного в рот не берут. Я подозреваю, что пьют они, только когда одеты в штатское. На "Сиднее" офицеры пили какой-то фруктовый коктейль, дрянь ужасная. А гости налакались вовсю.

- Я пригласил Тауэрса к нам на субботу, - сказал Питер. - Он приедет утром.

Мэри испуганно, во все глаза уставилась на мужа.

- Пригласил капитана Тауэрса?

Питер кивнул.

- Я почувствовал, что надо его позвать. С ним не будет трудно.

- Ох, еще как будет. С ними всегда трудно, Питер. Им слишком тяжко в чужом доме.

Питер постарался ее успокоить:

- Тауэрс не такой. Начать с того, что он уже не очень молодой. Уверяю тебя, с ним не будет трудно.

- Ты то же самое говорил про того летчика, - возразила Мэри. - Про командира эскадрильи, забыла его фамилию. Который плакал.

Питеру не очень-то приятно было это напоминание.

- Я знаю, им это мучительно. Прийти в чужой дом, видеть ребенка и всякое такое. Но уверяю тебя, этот будет держаться по-другому.

И Мэри покорилась неизбежному.

- А надолго он к нам?

- Только на субботний вечер. Он сказал, в воскресенье ему надо вернуться на "Скорпион".

- Ну, если он только раз переночует, это еще не беда... - Мэри нахмурилась, минуту поразмыслила. - Главное, надо чем-то его занять. Чтобы он не оставался сам по себе. Ни минуты не скучал бы. Вот почему мы сплоховали с тем летчиком. Не знаешь, какой-нибудь спорт он любит?

- Плавать любит, - сказал Питер. - Он говорил, что рад бы поплавать.

- А ходить под парусом? В субботу будут гонки.

- Я не спрашивал. Наверно он это умеет. Видно, что человек спортивный.

Мэри пригубила пиво.

- Можно сводить его в кино, - сказала она раздумчиво.

- А какую картину сейчас крутят?

- Не знаю. Да это неважно, лишь бы чем-то его занять.

- А вдруг будет фильм об Америке, это не годится, - сказал Питер. - Еще угодим на такой, который снимали в его родном городе.

Мэри даже вздрогнула, посмотрела испуганно.

- Вот был бы ужас! А кстати, откуда он родом? Из какого штата?

- Понятия не имею. Я не спрашивал.

- О, господи. Надо же на вечер найти ему какое-то развлечение. Пожалуй, безопаснее всего английские фильмы, но, может быть, сейчас ни одного не крутят.

- Давай позовем гостей, - предложил Питер.

- Да, придется, если ни одна английская картина не идет. Пожалуй, это самое лучшее. - Мэри призадумалась, спросила: - Ты не знаешь, был он женат?

- Не знаю. Уж наверно был.

- Я думаю, можно позвать Мойру Дэвидсон, вот кто нас выручит, продолжала вслух размышлять Мэри. - Если только она не занята.

- И если не пьяная, - вставил Питер.

- Не все же время она пьет, - возразила жена. - А с ней будет веселее.

- Неплохая мысль, - согласился Питер. - Я бы заранее предупредил Мойру, какая у нее задача. Чтобы он ни минуты не скучал. - И, помедлив, прибавил: - Ни так, ни в постели.

- Сам знаешь, у Мойры до этого не доходит. Все одна видимость.

- Думай как тебе приятнее, - ухмыльнулся Питер.

Вечером они позвонили Мойре Дэвидсон и пригласили ее.

- Питер счел своим долгом его позвать, - объяснила Мэри. - Ведь это его новый командир. Но ты сама знаешь, какие они все и каково им это: попадают в семейный дом, а там детишки, и пахнет пеленками, и в горячей воде подогревается бутылочка с молоком, и всякое такое. Вот мы и подумали немножко наведем порядок, уберем все это подальше, с глаз долой и постараемся, чтобы ему было весело, понимаешь, надо все время как-то его развлекать. Беда в том, что меня связывает Дженнифер. Может быть, ты придешь и поможешь, дорогая? Боюсь, ночевать тебе придется на раскладушке в гостиной или, если хочешь, на веранде. Это только на субботу и воскресенье. Мы думаем, надо, чтобы он все время был занят. Ни на минуту не оставлять его одного. Пожалуй, устроим в субботу небольшую вечеринку, позовем кое-кого.

- Похоже, не очень-то будет весело, - заметила мисс Дэвидсон. - Скажи, а он совсем невозможный? Не станет рыдать в моих объятиях и говорить, что я в точности похожа на его покойницу жену? Видала я таких.

- Не знаю, все может быть, - неуверенно сказала Мэри. - Я его еще не видела. Подожди минутку, сейчас спрошу Питера. - И, возвратясь к телефону, заявила: - Мойра, Питер говорит, этот капитан, когда напьется, задаст тебе жару.

- Так-то лучше, - сказала мисс Дэвидсон. - Ладно, в субботу я с утра у вас. Кстати, джин я больше не пью.

- Не пьешь джин?

- Вредная штука. Разъедает все внутренности, от него язвы. У меня каждое утро язвы, вот я его и бросила. Перешла на коньяк. К концу недели шестую бутылку прикончу. Коньяку можно выпить сколько угодно.

В субботу утром Питер Холмс на велосипеде отправился на станцию. Здесь он встретил Мойру Дэвидсон. Она была тоненькая, очень белокожая, с прямыми светлыми волосами, ее отцу принадлежала небольшая скотоводческая ферма Харкауэй близ Бервика. На станцию Мойра приехала в фасонистой коляске о четырех колесах, отыскавшейся год назад на складе старых автомобилей и за немалые деньги переделанной на конную тягу: в оглоблях красуется очень недурная бойкая серая кобылка, на Мойре ярчайшие красные брюки, того же цвета блузка, и губная помада, и ногти на руках и ногах, все в тон. Она помахала рукой подошедшему к лошади Питеру, соскочила на землю и небрежно привязала вожжи к перилам, у которых когда-то выстраивалась очередь в ожидании автобуса.

- Привет, Питер, - сказала она. - Мой кавалер еще не явился?

- Явится с этим поездом. А ты когда же выехала из дому? - До Фолмута ей надо было одолеть двадцать миль.

- В восемь. Просто жуть.

- Позавтракала?

Она кивнула:

- Коньяком. И не возьмусь больше за вожжи, пока не хлебну еще.

Питер озабоченно посмотрел на нее.

- И ты ничего не ела?

- Есть? Яичницу с ветчиной и прочую дрянь? Милый мальчик, вчера у Саймсов была вечеринка. И меня потом стошнило.

Они пошли к платформе встречать поезд.

- Когда же ты легла спать? - спросил Питер.

- Около половины третьего.

- Не знаю, как ты выдерживаешь. Я бы не смог.

- А я могу. Я могу вести такую жизнь, сколько потребуется, а осталось уже недолго. Так зачем тратить время на сон? - Она засмеялась, смешок прозвучал не совсем естественно. - Никакого смысла.

Питер не ответил, в сущности, она совершенно права, только он-то устроен иначе. Они постояли на платформе, пока не подошел поезд, и встретили капитана Тауэрса. Он приехал в штатском - легкая серая куртка и спортивные светло-коричневые брюки, в их покрое что-то американское, и он выделяется среди толпы, сразу видно иностранца.

Питер познакомил его с Мойрой. Когда спускались с платформы, американец сказал:

- Я сто лет не ездил на велосипеде, пожалуй, еще свалюсь.

- Мы можем предложить вам кое-что получше, - сказал Питер. - Мойра тут со своей тележкой.

Тауэрс поднял брови:

- Простите, не понял.

- Спортивная машина, - сказала девушка. - "Ягуар" новейшей марки. У вас такие называются как будто "буревестник". Последняя модель, всего одна лошадиная сила, но на ровной местности делает добрых восемь миль в час. Черт, до чего выпить хочется!

Подошли к тележке с заложенной в нее серой кобылкой; Мойра пошла отвязывать вожжи. Американец отступил на шаг и оглядел сверкающую под солнцем щеголеватую коляску.

- Послушайте, да у вас замечательная тачка! - воскликнул он.

Девушка расхохоталась.

- Тачка! Вот именно тачка - самое подходящее название! Нет-нет, Питер, я ничего худого не прибавлю. Тачка и есть. У нас в гараже стоит большой "форд", но я его не взяла. Садитесь, я поддам газу и покажу вам, какую мы развиваем скорость.

- А у меня здесь велосипед. Я поеду побыстрей и встречу вас у дома.

Капитан Тауэрс забрался в тележку. Мойра села рядом, взялась за кнут и рысцой-пустила серую кобылку вслед за велосипедистом.

- Мне надо сделать еще кое-что, прежде чем мы выедем из города, сказала она спутнику. - Надо выпить. Питер очень милый, и Мэри тоже, но они слишком мало пьют. Мэри говорит, от этого у ее дочки болит животик. Надеюсь, вы не против. А если угодно, выпейте хоть кока-колу.

Капитан Тауэрс был несколько ошеломлен, но и оживился. Давно уже не бывал он в обществе подобных молодых особ.

- Составлю вам компанию, - сказал он. - За последний год я столько выпил кока-колы, что хватило бы погрузиться моей подлодке вместе с перископом. Охотно глотну спиртного.

- Значит, мы подходящая парочка, - заметила Мойра и ловко повернула свой экипаж на главную улицу.

Несколько машин стояли заброшенные, носом к тротуару; они стояли так уже больше года. На улицах было теперь так мало движения, что они никому не мешали, а чтоб отбуксировать их отсюда, не хватило горючего. Мойра остановила лошадку перед отелем "Причал", спрыгнула на тротуар, привязала вожжи к бамперу одной из безжизненных машин и повела Тауэрса в дамскую гостиную.

- Что вам заказать? - спросил он.

- Двойную порцию коньяку.

- Разбавить?

- Капельку содовой и побольше льда.

Он передал заказ бармену и постоял минуту, задумавшись, а Мойра тем временем присматривалась к нему. Американского виски здесь никогда не бывало, шотландского не было уже много месяцев. К австралийскому Тауэрс, невесть почему, относился с подозрением.

- Первый раз слышу, чтобы так разбавляли коньяк, - заметил он. - Каково это?

- Не ударяет в голову, но забирает постепенно. Придает духу. Потому я его и пью.

- Пожалуй, я останусь верен виски. - Тауэрс спросил себе порцию и с улыбкой повернулся к Мойре. - А вы, видно, много пьете?

- Мне все это говорят. - Она взяла у него из рук стакан, достала из сумочки пачку сигарет - смесь южноафриканского и австралийского табака. Хотите курить? Гадость ужасная, но ничего другого я не могла достать.

Тауэрс предложил ей свои сигареты - такую же гадость, чиркнул спичкой. Мойра пустила из ноздрей облако дыма.

- По крайней мере разнообразие, - сказала она. - Как ваше имя?

- Дуайт. Дуайт Лайонел.

- Дуайт Лайонел Тауэрс, - повторила она. - А я Мойра Дэвидсон. У нас в двадцати милях отсюда скотоводческая ферма. А вы капитан подводной лодки, да?

- Совершенно верно.

- Шикарная карьера? - съязвила Мойра.

- Мне оказали большую честь, назначив меня командиром "Скорпиона", спокойно сказал Тауэрс. - Я и сейчас считаю, что это большая честь.

Мойра опустила глаза.

- Извините. Трезвая я веду себя по-свински. - Она залпом выпила коньяк. - Возьмите мне еще, Дуайт.

Он взял ей еще коньяку, но ограничился своей порцией виски.

- Скажите, а чем вы занимаетесь в свободное время? - спросила девушка. - Играете в гольф? Ходите под парусом? Ловите рыбу?

- Больше ловлю рыбу, - сказал он. В памяти всплыл давний отпуск вдвоем с Шейрон на мысе Гаспе, но он отогнал воспоминание. Думать надо о настоящем, а прошлое забыть. - Для гольфа жарковато, - сказал он. Капитан-лейтенант Холмс что-то говорил насчет купанья.

- Проще простого. И сегодня во второй половине дня в клубе парусные гонки. Вам это подходит?

- Даже очень, - с удовольствием отозвался Тауэрс. - А какая у него яхта?

- Называется "Гвен двенадцать". Вроде непромокаемой лохани с парусами. Если Питеру некогда, я наймусь к вам в матросы.

- Если мы пойдем на яхте, пить больше не следует, - решительно сказал Тауэрс.

- Если вы будете командовать, как на флоте Соединенных Штатов, я не пойду к вам в матросы, - отрезала Мойра. - Наши корабли не стоят на приколе, не то что ваши.

- Хорошо, - невозмутимо отозвался Тауэрс. - Тогда я пойду к вам в матросы.

Мойра посмотрела на него в упор.

- Вас хоть раз кто-нибудь стукнул бутылкой по голове?

Тауэрс улыбнулся:

- Не раз и не два.

Она осушила свой стакан.

- Ладно, давайте выпьем еще.

- Нет, благодарю. Холмсы наверно уже гадают, что с нами стряслось.

- Скоро узнают, - был ответ.

- Едемте. Я хочу посмотреть на Австралию с высоты вашей тележки.

И капитан Тауэрс повел Мойру к выходу. Она покорно пошла. Но поправила:

- Это не тележка, а тачка.

- Ну нет. Мы ведь в Австралии. Значит, тележка.

- Ошибаетесь. Это Эбботская тачка. Ей больше семидесяти лет. Папа говорит, она американского производства.

Глаза Тауэрса блеснули живым интересом.

- Вот оно что! А я удивлялся, почему мне в ней что-то знакомо. Когда я был мальчишкой, у моего деда в штате Мэн в сарае стоял точно такой экипажик.

Нельзя позволять ему думать о прошлом.

- Возьмите лошадь под уздцы, пока я ее отсюда выведу. Эта машина плохо переключается на обратный ход. - Мойра порывисто села на место водителя и чуть не разорвала лошади рот удилами, так что Тауэрсу зевать не пришлось. Серая кобылка взметнулась было на дыбы, нацелилась на него передними ногами; он все же повернул ее к улице, прыгнул на сиденье рядом с Мойрой, и они помчались галопом. - Слишком она бойкая. На подъеме живо угомонится. Еще этот проклятый асфальт...

Они мчались вон из города, лошадь поминутно оскальзывалась на гладкой, как каток, дороге; американец обеими руками вцепился в сиденье и только недоумевал - до чего плохо девушка правит.

Через считанные минуты подкатили к дому Холмсов, серая была вся в мыле. Капитан-лейтенант с женой вышли навстречу гостям.

- Извини, что мы запоздали, Мэри, - преспокойно заявила мисс Дэвидсон. - Мне не удалось протащить капитана Тауэрса мимо забегаловки.

- Похоже, вы постарались наверстать потерянное время, - заметил Питер.

- Да, мы недурно прокатились, - сказал командир подводной лодки. Вылез из коляски, и его представили Мэри. Потом он обратился к Мойре: - Может быть, я повожу немного лошадь, чтобы она остыла?

- Прекрасно, - был ответ. - Не худо бы еще распрячь и отвести на выгон - Питер вам покажет что где. А я помогу Мэри приготовить обед. Питер, Дуайт хочет сегодня после обеда пройтись на твоей лодке.

- Я ничего подобного не говорил, - запротестовал американец.

- Нет, говорили. - Мойра оглядела взмыленную кобылку и порадовалась, что ее сейчас не видит отец. - Оботрите ее чем-нибудь... в тачке сзади, под торбой с овсом, есть холстина. Попозже я ее напою, но сперва мы сами выпьем.

Днем Мэри осталась с малышкой дома, потихоньку готовилась к приему гостей. Питер, Мойра и не слишком уверенно держащийся на велосипеде Дуайт Тауэрс покатили в яхт-клуб; ехали с полотенцами на шее, купальные трусики сунули в карманы, в клубе переоделись: пока идешь на яхте, можно изрядно вымокнуть. Суденышко оказалось закрытой со всех сторон фанерной скорлупкой с крохотным кубриком, но с неплохой оснасткой. Поставили паруса, спустили яхту на воду и пришли на линию старта за пять минут до начала гонок американец правил, Мойра была у него матросом, а Питер остался на берегу в роли зрителя.

Гонщики были в купальных костюмах: Дуайт Тауэрс в старых светло-коричневых трусах, Мойра в белых с цветным узором трусиках и лифчике; на случай, если нажжет солнцем, прихватили с собой рубашки. Несколько минут маневрировали за линией старта, под теплыми солнечными лучами, кружа среди десятка других яхт разных классов и марок. Тауэрс уже несколько лет не ходил под парусами и никогда еще не управлял яхтой такого типа; но она оказалась послушной, и он быстро убедился, что она очень быстроходна. Когда раздался стартовый выстрел, капитан уже проникся доверием к своему судну; они стартовали пятыми; предстояло трижды пройти по треугольному маршруту.

Как обычно в заливе Порт-Филип, очень быстро поднялся ветер. Когда прошли первый круг, он был уже так силен, что планшир покрывала вода. Капитан Тауэрс, поглощенный главной задачей - при помощи руля и парусов не дать яхте опрокинуться и не сбиться с курса, уже ни на что больше не обращал внимания. Вырвались на второй круг, под ярким солнцем, в алмазных облаках сверкающих брызг дошли до дальнего поворота; слишком занятый своим делом, капитан не заметил, как Мойра ногой набросила петлю грота-шкота на утку, а сверху захлестнула стаксель-шкот. Подошли к бую - вехе поворота, капитан, искусно управляя, поднял румпель и отдал грота-шкот, но тот отравился на каких-нибудь два фута, и его заело. Налетел порыв ветра и почти остановил суденышко, Мойра, прикидываясь непонятливой, убрала стаксель, и яхту положило парусами на воду. Миг - и оба гонщика барахтаются рядом со своим судном.

- Вы не выпустили грота-шкот! - сердито крикнула Мойра. И еще через мгновенье: - О, черт, с меня лифчик слетел!

А на самом деле, упав в воду, она ухитрилась дернуть завязку на спине, и теперь лифчик качался на воде с нею рядом. Одной рукой Мойра ухватила его, скомандовала Тауэрсу:

- Подплывите с другого борта и садитесь на киль. Она сразу выпрямится.

И поплыла следом.

Издали они увидели - повернул и спешит к ним на выручку белый спасательный катер.

- Час от часу не легче, - сказала Мойра спутнику. - К нам спасателей несет. Помогите мне надеть эту штуку, пока они не нагрянули, Дуайт. - Лежа ничком на воде, она прекрасно справилась бы с этим и без посторонней помощи. - Правильно, завяжите покрепче. Да не так туго, я же не японка. Ну вот, хорошо. Теперь давайте выправим яхту и продолжим гонку.

Она вскарабкалась на киль, плоско выступающий из корпуса яхты на уровне воды, и стала на него, держась за планшир, а Тауэрс подплыл, глядя снизу вверх, восхищаясь ее гибкой фигуркой и ее дерзким бесстыдством. Всей своей тяжестью он навалился на ту же деревянную плоскость, - и яхта дернулась, поднимая с воды намокшие паруса, словно бы чуть поколебалась, и рывком выпрямилась. Девушка перевалилась через борт и, отбрасывая грота-шкот, комочком упала на дно. Дуайт забрался следом. Через минуту, не дав спасателям к ним подойти, они уже легли на курс, яхта с отяжелевшими намокшими парусами слушалась руля.

- Больше так не делайте, - сурово сказала Мойра. - Этот мой костюм для солнечных ванн. Для купанья он не годится.

- Понятия не имею, как я оплошал, - виновато сказал Тауэрс. - До этого все шло хорошо.

Они закончили гонку без дальнейших приключений, к финишу прибыли предпоследними. Направились к берегу, Питер вошел по пояс в воду им навстречу. Ухватился за борт, развернул яхту носом к ветру.

- Хорошо сходили? - спросил он. - Я видел, вы разок опрокинулись.

- Сходили прелестно, - заявила Мойра. - Сперва Дуайт нас перевернул, а потом с меня слетел лифчик, так что развлекались вовсю. Ни минуты не скучали. Скорлупка отличная, Питер.

Они спрыгнули в воду, подтащили яхту к берегу, спустили паруса и на тележке вкатили ее по пандусу на берег, на стоянку. Потом прошли в конец пирса, искупались и уселись на теплом предвечернем солнышке, под защитой утеса, заслоняющего пирс от резкого ветра с моря, закурили.

Американец оглядывал синие воды, рыжие утесы, стоящие на приколе моторные лодки, их качало волной.

- Хорошо у вас тут, - сказал он задумчиво. - Яхт-клуб невелик, но такого славного я еще не видал.

- Здесь не принимают гонки уж очень всерьез, - заметил Питер. - В этом весь секрет.

- В этом для всего на свете секрет, - заявила Мойра. - Питер, когда опять можно будет выпить?

- Народ соберется к восьми, - ответил он и обратился к гостю: - Мы пригласили на вечер несколько человек. Я подумал, сперва мы поужинаем в отеле, в ресторане. Это проще, чем хозяйничать дома.

- Ну конечно. Прекрасно придумано.

- Неужели вы опять потащите капитана Тауэрса в "Причал"?

- Да, мы думали там поужинать.

- По-моему, это очень неразумно, - мрачно сказала Мойра.

Американец засмеялся:

- Вы распускаете обо мне дурную славу.

- Сами виноваты, - возразила Мойра. - Я изо всех сил покрываю ваши грехи. Даже не собираюсь рассказывать, как вы с меня сорвали лифчик.

Дуайт Тауэрс поглядел на нее в замешательстве - и расхохотался. Так весело, не сдерживаемый мыслями о прошлом, он не смеялся уже целый год.

- Ладно, - сказал он наконец. - Сохраним секрет, пускай это останется между нами.

- Я-то сохраню, - чопорно изрекла Мойра. - А вы сегодня вечером, когда порядком выпьете, наверно станете про это болтать направо и налево.

- Пожалуй, нам пора переодеться, - предложил Питер. - Я сказал Мэри, что мы вернемся домой к шести.

Они прошли по пирсу в клуб, переоделись и покатили на велосипедах к дому Холмсов. Мэри застали в саду, она поливала цветы. Потолковали о том, как лучше добираться до отеля, и решили запрячь серую и поехать в "тележке" Мойры.

- Так будет лучше для капитана Тауэрса, - заметила она. - После второго визита в ресторан ему нипочем не одолеть вашу горку на велосипеде.

И она пошла с Питером на выгон ловить и запрягать кобылку. И пока заправляла ей в рот удила и накидывала уздечку, спросила:

- Ну, как я действую, Питер?

Он расплылся в улыбке:

- Замечательно. С тобой он ни на минуту не соскучится.

- Что ж, Мэри от меня того и хотела. По крайней мере он еще не пролил ни слезинки.

- Если ты и дальше будешь так на него наседать, его скорее хватит удар.

- Не знаю, сумею ли я довести до этого. Я уже исчерпала почти весь свой репертуар. - И она опять занялась кобылкой.

- За этот вечер на тебя, пожалуй, еще снизойдет вдохновение, - заметил Питер.

- Возможно.

Вечер шел своим чередом. Поужинали в "Причале", уже не так торопясь, как в первый раз, одолели подъем в гору, распрягли и пустили на ночь на выгон серую кобылку и к восьми готовы были встречать гостей. На скромную вечеринку явились четыре пары: молодой врач, еще один морской офицер, веселый молодой человек, которого представили как хозяина чертополошной фермы - это занятие так и осталось для американца загадкой, - и молодой владелец крохотного механического заводика, все с женами. Три часа кряду все танцевали и пили, старательно избегая сколько-нибудь серьезных разговоров. Вечер выдался теплый, в комнате становилось все жарче, очень скоро мужчины сбросили пиджаки и галстуки, патефон крутился без передышки - пластинкам не предвиделось конца, половину Питер по случаю вечеринки взял взаймы. Окна, затянутые москитной сеткой, распахнуты были настежь, однако в комнате плавали тучи сигаретного дыма. Питер опять и опять опорожнял переполненные пепельницы; порой Мэри собирала пустые стаканы, перемывала их на кухне и приносила снова. Наконец около половины одиннадцатого она подала на подносе чай, булочки с маслом и печенье - в Австралии это общепринятый знак, что вечеринка завершается. И вскоре гости начали разъезжаться, не слишком уверенно держась на своих велосипедах.

Мойра и Дуайт пошли по небольшой аллейке проводить до ворот доктора с женой. Потом повернули к дому.

- Славный получился вечер, - сказал капитан. - И все эти люди очень славные.

После жаркой и душной комнаты приятно было оказаться в саду, в прохладе. Стало очень тихо. Меж деревьями, под небом, полным звезд, виднелся берег, уходящий от Фолмута к Нелсону.

- В доме ужасно жарко, - сказала Мойра. - Я еще побуду здесь перед сном, освежусь.

- Я принесу вам что-нибудь накинуть на плечи.

- Принесите лучше чего-нибудь выпить, Дуайт.

- Но не крепкого?

Она покачала головой.

- Треть стакана коньяку и побольше льда, если еще осталось.

Дуайт пошел в дом. Когда он вернулся, неся в каждой руке по стакану, Мойра сидела в темноте на краю веранды. Взяла стакан, коротко поблагодарила, Дуайт сел рядом. После нескольких часов шума и суеты мирная тишина в вечернем саду - истинное облегчение.

- Как славно немножко посидеть спокойно, - сказал он.

- Пока не начали кусаться москиты, - заметила Мойра. На обоих чуть повеял теплый ветерок. - Хотя при таком ветре, пожалуй, москитов не будет. Я так напилась, что если и лягу - не усну. Буду всю ночь ворочаться с боку на бок.

- Вы и вчера поздно легли? - спросил Тауэрс.

Мойра кивнула:

- И позавчера тоже.

- По-моему, вам бы надо попробовать для разнообразия в кои веки лечь пораньше.

- А что толку? - резко спросила Мойра. - В чем теперь вообще есть хоть капля толку? - Он и не пытался ответить, и немного погодя она спросила: Зачем Питер идет к вам на "Скорпион", Дуайт?

- Он наш новый офицер связи.

- А прежде у вас был такой офицер?

Тауэрс покачал головой:

- Никогда не было.

- А теперь зачем вам его дают?

- Право, не знаю. Может быть, надо будет обойти австралийские воды. Приказа я еще не получил, но так мне говорили. Похоже, у вас на флоте капитан все узнает последним.

- Так куда, говорят, вы направитесь?

Дуайт чуть помешкал с ответом. Правила секретности отошли в прошлое, однако требуется некоторое усилие, чтобы об этом вспомнить: действует сила привычки, хотя во всем мире у тебя не осталось врагов.

- Говорят, нам предстоит небольшой рейс к Порт-Морсби, - сказал он. Может быть, это только слухи, но больше мне ничего не известно.

- Но ведь Порт-Морсби кончился?

- Думаю, да. Их радио давно уже молчит.

- Но тогда нельзя же там высадиться?

- Иногда кому-то надо пойти и посмотреть, что и как. Из лодки мы выйдем, только если уровень радиации близок к норме. Если он высок, я даже не всплыву на поверхность. Но бывает, что кому-то надо пойти и все увидеть своими глазами. - Тауэрс помолчал, в саду под звездами повисла недолгая тишина. - Есть такие места, на которые надо поглядеть, - сказал он наконец. - Откуда-то из-под Сиэтла поступают радиосигналы. Смысла в них нет, время от времени доходит какая-то мешанина из тире и точек. Возможно, там кто-то жив, но не умеет обращаться с передатчиком. В северном полушарии происходит много странного, и кто-то должен отправиться туда и посмотреть, в чем дело.

- А разве там кто-то мог выжить?

- Не думаю. Но это не исключено. Человеку пришлось бы существовать в наглухо закупоренном помещении, куда весь воздух поступает через фильтры, да еще как-то запастись продуктами и водой. Не думаю, чтобы это удалось.

Мойра кивнула.

- А правда, что и Кэрнс кончился?

- Думаю, что да... и Кэрнс, и Дарвин. Возможно, нам надо будет пройти и туда, посмотреть, что в них делается. Возможно, поэтому к нам и прикомандировали Питера. Эти воды ему знакомы.

- Кто-то говорил папе, что лучевая болезнь уже появилась в Таунсвиле. По-вашему, это верно?

- Право, не знаю, не слыхал. Но очень может быть. Таунсвил южнее Кэрнса.

- И эта болезнь будет все распространяться к югу и дойдет до нас?

- Так говорят.

- У нас в южном полушарии никаких бомб не взрывали, - гневно сказала Мойра. - Почему должно докатиться и до нас? Неужели никак нельзя это остановить?

Тауэрс покачал головой.

- Ничего нельзя сделать. На юг дует ветер. Очень трудно избежать того, что приносит ветер. Просто невозможно. Волей-неволей надо принять то, что надвигается, и принять мужественно.

- Я этого не понимаю, - упрямо сказала девушка. - Когда-то нам говорили, будто никакой ветер не переходит экватор и мы в безопасности. А теперь оказывается, никакой безопасности нет и в помине.

- Мы никогда не были в безопасности, - негромко сказал Тауэрс. - Даже если бы это было верно в отношении тяжелых частиц, то есть радиоактивной пыли, - а это тоже неверно, все равно путем диффузии распространяются легчайшие частицы. Они уже проникли сюда. Фоновый уровень радиации здесь сегодня в восемь, а то и в девять раз выше, чем был до войны.

- Это нам, похоже, не вредит, - возразила Мойра. - А вот как насчет пыли, про которую все говорят? Ее что же, приносит ветер?

- Да. Но никакой ветер не дует прямиком из северного полушария в южное. Иначе все мы уже умерли бы.

- И жаль, что не умерли, - с горечью сказала девушка. - А то ведь пытка - сидишь и ждешь казни.

- Может быть, и так. А может быть, это - время спасения души.

Помолчали.

- Почему это так долго тянется, Дуайт? - спросила наконец Мойра. Почему бы ветру не дунуть напрямик и не покончить со всем этим?

- В сущности, все довольно просто, - начал объяснять Дуайт. - В каждом полушарии ветры описывают огромные, в тысячи миль, спирали между полюсом и экватором. В северном полушарии своя система воздушных потоков, в южном своя. Но разделяет их не тот экватор, который мы видим на глобусе, а так называемый экватор давления, и он в разное время года смещается то к северу, то к югу. В январе Индонезия и Борнео целиком входят в северную систему, а в июле разделяющая полоса смещается к северу, так что Индия, Сиам и все, что лежит южнее этой черты, оказывается в южной системе. И в январе северные ветры заносят к югу радиоактивную пыль, которая выпала, допустим, в Малайе. А в июле включается южная система, и уже наши ветры подхватывают пыль и несут сюда. Потому все и происходит так медленно.

- И ничего нельзя поделать?

- Ничего. С таким исполинским явлением человечеству не справиться. Надо примириться с тем, что есть.

- Не желаю я мириться! - вспылила Мойра. - Это несправедливо. В южном полушарии никто не бросал никаких бомб - ни водородных, ни кобальтовых, никаких. Мы тут ни при чем. С какой стати нам умирать из-за того, что другие страны, за десять тысяч миль от нас, затеяли войну? Это несправедливо, черт возьми.

- Да, несправедливо, - подтвердил Тауэрс. - Но так уж вышло.

Опять помолчали, потом Мойра сказала гневно:

- Я не смерти боюсь, Дуайт. Рано или поздно все мы умрем. Но обидно столько всего упустить. - Она повернулась, посмотрела на него при свете звезд. - Мне уже нигде не побывать, кроме Австралии. А я всю жизнь мечтала увидать улицу Риволи. Наверно, потому, что так романтически звучит. Глупо, ведь наверно это улица как улица. Но мне всегда хотелось на нее поглядеть, а теперь я ее не увижу. Потому что больше нет никакого Парижа, ни Лондона, ни Нью-Йорка.

Дуайт мягко улыбнулся.

- Очень может быть, что улица Риволи еще существует, и в витринах магазинов чего только нет, и все прочее цело. Не знаю, бомбили Париж или нет. Возможно, там все как было, и улица под солнцем такая, какую вам хотелось увидеть. Я именно так предпочитаю думать о подобных местах. Просто там больше никто не живет.

Мойра порывисто встала.

- Я не таким хотела все увидеть. Город мертвых... Принесите мне еще выпить, Дуайт.

Он не встал, только улыбнулся.

- Ни в коем случае. Вам пора спать.

- Тогда я сама возьму. - Она сердито прошагала в дом. Звякнуло стекло, и тотчас Мойра вышла, стакан в руке налит больше чем наполовину, и в нем плавает кусок льда. - В марте я собиралась на родину, - объявила она. - В Лондон. За сколько лет было все условлено. Я должна была провести полгода в Лондоне и на континенте, а домой вернуться через Америку. Повидала бы Мэдисон-авеню. Несправедливо это, черт побери.

Она хлебнула из стакана и с брезгливой гримасой отвела руку.

- Фу, что за гадость я пью?

Дуайт поднялся, взял у нее стакан, понюхал.

- Это виски.

Мойра опять взяла стакан, тоже понюхала.

- Да, правда, - неуверенно сказала она. - После коньяка это, наверно, меня прикончит. - Подняла стакан неразбавленного виски, залпом выпила, кубик льда швырнула в траву. При свете звезд попыталась остановить блуждающий взгляд на лице Тауэрса.

- У меня никогда уже не будет семьи, как у Мэри, - пробормотала она. Так несправедливо. Даже если ты нынче ляжешь со мной в постель, у меня уже не будет семьи, не останется времени. - Она истерически засмеялась. Забавно, черт побери. Мэри боялась, ты увидишь ее малышку и сохнущие пеленки и расплачешься. Как один их гость, летчик, командир эскадрильи. Теперь язык у нее заплетался. - П-пусть он все время б-будет з-занят. Мойра пошатнулась, ухватилась за столбик веранды. - Так она сказала. Н-не скучает ни м-минуты. И чтоб не видел м-маленькую... вдруг он з-заплачет. По щекам Мойры заструились слезы. - Она не подумала, в-вдруг не ты заплачешь, а я.

Она мешком повалилась на пол веранды и разрыдалась. После минутного колебания командир подводной лодки наклонился, тронул ее за плечо, выпрямился, опять помедлил в нерешимости. Потом повернулся и вошел в дом. Мэри он нашел в кухне за мытьем посуды.

- Миссис Холмс, - начал он не без смущения, - может быть, вы выйдете на веранду посмотрите сами. Мисс Дэвидсон сейчас выпила после коньяка стакан чистого виски. Мне кажется, надо бы кому-то уложить ее в постель.

2

Малые дети не признают ни воскресений, ни вечеринок, затянувшихся до полуночи; назавтра в шесть утра Холмсы уже как всегда хлопотали по хозяйству, Питер на велосипеде с прицепом покатил за молоком и сливками. Он немного задержался у мистера Пола, объяснил, какая тому для прицепа нужна ось, буксирное крепление, набросал для механика чертежи.

- Завтра мне вступать а новую должность, - сказал он. - Больше я не смогу ездить за молоком.

- Ничего, - сказал фермер. - Положитесь на меня. Пусть это будут вторники и субботы. Я уж позабочусь, без молока и сливок миссис Холмс не останется.

Питер вернулся домой к восьми; побрился, принял душ, оделся и стал помогать Мэри готовить завтрак. Около четверти девятого вышел капитан Тауэрс - свежий, чисто выбритый.

- Очень славно у вас было вчера, - сказал он. - Я и не помню, когда так приятно проводил вечер.

- У нас по соседству есть очень милые люди, - сказал хозяин дома. Поглядел на капитана, усмехнулся. - Прошу прощенья за Мойру. Обычно она не допивается до бесчувствия.

- Это виски виновато. Она еще не вставала?

- Думаю, она не так скоро выйдет. Я слышал, часа в два ночи кто-то маялся морской болезнью. Надо полагать, не вы?

Американец засмеялся:

- Только не я, сэр!

Появился завтрак, и все трое сели за стол.

- Хотите с утра еще раз искупаться? - спросил гостя Питер. - Похоже, день опять будет жаркий.

Тауэрс поколебался.

- В воскресное утро я предпочел бы пойти в церковь. Дома мы всегда так поступаем. У вас поблизости нет англиканской церкви?

- Есть, - сказала Мэри. - Надо только спуститься с холма, это меньше мили. Служба начинается в одиннадцать.

- Я бы пошел. Если только это не нарушит ваши планы.

- Ну конечно, сэр. Но я, пожалуй, с вами не пойду. Мне тут много чего надо наладить до ухода на "Скорпион".

Капитан кивнул:

- Разумеется. К обеду я вернусь, а потом мне надо будет на лодку. Хорошо бы попасть на поезд часов около трех.

И он стал спускаться с холма; солнце уже пригревало. До начала службы времени оставалось вдоволь, он пришел на четверть часа раньше, но все равно вошел в церковь. Служка дал ему молитвенник и сборник гимнов, и он сел на одну из задних скамей, потому что порядок богослужения ему был еще не очень знаком, а с этого места он мог видеть, когда прихожане преклоняют колена и когда встают. Он прочел обычную молитву, какой его научили в детстве, потом сел и огляделся. Маленький храм был совсем такой же, как в его родном городе Мистике, в штате Коннектикут. Даже пахло так же.

Эта девица Мойра Дэвидсон совсем не в себе. Слишком много пьет, но что ж, некоторые люди не в силах примириться с положением вещей. А впрочем, славная девочка. Шейрон она бы понравилась.

В мирном спокойствии церкви он стал думать о своих, представил себе их лица. В сущности, он был простая душа. Он вернется к ним в сентябре, вернется домой после всех своих странствий. Меньше чем через девять месяцев он снова их увидит. И когда он опять с ними соединится, они не должны почувствовать, будто он отдалился от них, забыл разное, что было важно для них всех. Сынишка, верно, порядком подрос: в этом возрасте дети растут быстро. Пожалуй, охотничий индейский наряд ему уже мал, лук и стрелы не интересны. Пора ему обзавестись удочкой, маленьким фибергласовым спиннингом и выучиться удить рыбу. Забавно будет учить сына рыбной ловле. Десятого июля у него день рождения. Нельзя послать ему к рождению удочку и едва ли удастся захватить ее с собой, но стоит попытаться. Может быть, здесь можно купить хорошую удочку.

День рождения Элен семнадцатого апреля; ей исполнится шесть лет. Опять он пропустит этот день, если только не стрясется что-нибудь со "Скорпионом". Надо не забыть извиниться перед ней, а пока что надо придумать, что бы захватить для нее в сентябре. Семнадцатого Шейрон объяснит ей, что сейчас папа в плаванье, но до зимы он вернется домой и тогда привезет дочке подарок. Шейрон ей это объяснит, и девочка не будет в обиде.

Богослужение шло своим чередом, вместе с другими прихожанами капитан Тауэрс преклонял колена, вместе с ними поднимался и все время думал о своих близких. Порою, очнувшись, он подпевал гимну, повторял простые, безыскусственные слова, но больше грезил наяву о жене и детях, о доме. После службы он вышел из церкви, отдохнув душой. А когда вышел, не увидел ни одного знакомого лица, и никто его здесь не знал; на паперти священник нерешительно улыбнулся ему, и он ответил улыбкой, потом под теплыми лучами солнца стал подниматься в гору, и мысли его теперь без остатка занимал "Скорпион" - какие нужны припасы, сколько всего предстоит сделать, сколько проверить и перепроверить перед тем, как выйти в море.

У Холмсов он застал Мэри и Мойру Дэвидсон, они расположились в шезлонгах на веранде, тут же стояла коляска с малышкой. Увидев его на дорожке, Мэри встала.

- Вы шли по жаре, - сказала она. - Снимайте куртку и посидите здесь в тени. Легко нашли церковь?

- Да, конечно. - Он скинул куртку и сел на краю веранды. - Здешние жители очень набожны. В церкви было полно народу.

- Так бывало не всегда, - сухо отозвалась Мэри. - Я принесу вам чего-нибудь выпить.

- Я предпочел бы не спиртное. - Он поглядел на их стаканы. - Вы что пьете?

- Сок лайма с водой, - ответила мисс Дэвидсон. - Ладно уж, молчите.

Он засмеялся.

- От сока и я не прочь. - Мэри пошла за стаканом для него, а Тауэрс повернулся к Мойре. - Ели вы хоть что-нибудь на завтрак?

- Половинку банана и самую малость бренди, - невозмутимо ответила она. - Я не очень хорошо себя чувствовала.

- Это из-за виски. Вы сделали ошибку.

- Одну из многих. Ничего не помню после того, как мы с вами разговаривали на лужайке, когда все разошлись. Это вы уложили меня в постель?

Он покачал головой.

- Я считал, что это дело миссис Холмс.

Мойра слабо улыбнулась.

- Вы упустили удобный случай. Не забыть бы мне поблагодарить Мэри.

- На вашем месте я бы поблагодарил. Миссис Холмс на редкость славная женщина.

- Она говорит, сегодня вы возвращаетесь в Уильямстаун. А нельзя вам остаться, искупались бы еще разок?

Он покачал головой:

- До завтра у меня еще уйма работы на борту. На этой неделе мы выходим в море. У меня на столе наверняка накопилась гора деловых бумаг.

- Похоже, вы из тех людей, которые работают в поте лица с утра до ночи, даже если это и не нужно.

Тауэрс засмеялся.

- Очень может быть. - И вскинул на нее глаза. - А вы когда-нибудь работаете?

- Разумеется. Я очень деловая женщина.

- Что же у вас за работа?

Мойра подняла стакан.

- Вот. Этим и занимаюсь с тех пор, как вчера с вами познакомилась.

Он усмехнулся.

- Вам не становится хоть изредка скучно от такого однообразия?

- "Жизнь так скучна" [У.Шекспир. Король Джон, III, IV], - процитировала Мойра. - И не изредка. Всегда.

Он кивнул.

- Мне везет, у меня дел по горло.

Мойра посмотрела на него.

- Можно, на той неделе я приеду и посмотрю вашу подводную лодку?

Он засмеялся, думая о том, сколько еще работы предстоит на борту.

- Нет, нельзя. На той неделе мы уходим в плаванье. - Это прозвучало не слишком любезно, и он прибавил: - А вас интересуют подводные лодки?

- Не очень, - как-то рассеянно сказала Мойра. - Я подумала, может, стоит поглядеть, но только если это вас не затруднит.

- Я буду рад показать вам "Скорпион", - сказал Тауэрс. - Но не на той неделе. Приезжайте-как-нибудь, и позавтракаем вместе, когда станет спокойнее и мы на борту не будем носиться как угорелые. Выберем спокойный день, и я смогу вам все показать. А потом, может быть, отправимся в город и где-нибудь поужинаем.

- Звучит заманчиво. Скажите, когда это будет, чтобы я могла предвкушать удовольствие?

Тауэрс чуть подумал.

- Не могу сейчас сказать точно. Примерно в конце недели я доложу о готовности, и, вероятно, в тот же день или назавтра нас пошлют в первый рейс. Потом надо будет какое-то время провести на верфи, и только после этого мы опять уйдем в плаванье.

- Первый рейс - это до Порт-Морсби?

- Я постараюсь пригласить вас до этого рейса, но поручиться не могу. Дайте мне свой телефон, тогда я примерно в пятницу позвоню, и мы условимся.

- Бервик 8641, - сказала Мойра. Дуайт записал номер. - Лучше звоните до десяти. По вечерам я редко бываю дома.

Он кивнул.

- Прекрасно. Может быть, в пятницу мы будем еще в море. Возможно, я позвоню в субботу. Но я непременно позвоню, мисс Дэвидсон.

Она улыбнулась:

- Меня зовут Мойра, Дуайт.

- Ладно, - засмеялся он.

После обеда, по дороге домой в Бервик, она подвезла его в своей коляске на станцию. И на прощанье сказала:

- До свиданья, Дуайт. Не уморите себя работой. - Потом прибавила: Извините, что я так по-дурацки себя вела вчера вечером.

Он усмехнулся.

- Вредно смешивать коньяк с виски. Пускай это будет вам уроком.

Мойра засмеялась недобрым смехом.

- Меня уже не переучишь. Наверно, опять так же напьюсь сегодня вечером, и завтра тоже.

- Дело хозяйское, - невозмутимо отозвался Дуайт.

- В этом вся беда, - был ответ. - Надо мной нет хозяина, я сама себе хозяйка. Будь до меня кому-то дело, пожалуй, было бы по-другому, но уже не остается времени. То-то и горе.

Дуайт кивнул:

- До скорой встречи.

- А мы правда встретимся?

- Ну конечно. Я ведь сказал, что позвоню вам.

Он электричкой вернулся в Уильямстаун, а Мойра пустилась в своей тележке домой, за двадцать миль. Она доехала к шести часам, распрягла серую и отвела в стойло. Отец вышел помочь ей, вдвоем они закатили тележку в гараж, поставили рядом с неподвижно застывшим большим "фордом", напоили лошадь, задали ей овса и вошли в дом. Мать Мойры сидела с вязаньем на затянутой сеткой от москитов веранде.

- Здравствуй, родная, - сказала она. - Приятно провела время?

- Недурно, - ответила дочь. - Питер и Мэри вчера устроили вечеринку. Было очень забавно. Правда, я изрядно выпила.

Мать лишь вздохнула тихонько, по опыту зная, что протестовать бесполезно.

- Ляг сегодня пораньше, - только и сказала она. - В последнее время ты так часто полуночничаешь.

- Пожалуй, сегодня лягу рано.

- Что собой представляет этот американец?

- Славный. Очень спокойный и моряк моряком.

- Женатый?

- Я не спрашивала. Уж наверно был женат.

- Чем вы занимались?

Девушка подавила досаду - надоели эти допросы; мама всегда так, а времени слишком мало, жаль его тратить на пререкания.

- Днем ходили на яхте.

И она стала рассказывать матери о том, как прошла суббота, умолчав об истории с лифчиком и о многих подробностях вечера.

В Уильямстауне капитан Тауэрс прошел на верфь и затем на "Сидней". Он занимал здесь две смежные каюты, соединенные дверью в переборке, одна каюта служила ему рабочим кабинетом. Он отправил посыльного на "Скорпион" за дежурным офицером, и тотчас явился лейтенант Херш с пачкой приказов. Тауэрс взял их и внимательно перечитал. Почти все касались дел обыденных заправиться горючим, запасти продовольствие, но было и нечто неожиданное: бумага из военно-морского ведомства. В ней говорилось, что на "Скорпион" командируется для научной работы сотрудник НОНПИ - Национальной Организации Научных и Промышленных Исследований. Подчиняться он должен австралийскому офицеру связи. Имя командированного - Дж.С.Осборн.

С бумагой в руке капитан Тауэрс поднял глаза на лейтенанта Херша.

- Послушайте, известно вам что-нибудь про этого малого?

- Он уже здесь, сэр. Прибыл утром. Я усадил его в кают-компании, а дежурному велел отвести ему на сегодняшнюю ночь каюту.

Капитан поднял брови.

- Ну, а что вам известно? Каков он с виду?

- Очень высокий и тощий. Волосы то ли русые, то ли серые. В очках.

- Возраст?

- Пожалуй, немного постарше меня. Но тридцати нет.

Капитан с минуту подумал.

- В кают-компании становится тесновато. Пожалуй, поместим его в одной каюте с капитан-лейтенантом Холмсом. Сейчас у вас на борту трое рядовых?

- Трое. Айзекс, Холмен и де Врайз. И еще боцман Мортимер.

- Скажите боцману, чтобы к шестой переборке спереди, поперек хода лодки, пристроили еще койку, изголовьем к правому борту. Пускай возьмет из носового торпедного отделения.

- Хорошо, сэр.

Тауэрс просмотрел вместе с лейтенантом остальные бумаги, в которых не было ничего из ряду вон выходящего, затем послал его за мистером Осборном. Когда штатский вошел, капитан указал ему на стул, предложил сигарету и отпустил лейтенанта.

- Вот поистине приятный сюрприз, мистер Осборн, - сказал он. - Я только что прочел приказ о вашем назначении к нам на "Скорпион". Рад с вами познакомиться.

- Боюсь, это довольно скоропалительное решение, - сказал ученый. - Я о нем узнал только два дня назад.

- На флоте нередко так бывает, - заметил капитан. - Что ж, начнем по порядку. Как вас зовут?

- Джон Симор Осборн.

- Женаты?

- Нет.

- Хорошо. На борту "Скорпиона" и любого другого военного судна вам надо обращаться ко мне "капитан Тауэрс" и время от времени называть меня "сэр". На берегу, вне службы, для вас я просто Дуайт... но не для младших офицеров.

Ученый улыбнулся:

- Очень хорошо, сэр.

- Выходили вы когда-нибудь в море на подводной лодке?

- Нет.

- На первых порах, пока не привыкнете, вам будет не очень уютно. Я распорядился отвести вам койку в офицерском отделении, и питаться вы будете в офицерской кают-компании. - Он оглядел безупречный серый костюм ученого. - Вероятно, вам понадобится другая одежда. Завтра утром на "Скорпион" явится капитан-лейтенант Холмс, поговорите с ним, он возьмет для вас со склада что нужно. Если вы спуститесь в этом костюме в подводную лодку, вы его загубите.

- Благодарю вас, сэр.

Капитан откинулся на спинку кресла, оглядел собеседника, отметил про себя: умное худощавое лицо, нескладная фигура.

- Скажите, а чем, собственно, вы будете у нас заниматься?

- Вести наблюдения и точные записи уровня радиоактивности в атмосфере и в океане, особое внимание уделять показателям под самой поверхностью воды и радиоактивности в самой лодке. Насколько мне известно, вы направитесь на север.

- Это известно всем, кроме меня. Наверно, так и полагается и когда-нибудь мне об этом скажут. - Он нахмурился. - Так вы предполагаете, что уровень радиоактивности в лодке станет расти?

- Не думаю. Очень надеюсь, что этого не случится. Сомневаюсь, чтобы это было возможно, пока лодка идет под водой, разве что при каких-то чрезвычайных обстоятельствах. Но следует быть начеку. Как я понимаю, если радиация вдруг сколько-нибудь заметно возрастет, вам желательно узнать об этом сразу.

- Безусловно.

Они стали обсуждать разные технические подробности. Почти вся аппаратура Осборна была переносная, ее не требовалось крепить в корпусе подлодки. Уже смеркалось, когда он облачился в предложенный капитаном комбинезон, и они вдвоем перешли на "Скорпион", чтобы проверить установленный на кормовом перископе детектор радиации и составить план его калибровки по эталону. Такая же проверка понадобилась для детектора, установленного в машинном отделении, да еще кое-какая техническая работа в одной из двух оставшихся труб торпедных аппаратов, чтобы можно было брать пробы забортной воды. Лишь когда совсем стемнело, Тауэрс и Осборн поднялись обратно на "Сидней" и поужинали в огромной, гулкой пустой кают-компании.

Назавтра закипела бурная деятельность. Явившись с утра на "Скорпион", Питер первым делом позвонил приятелю в Оперативный отдел Адмиралтейства и надоумил хотя бы из вежливости сообщить наконец капитану подводной лодки то, что уже известно всем подчиненным ему офицерам-австралийцам, и замечания капитана внести в приказ о предстоящей операции. К вечеру план операции был доставлен и изучен, Джон Осборн одет, как полагается для работы на подводной лодке, работа над задним затвором торпедного аппарата закончена, и оба австралийца втискивали свои пожитки в отведенное им для этого невеликое пространство. Ночевали они на "Сиднее", а во вторник утром перебрались на "Скорпион". В считанные часы закончены были немногие оставшиеся работы, и Дуайт доложил о готовности к испытаниям. Им разрешили выход и, пообедав в полдень возле "Сиднея", они отчалили. Дуайт развернул лодку и на малой скорости повел ее к горловине залива.

Весь день кружили по заливу вокруг баржи с грузом слаборадиоактивных материалов, стоящей на якоре посреди залива, и измеряли уровень радиации; долговязый Джон Осборн без передышки носился по "Скорпиону", снимал показания разнообразных датчиков, обдирал длинные ноги о стальные трапы, карабкаясь вверх и вниз то в боевую рубку, то на мостик, больно стукался головой о переборки и маховички управления, вбегая в рулевую рубку. К пяти часам испытания закончились; группе ученых, выведших барку в залив, предоставили вернуть ее к берегу, а "Скорпион" направился в открытое море.

Всю ночь лодка, не погружаясь, держала курс на запад, и шла на ней самая обычная походная жизнь. На рассвете при свежем юго-западном ветре и довольно спокойном море миновали мыс Бэнкс (Южная Австралия). Здесь погрузились примерно на полсотни футов и дальше каждый час поднимались настолько, чтобы выставить перископ и оглядеться. Под вечер миновали мыс Борда на острове Кенгуру и на перископной глубине двинулись прямиком по проливу к порту Аделаида. В среду около десяти вечера в перископ увидели город; через десять минут, не всплывая на поверхность, капитан распорядился повернуть, и "Скорпион" опять вышел в открытое море. В четверг на закате прошли правее северной оконечности острова Кинг и повернули домой. Близ горловины залива Филипа всплыли на поверхность, едва забрезжил рассвет, вошли в залив и в пятницу ошвартовались рядом с авианосцем в Уильямстауне как раз вовремя, чтобы там позавтракать; как выяснилось, исправить и наладить надо было лишь несколько мелочей.

В то утро главнокомандующий военно-морскими силами вице-адмирал сэр Дэвид Хартмен явился осмотреть единственное подначальное ему судно, стоящее внимания. Инспекторский осмотр занял час, и еще четверть часа вице-адмирал обсуждал на командном пункте с Дуайтом и Питером Холмсом изменения, которые они предлагали внести в план предстоящего похода. Затем он отправился на совещание с премьер-министром, находящимся в это время в Мельбурне; ни один самолет уже не летал, а без воздушного сообщения федеральному правительству в Канберре действовать было не просто, заседания парламента становились все короче и созывались все реже.

В тот вечер Дуайт, как и обещал, позвонил Мойре Дэвидсон.

- Ну вот, - сказал он, - я вернулся в целости. На борту есть кое-какая работа, но совсем немного.

- Так могу я поглядеть вашу лодку? - спросила Мойра.

- Рад буду вам ее показать. Мы не уйдем в море до понедельника.

- Мне очень хочется ее осмотреть, Дуайт. Когда удобнее - завтра или в воскресенье?

Он минуту подумал. Если сниматься с якоря в понедельник, воскресенье, вероятно, окажется очень хлопотливым днем.

- Пожалуй, лучше завтра.

В свою очередь Мойра быстро прикидывала: она приглашена к Энн Сазерленд, придется Энн подвести, но все равно там вечер, наверно, будет прескучный.

- С восторгом приеду завтра, - сказала она. - Приехать поездом в Уильямстаун?

- Это лучше всего. Я вас встречу на станции. Каким поездом вы приедете?

- Я не знаю расписания. Пожалуй, первым, который приходит после половины двенадцатого.

- Отлично. Если в это время я буду занят по горло, я попрошу Питера Холмса или Джона Осборна, они вас встретят.

- Как вы сказали - Джон Осборн?

- Да. А вы его знаете?

- Австралиец из научного института?

- Он самый. Высокий, в очках.

- Вроде как моя дальняя родня: его тетушка замужем за одним из моих дядей. Он что, тоже в вашей команде?

- Вот именно. По ученой части.

- Он чокнутый, - предупредила Мойра. - Совершенно сумасшедший. Он угробит вашу лодку.

Тауэрс засмеялся.

- Ладно. Приезжайте и осмотрите ее, покуда ваш родич ее не потопил.

- С удовольствием приеду. До скорого, Дуайт, в субботу утром.

И на другое утро, никакими особыми делами не занятый, он встретил ее на станции. Она была вся в белом - белая юбка в складку, белая, с тонкой цветной вышивкой блуза немного в норвежском стиле, и туфли белые. Посмотреть на нее приятно, но, здороваясь, Тауэрс озабоченно сдвинул брови: спрашивается, как провести ее по "Скорпиону", по этому лабиринту механизмов в жирной смазке, чтобы она не перепачкала свой наряд, а ведь вечером он намерен поужинать с ней в ресторане.

- Доброе утро, Дуайт, - услышал он. - Долго ждали?

- Всего несколько минут. Вам пришлось очень рано выехать?

- Не так рано, как в прошлый раз. Папа меня подвез на станцию, и я захватила поезд в девять с минутами. А в общем, довольно рано. Вы дадите мне выпить перед обедом?

Он ответил не сразу:

- Дядя Сэм не одобряет спиртного на борту. Придется пить кока-колу или апельсиновый сок.

- Даже на "Сиднее"?

- Даже на "Сиднее", - был решительный ответ. - Не захотите же вы за одним столом с моими офицерами пить что-нибудь крепкое, когда они пьют кока-колу.

- Я хочу выпить перед едой чего-нибудь крепкого, как вы выражаетесь, нетерпеливо сказала Мойра. - У меня во рту все пересохло, просто мерзость. Не хотите же вы, чтобы я при ваших офицерах закатила истерику. - Она огляделась по сторонам. - Тут где-то есть отель. Угостите меня стаканчиком заранее, и тогда на борту я стану пить кока-колу, а дышать на ваших офицеров коньяком.

- Хорошо, - невозмутимо сказал Тауэрс. - Отель тут на углу. Идемте.

И они отправились; в дверях Тауэрс неуверенно огляделся. Потом повел Мойру в дамскую гостиную.

- Как будто нам сюда?

- А вы не знаете? Неужели вы здесь еще не бывали?

Он покачал головой. Спросил:

- Вам коньяку?

- Двойную порцию, - был ответ. - Со льдом, и самую малость разбавить. Неужели вы сюда не заглядываете?

- Ни разу не заходил.

- Неужели у вас никогда не бывает охоты напиться вдрызг? - спросила Мойра. - Вечерами, когда нечем заняться?

- На первых порах бывало, - признался Тауэрс. - Но тогда я уходил в город. Не годится разводить пачкотню возле собственного дома. А через неделю-другую я это бросил. Толку все равно нет.

- Что же вы делаете по вечерам, когда лодка не в походе?

- Читаю газету или книгу. Иногда мы сходим на берег, идем в кино.

Подошел бармен, и Тауэрс заказал для нее коньяк и полпорции виски для себя.

- Очень нездоровый образ жизни, - объявила Мойра. - Я пошла в дамскую комнату. Присмотрите за моей сумочкой.

Она выпила еще одну двойную порцию коньяка, и только после этого он не без труда извлек ее из отеля и доставил в гавань, на "Сидней", оставалось лишь надеяться, что при его подчиненных она будет вести себя прилично. Но страхи оказались напрасны: с американцами она держалась скромно и учтиво. И только с Осборном проявила истинный свой нрав.

- Привет, Джон, - сказала она. - С какой стати вас сюда занесло?

- Я член команды, - ответил Осборн. - Занимаюсь научными наблюдениями. Главным образом всем мешаю.

- Капитан Тауэрс так мне и сказал. И вы вправду будете жить со всеми тут на подлодке? Все время?

- Похоже на то.

- А им известны ваши привычки?

- Простите, не понял?

- Ладно, я вас не выдам. Меня это не касается.

Она отвернулась и заговорила с капитаном Ландгреном.

Когда Ландгрен предложил ей выпить, она попросила апельсинового сока; приятно было посмотреть на нее в это утро в кают-компании "Сиднея", когда, стоя под портретом английской королевы, она пила с американцами апельсиновый сок. Пока она разговаривала с ними, капитан Тауэрс отвел офицера связи в сторону.

- Послушайте, - сказал он вполголоса, - ей нельзя спуститься на "Скорпион" в таком платье. Вы не могли бы подыскать для нее комбинезон?

Питер кивнул.

- Найдется комбинезон для работы в котельной. Надо думать, нужен самый маленький размер. А где она переоденется?

Капитан задумчиво потер подбородок.

- Вы не знаете подходящего места?

- Лучше вашей личной каюты не придумаешь, сэр. Там ей никто не помешает.

- Ну и наслушаюсь я тогда - от нее же самой.

- Не сомневаюсь, - сказал Питер.

Мойра пообедала с американцами, сидя в конце одного из длиннейших столов в кают-компании, потом в смежной каюте-гостиной пили кофе. Затем младшие офицеры вернулись каждый к своим обязанностям, а Мойра осталась с Питером и Дуайтом. Питер разложил на столе чистую, выглаженную одежду кочегара.

- Вот вам комбинезон, - сказал он.

Дуайт откашлялся.

- На подводной лодке слишком много смазки, мисс Дэвидсон, - пояснил он.

- Меня зовут Мойра.

- Хорошо, Мойра. Я думаю, лучше вам спуститься на "Скорпион" в комбинезоне. Боюсь, платье вы там перепачкаете.

Мойра взяла комбинезон, развернула.

- Полная перемена декораций, - заметила она. - А где мне можно переодеться?

- Я думаю, в моей личной каюте, - предложил Дуайт. - Там вас никто не побеспокоит.

- Надеюсь, хотя не так уж уверена. Я не забыла, что произошло на яхте. - Капитан рассмеялся. - Ладно, Дуайт, ведите меня в свою каюту. Надо же мне разок и на такое отважиться.

Дуайт отвел ее к себе в каюту и вернулся в гостиную ждать, пока она переоденется. В крохотной личной каюте капитана Мойра с любопытством огляделась. Прежде всего увидела фотографии, их было четыре. На всех молодая темноволосая женщина с двумя детьми: мальчику лет восемь-девять, девочка года на два младше. Один снимок был работой профессионального фотографа в хорошем ателье, остальные - увеличены с любительских снимков; на одном, похоже, пляж, вероятно берег озера. Мать с детьми сидят на трамплине для прыжков в воду. На другом - лужайка, возможно, перед жилищем Тауэрсов: на заднем плане видна часть белого деревянного дома и длинный автомобиль. Мойра стояла и с интересом разглядывала снимки; видимо, мать и дети были очень славные. Тяжело это, но по-другому сейчас не бывает. Что толку из-за этого мучиться.

Она переоделась, положила юбку с блузкой и сумочку на койку, скорчила гримасу своему отражению в маленьком зеркале и вышла в коридор на поиски хозяина. Он уже шел ей навстречу.

- Ну вот и я, - заявила Мойра. - Похожа на черта. Ваша подлодка должна быть великолепна, Дуайт, иначе этому маскараду нет оправдания.

Он со смехом взял ее под руку и повел.

- Конечно, моя лодка великолепна, - сказал он. - Лучшая в Соединенных Штатах. Теперь сюда.

Мойра чуть не сказала, что другой подлодки у Соединенных Штатов, наверно, вообще нет, но прикусила язык: незачем делать ему больно.

Дуайт провел ее по трапу на узкую палубу "Скорпиона", затем на мостик и принялся объяснять, как что устроено. Мойра мало что знала о кораблях и ровным счетом ничего о подводных лодках, но слушала внимательно и раза два удивила Тауэрса дельными, толковыми вопросами.

- Почему, когда вы погружаетесь, вода не льется в переговорную трубу? спросила она.

- Поворачивается вот эта заглушка.

- А если вы забудете?

Он усмехнулся:

- Внизу, в машинном отделении есть еще одна.

Через узкий люк он спустился с нею в рубку. Некоторое время она в перископ осматривала гавань и сумела понять, что к чему, но как размещать балласт и избегать крена - это осталось для нее и загадочно и не слишком любопытно. С недоумением воззрилась она на хитроумные машины, зато с живейшим интересом осмотрела помещение, где спят и едят члены команды, а также камбуз.

- А как быть с запахом стряпни? - спросила она. - Как быть, когда у вас в подводном плаванье готовят капусту?

- Стараемся не готовить. Во всяком случае, не свежую капусту. Запах держится довольно долго. В конечном счете помогает освежитель, притом воздух сменяется, добавляется кислород. Часа через два уже почти не пахнет.

В своей крохотной каютке он предложил Мойре выпить чаю. Отпивая из чашки, она спросила:

- Вы уже получили приказ, Дуайт?

Он кивнул:

- Обходим Кэрнс, Порт-Морсби и Дарвин. Потом возвращаемся.

- Там ведь уже никого не осталось в живых, правда?

- Не уверен. Именно это нам и надо выяснить.

- И вы высадитесь на берег?

Он покачал головой:

- Не думаю. Все зависит от уровня радиации, но едва ли мы причалим. Может быть, даже не поднимемся на мостик. Если обстановка совсем скверная, наверно, останемся на перископной глубине. Потому-то мы и взяли на борт Джона Осборна: нам нужен человек, который по-настоящему понимает, насколько велик риск.

Мойра подняла брови.

- Но если даже нельзя выйти на палубу, откуда вам знать, есть ли на берегу кто-то живой?

- Можем позвать через громкоговоритель. Подойти как можно ближе к берегу и окликнуть.

- А услышите вы, если кто-нибудь отзовется?

- Не так ясно, как будем звать сами. Возле рупора мы укрепим микрофон, но чтобы услыхать, если кто закричит в ответ, надо подойти очень близко. Все же это лучше, чем ничего.

Мойра вскинула на него глаза.

- Дуайт, а бывал кто-нибудь раньше в тех местах, где сильная радиоактивность?

- Да, конечно. Это не так страшно, если вести себя разумно и не рисковать зря. Во время войны мы там довольно долго ходили - от Айва-Джаммы до Филиппин и потом на юг до острова Яп. Остаешься под водой и действуешь как обычно. Но, конечно, на палубу выходить не годится.

- Нет, я про последнее время. Был кто-нибудь в тех местах после того, как война кончилась?

Дуайт кивнул:

- "Меч-рыба", двойник нашего "Скорпиона", ходила в Северную Атлантику. С месяц назад она вернулась в Рио-де-Жанейро. Я ждал, что мне пришлют копию рапорта Джонни Дисмора - это капитан "Меч-рыбы", - но до сих пор ее не получил. В Южную Америку давно не ходил ни один корабль. Я просил, чтобы копню передали телетайпом, но радио загружено более срочными делами.

- А далеко зашла та лодка?

- Насколько я знаю, она описала полный круг, - сказал Тауэрс. - Обошла восточные штаты от Флориды до Мэна, углубилась в нью-йоркскую гавань до самого Гудзона, пока не наткнулась на рухнувший мост Джорджа Вашингтона. Прошла дальше, к Новому Лондону, к Галифаксу и Сент-Джону, потом пересекла Атлантический океан, вошла в Ла-Манш и даже в устье Темзы, но там далеко продвинуться не удалось. Потом они глянули на Брест и Лиссабон, но к этому времени уже кончались припасы и команда была в скверном состоянии, так что они вернулись в Рио. - Тауэрс помолчал. - Я пока не слыхал, сколько дней они шли под водой... а хотелось бы знать. Безусловно, они поставили новый рекорд.

- И нашли они хоть одного живого человека, Дуайт?

- Едва ли. Если б нашли, мы бы наверняка об этом услышали.

Мойра застывшим взглядом смотрела на узкий проход за занавеской, которая заменяла капитанской каюте стену, на сложную сеть труб и электрических кабелей.

- Можете вы себе представить, как это выглядит, Дуайт?

- Что именно?

- Все эти города, и поля, и фермы - и ни одного человека, ни единой живой души. Никого и ничего. У меня это просто в голове не укладывается.

- У меня тоже. Да я и не хочу себе это представить. По мне, лучше думать, что все выглядит как прежде.

- Ну а я ведь никогда в тех местах не бывала. Никогда не выезжала из Австралии, а теперь уже ничего другого и не увижу. Другие страны я знаю только по кино да по книгам... какие они были прежде. Наверно, уже никто никогда не снимет фильма о том, какие они теперь.

Дуайт покачал головой.

- Это невозможно. Насколько я понимаю, оператор бы не выжил. Думаю, о том, как теперь выглядит северное полушарие, знает один господь бог. - Он помолчал. - По-моему, это хорошо. Не хочется помнить, как кто-то выглядел после смерти, хочется помнить его живым. Вот так я предпочитаю думать о Нью-Йорке.

- Невообразимо. Не укладывается это у меня в голове, - повторила Мойра.

- И у меня тоже. По-настоящему не верится, просто не могу привыкнуть к этой мысли. Наверно, не хватает воображения. Но я и не хочу, чтоб хватило. Для меня все живо, все города, все уголки Штатов я вижу в точности такими, как прежде. И пускай они останутся такими до сентября.

- Ну конечно, - мягко сказала Мойра.

Он очнулся.

- Хотите еще чаю?

- Нет, спасибо.

Он снова вывел ее наверх; на мостике Мойра замешкалась, потирая ушибленную лодыжку, благодарно вдохнула морскую свежесть.

- Наверно, до черта противно внутри, когда подолгу не всплываешь, сказала она. - Сколько времени вы пробудете под водой в этом рейсе?

- Недолго. Дней шесть, может быть, неделю.

- Должно быть, это ужасно вредно.

- Не физически, - возразил Дуайт. - Правда, недостает солнечного света. У нас есть пара ламп дневного света, но это совсем не то, что выйти наружу. Хуже всего погружение действует на психику. Иные люди - крепкие люди, в остальном вполне надежные - просто не могут долго оставаться под водой. Через какое-то время у всех сдают нервы. Нужен очень уравновешенный характер. Я бы сказал, невозмутимый.

Мойра кивнула - он сам в точности такой, подумалось ей.

- И вы все такие?

- Да, пожалуй. Во всяком случае, почти все.

- Смотрите в оба за Джоном Осборном, - предостерегла Мойра. - У него-то не очень спокойный нрав.

Дуайт посмотрел на нее с удивлением. Он прежде об этом не думал, в пробном походе ученый держался безукоризненно. Но после замечания Мойры капитан призадумался.

- Хорошо, непременно, - сказал он. - Спасибо за совет.

Они поднялись по трапу на "Сидней". В ангаре авианосца еще стояли самолеты, будто бабочки со сложенными крыльями; безмолвный корабль казался мертвым. Мойра приостановилась.

- Они уже никогда больше не полетят, правда?

- Думаю, не полетят.

- А хоть какие-нибудь самолеты еще летают?

- Я давно уже ни одного не видел в воздухе. Авиационного бензина осталось очень мало.

Молча, необычно притихшая, Мойра дошла с Тауэрсом до его каюты. Сбросила комбинезон, снова надела белую юбку и вышитую блузку - и воспрянула духом. Проклятые мрачные корабли, проклятая мрачная жизнь! Скорей бежать от всего этого, напиться, слушать музыку, танцевать! Перед зеркалом, перед фотографиями Дуайтовой жены и детей она ярко накрасила губы, нарумянила щеки, вернула блеск глазам. Вырваться из всего этого! Вон из этих стальных клепаных стен, вон отсюда сейчас же! Ей здесь не место. Скорее в мир романтических похождений, самообманов и двойных порций коньяка! Вон отсюда - обратно в свой, привычный мир!

С фотографий в рамках понимающе, одобрительно смотрела Шейрон.

В кают-компании навстречу гостье шел Тауэрс.

- Вы шикарно выглядите! - воскликнул он с восхищением.

Мойра коротко улыбнулась.

- Зато чувствую себя гнусно, - сказала она. - Уйдемте отсюда, хочу на свежий воздух. Пойдем в тот ресторан, выпьем, а потом поищем, где можно потанцевать.

- Как прикажете.

Он пошел переодеться в штатское, а Мойру оставил с Осборном.

- Выведи меня на взлетную палубу, Джон, - сказала Мойра. - Еще минута в этих железных коробках - и я начну визжать и кусаться.

- Я плохо знаю дорогу наверх, - признался Осборн. - Я ведь тут новичок.

Они набрели на крутой трап, ведущий наверх, к орудийной башне, опять спустились, побрели по длинному стальному коридору, спросили дорогу у встречного матроса и наконец поднялись в надстройку и вышли на палубу. На просторной, ничем не загроможденной взлетной палубе пригревало солнце, перед глазами синело море, дул свежий ветер.

- Слава богу, наконец-то я выбралась, - сказала Мойра.

- Как я понимаю, ты не поклонница флота, - заметил Осборн.

- А тебе здесь нравится?

Он немного подумал.

- Пожалуй, нравится. Будет довольно занятно.

- Смотреть в перископ на мертвецов. Я могла бы придумать более приятные-занятия.

Некоторое время шли молча.

- Важно знать, - сказал наконец Осборн. - Надо попытаться выяснить, что же произошло. Может быть, все обстоит не так, как мы думаем. Может быть, что-то поглощает радиоактивные элементы. Может быть, с периодом полураспада происходит что-то, о чем мы понятия не имеем. Даже если мы не откроем ничего хорошего, все-таки откроем что-нибудь новое. Не думаю, чтобы мы и вправду открыли что-то хорошее, обнадеживающее. Но все равно это забавно - узнавать.

- По-твоему, узнавать плохое - забавно?

- Убежден, - решительно сказал Осборн. - Иные игры забавны, даже если проигрываешь. Даже если знаешь, что проиграл, еще прежде, чем начнешь. Забавна сама игра.

- Престранное понятие об играх и забавах.

- Ты не хочешь смотреть правде в глаза, вот твоя беда, - сказал Осборн. - Что с нами случилось, то случилось, это непоправимо, а ты не хочешь с этим мириться. Но рано или поздно придется посмотреть правде в глаза.

- Ладно, - сердито сказала Мойра, - придется мне посмотреть правде в глаза. Если все, что ваша братия толкует, - верно, это будет в сентябре. Еще успею.

- Как угодно, - Джон Осборн усмехнулся. - Я не стал бы очень рассчитывать на сентябрь. Все может быть и на три месяца раньше или позже. Кто знает, возможно, нас прихватит уже в июне. А может быть, я еще успею поднести тебе подарок к Рождеству.

- Так вы ничего точно не знаете? - вскипела Мойра.

- Не знаем. Ничего подобного не бывало за всю историю человечества. Физик чуть помолчал и неожиданно докончил: - А если б такое уже однажды случилось, мы бы сейчас об этом не беседовали.

- Скажи еще хоть слово, и я столкну тебя в воду.

Из надстройки вышел капитан Тауэрс, щеголеватый и подтянутый в синем костюме с двубортным пиджаком, и направился к ним.

- А я гадал, где вы оба, - заметил он.

- Извините, Дуайт, - сказала девушка. - Надо было вас предупредить. Мне захотелось на свежий воздух.

- Будьте осторожны, сэр, - сказал Осборн. - Она совсем рассвирепела. На вашем месте я держался бы подальше - неровен час она начнет кусаться.

- Он меня изводит, - пояснила Мойра. - Дразнит, как Альберт льва. Пойдемте отсюда, Дуайт.

- До завтра, сэр, - сказал физик. - В субботу и воскресенье я останусь на борту.

Дуайт с девушкой спустились с мостика внутрь. И когда шли по стальному коридору к трапу, Тауэрс спросил:

- Как же он вас дразнил, детка?

- По-всякому, - был туманный ответ. - Тыкал палкой мне в ухо. На поезд потом, Дуайт, сперва давайте выпьем. Мне станет получше.

Он повел ее все в тот же отель на главной улице. За выпивкой спросил:

- Сколько у нас сегодня времени в запасе?

- Последняя электричка отходит с Флиндерс-стрит в четверть двенадцатого. Мне надо на нее поспеть, Дуайт. Мама мне вовек не простит, если я проведу с вами ночь.

- Могу поверить. Но вы доедете до Бервика, а что дальше? Вас кто-нибудь встретит?

Мойра покачала головой.

- С утра мы оставили на станции велосипед. Если вы меня угостите, как надо, я, пожалуй, с него свалюсь, но он меня ждет. - Она допила двойную порцию коньяка. - Спросите мне еще, Дуайт.

- Только одну. А потом пойдем отсюда. Вы ведь обещали, что мы потанцуем.

- И потанцуем. Я заказала столик у Мэрайо. Я, когда пьяная, здорово топчусь.

- Я не хочу топтаться, - возразил Дуайт. - Я хочу танцевать.

Мойра взяла у него из рук стакан.

- Вы слишком многого требуете. Не тычьте больше мне палкой в ухо, это невыносимо. Да почти все мужчины вовсе и не умеют танцевать.

- И я не умею. Раньше в Штатах мы много танцевали. Но с начала войны я не танцевал ни разу.

- По-моему, вы очень скучно живете.

После второй порции коньяка Дуайту все же удалось увести ее из отеля, и уже в сумерках они пришли на станцию. Через полчаса приехали в город и вышли на улицу.

- Еще рановато, - сказала Мойра. - Давайте пройдемся.

Он взял ее под руку, чтобы уверенней вести сквозь субботнюю вечернюю толпу. Почти во всех витринах красовалось вдоволь всяких соблазнов, но лишь немногие магазины открыты. Рестораны и кафе набиты битком и явно процветают; бары закрыты, но на улицах полно пьяных. Кажется, в городе царит буйное, ничем не омраченное веселье, скорее в духе 1890 года, а отнюдь не 1963-го. На широких улицах никакого транспорта, кроме трамваев, и люди шагают прямо по мостовой. На углу Суонстон и Коллинз-стрит какой-то итальянец играет на большущем, безвкусно изукрашенном аккордеоне - и, надо сказать, играет отлично. И вокруг под эту музыку танцуют. Дуайт с Мойрой проходили мимо кинематографа "Королевский", перед ними, шатаясь, ковылял какой-то человек - и вдруг упал, продержался немного на четвереньках, потом, мертвецки пьяный, скатился в водосточную канаву. Никто не обратил на него внимания. Полицейский, что проходил по тротуару, приостановился, перевернул упавшего, небрежно осмотрел и зашагал дальше.

- Ну и веселье здесь вечером, - заметил Дуайт.

- Сейчас уже не так скверно, - ответила Мойра. - Сразу после войны было куда хуже.

- Знаю. По-моему, люди от этого устают. - И, немного помедлив, Тауэрс докончил: - Вот как я устал.

Мойра кивнула.

- И потом, сегодня суббота. В обычные вечера здесь тихо и мирно. Почти как до войны.

Они подошли к ресторану. Владелец встретил их приветливо, он хорошо знал Мойру: она бывала в его заведении по крайней мере раз в неделю, а то и чаще. Дуайт Тауэрс заходил сюда всего раз пять-шесть, он предпочитал свой клуб, но метрдотель знал, что это капитан американской подводной лодки. Поэтому обоим оказали достойный прием, отвели удобный столик в углу, подальше от оркестра; они заказали напитки и ужин.

- Очень славные здесь люди, - одобрительно сказал Дуайт. - Я ведь прихожу не так часто, и когда прихожу, трачу не так много.

- А я прихожу очень часто. - Мойра на минуту задумалась. - Знаете, вы очень везучий человек.

- Почему вы так считаете?

- У вас есть дело, вы все время заняты.

Раньше капитану Тауэрсу и в мысль не приходило, что он счастливчик.

- Да, верно, - медленно произнес он. - Мне и правда некогда болтаться зря и валять дурака.

- А мне есть когда. Больше мне нечем заняться.

- Вы что же, совсем не работаете? Никаких обязанностей?

- Никаких. Иногда гоняю по нашим полям вола с бороной, ворошу навоз. А больше делать нечего.

- По-моему, вам бы неплохо найти какую-то службу в городе.

- По-моему тоже, - не без язвительности ответила Мойра. - Но это совсем не так просто. Перед самой войной я получила диплом с отличием в нашей лавочке, моя специальность - история.

- В лавочке?

- В университете. Потом думала выучиться машинописи и стенографии. Но какой смысл потратить на это год? Я бы не успела закончить курс. А если бы и закончила, никакой работы не найдешь.

- Вы хотите сказать, что деловая жизнь сходит на нет?

Мойра кивнула.

- Очень многие мои подруги остались не у дел. Предприниматели и коммерсанты не работают, как прежде, и им не нужны секретари. Половина папиных друзей раньше где-нибудь да служила, а теперь они просто не ходят в свои конторы. Сидят у себя дома, вроде как вышли в отставку. Понимаете, масса учреждений и предприятий позакрывались.

- Пожалуй, в этом есть смысл, - заметил Дуайт. - Если у человека хватает денег на жизнь, он имеет право последние месяцы прожить, как пожелает.

- И девушка тоже имеет на это право, - сказала Мойра. - Даже если, чем гонять на ферме вола и раскидывать по полю навоз, она пожелает заняться совсем другими делами.

- А работы нет никакой?

- Я ничего не могла найти. Хотя очень старалась. Но понимаете, я даже на машинке печатать не умею.

- Можете научиться, - сказал Дуайт. - Можете поступить на те курсы, вы же собирались.

- А какой смысл? Ведь я не успею закончить и не смогу применить свои знания на практике.

- Но у вас будет занятие. Вместо двойных порций коньяка.

- Все равно чем, лишь бы заняться? - переспросила Мойра. Отвратительно.

Она беспокойно барабанила пальцами по столику.

- Это лучше, чем пить лишь бы пить, - возразил Тауэрс. - Не болит голова с похмелья.

- Закажите мне еще двойную порцию, Дуайт, - с досадой сказала Мойра. А потом посмотрим, умеете ли вы танцевать.

Ощущая что-то вроде жалости, он повел ее танцевать. До чего же она сейчас уязвима. Поглощенный своими заботами и обязанностями, он как-то ни разу не подумал, что и у тех, кто молод и не успел обзавестись семьей, теперь хватает огорчений и разочарований. Надо постараться, чтобы она приятно провела вечер, решил он и заговорил о фильмах и мюзиклах, которые они оба видели, об общих знакомых.

- Холмсы чудаки, - сказала между прочим Мойра. - Мэри просто помешана на своем саде. Они сняли эту квартиру на три года, и она собирается осенью посеять всякую всячину, которая взойдет только на следующий год.

Дуайт улыбнулся.

- По-моему, очень правильная мысль. Мало ли, что может быть. - И опять перевел разговор на - не столь опасную тему: - Видели вы в "Плазе" фильм Дэнни Кея?

Яхты и парусные гонки - темы совсем безопасные, поговорили и об этом. Под конец ужина немного развлеклись эстрадным представлением, потом опять танцевали. А потом Мойра объявила:

- Я - Золушка. Нельзя опоздать на поезд, Дуайт.

Она прошла в гардеробную, а Дуайт уплатил по счету и встретил ее в дверях. Улицы уже обезлюдели; музыка утихла, рестораны и кафе закрылись. Оставались только пьяные - шатаясь, бесцельно бродили взад-вперед или сваливались замертво и засыпали прямо на тротуарах. Мойра сморщила нос:

- Не понимаю, почему это не прекратят. До войны такого не бывало.

- Задача не из легких, - задумчиво сказал Дуайт. - И на лодке опять и опять с этим сталкиваешься. Я считаю, на берегу каждый вправе делать что хочет, лишь бы не мешал другим. В такое время, как сейчас, многие просто не могут без спиртного. - Он оглядел полицейского на углу. - Видно, и ваши полицейские того же мнения, по крайней мере здесь, в городе. Я еще ни разу не видел, чтобы пьяного забрали, а уж если - так не за то, что напился.

Прощаясь на станции. Мойра поблагодарила его и пожелала спокойной ночи.

- Чудный был вечерок, - сказала она. - И весь день тоже. Спасибо вам за все, Дуайт.

- Мне тоже было очень приятно, Мойра, - ответил он. - Я уже сто лет не танцевал.

- А танцуете совсем не плохо, - заметила Мойра. Потом спросила: - Вы уже знаете, когда надо будет идти на север?

Он покачал головой:

- Пока не знаю. Как раз перед тем, как мы сошли на берег, мне передали, что в понедельник утром мне и капитан-лейтенанту Холмсу надо явиться к адмиралу Хартмену. Думаю, тогда мы получим все распоряжения и, возможно, уже днем отчалим.

- Желаю удачи, - сказала Мойра. - Вы мне позвоните, когда вернетесь в Уильямстаун?

- Ну конечно. С удовольствием. Может быть, мы опять пройдемся на яхте или поужинаем и потанцуем, как сегодня.

- Вот будет весело! А теперь надо бежать, не то мой поезд уйдет. Еще раз до свиданья и спасибо за все.

- Сегодня было очень весело, - сказал Дуайт. - До свиданья.

Он стоял и смотрел ей вслед, пока она не скрылась в толпе. Сзади, в легком летнем платье, она немного напоминает Шейрон - или, может быть, он уже забывает и путает? Нет, и правда немного напоминает Шейрон - почти такая же походка. А больше ничего общего. Быть может, оттого она ему и нравится - самую малость чем-то напоминает жену.

Он круто повернулся и пошел к поезду на Уильямстаун.

Наутро он отправился в Уильямстаунскую церковь - если только позволяли обстоятельства, он никогда не пропускал воскресную службу. А в понедельник в десять утра они с Питером Холмсом были уже в приемной главнокомандующего военно-морскими силами вице-адмирала Дэвида Хартмена.

- Он сию минуту вас примет, сэр, - сказал секретарь. - Насколько мне известно, он поедет с вами обоими в резиденцию правительства.

- Вот как?

Лейтенант кивнул.

- Он распорядился подать машину. - Тут зажужжал зуммер, молодой человек скрылся в кабинете и тотчас вышел. - Заходите, пожалуйста.

Они прошли в кабинет. Вице-адмирал поднялся им навстречу.

- Доброе утро, капитан Тауэрс. Доброе утро, Холмс. Премьер-министр хочет поговорить с вами перед вашим походом, так что сейчас мы к нему отправимся. Но сначала я хочу вручить вам вот это. - Он повернулся и взял со стола объемистую пачку отпечатанных на машинке листов. - Это доклад командира американской подводной лодки "Меч-рыба" о его походе из Рио-де-Жанейро в Северную Атлантику. - Он подал машинописные листы Дуайту. - Очень жаль, что это получено с таким запозданием, но радиостанции Южной Америки чрезвычайно загружены, а доклад очень длинный. Возьмите его с собой и почитайте на досуге.

Американец взял пачку, с любопытством полистал.

- Это будет для нас драгоценным подспорьем, сэр. Есть тут что-нибудь такое, что повлияет на план операции?

- Не думаю. Он обнаружил высокую радиоактивность - атмосферную радиоактивность - на всем обследованном пространстве, на севере, естественно, больше, чем на юге. Погрузился он... давайте-ка посмотрим... - Вице-адмирал взял у Дуайта бумаги, быстро перевернул несколько страниц. - Погрузился на втором градусе южной широты, возле Парнаибы и весь рейс шел с погружением; когда возвращался, всплыл опять на поверхность только на пятом градусе южной широты вблизи Сан-Роке.

- Сколько же времени он оставался под водой, сэр?

- Тридцать два дня.

- Наверно, это рекорд.

Вице-адмирал кивнул:

- Как будто так. Кажется, где-то он об этом упоминает. - Он отдал Тауэрсу бумаги. - Так вот, возьмите это и внимательно прочитайте. Получите представление об обстановке на севере. Кстати, если вы захотите сами с ним связаться, он направился на "Меч-рыбе" в Уругвай. Сейчас он в Монтевидео.

- А в Рио становится опасно, сэр? - спросил Питер.

- Да, это надвигается все ближе.

Они вышли из кабинета, во дворе ждал электробус. Он бесшумно покатил по пустынным городским улицам на обсаженную деревьями Коллинз-стрит, к зданию правительства. Через несколько минут они уже сидели вокруг стола в обществе премьер-министра Австралии Доналда Ритчи.

- Я хотел увидеть вас до вашего отплытия, капитан, - сказал премьер, хочу сказать несколько слов о цели вашего рейса и пожелать удачи. Я ознакомился с планом операции, мне почти нечего добавить. Вы направляетесь к Кэрнсу, Порт-Морсби и Дарвину и доложите о том, какова там обстановка. Разумеется, особенно интересно выяснить, уцелела ли там хоть какая-то жизнь, будь то люди или животные. И сохранилась ли растительность. И морские птицы, если вам удастся что-нибудь о них узнать.

- Это, думаю, будет нелегко, сэр, - заметил Дуайт.

- Да, я тоже так полагаю. Во всяком случае, насколько мне известно, с вами отправляется ученый из НОНПИ.

- Да, сэр, мистер Осборн.

Премьер-министр привычно провел рукой по лицу.

- Так вот. Я не хочу, чтобы вы подвергали себя опасности. Более того, я запрещаю вам рисковать. Мне нужно, чтобы-вы вернулись, сохранив лодку в целости и команду в добром здоровье. Будьте осторожны, когда решаете, выйти ли вам самому на палубу, всплыть ли лодке, следуйте советам вашего научного консультанта. Вот рамки, которыми вы ограничены, в этих пределах нам нужны все сведения, какие только можно получить. Если позволит уровень радиации, неплохо бы выйти на берег и осмотреть города. Но едва ли это возможно.

Вице-адмирал покачал головой.

- Сильно сомневаюсь. Думаю, когда вы достигнете двадцать второго градуса южной широты, вам уже надо будет погрузиться.

Американец быстро прикинул:

- Это южнее Таунсвила.

- Да, - медленно произнес премьер. - Да. В Таунсвиле еще есть живые люди. Вам категорически запрещается туда заходить, разве что военно-морское ведомство особым приказом изменит план операции. - Он поднял голову и посмотрел американцу в глаза. - Вам это может показаться жестокостью, капитан. Но вы ничем не в силах им помочь, а дать им увидеть вашу лодку значит только пробудить напрасные надежды. И кроме всего прочего, обстановка в Таунсвиле нам известна. У нас еще есть с ними телеграфная связь.

- Я понимаю, сэр.

- И последнее, о чем я должен вас предупредить. Вам категорически запрещается во время рейса брать кого бы то ни было на борт, разве только вы получите на это особое разрешение по радио от Адмиралтейства. Я уверен, вы понимаете, насколько важно, чтобы ни вы, ни члены вашей команды ни в коем случае не соприкасались с человеком, подвергшимся облучению. Вам все ясно?

- Все ясно, сэр.

Премьер-министр поднялся.

- Итак, удачи вам всем. Буду ждать новой встречи с вами через две недели, капитан Тауэрс.

3

Спустя девять дней, на исходе ночи, подводная лодка Соединенных Штатов "Скорпион" стала всплывать. В сером предрассветном сумраке, под блекнущими звездами, подле Песчаного мыса близ Бандаберга, штат Квинсленд, на двадцать четвертом градусе южной широты из спокойных вод показались перископы. На этой глубине лодка оставалась четверть часа - за это время капитан по маяку на далеком берегу и по эхо-сигналам определил местоположение лодки, а Джон Осборн, досадливо и неловко тыча пальцами в кнопки своих инструментов, определил уровень радиации в атмосфере и в море. Затем лодка выскользнула из глубины - длинная серая стальная скорлупа, низко сидящая в воде - и со скоростью двадцати узлов двинулась на юг. На мостике с лязгом откинулся люк, на палубу вышел дежурный офицер, за ним капитан, потом еще и еще люди. В безветрии раскрылись носовые и кормовые торпедные люки и внутрь на смену застоявшемуся пошел свежий воздух. От надстройки к носу и корме протянули леера, и все члены команды, свободные от вахты, выбрались на палубу вдохнуть утреннюю свежесть, побледневшие, счастливые оттого, что можно наконец выйти из заточения, увидеть восходящее солнце. Лодка не всплывала на поверхность больше недели.

Через полчаса все проголодались, уже несколько дней никому так не хотелось есть. Когда удар гонга позвал к завтраку, все так и посыпались вниз, повара же в свой черед поднялись на палубу. Отстояв вахту, поспешили поглядеть на яркое солнышко все, кто освободился. Вышли на мостик офицеры, закурили, и вступил в свои права обычный порядок похода на поверхности, по синим водам "Скорпион" направился на юг, к берегам Квинсленда. Поставили радиомачту, сообщили, где находятся. А потом стали принимать развлекательную передачу, и, сливаясь с бормотаньем турбин и шумом вспененной воды за бортом, лодку наполнила легкая музыка.

На мостике капитан сказал офицеру связи:

- Трудновато нам будет написать этот отчет.

Питер кивнул:

- Насчет танкера, сэр.

- Вот именно, насчет танкера, - сказал Дуайт.

В Коралловом море, между Кэрнсом и Порт-Морсби, они обнаружили судно. Это оказался танкер, без груза, с одним только балластом, при выключенных машинах, его несло по воле волн. Танкер был из Амстердама. Подводники обошли его кругом, окликая через рупор, но ответа не получили, и только через перископ подробно осмотрели, сверяясь по справочнику Ллойда. Все шлюпки оставались на месте, закрепленные на шлюпбалках, но нигде ни души. И корпус ржавый, весь покрыт ржавчиной. Под конец решили, что судно давным-давно покинуто и носится по волнам со времен войны; пострадало оно, похоже, только от непогоды, никаких повреждений не видно. Тут ничего нельзя было поделать, атмосфера слишком насыщена радиацией - на палубу не выйдешь, подняться на танкер нечего и думать, даже если бы удалось взобраться на его крутой борт. И час спустя "Скорпион" пошел своей дорогой, оставив безжизненное судно на прежнем месте, - его лишь сфотографировали через перископ да записали координаты. И это был единственный корабль, который они повстречали за все время рейса.

- Я доложу покороче, ограничусь сведениями нашего непогрешимого Джона о радиоактивности.

- В сущности, это самое главное, - согласился капитан. - И еще та собака.

Да, было не так-то просто написать отчет о рейсе, слишком мало они видели и узнали. К Кэрнсу подошли не погружаясь, но на мостик никто не поднялся, слишком сильна была радиация. Чтобы приблизиться к Кэрнсу, пришлось очень осторожно пробираться через Большой Барьерный риф, на ночь даже легли в дрейф - Дуайт рассудил, что слишком опасно идти в темноте в этих водах, где маяки и створные огни слишком ненадежны. Когда наконец разглядели Грин-Айленд и подошли поближе, в облике города не заметили ничего необычного. Он стоял на берегу, омытый солнечным светом, за ним стеной поднималось Атертонское плоскогорье. В перископ видны были осененные пальмами улицы, магазины, больница, опрятные одноэтажные виллы, поднятые над землей на сваях в защиту от термитов; кое-где на улицах стояли неподвижно автомобили, развевались два-три флага. "Скорпион" прошел к реке, в док. И здесь все выглядело очень обыкновенно и естественно, в устье реки стояли на якоре рыбачьи лодки; на верфи ни одного корабля. Вдоль верфи вереницей выстроились подъемные краны, все они аккуратно закреплены. Хотя "Скорпион" подошел совсем близко, на берегу почти ничего не удалось увидеть: перископ слишком мало поднимался над опалубкой верфи, а город за нею заслоняли здания портовых складов. Только и виден был затихший порт, в точности как бывает по воскресеньям или в праздники, разве что тогда здесь сновали бы ялики и яхты. На пристани появился большой черный пес и, завидев перископ, свирепо залаял.

Часа два они оставались в устье реки, подле верфи, и звали, включив громкоговоритель на полную мощность, так что зов наверняка разносился по всему городу. Никакого отклика не дождались, город спал непробудным сном.

"Скорпион" повернул, отошел немного от верфи, опять стали видны "Стрэнд -отель" и часть торгового центра. Постояли здесь, опять звали и опять не получили ответа. И отступились, пошли в открытое море, надо было дотемна выбраться за Барьерный риф. Если не считать данных об уровне радиации, собранных Джоном Осборном, они ничего не узнали, разве что получили своего рода отрицательные сведения: Кэрнс с виду остается в точности таким же, каким был всегда. Улицы залиты солнцем, на дальних горных склонах пламенеют заросли банксии, витрины магазинов затенены навесами широких веранд. Приятный уголок для жизни в тропиках, только, похоже, никто здесь не живет, кроме одной-единственной собаки.

Таков же оказался и Порт-Морсби. С моря, глядя в перископ, не заметно было, что с городом хоть что-то неладно. На рейде стояло на якоре торговое судно, приписанное к Ливерпулю, с борта спущен трап. Еще два корабля выброшены на берег - должно быть, однажды во время шторма не удержали якоря. Подводники провели здесь несколько часов, обошли весь рейд, заглянули в док, опять и опять звали через громкоговоритель. Ответа не было, но совсем не заметно было, чтобы с городом случилось неладное. И спустя некоторое время "Скорпион" ушел, явно незачем было здесь оставаться.

Через два дня достигли Дарвина и остановились в гавани, под высоким берегом. Здесь в перископ видны были только верфь, крыша правительственного здания да часть отеля "Дарвин". На якоре стояли рыболовные суда, и подводники некоторое время кружили среди них, окликая и разглядывая в перископ. И опять ничего не узнали, только пришли к заключению, что под конец люди старались умереть пристойно.

- Так поступают звери, - сказал Джон Осборн. - Забираются в берлоги и норы и там умирают. Горожане, наверно, все лежат в своих постелях.

- Хватит об этом, - сказал капитан Тауэрс.

- Но это правда, - возразил ученый.

- Хорошо, пусть правда. И не будем больше об этом говорить.

Да, не так-то легко будет написать отчет.

Они оставили Дарвин, как оставили перед тем Кэрнс и Порт-Морсби, и, не всплывая на поверхность, прошли обратно через Торресов пролив и направились вдоль квинслендского берега на юг. Теперь на всех сказывалось пережитое в рейсе напряжение; пока, спустя три дня после отхода из Дарвина, не всплыли на поверхность, люди почти не разговаривали друг с другом. Лишь теперь, побывав на палубе и глотнув свежего воздуха, Дуайт с помощниками выбрали время обдумать, что же могут они рассказать о своем рейсе, когда вернутся в Мельбурн.

Они обсуждали это после обеда, сидя в кают-компании и дымя сигаретами.

- Разумеется, то же самое обнаружила и "Меч-рыба", - сказал Дуайт. Они ровным счетом ничего не увидели ни в Штатах, ни в Европе.

Питер потянулся за изрядно потрепанным отчетом, что лежал позади него на буфете, хотя за время рейса и так без конца читал его и перечитывал.

- Вот о чем я ни разу не подумал, - медленно произнес он. - Совсем упустил из виду, а ведь это очень верно. У них тут нет ни слова о положении на берегу.

- Они не могли посмотреть, что делается на берегу, точно так же, как не смогли мы, - сказал капитан. - Никто никогда не узнает, как на самом деле выглядит "горячий" город, пораженный радиацией. И вообще все северное полушарие.

- Так оно и лучше, - сказал Питер.

- Я думаю, так и должно быть, - подтвердил капитан. - Есть вещи, которые видеть не следует.

- Сегодня ночью я думал об этом, - сказал Джон Осборн. - Приходило вам в голову, что больше никто никогда - ни-ког-да - не увидит Кэрнса? И Морсби, и Дарвина?

Собеседники уставились на него во все глаза, эта мысль поразила обоих.

- Никто не мог увидеть больше, чем видели мы, - сказал капитан.

- А кто, кроме нас, мог бы туда попасть? Но мы туда больше не пойдем. Времени не останется.

- Да, верно, - задумчиво сказал Дуайт. - Едва ли нас еще раз туда пошлют. Я об этом не подумал, но вы правы. После нас ни одна живая душа уже не увидит этих мест. - Он помолчал. - А мы, по сути, ничего не увидели. Что ж, я думаю, так и должно быть.

Питер беспокойно выпрямился.

- А ведь это принадлежит истории, - сказал он. - Должен же где-то быть полный отчет, правда? Пишет кто-нибудь что-то вроде истории нашего времени?

- Ничего такого не слыхал, - сказал Джон Осборн. - Попробую выяснить. Только навряд ли есть смысл писать то, чего никто не прочтет.

- Все равно, что-то следовало бы записать, - сказал американец. - Даже если читать будут только в ближайшие месяцы. - Он немного помолчал. - Вот я хотел бы прочитать историю этой последней войны. Какое-то время я в ней был замешан и, однако, ровным счетом ничего про нее не знаю. Неужели никто ничего не писал?

- Во всяком случае не историю, - сказал Осборн. - По крайней мере я о таком не слыхал. Со сведениями, которые мы собрали, конечно, познакомиться можно, но они бессвязны и отрывочны. Думаю, там слишком много провалов, о многом нам совсем ничего не известно.

- Я не прочь разобраться хотя бы в том, что нам известно, - сказал капитан.

- В чем именно, сэр?

- Для начала - сколько сброшено бомб? Я имею в виду - атомных.

- Сейсмографы отметили примерно четыре тысячи семьсот. Некоторые донесения ненадежны, возможно, было больше.

- И в том числе сколько больших - термоядерных, водородных, как там они у вас называются?

- Не могу сказать точно. Вероятно, большинство. В русско-китайской войне все были водородные. И, думаю, большинство - с кобальтовой оболочкой.

- Почему они это сделали? Почему применили кобальт? - спросил Питер.

Ученый пожал плечами.

- Такова радиологическая война. Больше ничего не могу сказать.

- А я, пожалуй, могу, - заметил американец. - За месяц до войны я слушал лекции для командного состава в институте Йерба Буэна, в Сан-Франциско. Нам сообщили предположения о том, что может произойти между Россией и Китаем. Это ли через полтора месяца произошло на самом деле или что другое - об этом я знаю не больше вашего.

Джон Осборн спросил негромко:

- Что же именно вам сказали?

Капитан помедлил, вспоминая.

- Все это связано с тепловодными морскими портами, - сказал он. - У русских зимой не замерзает только один-единственный порт - Одесса, а она находится на Черном море. Чтобы выйти из Черного моря в океан, судам надо миновать два узких пролива - Босфор и Гибралтар, а во время войны оба они - под контролем НАТО. Мурманск и Владивосток зимой можно использовать с помощью ледоколов, но оба эти порта чересчур далеки от тех мест, куда Россия поставляет свои товары. - Он опять помедлил. - Тот малый из Интеллидженс сервис нам заявил, что Россия хочет заполучить Шанхай.

- Это было бы удобно для промышленности Сибири? - спросил ученый.

Капитан кивнул.

- Вот именно. Во время второй мировой войны русские перевели очень многие свои заводы по Транссибирской магистрали на восток, за Урал, до самого озера Байкал. Построили там новые города и все такое. Но оттуда до одесского порта очень, очень далеко. Путь до Шанхая примерно вдвое короче.

- И вот что еще он нам сказал, - помолчав, задумчиво продолжал Тауэрс. - В Китае народу втрое больше, чем в России, страна отчаянно перенаселена. А под боком, за северной границей, у России пустуют громадные земли, которые ей некем заселить. Малый из Интеллидженс сервис сказал - за последние двадцать лет промышленность Китая сильно выросла, и Россия начала опасаться китайского нападения. Она бы почувствовала себя много спокойнее, стань китайцев миллионов на двести меньше, и ей нужен Шанхай. Все это и ведет к радиологической войне...

- Но ведь, применив кобальт, не пойдешь и не займешь Шанхай, - возразил Питер.

- Верно. Но, расчетливо сбросив бомбы, можно было на многие годы сделать Северный Китай необитаемым. Сбросить их в нужных местах - и радиоактивные осадки покроют Китай до самого моря. Что останется, унесено будет на восток, через Тихий океан, и если какая-то малость долетит до Соединенных Штатов, едва ли русские очень уж горько заплачут. Стоит получше спланировать - и, обойдя вокруг света, Европы и западной России достигнут лишь ничтожно малые не опасные остатки. Конечно, пройдут годы, прежде чем Россия сможет занять Шанхай, но в конце концов она его получит.

- А сколько лет людям нельзя будет работать в. Шанхае? - спросил ученого Питер.

- При кобальтовых осадках? Понятия не имею. От очень многого это зависит. Пришлось бы послать исследователей на разведку. Думаю, никак не меньше пяти лет - это период полураспада. И не больше двадцати. Но точно сказать невозможно.

Дуайт кивнул:

- К тому времени, как китайцы или кто-либо другой сумел бы туда добраться, там бы уже были русские.

- А что обо всем этом думали сами китайцы? - спросил его Джон Осборн.

- Ну, у них был совсем другой подход. Они не особенно стремились перебить русских. Просто хотели снова сделать их всех крестьянами, которым ни к чему Шанхай и вообще морские порты. Китайцы собирались засыпать русские промышленные районы кобальтовыми радиоактивными осадками, прицельно, город за городом поразить межконтинентальными ракетами. Они хотели, чтобы в ближайшие, скажем, десять лет ни один русский не мог бы работать у станка. По их планам радиоактивные осадки должны были выпасть в ограниченном количестве, притом только тяжелые частицы, которые распространились бы не слишком широко. Вероятно, они даже не собирались бомбить столицу... просто взорвать бомбу миль на десять западнее, а уж ветер довел бы дело до конца. - Он опять помолчал. - У русских не осталось бы промышленности, китайцы могли бы к ним заявиться когда пожелают и занять незараженные земли, - любые, какие им заблагорассудится. А потом, когда радиация рассеялась, заняли бы и города.

- Станки к тому времени изрядно заржавели бы, - заметил Питер.

- Да, наверно. Зато для китайцев война была бы легкой.

- И вы думаете, так все и произошло? - спросил Осборн.

- Не знаю, - сказал Тауэрс. - Возможно, этого не знает никто. Я просто передаю, что толковал на курсах для командиров тот чин из Пентагона. Одно говорит за то, что виноваты не русские, - прибавил он, размышляя вслух. У Китая, кроме России, нет ни друзей, ни союзников. Если бы это Россия напала на Китай, никто бы особенно не заволновался... не затеял бы войну на другом фронте и вообще не вступился бы.

Несколько минут все трое молча курили. Потом Питер спросил:

- Так вот как, по-вашему, это в конечном счете разразилось? После того, как русские напали на Вашингтон и Лондон?

Осборн и Тауэрс изумленно уставились на него.

- Русские и не думали бомбить Вашингтон, - сказал Дуайт. - Под конец они это доказали.

Теперь уже Питер посмотрел изумленно.

- Я имею в виду самое первое нападение.

- Вот именно. Самое первое нападение. Напали русские бомбардировщики дальнего действия ИЛ-626, но летчики на них были египтяне. И летели они из Каира.

- Это правда?

- Чистая правда. Один был захвачен, когда на обратном пути приземлился в Пуэрто-Рико. Но прежде чем выяснилось, что он египтянин, мы уже успели бомбить Ленинград и Одессу и атомные предприятия в Харькове, Куйбышеве и Молотове. В тот день все происходило слишком быстро.

- Как, значит, мы бомбили Россию по ошибке? Но это ужасно, просто в голове не укладывается.

- Это правда, Питер, - сказал Джон Осборн. - В этом так и не признались открыто, но такова правда. Самую первую бомбу сбросили на Неаполь. Это, конечно, устроили албанцы. Потом бомбили Тель-Авив. Никто не знает, чьих это рук дело, я, во всяком случае, не слыхал. Затем вмешались англичане и американцы, весьма внушительно пролетели над Каиром. На другой же день египтяне подняли в воздух все свои уцелевшие бомбардировщики - шесть отправили на Вашингтон и семь на Лондон. К Вашингтону прорвался один, к Лондону два. После этого почти никого из британских и американских государственных мужей не осталось в живых.

Дуайт кивнул.

- Самолеты были русские, и я слышал, что на них были русские опознавательные знаки. Вполне возможная вещь.

- Боже милостивый! - воскликнул австралиец. - И поэтому мы бомбили Россию?

- Совершенно верно, - горько сказал капитан Тауэрс.

- Это можно понять, - сказал Осборн. - Лондон и Вашингтон вышли из игры - раз и навсегда. Принимать решения пришлось порознь командирам на местах, притом решать мгновенно, прежде чем бомбежка повторится. После той албанской бомбы отношения с Россией крайне обострились, а в бомбардировщиках, налетевших на Вашингтон и Лондон, опознали русские самолеты. - Он помолчал. - Понятно, кто-то вынужден был что-то решить - и решить в считанные минуты. Теперь в Канберре думают, что он решил неправильно.

- Но если произошла ошибка, почему они не встретились и не прекратили все это? Почему продолжали драться?

- Очень трудно остановить войну, когда все правители убиты, - сказал капитан Тауэрс.

- Беда в том, что эта мерзость слишком подешевела, - сказал ученый. Под конец чистейшая урановая бомба обходилась примерно в пятьдесят тысяч фунтов. Даже такая мелюзга, как Албания, могла обзавестись кучей таких бомб, и любая маленькая страна, запасшись ими, воображала, будто может внезапным нападением одолеть крупнейшие державы. Вот в чем крылась главная опасность.

- Да еще в самолетах, - подхватил капитан. - Русские годами продавали египтянам самолеты. А Британия, кстати сказать, тоже продавала - и Израилю и Иордании. Их вообще не следовало снабжать авиацией дальнего действия, это была огромная ошибка.

- Ну, и тут пошла война между Россией и западными державами, - негромко подытожил Питер. - А когда же вмешался Китай?

- Навряд ли кто-нибудь знает точно, - сказал капитан. - Но, думаю, Китай сразу же пустил в ход против России и ракеты и радиацию, постарался не прозевать удобный случай. Наверно, они не знали, насколько русские готовы к радиологической войне против Китая. - И, помедлив, прибавил: - Но это все только догадки. Большинство радиостанций очень быстро замолчало, а те, которые остались, мало что успели сообщить нам или в Южную Африку. Мы знаем только, что почти во всех странах командование приняли на себя младшие офицеры, мелкота.

- Майор Чан Цзелин, - криво усмехнулся Джон Осборн.

- А кто он был, этот Чан Цзелин? - спросил Питер.

- Наверно, толком никто не знает, известно только, что он служил в китайской авиации и к концу, видимо, всем заправлял. Премьер-министр связался с ним, пробовал вмешаться и прекратить схватку. Видимо, в распоряжении майора оказалась по всему Китаю уйма ракет и уйма бомб. И в России, должно быть, тоже командовал какой-нибудь чип не выше майора. По не думаю, чтобы китайскому премьер-министру удалось как-то связаться с русскими. Во всяком случае, я не слыхал, чтобы хоть кого-нибудь упоминали.

Наступило долгое молчание.

- Конечно, положение создалось не из легких, - сказал наконец Дуайт. Ну как было поступать тому парню? Идет война, он за все в ответе, и ему есть чем воевать, оружия сколько хочешь. Думаю, когда те, кто стоял у власти, погибли, во всех странах произошло одно и то же. Такую войну не остановить.

- Такая она и получилась. Прекратилась она, только когда кончились все бомбы и вышли из строя все самолеты. А к тому времени, разумеется, дело зашло слишком далеко.

- Ужасно, - негромко промолвил американец. - Не знаю, как бы я поступил, окажись я в их шкуре. Слава богу, такая участь меня миновала.

- Думаю, вы постарались бы начать переговоры, - заметил ученый.

- Когда враг обрушился на Соединенные Штаты и убивает всех без разбора? А у меня еще есть оружие? Прекратить борьбу и сдаться? Хотелось бы мне считать себя таким благородным, но... право, не знаю. - Тауэрс поднял голову. - Я не обучен дипломатии. Свались на меня такая задача, я не знал бы, как ее решать.

- Вот и они не знали, - сказал ученый. Потянулся, зевнул. - Все это очень печально. Только не надо винить русских. Мир взорвали не великие державы. Во всем виноваты малые. Безответственные.

- А несладко приходится всем прочим, нам грешным, - усмехнулся Питер Холмс.

- У вас впереди еще полгода, - заметил Джон Осборн. - Может, немного побольше или поменьше. Скажите спасибо и за это. Вы же всегда знали, что рано или поздно умрете. А теперь вы довольно точно знаете когда. Только и всего. - Он засмеялся. - Вот и старайтесь получше использовать, оставшееся время.

- Понимаю, - сказал Питер. - Только я не могу придумать ничего увлекательней моих теперешних занятий.

- Это сидеть взаперти в треклятом "Скорпионе"?

- Ну... верно. Это наша работа. Я-то имел в виду - чем еще заняться дома.

- Не хватает воображения. Вам надо перейти в магометанскую веру и завести гарем.

Командир подводной лодки рассмеялся:

- Пожалуй, в этом что-то есть.

Офицер связи покачал головой.

- Неплохая мысль, но ничего не выйдет. Мэри это не понравится. - Улыбка сбежала с его лица. - Беда в том, что я никак не могу по-настоящему в это поверить. А вы можете?

- После всего, чего вы насмотрелись?

Питер покачал головой.

- Не верится. Мы даже не видели никаких разрушений.

- Ни на грош воображения, - заметил ученый. - Все вы, военные, таковы. Мол, с кем, с кем, а со мной это случиться не может. - И докончил не сразу: - Увы, может. И наверняка так и будет.

- Да, наверно, я лишен всякого воображения, - задумчиво согласился Питер. - Ведь это... это конец света. Прежде мне никогда не случалось вообразить что-нибудь подобное.

Джон Осборн засмеялся:

- Никакой это не конец света. Конец только нам. Земля останется такой, как была, только нас на ней не будет. Смею сказать, она прекрасно обойдется без нас.

Дуайт Тауэрс поднял голову.

- Пожалуй, это верно. Не похоже было, что в Кэрнсе или в Порт-Морсби так уж худо. - Ему вспомнилось, в перископ он видел на берегу деревья и кустарники в цвету - баксию и каскариллу и пальмы в солнечных лучах. Быть может, мы были слишком глупы и не заслужили такого прекрасного мира.

- Вот это чистейшая, неоспоримая правда, - сказал ученый.

А больше, видно, сказать было нечего, и они пошли курить на мостик, поглядеть на солнце, вдохнуть свежего воздуха.

Назавтра, когда рассвело, миновали вход в Сиднейскую гавань и прошли дальше на юг, в Бассов пролив. А на следующее утро были уже в заливе Порт-Филип и около полудня пришвартовались в Уильямстауне бок о бок с авианосцем. Адмирал Хартмен ждал их там и, едва перекинули трап, поспешил на "Скорпион".

Дуайт Тауэрс встретил его на узком мостике. Адмирал ответил на его приветствие и тотчас спросил:

- Каков был рейс, капитан?

- Никаких неприятностей, сэр. Операция прошла, как было предписано. Но, боюсь, результаты вас не удовлетворят.

- Вы собрали слишком мало сведений?

- Данных о радиации сколько угодно, сэр. Севернее двадцатой широты нельзя было выйти на палубу.

Адмирал кивнул.

- Больных на борту не было?

- Был один случай, наш врач определил корь. Ничего связанного с радиацией.

Они спустились в крохотную капитанскую каюту. Дуайт разложил черновик своего отчета - исписанные карандашом листы с приложением данных об уровне радиации во время каждой вахты в течение всего похода, длинные колонки цифр, выведенные мелким, четким почерком Джона Осборна.

- На "Сиднее" я сейчас же дам это перепечатать, - сказал он, - но все сводится к одному: мы узнали слишком мало.

- Ни в одном из этих портов никаких признаков жизни?

- Ничего. Конечно, в перископ дальше и выше пристани много не увидишь. Прежде я и не представлял себе, как мало мы сумеем увидеть. Пожалуй, мог бы догадаться заранее. Когда находишься в главном канале, до Кэрнса расстояние немалое, и с Морсби то же самое. А сам город Дарвин мы вовсе не видели, он ведь стоит высоко. Видели только береговую линию. - Помолчав, он докончил: - Ничего особенно неладного там не заметно.

Адмирал перелистывал исписанные карандашом страницы, изредка медлил, перечитывал абзац.

- Вы на какое-то время задерживались в каждом пункте?

- Часов на пять. Все время звали через громкоговоритель.

- И не получали ответа?

- Нет, сэр. В Дарвине нам сперва что-то послышалось, но это просто на верфи скрипела цепь подъемного крана. Мы подошли совсем близко и разобрались.

- Видели морских птиц?

- Ни одной. Никаких птиц севернее двадцатой широты. В Кэрнсе видели собаку.

Адмирал пробыл на подлодке двадцать минут. Под конец он сказал:

- Что ж, напечатайте отчет как можно скорее, и пускай одну копию посыльный передаст мне. Хотелось бы узнать больше, но, видимо, вы сделали все, что только в человеческих силах.

- Я читал отчет "Меч-рыбы", сэр, - сказал американец. - Там тоже почти нет данных о том, как дела на суше, что в Штатах, что в Европе. Думаю, стоя у берега, они могли видеть не больше, чем мы. - Тауэрс на минуту замялся. - Я хотел бы высказать одно предложение, сэр.

- А именно?

- Вдоль всей береговой линии уровень радиации не такой уж высокий. Научный консультант говорил мне, что в защитном костюме - шлем, перчатки и прочее - на берегу не опасно работать. Мы могли бы в любом из тех портов высадить человека на гребной лодке, с кислородным баллоном за спиной, и он бы все обследовал.

- А дезактивация, когда он вернется на борт? - заметил адмирал. Задача не простая. Но, наверно, выполнимая. Я передам ваше предложение премьер-министру, возможно, он захочет уточнить какие-то подробности. И может быть, сочтет, что не стоит рисковать. А впрочем, мысль неплохая.

Он шагнул к рубке, собираясь через нее по трапу подняться на мостик.

- Можно нам пока отпустить команду на берег, сэр?

- Неполадок на лодке нет?

- Ничего существенного.

- Десять дней отпуска, - сказал адмирал. - Сегодня же пришлю распоряжение.

После обеда Питер Холмс позвонил жене.

- Вернулся цел и невредим, - сказал он. - Послушай, родная, я сегодня буду дома, не знаю только, в котором часу. Сперва надо покончить с отчетом и по дороге самолично доставить его в Адмиралтейство, мне все равно нужно туда заглянуть. Не знаю, когда освобожусь. Встречать не надо, со станции я дойду пешком.

- Как я рада слышать твой голос! - сказала Мэри. - Ты ведь не будешь ужинать в городе?

- Наверно, нет. А дома с меня хватит и пары яиц.

Мэри наскоро соображала.

- Я потушу мясо, и мы сможем поесть в любой час.

- Отлично. Послушай, тут вот еще что. У нас один матрос болел корью, так я вроде как в карантине.

- Ох, Питер! Но разве ты в детстве не болел корью?

- Если и болел, так до четырех лет. Врач говорит, она может повториться. Инкубационный период - три недели. А у тебя корь давно была?

- Лет в тринадцать.

- Тогда ты от меня не заразишься.

Мэри торопливо собиралась с мыслями.

- А как же Дженнифер?

- Понимаю. Я уж об этом думал. Придется мне держаться от нее подальше.

- О, господи... Но разве такая малышка может заболеть корью?

- Не знаю, милая. Попробую спросить судового врача.

- А он понимает в маленьких?

Питер чуть подумал.

- Ну, пожалуй, особого опыта по детским болезням у него нет.

- Все-таки спроси его, Питер, а я позвоню доктору Хэллорану. Как-нибудь устроимся. Я так рада, что ты вернулся.

Питер положил трубку и опять принялся за работу, а Мэри предалась своему неодолимому греху - телефонным разговорам. Позвонила миссис Фостер, живущей по соседству, - та как раз должна была поехать в город на собрание Общества фермерских жен, - и попросила на обратном пути привезти фунт мяса и две-три луковицы. Позвонила доктору - он объяснил, что ребенок вполне может заразиться корью и надо соблюдать крайнюю осторожность. Потом подумала о Мойре Дэвидсон, накануне вечером Мойра звонила и спрашивала, нет ли вестей о "Скорпионе". Около пяти звонок Мэри застал ее на ферме под Бервиком.

- Дорогая, они вернулись, - сказала Мэри. - Питер только что звонил мне с корабля. У них у всех корь.

- Что-о?

- Корь - чем болеешь в школьные годы.

В ответ по проводам донесся неудержимый, пожалуй, чуточку истерический смех.

- Ничего смешного, - сказала Мэри. - Мне неспокойно за Дженнифер. Она может заразиться от Питера. Он уже когда-то болел корью, но эта гадость может повториться. Я ужасно беспокоюсь...

Смех оборвался.

- Извини, дорогая, мне показалось, это так забавно. Радиация ведь тут ни при чем, правда?

- Думаю, нет. Питер сказал, это просто корь. - Мэри чуть помолчала. Жуть, правда?

Мисс Дэвидсон опять засмеялась.

- Очень на них похоже. Две недели плавать в таких местах, где всех убила радиация, а заполучить всего-навсего корь! Ну уж и отчитаю я Дуайта! Нашли они там кого-нибудь живого?

- Не знаю, дорогая. Питер ничего про это не говорил. Но это неважно. А вот как мне быть с Дженнифер? Доктор Хэллоран сказал, она может заразиться, а Питер будет заразен целых три недели.

- Придется ему есть и спать на веранде.

- Не говори глупостей, дорогая.

- Тогда пускай Дженнифер ест и спит на веранде.

- А мухи? - возразила молодая мать. - И москиты? И вдруг какая-нибудь кошка забредет на веранду, уляжется ей прямо на лицо и задушит. Знаешь, кошки на это способны.

- Затяни коляску сеткой от москитов.

- У нас нет сетки.

- Кажется, у нас где-то есть, папа завел когда-то сетчатые рамы еще в Квинсленде. Наверно, они все дырявые.

- Пожалуйста, поищи, дорогая. Больше всего я боюсь кошки.

- Сейчас пойду посмотрю. Если найду, сегодня же отправлю почтой. А может, и сама привезу. Теперь, когда наши вернулись, вы не пригласите опять капитана Тауэрса?

- Я об этом не думала. Не знаю, захочет ли Питер. Вдруг после двух недель в подлодке они осточертели Друг другу. А ты бы хотела, чтоб мы его позвали?

- Мне-то что, - небрежно ответила Мойра. - Хотите зовите, не хотите не зовите.

- Дорогая моя!

- Ничего подобного. Не тычь мне палкой в ухо. И вообще он женат.

- Да нет же, - изумилась Мэри. - Какая у него теперь может быть жена.

- Много ты понимаешь, - возразила Мойра. - Есть жена. И поэтому все сложно. Пойду поищу сетку.

Возвратясь в этот вечер домой, Питер, убедился, что Мэри не слишком интересуется Кэрнсом, зато очень беспокоится за дочурку. Мойра еще раз ей звонила и сказала, что посылает москитную сетку, которая, однако, явно дойдет не сразу. А пока что Мэри раздобыла несколько метров марли и окружила ею выставленную на веранду детскую коляску, но сделала это не очень удачно, и офицер связи с подводной лодки в первый свой вечер дома, потратив немало времени, смастерил из марли надежное укрытие для коляски.

- Надеюсь, Дженнифер не задохнется, - с тревогой сказала ему жена. Питер, ты уверен, что эта штука достаточно пропускает воздух?

Он постарался ее успокоить, и все же ночью она три раза вставала и выходила на веранду проверить, жива ли дочка.

Взаимоотношения людей на "Скорпионе" занимали Мэри куда больше техники и практических достижений.

- Собираешься ты опять пригласить капитана Тауэрса? - спросила она.

- По правде сказать, я об этом не думал, - ответил муж. - А ты не против?

- Мне он понравился, - сказала Мэри. - И он очень нравится Мойре. Даже странно; он такой спокойный, совсем не в ее вкусе. Но кто их знает.

- Перед нашим рейсом он ездил с ней в город, - сказал Питерс. - Показал ей нашу лодку, а потом повез в город. Пари держу, она потащила его на танцы.

- Пока вас не было, она три раза звонила, спрашивала, нет ли вестей. Сильно сомневаюсь, что ей хотелось узнать о тебе.

- Наверно, ее просто скука одолела, - заметил Питер.

Назавтра он должен был поехать в Адмиралтейство на совещание с Джоном Осборном и главным научным консультантом. Совещание закончилось около полудня; когда они выходили из кабинета, Осборн сказал:

- Кстати, у меня для вас посылка, - и протянул Питеру перевязанный бечевкой пакет в оберточной бумаге. - Москитная сетка. Мойра просила вам передать.

- Большое спасибо. Мэри прямо исстрадалась по такой штуке.

- Где вы собираетесь пообедать?

- Еще не думал.

- Пойдемте в клуб "На природе".

Молодой моряк широко, раскрыл глаза: "На природе" - клуб для избранных и довольно дорогой.

- Вы там состоите?

Джон Осборн кивнул.

- Давно собирался туда вступить. А уж если не теперь, так никогда.

Трамваем поехали на другой конец города. Питер Холмс бывал раньше в этом клубе раза два и проникся к нему надлежащим почтением. Зданию, по австралийским меркам старинному, было больше ста лет, и построили его в те солидные времена на манер одного из лучших тогдашних лондонских клубов. В эпоху перемен здесь сохранились былые обычаи и традиции: переангличанив англичан, здесь и в середине двадцатого века остались верны образцам середины века девятнадцатого, те же подавались блюда, так же безупречно обслуживали официанты. До войны это, пожалуй, был лучший клуб во всей Австралии. Теперь он был лучшим вне всякого сомнения.

Они оставили шляпы в вестибюле, вымыли руки в старомодной туалетной комнате и пошли во внутренний зеленый дворик выпить. Здесь довольно много членов клуба, в большинстве люди далеко не молодые, обсуждали последние новости. Питер узнал нескольких министров. Какой-то джентльмен весьма почтенного возраста, заметив вошедших, отделился от компании, собравшейся на лужайке, и пошел им навстречу.

- Это мой двоюродный дед Дуглас Фрауд, - вполголоса сказал Джон Осборн. - Тот самый, знаете, генерал-лейтенант.

Питер кивнул. Сэр Дуглас Фрауд командовал армией еще до его, Питера, появления на свет, а вскоре после этого события вышел в отставку, удалился от великих дел в скромное имение неподалеку от Мейсидона, разводил овец и пытался писать мемуары. Спустя двадцать лет он все еще не отказался от этих попыток, но постепенно боевой пыл его остывал. Одно время с наибольшим увлечением он возделывал свой сад и изучал диких птиц Австралии; от былого стремления появляться на люди только и осталась привычка ездить раз в неделю в город пообедать в клубе. Хоть волосы его побелели, а лицо побагровело, он все еще держался очень прямо. Он весело приветствовал внучатого племянника:

- А, Джон! Вчера вечером мне сказали, что ты вернулся. Хорошо сплавали?

Осборн представил ему моряка.

- В общем, неплохо, - сказал он. - Не так уж много достижений, и один матрос заболел корью. Но это в порядке вещей.

- Корь, вот как? Что ж, все лучше, чем эта паршивая холера. Надеюсь, никто из вас ее не подхватил. Идемте, выпьем, я угощаю.

Они прошли к столику сэра Дугласа.

- Спасибо, дядя, - сказал Джон Осборн. - Я не думал застать вас сегодня. Мне казалось, вы здесь бываете по пятницам.

Стали пить херес.

- Нет, нет! Это раньше мой день был пятница. Три года назад мой доктор сказал - если не брошу пить клубный портвейн, он не ручается, что я протяну больше года. Но теперь, конечно, дело другое. - Он поднял бокал. Итак, с благополучным возвращением. Наверно, полагалось бы возблагодарить богов и оросить этим хересом землю, но для этого положение слишком серьезно. Известно ли вам, что в погребах нашего клуба еще хранится больше трех тысяч бутылок марочного портвейна, а времени остается, если верить вашему брату ученому, всего лишь каких-то полгода?

Джон Осборн всем своим видом показал, что вполне оценил винные запасы клуба.

- И хорош портвейн? - спросил он.

- О, высший класс, поистине высший класс! Часть "фонсека", пожалуй, чуточку молода, было бы лучше выдержать еще годик-другой, но "гулд кемпбел" превосходен. Я недоволен клубной комиссией по винам, я просто возмущен. Они должны были предвидеть нынешнее положение.

Питер Холмс еле удержался от улыбки.

- Тут трудновато возмущаться и кого-то осуждать, - кротко заметил он. Я не уверен, что хоть кто-нибудь мог это предвидеть.

- Вздор и чепуха. Вот я еще двадцать лет назад это предвидел. Но теперь какой смысл кого-либо осуждать. Остается только одно - держаться достойно.

- А как вы поступите с портвейном?

- Есть один-единственный способ, - сказал старик.

- А именно?

- Выпить его, мой мальчик, выпить до последней капли. Полураспад кобальта длится больше пяти лет, так что не стоит оставлять доброе вино до следующих посетителей. Теперь я бываю в клубе три раза в неделю и домой прихватываю бутылку. - Он отпил еще хересу. - Если уж я должен помереть, а этого не миновать, предпочитаю помереть от портвейна, чем от этой паршивой холеры. Так вы говорите, во время рейса никто из вас ее не подцепил?

Питер Холмс покачал головой.

- Мы были осторожны. Почти все время шли с погружением.

- Превосходная защита. - Сэр Дуглас оглядел обоих. - В Северном Квинсленде ни один человек не выжил, так?

- В Кэрнсе никого нет, сэр. Как в Таунсвиле, не знаю.

Старик покачал головой.

- Из Таунсвила с четверга нет никаких вестей, а Теперь уже и до Боуэна дошло. Кто-то говорил, уже отмечены случаи в Маккее.

- Надо вам поторапливаться с портвейном, дядя, - усмехнулся Осборн.

- Знаю, знаю. Тяжелое положение. - С безоблачного неба им сияло теплое, ласковое солнце; от исполинского каштана в саду падали на лужайку узорчатые тени. - А все-таки мы делаем, что можем. Секретарь говорил мне, за прошлый месяц мы распили больше трехсот бутылок. - И он обратился к Питеру: - Как вам служится на американском судне?

- Мне у них очень нравится, сэр. Конечно, есть разница с нашим флотом, а на подводной лодке я вовсе никогда не служил. Но народ там славный.

- Не слишком они мрачные? Очень многие, верно, овдовели?

Питер покачал головой.

- Они там совсем молодые, кроме капитана. Наверно, и жениться-то мало кто успел. Капитан, конечно, был женат, и кое-кто из младших офицеров тоже. Но большинству офицеров и рядовых только-только за двадцать. Похоже, многие завели себе подружек у нас в Австралии. - И, чуть помолчав, Питер прибавил: - На этой лодке совсем не мрачно, сэр.

Старик кивнул:

- Ну конечно, ведь уже прошло какое-то время. - Выпил еще и прибавил: А командир там - капитан Тауэрс, так?

- Совершенно верно, сэр. Вы его знаете?

- Он раза два был в клубе, и нас познакомили. Кажется, он у нас почетный член. Билл Дэвидсон мне говорил, что его знает Мойра.

- Это верно, сэр. Они познакомились у меня дома.

- Ну, надеюсь, она не совлекла его с пути истинного.

Как раз в ту самую минуту Мойра звонила капитану Тауэрсу на авианосец, стремясь именно к этой непохвальной цеди.

- Что я слышу, Дуайт! - сказала она. - У вас на лодке все заболели корью?

От одного звука ее голоса Дуайту стало весело.

- Совершенно верно, - заявил он, - но эти сведения строго секретны.

- То есть как?

- Государственная тайна. Когда какой-нибудь корабль Соединенных Штатов временно выходит из строя, мы не сообщаем об этом всему свету.

- Такая хитроумная техника вышла из строя из-за сущего пустяка, из-за кори? По-моему, просто ею плохо управляют. А вам не кажется, что у "Скорпиона" неважный капитан?

- Безусловно, вы правы, - невозмутимо подтвердил Дуайт. - Давайте где-нибудь встретимся и обсудим, кем его заменить. Я и сам им недоволен.

- Приедете в эту субботу к Питеру Холмсу?

- Он меня не приглашал.

- А если пригласит, приедете? Или с тех пор, как мы с вами виделись, вы его пропесочили за неповиновение?

- Он не изловил ни одной чайки, - сказал Тауэрс. - Кажется, только это я и могу поставить ему в вину. Но я его даже не отругал.

- А ему полагается ловить чаек?

- Разумеется. Я его назначил главным чайколовом, но он не справился со своими обязанностями. Ваш премьер-министр, мистер Ритчи, очень сердится, что я не доставил ему ни одной чайки. Но никакой капитан не может быть хорош, если плохи подчиненные.

- Вы много выпили, Дуайт?

- Не скрою, пил. Кока-колу.

- Вот это неправильно. Вам необходима двойная порция коньяка... нет, лучше виски. Можно мне поговорить с Питером Холмсом?

- Его здесь нет. По-моему, он обедает где-то с Джоном Осборном. Кажется, в клубе "На природе".

- Час от часу не легче. Но если он вас пригласит, вы приедете? Хочу посмотреть, может, на этот раз вы лучше сумеете править яхтой. У меня теперь лифчик на проволоке.

Тауэрс засмеялся.

- С удовольствием приеду. Даже на таких условиях.

- А может, Питер вас еще и не пригласит. Мне совсем не нравится эта история с чайками. По-моему, плохи дела на вашем корабле.

- Вот мы с вами это и обсудим.

- Безусловно. Послушаю я, что вы скажете в свое оправдание.

Мойра повесила трубку и успела дозвониться Питеру, когда он уже уходил из клуба. Она начала без околичностей:

- Питер, вы позовете Дуайта Тауэрса на субботу и воскресенье? Я сама ему передам.

Питер помялся:

- Если Дженнифер от него заразится корью, Мэри меня заест.

- Я ей скажу, что Дженнифер заразилась от вас. Позовете Тауэрса?

- Если вам так хочется. Не думаю, чтобы он согласился.

- Согласится.

Как и в прошлый раз. Мойра встретила Дуайта на станции со своей тележкой. Проходя через турникет, он приветствовал ее словами:

- А что случилось с тем красным нарядом?

Она была одета просто и удобно, как работник в поле: рубашка и брюки цвета хаки.

- Я не решилась встретить вас в моем лучшем наряде, - заявила Мойра. Не хочу, чтоб он превратился в мятую тряпку.

Дуайт рассмеялся:

- Хорошего же вы мнения обо мне!

- Девушке осторожность никогда не помешает, - чопорно произнесла Мойра. - Тем более, кругом полно сена.

Они пошли к ограде, где привязана была серая кобылка.

- Пожалуй, о неприятностях из-за чаек нам лучше потолковать без Мэри, сказала Мойра. - Не при всех можно обсуждать подобные вопросы. Может быть, сначала завернем в "Причал"?

- Я не против, - согласился Тауэрс. Они сели в тележку и покатили по пустынным улицам к отелю. Мойра привязала вожжи к бамперу все той же неподвижной машины, и они прошли в дамскую гостиную.

Тауэрс взял для Мойры двойную порцию коньяку и одну - виски для себя.

- Так что там с чайками? - требовательно спросила Мойра. - Как бы это ни было постыдно, выкладывайте все начистоту.

- Перед этим рейсом я виделся с вашим премьер-министром, - стал объяснять Дуайт. - Меня отвел к нему адмирал Хартмен. Он давал нам разные поручения и среди прочего - чтобы мы постарались выяснить, выжили ли в местах, пораженных радиацией, птицы.

- Понятно. И вы что-нибудь узнали?

- Ровно ничего, - невозмутимо ответил Тауэрс. - Ничего про птиц и рыбу и очень мало обо всем остальном.

- Поймали вы хоть одну рыбку?

Он усмехнулся.

- Хотел бы я, чтоб мне кто-нибудь посоветовал, как выудить рыбку, когда лодка идет под водой, или поймать чайку, когда нельзя выйти на палубу. Вероятно, все это возможно, если смастерить специальный защитный костюм. Но нам об этом сказали на последнем инструктаже, за полчаса до выхода в море.

- И вы не доставили ни одной чайки?

- Нет.

- Премьер-министр очень недоволен?

- Не знаю. Я не осмелился к нему пойти.

- Меня это не удивляет. - Мойра помолчала, отпила из стакана, потом спросила серьезнее: - Скажите, там никого не осталось в живых, да?

Он покачал головой.

- Думаю, никого. Но трудно сказать наверняка, пока нельзя высадить на берег человека в защитном костюме. Задним числом я думаю, кое-где следовало это сделать. Но в этот раз нам ничего такого заранее не поручали, и на борту не было нужного снаряжения. Когда возвращаешься на подводной лодке, не так просто обезопасить ее и не занести радиацию.

- "В этот раз", - повторила Мойра. - Вы пойдете опять?

Дуайт кивнул.

- Думаю, что да. Мы не получали приказа, но я подозреваю, что нас пошлют в Штаты.

Она широко раскрыла глаза.

- Разве это возможно?

Он кивнул.

- Путь не близкий, и очень долго нельзя будет всплывать. Команде придется трудно. И все-таки это возможно. "Меч-рыба" ходила в такой рейс, значит, можем и мы.

Он рассказал Мойре, как "Меч-рыба" обошла всю Северную Атлантику.

- Беда в том, что в перископ слишком мало увидишь. У нас есть доклад капитана "Меч-рыбы" об их походе, и в конечном счете ясно, что они узнали ничтожно мало. Немногим больше, чем если просто посидеть и хорошенько подумать. Понимаете, видна лишь кромка берега, да и то с высоты каких-нибудь двадцати футов. Можно бы увидать разрушения, если бомба угодила в порт или в город, но и только. Так было и с нами. В этом походе мы почти ничего не выяснили. Постояли в каждом порту, звали некоторое время через громкоговоритель, никто не отозвался и не вышел на нас поглядеть, вот мы и решили, что никто не выжил. - Он помолчал. - Только это и можно предположить.

Мойра кивнула.

- Кто-то говорил, что радиация уже дошла до Маккея. По-вашему, это верно?

- Думаю, верно. Это неотвратимо надвигается на юг, в точности как предсказывали ученые.

- А когда при такой скорости дойдет до нас?

- Я думаю, к сентябрю. Может быть, немного раньше.

Мойра порывисто встала.

- Принесите мне еще выпить, Дуайт. - И, взяв у него из рук стакан, объявила: - Я хочу куда-нибудь пойти... что-то делать... хочу танцевать!

- Как прикажете, детка.

- Не сидеть же тут и не ныть - ах-ах, что с нами будет!

- Вы правы, - сказал Тауэрс, - но неужели для вас не найдется более привлекательного занятия, чем пить?

- Не будьте таким здравомыслящим, - с досадой оборвала Мойра. - Это несносно.

- Ладно, - был учтивый ответ. - Допивайте и поедем к Холмсам, а потом пройдемся на яхте.

Поехали к Холмсам, и оказалось, Питер и Мэри затеяли вечером поужинать на пляже. Это развлечение обойдется дешевле вечеринки со многими гостями, да и приятнее в летнюю жару, а кроме того, по несколько путаным представлениям Мэри, чем больше держать мужчин подальше от дома, тем меньше опасность, что они заразят малышку корью. Днем Мойра с Дуайтом, пообедав на скорую руку, поехали в яхт-клуб снарядить яхту для гонок, а Питер с Мэри последовали за ними позже на велосипедах, взяв в прицепе дочку.

Гонки на сей раз прошли довольно благополучно. Сперва Дуайт с Мойрой налетели на бакен, а на втором круге, соперничая с ближней яхтой за наветренное положение, слегка с ней столкнулись скулами, потому что оба экипажа плоховато знали правила, но в этом клубе подобное случалось нередко и особого недовольства не вызывало. Гонку Дуайт и Мойра закончили шестыми, куда успешнее, чем в прошлый раз, и порядка на борту было гораздо больше. Потом подвели яхту к берегу, выволокли на подходящую отмель и прошлепали по воде на пляж к Питеру и Мэри пить чай с печеньем.

Перед вечером они не спеша искупались, не сменяя купальных костюмов, расснастили яхту, свернули и сложили паруса и втащили ее повыше на сухой песок, на обычную стоянку. Солнце уже клонилось к горизонту, и они переоделись, немножко выпили (с другими припасами Холмсы захватили из дому бутылку), и пока хозяева готовили ужин, пошли в конец причала поглядеть на закат.

Мойра уселась на перилах, как на жердочке, любовалась розовыми отсветами в безмятежно спокойной воде, таким блаженством был этот теплый вечер, так успокаивало выпитое вино... и тут она попросила:

- Расскажите мне про тот рейс "Меч-рыбы", Дуайт. Вы говорили, она прошла к Соединенным Штатам?

Он ответил не сразу:

- Да. Она прошла вдоль всего восточного побережья, но зайти удалось только в немногие малые порты и гавани, в залив Делавэр, в Гудзонов залив и, конечно, в Новый Лондон. И с огромным риском подошли посмотреть на Нью-Йорк.

- Разве это было опасно? - озадаченно спросила Мойра.

Он кивнул.

- Там минные поля, мы сами все заминировали. Каждый крупный порт и устья больших рек вдоль восточного побережья защищены были минными полями. По крайней мере, так мы думаем. И на западном берегу то же самое. - Он помолчал, подумал. - Минировать должны были еще перед войной. Заминировали их до войны или после, или вовсе не заминировали, мы не знаем. Знаем только, что минные поля должны там быть, и если не имеешь особой карты, на которой указаны проходы между ними, соваться туда нельзя.

- То есть, если задеть мину, можно пойти ко дну?

- Наверняка. Если не имеешь точной карты, близко подойти и то опасно.

- А у "Меч-рыбы" такая карта была, когда они вошли в нью-йоркский порт?

Дуайт покачал головой.

- Была старая, восьмилетней давности, сплошь в штампах "ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО". Такие карты строго засекречены; их выдают только в случае самой крайней необходимости. И у "Меч-рыбы" была такая карта, устарелая. Видно, они уж очень туда рвались. Им надо было высчитать, какие тут могли быть сделаны изменения, ведь основные пометки указывали старые безопасные проходы. И они высчитали, что всерьез тут мало могли менять, разве только на одном отрезке. Они рискнули и вошли туда и не подорвались. Может быть, там никаких мин вовсе и не было.

- И увидели они там в гавани что-нибудь важное?

Тауэрс покачал головой.

- Ничего такого, чего бы они и раньше не знали. Похоже, при теперешнем способе разведки большего ждать не приходится. Очень мало что можно выяснить.

- И там нет живых людей?

- Нет, детка. И с виду город неузнаваем. Притом очень сильна радиация.

Они долго сидели молча, смотрели, как догорает закат, пили вино, курили.

- Вы сказали, они заходили еще в какой-то порт, - сказала наконец Мойра. - Кажется, в Новый Лондон?

- Да.

- Где это?

- В штате Коннектикут, в восточной его части. Возле устья реки Темзы.

- А там они очень рисковали?

Дуайт покачал головой.

- Этот порт был их базой. У них имелась самая новая карта минных полей. - Он чуть помолчал, договорил негромко: - Это главная база американских подводных лодок на всем восточном побережье. Думаю, почти все моряки с "Меч-рыбы" и жили там или где-нибудь поблизости. Так же, как я.

- Вы там-жили?

Он кивнул.

- И там теперь все так же, как в других местах?

- Похоже на то, - с трудом выговорил он. - В их отчете мало что сказано, только об уровне радиоактивности. С этим очень скверно. "Меч-рыба" подошла к самой базе, к своему причалу, откуда уходила в плаванье. Надо думать, странно было вот так возвратиться в родные места, но в отчете про это не говорится. Наверно, большинству офицеров и рядовых до дома было рукой подать. Но, конечно, ничего они не могли сделать. Просто постояли там немного и пошли дальше, как полагалось по приказу. В отчете капитан упоминает, они отслужили на лодке что-то вроде заупокойной службы. Наверно, было очень тяжко.

А розовый теплый закат по-прежнему озарял мир красотой.

- Как они только решились туда войти, - тихо промолвила Мойра.

- Я тоже сперва удивлялся. Пожалуй, сам я прошел бы мимо. Хотя... право, не знаю. Теперь вот думаю - да, конечно, им надо было туда зайти. Ведь только для нью-йоркской гавани у них была новейшая карта минных полей... нет, для Делавэрской бухты тоже. Вот только в эти два порта им не опасно было войти. Они точно знали, где там минные поля, как же не воспользоваться таким преимуществом.

Мойра кивнула.

- И там был ваш дом?

- Не в самом Новом Лондоне, - тихо ответил Дуайт. - База находится по другую сторону Темзы, на восточном берегу. А мой дом дальше, примерно в пятнадцати милях от устья реки. Там небольшой городок, называется Уэст Мистик.

- Не говорите об этом, если вам не хочется, - попросила Мойра.

Он вскинул на нее глаза.

- Я не прочь об этом говорить, по крайнем мере с некоторыми людьми. Только не хотелось бы вам наскучить. - Он мягко улыбнулся. - Или расплакаться при виде малого ребенка.

Мойра невольно покраснела.

- Когда вы позволили мне переодеться в вашей каюте, я видела фотографии. На них ваша семья?

Он кивнул.

- Это моя жена и наши детишки, - сказал он не без гордости. - Жену зовут Шейрон. Дуайт уже учится в начальной школе, а Элен пойдет в школу осенью. Сейчас она ходит в детский садик, это на нашей улице, совсем рядом.

Мойра уже знала, что жена и дети для него - живая достоверная действительность, несравнимо достоверней и подлинней, чем полураспад вещества, начавшийся на другом краю земли и навязанный ему после войны. В то, что северное полушарие стало безлюдной пустыней, ему так же не верится, как и ей, Мойре. Как и она, он не видел причиненных войной разрушений; думая о жене, детях, о доме, он только и может их себе представить такими, с какими расстался. Ему не хватает воображения, и в Австралии это служит ему надежной опорой, отсюда его спокойствие и довольство.

Она знала, что ступает на зыбкую, опаснейшую почву. Хотелось быть доброй с ним, и надо ж было что-то сказать. И она робко спросила:

- А кем Дуайт хочет стать, когда вырастет?

- Я хотел бы, чтобы он поступил в Академию, - был ответ. - В Морскую Академию. Пошел бы во флот, как я. Самая подходящая жизнь для мальчика, ничего лучше я не знаю. Вот сумеет ли он получить офицерское звание, другой вопрос. Он пока не очень силен в математике, но судить еще рано. Да, я буду рад, если он пойдет в Академию. По-моему, он и сам этого хочет.

- Он любит море?

Тауэрс кивнул.

- Мы живем на самом берегу. И сын все лето не вылезает из воды, плавает, управляет подвесным мотором. - Он чуть помолчал. - Они загорают прямо дочерна. Похоже, все детишки одинаковы. По-моему, хоть мы столько же времени проводим на солнце, к ним загар пристает больше.

- Дети и тут все очень загорелые, - заметила Мойра. - А вы еще не учили его ходить под парусом?

- Пока нет. Когда в ближайший отпуск поеду домой, куплю парусную лодку.

Он поднялся с перил, на которых они сидели, и постоял минуту, глядя на пылающий закат.

- Думаю, это будет в сентябре, - сказал он негромко. - У нас в Мистике поздновато в эту пору выходить под парусом.

Мойра промолчала, непонятно, что тут скажешь. Дуайт обернулся к ней.

- Наверно, вы думаете, что я спятил, - не сразу выговорил он. - Но так я это понимаю и, похоже, не сумею думать по-другому. Во всяком случае, я не плачу при виде маленьких детей.

Мойра встала и пошла с ним по причалу.

- Я вовсе не думаю, что вы спятили, - сказала она.

В молчании они пошли к берегу.

4

На другое утро, в воскресенье, все в доме Холмсов поднялись бодрые, в отличном настроении, не то что неделю назад, когда капитана Тауэрса принимали здесь впервые. Накануне легли довольно рано, не как в тот раз, когда всех взбудоражила шумная вечеринка. За завтраком Мэри спросила гостя, не хочет ли он пойти в церковь, ей все казалось - чем меньше времени он будет в доме, тем меньше опасность, что Дженнифер заразится корью.

- Я рад бы пойти, если только это не помешает вашим планам, - ответил Тауэрс.

- Ничуть не помешает, - сказала Мэри. - Делайте все, что хотите. Я думаю, не выпить ли нам сегодня чаю в клубе, но, может быть, вам приятней заняться чем-нибудь, еще.

Он покачал, головой.

- С удовольствием опять бы поплавал. Но сегодня вечером, хотя бы после ужина, я должен вернуться на "Скорпион".

- А вам нельзя остаться до завтрашнего утра?

Зная, как она беспокоится из-за кори, он покачал головой:

- Мне надо быть на месте сегодня вечером.

Сразу после завтрака он вышел в сад покурить, пускай Мэри поменьше тревожится. Мойра помогла хозяйке вымыть посуду, а потом вышла и увидела его, он сидел в шезлонге, глядел на залив. Она села рядом.

- Вы и правда собираетесь в церковь? - спросила она.

- Правда.

- Можно, я пойду с вами?

Он повернулся к ней, посмотрел удивленно.

- Ну разумеется. А вы постоянно ходите в церковь?

Мойра улыбнулась.

- Даже не раз в сто лет, - призналась она. - Может, и напрасно. Если б ходила, возможно, пила бы поменьше.

Тауэрс призадумался.

- Может быть, и так, - сказал он неуверенно. - Не знаю, насколько одно с другим связано.

- А вам правда не приятней пойти одному?

- Нет, отчего же. Я совсем не против вашего общества.

И они пошли, а в это время Питер Холмс разворачивал в саду шланг: пока солнце не слишком жаркое, надо полить цветы. Немного погодя из дому вышла Мэри.

- Где Мойра? - спросила она.

- Пошла с капитаном в церковь.

- Мойра - в церковь?

Муж широко улыбнулся.

- Хочешь верь, хочешь не верь, но она пошла не куда-нибудь, а в церковь.

Мэри постояла, помолчала.

- Надеюсь, все сойдет благополучно, - сказала она наконец.

- А почему бы нет? Он парень стоящий, и Мойра тоже не так плоха, когда узнаешь ее поближе. Может, они даже поженятся.

Мэри покачала головой.

- Как-то странно это. Надеюсь, все сойдет благополучно, - повторила она.

- В общем, не наше это дело, - заметил Питер. - По теперешним временам, престранного и непонятного творится больше чем достаточно.

И он продолжал поливку, а Мэри принялась бродить взад-вперед по саду. Потом сказала:

- Я вот все думаю, Питер. Как по-твоему, нельзя ли спилить эти два дерева?

Он подошел, посмотрел.

- Надо будет спросить хозяина участка. А чем они тебе мешают?

- У нас слишком мало места для овощей, - сказала Мэри. - А в лавках они теперь ужасно дорогие. Если бы спилить эти деревья и вырубить часть мимозы, мы бы разбили огород, вот отсюда и досюда. Если выращивать овощи самим, мы бы наверняка сэкономили почти фунт в неделю. И потом, это даже развлечение.

Питер подошел и повнимательней оглядел деревья.

- Я вполне мог бы их спилить, и получился бы неплохой запас дров, сказал он. - Конечно, они будут слишком сырые, этой зимой гореть не станут. Придется на год отложить. Одна закавыка - выкорчевать пни. Это, знаешь, работенка непростая.

- Их ведь только два, - убеждала Мэри. - И я могу помочь, буду отщипывать по кусочку, пока ты в рейсе. Если б нам этой зимой от них избавиться и перекопать землю, весной я бы все засадила, и на лето у нас будут свои овощи... и горох, и фасоль. И кабачки. Я сделаю кабачковую икру.

- Прекрасная мысль. - Питер окинул оба дерева сверху донизу оценивающим взглядом. - Они не такие уж большие. А без них лучше будет той сосне.

- И еще я хочу вон там посадить цветковый эвкалипт. Летом будет так красиво.

- Он зацветет только лет через пять, - сказал Питер.

- Ну и пусть. Цветущий эвкалипт на фоне синего моря - такая красота. И нам будет видно его из окна спальни.

Питеру представилось огромное дерево, блистающее алыми цветами под блистающим солнцем, на фоне темно-синего неба.

- Да, все просто ахнут, когда оно зацветет, - сказал он. - А где ты хочешь его посадить? Здесь?

- Чуть в стороне, вот здесь. Когда оно вырастет большое, мы поставим в его тени скамейку вместо этого остролиста. - И Мэри прибавила: - Пока тебя не было, я заглянула в питомник Уилсона. У него есть очень славные маленькие саженцы цветкового эвкалипта, и всего по десять долларов шесть центов штука. Как ты думаешь, можно нам уже осенью посадить одно деревце?

- Они очень нежные, - сказал Питер. - По-моему, лучше посадить два совсем рядышком, тогда если одно и захиреет, другое приживется. И года через два хилое уберем.

- Беда в том, что хилые никто не убирает, - заметила Мэри.

Они продолжали увлеченно строить планы для своего сада на десять лет вперед, и утро пролетело незаметно. За этим занятием и застали их, возвратясь из церкви, Мойра с Дуайтом и призваны были в советники - как лучше разбить огород? Потом чета Холмс ушла в дом - муж за выпивкой, жена - накрывать стол к обеду.

Мойра посмотрела на американца.

- Кто тут рехнулся? Они или я? - сказала она вполголоса.

- Почему вы так говорите?

- Да ведь через полгода здесь их уже не будет. И меня не будет. И вас. Ни к чему им будут через год никакие огороды.

Несколько минут Дуайт молчал, смотрел на синеву моря, на плавный изгиб берега.

- Ну и что? - сказал он наконец. - Может быть, они в это не верят. А может быть, думают, что можно взять все это с собой, куда-то, где они окажутся потом, не знаю. - Он опять помолчал. - Главное, им нравится строить планы, рисовать себе свой будущий сад. И смотрите не отравите им эту радость, не вздумайте говорить, что они рехнулись.

- Не стану. - Теперь умолкла она, докончила не сразу: - Никто из нас по-настоящему не верит, что это случится. С кем, с кем, но не с нами. Так или иначе, на этом все рехнулись.

- Вы совершенно правы! - горячо подтвердил Дуайт.

Конец разговору положило появление спиртного, а затем и обед. После обеда, одержимая страхом перед корью, Мэри спровадила мужчин в сад и принялась с помощью Мойры мыть посуду. Питер и Дуайт, сидя в шезлонгах, пили кофе, и Питер спросил:

- Вы ничего не слыхали насчет нового задания, сэр?

Американец испытующе посмотрел на него.

- Ни слова. А вы?

- Ничего определенного. На том совещании с главным консультантом по научной части было кое-что, и меня это насторожило.

- А что именно было сказано?

- Вроде "Скорпион" хотят снабдить какой-то особенной радиоустановкой направленного действия. Вы ничего такого не слыхали?

Дуайт покачал головой.

- Как будто у нас нет радио.

- Эта штука должна с очень высокой точностью брать пеленг. Может быть, когда мы идем с погружением ниже перископа. Тогда ведь нельзя точно взять пеленг?

- С нашей теперешней аппаратурой нельзя. А для чего нам дают новую?

- Не знаю. В повестке совещания ничего про это не было. Просто один из ученых сболтнул лишнее.

- Хотят, чтобы мы проследили какие-то радиосигналы?

- Право слово, не знаю, сэр. Нас спросили, нельзя ли детектор радиации перенести на передний перископ, а на заднем установить эту новую штуковину. И Джон Осборн сказал, он считает, наверняка можно, только ему надо обговорить это с вами.

- Правильно. На передний перископ можно перенести. Я подумал было, что им нужны оба.

- Навряд ли, сэр. По-моему, они хотят новую машинку пристроить на задний перископ, на место детектора радиации.

Американец пристально разглядывал дымок своей сигареты. Потом произнес коротко:

- Сиэтл.

- Как вы сказали, сэр?

- Сиэтл. Откуда-то со стороны Сиэтла доходили радиосигналы. Вы не знаете, они и сейчас еще доходят?

Питер недоуменно покачал головой.

- Никогда про это не слыхал. По-вашему, кто-то там еще работает на радиостанции?

Капитан пожал плечами.

- Возможно. Но этот человек не умеет обращаться с передатчиком. Иногда доходят сразу несколько сигналов, иногда можно ясно разобрать одно слово. А чаще всего просто каша, невнятица, такое мог бы выстукивать играющий ребенок.

- И передача идет непрерывно?

Дуайт покачал головой.

- Не думаю. Сигналы выходят в эфир когда как, от случая к случаю. Я знаю, что их ловят всегда на одной и той же волне. По крайней мере, так было до Рождества. С тех пор я об этом больше не Слышал.

- Но ведь это значит, что там кто-то остался жив, - сказал офицер связи.

- Все может быть, хотя... радиопередача требует энергии, а значит, надо пустить в ход мотор. И мощный мотор, раз энергии хватает для передачи чуть ли не вокруг света. Но... не знаю, не знаю. Если уж кто-то способен такое соорудить и пустить в ход... неужели он не знает азбуки Морзе. Пусть бы передавал всего два слова в минуту, но глядя в справочник, наверняка бы разобрался.

- И по-вашему, туда мы и пойдем?

- Возможно. Когда мы в октябре возвращались из похода, от нас, среди прочего, хотели получить сведения о Сиэтле. Спрашивали обо всем, что только нам известно о радиостанциях Соединенных Штатов.

- И вы могли что-нибудь сообщить?

Дуайт покачал головой.

- Только о передачах с военных кораблей. Очень мало вестей о воздушном флоте и армии. По сути, молчат гражданские радиостанции. На западном побережье радио как не бывало.

Во второй половине дня, оставив Мэри с малышкой дома, они пошли на пляж и искупались.

Потом все трое лежали на теплом песке, и Мойра спросила:

- Дуайт, а где сейчас "Меч-рыба"? Идет сюда?

- Этого я не слышал, - ответил Тауэрс. - В последний раз мне говорили, что она в Монтевидео.

- Она может объявиться здесь в любую минуту, - вставил Питер Холмс. Радиус действия у нее достаточный.

Американец кивнул.

- Да, верно. Возможно, в один прекрасный день ее пошлют сюда с почтой или с пассажирами. К примеру, с дипломатами.

- А где это Монтевидео? - спросила Мойра. - Полагается знать, но я не знаю.

- В Уругвае, на восточной стороне Южной Америки, - пояснил Дуайт. Если смотреть по карте - в нижнем конце Уругвая.

- А мне казалось, вы говорили, что "Меч-рыба" в Рио-де-Жанейро. Это разве не Бразилия?

Он кивнул.

- То было во время ее рейса в Северную Атлантику. Тогда она базировалась в Рио. А потом они спустились южнее, в Уругвай.

- Из-за радиации?

- Угу.

- Я не знал, что уже и туда докатилось, - сказал Питер. - Хотя вполне возможно. По, радио ничего не сообщали. Это ведь у самого тропика Козерога, верно?

- Да, - подтвердил Дуайт. - Как Рокхемптон.

- А до Рокхемптона уже докатилось? - спросила Мойра.

- Этого я не слыхал, - сказал Питер. - Сегодня утром по радио сообщили, что докатилось до Солсбери, в Южной Родезии. По-моему, это немного севернее.

- По-моему тоже, - подтвердил капитан. - Солсбери находится в глубине материка, возможно, отсюда и разница. Ведь все остальные места, о которых мы говорили, - на побережье.

- А вот Элис-Спрингс почти на самом тропике?

- Кажется, да. Не знаю. Но, конечно, тоже в глубине материка.

- Значит, по берегу все это движется быстрей, чем по суше?

Дуайт покачал головой.

- Не знаю. Не думаю, чтобы уже нашлись какие-то доказательства быстрей распространяется радиация на суше или медленнее.

Питер засмеялся.

- К тому времени, когда докатится до нас, ученые это узнают. И смогут нацарапать свои выводы на стекле.

Мойра подняла брови:

- Нацарапать на стекле?

- А ты разве эту шуточку не слыхала?

Она покачала головой.

- Джон Осборн рассказал мне вчера, - пояснил Питер. - Кое-кто из ученых усердно записывает для истории, что с нами стряслось. Они вырезают записи на стеклянных брусках. Выцарапывают на стекле, потом как-то там приваривают сверху второй такой брусок, и запись оказывается в середке.

Дуайт приподнялся на локте, с любопытством повернулся к Питеру.

- В первый раз слышу. А что они станут делать с этими брусками?

- Уложат на вершине горы Костюшко. Это самый высокий пик во всей Австралии. Если Земля когда-нибудь опять станет обитаемой, новые жители наверняка рано или поздно туда поднимутся. Пик очень высокий, но не недоступен.

- Вот это да! И они всерьез этим занимаются?

- Так говорит Джон. Они там на вершине устроили бетонное хранилище. Вроде как в египетских пирамидах.

- А длинные, эти записи? - спросила Мойра.

- Не знаю. Едва ли тут много напишешь. Правда, они берут еще и страницы из книг. Вмуровывают их между пластинами толстого стекла.

- Но ведь те, кто будет после нас... - начала Мойра. - Они не сумеют прочитать нашу писанину. Вдруг это будут... животные.

- Да уж наверно им придется нелегко. Учиться читать с самого начала. Кот на картинке и рядом по буквам: К-О-Т, и прочее в этом духе. Джон говорит, записи пока примерно до этого и довели. - Он помолчал. - Наверно, это тоже полезно, - задумчиво докончил он. - Чтоб ученые мужи не нашли себе занятия похуже.

- Картинка с кошкой тем, новым, не поможет, - заметила Мойра. - Ведь никаких кошек не останется. Они не будут знать, что такое кошка.

- Пожалуй, лучше нарисовать рыбу, - сказал Дуайт. - Р-Ы-Б-А. Или, допустим, чайка.

- Чем дальше, тем длинней и трудней слово. - Мойра обернулась к Питеру, спросила с любопытством: - А какие книги они сохраняют? Про то, как делать кобальтовую бомбу?

- Боже упаси! - Все трое засмеялись. - Не знаю, что они там надумали. По-моему, для начала очень подошла бы Британская энциклопедия, да уж больно велика. Нет, право, не знаю. Пожалуй, знает Джон Осборн - или может узнать.

- Праздное любопытство, - заявила Мойра. - Нам с вами от этого ни тепло ни холодно. - Она в притворном ужасе воззрилась на Питера. - Только не говори, что они сохранят хоть одну газету. Этого я не вынесу!

- Ну, не думаю, - был ответ. - Не настолько они сумасшедшие.

Дуайт сел на песке.

- Обидно, зря пропадает такая теплая вода. По-моему, надо искупаться.

Мойра встала.

- Не пропадать же добру, - поддержала она. - Воспользуемся случаем, пока не поздно.

Питер зевнул:

- Валяйте, наслаждайтесь теплой водичкой. А я понаслаждаюсь солнышком.

Он остался лежать на песке, а Мойра с Дуайтом вошли в воду. Поплыли рядом.

- Вы отличный пловец, да? - спросила она.

Дуайт ответил не сразу.

- Я много плавал, когда был помоложе. Один раз участвовал в состязаниях - наша Академия против Уэст-Пойнта.

Мойра кивнула.

- Я и подозревала что-то в этом роде. А теперь вы много плаваете?

Дуайт покачал головой.

- Только не на состязаниях. Это приходится очень быстро бросить, разве что у тебя куча свободного времени и можно вдоволь тренироваться. - Он засмеялся. - Мне кажется, с тех пор, как я был мальчишкой, вода стала холоднее. Не здесь, конечно. В Мистике.

- Вы и родились в Мистике?

Он покачал головой.

- Я родом с Лонг-Айлендского пролива, но не из Мистика. Мой родной город называется. Уэстпорт. Мой отец там был врачом. В первую мировую войну служил хирургом на флоте, а потом стал практиковать в Уэстпорте.

- Это тоже на побережье?

Дуайт кивнул.

- Плаваешь, ходишь под парусом, ловишь рыбу. Так я и жил мальчишкой.

- Сколько вам лет, Дуайт?

- Тридцать три. А вам?

- Какой бестактный вопрос! Двадцать четыре, - ответила Мойра. И, помолчав, спросила: - А Шейрон тоже из Уэстпорта?

- В каком-то смысле. Ее отец - адвокат в Нью-Йорке, живет на 84-й Западной улице, недалеко от Центрального парка. А в Уэстпорте у них дача.

- Значит, там вы и познакомились.

Он кивнул.

- Еще детьми.

- Наверно, вы поженились совсем молодыми.

- Как только кончили учиться. Мне исполнилось двадцать два, меня назначили лейтенантом на "Франклин". Шейрон было девятнадцать; она так и не окончила колледж. Мы больше чем за год до того решили, что поженимся. Когда наши родные увидели, что мы не передумаем, они собрались вместе и порешили - лучше уж на первых порах нам помочь. - Дуайт помолчал, докончил негромко: - Отец Шейрон очень по-доброму к нам отнесся. Мы бы и еще ждали, пока не заработали как-нибудь хоть немного денег, но родные решили - ни ей, ни мне это вовсе ни к чему. И дали нам пожениться.

- Помогали деньгами?

- Ну да. Нам нужна была помощь только года четыре, а потом умерла одна тетушка, а я получил повышение, и мы стали на ноги.

Они доплыли до конца причала, вылезли из воды и посидели, греясь-на солнышке. Потом вернулись на пляж к Питеру, посидели с ним, выкурили по сигарете и пошли переодеваться. Вновь сошлись на пляже, держа туфли в руках, неторопливо сушили ноги на солнце, отряхивались от песка. Потом Дуайт стал надевать носки.

- Это ж надо - разгуливать в таких носках! - сказала Мойра.

Дуайт глянул на свои ноги.

- Это только на пальцах, - заметил он. - Снаружи не видно.

- И не только на пальцах! - Мойра перегнулась, взялась за его ступню. Где-то я видела еще. Да вот же, пятка снизу вся дырявая!

- Все равно не видно, когда я в ботинках.

- Разве вам никто не штопает носки?

- В последнее время большую часть команды "Сиднея" уволили, - пояснил Тауэрс. - Мою койку еще заправляют, но у вестового теперь слишком много дел, ему не до того, чтобы штопать мне носки. Да на корабле и раньше не очень с этим справлялись. Иногда я сам штопаю. А чаще просто выбрасываю рваные носки и покупаю новые.

- И пуговицы на рубашке у вас не хватает.

- Это тоже не видно, - невозмутимо ответил Дуайт. - Она же внизу, под поясом.

- По-моему, вы просто позорите флот, - заявила Мойра. - Знаю я, что сказал бы адмирал, если б увидал вас в таком виде. Он бы сказал, что "Скорпиону" требуется другой капитан.

- Он ничего такого не увидит, - был ответ. - Разве что заставит меня снять штаны.

- Разговор сворачивает не в ту сторону, - сказала Мойра. - Сколько пар носков у вас в таком состоянии?

- Понятия не имею. Я давным-давно не разбирался в ящике с бельем.

- Отдайте их мне, я их возьму домой, и заштопаю.

Дуайт быстро взглянул на нее.

- Очень великодушное предложение. Но незачем штопать мои носки. Все равно мне пора купить новые. Эти уже никуда не годятся.

- А разве можно купить новые? - спросила Мойра. - Папа не смог. Он говорит, их больше нет в продаже, и еще очень многого тоже не найти. Ему и носовых платков не удалось купить.

- Да, верно, - поддержал Питер. - В последний раз я тоже не достал подходящих носков. Нашел огромные, на несколько размеров больше, чем надо.

- А вы в последнее время пробовали купить новые носки? - допытывалась Мойра у Тауэрса.

- Вообще-то нет. В последний раз покупал, помнится, зимой.

Питер зевнул.

- Дайте ей, пускай она вам заштопает, сэр. Найти новые задачка-не из легких.

- Ну, если так, был бы весьма признателен. Но вам вовсе незачем за это браться, - сказал Дуайт Мойре. - Я и сам справлюсь. - Он усмехнулся. Представьте себе, я умею штопать носки. И очень даже недурно.

Мойра презрительно фыркнула:

- Примерно так же, как я умею управлять подлодкой. Лучше свяжите-ка в узелок все, что у вас есть рваного, и отдайте мне. И эту рубашку тоже. Пуговица у вас сохранилась?

- Кажется, я ее потерял.

- Надо быть поосторожнее. Когда отрывается пуговица, ее нельзя выкидывать.

- Если вы будете так со мной разговаривать, я и правда все, что набралось, отдам вам в починку, - пригрозил Дуайт. - Я вас завалю всякой рванью.

- Вот теперь пошел серьезный разговор. Я так и думала, что у вас много чего припрятано. Уложите-ка все это в сундук или в два и переправьте их мне.

- У меня и правда много всего набралось.

- Так я и знала. Если окажется слишком много, я спихну часть маме, а она наверно раздаст нашим дамам по всей округе. Адмирал Хартмен - наш ближайший сосед, мама наверно отдаст леди Хартмен в починку ваши кальсоны.

Дуайт изобразил на лице ужас:

- Вот тогда "Скорпиону" и правда понадобится новый капитан.

- Мы начинаем повторяться, - заявила Мойра. - Отдайте мне все, что у вас надо штопать и латать, и я попробую одеть вас, как подобает морскому офицеру.

- Ладно. Куда прикажете все это доставить?

Мойра чуть подумала.

- Вы ведь сейчас в отпуску?

- Более или менее. У нас больше десяти дней свободных, но мне так много не полагается. Капитану надо держаться поближе к своему кораблю, по крайней мере он сам так думает.

- Наверно, корабль только выиграл бы, держись капитан подальше. Привезите мне все в Бервик и поживите у нас денька два. Умеете вы править волом в упряжке?

- Никогда еще не приходилось, - сказал Дуайт. - Могу попробовать.

Мойра испытующе оглядела его.

- Пожалуй, у вас получится. Если уж вы командуете подводной лодкой, пожалуй, вам можно доверить одного из наших волов. Папа недавно завел ломовую лошадь по имени Принц, но к Принцу он вас едва ли подпустит. А править волом, пожалуй, позволит.

- Я согласен, - кротко промолвил Дуайт. - А что надо делать с волом?

- Разбрасывать по полю навоз. Коровьи лепешки. Запрягают вола, и он тянет борону по траве. А вы идете рядом и ведете вола за повод. И еще у вас есть палка, чтоб его погонять. Очень мирное, отдохновенное занятие. Полезно для нервной системы.

- Не сомневаюсь, - сказал Дуайт. - А для чего это? В смысле - для чего нужна такая работа?

- Улучшает пастбище. Если оставить навоз где попало, трава растет грубая, пучками, и скот ее не ест. А если боронить, на следующий год пастбище получается вдвое лучше. Папа очень следит, чтобы каждый участок боронили, как только скот оттуда перегонят. Раньше у нас борону тянул трактор. А теперь впрягаем вола.

- Так ваш отец заботится о том, чтобы на следующий год у него были хорошие пастбища?

- Вот именно, - решительно сказала Мойра. - Только ничего такого не говорите. В хорошем хозяйстве всегда боронят выгоны, а мой отец хороший хозяин.

- Я и не собирался ничего такого говорить. Сколько акров на ферме вашего отца?

- Около пятисот. Мы разводим коров энгеской породы и овец.

- Овец разводите ради шерсти?

- Да.

- А когда снимают шерсть? Я никогда не видел, как стригут овец.

- Обычно мы стрижем в октябре, - сказала Мойра. - Но папа беспокоится, говорит, если мы отложим до октября, в этом году стрижка сорвется. Он думает поторопиться и стричь в августе.

- Это разумно, - серьезно сказал Дуайт. Наклонился, надел ботинки. Давненько я не бывал на ферме. Если вы меня стерпите, я приехал бы к вам на денек-другой. Надеюсь, не так, так эдак я сумею пригодиться в хозяйстве.

- На этот счет не беспокойтесь, - сказала Мойра. - Папа уж постарается пристроить вас к делу. Еще одна пара мужских рук на ферме для него просто подарок.

Дуайт улыбнулся:

- И вы правда не против, чтобы я привез все, что надо штопать и латать?

- Только попробуйте явиться с двумя жалкими парами носков и уверять, будто ваша пижама в идеальном порядке - я вам вовек не прощу. И потом, леди Хартмен мечтает починить ваши кальсоны. Она пока об этом не подозревает, но это чистая правда.

- Придется поверить вам на слово.

В этот вечер Мойра отвезла Дуайта на станцию в своей тележке. И на прощанье сказала:

- Буду ждать вас во вторник днем на Бервикской станции. Если сможете, дайте мне знать по телефону, каким поездом приедете. Если не сможете позвонить, я буду там ждать часов с четырех.

Он кивнул.

- Я позвоню. Так вы всерьез хотите, чтоб я привез все в починку?

- Если не привезете, вовек вам не прощу.

- Хорошо. - Дуайт запнулся, докончил нерешительно: - Пока вы доедете до дому, уже стемнеет. Будьте осторожны.

Мойра улыбнулась:

- Ничего со мной не случится. До вторника. Спокойной ночи, Дуайт.

- Спокойной ночи, - вымолвил он, словно вдруг охрипнув.

Мойра покатила прочь. Тауэрс стоял и смотрел вслед, пока ее тележка не скрылась за поворотом.

Было уже десять вечера, когда Мойра въехала на задворки усадьбы Дэвидсонов. Ее отец услыхал топот копыт, вышел и помог ей распрячь лошадь и завести тележку в сарай. Пока они в полутьме заталкивали ее под крышу, Мойра сказала:

- Я пригласила к нам дня на два Дуайта Тауэрса. Он приедет во вторник.

- Сюда, к нам? - удивленно переспросил отец.

- Да. У них там отпуск перед каким-то новым походом. Ты ведь не против?

- Конечно, нет. Лишь бы ему тут не было скучно. Чем ты станешь его занимать с утра до вечера?

- Я ему сказала, что он может править волом на выгонах. Он не белоручка.

- Вот если бы кто-нибудь помог мне заготовить силос, - сказал отец.

- Ну, я думаю, он и это сумеет. В конце концов, если уж он управляет атомной подводной лодкой, так неужели не научится работать лопатой.

Они вошли в дом. Позже в этот вечер мистер Дэвидсон сказал жене, какого надо ждать гостя. Новость произвела надлежащее впечатление.

- По-твоему, за этим что-то кроется? - спросила жена.

- Не знаю, - был ответ. - Ей-то он наверняка нравится.

- После того молодого Форреста, помнишь, перед войной, у нее не было постоянных поклонников.

Муж кивнул.

- Форреста помню. Всегда был о нем невысокого мнения. Хорошо, что из этого ничего не вышло.

- Просто она любила разъезжать на его шикарной машине, - заметила мать Мойры. - Сомневаюсь, чтобы он был ей так уж мил.

- А у этого подводная лодка, - подсказал отец. - Пожалуй, и с ним то же самое.

- Но он не может носиться в ней по дорогам со скоростью девяносто миль в час, - заметила мать и, подумав, прибавила: - Правда, теперь он, наверно, овдовел.

Муж кивнул.

- Все говорят, он человек очень порядочный.

- Надеюсь, из этого выйдет толк, - вздохнула мать. - Как бы я хотела, чтоб она остепенилась, вышла бы счастливо замуж, пошли бы дети...

- Если ты хочешь на все это поглядеть, придется ей поторопиться, заметил отец.

- О, господи, я все забываю. Но ты же понимаешь, про что я.

Тауэрс приехал во вторник; Мойра встретила его с тележкой, в которую заложена была серая кобылка. Он вышел из вагона, огляделся, вдохнул теплую душистую свежесть.

- А славные у вас тут места, - сказал он. - В какой стороне ваша ферма?

Мойра показала на север.

- Вон там, до нее около трех миль.

- На тех холмах?

- Не на самом верху. Только немного подняться.

Дуайт закинул свой чемодан в коляску, затолкал под сиденье.

- И это все, что вы привезли? - строго спросила Мойра.

- Вот именно. Полно всякой рвани.

- Тут много не уместится. Уж наверно у вас куда больше такого, что надо чинить.

- Ошибаетесь. Я привез все как есть. Честное слово.

- Надеюсь, вы меня не обманываете.

Они уселись и покатили к Бервику. И через минуту у Дуайта вырвалось:

- Вон там бук! И еще один!

Мойра посмотрела на него с любопытством.

- Здесь их много растет. В горах, наверху, вероятно, холоднее.

Дуайт как завороженный смотрел на деревья по обе стороны дороги.

- А вот дуб, да какой огромный. Кажется, я никогда такого высоченного не видал. А там клены! Послушайте, эта дорога - точь-в-точь как в каком-нибудь городке в Штатах!

- Правда? - переспросила Мойра. - В Штатах тоже так?

- В точности. Здесь у вас все деревья те же, что в северном полушарии. До сих пор где я ни бывал в Австралии, везде растут только эвкалипты да мимоза.

- Вам тяжело смотреть на буки и дубы?

- Нет, почему же. Опять увидеть наши северные деревья - радость.

- Вокруг нашей фермы их полно, - сказала Мойра.

Они проехали через деревню, пересекли заброшенное асфальтовое шоссе и двинулись по дороге к Харкауэю. Вскоре дорога пошла в гору; лошадь, напрягаясь, замедлила шаг, видно было, хомут давит ей шею.

- Тут нам надо идти пешком, - сказала Мойра.

Они вылезли из тележки и пошли в гору, лошадь вели под уздцы. После духоты верфей и жары в стальных корабельных корпусах Дуайт наслаждался самим здешним воздухом, свежим, прохладным дыханьем листвы. Он снял куртку, положил в тележку, расстегнул ворот рубашки. Чем выше они поднимались, тем шире распахивался простор, открылась равнина до самого Филиппова залива, за десять миль отсюда. Они продолжали путь еще полчаса на ровных местах в тележке, на крутых подъемах пешком. И вскоре вступили в край округлых, как волны, холмов, там и сям виднелись уютные фермы, аккуратные выгоны, а между ними островки кустарника и множество деревьев.

- Какая вы счастливая, что живете не в городе, - сказал Дуайт.

Мойра вскинула на него глаза.

- Мы тоже любим наши края. Но, конечно, тут, в глуши, скука смертная.

Он остановился и стал среди дороги, оглядывая приветливый мирный край, вольный широкий простор.

- Кажется, никогда я не видел местности красивее, - сказал он.

- Разве здесь красиво? - спросила Мойра. - Так же красиво, как в Америке и в Англии?

- Ну конечно. Англию я знаю не так хорошо. Мне говорили, что там есть места сказочной прелести. В Соединенных Штатах сколько угодно милых уголков, но вот такого я нигде не встречал. Нет, здесь очень красиво, с какой страной ни сравни.

- Я рада, что вы так говорите. Понимаете, мне здесь нравится, но ведь я ничего другого и не видала. Почему-то воображаешь, будто в Америке или в Англии гораздо лучше. Будто для Австралии здесь недурно, но это еще ничего не значит.

Дуайт покачал головой.

- Вы неправы, детка. Здесь очень хорошо по любым меркам и на самый взыскательный вкус.

Подъем кончился. Мойра взялась за вожжи и повернула в ворота. Недлинная подъездная дорожка, обсаженная соснами, привела к одноэтажному деревянному дому - дом был большой, белый, за ним виднелись разные хозяйственные постройки, тоже белые. По всему фасаду и по одной стороне дома шла широкая, частью застекленная веранда. Коляска миновала дом и въехала во двор фермы.

- Прошу прощенья, что ввожу вас в дом с черного хода, - сказала девушка, - но серая нипочем не остановится раньше, раз уж она почуяла конюшню.

Работник по имени Лу, единственный оставшийся на ферме, подошел помочь ей с лошадью, навстречу прибывшим вышел отец Мойры. Она всех перезнакомила, лошадь и тележку передали на попечение Лу и пошли в дом представить гостя хозяйке. А позже все собрались на веранде, посидели при теплом свете вечернего солнца, выпили понемножку перед вечерней трапезой. С веранды открывалась мирная картина - луга и кустарники на мягко круглящихся холмах, а далеко внизу, за деревьями, равнинная ширь. И опять Дуайт заговорил о красоте здешних мест.

- Да, у нас тут славно, - заметила миссис Дэвидсон. - Но никакого сравнения с Англией. В Англии - вот где красиво.

- Вы родились в Англии? - спросил американец.

- Я? Нет. Я коренная австралийка. Мой дед приехал в Сидней давным-давно, но он не из каторжников. А потом он обзавелся землей в Риверайне. Кое-кто из наших родных и сейчас там живет. - Она помедлила, вспоминая. - Я только один раз побывала в Англии. Мы съездили и туда и на континент в 1948 году, после второй мировой войны. Тогда Англия нам показалась очень красивой. Но теперь, наверно, многое изменилось.

Потом Мойра с матерью пошли готовить чай, а Дуайт остался на веранде с ее отцом. Тот сказал:

- Позвольте предложить вам еще виски.

- Спасибо, с удовольствием выпью.

Было тепло и уютно сидеть в мягком предзакатном свете со стаканчиком виски. Немного погодя фермер сказал:

- Мойра нам говорила, вы на днях плавали на север.

Капитан кивнул.

- Да, но мы мало что узнали.

- Она так и сказала.

- Стоя у берега, в перископ очень мало можно увидеть, - пояснил Дуайт. - Другое дело, если б там были развалины от бомбежки или что-нибудь в этом роде. А так с виду все осталось по-прежнему. Только люди там больше не живут.

- Очень сильная радиоактивность?

Дуайт кивнул.

- Конечно, чем дальше на север, тем хуже. Когда мы были у Кэрнса, там человек еще мог бы прожить несколько дней. В порту Дарвин столько никто бы не протянул.

- А когда вы были возле Кэрнса?

- Почти две недели назад.

- Надо думать, сейчас там еще хуже.

- Вероятно. Как я понимаю, радиация усиливается неуклонно день ото дня. В конце концов, разумеется, уровень будет один и тот же на всей Земле.

- Говорят, как и прежде, что до нас дойдет в сентябре.

- Думаю, правильно говорят. Это распространяется равномерно по всему свету. Похоже, все города, расположенные на одной широте, она поражает в одно и то же время.

- По радио сообщали, дошло уже до Рокхемптона.

- Я тоже слышал, - подтвердил капитан. - И до Элис Спрингс. Надвигается равномерно по широтам.

Хозяин дома хмуро улыбнулся.

- Что толку маяться этими мыслями. Выпейте еще виски.

- Спасибо, пока больше не хочется.

Мистер Дэвидсон налил себе еще немного.

- Во всяком случае, наш черед придет после всех.

- Видимо, так, - сказал Дуайт. - Если все будет как сейчас, Кейптаун выйдет из строя немного раньше Сиднея, примерно в одно время с Монтевидео. И тогда в Африке и в Южной Америке ничего не останется. Из больших городов Мельбурн - самый южный в мире, так что мы будем почти последними. - Он с минуту подумал. - Возможно, немного дольше протянет большая часть Новой Зеландии и, конечно, Тасмания. Пожалуй, еще недели две-три. Не знаю, есть ли кто-нибудь в Антарктиде. Если есть, они, вероятно, проживут подольше.

- Но из больших городов Мельбурн будет последний?

- Сейчас похоже на то.

Помолчали.

- Что вы станете делать? - спросил наконец фермер. - Пойдете на своей лодке дальше?

- Я еще не решил, - медленно произнес Тауэрс. - Может быть, мне и не придется решать. Я подчиняюсь старшему по чину, капитану Шоу, он сейчас в Брисбене. Он едва ли оттуда двинется, потому что его корабль двинуться с места не может. Возможно, он передаст мне какой-нибудь приказ. Не знаю.

- А будь ваша воля, вы бы отсюда ушли?

- Я еще не решил, - повторил капитан. - Много ли на этом выиграешь? Почти сорок процентов моей команды нашли себе девушек в Мельбурне, а некоторые и женились. Допустим, я направлюсь в Хобарт. Женщин я не могу взять на борт, никаким другим способом им туда не добраться, а если бы и добрались, им негде там жить. Мне кажется, было бы жестоко на последние считанные дни разлучать такие пары, разве что от моряков это потребуется по долгу службы. - Он поднял голову, усмехнулся. - Подозреваю, что они бы все равно не послушались. Большинство скорее всего дезертирует.

- Я тоже так думаю. Скорее всего для них женщины окажутся важнее службы.

Американец кивнул.

- Вполне разумно. Так какой смысл отдавать приказ, если знаешь, что его не выполнят.

- А без этих людей ваша лодка не может выйти в море?

- В общем, может, но только в короткий рейс. До Хобарта недалеко, часов шесть-семь ходу. Туда можно дойти с командой всего в двенадцать человек, даже меньше. При такой нехватке людей мы не станем погружаться и не сможем идти долго. Но если и дойдем до Хобарта или даже до Новой Зеландии, скажем, в Крайстчерч, без полной команды лодка ни к чему не пригодна, мы не сможем действовать. - Тауэрс докончил не сразу: - Мы будем просто беженцами.

Опять помолчали.

- Я еще вот чему удивляюсь, - сказал наконец фермер. - Почему так мало беженцев. Очень мало приезжих с севера. Из Кэрнса, из Таунсвила, вообще из тех мест.

- Вот как? - переспросил капитан. - Но ведь в Мельбурне и устроиться негде, койки свободной не найдешь.

- Я знаю, люди приезжали. Но можно было ждать куда больше.

- Наверно, радио подействовало, - сказал Дуайт. - Как-никак, речи премьер-министра поддерживали спокойствие. На "Эй-Би-Си" молодцы, говорили людям чистую правду. Да и что за радость - ну, уедешь, бросишь дом, поживешь месяц или два в палатке или в машине, а потом все равно тебя и здесь настигнет то же самое.

- Может, вы и правы, - сказал фермер. - Я слыхал, некоторые пожили так неделю-другую, а потом уехали обратно в Квинсленд. Только, по-моему, тут и еще одно. Думается, никто по-настоящему не верит, что это случится - мол, с кем другим, только не со мной, - до последнего не верят, покуда сами не заболеют. А тогда уж не хватает пороху, легче остаться дома и будь что будет. От этой болезни, когда прихватит, уже ведь не излечишься, верно?

- Сомневаюсь. По-моему, вылечиться можно, если уехать туда, где нет радиации, и попасть в больницу, где тебя станут правильно лечить. Сейчас в Мельбурне довольно много таких пациентов с севера.

- Первый раз слышу.

- Понятно. Об этом по радио не сообщают. Да и что они выиграли? Только получат опять то же самое в сентябре.

- Весело, что и говорить. Может, выпьете еще?

- Спасибо, не откажусь. - Тауэрс поднялся и налил себе виски. - Знаете, вот я уже привык к этой мысли, и теперь мне кажется, так даже лучше. Мы ведь все смертны, все умрем, кто раньше, кто позже. Беда была, что человек к смерти не готов, ведь не знаешь, когда придет твой час. Ну, а теперь мы знаем, и никуда не денешься. Мне это вроде даже приятно. Приятно думать: до конца августа я крепок и здоров, а потом - вернулся домой. Мне это больше по душе, чем тянуть хилому и хворому от семидесяти до девяноста.

- Вы военный моряк, офицер. Наверно, вам такие мысли привычнее.

- А вы хотите уехать? - спросил капитан. - Когда подойдет ближе, куда-нибудь переберетесь? В Тасманию?

- Я-то? Бросить ферму? Нет уж. Когда оно придет, я его встречу здесь, на этой самой веранде, в этом кресле, со стаканчиком виски в руке. Или в собственной постели. Свой дом я не брошу.

- Мне кажется, теперь, когда люди поняли, что этого не миновать, почти все так и рассуждают.

Солнце заходило, а они все сидели на веранде, пока не вышла Мойра и не позвала к столу.

- Допивайте виски и пойдемте за промокашкой, если вы еще держитесь на ногах, - заявила она.

- Как ты разговариваешь с нашим гостем? - упрекнул отец.

- Я знаю нашего гостя куда лучше, чем ты, папочка. Он в каждый кабачок сворачивает, не оттащишь.

- Скорее это ему тебя от выпивки никак не оттащить.

И они вошли в дом.

То были два мирных, отдохновенных дня для Дуайта Тауэрса. Он передал миссис Дэвидсон и Мойре солидный узел, они разобрали белье и носки и принялись за починку. Каждый день, с рассвета и до сумерек, он помогал Дэвидсону на ферме. Его посвятили в искусство содержать в чистоте овец, забрасывать лопатой силос в тачку и развозить по выгонам; долгими часами он ходил рядом с волом по залитым солнечными лучами пастбищам. Благотворная перемена после жизни взаперти в подводной лодке или на корабле; по вечерам он ложился рано, спал крепким сном и со свежими силами встречал новый день.

В последнее утро, после завтрака, Мойра застала его на пороге чулана боковушки рядом с прачечной; боковушка теперь служила складом для старых чемоданов, гладильных досок, резиновых сапог и прочего хлама. Дуайт стоял у отворенной двери, курил и смотрел на вещи, сложенные внутри.

- Когда в доме уборка, мы сюда сваливаем всякое барахло и обещаем себе отправить его на распродажу старья. А потом забываем.

Дуайт улыбнулся:

- У нас тоже есть такой чулан, только в нем не так много всего. Может быть, потому, что мы не очень долго прожили на одном месте. - Он все еще с любопытством разглядывал содержимое чулана, потом спросил: - А чей там трехколесный велосипед?

- Мой.

- Вы, наверно, были совсем маленькая, когда на нем катались.

Мойра мельком глянула на велосипед.

- Теперь он кажется крохотным, да? Наверно, мне тогда было года четыре или пять.

- А вот "кузнечик"! - Дуайт дотянулся, вытащил из кучи хлама детский тренажер, скрипучая пружина и подножка рыжие от ржавчины. - Сто лет я их не видал. Одно время у нас в Америке детвора просто помешалась на этих "кузнечиках".

- У нас их одно время забросили, а потом они опять вошли в моду, сказала Мойра. - Сейчас очень многие ребятишки на них скачут.

- Сколько вам было лет, когда вы на нем прыгали?

Мойра подумала, вспоминая.

- Это было после трехколесного велосипеда, после самоката, но до настоящего велосипеда, двухколесного. Наверно, мне тогда было около семи.

Дуайт все не выпускал из рук тренажер.

- Думаю, самый подходящий возраст. А они сейчас продаются?

- Наверно. Ребятишки на них скачут.

Дуайт положил "кузнечик".

- В Штатах я их уже много лет не видал. Как вы сказали, все зависит от моды. - Он огляделся. - А ходули чьи?

- Были моего брата, потом перешли ко мне. Эту сломала я.

- Значит, он старше вас?

Мойра кивнула.

- На два года... на два с половиной.

- Он сейчас в Австралии?

- Нет. Он в Англии.

Дуайт наклонил голову: ничего путного тут не скажешь.

- Ходули, я вижу, высокие, - заметил он. - Тогда вы, наверно, стали постарше.

- Да, наверно, мне было лет десять - одиннадцать.

- Лыжи. - Он на глазок прикинул размер. - А это еще позже.

- Да, на лыжах я стала ходить только с шестнадцати. А эти мне служили до самой войны. Правда, под конец стали чуть коротковаты. А та, другая пара - Дональда.

Дуайт продолжал разглядывать беспорядочную смесь вещей, заполнявших чулан.

- Смотрите-ка, водные лыжи!

Мойра кивнула.

- Мы и сейчас на них катаемся... вернее сказать, катались, пока не началась война. - И не сразу прибавила: - Раньше мы проводили летние каникулы на Баруонском мысу. Мама каждый год снимала там дачу... - Она помолчала, вспоминая приветливый домик, и рядом площадки для гольфа, и теплый песок пляжа, и свежесть, что обдает лицо, когда мчишься вслед за моторкой в облаке пенных брызг. - А вот этой деревянной лопаткой я строила замки из песка, когда была совсем маленькая...

Дуайт улыбнулся ей.

- Занятно это - смотреть на чужие игрушки и представлять себе, как кто выглядел в детстве. Я прямо вижу, как вы в семь лет скакали на этом "кузнечике".

- И ужасная была злючка. - Мойра постояла в раздумье, глядя на дверь чулана, и сказала негромко: - Я нипочем не позволяла маме отдавать кому-нибудь мои игрушки. Говорила - пускай они достанутся моим детям. А теперь у меня детей не будет.

- Очень печально. Но так уж оно получилось, - сказал Дуайт. И затворил дверь, оставляя за нею столько милых сердцу надежд. - Пожалуй, еще до вечера мне надо вернуться на "Скорпион", поглядеть, не затонул ли он на своей стоянке. Не знаете, когда будет дневной поезд?

- Не знаю, но можно позвонить на станцию и спросить. А вам нельзя остаться еще на один день?

- Я бы и рад, детка, но это не годится. У меня на столе наверняка скопилась куча бумаг, и они требуют внимания.

- Насчет поезда я узнаю. А что вы будете делать сегодня утром?

- Я обещал вашему отцу доборонить выгон на косогоре.

- Мне надо еще примерно с час крутиться по дому. А потом я бы походила с вами.

- Буду рад. Ваш вол отменный труженик, но с ним много не поговоришь.

После обеда Тауэрсу отдали его тщательно починенные вещички. Он поблагодарил Дэвидсонов за их доброту, уложил чемодан, и Мойра отвезла его на станцию. В Национальной галерее открыта была выставка австралийской духовной живописи; они условились пойти туда, пока выставка не закрылась: Дуайт Мойре позвонит. И вот он в поезде, возвращается в Мельбурн, к своей работе.

Около шести он был уже на авианосце. Как он и думал, на столе ждала груда бумаг и среди них запечатанный конверт с наклейкой "Секретно". Тауэрс ножом взрезал конверт - в нем оказался проект приказа и личная записка Главнокомандующего военно-морскими силами: пусть капитан ему позвонит, надо встретиться и обсудить план предстоящей операции.

Тауэрс просмотрел план. Да, в сущности, этого он и ждал. И такой рейс вполне по силам "Скорпиону", если только вдоль западного побережья Соединенных Штатов вовсе нет мин - на взгляд Тауэрса, весьма смелое предположение.

В тот же вечер он позвонил домой Питеру Холмсу.

- У меня на столе план очередной операции, - сказал он. - И при нем записка, адмирал Хартмен хочет меня принять. Хорошо бы вам завтра приехать и тоже просмотреть этот план. А потом нам бы лучше пойти к адмиралу вместе.

- Я буду на борту завтра рано утром, - сказал офицер связи.

- Отлично. Мне очень неприятно отзывать вас из отпуска, но дело есть дело.

- Ничего страшного, сэр. Правда, я еще одно дерево собирался спилить...

На-другое утро в половине десятого Питер сидел в крохотной каюте рабочем кабинете Тауэрса на авианосце - и читал проект приказа.

- Вы ведь примерно этого и ждали, сэр? - спросил он.

- Примерно, - подтвердил капитан. И повернулся к приставному столику. Вот все данные, какие у нас есть о минных полях. Вот радиостанция, которую мы должны обследовать. Определили, что она находится где-то в районе Сиэтла. Ну, это не так плохо. - Он взял со стола карту. - Вот тут помечены минные поля пролива Хуан де Фука и Пьюгетского. Мы можем, не подвергаясь опасности, пройти до самых Бремертонских верфей. Могли бы дойти и до Пирл-Харбор, но этого с нас не спрашивают. А вот как с минами в Панамском заливе, у Сан-Диего и Сан-Франциско - об этом мы ровно ничего не знаем.

Питер кивнул.

- Надо будет объяснить это адмиралу. Хотя, думаю, он и сам понимает. И я знаю, с ним вполне можно говорить откровенно.

- Датч-Харбор, - сказал капитан. - Как там с минами, тоже неизвестно.

- И там можно натолкнуться на льды?

- Очень возможно. И еще там туманы, да какие. В это время года без дозорного на мостике туда заходить невесело. Придется в тех краях быть поосторожнее.

- Странно, почему нас туда посылают.

- Трудно сказать. Может быть, адмирал нам объяснит.

Еще некоторое время оба кропотливо изучали карты.

- Каким путем вы бы пошли? - спросил наконец офицер связи.

- Не погружаясь - вдоль тридцатой широты, севернее Новой Зеландии, южнее Питкэрна, до сто двадцатого меридиана. Оттуда строго на север по меридиану. Так мы придем в Штаты, к Калифорнии, примерно у Санта-Барбары. И возвращаться из Датч-Харбор надо бы тем же путем. Строго на юг по сто шестьдесят пятому меридиану мимо Гавайских островов. Заодно по дороге заглянули бы и в Пирл-Харбор. И опять прямиком на юг, покуда не сможем всплыть где-нибудь возле островов Содружества, а может, немного южнее.

- Сколько же это времени придется идти с погружением?

Капитан сверился с бумагой, лежащей на столе.

- Вчера вечером я пробовал рассчитать. Думаю, мы не будем подолгу оставаться на одном месте, как в прошлый раз. С погружением пройти надо, по моим расчетам, около двухсот градусов, двенадцать тысяч миль. (Окажем, шестьсот часов хода - двадцать пять дней. Да еще дня два на обследование и какие-нибудь задержки. Скажем, двадцать семь дней.

- Под водой это немало.

- "Меч-рыба" шла дольше. Тридцать два дня. Тут главное - сохранять спокойствие и расслабиться.

Офицер связи изучал карту Тихого океана. Его палец уперся в многочисленные рифы и группы островов южнее Гавайских.

- Южнее Гавайев не очень-то расслабишься, когда надо будет крутиться, не всплывая, в этой каше. Да еще под самый конец рейса.

- Знаю. - Капитан пристально разглядывал карту. - Может быть, стоит взять немного западнее и подойти к Фиджи с севера. - И, помолчав, договорил: - Датч-Харбор меня беспокоит больше, чем обратный путь.

Еще с полчаса они изучали карты и план предстоящей операции. Наконец австралиец сказал:

- Да, недурной предстоит рейсик! - Он усмехнулся. - Будет о чем рассказывать внукам.

Капитан вскинул глаза на Питера, потом и сам улыбнулся:

- Вы совершенно правы!

Офицер связи ждал тут же, в каюте, покуда капитан Тауэрс звонил секретарю адмирала. Прием назначили на следующее утро, на десять часов. Больше Холмсу незачем было оставаться на базе; они с капитаном условились встретиться на другое утро незадолго до назначенного часа в приемной у секретаря, и Питер ближайшим поездом отправился в Фолмут.

Он доехал еще до обеда, взял оставленный на станции велосипед и покатил домой. Приехал разгоряченный, с радостью скинул китель и прочее, стал под душ, потом принялся за холодную закуску. Мэри он застал порядком озабоченной: дочка начала слишком бойко ползать.

- Я ее оставила в гостиной на ковре, пошла в кухню чистить картошку. А через минуту смотрю - она уже в коридоре, под самой кухонной дверью. Просто бесенок. Теперь она прямо носится по всему дому, не угонишься.

Сели обедать.

- Нам надо раздобыть какой-нибудь манежик, - сказал Питер. - Знаешь, есть такие деревянные, складные.

Мэри кивнула.

- Я уже об этом думала. Есть такие, у них сбоку в несколько рядов нанизаны пестрые кольца, похоже на счеты.

- Пожалуй, такие манежи еще продаются, - сказал Питер. - Может, мы знаем кого-нибудь, кто больше не заводит детей? Может, у них найдется ненужный?

Мэри покачала головой.

- Я таких не знаю. По-моему, у всех наших друзей родятся младенцы один за другим.

- Я поразведаю в городе, может, найду что-нибудь подходящее.

Пока обедали, все мысли Мэри заняты были дочуркой, Лишь под самый конец она спохватилась и спросила:

- Питер, а что случилось с капитаном Тауэрсом?

- Он получил план новой операции. Наверно, это дело секретное, ты никому не рассказывай. Нас посылают в довольно далекий рейс по Тихому океану. Панама, Сан-Диего, Сан-Франциско, Сиэтл, Датч-Харбор, а возвращаться будем, вероятно, мимо Гавайских островов. Пока все это еще не очень определенно.

В географии Мэри была не сильна.

- Кажется, это ужасно длинный путь?

- Да, изрядный. Не думаю, что надо будет пройти его весь. Дуайт очень против захода в Панамский залив, потому что не знает, как там с минными полями, а если туда не заходить, это на тысячи миль короче. Но все равно путь не близкий.

- И надолго это?

- Я еще точно не рассчитал. Примерно месяца на два. Понимаешь, - стал объяснять Питер, - нельзя пойти прямиком, допустим, на Сан-Диего. Капитан хочет как можно меньше времени идти с погружением. А значит, надо будет нестись поверху курсом на восток по какой-то безопасной широте, пока не пересечем на две трети южную часть Тихого океана, а потом взять круто к северу до самой Калифорнии. Это немалый крюк, зато меньше идти с погружением.

- Сколько же времени вам идти под водой?

- Капитан считает, двадцать семь дней.

- Но ведь это ужасно долго?

- Долгонько. Не рекорд, ничего похожего. Но довольно долго без свежего воздуха. Почти месяц.

- Когда вы отправляетесь?

- Чего не знаю, того не знаю. Сперва предполагалось выйти примерно в середине следующего месяца, но к команде прицепилась эта треклятая корь. Пока от нее не избавимся, выйти нельзя.

- А заболели еще люди?

- Только один - позавчера. Судовой врач полагает, что это последний случай. Если он не ошибается, нам можно будет выйти примерно в конце этого месяца. А если нет, если еще кто-нибудь захворает, тогда уйдем в марте, когда точно - не угадаешь.

- Значит, ты вернешься в июне, а когда точно - неизвестно?

- Думаю, что да. Так ли, эдак ли, к десятому марта мы от кори избавимся. Стало быть, к десятому июня будем дома.

Упоминание о кори вновь пробудило материнскую тревогу:

- Хоть бы Дженнифер не заразилась.

День они провели по-семейному в своем саду, Питер принялся пилить дерево. Оно было не очень большое, и не так уж трудно оказалось перепилить ствол до половины, а потом обвязать веревкой и тянуть с таким расчетом, чтобы оно свалилось на лужайку, а не на дом. До вечернего чая Питер обрубил сучья, прибрал их - пригодятся зимой на топливо - и успел распилить на поленья немалую часть ствола. Малышка проснулась после дневного сна, Мэри разостлала на лужайке ковер и усадила на него дочку. Ушла в дом взять поднос с чашками и всем прочим для чая, а когда вернулась, дочка была уже футов за десять от ковра и усердно грызла кусок коры. Мэри отчитала мужа, посадила его сторожить малышку, а сама пошла за чайником.

- Так не годится, - сказала она, возвратясь. - Без манежа нам не обойтись.

Питер кивнул:

- Завтра утром съезжу в город. Нам назначен прием у начальства, но потом я, наверно, буду свободен. Пойду к Майерсу, погляжу, может, там еще не все распродано.

- Хоть бы удалось купить. Иначе ума не приложу, что делать.

- Давай наденем на нее пояс, вобьем в землю колышек и станем держать ее на привязи.

- Перестань, Питер! - рассердилась жена. - Веревка накрутится ей на шею и задушит!

Питера не впервые обвиняли, что он бессердечный отец, и он уже привык смягчать разгневанную жену. Час они провели на лужайке, играя с малышкой, поощряли ее, когда она ползала по травке под теплыми лучами солнца. Потом Мэри унесла девочку в дом купать и кормить перед сном, а Питер опять взялся пилить поваленное дерево на дрова.

На другое утро он встретился в военно-морском ведомстве с Тауэрсом, и их провели к адмиралу Хартмену, в кабинете оказался еще и капитан из оперативного отдела. Адмирал приветливо поздоровался с ними и предложил сесть.

- Итак, - начал он, - просмотрели вы план операции, который мы вам послали?

- Я очень внимательно его изучил, сэр, - сказал капитан Тауэрс.

- Что-нибудь вызывает у вас сомнения?

- Минные поля, - ответил Тауэрс. - Некоторые места, намеченные для обследования, почти наверняка заминированы. - Адмирал кивнул. - У нас есть точные сведения о Пирл-Харбор и о подступах к Сиэтлу. Об остальных портах мы ничего не знаем.

Некоторое время они подробно обсуждали план действий. Наконец адмирал откинулся на спинку кресла.

- Что ж, общая картина мне ясна. Что и требовалось. - И, помедлив, прибавил: - Пора вам узнать, в чем тут суть.

Суть в розовых очках. Среди ученых есть такое направление, есть люди, которые полагают, что атмосферная радиоактивность может рассеяться, ослабеть очень быстро. Главный их довод: за минувшую зиму осадки в северном полушарии - дождь и снег - так сказать, промыли воздух.

Американец понимающе кивнул.

- По этой теории, - продолжал адмирал, - радиоактивные элементы станут выпадать из атмосферы в почву и в океан быстрее, чем мы предвидели. В этом случае материки северного полушария останутся на многие столетия непригодными для обитания, но перенос радиоактивности к нам станет неуклонно уменьшаться. И в этом случае жизнь - жизнь человеческая - сможет продолжаться здесь или хотя бы в Антарктиде. Это мнение решительно отстаивает профессор Йоргенсен.

- Таков костяк этой теории, - чуть помолчав, продолжал адмирал. Большинство ученых с нею не согласны и считают Йоргенсена наивным оптимистом. Из-за мнения большинства мы ничего не сообщали по радио и ни слова не просочилось в печать. Не годится пробуждать в людях напрасные надежды. Но, безусловно, надо исследовать, есть ли тут зерно истины.

- Понимаю, сэр, - сказал Дуайт. - Дело слишком важное. Это и есть главная цель нашего рейса?

Адмирал кивнул.

- Вот именно. Если Йоргенсен прав, при движении от экватора на север вы сперва обнаружите равномерную радиоактивность, но потом она станет ослабевать. Не скажу - сразу, но с какого-то места уменьшение радиации станет явным. Вот почему мы хотели бы, чтобы вы прошли в Тихом океане возможно дальше на север - к мысу Кодьяк и Датч-Харбор. Если Йоргенсен прав, радиоактивность там будет гораздо меньше. Как знать, может, даже она близка к нормальной. Тогда вам удастся выйти на мостик. - Опять короткое молчание. - Конечно, на берегу радиоактивность почвы будет еще очень высока. Но в море, возможно, даже сохранилась жизнь.

- А какая-нибудь проверка уже подтвердила эту теорию, сэр? - спросил Питер.

Адмирал покачал головой.

- Данных почти никаких нет. Командование военно-воздушных сил недавно высылало на разведку самолет. Вы об этом слышали?

- Нет, сэр.

- Так вот, послали бомбардировщик с полным грузом горючего. Он вылетел из Перта на север, достиг Китайского моря, примерно тридцатый градус северной широты, немного южнее Шанхая, и только потом повернул назад. Для ученых это недостаточно, но дальше лететь было нельзя, горючего не хватило бы. Полученные данные не слишком убедительны. Радиоактивность атмосферы все еще нарастает, не в крайней северной части маршрута нарастает медленнее. - Адмирал улыбнулся. - Как я понимаю, наши ученые мужи все еще спорят. Йоргенсен, разумеется, утверждает, что его теория победила. Что, если достичь пятидесятой или шестидесятой широты, падение радиоактивности обнаружится безусловно.

- Шестидесятая широта, - повторил Тауэрс. - Мы можем подойти довольно близко, в глубь залива Аляски. Надо будет только остерегаться льдов.

Еще некоторое время обсуждали технические подробности рейса. Решили взять на "Скорпион" защитные костюмы, чтобы, если радиация окажется не слишком сильна, один или двое подводников могли выйти на мостик, а в одном из аварийных люков устроить дезактивационный душ. В надстройке взять надувную резиновую лодку, к кормовому перископу прикрепят новую пеленгаторную антенну.

- Что ж, по нашей части все ясно, - сказал наконец адмирал. - Думаю, теперь пора посовещаться с учеными и с прочими, кого это касается. Я созову такое совещание на той неделе. А пока вы, капитан, повидайте коменданта порта или кого-нибудь из его подчиненных и договоритесь, чтобы на верфи проделали всю техническую работу. Я хотел бы, чтобы к концу следующего месяца вы могли отправиться.

- Думаю, это вполне возможно, сэр, - сказал Дуайт. - Работы не так уж много. Единственное, что нас еще может задержать, это корь.

Адмирал коротко засмеялся.

- На карту поставлена судьба человеческой жизни на Земле, а мы застреваем из-за детской болезни! Ладно, капитан. Я знаю, вы сделаете все, что только в ваших силах.

Выйдя от адмирала, Дуайт и Питер разделились. Дуайт пошел к коменданту порта, Питер - на Альберт-стрит разыскивать Джона Осборна. Он пересказал ученому все, что услышал в это утро.

- Знаю я рассуждения Йоргенсена, - нетерпеливо перебил Осборн. - Старик просто спятил. Смотрит на все сквозь розовые очки.

- По-вашему, тому, что обнаружили летчики - будто чем дальше на север, тем медленней нарастает радиация, - невелика цена?

- Я не-оспариваю их свидетельство. Не исключено, что эффект Йоргенсена существует. Вполне возможно. Но один только Йоргенсен воображает, будто от этого что-то изменится.

Питер поднялся.

- "Оставим споры мудрецам", - язвительно перефразировал он Хайяма. Пойду покупать манежик для моей старшей незамужней дочери.

- Где вы думаете его купить?

- У Майерса.

Физик поднялся.

- Я пойду с вами. Хочу показать вам кое-что на Элизабет-стрит.

Он не сказал моряку, что именно хочет показать. Через центр города, где на улицах не было ни одной машины, они прошли в район трамвайного движения, свернули в проулок и вышли к городским конюшням. Джон Осборн достал из кармана ключ, отпер и распахнул двустворчатые-двери огромного строения.

Прежде здесь был гараж некоего торговца автомобилями. Вдоль стен рядами стояли затихшие машины, иные без номеров, все в пыли и в грязи, со спущенными обмякшими шинами. А посреди гаража стоит гоночная машина. Одноместная, ярко-красная. Очень маленькая машина, очень низкий корпус, обтекаемый капот скошен вперед, лобовое стекло совсем низко, чуть не у самой земли. Шины тугие, вся машина любовно, заботливо вымыта и отполирована; при свете, хлынувшем из дверей, она так и засверкала. И чувствовалась в ней убийственная скорость.

- Более милостивый! - вырвалось у Питера. - Это что такое?

- Это "феррари", - сказал Джон Осборн. - На ней за год до войны участвовал в гонках Доницетти. Он тогда выиграл главный приз в Сиракузах.

- Как она сюда попала?

- Ее купил и переправил морем Джонни Бауэлс. Но началась война, не до гонок, он так на ней и не ездил.

- А чья она теперь?

- Моя.

- Ваша?!

Ученый кивнул.

- Я всю жизнь обожал автомобильные гонки. Всегда мечтал стать гонщиком, но денег на это не было. А потом прослышал про этот "феррари". Бауэлс сгинул в Англии. Я пошел к его вдове и предложил за эту игрушку сотню фунтов. Конечно, она решила, что я спятил, но рада была продать машину.

Питер обошел вокруг маленького "феррари" с большущими колесами, осмотрел его со всех сторон.

- Согласен со вдовой. Что вы собираетесь с ним делать?

- Пока не знаю. Знаю только, что мне принадлежит, надо полагать, самая быстроходная машина на свете.

Это прозвучало заманчиво.

- Можно, я в ней посижу? - спросил моряк.

- Валяйте.

Питер втиснулся на узкое сиденье.

- Какую скорость на ней можно выжать?

- Толком не знаю. Уж наверно двести в час.

Питер сидел в машине, ощупывал баранку, касался пальцами кнопок и рычагов. Чудесно: кажется, этот автомобильчик - часть тебя самого.

- Вы на ней ездили?

- Пока нет.

Питер нехотя вылез.

- А чем замените бензин? - спросил он.

Физик усмехнулся:

- Она его не пьет.

- Не требует бензина?

- Ей нужна особая эфиро-спиртовая смесь. Для обычного автомобиля такое горючее не годится. В огороде у моей матери запасено восемь баррелей этой смеси, - Осборн широко улыбнулся. - Я сперва обеспечил себе запас, а уж потом купил машину.

Он поднял капот "феррари", и они некоторое время разглядывали двигатель. Возвратясь из первого плаванья на "Скорпионе", Джон Осборн каждую свободную минуту только и делал, что начищал и обихаживал свою гоночную машину; дня через два он надеялся испытать ее на ходу.

- Что хорошо, - сказал он, расплываясь в улыбке, - на дорогах свободно, ни с кем не столкнешься и в пробке не застрянешь.

Они нехотя расстались с "феррари" и заперли гараж. Постояли на тихой лужайке.

- Если мы уйдем в рейс к концу следующего месяца, то вернемся примерно в начале июня, - заговорил Питер. - Я все думаю о Мэри и малышке. Как по-вашему, ничего с ними не случится до нашего возвращения?

- Вы про радиацию?

- Моряк кивнул.

Физик постоял в раздумье.

- Я могу только гадать, как любой другой, - сказал он наконец. - Может быть, она станет надвигаться быстрее, а может - медленнее. До сих пор она распространялась очень равномерно по всей Земле и двигалась на юг примерно с той скоростью, какую мы предвидели. Сейчас она южнее Рокхемптона. Если и дальше пойдет так, к началу июня она будет южнее Брисбена - самую малость южнее. Миль на восемьсот к северу от нас. Но, повторяю, движение может ускориться, а может и замедлиться. Вот и все, что я могу сказать.

Питер прикусил губу.

- Это тревожно. Неохота прежде времени переполошить своих. А все-таки мне было бы спокойнее, знай они, что делать, если меня не будет рядом.

- Вы и без того не всегда рядом, - заметил Осборн. - Мало ли какие случаи бывают и кроме радиации, вполне естественные. Минные поля, льды... всего не предусмотришь. Я вот не знаю, что с нами будет, если мы под водой на полном ходу врежемся в айсберг.

- Зато я знаю, - сказал Питер.

Физик засмеялся.

- Ладно, будем надеяться, что это нас минует. Я хочу вернуться и прокатиться на той штуке, - он кивнул в сторону машины за дверями гаража.

- Все-таки тревожно, - повторил Питер. Они вышли на улицу, которая привела их сюда. - Надо мне что-нибудь придумать, пока мы не отплыли.

В молчании вышли на главную улицу. Джон Осборн повернул к своему институту.

- Нам по дороге? - спросил он.

Питер покачал головой.

- Я попробую купить манежик для дочки. Мэри говорит, если мы не достанем манеж, малышка разобьется насмерть.

Они расстались, и ученый пошел своей дорогой, благодаря судьбу за то, что не женился.

Питер пошел по магазинам, и ему повезло - уже со второй попытки он нашел детский манеж. Это приспособление хоть и складывается, но нести его в толпе несподручно; Питер не без труда добрался со своей ношей до трамвая и довез ее до остановки на Флиндерс-стрит. К четырем часам дня он был в Фолмуте. Оставил покупку в камере хранения, чтобы позже вернуться за ней с прицепом, и на велосипеде не спеша поехал по торговому центру. Зашел в аптеку, где семья всегда покупала лекарства, они с владельцем были знакомы не первый день. Питер спросил девушку за прилавком, нельзя ли видеть мистера Гоулди.

К нему вышел сам аптекарь в белом халате.

- Можно нам поговорить с глазу на глаз? - спросил Питер.

- Ну конечно, капитан. - И он провел посетителя в бесплатное отделение.

- Я хотел с вами потолковать насчет этой радиационной болезни, - начал Питер. Лицо аптекаря оставалось бесстрастным. - Я должен уехать. Отплываю на "Скорпионе", на американской подводной лодке. Рейс дальний. Мы вернемся никак не раньше начала июня. - Аптекарь медленно кивнул. - И поход будет не из легких, - продолжал моряк. - Может случиться, что мы и вовсе не вернемся.

Минуту-другую оба стояли молча.

- Вы думаете о миссис Холмс и о Дженнифер? - спросил аптекарь.

Питер кивнул.

- Пока я еще здесь, я хочу, чтобы жена толком поняла, что и как. - Он чуть помолчал. - Скажите, что, собственно, происходит, когда заболеешь?

- Первый симптом тошнота, - сказал аптекарь. - Потом рвота и понос. Кровавый понос. Все это усиливается. Может немного и полегчать, но улучшение очень кратковременное. И наконец смерть просто-напросто от истощения. - Он минуту помолчал. - Под самый конец непосредственной причиной смерти может стать инфекция или лейкемия. Понимаете, организм обезвоживается, теряет соли, и кроветворные органы разрушаются. Возможна либо та, либо другая причина.

- Кто-то говорил, это вроде холеры.

- Верно, - подтвердил аптекарь. - Очень похоже на холеру.

- У вас ведь есть какое-то средство от этой болезни?

- Боюсь, лекарства нет.

- Я не про то, чтобы лечить. Но чтобы с этим покончить.

- Мы пока не имеем права это отпускать, капитан. Примерно за неделю до того, как радиация накроет очередной округ, радио сообщит подробности. Тогда мы станем раздавать это средство всем, кто ни попросит. - Он помедлил. - Возможно, на нас обрушится гнев церкви... Но я так думаю, каждый будет решать сам.

- Я должен постараться, чтобы жена все поняла, - сказал Питер. - Ей ведь надо будет заботиться о малышке... А меня, возможно, здесь не будет. До отъезда я должен это уладить.

- Когда придет время, я могу все объяснить миссис Холмс.

- Я предпочел бы объяснить сам. Она, наверно, расстроится.

- Ну конечно... - Аптекарь постоял в раздумье, потом предложил: Пройдемте на склад.

Он отворил запертую на ключ дверь и провел Питера в лабораторию. В углу стоял большой ящик, крышка приподнята. Аптекарь ее откинул. Ящик заполняли красные коробочки двух размеров.

Аптекарь достал две коробочки - побольше и поменьше - и пошел обратно в раздаточную. Открыл коробочку поменьше; в ней оказался пластиковый флакончик с двумя белыми таблетками. Он откупорил флакончик, вынул таблетки, осторожно отложил и заменил двумя таблетками аспирина. Опять вложил флакончик в коробку и закрыл ее. И подал Питеру со словами:

- Это - для всех, кто захочет что-то принять. Возьмите и покажите миссис Холмс. Одна дает почти мгновенную смерть. Вторая - запасная. Когда настанет время, мы будем их раздавать прямо из-за прилавка.

- Большое спасибо, - сказал Питер. - А как быть с ребенком?

Аптекарь поднял другую коробочку.

- Для ребенка или для наших четвероногих любимцев - для кошки или собаки. Это немного сложнее. - Он открыл коробочку, достал маленький шприц. - У меня есть использованный, вот, я кладу в коробку. На ней написано все, что надо. Просто сделать укол под кожу. Девочка очень быстро уснет.

Он опять вложил пустышку в красный футляр и обе коробочки подал Питеру. Моряк с благодарностью их взял.

- Вы очень добры, - сказал он. - И когда придет время, жена сможет просто получить их в аптеке?

- Совершенно верно.

- Сколько они будут стоить?

- Нисколько, - сказал аптекарь. - Они бесплатные.

5

Из трех подарков, которые в тот вечер Питер Холмс привез жене, больше всего ее обрадовал манеж.

Новехонький манежик, светло-зеленый, с несколькими рядами нанизанных на проволоку ярких разноцветных колец. Еще не войдя в дом, Питер расставил его на лужайке и позвал Мэри. Она вышла, придирчиво осмотрела покупку, проверила устойчивость - не сможет ли малышка его опрокинуть, повалить на себя.

- Надеюсь, краска держится прочно. Ты же знаешь, Дженнифер пробует сосать все, что попадется. А зеленая краска такая вредная. В нее входит медный купорос.

- Я спрашивал в магазине, - успокоил жену Питер. - Это не масляная краска, это особенная. Чтоб ее слизнуть, ребенку нужна слюна пополам с ацетоном.

- Дженнифер почти со всех игрушек обсосала краску. - Мэри немного отступила, оглядела манежик. - Такой приятный цвет. Очень подойдет к занавескам в детской.

- Я так и думал, - сказал Питер. - Там был еще голубой манеж, но я подумал, что тебе этот больше понравится.

- Мне очень нравится! - Мэри обняла мужа, поцеловала. - Чудесный подарок. Ты, наверно, совсем измучился с ним в трамвае. Большущее спасибо!

- Ничуть я не измучился, - Питер ответил поцелуем. - Я так рад, что тебе понравилось.

Мэри пошла в дом за дочкой, усадила ее в манеж. Потом они понемножку выпили и посидели на лужайке возле манежа, курили и смотрели, как поведет себя дочка на новоселье. Крохотная лапка крепко уцепилась за столбик манежа.

- Смотри, ей теперь есть за что держаться, вдруг она слишком рано начнет вставать на ножки? - встревожилась Мэри. - Ведь без этого она еще не скоро научилась бы ходить. А когда маленькие начинают ходить раньше времени, они растут кривоногими.

- Думаю, можно этого не бояться, - возразил Питер. - Я хочу сказать, у всех детей бывают такие манежи. И у меня был когда-то, а я ведь не вырос кривоногим.

- Да, наверно, если б не манеж, она нашла бы другую опору. Держалась бы за стул, мало ли.

Когда Мэри пошла купать и укладывать малышку, Питер отнес манеж в дом и расставил в детской. Потом накрыл стол к ужину. Потом вышел на веранду и постоял, нащупывая в кармане красные коробочки, и спрашивал себя, как же, черт возьми, вручить жене еще и эти подарки.

Наконец вернулся в дом и налил себе виски.

Он вручил их в тот же вечер, незадолго до того, как Мэри, прежде чем им лечь спать, еще раз подняла девочку. Он сказал запинаясь:

- Пока я не ушел в рейс, мне надо еще кое о чем с тобой поговорить.

Мэри подняла на него глаза.

- О чем?

- Насчет лучевой болезни, которой сейчас люди болеют. Есть вещи, которые тебе следует знать.

- А, это! - с досадой перебила Мэри. - До сентября еще далеко. Не хочу я про это говорить.

- Боюсь, поговорить надо.

- Не понимаю, с какой стати. Когда придет время, тогда мне все и скажешь. Когда мы будем знать, что это близко. Миссис Хилдред говорит, ее мужу кто-то сказал, что в конце концов до нас не дойдет. Вроде оно движется все медленнее. Нас это не коснется.

- Не знаю, с кем там говорил муж миссис Хилдред. Но только это сплошное вранье. До нас дойдет, будь уверена. Может быть, в сентябре, а может быть, и раньше.

Мэри широко раскрыла глаза.

- По-твоему, мы все заболеем?

- Да, - сказал Питер. - Мы все заболеем этой болезнью. И все от нее умрем. Поэтому я и хочу тебе кое-что объяснить.

- А разве нельзя объяснить попозже? Когда уж мы будем знать, что это и правда нас не минует?

Питер покачал головой.

- Лучше я скажу теперь. Понимаешь, вдруг меня в это время здесь не будет. Вдруг все пойдет быстрей, чем мы думаем, и я не успею вернуться из рейса. Или со мной что-нибудь случится - попаду под автобус, мало ли.

- Никаких автобусов больше нет, - негромко поправила Мэри. - Это ты про свою подводную лодку.

- Пусть так. Мне куда спокойней будет в походе, если я буду знать, что ты во всем разбираешься лучше, чем сейчас.

- Ну ладно, рассказывай, - нехотя уступила Мэри.

Питер задумался. Заговорил не сразу:

- Рано или поздно все мы умрем. Не думаю, что такая смерть много хуже любой другой. Дело в самой болезни. Сперва мутит, а потом и впрямь начинает тошнить. И это не проходит, что ни съешь, тебя выворачивает наизнанку. В желудке ничего не удерживается. Понос. Становится хуже и хуже. Может немножко полегчать, а потом опять все сызнова. Под конец совсем ослабеешь... ну и умираешь.

Мэри выдохнула длинную струю дыма.

- И долго все это тянется?

- Я не спрашивал. Думаю, у всех по-разному. Дня два, три. А если на время поправишься, пожалуй что две-три недели.

Помолчали.

- Много пачкотни, - сказала наконец Мэри. - Наверно, если все захворают сразу, так и помочь некому? Ни докторов не будет, ни больниц?

- Думаю, так. Думаю, тут каждый воюет в одиночку.

- Но ты будешь здесь, Питер?

- Да, - успокоил он. - Я говорю просто на всякий случай, один на тысячу.

- Но если я окажусь одна, кто присмотрит за Дженнифер?

- Давай пока не говорить о Дженнифер. О ней после. - Питер наклонился к жене. - Вот что главное, родная. Выздороветь нельзя. Но незачем умирать в грязи. Когда все станет худо, можно умереть пристойно.

Он достал из кармана меньшую из двух красных коробочек.

Мэри впилась в нее взглядом. Прошептала:

- Что это?

Питер открыл коробочку, вынул пластиковый пузырек.

- Это бутафория, - сказал он. - Пилюльки не настоящие. Гоулди дал мне их, чтобы показать тебе, что надо делать. Берешь одну и запиваешь - чем угодно. Что тебе больше нравится. А потом ложишься - и конец.

- И умираешь? - Сигарета в пальцах Мэри погасла.

Питер кивнул.

- Когда станет совсем скверно, это выход.

- А вторая пилюля зачем? - шепотом спросила Мэри.

- Запасная. Наверно, ее дают на случай, если ты одну потеряешь или со страха выплюнешь.

Мэри молчала, не сводя глаз с красной коробочки.

- Когда придет время, об этом прямо скажут по радио. Тогда просто надо пойти в аптеку Гоулди и спросить у девушки за прилавком такую коробочку, чтоб была дома, у тебя под рукой. Тебе дадут. Их будут давать всем, кто захочет.

Мэри бросила погасшую сигарету, потянулась и взяла у Питера коробочку. Прочитала напечатанные черными буквами наставления. И наконец сказала:

- Питер, как бы худо мне ни было, я так не смогу. Кто тогда позаботится о Дженнифер?

- От этой болезни никто не уйдет. Ни одно живое существо. Собаки, кошки, дети - все заболеют. И я. И ты. И Дженнифер.

Мэри посмотрела на него с ужасом.

- И Дженнифер тоже заболеет этим... этой холерой?

- Да, родная. Этого никому не миновать.

Мэри опустила глаза.

- Что за гнусность! - сказала яростно. - Мне не так уж обидно за себя. Но... но это просто подло!

Питер попытался ее утешить:

- Всех нас ждет один конец. Мы с тобой потеряем многие годы, которые надеялись прожить, а Дженнифер и вовсе не узнает жизни. Но она не будет мучиться. Когда никакой надежды не останется, ты ей это облегчишь. Надо будет собраться с духом, но ты ведь храбрая. Вот что тебе придется сделать, если я к тому времени не вернусь.

Он достал вторую красную коробочку и начал объяснять, как обращаться с шприцем, жена смотрела на него со все возрастающей враждебностью.

- Я плохо понимаю, - сказала она сердито. - Ты что же, стараешься растолковать, как мне убить Дженнифер?

Он понимал, что бури не миновать и надо ее выдержать.

- Да, верно, - сказал он. - Если станет необходимо, придется тебе это сделать.

И тут ее взорвало.

- По-моему, ты сошел с ума! - гневно воскликнула она. - В жизни я ничего подобного не сделаю, как бы Дженнифер ни болела. Буду заботиться о ней до последнего. Ты, видно, совсем помешался. Ты ее не любишь, вот и все. Никогда ты ее не любил. Она тебе всегда была помехой, она тебе просто надоела. А мне не надоела. Вот ты мне надоел. Надо же, до чего дошло, ты мне объясняешь, как ее убить. - Мэри вскочила, бледная от бешенства. Скажи еще хоть слово, и я тебя убью!

Никогда еще Питер не видел жену такой. Он тоже поднялся.

- Как знаешь, - сказал он устало. - Не хочешь этим пользоваться - не надо.

- Тут что-то кроется, - со злостью продолжала Мэри. - Ты обманщик, ты хочешь, чтоб я убила Дженнифер и покончила с собой, хочешь от нас избавиться. А сам уйдешь к другой женщине.

Такого оборота Питер не ждал.

- Не будь дурой, - резко перебил он. - Если я вернусь, я и сам приму это зелье. А если не вернулся, если в такое время ты осталась одна, значит, я уже мертвый. Пошевели наконец мозгами, сообрази. Это будет значить - я уже мертвый.

Мэри молча, сердито смотрела на него в упор.

- Подумай лучше вот о чем. Вдруг Дженнифер проживет дольше тебя. Питер поднял первую из красных коробочек. - Ты можешь выбросить это в мусорное ведро. Можешь сопротивляться болезни изо всех сил, до самой смерти. А Дженнифер будет еще жива. Представь-ка себе, она живет еще несколько дней, лежит в кроватке, вся перепачканная, и захлебывается рвотой, и плачет, а ты лежишь рядом на полу мертвая, и некому ей помочь. В конце концов, ясное дело, она умрет. Хочешь для нее такой смерти? А вот я не хочу. - Он отвернулся. - Подумай-ка об этом и не будь такой бестолковой дурехой.

Мэри молчала. На мгновенье Питеру показалось - сейчас она упадет, но он был так зол, что не подошел ее поддержать.

- Пора тебе проявить хоть на грош мужества и посмотреть правде в глаза, - сказал он.

Мэри повернулась и выбежала вон, почти сразу до него донеслись из спальни ее рыдания. Но он не пошел к ней. Он налил себе виски с содовой, вышел на веранду, опустился в шезлонг и сидел, глядя на море. Черт побери женщин, живут, укрытые от суровой действительности, в своем воображаемом розовом мирке! Будь они способны посмотреть правде в глаза, они были бы опорой мужчине, верной, надежной опорой. А когда жена цепляется за свой воображаемый мирок, она просто жернов на мужниной шее.

Около полуночи, после третьей порции виски, Питер пошел в дом, в спальню. Мэри лежит в постели, свет погашен... боясь ее разбудить, Питер разделся в темноте. Мэри лежала к нему спиной; он отвернулся от нее и уснул, виски помогло. А среди ночи, часа в два, проснулся и услышал рядом ее всхлипывания. Питер протянул руку, утешая. Все еще всхлипывая, она повернулась к нему.

- Прости, Питер, я была такая дура.

О красных коробочках больше не говорили, но наутро Питер положил их в домашнюю аптечку в ванной, засунул поглубже - они не слишком бросались в глаза, но Мэри никак не могла вовсе их не заметить. И к каждой приложил записку с объяснением, что это бутафория, но вот где и как можно будет получить настоящую. И каждую записку закончил несколькими словами, полными любви, ведь очень возможно, что она их прочтет, когда его уже не будет в живых.

Настал март, а все еще держались по-летнему погожие славные деньки. Из команды "Скорпиона" больше никто не заболел корью, переоборудование лодки подвигалось быстро - у механиков верфи, в сущности, не было другой работы. Питер Холмс спилил еще одно дерево, разделал на дрова, сложил их так, чтобы к зиме высохли и годились в печку, и принялся корчевать пни, готовя землю под огород.

Джон Осборн завел свой "феррари" и выехал на дорогу. В эти дни автомобильная езда не запрещалась. Не всякий мог разжиться бензином, ведь считалось, что горючего в стране нет; запасы, хранившиеся для больниц и врачей, уже истощились. Однако на дорогах изредка еще могла промелькнуть случайная машина. Когда с горючим стало туго, каждый владелец автомобиля постарался припрятать у себя в гараже или в каком-нибудь укромном местечке канистру-другую, и если уж доходило до крайности, черпал из этих запасов. Появление Осборнова "феррари" на дороге не требовало вмешательства полиции, даже когда нога его скользила на непривычной педали акселератора и посреди города, на Берк-стрит он вдруг включал вторую скорость восемьдесят пять миль в час. Если при этом он кого-нибудь не задавит, не станет полиция придираться к такой мелочи.

И он никого не задавил, но перепугался изрядно. В округе Саут Джипсленд, близ городка Турадин находился автодром некоего клуба гонщиков-любителей. Это была широкая асфальтированная дорога, которая никуда не вела - в частных владениях, недоступная для посторонней публики. Был на ней один участок, прямой как стрела, и немало крутых изгибов и поворотов. Изредка и теперь еще здесь устраивались гонки, почти без зрителей - им не на чем было сюда добираться. Где азартные любители гонок брали горючее, оставалось тщательно хранимым секретом, вернее, множеством секретов, похоже, у каждого был свой тайник; Джон Осборн припрятал в огороде у своей матери восемь канистр первоклассного горючего для гоночных машин.

Джон Осборн ездил на автодром на "феррари" несколько раз - сначала тренироваться, а потом и участвовал в гонках, но только в гонках на короткие расстояния: экономил горючее. Эта машина прибавила смысл его существованию. Прежде он вел жизнь ученого, человека, который обдумывает свои теории в стенах кабинета или, в лучшем случае, в лаборатории. Действовать ему не приходилось. Он не привык, рисковать, не встречался с опасностью, и оттого жизнь его была бедной, неполной. Когда его призвали к научной работе на подводной лодке, он был радостно взволнован нежданным поворотом житейской колеи, однако втайне отчаянно боялся каждого погружения. Во время похода на север ему удалось владеть собой и выполнять свои обязанности, почти не выказывая нервного напряжения, но о предстоящем плаванье - почти месяц под водой! - он не мог думать без ужаса.

С покупкой "феррари" все стало по-другому. Вести такую машину - это всякий раз захватывало. На первых порах водитель он был неважный. Разгонялся на прямой дороге примерно до ста пятидесяти миль в час, а надежно сбросить скорость перед поворотом не удавалось. Поначалу при каждом повороте он ставил на карту жизнь, дважды машину заносило, и он оказывался на поросшей травой обочине, дрожащий, бледный, вне себя от стыда, - надо ж так варварски обращаться с машиной! После каждого короткого пробега или тренировки он понимал, сколько наделал ошибок, такое повторять нельзя, ведь он лишь чудом остался жив.

Острота этих ощущений увлекала его, поглощая все мысли, даже предстоящий рейс "Скорпиона" больше не страшил. Никакая опасность не сравнится с теми, с какими играет он на своей гоночной машине. Это плаванье стало казаться лишь нудной работой, придется на нее угробить долю драгоценного времени, а затем он вернется в Мельбурн и оставшиеся три месяца, до самого конца, посвятит автомобильным гонкам.

Как все остальные гонщики, он немало времени тратил на поиски еще припрятанных кое-где запасов горючего.

Сэр Дэвид Хартмен провел совещание, как это было загодя условлено. На совещание отправился Дуайт Тауэрс, капитан "Скорпиона", и взял с собой офицера связи Холмса. И еще специалиста по радио и электронике лейтенанта Сандерстрома, ведь почти наверняка речь зайдет о радиосигналах из Сиэтла. От ученых присутствовали директор НОНПИ и Джон Осборн, был здесь комендант порта с помощником, и наконец, один из секретарей премьер-министра.

Открывая совещание, Главнокомандующий военно-морскими силами сказал о сложностях задуманной операции:

- Я хотел бы, и таково прямое указание премьер-министра, чтобы "Скорпион" во время похода не подвергал себя чрезмерной опасности. Прежде всего нам нужны результаты научных наблюдений, ради них мы и посылаем подводную лодку. Поскольку антенна лодки невысока, а идти почти все время надо будет с погружением, мы не можем ждать постоянной радиосвязи. Уже по одной этой причине "Скорпион" должен благополучно вернуться, иначе вся операция потеряет смысл. Кроме того, ваша лодка - единственное оставшееся у нас судно дальнего действия, пригодное для связи с Южной Америкой и Южной Африкой. Учитывая все это, я внес коренные изменения в маршрут, который мы обсуждали на предыдущем нашем совещании. Обследование Панамского канала отменяется. Сан-Диего и Сан-Франциско также отменяются. Там всюду могут быть минные поля. Капитан Тауэрс, не скажете ли нам вкратце, какие у вас соображения насчет минных полей?

Дуайт коротко изложил, что ему известно о минах и что неизвестно.

- Сиэтл нам доступен и весь Пьюгетский пролив тоже. И Пирл-Харбор. Думаю, незачем особенно опасаться мин вокруг залива Аляски, вряд ли их ставили там, где льды всегда в движении. В тех широтах льды сами по себе задача не простая, "Скорпион" ведь не ледокол. И все же, я полагаю, мы можем попробовать туда пройти без особого риска для лодки. Если и не удастся пройти до шестидесятой широты, что ж, сделаем все, что в наших силах. Думаю, мы сумеем выполнить почти все, что вам желательно.

И опять пошел разговор о радиосигналах, все еще доносящихся откуда-то из района Сиэтла. Сэр Филип Гудол, директор НОНПИ, предъявил сводку передач, полученных после войны.

- В большинстве эти сигналы непонятны, - сказал он. - Они поступают через неопределенные промежутки времени, больше зимой, чем летом. Частота - 4,92 мегагерц. (Тут специалист по радиотехнике сделал пометку в своих записях.) За все время перехвачено сто шестьдесят девять передач. Из них в трех можно было различить сигналы по азбуке Морзе, всего семь сигналов. В двух случаях явно распознавались английские слова, по одному в каждой передаче. Все остальное в этих передачах расшифровке не поддается; если кто-нибудь хочет взглянуть, записи при мне. Понятные два слова - ВОДА и СВЯЗЬ.

- Сколько в целом часов продолжались передачи? - спросил сэр Дэвид Хартмен.

- Около ста шести часов.

- И за все это время только два понятных слова? Остальное - невнятица?

- Совершенно верно.

- Думаю, что и в этих двух словах смысла нет. Вероятно, передачи случайность. В конце концов, если несчетное множество обезьян станет барабанить на несчетном множестве пишущих машинок, которая-нибудь из них напечатает комедию Шекспира. По-настоящему выяснить требуется одно: каким образом вообще возникают эти передачи? Очевидно, еще существует какой-то источник электрической энергии. Возможно, тут действуют и какие-то люди. Это маловероятно, но все может быть.

Лейтенант Сандерстром наклонился к своему командиру, что-то ему шепнул. Дуайт объявил во всеуслышание:

- Мистеру Сандерстрому известны радиостанции тех мест.

- Не уверен, что знаю их все, - застенчиво сказал лейтенант Сандерстром. - Лет пять назад я проходил на острове Санта-Мария практику по морской связи. Передачи шли в том числе на частоте 4,92 мегагерц.

- А где этот остров? - спросил адмирал.

- Совсем рядом с Бремертоном в Пьюгетском проливе, сэр. Там на побережье есть еще несколько станций. А здесь находится главная во всем районе школа морской связи.

Капитан Тауэрс развернул карту и показал пальцем:

- Вот этот остров, сэр. Его соединяет с материком мост, он ведет к Манчестеру, совсем рядом с Клемским заливом.

- И велик ли радиус действия этой станции на Санта-Марии? - спросил адмирал.

- Наверно не знаю, но, думаю, передачи можно поймать в любой точке земного шара, - был ответ.

- Станция и выглядит как кругосветная? Очень высокие антенны?

- Очень, сэр. Антенны такие - есть на что посмотреть. Я так думаю, эта станция - часть системы постоянной связи, которая охватывает весь Тихий океан, но наверняка не скажу. Я только учился в школе связи.

- Вам не случалось связываться с этой станцией напрямую с какого-нибудь корабля, где вы служили?

- Нет, сэр. Мы работали на других частотах.

Поговорили еще о технике радиосвязи.

- Если это и впрямь окажется Санта-Мария, пожалуй, нам не трудно будет обследовать остров, - сказал наконец Дуайт и мельком глянул на основательно изученную еще прежде карту, проверяя себя. - Глубина совсем рядом с островом - сорок футов. Пожалуй, мы даже сможем остановиться у самой пристани. На крайний случай у нас есть надувная лодка. Если уровень радиации не чересчур высок, можно будет ненадолго послать человека на берег - разумеется, в защитном костюме.

- Пошлите меня, - с готовностью вызвался лейтенант Сандерстром. - Я там все ходы и выходы знаю.

На том и порешили и стали обсуждать теорию Йоргенсена: какими научными наблюдениями можно подтвердить ее или опровергнуть.

После совещания Дуайт встретился с Мойрой Дэвидсон, они собирались вместе пообедать. Она заранее выбрала скромный ресторан в центре, Дуайт пришел туда первым. Она появилась с небольшим чемоданчиком в руках. Поздоровались, и Дуайт предложил Мойре перед обедом выпить. Она попросила коньяку с содовой, Дуайт, заказывая, спросил ее:

- Двойную порцию?

- Нет, обычную, - был ответ.

Дуайт, не выразив ни удивления, ни одобрения, кивнул официанту. Глянул на чемоданчик.

- Ходили по магазинам?

- По магазинам! - возмутилась Мойра. - Это я-то, воплощенная добродетель!

- Прошу прощенья. Собрались куда-нибудь съездить?

- Нет. - Мойра явно наслаждалась его любопытством. - Угадайте с трех раз: что тут в чемодане?

- Коньяк.

- Нет. Коньяк уже во мне.

Дуайт чуть подумал.

- Большой острый нож. Вы намерены вырезать из рамы какую-нибудь картину на библейский сюжет и повесите ее у себя в ванной.

- Не то. Угадывайте в последний раз.

- Ваше вязанье.

- Я не умею вязать. Не признаю никаких успокоительных занятий. Пора бы вам это знать.

Им подали коньяк и содовую.

- Ладно, сдаюсь, - сказал Дуайт. - Так что же у вас тут?

Мойра открыла чемоданчик. Внутри лежали репортерский блокнот, карандаш и учебник стенографии. Дуайт широко раскрыл глаза.

- Послушайте, неужели вы взялись изучать эту штуковину?!

- А чем плохо? Вы же сами мне посоветовали.

Дуайту смутно вспомнилось, что однажды от нечего делать он и правда сказал ей - занялась бы стенографией.

- Вы что же, берете уроки?

- Каждое утро. Мне надо быть на Рассел-стрит в половине десятого. Я - и половина десятого! Приходится вставать, когда и семи еще нет!

- Прямо беда! - усмехнулся Дуайт. - А зачем вам это?

- Надо же чем-то заняться. Мне надоело боронить навоз.

- И давно вы этим занимаетесь?

- Три дня. Делаю огромные успехи. Вывожу загогулины, кого угодно перезагогулю.

- А вы, когда пишете, понимаете, что загогулины означают?

- Пока нет, - призналась Мойра и отпила глоток. - Для этого надо еще много работать.

- Вы и на машинке учитесь печатать?

Мойра кивнула.

- И счетоводству тоже. Всей премудрости сразу.

Дуайт посмотрел на нее с удивлением.

- Когда вы все это одолеете, из вас выйдет классный секретарь.

- На будущий год, - сказала Мойра. - Через год я смогу получить отличное место.

- И много народу там учится? Это что же, школа или курсы?

Она кивнула.

- Я и не думала, что будет так много. Пожалуй, только вдвое меньше, чем бывало обычно. Сразу после войны учащихся было раз-два и обчелся, и почти всех преподавателей уволили. А теперь поступает все больше народу, и уволенных придется вернуть.

- Значит, приходят новые ученики?

- Больше подростки. Я среди них себя чувствую бабушкой. Наверно, дома они надоели родным, вот их и заставили заняться делом. - Мойра чуть помолчала, потом прибавила: - И в университете то же самое. Сейчас куда больше слушателей, чем было несколько месяцев назад.

- Вот уж не ждал такого оборота, - сказал Дуайт.

- Сидеть дома - скука, - объяснила Мойра. - А на этих уроках встречаются все друзья-приятели.

Дуайт предложил ей выпить еще, но Мойра отказалась, и они прошли в зал обедать.

- Вы слышали про Джона Осборна и его машину? - спросила Мойра.

Дуайт рассмеялся:

- А как же! Он мне ее показывал. Наверно, он всем и каждому ее показывает, кого только зазовет. Отличная машина.

- Джон сошел с ума. В этой машине он разобьется насмерть.

- Ну и что? - сказал Дуайт, принимаясь за бульон. - Лишь бы он не разбился прежде, чем мы уйдем в рейс. Он получает массу удовольствия.

- А когда именно вы уходите?

- Думаю, примерно через неделю.

- Это очень опасный поход? - негромко спросила Мойра.

Короткое молчание.

- Нет, почему же, - сказал Дуайт. - С чего вы взяли?

- Вчера я говорила по телефону с Мэри Холмс. Похоже, Питер ей сказал что-то такое, что ее встревожило.

- О нашем походе?

- Не прямо о нем. По крайней мере так мне кажется. Вроде он собрался написать завещание.

- Это всегда разумно, - заметил Дуайт. - Каждому следует составить завещание, то есть каждому женатому человеку.

Подали жаркое.

- Скажите же мне: очень это опасно? - настойчиво повторила Мойра.

Дуайт покачал головой.

- Это очень долгий рейс. Мы будем в плаванье почти два месяца и примерно половину времени - под водой. Но это не опаснее, чем любая другая операция в северных морях. - Он чуть помолчал. - Там, где возможно, был ядерный взрыв, подводной лодке рыскать всегда опасно. Особенно с погружением. Никогда не знаешь, на что наткнешься. Морское дно сильно меняется. Можно напороться на затонувшие суда, о которых и не подозревал. Надо пробираться между ними поосторожнее и глядеть в оба. Но нет, не сказал бы, что рейс опасный.

- Возвращайтесь целый и невредимый, Дуайт, - тихо сказала Мойра.

Он весело улыбнулся.

- Ясно, я вернусь целый и невредимый. Нам дан такой приказ. Адмирал желает заполучить нашу лодку обратно.

Мойра со смехом откинулась на спинку стула.

- Вы просто невозможный! Только я начну разводить сантименты, вы... вы их прокалываете, как воздушный шарик.

- Наверно я-то не сентиментален. Шейрон всегда это говорит.

- Вот как?

- Ну да. Она даже всерьез на меня сердится.

- Неудивительно, - заявила Мойра. - Я очень ей сочувствую.

Пообедали, вышли из ресторана и отправились в Национальную галерею, где открылась выставка духовной живописи. Все картины писаны были маслом, большинство в модернистской манере. Тауэрс и Мойра обошли часть галереи, отведенную под сорок выставленных картин, - девушка смотрела с интересом, моряк откровенно ничего в этой живописи не понимал. Оба несколько терялись перед "Снятиями с креста" в зеленых тонах и "Поклонениями волхвов" в розовых; перед пятью или шестью полотнами, трактующими войну в религиозном духе, они немного поспорили. Постояли перед картиной, заслужившей первую премию: скорбящий Христос на фоне разрушенного города.

- В этом что-то есть, - сказала Мойра. - На сей раз я, пожалуй, согласна с членами жюри.

- А по-моему это мерзость.

- Что вам тут не нравится?

Дуайт в упор разглядывал картину.

- Все не нравится. Это же насквозь фальшиво. Ни один пилот, если он в здравом уме, не полетит так низко, когда вокруг рвутся водородные бомбы. Он бы просто сгорел.

- Но композиция хороша и цветовая гамма тоже, - возразила Мойра.

- Да, конечно. А сюжет фальшив.

- Почему?

- Если вот это должно изображать здание АРПК [Американская радиопромышленная корпорация], ваш художник посадил Бруклинский мост на сторону Нью-Джерси, а Эмпайр Билдинг в самую середину Центрального парка.

Мойра заглянула в каталог.

- Тут вовсе не сказано, что это Нью-Йорк.

- Какой бы город он ни хотел изобразить, все тут фальшиво. Это не может так выглядеть. - Дуайт чуть подумал. - Чересчур театрально. - Отвернулся, брезгливо поглядел по сторонам. - Все это не по мне.

- А разве вы не ощущаете в этих полотнах духа веры? - спросила Мойра. Странно, он ведь постоянно ходит в церковь, казалось бы, выставка должна его тронуть.

Дуайт взял ее под руку.

- Я не набожен. Виноват я сам, а не художники. Они смотрят на все по-другому.

Они вышли из зала.

- А вообще вы любите живопись? - спросила Мойра. - Или смотреть на картины вам скучно?

- Совсем не скучно. Мне нравятся живые краски и чтобы картина меня не поучала. Вот есть такой художник Ренуар, правильно.

- Мойра кивнула.

- В музее есть несколько полотен Ренуара. Хотите посмотреть?

Они прошли в раздел французской живописи, и Дуайт постоял несколько минут, глядя на реку и на затененную деревьями улицу рядом с нею, на белые дома и магазины - все очень красочное и очень французское.

- Вот такие картины мне по душе, - сказал он. - На такое я могу смотреть без конца.

Они еще некоторое время бродили по галерее, разглядывали картины, болтали. Потом оказалось, ей пора: мать не совсем здорова, и Мойра обещала вернуться вовремя и приготовить чай. Дуайт отвез ее трамваем на вокзал.

В толчее у вокзального входа она обернулась к нему.

- Спасибо за обед и за весь этот день. Надеюсь, другие картины вознаградили вас за те, что в религиозном духе.

Дуайт засмеялся.

- Безусловно, вознаградили. Я не прочь прийти сюда еще раз и поглядеть на них. А религия - это не по моей части.

- Но ведь вы постоянно ходите в церковь.

- Ну, это совсем другое дело.

Сказано решительно, да и спорить с ним здесь, в толпе, пробовать не стоило. Она спросила только:

- Мы еще увидимся до вашего отъезда?

- Днем я почти все время буду занят, - ответил Дуайт. - Можно как-нибудь вечером сходить в кино, но чем скорее, тем лучше. Мы отбываем, как только закончатся все работы на борту, а они сейчас ведутся полным ходом.

Условились вместе поужинать во вторник. Мойра помахала рукой на прощанье и скрылась в толпе. Тауэрсу незачем было спешить, никаких неотложных дел в порту не было, а до закрытия магазинов оставался еще целый час. И он неторопливо зашагал по улицам, заглядывая в витрины. Вскоре набрел на магазин спортивных товаров и, чуть помешкав, вошел.

В рыболовном отделе он сказал продавцу:

- Мне нужен спиннинг - хорошее удилище, катушка и нейлоновая леска.

- Извольте, сэр. Для вас?

Американец покачал головой:

- В подарок мальчику десяти лет. Это будет его первая снасть. Хотелось бы лучшего качества, но совсем небольшую и легкую. Есть у вас какие-нибудь из стекловолокна?

Продавец покачал головой.

- К сожалению, сейчас нету. - Он достал с полки небольшое удилище. Вот это стальное, но очень хорошее.

- А в морской воде не заржавеет? Мальчик живет на побережье, а вы ведь знаете, что за народ мальчишки.

- Эти не ржавеют. Мы их много продаем для рыбной ловли на море. - Он стал доставать катушки, а Дуайт внимательно осмотрел удилище, взвесил на руке. - Для морской ловли у нас есть вот эти пластиковые катушки, а вот, если хотите, увеличенная, из нержавеющей стали. Такие, конечно, лучше, но, понятное дело, и подороже.

Тауэрс осмотрел катушки.

- Пожалуй, я возьму увеличенную.

Он выбрал леску, продавец завернул вместе все три покупки и при этом заметил:

- Отличный подарок мальчику.

- Еще бы, - сказал Дуайт. - Такой игрушкой он вволю позабавится.

Расплатился, взял сверток и прошел в отдел детских велосипедов и самокатов. И спросил продавщицу:

- Есть у вас тренажеры "Пого" для малышей?

- "Кузнечики"? Кажется, нету. Сейчас спрошу заведующего.

Подошел заведующий отделом.

- К сожалению, сейчас у нас их нет. На них давно не было спроса, дня три назад продали последнюю штуку.

- А будут еще?

- Я заказал дюжину. Не знаю, когда они к нам поступят. Время, знаете, такое, порядка стало маловато. Вам, верно, для подарка?

Капитан кивнул.

- Для девочки шести лет.

- У нас имеются самокаты. Тоже славный подарок для такой девчурки.

Тауэрс покачал головой.

- Самокат у нее уже есть.

- А вот, не угодно ли, детские велосипеды.

Слишком громоздкие и неуклюжие, но этого Тауэрс не сказал.

- Нет, я хотел бы "кузнечик". Поищу в других местах, а если не найду, может быть, еще зайду к вам.

- Загляните к Мак-Юэнсу, - посоветовал заведующий, - может, у него хоть одна штука осталась.

Тауэрс заглянул к Мак-Юэнсу, но и там того, что он хотел, не оказалось. Зашел еще в один магазин - и тоже зря: видно, их вовсе нет в продаже. И чем чаще Дуайт встречал отказ, тем горше было разочарование: нет, ему нужен "кузнечик" и только "кузнечик", ничто другое не годится. В поисках еще одного магазина игрушек он забрел на Коллинз-стрит, но здесь торговали уже не игрушками, а товарами подороже.

Прошел час, магазины вот-вот закроются, и тут Дуайт остановился перед витриной ювелира. Магазин был первоклассный; Дуайт постоял немного, разглядывая витрины. Самое подходящее, наверно, изумруды с бриллиантами. При ее темных волосах изумруды будут просто великолепны.

Он вошел в магазин.

- Мне нужен браслет, - сказал он молодому человеку в черной визитке. Пожалуй, изумруды с бриллиантами. Изумруды непременно. Дама - смуглая брюнетка и любит зеленый цвет. Найдется у вас что-нибудь в этом роде?

Молодой человек отошел к сейфу, достал три браслета и разложил перед Дуайтом на черном бархате.

- Вот что у нас есть, сэр. Какую цену вы предполагали заплатить?

- Не думал об этом, - сказал моряк. - Мне нужен красивый браслет.

Продавец взял один из браслетов.

- Вот этот стоит сорок гиней, а тот - шестьдесят пять. По-моему, оба очень хороши.

- А вон тот?

Молодой человек взял третий браслет.

- Этот самый дорогой, сэр. Прекрасная вещь. - Он взглянул на крохотный ярлычок. - Двести двадцать пять гиней.

Браслет так и сиял на черном бархате. Дуайт взял его и стал разглядывать. Продавец сказал правду, вещица очаровательная. В шкатулке жены нет ничего подобного. Браслет ей наверняка понравится.

- Это английская работа или австралийская? - спросил он.

Молодой человек покачал головой.

- Нет, это из Парижа, от Картье. А к нам попало из имения одной дамы в Тураке. Сами видите, вещь совсем новая. Обычно нам приходится немного поправить застежку, а здесь даже это не понадобилось. Браслет в отличном состоянии.

Дуайту представилось, в какой восторг придет Шейрон.

- Я его беру, - сказал он. - Уплатить придется чеком. За браслетом зайду завтра или послезавтра.

Он выписал чек и взял расписку. Шагнул было к двери, но обернулся.

- Один вопрос, - сказал он. - Вы случайно не знаете, где можно купить в подарок маленькой девочке "Пого", "кузнечик"? Похоже, сейчас их в городе найти нелегко.

- К сожалению, не знаю, сэр. Надо вам обойти все магазины игрушек.

Магазины уже закрывались, сегодня вечером больше ничего не сделаешь. Дуайт взял сверток с удочкой и отправился в Уильямстаун, перешел с корабля на "Скорпион" и положил сверток за койку, здесь покупка почти незаметна. А через день съездил за браслетом и, возвратясь на лодку, запер его в обшитый сталью ящик, где хранились секретные документы.

В тот день некая миссис Фрейзер принесла к ювелиру серебряный кувшинчик для сливок: надо было припаять отломанную ручку. А позже ей повстречалась на улице Мойра Дэвидсон, которую миссис Фрейзер знавала еще девочкой. Миссис Фрейзер остановила ее и осведомилась о здоровье матери. Потом сказала:

- Милочка, если я не ошибаюсь, ты знакома с этим американцем, с капитаном Тауэрсом?

- Да, мы хорошо знакомы. В субботу и воскресенье он у нас гостил.

- Как по-твоему, он сумасшедший? Не знаю, может быть, все американцы сумасшедшие?

Мойра улыбнулась.

- Мы все теперь сумасшедшие, он не хуже других. А что он натворил?

- Спрашивал в магазине Симмондса такую ходулю на пружине, "Пого".

Мойра насторожилась.

- "Кузнечик"?

- Да где, милочка, подумай только - у Симмондса! Как будто там торгуют игрушками! Понимаешь, он зашел туда и за бешеные деньги купил великолепный браслет. Это часом не для тебя?

- Первый раз слышу. Совсем на него не похоже.

- Ну, от мужчин чего угодно можно ждать. Вдруг он в один прекрасный день поднесет тебе такой приятный сюрприз.

- А при чем тут игрушки?

- Да вот, купил он браслет, а потом спрашивает мистера Томпсона знаешь, такой блондин, очень милый молодой человек, - не скажете ли, спрашивает, где можно купить "кузнечик". Хочу, говорит, подарить одной девочке.

- Ну и что тут такого? - спокойно спросила мисс Дэвидсон. - Для маленькой девочки очень подходящий подарок.

- Да, конечно. Только странно командиру подводной лодки покупать такую игрушку. Да еще спрашивать ее в ювелирном магазине.

- Наверно, он ухаживает за какой-нибудь богатой вдовой, а у вдовы есть дочка. Браслет для матери, а игрушка для дочки. Что тут такого?

- Да ничего, - сказала миссис Фрейзер. - Только мы-то все думали, он ухаживает за тобой.

- Сильно ошибаетесь, - невозмутимо заявила Мойра. - Это я за ним ухаживаю. - И отвернулась. - Мне надо бежать. Так приятно было вас видеть. Я передам маме от вас привет.

И она пошла своей дорогой, но про "кузнечик" забыть не могла. Она даже спрашивала про них в этот день в магазинах, но понапрасну. Если Дуайту непременно нужна эта игрушка, не так-то просто будет ее раздобыть.

Конечно, сейчас у каждого свой пунктик: Питер и Мэри Холмс помещались на саде, отец на совершенствовании фермы, Джон Осборн на гоночной машине, сэр Дуглас Фрауд на портвейне, а теперь вот и Дуайт Тауэрс - на палке с пружинными подножками. А она сама, похоже, на Дуайте Тауэрсе. Все эти чудачества граничат с безумием, такое уж настало время.

Хочется помочь Дуайту, еще как хочется, но надо быть очень, очень осторожной. Возвратясь домой, Мойра вечером отыскала в чулане свой старый "кузнечик", тщательно стерла с него пыль. Искусный мастер мог бы пройтись по деревянной рукоятке наждачной бумагой, заново покрыть лаком, и тогда он, пожалуй, выглядел бы как новый, хотя сейчас от сырости на дереве темнеют пятна. Но в металлические части въелась ржавчина, и в одном месте подножка проржавела насквозь, Хоть десять раз тут закрашивай, видно будет, что вещь не новая, а Мойра еще слишком хорошо помнит свое детство: игрушка, которая уже кому-то служила... даже думать об этом было противно. Нет, это не выход.

Во вторник вечером они, как условились прежде, собрались в кино. За ужином Мойра спросила, как подвигаются работы на лодке.

- Недурно, - сказал Дуайт. - Нам дают еще один электролизный аппарат для восстановления кислорода, он будет работать параллельно с нашим. Пожалуй, уже завтра к вечеру с этим закончат, и тогда в четверг мы проведем испытания. Думаю, в конце недели отправимся.

- Это очень нужный аппарат?

Дуайт улыбнулся.

- Нам придется немало времени пробыть под водой. Неохота мне остаться без кислорода, тогда либо всплывай там, где воздух радиоактивен, либо задохнись на дне.

- Значит, этот аппарат вроде как запасной?

Дуайт кивнул.

- Нам повезло. Аппарат отыскался на флотском складе во Фримэнтле.

В тот вечер он был рассеян. Оставался, как всегда, милым и внимательным, но Мойра чувствовала - мысли его далеко. За ужином она не раз пыталась его растормошить; но безуспешно. И в кино тоже: Дуайт, как положено, старался показать, будто получает от фильма удовольствие и рад доставить удовольствие спутнице, но все это было точно актерская игра без живой искорки. Это и понятно, уговаривала себя Мойра, ведь у него впереди такое плаванье...

После фильма они пошли по опустелым улицам к вокзалу. У полутемного входа, под аркадой, где можно было спокойно поговорить, Мойра остановилась.

- Одну минуту, Дуайт. Мне надо вас кое о чем спросить.

- Давайте, - мягко сказал он, - я слушаю.

- Вас что-то тревожит, правда?

- Не то чтобы тревожит, но, боюсь, сегодня вам со мной было скучновато.

- Это из-за похода "Скорпиона"?

- Ну что вы, дружок. Я же говорил, это вовсе не опасно. У меня другая забота.

- "Кузнечик", да?

В полутьме Дуайт изумленно уставился на нее.

- Вот те на, откуда вы знаете?

Мойра тихонько засмеялась:

- У меня своя разведка. А что вы достали для сына?

- Удочку. - Он помолчал, потом прибавил: - Наверно, вы думаете, что я рехнулся.

Мойра покачала головой.

- Нет, не думаю. А "кузнечик" вы достали?

- Нет. Видно, их совсем нет в продаже.

- Знаю.

Постояли, помолчали.

- Я отыскала свой, - вновь заговорила Мойра. - Можете хоть сейчас взять. Но он ужасно старый и металлические части совсем заржавели. Прыгать все равно можно, но едва ли это хороший подарок.

Дуайт кивнул.

- Да, я тогда заметил. Видно, придется поставить на этом крест, детка. Если сумею вырваться до отплытия, еще похожу по магазинам, поищу что-нибудь другое.

- А я уверена, что достать "кузнечик" можно. Наверно, их делают здесь же, в Мельбурне. Во всяком случае, в Австралии. Только вот успеть бы вовремя.

- Бросьте, - сказал Дуайт. - Дурацкая была затея. Да это и не важно.

- Нет, важно. Для меня важно, - возразила Мойра. Подняла голову, посмотрела ему в глаза. - К вашему возвращению я его раздобуду. Непременно, даже если надо будет заказать мастеру. Я понимаю, он будет не совсем такой, как вам хочется. Но, может быть, и пригодится?

- Вы очень добры, - глухо сказал Дуайт. - Я скажу дочке, что вы захватили "кузнечик" с собой.

- Могу и захватить, - сказала Мойра. - Так или иначе, когда мы с вами опять встретимся, эта штука у меня будет.

- Возможно, вам придется нести ее очень, очень далеко.

- Не беспокойтесь, Дуайт. Когда мы опять встретимся, она у меня будет.

В темноте под аркой он обнял ее и поцеловал.

- Спасибо за обещание, - мягко сказал он. - И за все остальное тоже. Шейрон не рассердится, что я вас поцеловал. Мы оба вам благодарны.

6

Спустя двадцать пять дней "Скорпион" приближался к первой цели своего маршрута. Уже десять дней, начиная с тридцатого градуса от экватора, лодка не поднималась-на поверхность. Сперва она подошла к острову Сан-Николае, поодаль от Лос-Анджелеса, и, опасаясь неразведанных минных полей, обогнула город на почтительном расстоянии. Обошла остров Санта-Роза с внешней стороны; приблизилась к берегу западнее Санта-Барбары; отсюда двинулась к северу на перископной глубине, держась в двух милях от берега. Осторожно завернули в залив Монтерей, осмотрели рыбацкую гавань, но не увидела ла берегу ни признака жизни и почти ничего не выяснили. Уровень радиации везде оказался одинаково высок, и из осторожности решили не всплывать, выставляли только перископ.

Не доходя пяти миль до Золотых ворот, осмотрели Сан-Франциско. Только и узнали, что мост рухнул. Похоже, опрокинулся его южный устой. Те дома вокруг Парка Золотых ворот, что видны были с моря, изрядно пострадали от взрыва и пожара, похоже, ни в одном нельзя было бы жить. Нигде ни признака жизни, и уровень такой, что навряд ли в этих местах мог выжить хоть один человек.

"Скорпион" пробыл здесь несколько часов: фотографировали через перископ, насколько возможно, вели наблюдения. Снова повернули к югу, дошли до Залива Полумесяца, подошли на полмили к берегу и, ненадолго всплывая, окликали через громкоговоритель - не отзовется ли кто. Здания как будто не слишком пострадали, но на берегу по-прежнему ни признака жизни. "Скорпион" пробыл здесь до сумерек, а потом двинулся на север вдоль берега, держась от него мили за три-четыре.

С тех пор как подводники пересекли экватор, стало правилом за время каждой вахты один раз всплывать, возможно выше поднимать антенну и ловить радиопередачу со стороны Сиэтла. Однажды, на пятом градусе северной широты, и вправду удалось ее поймать - бессвязные, бессмысленные сигналы продолжались-минут сорок, потом оборвались. С тех пор их больше не слышали. И вот вечером, когда "Скорпион" всплыл вблизи Форта-Брагга, при бурном море и сильном встречном северо-западном ветре, едва включив пеленгатор, они вновь услышали сигналы. На этот раз удалось точно засечь направление.

Дуайт наклонился над картой, на которой штурман, лейтенант Сандерстром, прокладывал курс.

- Санта-Мария, - сказал он. - Похоже, вы были правы.

Они постояли, прислушиваясь - к несущейся из динамика бессмысленной тарабарщине.

- Это случайные сигналы, - сказал наконец лейтенант. - Такое никто не станет выстукивать, даже если ничего не смыслит в радио. Просто где-то что-то случайно включилось.

- Похоже, что так, - Дуайт еще постоял, прислушиваясь. - Но там есть энергия. А где энергия, там и люди.

- Не обязательно, - возразил лейтенант.

- Гидроэлектростанция? Это я понимаю, - сказал Дуайт. - Но, черт побери, не могут же турбины два года работать безо всякого присмотра.

- Представьте, могут. Есть турбины превосходные, очень надежные.

Дуайт буркнул что-то невнятное и опять наклонился над картой.

- На рассвете я хочу поравняться с мысом Флаттери. Продолжаем идти, как сейчас, около полудня определимся и тогда отрегулируем скорость. Если с виду бухта в порядке, зайдем туда на перископной глубине, чтобы можно было, окажись на дне какая-нибудь помеха, продуть цистерны и увернуться. Может быть, сумеем подойти к Санта-Марии вплотную. А может, и не сумеем. Если подойдем, вы готовы высадиться на берег?

- Ну конечно, - был ответ. - Я совсем не прочь на время выбраться из нашей коробки.

Дуайт улыбнулся. Они шли с погружением уже одиннадцать дней, и хотя на здоровье пока никто не жаловался, у всех понемножку разыгрывались нервы.

- Ладно, только бы не сглазить, будем надеяться, что нам повезет.

- А знаете, - сказал Сандерстром, - если не пройдем через пролив, пожалуй, я сумею добраться до станции посуху. - Он потянул к себе другую карту. - Если мы войдем в Грейс-Харбор, я могу выйти на берег у Хокуиама или Абердина. Вот эта дорога ведет прямиком к Бремертону и Санта-Марии.

- Но это сотни миль.

- Уж наверно я найду и машину и горючее.

Капитан покачал головой. Двести миль в легком защитном костюме, когда и машина, и горючее, и вся местность вокруг радиоактивны... невозможная штука.

- Запас воздуха у вас только на два часа, - сказал он. - Понятно, вы можете захватить добавочные баллоны. Но все равно это невозможно. Так или иначе мы вас потеряем. Да и не так уж это важно - высадиться.

"Скорпион" опять погрузился и пошел дальше прежним курсом. Когда через четыре часа всплыли, загадочный передатчик молчал.

Весь следующий день лодка по-прежнему шла на север на перископной глубине. Теперь капитана всерьез беспокоило настроение команды. В тесноте, безвылазно в стальной коробке людям становилось невтерпеж; радиопередачи, которые могли бы их развлечь, давно уже не доходят, пластинки, сто раз прокрученные по бортовому радио, опостылели. Чтобы встряхнуть подчиненных, подбросить пищу для ума и тему для разговоров, Тауэрс открыл всем желающим доступ к перископу, хотя смотреть было, в сущности, не на что. Но эти скалистые, ничем не примечательные берега - их родина, и один вид какого-нибудь кафе и замершего рядом "бьюика" радовал истосковавшиеся души и развязывал языки.

В полночь, следуя обычному распорядку, "Скорпион" всплыл подле устья реки Колумбия. Вахту у капитан-лейтенанта Фаррела принимал лейтенант Бенсон. Фаррел как раз поднял перископ и, прильнув к окулярам, настраивал его на круговой обзор. И вдруг резко обернулся к Бенсону.

- Ну-ка, позовите командира. На берегу огни, от тридцати до сорока градусов справа по носу.

Не прошло и двух минут, как все столпились у перископа, один за-другим смотрели и сверялись с картой - Тауэрс, Бенсон и Фаррел, к ним присоединились Питер Холмс и Джон Осборн. Капитан со старшим помощником склонились над картой.

- Огни в штате Вашингтон, - сказал Дуайт. - Примерно там, где Лонг-Бич и Илуэйко. По другую сторону устья, в Орегоне, ни огонька.

- Гидроэлектростанция, - произнес за плечом командира Сандерстром.

- Думаю, да. Если есть свет, работает электростанция, это многое объясняет. - Дуайт обернулся к физику. - Мистер Осборн, какова снаружи радиация?

- Тридцать в красном секторе, сэр.

Капитан кивнул. Слишком высока, чтобы можно было выжить, но не убивает мгновенно; за последние пять-шесть дней уровень почти не менялся. Тауэрс подошел к перископу, долго стоял, всматриваясь. Нет у него ни малейшего желания ночью подводить лодку ближе к берегу.

- Ладно, - сказал он наконец. - Идем дальше прежним курсом. Отметьте, мистер Бенсон.

Он вернулся к себе и лег. Завтра будет тяжкий и тревожный день, надо хоть немного поспать. Но он тут же поднялся, в уединении крохотной каюты с завешенной дверью отпер сейф, где хранились секретные документы, и достал браслет; при электрическом свете драгоценность так и засверкала. Шейрон эта вещица понравится. Дуайт осторожно вложил браслет в нагрудный карман кителя. Потом снова вытянулся на койке, положил ладонь на сверток с удочкой и уснул.

В четыре утра, перед самым рассветом, снова всплыли чуть севернее Грейс-Харбор. На берегу не видно ни огонька, но ведь в здешних местах нет городов, и дорог почти нет, так что это еще ничего не доказывает. Опустились на перископную глубину, пошли дальше. Когда два часа спустя Дуайт вышел в рубку, в перископ видно было, что день настал ясный, солнечный, и все, кто свободен был от вахты, по очереди приходили поглядеть на пустынный берег. Дуайт пошел завтракать, потом стоял над штурманским столиком, курил, изучал уже хорошо изученную карту минных полей и наизусть знакомый вход в пролив Хуан де Фука.

В семь сорок пять старший помощник доложил, что на траверсе показался мыс Флаттери. Тауэрс погасил недокуренную сигарету.

- Ладно, - сказал он. - Входите в пролив, Фаррел. Курс ноль семьдесят пять. Скорость пятнадцать узлов.

Впервые за три недели гул моторов стал глуше; относительное затишье в стальной коробке показалось гнетущим. Все утро проливом, врезающимся между Соединенными Штатами и Канадой, "Скорпион" двигался на юго-восток, подводники опять и опять определялись при помощи перископа, наносили маршрут на карту, не раз и не два меняли курс. На берегу почти незаметно было перемен, лишь в одном месте на острове Ванкувер, близ реки Джордан, немалое пространство на южных склонах горы Валентайн опустошили, судя по всему, взрыв и пожар. Как прикинули на "Скорпионе", пострадала площадь не меньше чем семь миль на пять; поверхность, похоже, осталась ровная, но нигде ни пятнышка зелени.

- Видимо, взрыв был в воздухе, - сказал Тауэрс, отходя от перископа. Вероятно, чей-то самолет настигла управляемая ракета.

Близились места густонаселенные, и теперь постоянно двое-трое из команды только и ждали минуты, когда офицеры отойдут и можно будет хоть одним глазком глянуть в перископ. Вскоре после полудня "Скорпион" поравнялся с Порт-Таунсендом и повернул на юг, в Пьюгетский пролив. Пошли проливом, по правую сторону от острова Уитби и перед вечером подошли к материку, напротив городка Эдмондс, в пятнадцати милях севернее центра Сиэтла. К этому времени минные заграждения остались далеко позади. Насколько видно было с моря, город не пострадал ни от бомбежки, ни от пожара, но уровень радиации все равно оставался высокий.

Тауэрс внимательно смотрел в перископ. Если счетчик Гейгера не ошибается, ничто живое при такой радиации не может протянуть дольше нескольких дней, и однако при весеннем солнышке все выглядит так обыкновенно... невозможно поверить, что здесь нет людей. Даже стекла в окнах, за редкими исключениями, целы. Он отвернулся от перископа.

- Десять влево, семь узлов, - распорядился он. - Подойдем к берегу, станем у причала и попробуем некоторое время вызывать по радио.

Он передал командование старшему помощнику и приказал проверить и приготовить громкоговоритель. Фаррел поднял "Скорпион" на поверхность, ввел в бухту, и они легли в дрейф в сотне ярдов от лодочной пристани, зорко наблюдая за берегом.

Боцман тронул Фаррела за плечо:

- Вы разрешите Суэйну глянуть в перископ, сэр? Это его родной город.

Старшина Ральф Суэйн был на "Скорпионе" оператором радиолокационной установки.

- Ну конечно.

Фаррел отступил, и Суэйн шагнул к перископу. Довольно долго стоял и смотрел, наконец поднял голову.

- Кен Палья открыл свою аптеку, - сказал он. - Дверь настежь, и шторы на окнах подняты. А вот неоновую вывеску не погасил. Что-то не похоже на Кена жечь электричество средь бела дня.

- А людей на улицах не видно, Ральф? - спросил капитан.

Старшина опять приник к окулярам.

- Не видать. В доме миссис Салливен одно окно разбито, чердачное.

Он смотрел еще три или четыре нескончаемые минуты, пока Фаррел не тронул его за плечо и не стал сам к перископу. Суэйн отступил.

- Видели свой дом, Ральфи? - спросил капитан.

- Нет. С моря его не видать. Мой дом повыше, на Рейнер-авеню. - Он досадливо передернул плечами. - Никаких перемен не видать. Все как было, так и есть.

Лейтенант Бенсон взял микрофон и начал окликать берег:

- Подводная лодка Соединенных Штатов "Скорпион" вызывает город Эдмондс. Подводная лодка Соединенных Штатов "Скорпион" вызывает город Эдмондс. Если кто-нибудь нас слышит, просим выйти на набережную, к причалу в конце Главной улицы. Подводная лодка Соединенных Штатов вызывает город Эдмондс...

Суэйн вышел из рубки и отправился в носовой отсек. Дуайт Тауэрс шагнул к перископу, к которому уже приник было другой матрос, и сам стал осматривать берег. От набережной город круто поднимался в гору, открывая взгляду свои улицы и дома. Через несколько минут Тауэрс выпрямился.

- Незаметно, чтобы Эдмондсу сильно досталось, - сказал он. - Если бы та ракета угодила в "боинг" над Эдмондсом, тут только и осталось бы гладкое место.

- Противовоздушная оборона здесь очень сильна, - возразил Фаррел. - От всех управляемых ракет есть защита.

- Верно. Однако же они прорвались к Сан-Франциско.

- Но не похоже, чтобы они прорвались сюда. Просто дошла воздушная волна от ракеты, которая взорвалась над проливом.

Дуайт кивнул.

- Видите неоновую вывеску над аптекой? Она еще горит. - Он немного помолчал. - Будем вызывать подольше... скажем, еще полчаса.

- Слушаю, сэр.

Капитан уступил место у перископа старшему помощнику, а сам отдал по переговорному устройству несколько распоряжений, чтобы лодка не меняла позиции. Лейтенант Бенсон опять и опять в микрофон вызывал берег; Дуайт закурил, прислонился к штурманскому столику. Недолго спустя погасил сигарету, бросил взгляд на часы.

От носовой части донесся металлический удар: с лязгом захлопнулся стальной люк; Тауэрс вздрогнул, обернулся. Через минуту - еще удар, потом над головой, на палубе, шаги. Тотчас еще шаги - кто-то бежит по проходу к рубке, миг - и на пороге лейтенант Херш. Выпалил:

- Суэйн вылез в аварийный люк, сэр! Он на палубе!

Дуайт прикусил губу.

- Сейчас люк закрыт?

- Да, сэр. Я проверил.

Капитан обернулся к боцману.

- Выставить часовых у обоих люков, носового и кормового.

Мортимер убежал, и в это время из-за борта послышался громкий всплеск.

- Попробуйте посмотреть, что он там делает, - сказал Дуайт Фаррелу.

Старший помощник наклонил перископ до предела и стал поворачивать по кругу.

- Почему никто его не удержал? - спросил капитан Херша.

- Наверно, не успели, очень быстро он изловчился. Перед тем пришел из кормового отсека, сел и грызет ногти. На него и внимания-то не обратили. А я ничего не видал, осматривал в это время носовую торпедную камеру. Никто и ахнуть не успел, а Суэйн уже в шахте, крышку за собой захлопнул, а наружный люк открыл. Воздух-то снаружи отравленный, вот никто за ним и не погнался.

Дуайт кивнул.

- Понятно. Основательно продуть шахту, а потом подите и проверьте, хорошо ли задраена наружная крышка люка.

- Вот, теперь я его вижу, - сказал, не отрываясь от перископа, Фаррел. - Он плывет к причалу.

Дуайт наклонился к окулярам (пришлось согнуться в три погибели) и увидел пловца. Выпрямился, сказал несколько слов занятому микрофоном лейтенанту Бенсону. Тот повернул регулятор мощности.

- Старшина Суэйн, слушайте меня. - Пловец задержался, покачиваясь на воде. - Приказ капитана: немедленно вернитесь. Если вы возвратитесь сейчас же, капитан возьмет вас на борт, даже рискуя заражением лодки. Но вы должны вернуться сию минуту.

- Иди ты знаешь куда! - донеслось в ответ из динамика над штурманским столом.

По лицу капитана промелькнула усмешка. Он снова пригнулся к перископу и смотрел не отрываясь: вот Суэйн подплыл к берегу, вот вскарабкался по лесенке на причал. Чуть погодя Тауэрс выпрямился.

- Ну, все. - И повернулся к стоящему рядом Джону Осборну. - Сколько он, по-вашему, протянет?

- Сперва он ничего не почувствует, - ответил физик. - Вероятно, завтра к вечеру начнется рвота. А тогда... ну, кто его знает. У всех по-разному, смотря каков организм.

- Три дня? Неделя?

- Думаю, да. При таком уровне радиации едва ли дольше.

- А сколько времени у нас остается, чтобы снова взять его на борт без опасности для всех остальных?

- Такого опыта у меня нет. Но уже через несколько часов любые его выделения будут радиоактивны. Если он всерьез заболеет на борту, мы не можем ручаться за здоровье команды.

Дуайт поднял опущенный до предела перископ и приник к окулярам. Суэйна можно было еще разглядеть, в мокрой насквозь одежде он шагал по улице. Замешкался у аптеки, заглянул в открытую дверь; потом завернул за угол и скрылся из виду.

- Что ж, он явно не намерен вернуться, - сказал капитан, уступая место у перископа помощнику. - Выключите громкоговоритель. Курс на Санта-Марию, держаться середины канала. Десять узлов.

В подлодке воцарилось гробовое молчание, его нарушали только команды, отдаваемые рулевому, приглушенный рокот турбин да мерное, с присвистом дыхание двигателя. Дуайт Тауэрс, тяжело ступая, пошел к себе в каюту, Питер Холмс - за ним.

- Вы не попробуете вернуть его, сэр? Я могу в защитном костюме выйти на берег.

Дуайт мельком взглянул на своего офицера связи.

- Великодушное предложение, капитан-лейтенант, но я его не принимаю. Я и сам подумывал о том же. Предположим, мы высадили офицера и двоих людей в подмогу, чтобы доставить Суэйна на борт. Сперва надо еще его найти. Возможно, ради этого мы застрянем тут часов на пять, и потом, допустимо ли, взяв его в обратный путь, рисковать жизнью всех остальных на борту. Возможно, он ел зараженную радиацией пищу или пил зараженную воду... Тауэрс чуть помолчал. - И еще Одно. В этом рейсе мы пробудем в погружении, без настоящего свежего воздуха двадцать семь дней, а то и все двадцать восемь. К концу некоторые окажутся в прескверной форме. Хотел бы я в последний день услышать от вас, понравится ли вам при этих условиях провести лишних четыре-пять часов под водой, потому что это время мы потратили на старшину Суэйна.

- Понятно, сэр, - сказал Питер. - Просто я хотел предложить свою помощь.

- Ну конечно. Я очень это ценю. Мы пройдем опять мимо Эдмондса сегодня ночью или, может быть, завтра, когда рассветет. Тогда остановимся ненадолго и окликнем его.

Капитан вернулся в рубку и остановился подле вахтенного офицера, опять и опять сменяя его у перископа. Тщательно наблюдая за берегом, прошли совсем рядом со входом в канал Вашингтонского озера, обогнули Форт-Лоутон и подошли к военной и торговой пристаням в бухте Эллиот, в самом сердце Сиэтла.

Город ничуть не пострадал. У военного пирса пришвартован минный тральщик, у торговых причалов - штук шесть грузовых судов. В высоких зданиях в центре города почти все окна целы. Слишком близко подойти не решились - вдруг под водой кроются нежданные препятствия, - но, насколько можно судить, глядя в перископ, все очень обыкновенно, город как город, только людей не видно. И до сих пор горит немало электрических фонарей и неоновых вывесок.

Капитан-лейтенант Фаррел оторвался от перископа, сказал Тауэрсу:

- Сиэтл был отлично защищен от нападения с воздуха, сэр, куда лучше Сан-Франциско. Мыс Олимпик тянется к западу на сотню миль с хвостиком.

- Знаю, - отозвался капитан. - И тут было вдоволь управляемых ракет для заслона.

Дольше оставаться было незачем. "Скорпион" вышел из бухты и повернул на юго-запад к острову Санта-Мария; уже виднелись высящиеся на нем башни-антенны.

Дуайт вызвал к себе в каюту лейтенанта Сандерстрома.

- Вы готовы высадиться?

- Все готово, - ответил радист. - Мне только напялить защитный костюм.

- Отлично. Полдела вы сделали заранее, теперь мы знаем, что электростанция еще работает. И пожалуй, можно ручаться, что ни одной живой души тут не осталось, хотя наверняка знать нельзя. Ставлю сто тысяч долларов против сосиски, радиосигналы подаются по какой-то случайности. Только ради того, чтоб выяснить, что это за случайность, я не стал бы рисковать лодкой и уж никак не стал бы подвергать риску вас. Понятно?

- Понятно, сэр.

- Так вот, слушайте. Воздуха в баллонах у вас на два часа. Мне нужно, чтобы вы прошли дезактивацию и явились сюда ко мне через полтора часа. Часы вы с собой не возьмете, за временем следить буду я. Каждую четверть часа буду сигналить сиреной. Один гудок - через четверть часа после вашего выхода, два - через полчаса и так далее. Когда услышите четыре гудка, чем бы вы там ни были заняты, закругляйтесь. При пятом гудке все бросайте и во весь дух назад. Еще до шести гудков вы должны быть на "Скорпионе", пройти в шахте дезактивацию и задраить за собою аварийный люк. Вы меня поняли?

- Прекрасно понял, сэр.

- Хорошо. Сейчас я не слишком жажду выполнить весь план нашего рейса до мелочей. Мне надо, чтоб вы вернулись на борт в целости и сохранности. Я нипочем не послал бы вас на берег, мы и так уже знаем почти все, что вы можете там найти, но я сказал адмиралу, что мы вышлем человека на разведку. Я не желаю, чтобы вы подвергались лишней опасности. Предпочитаю, чтоб вы возвратились, даже если не выяснится до конца, откуда берутся те сигналы. Рисковать вам позволительно в одном-единственном случае: если вы обнаружите на берегу хоть кого-то живого.

- Все ясно, сэр.

- С берега ничего не брать на память. В лодку должны вернуться только вы сами - в чем мать родила.

- Хорошо, сэр.

Капитан опять отправился в рубку, а радист - в носовой отсек. При ярком весеннем солнце лодка медленно, буквально ощупью шла под самой поверхностью воды к острову Санта-Мария, готовая мгновенно остановить двигатели, продуть цистерны и всплыть, попадись на пути какая-либо помеха. Соблюдалась предельная осторожность, и лишь под вечер, около пяти "Скорпион" лег в дрейф по правую руку от, островного причала, глубина тут была шесть сажен.

Дуайт прошел в носовой отсек - здесь, облачась в защитный костюм, только еще не надев шлема и кислородных баллонов, сидел лейтенант Сандерстром и курил.

- Ну, приятель, валяйте, - сказал Тауэрс.

Молодой человек смял сигарету и поднялся, два матроса надели на него шлем, приладили за плечами баллоны. Сандерстром проверил, как поступает воздух, глянул на манометр, поднял большой палец - порядок! - забрался в шахту и задраил за собой люк.

Выйдя на палубу, он потянулся и глубоко вздохнул - какое наслаждение выбраться из стальной коробки, увидеть солнечный свет! Потом открыл люк надстройки, вытащил стянутую полосами пластика надувную лодку, развернул ее, подсоединил к баллону и накачал воздух. Привязал фалинь, спустил резиновую лодку на воду, взял весло и повел лодку к корме "Скорпиона", к трапу за боевой рубкой. Спустился в лодку и оттолкнулся от стального бока "Скорпиона".

Управлять лодкой при помощи единственного весла было не очень-то ловко, и к причалу Сандерстром добрался только через десять минут. Накрепко привязал лодку, вскарабкался по отвесной лесенке; едва сделал несколько шагов по причалу, взревела сирена "Скорпиона". Сандерстром обернулся, приветственно махнул рукой и зашагал дальше, на берег.

Он дошел до каких-то строений, выкрашенных серой краской, вероятно, это были склады. На ближайшей стене, под колпачком для защиты от дождя, он заметил выключатель; подошел, повернул - над головой вспыхнула лампочка. Сандерстром снова выключил свет и пошел дальше.

Потом он увидел общественную уборную. Помешкал, перешел через дорогу и заглянул внутрь. На пороге одной кабинки растянулся сильно разложившийся труп в военной форме. Собственно, чего еще можно было ожидать, однако зрелище это отрезвляло. Сандерстром повернулся и снова вышел на дорогу.

Школа связи находится по правую ее сторону, в нескольких обособленных зданиях. Учебные корпуса знакомы Сандерстрому, но ему надо не сюда. Шифровальный отдел - слева от дороги, и по соседству с ним почти наверняка можно отыскать помещение главного радиопередатчика.

Сандерстром вошел в кирпичный корпус шифровального отдела и подергал одну за другой двери в коридоре. Все двери оказались заперты, кроме двух от уборных. Туда он не заглянул.

Он вышел наружу и огляделся. В глаза бросилась трансформаторная станция со множеством проводов и изоляторов, и он пошел вдоль проводов к другому двухэтажному зданию, деревянному. Подходя, услышал рокот электрического двигателя, и в ту же минуту дважды прогудела сирена "Скорпиона".

Когда она смолкла, опять донесся тот же рокот, и Сандерстром пошел на звук, к электростанции. Работающий генератор оказался невелик, на глаз мощностью киловатт в пятьдесят. Все стрелки на приборной доске были спокойны, лишь одну - указатель температуры - занесло в красный сектор. И сквозь ровное гуденье пробивалась какая-то скрипучая нотка. Пожалуй, эта машина скоро испустит дух, подумал Сандерстром.

Он вышел из генераторной и прошел в административный корпус. Тут двери стояли незапертые, некоторые распахнуты настежь. Первый этаж, видимо, отведен был под конторы, во всех комнатах полы, точно сметенными ветром осенними листьями, устланы бумагами и радиограммами. В одной комнате вырвана с мясом оконная рама, тут немало бед натворил дождь. Сандерстром подошел к пустому проему в стене и выглянул наружу: оконная рама, сорванная с петель, валялась на земле.

Он поднялся на второй этаж, отыскал главную аппаратную. Вот они, два пульта, над каждым высится металлическая стойка передатчика со всей аппаратурой. Один передатчик заглох, стрелки всех приборов на нуле.

Второй передатчик у окна, оконная рама тоже сорвана с петель и упала поперек пульта. Верхний угол рамы торчит из оконного проема наружу и подрагивает от несильного ветерка. Другим верхним углом рама опирается о лежащую на пульте опрокинутую бутылку из-под кока-колы.

Сандерстром протянул руку в защитной перчатке и тронул раму. Она качнулась, стукнула по ключу передатчика, стрелка миллиамперметра дернулась кверху. Сандерстром отпустил раму, и стрелка упала. Вот и завершена одна миссия подводной лодки Соединенных Штатов "Скорпион", он увидел воочию то, ради чего пройдено десять тысяч миль, что поглощало столько усилий и внимания в Австралии, на другой, стороне земного шара.

Сандерстром снял оконную раму с пульта и осторожно положил на пол; деревянный переплет ничуть не пострадал, раму запросто можно бы починить и вставить на место. Сандерстром подсел к пульту и, пальцем в перчатке нажимая на ключ, начал передавать открытым текстом:

"Говорит остров Санта-Мария. Докладывает подводная лодка Соединенных Штатов "Скорпион". Никого живого здесь нет. Заканчиваю". Он повторял это опять и опять, а тем временем трижды прогудела сирена.

Он сидел и почти машинально повторял все ту же весть, которая почти наверняка уже доносилась до Австралии, а взгляд блуждал по сторонам. Вот лежит коробка с американскими сигаретами, недостает всего двух пачек, о таких сигаретах он только мечтал, но слишком четок приказ капитана. Есть две-три бутылки кока-колы. А на подоконнике еще громоздится стопка еженедельника "Сатердей ивнинг пост".

Прикинув, что он проработал уже минут двадцать, радист решил довольно. Последние три раза он закончил сообщение словами: "Передает лейтенант Сандерстром. На борту все в порядке. Идем дальше на север, к Аляске". И прибавил: "Станция прекращает работу".

Он снял руку с ключа и откинулся на спинку стула. Ей-ей, эти лампы и катушки, этот миллиамперметр и преобразователь внизу потрудились на славу. Почти два года безо всякого присмотра и замены - а действуют, как новенькие! Он поднялся, осмотрел аппарат, щелкнул тремя выключателями. Обошел передатчик кругом, открыл заднюю панель - надо же узнать, чьей фирмы эти лампы; с удовольствием послал бы им письменную благодарность.

Он еще раз поглядел на коробку первоклассных сигарет - нет, капитан, конечно, прав: они должны быть радиоактивны, такое курево - верная смерть. С сожалением он оставил их на место и спустился по лестнице. Прошел в генераторную, где все еще работала машина, внимательно осмотрел панель управления, выключил рубильник, другой. Гул стал затихать; Сандерстром выждал, пока все замерло. Да, отменно поработала эта машина и, если бы сменить подшипники, еще долго служила бы не хуже. Тошно от одной мысли оставить ее на ходу, покуда не разлетится вдребезги.

Пока он тут был, сирена подала голос четыре раза, и свое дело он сделал. В запасе еще четверть часа. Можно все как есть обследовать, но чего ради? В жилых домах он только и найдет трупы, как там, в уборной, а видеть их нет ни малейшего желания. Если взломать дверь шифровальной, возможно, там найдутся бумаги, интересные для австралийских историков, но ему не разобраться, которые интересны, да и все равно капитан запретил брать что-либо на борт.

Сандерстром вернулся туда, откуда вел передачу. Осталось еще несколько свободных минут, и он сразу взялся за журналы. Как он и ожидал, тут нашлись три номера, выпущенные после того, как "Скорпион" перед самой войной вышел из Пирл-Харбор - ни он сам и ни один человек на подлодке этих номеров не видел. Сандерстром жадно их перелистал. Тут были три заключительные главы романа "Леди и лесоруб". Он сел и принялся читать.

Не успев прочитать и половины первого отрывка, он очнулся: пять раз кряду взвыла сирена. Надо идти. Мгновенье он колебался, потом свернул три выпуска газеты в трубку и сунул под мышку. Надувная лодка и защитный костюм радиоактивны, их придется оставить в забортном отсеке "Скорпиона", их промоет морская вода; газеты можно засунуть в резиновую лодку, выпустив из нее воздух - и, может быть, они уцелеют, может быть, в безопасных южных широтах удастся отмыть их от радиации, просушить и дочитать роман. Сандерстром вышел из здание радиостанции, заботливо затворил за собой дверь и зашагал к причалу.

Чуть не доходя до причала напротив пролива стояла офицерская столовая. Высаживаясь на берег, Сандерстром едва скользнул по ней взглядом, а вот сейчас что-то привлекло его внимание, и он свернул к ней, полсотни лишних шагов не в счет. То была глубокая веранда, с нее, конечно, открывается красивый вид. Оказалось, там обедают. В плетеных креслах сидят вокруг стола пятеро мужчин в хаки и две женщины; под легким ветерком затрепетал край летнего платья. На столе - стаканы с виски и старомодные рюмки.

На миг Сандерстром обманулся и поспешно подошел ближе. И остановился в ужасе: это застолье длилось больше года. Он отшатнулся и заспешил к причалу, скорей, скорей назад, в тесную, наглухо закрытую стальную коробку, где надежно, безопасно, где тепло от близости товарищей.

На палубе он выпустил воздух из надувной лодки, свернул ее, в складки сунул газеты. Торопливо разделся, шлем и всю одежду сложил в забортный отсек, захлопнул и запер крышку, спустился в шахту и включил душ. Через пять минут он вступил во влажную духоту подводной лодки.

У выхода из тамбура ждал Джон Осборн, со всех сторон обвел прибывшего счетчиком Гейгера, ничего худого не обнаружил, и еще через минуту, опоясанный полотенцем, Сандерстром уже докладывал в капитанской каюте Дуайту Тауэрсу, рядом застыли офицер связи и первый помощник капитана.

- Мы получили ваши радиосигналы, - сказал Тауэрс. - Не знаю, дошли ли они уже до Австралии, это ведь долгий путь. Там около одиннадцати утра. Как вы думаете?

- Думаю, передачу приняли, - ответил радист. - Там сейчас осень, гроз и электрических помех не так уж много.

Тауэрс разрешил ему пойти одеться и обратился к помощнику:

- Эту ночь останемся на месте. Уже семь часов, пока дойдем до минных полей, стемнеет. - Без путеводных огней он не решался в темноте лавировать в заминированном проливе Хуан де Фука. - Здесь нас не застигнет прилив. Солнце взойдет в четыре пятнадцать, по Гринвичу это полдень. Тогда и пойдем.

Ночь подводники провели в спокойной бухточке подле Санта-Марии, глядели в перископ на береговые огни. А на рассвете двинулись в обратный путь и сразу же налетели на илистую мель. Начинался отлив, предстояли два часа мелководья, и однако, если верить карте, глубина под Килем должна была быть шесть футов. Продули цистерны, пытаясь всплыть, но безуспешно, только уши заложило от резкого перепада давления в корпусе; ругательски ругая картографов, дважды повторили попытку - и все понапрасну. Как ни досадно, пришлось ждать прилива, только к девяти утра удалось выйти в канал и направиться на север, в открытое море.

В двадцать минут одиннадцатого лейтенант Херш, который нес вахту у перископа, вдруг объявил:

- Впереди идет лодка!

Старший помощник бросился к нему, на мгновенье приник к окулярам.

- Зовите капитана! - И, когда вошел Дуайт, доложил: - Прямо по курсу лодка с подвесным мотором, сэр. До нее примерно три мили. В лодке человек.

- Живой?

- По-моему, живой. Лодка идет своим ходом.

Дуайт подсел к перископу, долго присматривался. Потом поднялся.

- По-моему, это Суэйн, - негромко сказал он. - Кто бы это ни был, он удит рыбу. Похоже, Суэйн раздобыл моторную лодку и горючее и занялся рыбной ловлей.

Фаррел ошеломленно посмотрел на него.

- Надо же!

Капитан немного поразмыслил.

- Подойдите к лодке поближе и ложитесь в дрейф. Мне надо с ним поговорить.

В "Скорпионе" все смолкло, только и слышались команды Фаррела. Вскоре он велел остановить двигатели и доложил капитану, что моторная лодка рядом. Дуайт взял микрофон на длинном проводе и подошел с ним к перископу.

- Говорит капитан Тауэрс, - сказал он. - Доброе утро, Ральфи. Как дела?

- Отлично, кэп, - донеслось в ответ из динамика.

- Ловится рыба?

Суэйн выпрямился в лодке, поднял так, чтоб увидели в перископ, пойманного лосося.

- Одну поймал... обождите минуту, кэп, вы запутаете мою леску.

У перископа Дуайт усмехнулся:

- Сейчас он ее смотает.

- Может, мне подать немножко вперед? - спросил Фаррел.

- Не надо. Держитесь на месте. Он уже выбирает лесу.

Они выждали, и рыболов благополучно собрал свою снасть. Потом заговорил:

- Послушайте, кэп, вы меня, верно, считаете подлецом - взял и удрал с корабля.

- Ничего, приятель, - сказал Дуайт. - Я все понимаю. Только вот на борт вас уже не возьму. Мне надо думать обо всей команде.

- Ну, ясно, кэп, я ж понимаю. Я "горячий" и, наверно, с каждой минутой становлюсь горячее.

- А сейчас как самочувствие?

- Покуда в порядке. Может, вы спросите мистера Осборна, долго еще я не скисну?

- Он думает, примерно еще день, а потом вам станет худо.

- Что ж, с последним днем мне здорово повезло, - отозвался из лодки рыбак. - Вот была бы досада, если б пошел дождь.

Дуайт засмеялся:

- Правильно, так и надо рассуждать. Скажите, а что делается на берегу?

- Все умерли, кэп... ну, вы это, верно, и сами знаете. Я побывал дома. Мать с отцом лежат мертвые в постели... по-моему, они что-нибудь такое приняли. Пошел поглядеть на свою девушку, а она тоже мертвая. Не надо было мне туда ходить. Ни собак, ни кошек не видать, и птиц нет, ни единой живой твари... тоже, верно, все перемерли. А так вроде все как было. Я виноват, что удрал с корабля, кэп, а только рад, что воротился домой. - Он помолчал минуту, потом прибавил: - У меня есть своя машина, и есть чем ее заправить, и своя лодка есть, и подвесной мотор, и вся рыболовная снасть. И денек выдался славный, погожий. Лучше уж вот так, в родном городе, чем в сентябре там, в Австралии.

- Ну, ясно, приятель. Понимаю вас. Может быть, вам нужно что-нибудь такое, что мы для вас выложим на палубу? Мы уходим и сюда больше не заглянем.

- А на борту нет таблеток - знаете, которые враз прикончат, когда человеку станет совсем худо? Цианистый калий?

- У нас их нет, Ральфи. Если хотите, я выложу на палубу пистолет-автомат.

Рыболов покачал головой.

- Пушка у меня и у самого есть. Погляжу в аптеках на берегу, может, там что-нибудь такое найдется. Хотя, пожалуй, пуля лучше всего.

- А больше вам ничего не нужно?

- Спасибо, кэп, на берегу есть все, что надо. И задаром. Передайте от меня привет всем ребятам.

- Передам, приятель. А теперь нам пора. Желаю наловить побольше рыбки.

- Спасибо, кэп. У вас под началом хорошо служилось, уж простите, что я сбежал.

- Это ничего. А теперь мы пошли, берегитесь винтов. - И Тауэрс обернулся к помощнику: - Командуйте в машинное и ложитесь на курс, десять узлов.

В тот вечер Мэри Холмс позвонила Мойре. Была поздняя осень, дождь лил как из ведра, вокруг дома Дэвидсонов в Харкауэе свистал ветер.

- Дорогая, - сказала Мэри, - получена радиограмма. Они все живы-здоровы.

Девушка, ахнула от неожиданности:

- Как они ухитрились сообщить?

- Мне только что звонил капитан Питерсон. Сообщение передано с той загадочной радиостанции, из-за которой их послали в рейс. Радировал лейтенант Сандерстром, и он сообщил, что все здоровы. Правда, замечательно?

Нахлынула такая радость, что Мойра едва не потеряла сознание.

- Чудесно! - прошептала она. - А можно им ответить?

- Сомневаюсь. Сандерстром сказал, что отключает передатчик и что там нет ни одного живого человека.

- О-о... - Мойра помолчала. - Что ж, наверно, нам только и остается запастись терпением.

- А ты хотела передать что-то определенное?

- В общем, нет. Просто хотела кое-что сказать Дуайту. Но с этим можно и подождать.

- Деточка! Неужели...

- Нет.

- И ты хорошо себя чувствуешь, это правда?

- Гораздо лучше, чем пять минут назад... А как ты, как Дженнифер?

- Малышка - прекрасно. У нас все хорошо, вот только дождь без конца. Может, ты к нам выберешься? Мы с тобой сто лет не видались.

- Я могу приехать как-нибудь вечером, после работы, и переночевать.

- Это будет чудесно!

Два дня спустя вечером Мойра доехала до станции Фолмут и под моросящим дождиком стала одолевать две мили подъема в гору. В квартирке Холмсов стараниями Мэри уже пылал огонь в камине гостиной. Мойра переобулась, помогла Мэри искупать и уложить малышку, и они поужинали. Потом уселись на полу перед камином.

- Как по-твоему, когда они вернутся? - спросила Мойра.

- Питер говорил, примерно к четырнадцатому июня. - Мэри потянулась к календарю, что лежал позади нее на столике. - Еще три недели с маленьким хвостиком. Я вычеркиваю дни.

- Ты думаешь, они вовремя пришли в то место... ну, откуда послали радиограмму?

- Не знаю. Надо было спросить капитана Питерсона. Может, позвонить ему завтра утром и спросить, удобно это?

- По-моему, не страшно.

- Пожалуй, позвоню. Питер говорит, это его последнее поручение по службе, когда они вернутся, он останется без работы. Я все думаю, может, нам бы в июне или в июле съездить куда-нибудь, устроить себе каникулы. Зимой тут так противно - сплошь дождь да ветрище.

Мойра закурила.

- А куда ты хочешь поехать?

- Куда-нибудь где потеплее. В Квинсленд или вроде того. Ужасно неудобно без машины. Наверно, придется везти Дженнифер поездом.

Мойра выпустила длинную струю табачного дыма.

- Пожалуй, с Квинслендом будет не так-то просто.

- Из-за этой болезни? Но ведь до него очень далеко.

- В Мэриборо уже началось, - сказала Мойра. - А он только самую малость севернее Брисбена.

- Но есть же еще теплые места, не обязательно в той стороне?

- Да, пожалуй. Но эта штука упорно движется на юг.

Мэри круто повернулась, поглядела на подругу.

- Слушай, ты серьезно думаешь, что дойдет и до нас?

- Думаю, да.

- И что же, по-твоему, мы все от этого умрем? Мужчины не ошибаются?

- Наверно, так.

Мэри повернулась, отыскала среди бумаг, раскиданных на кушетке, каталог садовых цветов.

- Я сегодня заходила к Уилсону, купила сотню желтых нарциссов, сказала она. - Луковицы. "Король Альфред" - знаешь этот сорт. - Она показала картинку в каталоге. - Посажу их в том углу у ограды, где Питер убрал дерево. Там их не спалит солнце. Но если мы все умрем, наверно, это глупо.

- Не глупей, чем мне теперь начать учиться машинописи и стенографии, сухо сказала Мойра. - Если хочешь знать, по-моему, все мы немножко спятили. Когда расцветают желтые нарциссы?

- Должны зацвести к концу августа. Конечно, в этом году они будут еще не бог весть что, а вот через год-другой залюбуешься. Понимаешь, цветков становится все больше.

- Ну конечно, стоит их посадить. Ты их все-таки увидишь, и будет такое чувство, вроде сделала что-то хорошее.

Мэри посмотрела на подругу с благодарностью.

- Вот и мне так кажется. Понимаешь, я... мне... невыносимо просто сложить руки и ничего не делать. Тогда уж лучше сразу взять и умереть и покончить с этим.

Мойра кивнула.

- Если то, что говорят, верно, никто из нас не успеет сделать, что задумал. Но, пока хватит сил, надо делать свое дело.

Так они сидели на коврике перед камином, Мэри ворошила пылающие чурки. Потом сказала:

- Я забыла спросить, может, хочешь коньяку или еще чего-нибудь выпьешь. В буфете стоит бутылка и, кажется, есть немного содовой.

Мойра покачала головой.

- Не хочу. Мне и так хорошо.

- Правда?

- Правда.

- Вступила на стезю добродетели? Или вроде того?

- Вроде того, - подтвердила Мойра. - Дома я не пью ни глотка. Разве что в гостях или с мужчинами. В основном с мужчинами. В сущности, мне это даже надоело.

- Но ведь ты не из-за мужчин бросила, дорогая? Теперь тебе, похоже, не до них. Из-за Дуайта Тауэрса?

- Да, - был ответ. - Все из-за Дуайта Тауэрса.

- А ты не хотела бы выйти замуж? Даже если все мы и правда в сентябре умрем?

Мойра пристально смотрела в огонь.

- Да, мне хотелось выйти замуж, - негромко сказала она. - Мне хотелось всего, что есть у тебя. Но теперь у меня ничего этого не будет.

- А ты не можешь выйти за Дуайта?

Мойра покачала головой.

- Сильно сомневаюсь.

- Я уверена, ты ему нравишься.

- Да, - сказала Мойра. - Я ему очень нравлюсь.

- Он никогда тебя не целовал?

- Один раз поцеловал.

- Я уверена, он на тебе женится.

Мойра опять покачала головой.

- Никогда и ни за что. Видишь ли, он женатый человек. У него в Америке жена и двое детей.

Мэри широко раскрыла глаза.

- Но это невозможно, дорогая. Они же наверняка умерли.

- Он так не думает, - устало сказала Мойра. - Он думает, в сентябре он вернется домой и увидит их. У себя дома, в городе Мистике. - Она помолчала. - Все мы сходим с ума, каждый по-своему. Дуайт - вот так.

- По-твоему, он всерьез воображает, что его жена и дети еще живы?

- Не знаю, что он там воображает. Что живы - вряд ли. Он думает, что в сентябре умрет, но при этом вернется домой, к своей Шейрон и Дуайту-младшему и к Элен. Он покупает для них подарки.

Мэри силилась понять услышанное.

- Но если он так думает, почему же он тебя целовал?

- Потому что я обещала ему помочь с подарками.

Мэри поднялась.

- Мне надо выпить, - решительно заявила она. - И тебе тоже полезно. - А когда снова села рядом с Мойрой и у обеих в руках были стаканы, спросила с любопытством: - Наверно, странное это чувство - ревновать к покойнице?

Мойра отпила глоток, она по-прежнему пристально смотрела в огонь. Наконец сказала:

- Я к ней не ревную. По-моему, не ревную. Ее зовут Шейрон, прямо библейское имя. Я рада бы с ней познакомиться. Наверно, она замечательная. Понимаешь, он очень _земной_ человек.

- Так ты не хочешь выйти за него замуж?

Мойра долго молчала.

- Не знаю, - наконец сказала она. - Может быть, хочу, а может быть, и нет. Если бы не вся эта история... я бы пошла на любую подлость, лишь бы его отбить. Наверно, ни с кем другим я не была бы счастлива. Но ведь осталось слишком мало времени, теперь уже ни с кем не успеешь стать счастливой.

- Все-таки впереди еще месяца три-четыре, - заметила Мэри. - Когда-то я видела одно поучительное изречение - знаешь, такие вешают на стену, чтоб всегда были перед глазами. Там было написано: "Не волнуйся, возможно, это еще и не случится".

- Я думаю, это наверняка случится, - сказала Мойра. Взяла кочергу и стала бесцельно ее вертеть. - Будь впереди целая жизнь, другое дело. Если б можно заполучить Дуайта навсегда, чтобы у нас был дом, и дети, и долгая жизнь, я бы и на подлость пошла. Будь это возможно, ни перед чем бы не остановилась. А сделать ей гадость, когда удовольствия всего на три месяца и потом - ничего... нет, это совсем другое. Может быть, я и безнравственная, но, кажется, не до такой степени. - Она подняла глаза и улыбнулась. - И наверно, мне все равно бы не успеть. Наверно, он заслужит у нее высшую похвалу за свое поведение.

- О, господи, как все сложно, - вздохнула Мэри.

- Хуже некуда, - подтвердила Мойра. - Видно, я так и помру старой девой.

- Бессмыслица. Но, видно, пришло такое время - ни в чем не сыщешь смысла. Питер... - Мэри прикусила язык.

- А что Питер? - с любопытством спросила Мойра.

- Сама не знаю. Просто ужас, безумие. - Она беспокойно стиснула руки.

- Да что случилось? Расскажи.

- Ты в жизни кого-нибудь убила?

- Я? Пока нет. Но хотелось часто. Больше все загородных телефонисток.

- Нет, я серьезно. Ведь кого-то убить - страшный грех, правда? За это попадешь в ад.

- Не знаю. Возможно. А кого ты хочешь убить?

- Питер сказал, что мне, наверно, придется убить Дженнифер, - глухо сказала молодая мать. По ее щеке поползла слеза.

Мойра порывисто наклонилась к ней, погладила по руке.

- Хорошая моя, этого не может быть! Ты что-то не так поняла.

Мэри покачала головой.

- Все так. - Она всхлипнула. - Я все правильно поняла. Он сказал, что мне, наверно, придется это сделать, и показал, как.

И она разрыдалась.

Мойра обняла ее, стала утешать, и понемногу все выяснилось. Сперва Мойра не могла поверить ее рассказу, а потом засомневалась. Под конец они пошли в ванную и осмотрели маленькие красные коробочки в аптечном шкафчике.

- Я что-то об этом слыхала, - серьезно сказала девушка. - Только не знала, что зашло так далеко...

Безумие громоздилось на безумие.

- Мне не сделать этого одной, - прошептала Мэри. - Как бы плохо малышке ни было, я не смогу. Если Питера здесь не будет... если со "Скорпионом" что-нибудь случится... ты приедешь помочь мне, Мойра? Пожалуйста!

- Ну конечно, - мягко ответила девушка. - Конечно, приеду и помогу. Но Питер непременно будет здесь. Они наверняка вернутся. Дуайт такой. - Она достала скрученный в комочек носовой платок и подала Мэри. - На, утри слезы, и хорошо бы выпить чаю. Пойду поставлю чайник.

Перед угасающим камином они выпили по чашке чая.

Спустя восемнадцать дней подводная лодка Соединенных Штатов "Скорпион" всплыла на поверхность под чистый воздух на тридцать первом градусе южной широты, вблизи острова Норфолк. Зимы над Тасмановым морем суровы, у входа оно так и клокочет, низкую палубу заливало каждой волной. Выпускать на мостик можно было не больше восьми человек за раз; люди выбирались наверх бледные, дрожали под порывами ветра и налетающей пеной, плотнее кутались в клеенчатые плащи. Дуайт держал лодку в дрейфе носом к ветру почти весь день, чтобы каждый из команды полчаса подышал свежим воздухом, но мало кто мог выстоять на мостике отведенный ему срок.

Да, им трудно было выносить этот холод и сырость, но по крайней мере он привел обратно живыми всех своих людей, кроме Суэйна. Тридцать один день взаперти в подводной лодке - не шутка, все побледнели, ослабли, троими овладела тяжелая депрессия, на этих уже нельзя было положиться, пришлось освободить их от службы. Дуайт изрядно перепугался, когда лейтенанта Броди свалил, судя по всем признакам, острый приступ аппендицита; с помощью Джона Осборна он перечитал все, что оказалось под рукой, и собрался сам на столе в кают-компании оперировать больного. Тому, однако, полегчало, и теперь он мирно отдыхал на своей койке; все его обязанности взял на себя Питер Холмс, и капитан надеялся, что Броди благополучно протянет пять дней, пока "Скорпион" не пришвартуется в Уильямстауне. Питер Холмс держался в норме, не хуже других на борту. Джон Осборн стал беспокоен и раздражителен, но работал, как и прежде, только все уши прожужжал Дуайту о своем "феррари".

За время похода установили, что теория Йоргенсена не верна. При помощи подводного миноискателя опасливо сторонясь плавучих айсбергов, малым ходом прокрались в залив Аляска, достигли пятьдесят восьмого градуса северной широты в районе мыса Кадьяк. Ближе к суше подходить не решились, там лед был слишком плотный; уровень радиации в этих местах оставался смертельным, почти таким же, как у Сиэтла. Без крайней нужды незачем было дольше подвергать "Скорпион" опасности в этих водах; они определились, взяли на юг, чуть отклоняясь к востоку, пока не вышли в более теплые воды, где меньше риска наткнуться на лед, а затем повернули на юго-запад, к Гавайским островам и Пирл-Харбор.

В Пирл-Харбор они ровно ничего не узнали. Прошли в гавань, до той самой пристани, от которой отплыли в канун войны. Людей это не так уж угнетало: Дуайт еще перед рейсом проверил, что в команде нет ни одного человека с Гонолулу и на Гавайях ни у кого не оставалось родных и близких. Он мог выслать на берег одного из офицеров в защитном костюме, как сделал на Санта-Марии, и прежде чем подойти к островам, несколько дней обсуждал с Питером Холмсом, нужно ли это, но под конец оба решили, что высадка ничего нового не даст. Когда у лейтенанта Сандерстрома на острове Санта-Мария оказалось несколько свободных минут, он просто начал читать журналы, другого занятия не нашлось - и вряд ли на берегу Пирл-Харбор удалось бы сделать что-нибудь полезнее. Радиоактивность тут такая же, как в Сиэтле; подводники составили список многочисленных застрявших в гавани судов, отметили значительные разрушения на берегу, и "Скорпион" пошел дальше.

В день, когда они дрейфовали у входа в Тасманово море, уже можно было без особого труда связаться по радио с Австралией. Подняли антенну, доложили, где находятся и в какое время рассчитывают вернуться в Уильямстаун. В ответной радиограмме их запросили о здоровье, и Тауэрс послал длинное сообщение; составить ту его часть, которая касалась старшины Суэйна, было не так-то просто. Последовало несколько обыденных радиограмм - прогноз погоды, сведения о том, сколько осталось горючего и какой "Скорпиону" по возвращении понадобится ремонт, а к середине утра пришло нечто более важное.

Приказ составлен был тремя днями раньше. Он гласил:

От Командующего военно-морскими силами Соединенных Штатов, Брисбен. Капитан-лейтенанту Дуайту Л.Тауэрсу, подводная лодка США "Скорпион".

О передаче дополнительных служебных обязанностей.

1. В связи с выбытием нынешнего Командующего военно-морскими силами США, с сего дня вам надлежит безотлагательно и бессрочно принять на себя обязанности Командующего военно-морскими силами США на всех морях. Руководствуйтесь соображениями благоразумия при размещении этих сил и прекратите или продолжайте использовать их под австралийским командованием, по своему усмотрению.

2. Думаю, тем самым вы становитесь адмиралом, если вам угодно получить этот чин. Прощайте, желаю удачи.

Джерри Шоу.

3. Копия - Главнокомандующему военно-морскими силами Австралии.

У себя в каюте Дуайт с каменным лицом прочитал радиограмму. Потом, поскольку австралийцы уже получили копию, послал за офицером связи. И когда Питер вошел, молча протянул ему листок. Капитан-лейтенант в свою очередь его прочел.

- Поздравляю, сэр, - негромко сказал он.

- Да, наверно, надо принимать поздравления... - отозвался Тауэрс. И, помедлив, сказал: - Должно быть, это значит, что Брисбен кончился.

От широты, где они сейчас находятся, до Брисбена двести пятьдесят миль к северу. Питер кивнул, мысленно перебирая сводки по радиоактивности.

Еще вчера к концу дня обстановка там была Прескверная.

- Я думал, он мог бы оставить корабль и двинуться на юг, - сказал Тауэрс.

- А на корабле нельзя было пройти хоть немного?

- У них больше нет ни капли горючего, - сказал Дуайт. - На кораблях не работает ни электричество, ничего. В топливных цистернах сушь, как в Сахаре.

- Я думал, он мог бы переехать в Мельбурн. Все-таки Главнокомандующий флотом Соединенных Штатов.

Дуайт невесело улыбнулся.

- Сейчас это ровно ничего не значит. Нет, важно другое: он был капитан своего корабля, а корабль неподвижен. Конечно, он не захотел бросить своих людей.

Больше говорить было не о чем, и Тауэрс отпустил Питера. Составил короткую ответную радиограмму, подтверждая получение приказа, и велел радисту передать ее через Мельбурн, а копию - адмиралу Хартмену. Вскоре вошел радист и положил капитану на стол листок бумаги.

"На вашу радиограмму 12/05663 сообщаем:

К сожалению, никакой связи с Брисбеном больше нет".

Тауэрс кивнул.

- Ладно, - сказал он. - Нет так нет.

7

Назавтра после возвращения подлодки в Уильямстаун Питер Холмс явился к заместителю Главнокомандующего адмиралу Гримуэйду. Адмирал знаком предложил ему сесть.

- Вчера вечером я несколько минут говорил с капитаном Тауэрсом, сказал он. - Похоже, он вами очень доволен.

- Рад это слышать, сэр.

- Что ж, теперь вы, наверно, хотите знать насчет дальнейшей вашей службы.

- В некотором смысле - да, сэр, - неуверенно начал Питер. - Как я понимаю, общее положение не изменилось? То есть остается только два или три месяца?

Адмирал кивнул.

- Видимо, так. Помнится, в прошлый раз вы сказали, что предпочитаете последние месяцы провести на берегу.

- Хотелось бы. - Питер запнулся. - Мне надо подумать и о жене.

- Разумеется. - Адмирал предложил молодому человеку сигарету, закурил и сам. - "Скорпион" становится в док на капитальный ремонт. Вероятно, вам это известно.

- Да, сэр. Капитан хочет непременно полностью отремонтировать лодку. Сегодня утром я был насчет этого у коменданта порта.

- Обычно на это требуется около трех недель. В нынешних условиях, возможно, уйдет больше времени. Хотите остаться при "Скорпионе" офицером связи, покуда не закончится ремонт? - Помедлив, адмирал прибавил: Капитан Тауэрс просил, чтобы вы пока оставались на своем посту.

- А можно мне жить дома, в Фолмуте? Дорога до порта у меня отнимает час и три четверти.

- Это вам лучше обсудить с капитаном Тауэрсом. Едва ли он станет возражать. Ведь лодка сейчас не готовится к рейсу. Как я понял, большинству команды он дает отпуск. Едва ли ваши обязанности будут слишком обременительны, но вы поможете ему в переговорах на верфи.

- Я охотно буду и дальше служить под его началом, сэр, при возможности жить дома. Но если предстоит новый поход, я просил бы меня заменить. Я не могу позволить себе опять уйти в плаванье. - Питер запнулся. - Мне неприятно об этом говорить, сэр.

Адмирал улыбнулся.

- Ничего, капитан-лейтенант. Я буду иметь в виду ваше желание. А если надумаете уволиться, приходите ко мне. - Он поднялся, давая понять, что разговор окончен. - Дома у вас все в порядке?

- В полном порядке. Похоже, вести хозяйство стало потрудней, чем до моего отъезда, и жене трудновато, у нее еще и ребенок на руках.

- Да, трудно. И, боюсь, легче не станет.

В тот день около полудня Мойра Дэвидсон позвонила на авианосец Дуайту Тауэрсу.

- Доброе утро, Дуайт. Говорят, мне следует вас поздравить.

- Кто вам сказал?

- Мэри Холмс.

- Можете поздравлять, если хотите, - не без горечи сказал Дуайт, - но лучше не надо.

- Ладно, не буду. Как вы, Дуайт? Как себя чувствуете?

- Нормально, - сказал он. - Настроение сегодня неважное, а вообще все нормально.

На самом же деле с тех пор, как он вернулся на корабль, каждый пустяк давался ему с трудом; он плохо спал, и его одолевала безмерная усталость.

- У вас много работы?

- Должно бы быть много, но... не знаю. Вроде ничего не делается, а чем больше ничего не делается, тем больше надо сделать.

Это был какой-то незнакомый Дуайт, к такому она не привыкла.

- Вы говорите как больной, - строго заметила Мойра.

- Я не болен, детка, - с толикой досады возразил Дуайт. - Просто есть кое-какие неотложные дела, а вся команда отпущена на берег. Мы слишком долго пробыли в плаванье и попросту забыли, что значит работать.

- Я считаю, вам и самому нужен отпуск. Может, поживете немножко у нас в Харкауэе?

Дуайт чуть подумал.

- Большое спасибо за приглашение. Пока еще не могу. Завтра мы ставим "Скорпиона" в сухой док.

- Поручите это Питеру Холмсу.

- Не могу, детка. Дядя Сэм будет недоволен.

Она поостереглась, не сказала, что дядя Сэм во веки веков ничего не узнает.

- А когда поставите, ваш "Скорпион" перейдет в ведение работников верфи, так?

- Вы недурно разбираетесь во флотских делах.

- Ну еще бы. Я прекрасная шпионка, Мата Хари, роковая женщина и за двойной порцией коньяка выуживаю военные тайны у простодушных военных моряков. Так, значит, лодка перейдет в ведение верфи?

- Совершенно верно.

- Ну, и тогда вы можете спокойно бросить все прочее на Питера Холмса и уйти в отпуск. В котором часу вы ставите "Скорпиона" в док?

- Завтра в десять утра. Наверно, к середине дня с этим покончим.

- Так вот, к вечеру приезжайте хоть ненадолго к нам в Харкауэй. У нас холод жуткий. Ветер так и свищет вокруг дома. И почти все время льет дождь, без резиновых сапог никуда не выйдешь. Самая холодная на свете работа - по крайней мере для женщины - ходить за волом с бороной по выгону. Приезжайте и попробуйте. Через несколько дней вы будете прямо рваться от нас обратно в духотищу, в свою подлодку.

Дуайт рассмеялся:

- Право, вы нарисовали очень соблазнительную картинку.

- Сама знаю. Так вы завтра приедете?

Да, было бы облегчение - отдохнуть денек-другой, забыть обо всех заботах.

- Пожалуй, выберусь, - сказал Дуайт. - Мне надо еще уладить кое-какие мелочи, но, пожалуй, сумею выбраться.

Мойра условилась встретиться с ним назавтра в четыре часа в отеле "Австралия". И когда они встретились, озабоченно всмотрелась в его лицо; поздоровался он с ней весело и, похоже, рад ее видеть, но под его загаром пробивается нездоровая желтизна и мгновеньями, забывая следить за собой, он мрачнеет, чем-то угнетенный. Мойра нахмурилась.

- Вы паршиво выглядите. Нездоровится? - Она взяла его за руку. - И руки горячие. Да у вас жар!

Дуайт отнял руку.

- Я здоров. Что будете пить?

- Вы выпьете двойную порцию виски и проглотите солидную дозу хинина, заявила Мойра. - Двойное виски уж во всяком случае. Хинин я достану, когда будем дома. Вам надо лечь в постель!

Дуайта немного отпустило, приятно, когда о тебе так хлопочут.

- А вам двойную порцию коньяка? - спросил он.

- Мне - маленькую, вам двойное виски, - был ответ. - Постыдились бы разгуливать в этаком виде. Наверно, распускаете вокруг тучи микробов. Вы хоть врачу показывались?

Дуайт заказал выпивку.

- В порту теперь нет врача. Действующих судов больше не осталось, кроме "Скорпиона", а он сейчас в ремонте. Последнего флотского лекаря куда-то перевели, пока мы были в рейсе.

- Но температура у вас повышена, да?

- Может быть, немножко. Пожалуй, начинается простуда.

- Похоже на то. Пейте виски, а я позвоню папе.

- Зачем?

- Пускай нас встретит с тележкой. Я говорила своим, что мы придем со станции пешком, но сейчас не позволю вам лезть в гору. Еще помрете у меня на руках, а я потом объясняйся со следователем. Как бы не осложнились дипломатические отношения.

- У кого с кем, детка?

- С Соединенными Штатами. Это не шутка - прикончить Главнокомандующего американским военным флотом.

- Подозреваю, что Соединенные Штаты - это я и есть, - устало сказал Дуайт. - Подумываю, не выйти ли в президенты.

- Вот и обдумайте, а я пока позвоню маме.

В телефонной будке Мойра сказала:

- По-моему, у него грипп, мамочка. Начать с того, что он ужасно устал. Как только приедем, надо уложить его в постель. Может, ты затопишь в его комнате камин и положишь в кровать грелку? И еще, мамочка, позвони доктору Флетчеру и попроси заглянуть сегодня же вечером. По-моему, это просто грипп, но все-таки он больше месяца пробыл в местах, где сильная радиация, и после этого не показывался врачу. Объясни доктору Флетчеру, кто он такой, Дуайт. Знаешь, теперь он очень важная персона.

- Каким поездом вы приедете, милочка?

Мойра глянула на ручные часы.

- Поспеем на четыре сорок. Мамочка, в нашей тележке можно будет окоченеть. Попроси папу захватить парочку пледов.

И она вернулась в бар.

- Допивайте и пойдем, - скомандовала она Дуайту. - Нам надо поспеть на поезд четыре сорок.

Он покорно пошел за нею. А часа через два был уже в спальне, где пылали дрова в камине, и, дрожа от начинающейся лихорадки, забрался в теплую постель. Он лег, безмерно благодарный, и дрожь унялась, и так отрадно было расслабиться и лежать, глядя в потолок, и слушать, как барабанит по крыше дождь. Вскоре гостеприимный хозяин принес ему горячего виски с лимоном и спросил, чего бы он хотел поесть, но есть Дуайт не захотел.

Около восьми снаружи, сквозь шум дождя, послышался топот лошадиных копыт и голоса. Вскоре вошел доктор; мокрый плащ он скинул, но брюки и сапоги для верховой езды потемнели от дождя, и когда он остановился у камина, от них пошел пар. Это был человек лет сорока, бодряк и мастер своего дела.

- Право, доктор, мне очень совестно, что вас заставили приехать по такой погоде, - сказал пациент. - Не такая у меня хворь, чтобы не прошла, если полежать денек-другой в постели.

Врач улыбнулся.

- Приехать не трудно, и я очень рад с вами познакомиться. - Он взял руку американца, нащупал пульс. - Как я понимаю, вы побывали в местах, зараженных радиацией.

- Ну да. Но мы не выходили наружу.

- Все время оставались внутри, в подводной лодке?

- Все время. С нами ходил в рейс один малый, физик из научного центра, он каждый день обнюхивал каждого гейгеровским счетчиком.

- Была у вас рвота или понос?

- Ничего похожего. И ни у кого на борту ничего такого не было.

Врач сунул Дуайту в рот термометр и, стоя подле кровати, продолжал щупать пульс. Потом вынул термометр.

- Сто два, - сказал он. - Полежите-ка немного в постели. Долго вы плавали?

- Пятьдесят три дня.

- А сколько времени не всплывали?

- Больше половины.

- Переутомились?

- Да, возможно, - чуть подумав, признался Дуайт.

- По-моему, очень даже возможно. Оставайтесь в постели, пока не упадет температура, и потом еще день. А дня через два я вас навещу. Думаю, вы подхватили грипп, он тут гуляет вовсю. Когда встанете, по крайней мере неделю не следует возвращаться к работе, и еще после этого надо бы взять отпуск и отдохнуть. Сможете?

- Придется подумать.

Потом поговорили немного о рейсе "Скорпиона", о положении в Сиэтле и Квинсленде. Под конец доктор сказал:

- Вероятно, я загляну завтра днем, заброшу вам кое-какие лекарства. Мне надо съездить в Дэнденонг; мой коллега оперирует в тамошней больнице, а я помогу, дам наркоз. Там я возьму лекарства и завезу вам на обратном пути.

- Серьезная будет операция?

- Не слишком. У женщины опухоль в желудке. Лучше убрать. Это все-таки позволит ей прожить еще несколько лет не инвалидом.

Доктор вышел, слышно было - за окном, стараясь сбросить всадника, заупрямилась и взбрыкнула лошадь, он выругался. Но вот лошадь пошла рысью, и Дуайт несколько минут прислушивался сквозь шум дождя к затихающему топоту копыт на дороге. А потом дверь отворилась, и вошла Мойра.

- Так вот, - сказала она, - завтра вы уж во всяком случае остаетесь в постели. - Она подошла к камину, подбросила два-три полена. - Наш доктор славный, правда?

- Он чокнутый, - заявил Тауэрс.

- Почему? Потому что прописал вам постельный режим?

- Не то. Завтра он в больнице оперирует женщину, чтобы она могла с пользой прожить еще несколько лет.

Девушка рассмеялась.

- Очень на него похоже. Отродясь не встречала другого такого добросовестного человека. - И, помолчав, прибавила: - Папа собирается летом строить еще одну запруду. Он и раньше об этом толковал, а теперь собрался всерьез. Он сегодня звонил одному человеку, у которого есть бульдозер, и сговорился, чтоб тот приехал, как только земля подсохнет.

- Когда это будет?

- Примерно к Рождеству. Ему просто больно смотреть, как столько дождя пропадает зря. Летом у нас тут все пересыхает.

Она взяла со столика у постели Дуайта пустой стакан.

- Хотите выпить еще горячего?

Он покачал головой.

- Сейчас не хочу, детка. Я прекрасно себя чувствую.

- А поесть чего-нибудь?

Он опять покачал головой.

- Может быть, сменить грелку?

- Я прекрасно себя чувствую. - И опять покачал головой.

Мойра вышла, но через несколько минут вернулась с длинным свертком, на конце сверток расширялся.

- Вот, я вам оставляю, можете смотреть на это всю ночь.

И она поставила сверток в угол, но Дуайт приподнялся на локте.

- А что это?

Мойра засмеялась:

- Угадывайте до трех раз, а утром увидите, которая догадка верна.

- Я хочу посмотреть сейчас.

- Завтра.

- Нет, сейчас.

Она поднесла ему сверток и, стоя подле кровати, смотрела, как он срывает бумагу. Главнокомандующий военно-морскими силами Соединенных Штатов, в сущности, просто мальчишка, подумала она.

В руках у него, на одеяле, лежал новенький, сверкающий "кузнечик". Деревянная рукоятка отлакирована и блестит, металлическая подножка лоснится красной эмалью. На рукоятке красной краской четко выведено: ЭЛЕН ТАУЭРС.

- Вот здорово, - севшим от волнения голосом вымолвил Дуайт. - Никогда таких не видал, да еще с именем. Она будет в восторге. - Он поднял глаза на Мойру. - Где вы его раздобыли, детка?

- Нашла мастерскую, где их делают, это в Элстернвике. Теперь-то их больше не выпускают, но для меня сделали.

- Даже не знаю, как вас благодарить, - пробормотал Дуайт. - Теперь у меня для всех есть подарки.

Мойра собрала рваную оберточную бумагу.

- Пустяки, - небрежно сказала она. - Забавно было заниматься поисками. Я поставлю его в угол?

Дуайт покачал головой.

- Оставьте тут.

Мойра кивнула и пошла к двери.

- Я погашу верхний свет. Засыпайте скорей. У вас правда есть все, что нужно?

- Конечно, детка, - был ответ. - Теперь у меня все есть.

- Спокойной ночи, - сказала Мойра. Вышла и затворила за собой дверь.

Некоторое время Дуайт лежал при свете камина, думал о Шейрон и об Элен, о солнечных днях и о кораблях, что высятся у набережных Мистика, об Элен, которая скачет на "кузнечике" по расчищенной - дорожке между двумя снежными грядами, о Мойре - какая добрая девушка... и понемногу сон одолел его, а рука так и осталась на лежащем под боком детском тренажере.

На другой день Питер Холмс обедал с Джоном Осборном в офицерском клубе.

- Утром я звонил на корабль, - сказал физик. - Хотел поймать Дуайта и показать ему черновик доклада, прежде чем перепечатаю. А мне сказали, что он гостит у Дэвидсонов.

Питер кивнул.

- Он заболел гриппом. Вчера вечером мне звонила Мойра и сказала, что постарается не пускать меня к нему целую неделю, а то и дольше.

Осборн озабоченно нахмурился.

- Я не могу так долго тянуть с докладом. Йоргенсен уже прослышал о данных, которые мы привезли, и твердит, будто мы плохо вели наблюдения. Я должен отдать доклад в перепечатку не позже завтрашнего утра.

- Если хотите, я его просмотрю, и, может быть, нам удастся поговорить с первым помощником, хоть он сейчас и в отпуске. Но Дуайту надо бы тоже прочесть, прежде чем доклад пойдет дальше. Может быть, позвоните Мойре, и пускай она свезет его в Харкауэй?

- А она там бывает? Я думал, она все время сидит в Мельбурне, обучается машинописи и стенографии.

- Не болтайте чепуху. Конечно же, она дома.

Физик оживился:

- Я могу сегодня же все отвезти Тауэрсу на "феррари".

- Вы скоро останетесь без горючего, если станете его тратить на такие прогулочки. Можно прекрасно доехать поездом.

- Я поеду по службе, по делам флота, - возразил Джон Осборн. - Имею право получить горючее из флотских запасов. - Он наклонился к Питеру, понизил голос. - Известен вам авианосец "Сидней"? В одной из его цистерн имеется примерно три тысячи галлонов эфиро-спиртовой смеси. Там пытаются с нею поднять в воздух самолет на поршневой тяге, только пока ничего не получается.

- Но это горючее не про вас! - возмутился Питер.

- Разве? Я поеду по делам флота, а может быть, и поважней, чем только для флота.

- Ладно, расскажите и мне про эту смесь. Годится она для малолитражного "морриса"?

- Придется помудрить с карбюратором и повысить сжатие двигателя. Выньте прокладку, замените ее тоненькой медной пластиной и закрепите. Попытка не пытка.

- А не опасно гонять в вашей машине по дорогам?

- Ничуть, - сказал Осборн. - На дорогах сейчас и наскочить не на что, разве только на трамвай. И на прохожих, конечно. Я всякий раз беру с собой запасные свечи, а то при трех тысячах оборотов в минуту их забрасывает маслом.

- А какая у нее скорость при трех тысячах?

- Ну, на самой большой скорости гонять не стоит. А так она делает миль сто в час или немного больше. Начинает с сорока пяти миль, потом, конечно, разгоняется; надо, чтоб впереди дорога хоть ярдов на двести была свободна. Я обычно выталкиваю ее из гаража на Элизабет-стрит вручную и потом дожидаюсь перерыва между трамваями.

Так он и поступил в этот день после обеда, и Питер Холмс помог ему толкать машину. Осборн втиснул папку с черновиком доклада сбоку сиденья, на глазах собравшихся восхищенных зрителей влез в машину, застегнул ремень безопасности и надел шлем.

- Ради бога никого не угробьте, - негромко сказал ему Питер.

- Все равно месяца через два все перемрут, и мы с вами тоже, - заметил физик. - Вот я и хочу прежде получить от своей тачки толику удовольствия.

Мимо прошел трамвай, и Осборн попробовал запустить остывший мотор стартером, но неудачно. Мимо прошел еще трамвай, и тотчас десяток добровольцев принялись подталкивать "феррари", но вот мотор заработал, и с оглушительным треском выхлопа, заверещав шинами, обдав запахом жженой резины и облаком дыма, гоночная машина ракетой вырвалась из рук Осборновых помощников. У "феррари" не было гудка, да ему и незачем сигналить - его слышно за добрых две мили; Джона Осборна больше заботило, что у него и фар никаких нет, а к пяти часам уже темно. Чтобы доехать до Харкауэя, показать капитану доклад и обернуться засветло, надо шпарить вовсю.

На скорости пятьдесят миль в час он обогнал трамвай, круто свернул на Лонгсдейл-стрит и, усевшись поудобнее, промчался по городу на скорости семьдесят миль. Автомобили теперь стали редкостью, и, если б не трамваи, на улицах не встретишь никаких помех; пешеходов немало, но они расступаются перед ним; не то в предместьях: на пустынных дорогах привыкла играть детвора, понятия не имеющая, что автомобиль надо пропустить; Осборну не раз пришлось изо всей силы жать на тормоза, а если нога соскальзывала с педали и машина с ревом проносилась дальше, у него сердце сжималось от страха перед возможным несчастьем, и он утешался только мыслью, что тормоза-то особые, для гонок.

Он домчался до Харкауэя за двадцать три минуты при скорости в среднем семьдесят две мили в час и ни разу не переключил скорость на высшую. Срыву обогнул клумбы, подкатил к дому, заглушил мотор; из дверей торопливо вышли фермер с женой и дочерью и смотрели, как он снимает шлем и неуклюже - все суставы одеревенели - вылезает из машины.

- Я к Дуайту Тауэрсу, - объяснил он. - Мне сказали, что он здесь.

- Он как раз пытается уснуть, - отрезала Мойра. - До чего мерзкая машина, Джон. Какая у нее скорость?

- Что-то около двухсот в час. Мне нужно видеть Тауэрса по делу. У меня тут бумаги, он должен их посмотреть перед тем, как я отдам в перепечатку. А перепечатать надо не позднее завтрашнего дня.

- Ну ладно. Не думаю, чтобы он сейчас спал.

И она повела Осборна в запасную спальню. - Дуайт не спал, сидел в постели.

- Так и думал, что это вы, - сказал он. - Уже кого-нибудь угробили?

- Пока нет, - ответил физик. - Надеюсь, первой жертвой буду я сам. Не желаю провести последние дни своей жизни в тюрьме. Хватит с меня двух месяцев в "Скорпионе".

Он открыл папку и объяснил, зачем приехал.

Дуайт взял доклад и стал читать, изредка задавая вопросы. В какую-то минуту он сказал:

- Жаль, что мы отключили ту радиостанцию. Может быть, нам еще разок дал бы знать о себе старшина Суэйн.

- Станция от него далеко.

- У него ведь моторная лодка. Может, однажды надоела рыбалка и он причалил бы там, подал весточку.

- Не думаю, чтоб он мог протянуть так долго, сэр. По-моему, ему оставалось никак не больше трех дней.

Капитан кивнул.

- Да, пожалуй, он не стал бы тратить на это время. Я бы не стал, будь это мой последний день, да еще если рыба хорошо клюет.

И продолжал читать, изредка задавая вопросы. Под конец сказал:

- Все хорошо. Только лучше выкиньте последний пункт, насчет меня и лодки.

- Я предпочел бы это оставить, сэр.

- А я предпочитаю, чтобы вы это вычеркнули. Мне не нравятся такие слова, когда человек просто-напросто исполняет ивой долг.

- Как вам угодно. - И физик вычеркнул последний абзац.

- Ваш "феррари" здесь?

- Я на нем приехал.

- Да, верно. Я же слышал. Смогу я увидеть его отсюда, из окна?

- Да, он тут, рядом.

Тауэрс поднялся и в пижаме подошел к окну.

- Черт подери, вот это машина! Что вы будете с ней делать?

- Участвовать в гонках. Времени осталось мало, так что гоночный сезон откроют раньше обычного. Обычно начинают не раньше октября, когда дороги просохнут. Хотя и зимой понемножку состязались. Я тоже до нашего рейса два раза гонял.

- Да, вы говорили. - Дуайт снова лег. - А я никогда не участвовал в гонках. Никогда не водил такую машину. Какое при этом у гонщика чувство?

- Душа в пятках. А как только все позади, хочется начать сызнова.

- Вы и прежде этим занимались?

Физик покачал головой.

- Не было ни денег, ни времени. Но я всю жизнь об этом мечтал.

- И таким способом вы хотите со всем покончить?

Короткое молчание.

- Да, хотелось бы так. Чем издыхать в грязи и рвоте или глотать те таблетки. Только неохота мне разбивать машину. Это ведь настоящее произведение искусства. У меня не хватит духа умышленно ее уничтожить.

- Пожалуй, вам и не придется сделать это умышленно, если вы будете гонять по непросохшим дорогам на скорости двести миль в час, - усмехнулся Дуайт.

- Ну, об этом я тоже думал. Пускай теперь это, случится в любой день, я не против.

Тауэрс кивнул. Потом спросил:

- Не может случиться, что то движение замедлится и даст нам передышку, такой надежды нет?

Джон Осборн покачал головой.

- Ни малейшей. Никаких признаков, пожалуй, наоборот - процесс немного ускоряется. Вероятно потому, что чем дальше от экватора, тем меньше пространство, поверхность планеты; от широты к широте радиация продвигается быстрее. Видимо, последний срок - конец августа.

Тауэрс опять кивнул.

- Что ж, приятно знать. По мне пускай бы и раньше.

- Вы собираетесь опять выйти в море на "Скорпионе"?

- Такого приказа у меня нет. К началу июля лодка будет в полной готовности. Я намерен до последнего оставить ее в распоряжении австралийских властей. Наберется ли у меня достаточно команды, чтобы выйти в плаванье, - другой вопрос. Большинство обзавелось тут в Мельбурне подружками, примерно четверть женились. Может быть, им и думать противно о новом рейсе, кто их знает. Думаю, не пойдут.

Помолчали.

- Я почти завидую вам с вашим "феррари", - негромко сказал Дуайт. - А вот мне предстоит нервотрепка и работа до самого конца.

- А почему, собственно? - возразил физик. - Вам надо бы взять отпуск. Поездить, посмотреть Австралию.

Американец усмехнулся:

- Не так много от нее осталось, что уж смотреть.

- Да, верно. Хотя есть еще горы. По Маунт-Баллер и по Хотэму лыжники носятся как угорелые. Вы ходите на лыжах?

- Уже лет десять не ходил, отвык. Не хотел бы я сломать ногу и встретить конец прикованным к постели... Послушайте, - прибавил он не сразу, - а там в горах не ловится форель?

Джон Осборн кивнул.

- Рыбная ловля у нас отличная.

- Только в определенное время разрешается или можно рыбачить круглый год?

- В Эйлдон Уэйр окуня берут круглый год. На блесну, с лодки. А в небольших горных речках хорошо ловится форель. - Он слабо улыбнулся. - Но сейчас не время для форели. Ловля разрешается только с первого сентября.

Оба минуту помолчали.

- Да, времени в обрез, - сказал наконец Дуайт. - Я не прочь бы денек-другой поудить форель, но, судя по вашим словам, тогда мы будем слишком заняты другим.

- По-моему, невелика разница, если в этом году вы начнете на две недели раньше.

- Вот этого я не хочу, - серьезно сказал американец. - У себя в Штатах - пожалуй. Но в чужой стране, я считаю, надо строго соблюдать все правила.

Время шло, на "феррари" не было фар, а медленней пятидесяти миль в час его не поведешь. Джон Осборн собрал бумаги, уложил в папку, простился с Тауэрсом и собрался в город. И уходя, в гостиной Дэвидсонов встретил Мойру.

- Как он, по-твоему? - спросила девушка.

- В порядке, - ответил физик. - Разве что свихнулся малость.

Мойра чуть нахмурилась, это уже не о детских игрушках.

- А в чем дело?

- Пока мы еще не отправились к праотцам, он хотел бы день-другой порыбачить, - отвечал двоюродный брат. - Но ловить форель разрешается только с первого сентября, и он не желает нарушать правила.

Мойра ответила не сразу:

- Ну и что тут такого? Он соблюдает закон. Не то что ты со своей мерзкой машиной. Где ты достаешь бензин?

- Она заправляется не бензином. Я добываю горючее из пробирки.

- Подозрительно попахивает твоя добыча, - заявила Мойра.

Она следила, как он уселся на низком сиденье и застегнул шлем, злобно затрещал оживший мотор, и машина умчалась, оставив на клумбе двойную полукруглую вмятину - след разворота.

Спустя две недели, в двадцать минут первого, мистер Алан Сайкс вошел в маленькую курительную клуба "На природе", намереваясь выпить. Обед подавали начиная с часу дня, и в комнате еще никого не было; мистер Сайкс налил себе джину и стоял в одиночестве, обдумывая некую задачу. Будучи директором департамента по делам охоты и рыболовства, он в своих действиях, невзирая ни на какие политические соображения, неизменно соблюдал благоразумные правила и законы. Нынешние смутные времена перевернули привычный порядок, и теперь он маялся, выбитый из колеи.

В курительную вошел сэр Дуглас Фрауд. Что-то походка у него нетвердая и лицо еще краснее обычного, мысленно отметил мистер Сайкс.

- Доброе утро, Дуглас, - сказал он. - Могу составить вам компанию.

- Спасибо, спасибо, - обрадовался старик. - Выпьем с вами испанского хереса. - Он налил себе и Сайксу, рука его тряслась. - Знаете, я считаю, в нашей клубной комиссии по винам все посходили с ума. У нас больше четырехсот бутылок великолепного хереса, сухой Руи де Лопес 1947 года, и комиссия, похоже, собирается так и оставить все это в погребе. Дескать, члены клуба все не выпьют, слишком высока цена. Я им сказал - не можете продать, говорю, так раздавайте даром. Не пропадать же добру. Так что теперь этому хересу одна цена с нашим австралийским. - И через минуту прибавил: - Дайте я налью вам еще, Алан. Качество выше всяких похвал.

- Я выпью позже. Послушайте, если я не ошибаюсь, вы однажды упоминали, что Билл Дэвидсон вам родня?

Старик закивал трясущейся головой.

- То ли родственник, то ли свойственник. Кажется, свойственник. Его мать вышла за моего... за моего... Нет, забыл. Что-то у меня память стала сдавать.

- А вы знаете его дочь Мойру?

- Славная девочка, только слишком много пьет. Правда, говорят, она предпочитает коньяк, это другое дело.

- У меня из-за нее неприятности.

- Как так?

- Она была у министра, и он послал ее ко мне с запиской. Ей, видите ли, угодно, чтобы мы в этом году пораньше разрешили ловить форель, иначе эта форель вовсе никому не достанется. Полагаю, он уже заботится о будущих выборах.

- Разрешить ловлю форели раньше срока? То есть до первого сентября?

- Вот такая идея.

- Прескверная идея, скажу я вам. Рыба еще не кончит метать икру, а если и кончит, будет еще очень плоха. Если учинить такое, мы останемся без форели на годы. Когда он намерен разрешить ловлю?

- Он предлагает с десятого августа, - сказал мистер Сайкс и, помедлив, прибавил: - Это ваша родственница, девица эта затеяла. Едва ли министру пришло бы такое в голову, если бы не она.

- По-моему, затея дикая. Совершенно безответственная. Бог весть до чего мы докатимся...

Они продолжали это обсуждать, а между тем появлялись еще и еще члены клуба и тоже вступали в беседу. И мистер Сайкс убедился, что большинство за перенос заветной даты.

- В конце концов, - заявил кто-то, - по вкусу вам это или не по вкусу, если погода хороша и люди могут выбраться в августе, они все равно начнут рыбачить. И вам не удастся ни оштрафовать их, ни засадить в тюрьму: на суд не останется времени. С таким же успехом можете установить более раннюю дату, и неизбежность обернется благоразумием. Конечно, - рассудительно прибавил оратор, - порядок будет изменен только на один год.

- По-моему, прекрасная мысль, - заметил известный врач, специалист по глазным болезням. - Если рыба попадется плохая, не обязательно брать ее; просто выпустим обратно в речку. Если начать пораньше, форель не станет клевать на муху, придется нам ловить на блесну. Но все равно я за ранний лов. Уж если помирать, так я хотел бы умереть в солнечный денек на берегу, с удочкой в руках.

- Как тот матрос, которого потеряла американская подводная лодка, подсказал кто-то.

- Да, вот именно. По-моему, тот парень поступил очень разумно.

Итак, мистер Сайкс ознакомился с мнением наиболее влиятельных личностей в городе, и на душе у него полегчало; он возвратился к себе в кабинет, позвонил министру и в тот же день набросал для передачи по радио сообщение из тех, что знаменуют быстрые перемены в политике, продиктованные требованиями времени, легко осуществляемые в небольших, высокоразвитых странах и весьма характерные для Австралии. Дуайт Тауэрс услышал новость в тот же день в гулкой безлюдной кают-компании британского авианосца "Сидней" и возликовал, нимало не подозревая о связи между этим событием и своим недавним разговором с Джоном Осборном. Он тотчас начал строить планы, хорошо бы испытать удочку сына. Вопрос - как добраться, с транспортом трудно, однако Главнокомандующему военно-морским флотом Соединенных Штатов под силу одолеть трудности.

В той части Австралии, где жизнь в этом году еще продолжалась, на переломе зимы люди как бы расслабились. К началу июля, когда кончились Брокен-Хилл и Перт, в Мельбурне работали только немногие, и лишь там, где без этого не обойтись. Без перебоев действовало электричество, производились основные продукты питания, но, чтобы раздобыть топливо для очага и предметы весьма относительной роскоши, людям, не обремененным другими делами, надо было изловчиться. С каждой неделей все заметнее брала верх трезвость; еще случались шумные пирушки, еще попадались спящие в канаве пьяные, но куда реже прежнего. И, словно гонцы наступающей весны, понемногу появились на пустынных дорогах автомобили.

Сперва трудно было понять, откуда они взялись и откуда взяли бензин, при ближайшем рассмотрении оказывалось, каждый случай - единственный в своем роде. Владелец дома, который арендовал Питер Холмс, явился однажды с фургончиком "холден" забрать на дрова сваленные когда-то деревья и не без смущения пояснил, что сохранил немножко драгоценной жидкости для чистки одежды. Некий родич Холмсов, военный летчик, приехал навестить их с Лавертонского аэродрома на быстроходной военной малолитражке и пояснил, что экономил бензин, а дольше его беречь нет смысла: явный вздор, Билл отродясь ничего не экономил. Один механик с нефтеперегонного завода фирмы Шелл в Корайо уверял, что умудрился купить немного бензина на черном рынке в Фицрое, но решительно отказался назвать негодяя продавца. Точно губка, под давлением обстоятельств Австралия начала по капле выжимать из себя бензин, шли недели - и капли слились в струйку.

Однажды Питер Холмс, прихватив канистру, съездил в Мельбурн навестить Джона Осборна. В этот вечер он впервые за два года услышал, как работает мотор его маленького "морриса", машина извергала клубы черного дыма, и наконец Питер выключил мотор и мудрил над "моррисом", покуда не избавился от такого неряшества. И покатил по дороге, рядом сидела ликующая Мэри, на коленях у нее - Дженнифер.

- Мы как будто только-только заполучили свою первую машину! воскликнула Мэри. - Чудесно, Питер! А ты не сможешь достать еще бензина?

- Мы его сберегли, - ответил муж. - Сэкономили. В саду зарыто еще несколько жестянок, но никому нельзя говорить сколько.

- Даже Мойре?

- Боже упаси. Ей - ни в коем случае. - Он задумался. - Теперь еще закавыка - покрышки. Ума не приложу, как с этим быть.

Назавтра он отправился в Уильямстаун, въехал в ворота порта и поставил машину на пристани рядом с почти совсем обезлюдевшим авианосцем. А вечером на машине вернулся домой.

Его обязанности на верфи теперь были чисто символические. Ремонт подводной лодки подвигался черепашьим шагом, и присутствие Питера требовалось не чаше двух раз в неделю, что было очень кстати при том, сколько хлопот доставляла собственная малолитражка. Дуайт Тауэрс проводил в порту почти каждое утро, но и он тоже обрел свободу передвижения. Однажды утром за ним послал адмирал Хартмен, с непроницаемым видом объявил, что Главнокомандующему военно-морскими силами Соединенных Штатов не подобает обходиться без личного транспорта, и Дуайт получил в подарок свежевыкрашенный в серый цвет "шевроле" и при нем водителя - старшину Эдгара. На этой машине Дуайт чаще всего ездил в клуб обедать, либо в Харкауэй, где шагал за волом, разбрасывая по выгонам навоз, а старшина перелопачивал силос.

Конец июля почти для всех прошел очень славно. Погода, как полагается в эту пору, была неважная - сильный ветер, частые дожди, температура упала почти до сорока, но люди отбросили прежние досадные ограничения. Еженедельное жалованье не стоило большого труда и не имело особого значения: если явишься в пятницу на службу, скорее всего получишь свою пачку бумажек независимо от того, работал ты или нет, а получив, едва ли найдешь им применение. Если сунуть в кассу в мясной лавке деньги, их возьмут, а не сунуть - никто не огорчится, и если мясо есть, попросту возьмешь, сколько надо. Если его нету, пойдешь и поищешь в другом месте. Весь день в твоем распоряжении.

Высоко в горах лыжники катались в будни не меньше, чем по воскресеньям. Мэри и Питер Холмс разбили в своем садике новые клумбы, обнесли забором огород и посадили вокруг страстоцвет: вырастет и обовьет колья сплошной завесой. Никогда прежде у них не находилось столько досуга для работы в саду и для подобных новшеств.

- Будет так красиво, - с удовольствием говорила Мэри. - У нас будет самый красивый маленький садик во всем Фолмуте.

В городском гараже Джон Осборн с кучкой добровольных помощников увлеченно трудился над своим "феррари". В те времена главными автомобильными состязаниями в южном полушарии были гонки на Большой приз Австралии, и в этом году решено было вместо ноября назначить их на семнадцатое августа. Прежде гонки происходили в мельбурнском Альберт-парке, это примерно то же, что Центральный парк в Нью-Йорке или лондонский Гайд-парк. Организаторам хотелось и эти последние гонки провести в Альберт-парке, но они столкнулись с неодолимыми трудностями. С самого начала стало ясно - не хватит ни распорядителей, ни рабочих, чтобы обеспечить простейшие меры безопасности для зрителей, которых, вероятно, наберется тысяч полтораста. Вполне возможно, что какую-нибудь машину занесет, она сорвется с трассы и убьет нескольких зрителей, а на будущие годы разрешение проводить автомобильные гонки в парке, пожалуй, дано не будет, но это никого особенно не волновало. Однако вряд ли наберется достаточно распорядителей, чтобы удержать толпу, готовую хлынуть на дорогу и оказаться на пути мчащихся машин, а сколь ни необычные настали времена, редкий водитель способен врезаться в толпу зевак на скорости сто двадцать миль в час. Гоночная машина быстроходна, но хрупка и при столкновении даже с одним человеком выбывает из состязаний. Итак, с сожалением порешили, что проводить Большие гонки в Альберт-парке непрактично и следует перенести их на трассу в Турадине.

Тем самым гонки становились как бы развлечением только для самих участников: при теперешних трудностях с транспортом едва ли много зрителей сумеют выехать за сорок миль от города. Против ожиданий, желающих участвовать оказалась уйма. Едва ли не каждый житель Виктории и Нового Южного Уэлса, кто владел быстроходной машиной, новой ли, старой ли, вызвался соперничать за обладание главным австралийским призом, а машин сыскалось около двухсот восьмидесяти. Такое множество немыслимо было сразу выпустить на трассу, они лишь помешали бы настоящим гонщикам, и перед великим днем по воскресеньям дважды заранее устраивались отборочные заезды для машин разных классов. Эти пробы устраивались по жребию, и Джону Осборну выпало состязаться с трехлитровым "мазерати" опытного Джерри Коллинза, парочкой "ягуаров", "буревестником", двумя "бугатти", тремя "бентли" давних выпусков и чудищем - метисом, состряпанным из шасси от "лотоса" и авиамотора "джипси куин" мощностью почти в триста лошадиных сил, при очень малом переднем обзоре; смастерил и водил эту диковину молодой авиамеханик Сэм Бейли, и слыла она очень резвой.

Из-за дальности расстояния от города зрителей вдоль трехмильной трассы набралось не густо. Дуайт Тауэрс прибыл в служебном "шевроле", прихватив по пути Мойру Дэвидсон и чету Холмс. В этот день намечались заезды пяти классов, начиная с самых маленьких машин, каждый - на пятьдесят миль. Еще до конца первого заезда организаторы спешно вызвали по телефону из Мельбурна две добавочные санитарные кареты - две обеспеченные заранее не справлялись.

Начать с того, что трасса была мокрая после дождей, хотя во время первого заезда с неба еще не капало. Шесть "лотосов" состязались с восемью "Куперами" и пятью военными малолитражками "МГ", одним малышом из этой пятерки управляла молодая девушка, мисс Фэй Гордон. Трасса протянулась примерно на три мили. За длинной прямой с ремонтными пунктами посередине поджидала небольшая извилина, а за нею сворачивала влево дуга ровно в 180 градусов, с широким радиусом, огибая озерко, оно так и называлось Дуговое. Дальше - Сенной угол, правый поворот градусов на 120 и наконец "Шпилька", крутой изгиб влево, на вершину взгорка, - здесь, казалось, тупик, а на самом деле спуском отсюда начинался обратный путь. Эта обратная дорога, легко проходимая, лишь чуть волнистая, в конце сворачивала влево и тотчас круто сбегала с холма к острому углу поворота вправо, место это называлось Оползень. Отсюда плавный левый поворот выводил назад, на финишную прямую.

С самого начала первого заезда ясно стало - состязания будут необычные. Гонщики так рванули с места, что не оставалось сомнений: они не намерены щадить ни машины, ни соперников, ни самих себя. Первый круг чудом одолели все, а потом пошла беда за бедой. Одна из "МГ" на Сенном углу завертелась, сорвалась с дороги, и ее понесло по неровной обочине, заросшей низкорослым кустарником. Водитель протаранил кустарник, не останавливаясь, круто повернул и ухитрился вновь выехать на дорогу. Шедший следом "купер" вильнул, чтобы на нее не налететь, на скользкой мокрой дороге его развернуло боком - и тут-то в него, в самую середину, врезался еще один "купер", настигавший сзади. Первого водителя убило мгновенно, обе машины беспорядочной грудой свалились на обочину, второго водителя отбросило прочь со сломанной ключицей и внутренними кровоизлияниями. Водитель малыша, проходя по второму кругу, мельком удивился - из-за чего тут случилась авария.

Во время пятого круга один из "лотосов" обогнал Фэй Гордон на финишной прямой, а потом, в тридцати ярдах перед нею, на мокрой дороге у Дугового озера, его завертело. Другой "лотос" обходил ее справа; ей оставалось только взять левее. На скорости девяносто пять миль в час она сошла с трассы, в отчаянной попытке вернуться на нее пересекла полоску земли подле озера, налетела боком на кусты и скатилась в воду. Когда опали взметнувшиеся тучей брызги и пена, маленькая машина Фэй лежала опрокинутая в десяти ярдах от берега, над водой виднелись только краешки задних колес. Лишь через полчаса спасатели вброд добрались до нее и извлекли тело.

На тринадцатом круге три автомобиля столкнулись на спуске с Оползня и загорелись. Два гонщика почти не пострадали, и, прежде чем пламя разгорелось вовсю, им удалось вытащить третьего, обе ноги у него оказались переломаны. Из девятнадцати вышедших на старт финишировали семеро, и двоих первых сочли достойными участвовать в Большой гонке.

Когда опустился клетчатый флажок, отмечая победителя, Джон Осборн закурил сигарету.

- Наши игры и забавы, - произнес он. Ему предстояло участвовать в последнем заезде этого дня.

- Да, они явно жаждут победить, - задумчиво промолвил Питер.

- Ну конечно, - сказал физик. - Такими и должны быть гонки. А если и угробишься, терять нечего.

- Разве только разобьете свой "феррари".

Джон кивнул.

- Вот это мне было бы очень, очень жаль.

Пошел мелкий дождик, заново смачивая асфальт. Дуайт Тауэрс обратился к Мойре, стоявшей чуть поодаль:

- Садитесь в машину, детка. Вы промокнете.

Она не шевельнулась. Спросила:

- Неужели они станут продолжать под дождем? После стольких несчастий?

- Не знаю, - сказал Дуайт. - Могут и продолжать. Ведь у всех впереди одно и то же. Гонщикам вовсе незачем нестись с такой бешеной скоростью. А если в это время года ждать сухой погоды... понимаете, вряд ли они успеют дождаться.

- Но это ужасно! - возразила девушка. - В первом же заезде двое погибли и человек семь покалечены. Так дальше невозможно! Что они, римские гладиаторы, что ли?

Минуту-другую Дуайт молча стоял под дождем. Наконец промолвил:

- Нет, тут другое. Нету толпы зрителей. Никто не заставляет гонщиков так рисковать. - Он огляделся. - Если не считать их самих, их механиков и помощников, по-моему, не наберется и пятисот зевак. И делается это не за деньги. Они рискуют головой, потому что им это нравится, детка.

- Не верю, не может это нравиться.

Дуайт улыбнулся:

- Подите к Джону Осборну и предложите ему вычеркнуть его "феррари" из списка и уехать домой. - Девушка промолчала. - Садитесь в мою машину, и я налью вам коньяку с содовой.

- Самую капельку, Дуайт. Если уж смотреть на все это, я хочу оставаться трезвой.

В следующих двух заездах случилось девять аварий, четыре гонщика были ранены, но погиб только один - водитель "остина-хили", оказавшегося в самом низу в груде четырех машин, столкнувшихся на повороте "Шпильки". Дождь перешел в слабую, застилающую глаза морось, но и это не охладило участников состязания. Перед последним заездом Джон Осборн оставил друзей, теперь, окруженный помощниками, он сидел в своем "феррари" на предстартовой площадке, разогревая мотор. Вскоре, удовлетворенный, вылез из машины, разговаривал и курил в кучке других гонщиков. Дон Харрисон, водитель "ягуара", стоял тут же со стаканом виски в руке, рядом, на опрокинутом ящике, поблескивали еще стаканы и две-три бутылки; он предложил Джону выпить, но тот отказался:

- Не желаю давать вам козыри против меня, хитрецы, - и усмехнулся. Машина его была, вероятно, быстроходней всех остальных, зато сам он пожалуй, самый неопытный среди гонщиков. Сзади на корпусе "феррари" до сих пор красовались три широкие полосы-наклейки, знак, что водитель - новичок; и он все еще сознавал, что, если занесет на повороте, инстинкт его не выручит. Если машина вдруг волчком завертится на месте, это всегда неожиданность, застигающая врасплох. Он не подозревал, что на мокрых от дождя дорогах и остальным водителям не легче; ни у кого из них не было опыта езды при таких условиях, и сознание собственной неопытности, пожалуй, могло надежнее уберечь его, чем их - уверенность в себе.

Когда помощники вытолкнули "феррари" к старту, он оказался во втором ряду, перед ним "мазерати", два "ягуара", метис "джипси-лотос", рядом "буревестник". Джон уселся поудобнее, включил, разогревая, мотор, застегнул спасательный пояс, приладил шлем и защитные очки. А в мозгу звучало: вот где меня убьет. Куда лучше, чем мучиться и маяться и меньше чем через месяц изойти до смерти рвотой. Лучше гнать как дьявол и покончить с жизнью, делая то, что хочется. Большая послушная баранка "феррари" ласкает руки, треск выхлопных труб - как музыка. С безоблачно счастливой улыбкой Джон обернулся к помощникам, потом устремил взгляд на флажок в руке распорядителя.

Когда флажок опустился, он стартовал отлично, обогнул метиса "джипси-лотос" и опередил "буревестника". К повороту у Дугового озера пришел по пятам за двумя "ягуарами", но правил на мокрой дороге осторожно - предстоит сделать семнадцать кругов. Рисковать еще успеется на последних пяти кругах. Все так же с "ягуарами" он миновал Сенной угол, Шпильку и осторожно прибавил скорость на волнистом обратном отрезке. Должно быть, прибавил недостаточно: с треском и ревом, обдав его фонтаном брызг, справа пронесся мимо метис "джипси-лотос", Сэм Бейли гнал как сумасшедший.

Джон Осборн, чуть замедлив ход, протер очки и покатил за ним. Метис вилял то вправо, то влево, на дороге его удерживала только молниеносная реакция молодого водителя. Джон Осборн, глядя вслед, ощущал: эта машина словно излучает дух неминучей катастрофы; лучше пока оставаться на безопасном расстоянии, посмотрим, что будет. Джон мельком глянул в зеркало - "буревестник" в полусотне ярдов сзади, его как раз обходит "мазерати". Еще есть время более или менее спокойно спуститься с Оползня, а потом надо нажать.

Выйдя в конце первого круга на финишную прямую, он увидел, что метис обогнал один из "ягуаров". На скорости примерно сто шестьдесят в час Осборн миновал ремонтные пункты и обошел второй "ягуар"; все-таки спокойнее, когда между тобой и "метисом" идет еще машина. Перед озером замедлил ход, глянул в зеркало и убедился, что намного опередил следующие две машины; если удастся сохранить дистанцию, можно два-три круга продержаться четвертым, все еще соблюдая осторожность на поворотах.

Так он и шел до шестого круга. К тому времени метис был уже впереди всех и первые четыре машины оставили за собой один из "бентли". Нажимая после Оползня на педаль акселератора, Осборн мельком глянул в зеркало, и взгляд уловил на углу какую-то дикую неразбериху. "Мазерати" с "бентли" сцепились боками, перегородив дорогу, "буревестник" взвился в воздух. Еще раз оглянуться было недосуг. Впереди головная машина - метис - пыталась обогнать один из "бугатти", на скорости сто сорок миль в час точно повторяла его извилистые зигзаги, но обходные маневры не удавались. Два "ягуара" приотстали от них и держались на безопасном расстоянии.

Подходя к Оползню на следующем круге, Осборн увидел на повороте, что недавняя неразбериха закончилась худо только для двух машин: "буревестник" валялся вверх колесами ярдов за пятьдесят от трассы, "бентли" с разбитым сзади кузовом стоял на дороге в луже бензина. "Мазерати", по-видимому, продолжал гонку. Осборн проехал мимо; начался восьмой круг, и тут-то дождь хлынул как из ведра. А уже пора набирать скорость.

То же подумали все гонщики в передовой группе и на этом круге один из "ягуаров", пользуясь тем, что Сэм Бейли явно занервничал из-за неустойчивости своего метиса на крутом повороте, обошел его. Оба лидера теперь шли вплотную за одним "бугатти", и сразу за ними "бентли". Второй "ягуар" миновал их на Сенном углу, сразу же за ним - Джон Осборн. Дальнейшее случилось в один миг. На углу "бугатти" завертело, в него врезался "бентли", отброшенный набежавшим "ягуаром", а тот дважды перевернулся и упал на правый борт у обочины уже без водителя. Джону Осборну некогда было останавливаться, он едва успел увернуться; на скорости семьдесят в час "феррари" чуть задел "бугатти" и остановился на обочине, с вмятиной сбоку у переднего колеса.

Джона Осборна изрядно тряхнуло, но не ранило. Водитель "ягуара" Дон Харрисон, который перед началом гонок предлагал ему выпить, теперь умирал в кустах от многочисленных увечий: когда машина перевернулась, его выбросило на дорогу и тотчас по нему проехал "бентли". Физик минуту поколебался; но вокруг есть еще люди; а как "феррари"? Он попробовал, мотор заработал, и машина сдвинулась было, но помятое колесо цепляло за раму. Он выбыл из гонок, не видать ему Большого приза; сердце защемило; он переждал, пока проскочит мимо метис, и перешел через дорогу посмотреть, нельзя ли помочь умирающему.

Он все еще стоял тут, когда метис снова промчался мимо.

Еще несколько секунд стоял он под неутихающим дождем и вдруг сообразил - между двумя пробегами метиса больше ни одна машина не появлялась. И, сообразив, кинулся к своему "феррари". Если других гонщиков не осталось, у него еще есть надежда на выигрыш: если "феррари" доковыляет до ремонтного пункта, еще можно сменить колесо и занять второе место. С трудом ворочая баранку, он медленно повернул обратно к ремонтникам, за шиворот сбегали струи дождя, мимо в третий раз промчался метис. Возле Оползня, где громоздились беспорядочной кучей штук шесть машин, лопнула покрышка, Осборн поехал дальше на голом ободе, и в ту минуту, как он дополз до ремонтников, мимо еще раз промчался "лотос".

В каких-нибудь полминуты механики заменили колесо, при быстром осмотре никаких серьезных повреждений не обнаружилось, только обшивка помята. Осборн опять выехал на трассу, отставая на целых семь кругов, и тут от неразберихи вокруг Оползня отделился один "бугатти" и тоже включился в гонку. Но его-то можно было не опасаться, и Джон осторожно поехал дальше, теперь он займет второе место в заезде и завоюет право участвовать в главных гонках. Из тех одиннадцати, кто стартовал с ним в последнем заезде, восемь не дошли до финиша и трое убиты.

Он завел "феррари" на стоянку и выключил мотор, а механики и друзья теснились к нему с поздравлениями. Он их почти не слышал, после той встряски на дороге и пережитого непомерного напряжения дрожали пальцы. Все мысли были об одном: доставить "феррари" обратно в Мельбурн и разобрать передок, машина плоховато повинуется, хоть он и ухитрился закончить гонку. Что-то лопнуло либо сломалось - на последних кругах "феррари" упрямо тянуло влево.

За тесным кольцом друзей Осборн увидел опрокинутый ящик, возле которого раньше стоял "ягуар" Дона Харрисона, а на ящике стаканы и две бутылки виски.

- О, господи, - выдохнул он, ни к кому в отдельности не обращаясь, вот теперь бы я выпил с Доном.

Он вылез из машины и нетвердыми шагами пошел к ящику; одна бутылка была едва начата. Джон Осборн налил себе изрядную порцию, подбавил самую малость воды и тут заметил Сэма Бейли рядом с его метисом "джипси-лотосом". Наполнил второй стакан и, расталкивая окружающих, отнес победителю.

- Хочу помянуть Дона, - сказал он. - Выпейте и вы.

Молодой гонщик принял стакан, кивнул и выпил.

- Как вы выбрались? - спросил он. - Я видел вас в той каше.

- Заезжал сменить колесо, - с трудом ворочая языком, объяснил физик. Моя машина слушается руля не лучше пьяной свиньи. Не лучше паршивой помеси "лотоса" с "джипси".

- Моя машина прекрасно слушается, - небрежно возразил хозяин метиса. Одна беда - тут же перестает слушаться. Вы едете в город?

- Если "феррари" на это хватит.

- Я бы взял телегу Дона. Ему она больше не понадобится.

Осборн так и уставился на него.

- Вот это мысль...

К старту погибший гонщик доставил свой "ягуар" на старом трейлере, чтоб не повредить его заранее на скверной дороге. Теперь трейлер стоял неподалеку, всеми брошенный.

- Я бы поскорей его увел, покуда не перехватили.

Джон Осборн залпом выпил виски, ринулся к "феррари", мигом зажег и без того пылких своих помощников новой затеей. Толкая и подпихивая "феррари", его дружными усилиями вкатили на трейлер и закрепили веревками. Мимо проходил один из распорядителей, Осборн окликнул его:

- Есть тут кто-нибудь из механиков Дона Харрисона?

- Наверно, все на месте аварии. Я знаю, жена его там.

Осборн думал уехать с "феррари" на трейлере, потому что Дону тот больше не понадобится, так же как и "ягуар". Но если жене и механикам погибшего не на чем больше возвращаться в город, это меняет дело.

И он вместе с Эдди Бруксом, одним из своих механиков, зашагал по дороге к Сенному углу. Возле груды разбитых машин стояли под дождем несколько человек, среди них женщина. Он собирался поговорить с кем-нибудь из механиков, но, увидев, что вдова не плачет, передумал и подошел к ней.

- Я водитель "феррари", - сказал он. - Очень сожалею, что так случилось.

Женщина наклонила голову.

- Вы подъехали и наткнулись на них, когда уже все было кончено, сказала она. - Вашей вины тут нет.

- Знаю. Но мне очень, очень жаль.

- Не о чем вам жалеть, - глухо сказала вдова. - Он этого и хотел. Не хворать долго, не мучиться. Может быть, если б не пил до начала виски... не знаю. Он кончил, как хотел. Вы были друзьями?

- Не совсем. Перед гонками он предложил мне выпить, но я отказался. А только что выпил, помянул его.

- Вот как? Что ж, спасибо. Дон был бы доволен. Там еще осталось виски?

Осборн замялся.

- Когда я уходил, еще оставалось. Выпили по стаканчику Сэм Бейли и я. Но может быть, там парни все прикончили.

Женщина посмотрела ему в лицо.

- Послушайте, что вам нужно? Его машина? Говорят, она уже никуда не годится.

Джон Осборн мельком глянул на разбитый "ягуар".

- По-моему, тоже. Нет, я хотел другое: отвезти мою машину в город на его трейлере. Рулевому управлению досталось, но к Большим гонкам я все приведу в порядок.

- Вот как, вы завоевали право? Что ж, трейлер - Дона, но он предпочел бы, чтоб трейлер перевозил годные к делу машины, а не железный лом. Ладно, приятель, берите повозку.

Осборн даже растерялся.

- Куда вам потом его привести?

- Мне он ни к чему. Берите его себе.

Джон хотел было предложить денег, но раздумал: время денежных расчетов миновало.

- Вы очень добры, - сказал он. - Для меня этот трейлер большая подмога.

- Замечательно, - сказала она. - Желаю вам выиграть Большой приз. Если нужна любая часть вот этого, - она показала на разбитый "ягуар", - тоже возьмите.

- А как вы доберетесь обратно в город? - спросил Осборн.

- Я-то? Дождусь санитарной кареты и поеду с Доном. Но, говорят, тут полно раненых, сперва их надо свезти в больницу, а мы отсюда выберемся разве что в полночь.

Похоже, больше ей помочь нечем.

- Может быть, я отвезу кого-нибудь из ваших механиков?

Она кивнула и что-то сказала лысоватому толстяку лет пятидесяти. Он отправил с Джоном двух молодых парней.

- Вот он, Элфи, останется со мной и обо всем позаботится, - глухо сказала вдова. - А вы езжайте, мистер, и выиграйте этот приз.

Джон Осборн отошел в сторонку, к Эдди Бруксу, который ждал под дождем.

- Покрышки того же размера, что у нас, - сказал он. - Колеса немного отличаются, но если взять и ступицы тоже... Возле Оползня разбился "мазерати". Можно глянуть и на него. По-моему, в передней части у нас многие детали одинаковые.

Они вернулись к новообретенному трейлеру, в сумерках поехали обратно к Сенному углу и, точно упыри какие-то, принялись отрывать от трупов разбитых машин все, что могло бы пригодиться для "феррари". Кончили уже в темноте и под дождем поехали в Мельбурн.

8

Первого августа в саду Мэри Холмс расцвели первые нарциссы, и в тот же день радио с нарочитым бесстрастием сообщило о случаях лучевой болезни в Аделаиде и Сиднее. Эта новость не слишком встревожила Мэри: новости плохи всегда, будь то требования повысить заработную плату, забастовки или война, самое разумное не обращать на них внимания. Важно совсем другое: вот этот чудесный солнечный день; зацвели ее первые нарциссы, уже набухли почки и на желтых.

- Такая будет красота! - радостно сказала она Питеру. - Их так много! По-твоему, могут некоторые луковицы дать сразу два побега?

- Сомневаюсь, - ответил муж. - С нарциссами, кажется, так не бывает. Вроде они в земле делятся и дают вторую луковицу.

Мэри кивнула.

- Надо будет осенью, когда они увянут, выкопать их и разделить луковицы. Тогда нарциссов станет гораздо больше, и мы посадим их вот здесь. Через год или через два они будут выглядеть просто изумительно. Она минуту подумала. - Тогда мы сможем немного высадить в горшки и держать в доме.

В этот прекрасный день ее заботило только одно: у Дженнифер режется первый зуб, а отсюда жарок и капризы. Настольная книга Мэри "Первый год ребенка" разъясняла, что это естественно и волноваться нечего, но молодая мать все-таки тревожилась.

- Наверно, те, кто пишет такие книги, не все на свете знают, - сказала она. - Ведь дети не все одинаковы. Почему наша маленькая плачет без передышки, разве так должно быть? Может быть, нам вызвать доктора Хэллорана?

- По-моему, незачем, - сказал Питер. - Дочка сама справится.

- Она такая вся горячая, бедняжка моя.

Мэри вынула Дженнифер из кроватки, прислонила к своему плечу и стала легонько похлопывать по спинке; девочке только того и надо было, рев сразу прекратился. Питеру показалось - зазвучала сама тишина.

- По-моему, она вполне здорова, - сказал он, - просто ей скучно в одиночестве. - Он чувствовал, что больше не вытерпит, он не выспался, малышка плакала всю ночь напролет, Мэри то и дело к ней вставала, пытаясь успокоить. - Вот что, родная. Прости, но мне надо поехать в город. На одиннадцать сорок пять у меня назначена встреча с адмиралом.

- А как же с доктором? Может быть, надо ее показать?

- Я не стал бы его беспокоить. В твоей книжке сказано, когда режется зуб, ребенку не по себе дня два. А она проплакала уже тридцать шесть часов.

И еще как, докончил он про себя.

- А вдруг тут что-то еще, а никакой не зуб... может быть, рак, мало ли. Она ведь не может сказать, где ей больно...

- Отложим до моего возвращения, - сказал Питер. - Я вернусь к четырем, самое позднее в пять. Тогда посмотрим, как она.

- Хорошо, - нехотя согласилась Мэри.

Питер прихватил в машину канистры из-под бензина и покатил прочь, радуясь, что вырвался из дому. Встречи в Адмиралтействе ему на это утро не назначали, но не вредно туда заглянуть, лишь бы хоть один человек оказался на месте. "Скорпион" уже вышел из сухого дока и опять стоит бок о бок с авианосцем в ожидании приказов, хотя, наверно, никогда уже их не получит; можно съездить взглянуть на него, а заодно между делом наполнить бак "морриса" и канистры.

В это прекрасное утро кабинет и приемная коменданта порта пустовали, Питер застал только машинистку, чопорную добросовестную особу в очках. Она объяснила, что с минуты на минуту явится ее начальство, капитан 3-го ранга Мейсон. Питер сказал, что заглянет позже, сел в свою машину и поехал в Уильямстаун. Поставил машину возле авианосца, с канистрами в руках поднялся по трапу, ответил на приветствие дежурного офицера:

- Доброе утро. Капитана Тауэрса тут нет?

- Он, наверно, спустился на "Скорпион", сэр.

- И я хотел бы взять немного бензина.

- Очень хорошо, сэр. Вы оставьте канистры... Вашу машину тоже заправить?

- Пожалуйста.

Питер прошел через холодный, гулкий безлюдный корабль и спустился по трапу на подводную лодку. Когда он ступил на палубу, Дуайт Тауэрс как раз вышел на мостик. Питер по всей форме отдал честь.

- Доброе утро, сэр, - сказал он. - Я приехал поглядеть, как дела, и взять немного бензина.

- Бензина хоть залейся, - сказал американец. - А дел особых нет. По-моему, их больше уже и не предвидится. А у вас нет для меня новостей?

Питер покачал головой.

- Я только что заходил в министерство. Там ни души, только и сидит одна машинистка.

- Мне больше повезло. Вчера я застал там какого-то лейтенанта. Похоже, завод в часах кончается.

- Да и все кончается, недолго осталось. - Они стояли рядом, опершись о перила мостика; Питер искоса глянул на капитана. - Вы уже слышали про Аделаиду и Сидней?

Дуайт кивнул.

- Конечно. Сперва счет шел на месяцы, потом на недели, а теперь, по-моему, уже на дни. Какой срок они там вычислили?

- Не слыхал. Хочу сегодня связаться с Джоном Осборном, узнать последние данные.

- На службе вы его не найдете. Он трудится над своей машиной. Говорит, рысак высокого класса.

Питер кивнул.

- А вы собираетесь посмотреть следующие гонки - главные, на Большой приз? Как я понимаю, последние на свете. Вот это будет зрелище!

- Право, не знаю. Предыдущие Мойре не очень-то понравились. Женщины многое воспринимают не так, как мы. Например, бокс и борьбу. - Дуайт помолчал. - Вы сейчас едете назад в Мельбурн?

- Да, если только... Может быть, я вам тут нужен, сэр?

- Не нужны. Здесь делать нечего. А вот, если можно, подбросьте меня до города. Мой шофер, старшина Эдгар, сегодня не явился со служебной машиной; подозреваю, что и его завод кончается. Если можно, подождите десять минут, я переоденусь в штатское и поедем.

Через сорок минут они уже разговаривали с Джоном Осборном в городском гараже. "Феррари" подвешен был на цепях к невысокому потолку, носом кверху, передок разобран. Джон, в комбинезоне, с помощью механика орудовал над машиной; он начистил ее до такого блеска, что и на руках почти незаметно было следов черной работы.

- Здорово повезло, что нам достались части от "мазерати", - серьезно сказал он. - Одна тяга подвески погнута безнадежно. Но детали тут и там одинаковые; нам надо их только немного обработать и приладить новые втулки. Не хотел бы я вести моего рысака, если бы пришлось нагревать и выпрямлять старую тягу. Понимаете, неизвестно, как она себя поведет после такого ремонта.

- Я бы сказал, вообще неизвестно, что может случиться на таких вот гонках. Когда он разыгрывается, этот ваш Большой приз?

- У меня из-за срока идет перебранка с устроителями, - сказал физик. Они намечают субботу семнадцатое, через две недели, а я считаю, надо назначить следующую субботу, десятое.

- Дело идет к концу, а?

- Я считаю, да. Уже и в Канберре определенно есть больные.

- Этого я не слыхал. Но радио сообщали про Аделаиду и Сидней.

- Радио всегда сообщает с запозданием дня на три. Стараются потянуть, ведь начнется паника и общее уныние. Но сегодня отмечено подозрительное заболевание в Олбери.

- В Олбери? Это всего миль двести к северу.

- Знаю. По-моему, суббота через две недели - слишком поздно.

- А мы, по-вашему, скоро подхватим эту болезнь, Джон? - спросил Питер.

Физик коротко взглянул на него.

- Я уже подхватил. И вы тоже. Все мы ее подхватили. Вот этой двери, гаечного ключа - всего, за что ни возьмись, уже коснулась радиоактивная пыль. Она в воздухе, которым мы дышим, в воде, которую пьем, в листьях салата, даже в беконе и яйцах. Теперь все зависит от сопротивляемости организма. У людей наименее выносливых признаки лучевой болезни вполне могут проявиться недели через две. А то и раньше. - Он чуть помолчал. - Я считаю чистейшим безумием откладывать такие важные гонки на две недели. Сегодня состоится заседание комиссии, там я все выскажу. Какое же это состязание, если у половины гонщиков начнется рвота и понос. Тогда просто-напросто выиграет парень, наименее чувствительный к радиации. Так ведь гонки устраиваются не для этого!

- Наверно, вы правы, - сказал Дуайт.

Он оставил Осборна и Холмса в гараже, потому что условился пообедать с Мойрой. Джон Осборн предложил Питеру пообедать в клубе "На природе"; немного погодя он вытер руки чистым лоскутом, снял комбинезон, запер гараж, и они поехали через весь город в клуб.

- Как ваш дядюшка? - спросил по дороге Питер.

- Он со своими приятелями изрядно поубавил клубные запасы портвейна, сказал физик. - Конечно, он уже не так здоров. Вероятно, за обедом мы его увидим, он теперь бывает в клубе почти каждый день. Конечно, это стало проще, раз он опять ездит на своей машине.

- А бензин где достает?

- Бог его знает. Вероятно, у военных. Откуда теперь у всех берется бензин? Думаю, он продержится до конца, хотя поручиться не могу. Пожалуй, портвейн поможет ему протянуть дольше нас с вами и еще очень многих.

- Портвейн?

Джон Осборн кивнул.

- Видимо, спиртное усиливает нашу сопротивляемость радиации. Вы этого не знали?

- То есть, если хорошенько проспиртоваться, будешь жить дольше?

- На считанные дни. Дядюшку Дугласа, пожалуй, раньше хватит удар. На прошлой неделе я уж думал, портвейн его одолевает, но вчера он выглядел очень недурно.

Они поставили машину перед клубом и вошли. Дул холодный ветер, и сэр Дуглас Фрауд устроился в зимнем саду. Он беседовал с двумя старыми приятелями, рядом на столике ждал бокал хереса. Завидев вошедших, он хотел было встать, но по просьбе Джона отказался от попытки.

- Что-то я становлюсь неповоротливый, - сказал он. - Придвигайте стулья и выпейте хересу. С полсотни бутылок амонтильядо еще осталось. Нажми вон кнопку.

Джон нажал кнопку звонка и вместе с Питером подсел к дядюшкиному столу.

- Как ваше здоровье, сэр?

- Да так себе. Наверно, тот лекарь был прав. Он сказал, если я вернусь к прежним привычкам, мне не протянуть и полгода, и это чистая правда. Но и он протянет не дольше, и ты тоже. - Старик хихикнул. - Говорят, ты добился, чего хотел, - выиграл автомобильные гонки.

- Не совсем, я пришел вторым. Но теперь имею право состязаться за Большой приз.

- Ну, смотри не разбейся. Хотя, в сущности, какая разница. Слушай, тут кто-то рассказывал, что уже дошло до Кейптауна. По-твоему, это верно?

Племянник кивнул.

- Да, верно. У них это уже несколько дней. Хотя радиосвязь еще не прервалась.

- Значит, до них дошло раньше, чем до нас?

- Да, так.

- Значит, вся Африка уже кончилась или кончится раньше, чем это дойдет до нас?

Джон Осборн усмехнулся.

- Ждать недолго. Похоже, примерно через неделю всей Африке конец... Насколько мы могли установить, под занавес темп убыстряется. Трудно сказать, ведь когда в каком-то месте вымерло больше половины населения, связь обычно обрывается и мы уже не знаем толком, что происходит. К тому времени обычно перестают работать электростанции и все прочее, иссякает продовольствие. Видимо, оставшаяся половина жителей вымирает очень быстро... Но, как я уже сказал, что происходит в конце, мы точно не знаем.

- Ну, я полагаю, оно к лучшему, - рассудил генерал. - Скоро мы и сами узнаем. - И прибавил не сразу: - Значит, была Африка, да вся вышла. Когда-то, младшим офицером, еще до первой мировой войны, я там недурно проводил время. Только мне всегда был не по вкусу этот ихний апартеид... Стало быть, мы кончимся последними?

- Не совсем, - возразил Джон. - Но последний из больших городов будет наш. Уже есть случаи заболевания в Буэнос-Айресе и Монтевидео и два-три в Окленде. После нас еще недели две просуществуют Тасмания и южный остров Новой Зеландии. После всех умрут индейцы на Огненной Земле.

- А что с Антарктидой?

Физик покачал головой.

- Насколько нам известно, там сейчас никого нет. Но это не значит, что всей жизни на Земле настал конец. Ничего подобного. Здесь, в Мельбурне, жизнь будет продолжаться еще долго после нас.

Все изумленно уставились на него.

- Какая жизнь? - спросил Питер.

Джон Осборн весело улыбнулся.

- Кроличья. Самое жизнестойкое существо, насколько мы знаем, это кролик.

Багровея от гнева, генерал Фрауд выпрямился в кресле.

- То есть как, нас переживут кролики?

- Вот именно. Примерно на год. Их сопротивляемость радиации примерно вдвое выше нашей. На будущий год кролики расплодятся по всей Австралии и станут поедать все, что растет на полях и в огородах.

- Так, по-твоему, кролики нас обставят? Будут жить припеваючи, когда мы все перемрем?

Джон Осборн кивнул.

- И собаки нас переживут. Мыши продержатся еще дольше, но меньше, чем кролики. Насколько мы понимаем, кролики всех перещеголяют, они сдадутся последними. - Он помолчал. - Разумеется, под конец умрут все. К концу будущего года все живое сгинет.

Генерал снова откинулся на спинку кресла.

- Кролики! Мы их и стреляли, и травили, сколько сил и средств извели, а под конец, не угодно ли, они берут над нами верх! - Он повернулся к Питеру. - Нажмите кнопку, звонок у вас под рукой. Я перед обедом выпью коньяку с содовой. Нам всем сейчас не повредит коньяк с содовой.

Мойра Дэвидсон и Дуайт расположились за столиком в уголке ресторана и заказали обед. Потом она спросила:

- Вы чем-то озабочены, Дуайт?

- Не очень. - Он вертел в руках вилку.

- Расскажите.

Дуайт поднял голову.

- Под моим командованием есть еще один корабль Соединенных Штатов "Меч-рыба", он стоит в Монтевидео. Сейчас там становится жарко. Три дня назад я радировал капитану, спросил, не может ли он отчалить и дойти сюда.

- Что же он ответил?

- Что это невозможно. Слишком крепки связи с берегом, так он выразился. Иначе говоря, с девушками, то же, что и на "Скорпионе". Он говорит - при крайней необходимости попытался бы, но пришлось бы там оставить половину команды. - Дуайт взглянул на нее. - Это бессмысленно. С половиной команды корабль не смог бы двигаться.

- И вы сказали, чтоб он остался там?

Дуайт ответил не сразу:

- Да. Я приказал вывести "Меч-рыбу" из двенадцатимильной зоны и затопить в открытом море, где поглубже. - Взгляд его прикован был к зубцам вилки. - Не знаю, правильно ли я поступил. Мне подумалось, так решили бы наши военно-морские власти - чтоб я не оставлял корабль, битком набитый секретной техникой, болтаться в чужих водах. Пусть даже на нем не будет ни одного человека. - Он мельком вскинул глаза на Мойру. - Итак, численность американских морских сил опять уменьшилась. Было два корабля, остается один.

Долгую минуту оба молчали.

- И вы то же проделаете со "Скорпионом"? - спросила наконец Мойра.

- Думаю, да. Я хотел бы отвести его назад в Штаты, но не получится. Слишком крепки связи с берегом, как сказал мой собрат.

Им подали обед.

- Дуайт, - начала Мойра, когда официант отошел, - у меня есть идея.

- А именно, детка?

- В этом году ловить форель разрешается раньше обычного, с ближайшей субботы. Может быть, вы свезете меня на субботу и воскресенье в горы? Она слабо улыбнулась. - Ловить рыбу, Дуайт, именно ловить рыбу. Ни для чего другого. На берегу Джемисона так славно.

Он замялся.

- Джон Осборн думает, в этот день будут Большие гонки.

Мойра кивнула.

- Я тоже так думала. Вы предпочитаете посмотреть гонки?

Дуайт покачал головой.

- А вы?

- Нет. Не хочу больше смотреть, как гибнут люди. Через неделю-другую мы еще на это насмотримся.

- Вот и у меня такое чувство. Не хочу я видеть гонки, да вдруг еще пришлось бы увидеть, как разобьется Джон. Предпочел бы половить рыбу. Дуайт посмотрел девушке прямо в глаза. - Только одно, детка. Я не хочу ехать, если эта поездка будет вам тяжела.

- Тяжела не будет, - возразила Мойра. - В том смысле, как вы думаете, не будет.

Дуайт оглядел переполненный ресторан.

- Уже совсем скоро я вернусь домой, - сказал он. - Давным-давно я там не был, но скоро это все кончится. Вы ведь знаете. Дома у меня жена, я ее люблю, и два года разлуки я был перед нею чист. Теперь, когда остались считанные дни, я не хотел бы все испортить.

- Знаю, - сказала Мойра. - Я всегда это знала. - И, помолчав, прибавила: - Вы мне очень помогли, Дуайт. Бог весть, что бы было, не появись вы. Наверно, когда умираешь с голоду, лучше ломтик хлеба, чем вовсе ни крошки.

Дуайт наморщил лоб.

- Не понял, детка.

- Неважно. Неохота мне затевать дрянную интрижку, если через неделю, от силы через десять дней я умру. У меня тоже есть кое-какие понятия о чести - по крайней мере теперь появились.

Он улыбнулся ей:

- Мы можем испробовать удочку Дуайта-младшего.

- Так и думала, что вам этого захочется. Я могу захватить свою удочку для ловли на муху, но рыболов из меня неважный.

- А искусственные мухи и поводки у вас есть?

- Мы это называем нахлыстом. Не уверена. Поищу, может быть, дома найдется.

- Поедем машиной, правда? Это далеко?

- Думаю, нам понадобится бензина миль на пятьсот. Но вы об этом не беспокойтесь. Наверно, папа позволит мне взять его машину, у него исправен стандартный большой "форд", а в сарае в сене припрятано чуть не сто галлонов бензина.

Дуайт опять улыбнулся.

- Вы все обдумали. А где мы остановимся?

- Пожалуй, в гостинице. Конечно, она скромная, места ведь - глушь, но, по-моему, это лучший выбор. Можно снять летний домик, но там, наверно, два года никто не жил, и нам придется все время хозяйничать. Лучше я позвоню в гостиницу и закажу номер. Две комнаты.

- Ладно, а мне придется ловить старшину Эдгара, выясню, можно ли мне обойтись без него, только воспользоваться служебной машиной. Не уверен, что я имею право сам ее водить.

- Разве теперь это так важно? Просто возьмите машину и езжайте.

Он покачал головой.

- Вот этого я не хочу.

- Да почему бы и нет, Дуайт? То есть это неважно, мы оба можем поехать на "форде". Но раз вам предоставили машину, уж конечно вы можете ею пользоваться. Через две недели все мы умрем. Тогда она вовсе никому не понадобится.

- Знаю... Просто я до самого конца хочу поступать как должно. Если установлен какой-то порядок, я ему подчиняюсь. Так я воспитан, детка, и меняться поздновато. Если офицеру не положено брать служебную машину, чтобы съездить на субботу и воскресенье с девушкой в горы, я этого не сделаю. На борту "Скорпиона" даже в последние пять минут не будет ни капли спиртного. Вот как обстоят дела, а потому давайте я спрошу для вас еще стаканчик, - докончил он с улыбкой.

- Что ж, видно, поедем на "форде". Трудный вы человек, хорошо, что я не моряк и не служу у вас под началом. Нет, спасибо, Дуайт, пить я не стану. Сегодня у меня первый экзамен.

- Первый экзамен?

Мойра кивнула.

- Надо застенографировать под диктовку пятьдесят слов в минуту. Застенографировать, а потом перепечатать на машинке, и позволяется сделать там и тут не больше чем по три ошибки. Это очень трудно.

- Еще бы. Из вас выйдет отличная машинистка-стенографистка.

Мойра слабо улыбнулась.

- Пятьдесят слов в минуту - это далеко не отличная работа. Более или менее прилично - если умеешь записать сто двадцать слов в минуту. - Она вскинула голову. - Хотела бы я как-нибудь съездить в Америку повидать вас. Я хочу познакомиться с Шейрон, лишь бы она захотела познакомиться со мной.

- Она захочет, - сказал Дуайт. - Думаю, она уже теперь вам благодарна.

Мойра опять слегка улыбнулась.

- Ну, не знаю. Женщины по-всякому ведут себя из-за мужчин. А если мне приехать в Мистик, найдутся там курсы машинописи и стенографии, смогу я доучиться?

Дуайт с минуту подумал.

- Не в самом Мистике. Но в Новом Лондоне сколько угодно учебных заведений по любым специальностям. И это всего миль пятнадцать от нас.

- Я бы приехала только на полдня, - задумчиво сказала девушка. Хочется посмотреть, как Элен прыгает на "кузнечике". Но потом, наверно, лучше вернуться домой.

- Шейрон очень огорчится, детка. Она наверняка захотела бы, чтобы вы у нас погостили.

- Это вы так считаете. А я сильно сомневаюсь.

- Пожалуй, к тому времени все станет по-другому, - сказал Дуайт.

Мойра медленно наклонила голову.

- Возможно. Хотела бы я так думать. Что ж, скоро мы все узнаем. - Она взглянула на ручные часы. - Мне пора, Дуайт, не то я опоздаю на экзамен. Она взяла перчатки и сумочку. - Вот что, я попрошу у папы "форд" и галлонов тридцать бензина.

Дуайт колебался.

- Я выясню насчет моей машины. Не хочется мне так надолго забирать машину у вашего отца, да еще столько горючего в придачу.

- А папе она не нужна. Она уже две недели на ходу, а ездил он, по-моему, только два раза. Пока еще есть время, он старается побольше дел переделать на ферме.

- Чем он сейчас занят?

- Огораживает рощу - ту, где сорок акров. Выкапывает старые столбы, ставит новый забор. Длиной метров триста с хвостиком. Значит, надо выкопать почти сотню ям под столбы.

- В Уильямстауне работы поменьше. Если ваш отец не против, я мог бы приехать и помочь.

- Я ему скажу. Позвоню вам сегодня вечером, около восьми, ладно?

- Прекрасно. - Дуайт проводил ее до дверей. - Желаю успешно сдать экзамен.

Никаких обязательств на сегодня у него не было. Проводив Мойру, он в нерешимости постоял у входа в ресторан - куда податься? Безделье непривычно и утомительно. В Уильямстауне делать совершенно нечего, авианосец мертв, по сути, мертва и подводная лодка. Приказа он не получал, но ясно - в плаванье ей уже не выходить; Южная Америка и Южная Африка отпали, а больше идти некуда, разве что в Новую Зеландию. Половину команды он на целую неделю отпускает, следующую неделю свободна другая половина; из дежурной половины заняты на лодке только человек десять - поддерживают чистоту и порядок, остальным разрешается дневная отлучка на берег. Никакие радиограммы, требующие ответа, теперь не приходят; раз в неделю полагается подписать несколько официальных заявок на снабжение, хотя все нужные "Скорпиону" припасы и материалы выдаются с портовых складов безо всяких бумажек. Не хочется это признавать, но ведь ясно: подлинная, деятельная жизнь его лодки кончена, как и его собственная жизнь. И нет ничего взамен.

Мелькнула мысль пойти в клуб "На природе", но Дуайт ее отбросил, ему там делать нечего. И он пошел в квартал городских гаражей и автомастерских, там наверняка застанешь Джона Осборна в трудах над "феррари"; пожалуй, там найдется работа и для него. В Уильямстаун надо вернуться к восьми, когда позвонит Мойра, до тех пор он свободен. А завтра поедем Помогать ее отцу ставить новый забор, необходимо чем-то занять и голову и руки.

По пути в центр Дуайт зашел в магазин спортивных товаров спросить удочки и искусственных мух.

- К сожалению, сэр, у нас ничего не осталось, - сказал ему продавец. Могу предложить несколько крючков, если все прочее у вас имеется. За последние дни у нас все как есть раскупили, ведь начинается сезон ловли, а других уже не предвидится. Что ж, как я сказал жене, это даже приятно. Что перед концом почти весь товар распродан. Бухгалтеры да контролеры остатков не любят, хотя, пожалуй, теперь уже им это без разницы. Чудно, как все обернулось.

Дуайт пошел дальше. В кварталах, где торговали всякой механикой, еще стояли в витринах автомобили, самоходные косилки и прочее, но магазины на замке, витрины запыленные, и все, что в них выставлено, заросло пылью и грязью. И на улицах теперь грязь, мусор, всюду валяется бумага и гнилые овощи - очевидно, мусорщики не работают уже не первый день. Еще ходят трамваи, но в городе ощутима запущенность и дурно пахнет; все это напоминает не достроенный толком город в какой-нибудь восточной стране. Моросит несильный дождь, небо затянуто тучами; в двух-трех местах уличные водостоки забиты, и поперек дороги разлились огромные лужи.

Вот и гаражи, дверь распахнута, Джон Осборн с двумя помощниками поглощен работой; тут же и Питер Холмс, он без кителя, отмывает какие-то безымянные, непонятные части "феррари" в керосине, а керосин сейчас дороже ртути. Самый воздух гаража насыщен неутомимой бодростью, и у Тауэрса теплеет на сердце.

- Я так и думал, что вы заглянете, - говорит ему физик. - Пришли поработать?

- Ясно, - отозвался Дуайт. - На город мне и смотреть тошно. Дадите мне хоть какое-нибудь дело?

- Дадим. Помогите Биллу Адамсу насадить новые покрышки на все колеса, какие отыщете.

И он показал на стопку новеньких гоночных покрышек; кругом везде валялись металлические ободья.

Дуайт с благодарностью снял пиджак.

- У вас много колес.

- Кажется, одиннадцать. Снятые с "мазерати" в точности такие, как наши. И на каждое колесо, сколько есть, я хочу поставить новую покрышку. Билл работает на заводе и знает, как это делается, но ему нужна подмога.

Американец засучил рукава. Спросил Питера:

- Он и вас впряг в работу?

Холмс кивнул.

- Но мне скоро придется уехать. У Дженнифер режутся зубы, и она два дня плачет в голос, просто невыносимо. Я сказал Мэри, извини, мол, мне сегодня надо на службу, но обещал к пяти вернуться.

Дуайт улыбнулся.

- Предоставили ей сносить детский плач?

Питер кивнул.

- Я купил садовые грабли и пузырек укропной воды. Но к пяти надо быть дома.

Через полчаса он простился и поехал в своей маленькой машине в Фолмут. Домой явился вовремя и застал Мэри в гостиной, а во всем доме - вот чудеса! - полнейшую тишину.

- Как Дженнифер? - спросил он.

Мэри прижала палец к губам.

- Спит, - прошептала она. - Уснула после обеда и с тех пор не просыпалась.

Питер пошел к спальне, жена за ним. Шепнула:

- Только не разбуди ее.

- Ни за что на свете, - шепотом ответил он. Постоял над кроваткой, глядя на мирно спящего ребенка. И прибавил: - Не похоже, что у нее рак.

Они возвратились в гостиную, тихонько притворили за собой дверь, и Питер отдал жене подарки.

- Укропной воды у меня - хоть залейся, но Дженнифер давно ее не пьет. Ты на три месяца отстал от жизни. А грабли - прелесть. Как раз то, что нужно, наша лужайка вся засыпана сучками и сухими листьями. Вчера я пробовала подбирать их просто руками, но потом очень ломит спину.

Они выпили по рюмочке; немного погодя Мэри сказала:

- Бензин у нас теперь есть, может быть, купим самоходную косилку?

- Они стоят кучу денег, - машинально возразил Питер.

- Разве теперь это важно? А косилка была бы таким облегчением, ведь наступает лето. Конечно, наша лужайка небольшая, но ручной косилкой так тяжело косить, а ты, может быть, опять уйдешь в море. Нам бы совсем маленькую самоходную, чтобы мне самой с ней управляться. Или электрическую. У Дорис Хейнс электрическая, такая совсем легко запускается.

- Дорис по крайней мере трижды перерезала провод, и ее чуть не убило током.

- Надо с машинкой обращаться осторожно, и ничего не случится. Так славно бы ее купить.

Питер не понимал, живет она в каком-то своем воображаемом мире или просто не хочет признавать действительность. Что ж, он любит жену такую, как она есть. Может быть, косилка эта ни разу не пригодится, но Мэри ей порадуется.

- В среду, когда поеду в город, я поищу косилку, - сказал он. Самоходных-то сколько угодно, а насчет электрических - не уверен. - Он помолчал, припоминая. - Боюсь, электрическую уже не отыскать. Их, конечно, бросились раскупать, когда не стало бензина.

- Годится и маленькая самоходная, Питер. Ты мне только покажешь, как пустить ее в ход.

Он кивнул.

- Вообще-то с ними управляться не сложно.

- И еще нам бы нужна садовая скамейка, - сказала Мэри. - Знаешь, такая, что можно и на зиму там оставить, а в хороший погожий денек посидеть. Я вот думала, как бы славно поставить такую скамейку в тени в том углу, где земляничное дерево. Лето, видно, будет ужасно жаркое. А на скамейке, наверно, можно будет сидеть круглый год.

Питер кивнул.

- Неплохая мысль.

Когда настанет лето, скамейка уже никому не понадобится, но не будем об этом. Перевозка - вот задача. Маленьким "моррисом" можно везти скамейку только если взгромоздить на крышу, а тогда она расцарапает эмаль; впрочем, можно толстым слоем подостлать что-нибудь мягкое.

- Сперва купим косилку, а там посмотрим, сколько у нас останется денег.

Назавтра Питер повез жену в Мельбурн покупать косилку; Дженнифер взяли с собой, пристроив ее переносную корзинку на заднем сиденье. Мэри несколько недель не бывала в городе, и вид улиц ужаснул ее и расстроил.

- Что случилось, Питер, почему все в таком состоянии? Какая грязь, и пахнет отвратительно.

- Наверно, мусорщики больше не работают, - заметил он.

- Но как же можно было до этого довести? Почему они не работают? Забастовка, что ли?

- Просто все понемногу останавливается. Вот и я не работаю.

- Флот другое дело. Ты моряк. - Питер засмеялся. - Нет, я хочу сказать, ты на много месяцев уходишь в море, а потом получаешь отпуск. У мусорщиков другая служба. Они работают каждый день. По крайней мере так должно быть.

Питер больше ничего не мог ей разъяснить, и они поехали дальше, к большому магазину металлических изделий. Тут было очень мало посетителей и совсем мало продавцов. Холмсы оставили дочку в машине и прошли в отдел садовых инструментов, не сразу удалось разыскать продавца.

- Самоходные косилки? - переспросил он. - Они в соседнем зале, за аркой. Посмотрите, найдется ли для вас подходящая.

Они последовали его совету и выбрали маленькую, с захватом всего в двенадцать дюймов. Питер посмотрел на ярлык с ценой, подхватил косилку и направился к продавцу.

- Я возьму эту, - сказал он.

- Вот и ладно, - был ответ. - Хорошая косилочка. - Продавец желчно усмехнулся. - Прослужит вам всю жизнь.

- Сорок семь фунтов и десять центов, - сказал Питер.

- По мне, платите хоть апельсиновой коркой. Мы сегодня закрываемся.

Моряк отошел к столу выписывать чек. Мэри осталась, заговорила с продавцом:

- А почему вы закрываетесь? Разве люди больше ничего не покупают?

Он фыркнул.

- Отчего же - и приходят, и покупают. Только продавать-то почти нечего. Но я не собираюсь тут торчать до последнего, и другие служащие тоже. Мы это вчера порешили на собрании, а потом и управляющему так сказали. Осталось-то всего ничего, две недели. Нынче вечером администрация эту лавочку прикроет.

Подошел Питер, подал продавцу чек.

- Ладненько, - сказал тот. - Вот только получать по нему будет некому. В конторе народу никого не останется. Пожалуй, выдам я вам расписку, а то на будущий год потянут вас в суд за неуплату...

Он нацарапал расписку и повернулся к другому покупателю.

Мэри передернуло.

- Пойдем отсюда, Питер, поедем домой. В городе мерзко и запах ужасный.

- А хочешь, где-нибудь пообедаем? - Питер подумал, что ей приятно будет побывать в ресторане или в клубе.

Мэри покачала головой.

- Лучше сейчас же поедем домой, там и пообедаем.

Молча поехали они прочь, в свой маленький, светлый при морс кий-городок. Дома, в их скромном жилище на горе к Мэри отчасти вернулось душевное равновесие: все здесь до мелочей знакомое, привычное, здесь чистота, которой она, хозяйка, так гордится, и заботливо ухоженный садик, и так славно смотреть на просторную, чистую бухту. Здесь ты в безопасности.

Пообедали, и, закурив сигарету, прежде чем приняться за мытье посуды, Мэри сказала:

- Знаешь, наверно, мне никогда больше не захочется в Мельбурн.

Питер улыбнулся:

- Начинает отдавать свинарником, да?

- Просто мерзость! - вспылила Мэри. - Все закрыто, и грязь, и вонь. Как будто уже настал конец света.

- До конца света, знаешь ли, уже недалеко, - заметил Питер.

Мэри ответила не сразу:

- Знаю. Ты все время об этом твердишь. - Она подняла глаза, встретила взгляд мужа. - Скоро это будет?

- Примерно через две недели. Это ведь не то что щелкнет выключатель - и все. Люди заболевают, но, конечно, не все в один день. Некоторые выдерживают дольше других.

- Но под конец погибнут все? - тихо спросила Мэри. - Это никого не минует?

Питер кивнул.

- Под конец - никого.

- А большая разница между людьми? Когда кто заболевает?

Он покачал головой.

- Толком не знаю. Наверно, через три недели всех свалит.

- Через три недели от сегодняшнего дня или после того, как заболеет самый первый?

- Я имею в виду - после первого случая. Но точно не знаю. - Питер помолчал. - Возможно, сперва заболевают в легкой форме и поправляются. Но дней через десять, через две недели заболеешь опять.

- Значит, нельзя ручаться, что мы с тобой заболеем в одно время? Или Дженнифер? Любой из нас может заболеть в любую минуту?

Питер кивнул.

- Так оно и есть. Приходит твой час и надо его встретить. В сущности, мы же всегда это знали, только не думали об этом, потому что молоды. Могло же случиться, что Дженнифер умерла бы раньше нас с тобой или я - раньше тебя. В общем, это не ново.

- Да, пожалуй. Только я надеюсь, что мы все умрем в один день.

Питер взял ее за руку.

- Очень может быть. Но... нам повезет. - Он поцеловал жену. - Давай вымоем посуду. - Взгляд его упал на новую покупку. - А потом можно скосить траву на лужайке.

- Трава совсем мокрая, - грустно сказала Мэри. - Косилка заржавеет.

- А мы ее просушим у камина в гостиной. Я не дам ей заржаветь, пообещал Питер.

Дуайт Тауэрс провел субботу и воскресенье у Дэвидсонов, и оба дня с утра и дотемна работал - мастерил ограду. За тяжелым физическим трудом легчало на душе, на время отпускало неизменное напряжение, но Дуайт заметил - хозяин глубоко озабочен. Кто-то ему рассказал, как упорно организм кролика сопротивляется радиации. Сами по себе кролики не очень его волновали, в Харкауэе, хвала хозяину, они почти не водились; но если эти пушистые грызуны меньше всех подвержены лучевой, болезни, спрашивается - а как насчет рогатого скота? Что-то будет с его, Дэвидсона, стадом?

И как-то вечером он поделился с американцем своей тревогой.

- Раньше я про это не думал, - сказал он. - Я думал, мои быки и коровы помрут, когда и мы. Но получается, вроде они протянут дольше. А насколько дольше, ни у кого узнать не могу. Похоже, ученые этого не выяснили. Сейчас-то, понятно, я даю своим и сено, и силос, в наших горах в обычные годы давать корм надо до конца сентября - примерно полкипы сена в день каждой корове. Я по опыту знаю, иначе нельзя содержать скотину в лучшем виде. А если людей на ферме никого не останется, тогда как же? Ума не приложу.

- Ну, а если сарай, где у вас сено, оставить открытым и пускай кормятся, когда захотят?

- Я уж думал про это, но скотине самой прессованную кипу не растрепать. А растреплет, так тут же затопчет и загубит. - Дэвидсон помолчал. - Я все гадал да прикидывал, нельзя ли какую-нибудь механику приспособить с часами да с проволокой под электрическим током... Но как ни верти, а пришлось бы оставить месячный запас сена без крыши, на выгоне, под дождем. Не знаю, что и делать.

Он поднялся.

- Давайте-ка налью вам виски.

- Спасибо, немножко. Задача, конечно, не из легких, - вернулся Тауэрс к разговору о сене. - И даже нельзя написать в газеты и узнать, может быть, кто-нибудь что-то и придумал.

Он пробыл у Дэвидсонов до утра вторника, потом вернулся в Уильямстаун. Несмотря на все старания боцмана и дежурного офицера, команда, что оставалась в порту, начала разлагаться. Два матроса не вернулись из отпуска, об одном говорили, будто он убит в уличной драке, но правда ли это - не доказано. Одиннадцать матросов вернулись из отпуска пьяными, надо их проучить, а капитан понятия не имел, какая тут возможна кара. Не пускать больше на берег, когда на борту людям делать нечего, а впереди всего-то недели две - разве не бессмыслица? Тауэрс решил подержать провинившихся на гауптвахте, пока они не протрезвеют, а сам он не подыщет какой-то выход; потом велел привести их и выстроить на юте.

- Придется вам выбирать, - сказал он. - Времени у всех в обрез, что у вас, что у меня. Сегодня вы состоите в экипаже подводной лодки Соединенных Штатов "Скорпион", а это - последнее годное к плаванию судно флота Соединенных Штатов. Либо оставайтесь в команде, либо с позором будете списаны с корабля.

И, выждав минуту, продолжал:

- Впредь всякий, кто явится из отпуска пьяный или с опозданием, на следующий день будет уволен. А когда я говорю "уволен", это значит уволен в два счета и с позором. Я в два счета велю снять с вас форменную одежду, выставлю из порта в одних трусах, и тогда мерзните и пропадайте в Уильямстауне, воля ваша, флоту Соединенных Штатов больше нет до вас дела. Вы слышали - идите и подумайте. Разойдись!

Назавтра проштрафился только один матрос, Тауэрс выставил его из порта на произвол судьбы в одном белье. На этом подобного рода неприятности кончились.

Рано утром в пятницу со старшиной-водителем за рулем служебного "шевроле" он выехал из доков и отправился в город, к гаражам на Элизабет-стрит. Как он и думал, Джон Осборн уже орудовал там над своим "феррари"; машина стояла сверкающая, в полной исправности, явно готовая хоть сию минуту погнаться за победой.

- Я только заглянул мимоездом, - сказал Дуайт. - Хочу извиниться, завтра я не смогу посмотреть, как вы выиграете гонку. У меня назначено другое свидание, будем в горах удить форель.

Физик кивнул.

- Мойра мне сказала. Удачного вам лова. Завтра на гонках вряд ли будет много народу, только сами участники да врачи.

- А по-моему, зрители должны собраться, ведь это не рядовые гонки, а самые главные.

- Очень может быть, что для многих это последняя суббота, когда они еще здоровы. И они пожелают заняться чем-нибудь другим.

- А Питер Холмс приедет?

Джон Осборн покачал головой.

- Он весь день будет возделывать свой сад. - И докончил неуверенно: - В сущности, не надо бы мне встревать в эти гонки.

- Но ведь у вас нет сада.

Физик криво усмехнулся.

- Да, но у меня есть старуха мать, а у матери китайский мопс. До нее только сейчас дошло, что крошка Мин на несколько месяцев ее переживет, и теперь она в отчаянии: что же с ним будет... Проклятое время. Буду рад, когда все это кончится.

- Все еще предполагается - в последних числах месяца?

- Для большинства из нас еще раньше. - Он что-то пробормотал еле слышно, потом прибавил: - Помалкивайте об этом. Для меня - завтра.

- Надеюсь, вы ошибаетесь, - сказал американец. - Не прочь бы я посмотреть, как вы выиграете этот кубок.

Осборн с нежностью оглядел свою машину.

- Скорости ей хватает, - сказал он. - Она бы выиграла, будь у нее приличный водитель. Но я и есть слабое звено.

- Буду вас ругать, приносит удачу.

- Ладно. А вы мне привезите рыбки.

Тауэрс вышел из гаража, спрашивая себя, увидит ли он Джона Осборна еще раз. В машине сказал старшине-водителю:

- Теперь поезжайте в Харкауэй, на ферму мистера Дэвидсона, под Бервиком. Вы меня уже однажды туда возили.

Выехали в предместья, Дуайт откинулся на заднем сиденье, вертел в руках детскую удочку, оглядывал при тусклом свете зимнего дня скользящие мимо дома и улицы. Очень скоро, возможно уже через месяц, здесь не останется ни души, ни одного человека, только собаки да кошки - им, по расчетам ученых, дается небольшая отсрочка. А вскорости не станет ни собак, ни кошек; опять и опять будут сменяться лето и зима, и увидят их только эти улицы. Пройдет время, пройдет и радиоактивность; период полураспада кобальта около пяти лет, значит, не позже, чем через двадцать лет, а пожалуй и раньше, на этих улицах, в этих домах снова можно было бы жить. Человечеству суждено быть стертым с лица земли, и мир опять станет чистым, готовым без долгой проволочки принять более разумных обитателей. Что ж, наверно в этом есть смысл.

Было еще утро, когда он приехал в Харкауэй; во дворе стоял наготове хозяйский "форд", в багажнике полно канистр с бензином. Мойра уже его ждала, на заднем сиденье лежал небольшой чемодан со всяким рыбацким снаряжением.

- Я думаю, выедем до обеда, а по дороге перекусим сандвичами. Дни такие короткие.

- Мне это подходит, - сказал Дуайт. - Вы и сандвичи припасли?

Она кивнула.

- И пиво тоже.

- Я вижу, вы все предусмотрели. - Он обернулся к фермеру. - Неловко мне вот так захватить вашу машину. Может, лучше мы поедем в "шевроле".

Дэвидсон покачал головой.

- Мы вчера ездили в Мельбурн. И уж больше, наверно, не поедем. Глаза бы не смотрели.

Американец кивнул.

- Все зарастает грязью.

- Именно. Нет, берите "форд". Бензина запасено вдоволь, отчего ж им не воспользоваться, а мне он, надо думать, больше не понадобится. Слишком много хлопот на ферме.

Дуайт перенес свое снаряжение в "форд", а старшину с "шевроле" отослал обратно в порт.

- Сомневаюсь, чтобы он поехал куда ведено, - задумчиво сказал он, глядя вслед служебной машине. - Но ритуал мы соблюдаем.

Стали садиться в "форд". Мойра сказала:

- За руль - вы.

- Нет, лучше ведите вы, - возразил Дуайт. - Я не знаю дороги и, пожалуй, еще наскочу на что-нибудь на встречной полосе.

- Я добрых два года не водила машину, но хотите рискнуть головой - дело ваше.

Уселись. Немного осмотревшись. Мойра включила первую скорость, и они отъехали.

Вести машину для нее удовольствие, да еще какое! Чем больше скорость, тем сильней ощущение свободы, вырываешься из скованности будней. Вьющимися по склонам дорогами проехали Дэнделонгские горы, минуя разбросанные там и сям загородные дома и пансионы, остановились перекусить неподалеку от Долины лилий, на берегу говорливой речушки. Прояснело, светило солнце, в яркой синеве плыли нечастые белые облака.

Уплетая сандвичи, оба опытным рыбацким взглядом присматривались к речушке.

- Вода мутная, - сказал Дуайт. - Может быть, потому, что время года еще не то.

- Да, наверно. Папа так и говорил, что вода будет слишком мутная для ловли на муху. Он сказал, со спиннингом, пожалуй, что-нибудь и получится, и советовал мне порыскать по берегу, поискать червяков, на червяка, может, и клюнет.

Тауэрс засмеялся.

- Если наша задача - наловить рыбы, совет разумный. Я-то сперва попробую на блесну, хочу испробовать, легко ли управляться с этой удочкой.

- Мне поймать бы одну-единственную рыбку, - не без грусти сказала Мойра. - Пускай даже плохонькую, такую, что мы ее пустим обратно в речку. Если в Джемисоне вода не многим чище, попытаю счастья на червяка.

- Возможно, там, в горах, вода чище, потому что тает снег.

- А рыба тоже проживет дольше нас? Как собаки?

Дуайт покачал головой.

- Не знаю, детка.

Поехали дальше, к реке Уорбертон, потом извилистой дорогой, через лес, все выше. И спустя часа два оказались на плато Мэтлок; здесь дорогу и поросшие лесом горы вокруг покрывал снег; все казалось холодным, безрадостным. Спустились по долине к городку Вудс-Пойнт, потом опять вверх, к другой речке. А отсюда через двадцать миль приветливой, мягко изгибающейся долиной Гоулберна, перед самыми сумерками выехали к Джемисонской гостинице.

Американца гостиница удивила: беспорядочное скопище одноэтажных деревянных развалюх, иные, видно, сохранились еще со времен первых поселенцев. Хорошо, что он заказал комнаты заранее, тут оказалось полным-полно заезжих рыбаков. Никогда до войны, в пору пышнейшего процветания этой гостиницы, подле нее не стояло такое множество машин; внутри, в баре, шла бойкая торговля спиртным. Не без труда Мойра с Дуайтом отыскали оживленную, раскрасневшуюся хозяйку. Ни на миг не смолкая, она провела их в заказанные комнаты - маленькие, неудобные, дурно обставленные.

- Правда, чудесно, столько народу опять съехалось порыбачить? Вы не представляете, какая тоска была последние два года, никто сюда не заглядывал, пройдут в кои веки погонщики с вьючными лошадьми - и все. А нынче прямо как в прежние времена. Вы с собой полотенце не захватили? Нету? Пойду поищу, - может, одно найдется. Но у нас уж так все переполнено...

И все той же радостной суетливостью ее вынесло из комнаты. Тауэрс проводил ее взглядом.

- Что ж, хоть этой сейчас весело. Пойдемте, детка, я вас угощу стаканчиком.

Они прошли в переполненный бар с провисшим дощатым потолком, в очаге жарко пылали поленья, хромированных столов и стульев не хватало, водоворотом кружило многочисленных посетителей.

- Что будете пить, детка?

- Коньяк! - выкрикнула Мойра, иначе Дуайт не расслышал бы ее сквозь шум и гам. - Больше нам с вами здесь сегодня делать нечего.

Он усмехнулся и сквозь толпу стал пробиваться к стойке. Через несколько минут насилу протолкался обратно, принес коньяк и виски. Осмотрелись, заметили два свободных стула у столика, на котором двое мужчин без пиджаков озабоченно раскладывали рыболовную снасть. Оба подняли головы и кивнули подошедшим Дуайту и Мойре.

- Будет к завтраку рыба, - заметил один.

- Встанете спозаранку? - спросил Дуайт.

Второй мельком взглянул на него.

- Попозже ляжем спать. Сезон ловли открывается в полночь.

- И вы сразу пойдете? - с любопытством переспросил Дуайт.

- Если не повалит сильный снег. Лучшее время для ловли. - Рыбак показал большую белую искусственную муху, привязанную к крохотному крючку. - Вот моя наживка. Верное дело. Надо опустить в воду раза два, чтоб намокла и пошла вглубь, а потом забросить подальше. Действует наверняка.

- А у меня так не ловится, - сказал второй. - Предпочитаю лягушат. Выходишь к знакомой заводи до рассвета, часа в два, с маленьким лягушонком, крючок поддеваешь ему под кожу на спине и забрасываешь, пускай плавает... Вот как я ловлю. Вы сегодня пойдете?

Дуайт взглянул на Мойру, ответил с улыбкой:

- Пожалуй, нет. Мы рыбачим при дневном свете, мы не такие мастера - до вас нам далеко. И улов наш невелик.

Собеседник кивнул.

- Раньше и я был такой. Смотришь на птиц, на реку, да как на воде солнце играет, поймаешь что-нибудь, не поймаешь - неважно. Иной раз и теперь так посижу. Но потом я втянулся в ночной лов - вот это да! - Он вскинул глаза на американца. - Тут в заливчике пониже, за излучиной есть одна рыбина - громадина, я на нее уже два года охочусь. Позапрошлый год я ее поймал было на лягушку, так она размотала половину всей моей лески, а потом оборвала ее и ушла. В прошлом году поздно вечером еще раз клюнула, наживка у меня была вроде искусственного жука, так эта зверюга опять оборвала леску - новенькую, прочнейшую, чистый нейлон. Эта рыбина весит двенадцать фунтов, не меньше. Но уж теперь она от меня не уйдет, хоть бы пришлось сидеть каждую ночь до самого конца.

Тауэрс перегнулся к Мойре.

- Есть у вас желание идти на реку в два часа ночи?

Девушка засмеялась.

- Я хочу лечь спать. А вы ступайте, если хотите.

Он покачал головой.

- Я не такой страстный рыболов.

- Вы рыболов из породы выпивающих. Давайте бросим монетку - кому идти и с боем добывать еще выпивку.

- Сейчас я вам принесу, - сказал Дуайт.

Мойра покачала головой.

- Сидите на месте, вникайте в премудрости рыбной ловли. Я сама принесу вам выпить.

Взяв оба стакана, она пробилась через толпу к стойке и вскоре вернулась к столику подле очага. Дуайт встал ей навстречу, спортивная куртка на нем распахнулась. Передавая ему бокал, Мойра сказала тоном строгого судьи:

- У вас на джемпере не хватает пуговицы!

Дуайт оглядел себя.

- Знаю. Она отлетела, пока мы сюда ехали.

- И потерялась?

- Нет, я ее подобрал в машине.

- Отдайте мне вечером пуговицу и джемпер, я ее пришью.

- Пустяки, неважно.

- Еще как важно. - Она мягко улыбнулась. - Не могу же я отослать вас к Шейрон в таком виде.

- Она не будет недовольна, детка...

- Зато я буду недовольна. Отдайте мне вечером джемпер, завтра утром я вам его верну.

Около одиннадцати, прощаясь с Мойрой у ее двери, Дуайт отдал ей джемпер. Почти весь вечер они просидели в людном баре, курили и пили, как все остальные, с удовольствием предвкушая завтрашнюю ловлю, рассуждая, идти ли с удочками на один из ручьев или на озеро. Решили попытать счастья на берегу реки Джемисон, ведь лодки у них нет. Принимая джемпер, Мойра сказала:

- Спасибо вам, Дуайт, что привезли меня сюда. Вечер был чудесный, и завтра будет чудесный день.

Он постоял перед ней, спросил нерешительно:

- Вы правда так думаете, детка? Вы не будете на меня в обиде?

Она рассмеялась.

- Я не обижаюсь, Дуайт. Я знаю, что вы женатый человек. Идите спать. Утром джемпер будет в порядке.

- Хорошо. - Он повернулся, прислушался к гомону и обрывкам песен, еще доносящихся из бара. - Там по-настоящему веселятся, - сказал он. - Мне все еще не верится, что так больше никогда не будет, что эти суббота и воскресенье неповторимы.

- Может, они еще и повторятся, - возразила Мойра. - В каком-то другом измерении, что ли. А пока давайте развлекаться, будем завтра ловить рыбку. Говорят, погода будет прекрасная.

Он улыбнулся.

- А в другом измерении, по-вашему, бывает дождь?

- Не знаю, - сказала Мойра. - Очень скоро мы это выясним.

- Тогда там должна быть вода и реки, - задумчиво промолвил Дуайт. Иначе какая же рыбная ловля... - Он отвернулся. - Спокойной ночи, Мойра. Давайте завтра отлично проведем время.

Она закрыла за собой дверь и несколько минут стояла, прижав к груди его джемпер. Дуайт есть Дуайт, женатый человек, и сердцем он в Коннектикуте с женой и детьми; от нее он навсегда останется далек. Будь у нее побольше времени - как знать, возможно, все обернулось бы по-другому, но на это нужны годы. Лет пять, не меньше, должно бы пройти, пока станут блекнуть в его памяти образы Шейрон, и сына, и Элен; тогда, быть может, он и обратился бы к ней, и она создала бы для него новую семью и вновь сделала бы его счастливым. Но ей не дано пяти лет; скорее всего остается каких-нибудь пять дней. Вдоль носа поползла слеза. Мойра сердито ее смахнула; глупо себя жалеть, а может, это виноват коньяк? В сумрачной маленькой спальне с единственной лампочкой пятнадцати ватт, ввинченной в потолок, слишком темно, чтобы пришивать пуговицы. Мойра порывисто разделась, облачилась в пижаму и легла, пристроив рядом на подушке джемпер Дуайта. В конце концов она уснула.

На другой день после завтрака они отправились ловить рыбу на берегу Джемисона, невдалеке от гостиницы. Был паводок, и река словно замутилась; Мойра неумело шлепала удочкой с искусственной мухой на крючке по стремительным струям и все без толку, но Дуайту на новенький спиннинг, когда еще и утро не кончилось, попалась двухфунтовая форель, и Мойра помогла ему переправить добычу в садок. Ей хотелось, чтобы он поймал еще одну, но Дуайт, удостоверясь, что удилище и вся снасть безупречны, теперь больше заботился о том, чтобы и Мойра не осталась без улова. Около полудня они увидели одного из вчерашних соседей по столику в баре - он не удил, просто шел вдоль берега и всматривался в воду. Поравнялся с ними и приостановился.

- Недурная рыбка, - сказал он про улов Дуайта. - Поймали на живую муху?

Тауэрс покачал головой.

- На искусственную. Сейчас пробуем на живую. А вам ночью повезло?

- Я поймал пять штук, - ответил тот. - Самая большая потянет фунтов на пять. А потом глаза стали слипаться, и около трех я пошел спать. Только сейчас поднялся. В такой воде ничего вы на муху не поймаете. - Он вынул из кармана пластиковую коробочку, пошуровал в ней указательным пальцем. Вот, попробуйте это.

И подал им крохотную блесенку, кусочек блестящего металла величиной с шестипенсовик в форме ложечки, украшенной единственным крючком.

- Попытайте это в какой-нибудь заводи, откуда выбегает быстрая струя. В такие дни, как сегодня, на нее всегда клюет.

Они поблагодарили, и Дуайт привязал приманку к Мойриной леске. Сперва Мойре не удавалось ее забросить: будто целая тонна свинца тянула удилище вниз, блесна падала в воду у самых ее ног. Но вскоре она приноровилась забрасывать приманку подальше, в струю, выбегающую из заводи. На пятый или шестой раз леска дернулась, удилище изогнулось, и тонкая прочная нить зазвенела, сбегая с катушки. Мойра ахнула:

- Кажется, одна попалась, Дуайт!

- Ясно, попалась. Держите удилище стоймя, детка. И понемногу подводите ее к нам. - Форель прыжком взметнулась над водой. - Неплохая рыбка, одобрил Дуайт. - Не давайте леске ослабнуть, но если форель будет очень рваться, немного ее поводите. Спокойствие - и она ваша.

Пять минут спустя усталая, измотанная форель лежала на берегу у ног рыбачки, и Дуайт уложил ее в садок. Он прикончил форель, ударив с маху о камень, и оба полюбовались Мойриной добычей.

- Полтора фунта, - сказал Дуайт, - а может быть, и чуть побольше. - Он осторожно извлек изо рта форели хитроумную блесну, крохотную ложечку с крючком. - А теперь поймайте еще одну.

- Эта меньше вашей, - сказала Мойра, но ее переполняла гордость.

- Следующая будет не меньше. Попытайте счастья еще разок.

Но время близилось к обеду, и Мойра решила отложить попытку. Гордые, они с трофеями вернулись в гостиницу, вылили перед обедом пива и потолковали об улове с другими удильщиками.

Среди дня опять пошли на то же место, и опять Мойра поймала форель, на сей раз двухфунтовую, а Дуайту попались две помельче, и одну он пустил обратно в реку. Под вечер, прежде чем вернуться в гостиницу, довольные и усталые, они отдыхали, разложив подле себя пойманную рыбу. Сидели на берегу, прислонясь к большому валуну, наслаждались последними лучами солнца, пока оно еще не скрылось за горой, покуривали. Становилось холодновато, но очень уж не хотелось уходить от мирно журчащей реки.

Внезапная мысль поразила Мойру:

- Дуайт, а ведь гонки, наверно, уже кончились.

Глаза его округлились.

- Фу, пропасть! Я же хотел слушать репортаж по радио. Совсем забыл!

- И я тоже. - Мойра помолчала, потом прибавила: - Жаль, что мы не слушали. Какая же я эгоистка.

- Мы все равно ничего не могли бы поделать, детка.

- Знаю, но... сама не знаю. Надеюсь, с Джоном ничего не случилось.

- В семь передают последние известия. Тогда послушаем, - сказал Дуайт.

- Хотела бы я знать... - Мойра посмотрела вокруг: тихо зыблется река, протянулись длинные тени, золотится вечерний свет. - Тут чудесно. Можете вы поверить, по-настоящему поверить, что больше мы никогда этого не увидим?

- Я возвращаюсь домой, - негромко сказал Дуайт. - Ваша страна замечательная, и мне здесь очень нравится. Но это не моя страна, и теперь я вернусь в мои родные места, к моим родным и близким. Мне нравится в Австралии, но все равно я рад буду вернуться наконец домой, в Коннектикут. - Он повернулся к Мойре. - Я ничего этого больше не увижу, потому что возвращаюсь домой.

- Вы расскажете про меня Шейрон?

- Конечно. А может быть, она уже знает.

Мойра пристально смотрела на камешки под ногами.

- Что вы ей скажете?

- Много всего, - негромко промолвил Дуайт. - Скажу, что мне пришлось бы худо, если б вы не скрасили мне самое трудное время. Скажу, что вы так поступали, хотя знали с самого начала - вам это радости не принесет. Скажу, что это благодаря вам я возвратился к ней таким же, как был, а не опустившимся пьяницей. Скажу, что вы помогли мне остаться ей верным и далось это вам нелегко.

Мойра встала.

- Идемте в гостиницу, - сказала она. - Вам очень повезет, если Шейрон поверит вам хоть на четверть.

Дуайт тоже поднялся.

- Не согласен, - сказал он. - Я думаю, она поверит всему с начала и до конца, потому что все это правда.

Они вернулись со своим уловом в гостиницу. Привели себя в порядок, переоделись и снова встретились в баре, чтобы выпить перед пятичасовой трапезой; ели быстро, надо было не опоздать к передаче последних известий. Вот она и началась, новости были главным образом спортивные; оба слушали затаив дыхание, и вот диктор объявил:

- На автодроме в Турадине сегодня разыгрывался Большой приз Австралии, победил мистер Джон Осборн на "феррари". Вторым пришел...

- Он все-таки выиграл! - воскликнула Мойра. Оба подались вперед, внимательно слушая.

Гонки омрачило большое количество аварий и несчастных случаев. Из восемнадцати гонщиков после восьмидесяти кругов финишировали только трое, шестеро погибли при авариях; а многие, в разной степени пострадавшие, отправлены в больницу. Победитель, мистер Джон Осборн, поначалу был осторожен и к сороковому кругу отставал от передовой машины мистера Сэма Бейли на три круга. Вскоре после этого мистер Бейли потерпел аварию на повороте под названием Оползень, и с этой минуты "феррари" начал набирать скорость. На шестидесятом круге он был уже впереди всех, к этому времени борьбу продолжали всего пять участников, и у мистера Осборна не осталось серьезных соперников. На шестьдесят пятом круге он поставил рекорд скорости - 97,83 мили в час, замечательное достижение для этой трассы. Затем мистер Осборн сбавил скорость до 89,61 мили в час. Мистер Осборн сотрудник Британской Организации Научных и Промышленных Исследований, с автомобильной промышленностью не связан - на любительских гонках прежде не участвовал.

Позже Дуайт и Мойра перед сном постояли несколько минут на веранде гостиницы, смотрели на горы, будто вырезанные черным силуэтом в звездной ночи.

- Я рада, что Джон добился, чего хотел, - сказала девушка. - Он так жаждал победить. Наверно, для него это своего рода завершение.

Дуайт кивнул.

- Я бы сказал, в эти часы для всех нас все завершается.

- Знаю. Осталось совсем мало времени. Завтра я хотела бы вернуться домой, Дуайт. Мы провели здесь чудесный день, и рыбу половили. Но надо еще очень многое сделать, а времени почти не осталось.

- Ну конечно, детка. Я и сам об этом думал. Но вы рады, что мы сюда съездили?

Она кивнула.

- Это был для меня очень счастливый день, Дуайт. Не знаю почему... не только оттого, что поймалась форель. Я чувствую... наверное, и у Джона такое же чувство... будто я одержала победу. Только сама не знаю, над чем.

Дуайт улыбнулся.

- И не старайтесь разобраться, - сказал он. - Просто чувствуйте себя победительницей и будьте за это благодарны. Я тоже был счастлив. Но я согласен, завтра нам надо вернуться. Возможно, там уже происходит всякое.

- Плохое?

Стоя рядом с нею в темноте, Дуайт наклонил голову:

- Я не хотел испортить вам эту поездку. Но вчера, перед тем как мы выехали, Джон Осборн сказал мне, что к вечеру четверга в Мельбурне несколько человек свалила лучевая болезнь. Думаю, сейчас больных много больше.

9

Во вторник утром Питер Холмс на своей машине отправился в Мельбурн. Дуайт Тауэрс по телефону назначил ему на десять сорок пять встречу в приемной адмирала Хартмена. В это утро радио впервые сообщило о случаях лучевой болезни в городе, и Мэри волновалась - не опасно ли ему туда ехать.

- Будь осторожен, Питер, - просила она. - Как бы ты не подхватил эту заразу. Может быть, не так уж тебе обязательно ехать?

Он не мог заставить себя в который раз повторить ей, что зараза - здесь же, вокруг, в их славной уютной квартирке: Мэри то ли не могла, то ли не хотела это понять.

- Ехать надо, - сказал он. - Но я не задержусь ни минуты лишней.

- Не оставайся обедать. Я уверена, здесь у нас воздух не такой вредный.

- Я сразу вернусь, - пообещал Питер.

Тут ее осенило.

- Придумала! - сказала она. - Возьми с собой формалиновые таблетки, помнишь, которые я принимала от кашля, и время от времени соси. Они замечательно помогают при всякой инфекции. Предохраняют от любой заразы.

Что ж, он послушается, ей будет спокойнее.

- Неплохая мысль, - сказал Питер.

До Мельбурна он ехал погруженный в раздумья. Теперь счет идет уже не на дни, счет идет на часы. Неизвестно, о чем будет речь на совещании у Главнокомандующего военно-морскими силами, но ясно, что его, Питера, служба завершается. Когда он сегодня поедет домой, с моряцкой жизнью, вероятно, будет уже покончено, а скоро будет и вовсе покончено с жизнью.

Он оставил машину на стоянке и прошел в Адмиралтейство. Здание, казалось, совсем обезлюдело; в приемной Питер застал одного только Дуайта в полной военной форме и отлично настроенного.

- Привет, дружище!

- Доброе утро, сэр, - отозвался Питер и огляделся. Конторка секретаря заперта, приемная пуста. - А разве капитан-лейтенант Торренс не приходил?

- Как будто нет. Наверно, взял на сегодня отпуск.

Дверь кабинета распахнулась, на пороге стоял сэр Дэвид Хартмен. Никогда на памяти Питера это румяное улыбчивое лицо не было таким серьезным, поистине адмирал на себя не похож.

- Входите, господа, - сказал сэр Дэвид. - Моего секретаря сегодня здесь нет.

Они вошли, им предложено было сесть в кресла у письменного стола, напротив хозяина.

- Не знаю, касается ли то, что я должен сказать, капитан-лейтенанта Холмса, - заговорил Тауэрс. - Возможно, в порту понадобится кое-какая помощь офицера связи. Может быть, вы предпочитаете, чтобы он подождал в приемной, сэр?

- Незачем, - сказал адмирал. - Если так мы быстрее покончим с делом, пусть он останется. Что именно вы хотите, капитан?

Дуайт чуть поколебался, подбирая слова.

- По-видимому, теперь я - старший по чину во всем военно-морском флоте Соединенных Штатов, - сказал он. - Никогда не думал достичь столь высокого положения, но так уж случилось. Прошу простить, если я выразил это не а надлежащей форме и не теми словами, сэр. Но я должен сказать, что вывожу свою подводную лодку из-под вашего командования.

Адмирал медленно наклонил голову.

- Очень хорошо, капитан. Угодно вам покинуть территориальные воды Австралии или остаться здесь в качестве нашего гостя?

- Я хочу вывести "Скорпион" из территориальных вод, - был ответ. - Не могу сейчас сказать точно, когда это будет, вероятно, еще до конца недели.

Адмирал кивнул. И обратился к Питеру:

- Распорядитесь в порту, чтобы подводную лодку снабдили всем необходимым и отбуксировали, - сказал он. - Капитану Тауэрсу надо обеспечить наилучшие условия.

- Слушаю, сэр.

- Вот не знаю точно, как с платежами, сэр, - обратился американец к адмиралу. - Прошу извинить, у меня нет опыта по этой части.

Тот слабо улыбнулся:

- Будь у вас такой опыт, капитан, едва ли он был бы нам очень полезен. Пусть сохранится обычный порядок. Общая сумма всех издержек подсчитывается здесь, документы и дубликаты за надлежащими подписями предъявляются военно-морскому атташе вашего посольства в Канберре, и он пересылает их в Вашингтон для окончательного утверждения. Думаю, по этому поводу вам незачем беспокоиться.

- То есть я просто могу сняться с Якоря и уйти? - спросил Дуайт.

- Вот именно. Рассчитываете вы еще вернуться в австралийские воды?

Американец покачал головой.

- Нет, сэр. Я намерен вывести свою подводную лодку в Бассов пролив и затопить ее.

Питер и раньше предполагал нечто подобное, и все же... так скоро, так неотвратимо, и эти деловитые переговоры... его как громом поразило. Он хотел было спросить, не намерен ли Дуайт вывести лодку на буксире и с ним отправить команду обратно на берег, но промолчал. Пожелай американцы получить лишних день-два жизни, они бы попросили буксир, но едва ли они этого хотят. Лучше пойти на дно, чем умирать от рвоты и поноса, бездомными, на чужой земле.

- На вашем месте я, вероятно, поступил бы так же, - сказал адмирал. Что ж, остается только поблагодарить вас за сотрудничество, капитан. И пожелать вам успеха. Если до отплытия вам что-либо понадобится, не стесняйтесь спросить - или просто берите, что хотите. - Лицо его исказилось внезапной судорогой боли, он стиснул лежащий перед ним карандаш. Потом перевел дух, поднялся из-за стола. - Прошу извинить. Я на минуту вас оставлю.

Он поспешно вышел, дверь за ним закрылась. При его внезапном уходе капитан и офицер связи встали и, уже не садясь, обменялись беглым взглядом.

- Вот оно, - сказал Тауэрс.

- Вы думаете, и с секретарем то же самое? - вполголоса спросил Питер.

- Думаю, да.

Минуту-другую они стояли молча, невидящими глазами смотрели в окно.

- Продовольствие, - сказал наконец Питер. - На борту "Скорпиона" почти ничего нет. Ваш помощник составляет список всего, что понадобится, сэр?

Дуайт покачал головой.

- Нам ничего не понадобится. Я только выведу лодку из бухты, за пределы территориальных вод.

Тут офицер связи все-таки задал вопрос, который хотел задать раньше:

- Может быть, снарядить буксир, чтобы вышел со "Скорпионом" и доставил команду обратно?

- Не нужно, - сказал Дуайт.

Они стояли в молчании еще минут десять. Наконец появился адмирал, лицо его покрывала пепельная бледность.

- Вы очень любезны, что подождали, - сказал он. - Мне немного нездоровится. - Он больше не сел в кресло, так и остался стоять у стола. Настал конец нашему долгому сотрудничеству, капитан, - сказал он. - Мы, британцы, всегда охотно работали вместе с американцами, особенно на морях. Не раз и не два нам было за что вас благодарить, думаю, взамен и вы что-то почерпнули из нашего опыта. Всему этому настал конец. - Он мгновенье помолчал, потом с улыбкой протянул руку - Мне осталось только проститься.

Дуайт пожал протянутую руку.

- Было очень приятно служить под вашим командованием, сэр. Говорю это не только от себя, но от имени всей команды.

Дуайт с Питером вышли из кабинета и дальше, через унылое опустевшее здание, во двор.

- Что теперь, сэр? - спросил Питер. - Поехать мне с вами в порт?

Капитан покачал головой.

- Я полагаю, вы можете считать себя свободным. Ваша помощь там больше не понадобится.

- Если я хоть чем-то могу быть полезен, я с радостью поеду.

- Не надо. Если помощь потребуется, я позвоню вам домой. Но теперь ваше место дома, приятель.

Вот и конец их доброму товариществу.

- Когда вы отплываете? - спросил Питер.

- Точно не знаю, - был ответ. - На сегодняшнее утро в команде заболели семеро. Думаю, мы пробудем здесь еще день или два и отчалим, вероятно, в субботу.

- Много народу уходит с вами?

- Десять человек. Я одиннадцатый.

Питер вскинул на него глаза.

- А вы пока здоровы?

Дуайт улыбнулся.

- До сих пор думал, что здоров, а сейчас не уверен. Обедать я сегодня не собираюсь. - Он чуть помолчал. - А как вы?

- Я в порядке. И Мэри тоже... так я думаю.

Дуайт повернул к машинам.

- Сейчас же возвращайтесь к ней. Незачем вам тут оставаться.

- Мы еще увидимся, сэр?

- Не думаю, - отвечал капитан. - Я возвращаюсь домой, домой в город Мистик, штат Коннектикут, и рад вернуться.

Больше нечего было делать и не о чем говорить. Они пожали друг другу руки, разошлись по машинам и поехали каждый своей дорогой.

В двухэтажном кирпичном, старинной постройки доме в Молверне стоял у кровати своей матери Джон Осборн. Он был еще здоров, но старая дама захворала в воскресенье утром, на другой день после того, как он выиграл Большие гонки. В понедельник ему удалось вызвать к ней врача, но врач ничем не сумел помочь и больше не явился. Приходящая прислуга тоже не появлялась, и теперь физик сам ухаживал, как мог, за больной матерью.

Впервые за последнюю четверть часа она открыла глаза.

- Джон, - промолвила она, - вот эту самую болезнь нам и предсказывали?

- Думаю, да, мама, - мягко ответил сын. - Со мной тоже так будет.

- Доктор Хемилтон так и сказал? Я что-то не помню.

- Это он мне сказал, мама. Едва ли он приедет еще раз. Он сказал, что и у него начинается то же самое.

Длинное молчание.

- Долго я буду умирать, Джон?

- Не знаю. Может быть, неделю.

- Какая нелепость. Слишком долго.

Она опять закрыла глаза. Джон отнес таз в ванную, вымыл его и вернулся в спальню. Мать снова открыла глаза.

- Где Мин? - спросила она.

- Я выпустил его в сад. По-моему, он хотел выйти.

- Мне его так жалко, - пробормотала старая женщина. - Когда нас никого не станет, ему будет ужасно одиноко.

- Ему будет не так уж плохо, мама, - сказал сын, без особой, впрочем, уверенности. - Останется сколько угодно собак, будет с кем играть.

Она заговорила о другом:

- Мне пока ничего не нужно, милый. Ступай, займись своими делами.

Джон поколебался.

- Мне надо бы заглянуть в институт. Я вернусь к обеду. Чего тебе хочется на обед?

Она опять закрыла глаза.

- Найдется у нас молоко?

- В холодильнике целая пинта, - ответил Джон. - Попробую достать еще. Правда, теперь это не так просто. Вчера молока нигде не было.

- Мину хоть немножко нужно. Молоко ему очень полезно. И в кладовке должны быть консервы, три банки крольчатины. Открой одну ему на обед, что останется, сунь в холодильник. Мин так любит крольчатину. Насчет обеда для меня не хлопочи, пока не вернешься. Если захочется есть, я сделаю себе овсянку.

- Ты уверена, что обойдешься без меня? - спросил Джон.

- Конечно. - Мать протянула руки. - Поцелуй меня, пока не ушел.

Он поцеловал увядшие щеки, и мать, улыбаясь ему, откинулась в постели.

Джон Осборн поехал в институт. Там не было ни души, но на его столе лежала ежедневная сводка - доклад о случаях лучевой болезни. К сводке приколота записка секретарши: она очень плохо себя чувствует и, вероятно, больше на службу не придет. Она благодарит его за неизменную доброту, поздравляет с победой на гонках и хочет сказать, как приятно ей было служить под его началом.

Осборн отложил записку и взялся за сводку. Сообщалось, что в Мельбурне, судя по всему, болезнь охватила примерно половину населения. Семь случаев отмечены в Хобарте (Тасмания), три - в Крайстчерче (Новая Зеландия). Доклад - вероятно, последний, какой ему довелось получить, - был много короче обычного.

Джон Осборн прошел по пустым комнатам, брал и мельком просматривал бумаги то с одного, то с другого стола. Вот и эта полоса его жизни кончается, как все предыдущие. Он не стал здесь задерживаться, мучила тревога о матери. Вышел на улицу и отправился домой в случайном переполненном трамвае, изредка они еще ходили. Вагоновожатый был на месте, но кондуктора не оказалось, времена платы за проезд миновали. Осборн заговорил с вожатым. Тот сказал:

- Я буду водить эту чертову коробку, покуда не захвораю, приятель. А когда затошнит, отгоню ее в Кью, в тамошнее депо и пойду домой. Я там живу, в Кью, понятно? Тридцать семь лет я водил трамвай во всякую погоду и не брошу до последнего.

В Молверне Джон Осборн сошел и пустился на поиски молока. Оказалось, это безнадежно; то немногое, что еще имелось в молочных, оставляли детям. Домой к матери он вернулся с пустыми руками.

Он вошел в дом, прихватив из сада китайскую собачку, - наверно, матери приятно будет ее видеть. Поднялся на второй этаж, Мин прыгал по ступеням, опережая его.

В спальне мать лежала на спине, закрыв глаза, постель чиста и опрятна, на одеяле ни складочки. Дуайт подошел ближе, тронул мать за руку... мертва. Рядом на ночном столике стакан с водой, несколько строк карандашом на листке, маленькая красная коробочка и пустой пластиковый пузырек. Дуайт не знал, что у матери это было припасено.

Он взял записку и стал читать:

Сынок мой, было бы слишком нелепо испортить последние дни твоей жизни, цепляясь за свою, она мне теперь так тяжка. Не хлопочи о похоронах. Просто закрой дверь и оставь меня на моей постели, в моей комнате, среди вещей, которые меня окружают. Так мне будет хорошо.

С маленьким Мином поступи как считаешь нужным. Мне его очень, очень жаль, но я ничего не могу поделать.

Я очень рада, что ты победил на гонках.

Нежно любящая тебя мама.

Скупые редкие слезы поползли по его щекам и тотчас же иссякли. Мама всегда бывала права, сколько он себя помнил, и сейчас она тоже права. Он вышел из спальни, глубоко задумавшись, прошел в гостиную. Пока он еще не болен, но, возможно, это настигнет его через считанные часы. Маленькая собака шла за ним по пятам; Джон сел, взял ее на руки, ласково потрепал шелковистые уши.

Немного погодя он поднялся, оставил собаку в саду и пошел в соседнюю аптеку на углу. К своему удивлению, он еще застал здесь девушку-продавщицу; она протянула ему красную коробочку.

- Все за ними приходят, - сказала она с улыбкой. - Очень бойкая у нас торговля.

Он улыбнулся в ответ:

- Я предпочел бы в шоколаде.

- Я тоже, - сказала девушка, - но, по-моему, таких не делают. Я свои запью фруктовой водой с мороженым.

Джон Осборн снова улыбнулся и оставил девушку за аптечной стойкой. Вернулся домой, взял из сада в кухню собаку и принялся готовить ей ужин. Открыл банку крольчатины, слегка подогрел в духовке и смешал с четырьмя облатками нембутала. Поставил это угощенье перед Мином, который жадно накинулся на еду, оправил его постель в корзинке и поуютней придвинул ее к печке.

Потом из прихожей позвонил по телефону в клуб и заказал там себе комнату на неделю. Поднялся к себе и стал укладывать чемодан.

Через полчаса он спустился в кухню; Мин, совсем сонный, мирно лежал в своей корзинке. Физик внимательно прочел наставления, напечатанные на картонной коробке, и сделал собаке укол; она и не почувствовала иглу.

Убедившись, что собачка мертва, Джон отнес ее наверх и поставил корзинку на пол возле постели матери.

И вышел из дому.

Вечер вторника в доме Холмсов выдался беспокойный. Около двух часов ночи малышка заплакала и уже не умолкала до рассвета. Молодым родителям было не до сна. Около семи утра девочку вырвало.

День наступал дождливый, холодный. При хмуром свете муж и жена посмотрели друг на друга, оба измучились, обоим нездоровилось.

- Питер... по-твоему, это то самое и есть, да? - спросила Мэри.

- Не знаю. Но очень может быть. Видимо, сейчас все заболевают.

Она устало провела рукой по лбу.

- Я думала, здесь, за городом, с нами ничего не случится.

Питер не знал, какими словами ее утешать, а потому спросил:

- Выпьешь чаю? Я поставлю чайник.

Мэри опять подошла к кроватке, посмотрела на дочурку - та как раз притихла. Питер повторил:

- Как насчет чашки чая?

Ему полезно выпить чашечку, подумала Мэри, он почти всю ночь был на ногах. Она заставила себя улыбнуться.

- Чай - это чудесно.

Он пошел на кухню готовить чай. Мэри чувствовала себя прескверно, и теперь ее замутило. Конечно, это бессонная ночь виновата и она переволновалась из-за Дженнифер. Питер хлопочет в кухне; она тихонько пройдет в ванную, он ничего и не узнает. Ее нередко тошнило, но на этот раз он может подумать, вдруг тут что-то другое, и станет волноваться.

В кухне пахло затхлым, а может быть, просто показалось. Питер налил в электрический чайник воды из-под крана, сунул штепсель в розетку, включил; счетчик ожил, и Питер вздохнул с облегчением: ток есть. Не сегодня завтра электричества не станет, вот тогда будет худо.

Духота в кухне нестерпимая; Питер распахнул окно. Его вдруг бросило в жар, опять в холод, и он почувствовал, что сейчас его стошнит. Он тихо прошел к ванной, но дверь оказалась заперта, значит, там Мэри. Незачем ее пугать; через черный ход он вышел под дождь, и в укромном уголке за гаражом его стошнило.

Он еще постоял здесь. В дом вернулся бледный, ослабевший, но все же ему полегчало. Чайник уже кипел, Питер заварил чай, поставил на поднос две чашки и пошел в спальню. Мэри была здесь, наклонилась над дочкиной кроваткой.

- Я принес чай, - сказал Питер.

Она не обернулась, побоялась, что лицо ее выдаст. Сказала:

- Вот спасибо! Налей, я сейчас.

Едва ли она сможет выпить хоть глоток, но Питеру чай пойдет на пользу.

Он наполнил обе чашки, присел на край кровати, осторожно пригубил; от горячего чая желудок словно бы успокоился. Чуть погодя Питер сказал:

- Иди пей, родная. Твой чай остынет.

Мэри нехотя подошла; может быть, она и справится. Она посмотрела на мужа, его халат был мокрый от дождя.

- Питер, да ты совсем промок! - вскрикнула Мэри. - Ты выходил из дому?

Питер взглянул на рукав халата; он совсем про это забыл.

- Надо было выйти, - сказал он.

- Зачем?

Он больше не мог притворяться.

- Просто меня стошнило. Думаю, ничего серьезного.

- Ох, Питер. И со мной то же самое.

Минуту-другую они молча смотрели друг на друга. Потом Мэри сказала глухо:

- Наверно, это из-за пирожков с мясом, которые были на ужин. Ты ничего такого не заметил?

Питер покачал головой.

- По-моему, пирожки были хорошие. И потом, Дженнифер ведь пирожков не ела.

- Питер... По-твоему, это то самое?

Он взял ее за руку.

- Сейчас заболевают все. И нас не минует.

- Не минует, нет, - задумчиво отозвалась Мэри. - Видно, никуда не денешься. - Она подняла глаза, встретилась с ним взглядом. - Это конец, да? Нам будет все хуже, хуже, и мы умрем?

- Думаю, порядок такой, - подтвердил Питер. И улыбнулся ей. - Я еще никогда не пробовал, но, говорят, все происходит именно так.

Мэри повернулась и пошла в гостиную; Питер, чуть помешкав, последовал за ней. Она стояла у застекленных дверей и смотрела на сад, она всегда так его любила, а сейчас он по-зимнему унылый, обнаженный ветром.

- Как мне жаль, что мы так и не купили садовую скамейку, - ни с того ни с сего сказала Мэри. - Она бы так славно выглядела вон там, у стены.

- Попытка не пытка, съезжу сегодня, вдруг достану, - заявил Питер.

Жена обернулась к нему.

- Если ты нездоров, не езди.

- Посмотрим, как я буду себя чувствовать через час-другой. Лучше чем-то заняться, чем сидеть сиднем и только и думать, ах, какой я несчастный.

Мэри улыбнулась.

- Мне вроде сейчас получше. Ты как, позавтракаешь?

- Ну, не знаю, - сказал Питер. - Не уверен, что я настолько пришел в себя. Какая у нас есть еда?

- Три пинты молока. По-твоему, можно будет достать еще?

- Пожалуй, да. Возьму машину и съезжу.

- Тогда, может быть, позавтракаем овсяными хлопьями? На пакете написано, что в них много глюкозы. Это ведь полезно, когда болеешь, правда?

Питер кивнул.

- Пожалуй, я приму душ. Наверно, он меня подбодрит.

Так он и сделал, а когда потом вышел из спальни, Мэри в кухне хлопотала над завтраком. С изумлением Питер услышал, что она поет - напевает веселую песенку, в которой спрашивается, кто до блеска начистил солнце. Питер вошел в кухню.

- Ты как будто повеселела, - заметил он.

Мэри подошла к нему.

- Это такое облегчение, - сказала она, и теперь он увидел - напевая песенку, она всплакнула. Озадаченный, не выпуская ее из объятий, он утер ее слезы.

- Я так тревожилась, совсем извелась, - всхлипнула она. - Но теперь все будет хорошо.

Какое уж там хорошо, подумал Питер, но вслух не сказал.

- Из-за чего ты так тревожилась? - спросил он мягко.

- Люди заболевают в разное время, - сказала она. - Так я слышала. Некоторые на две недели позже других. Вдруг я свалилась бы первая, бросила тебя и Дженнифер, или первым заболел бы ты и оставил нас одних. Мне было так страшно...

Она подняла глаза, встретилась с ним взглядом и сквозь слезы улыбнулась.

- А теперь мы заболели все трое в один день. Правда, нам повезло?

В пятницу Питер Холмс поехал в Мельбурн, будто бы на поиски садовой скамейки. Он гнал свой маленький "моррис" вовсю, не следовало надолго отлучаться из дому. Он хотел поговорить с Джоном Осборном, и не откладывая; толкнулся сперва в городской гараж, но там было заперто; потом поехал в НОНПИ. Наконец он разыскал Осборна в клубе "На природе", в спальне; тот выглядел совсем больным и слабым.

- Прости, что беспокою тебя, Джон. Как ты себя чувствуешь?

- Уже заполучил, - сказал физик. - Второй день. А ты?

- Вот потому я и хотел тебя повидать, - начал Питер. - Наш доктор, видно, умер, во всяком случае, он никого не навещает. Понимаешь, Джон, мы с Мэри со вторника совсем разладились - рвота и прочее. Ей очень худо. А мне со вчерашнего дня, с четверга, становится все лучше. Я ей ничего не сказал, но чувствую себя отлично и голоден как волк. По дороге сюда заехал в кафе и позавтракал - уплел яичницу с грудинкой и все, что еще полагается, и опять хочу есть. Похоже, я выздоравливаю. Скажи, может так быть?

Физик покачал головой.

- Окончательно выздороветь нельзя. На время можешь оправиться, а потом опять заболеешь.

- На какое время?

- Пожалуй, дней на десять. Потом опять заболеешь. Не думаю, что возможно второе улучшение. Скажи, а Мэри очень плохо?

- Неважно. Я должен поскорей вернуться.

- Она лежит?

Питер покачал головой.

- Сегодня утром она ездила со мной в Фолмут покупать средство от моли.

- Средство от чего?!

- От моли. Ну, знаешь, нафталин. - Питер замялся. - Ей так захотелось. Когда я уезжал, она убирала всю нашу одежду, чтоб моль не завелась. Между приступами она еще может этим заниматься и непременно хочет все убрать. Он опять заговорил о том, ради чего приехал: - Послушай, Джон. Я так понял, что могу прожить здоровым неделю, от силы десять дней, а потом все равно крышка, так?

- Никакой надежды, старик, - подтвердил Осборн. - Выжить никто не может. Эта штука всех выметет подчистую.

- Что ж, приятно знать правду. Незачем трепыхаться и обманывать себя. Скажи, а могу я что-нибудь для тебя сделать? Сейчас мне надо поскорей назад к Мэри.

Физик покачал головой.

- У меня почти все доделано. Надо еще управиться с одной-двумя мелочами, и тогда я, пожалуй, все закончу.

Питер помнил, что у Джона есть еще и домашние обязанности.

- Как мама?

- Умерла, - был краткий ответ. - Теперь я живу здесь.

Питер кивнул, но его уже снова захлестнули мысли о Мэри.

- Мне пора, - сказал он. - Счастливо, старик.

Джон Осборн слабо улыбнулся.

- До скорого, - ответил он.

Проводив глазами моряка, он поднялся с постели и вышел в коридор. Возвратился через полчаса, бледный, очень ослабевший, губы его кривились от отвращения к собственному грешному телу. Все, что надо сделать, он должен сделать сегодня; завтра уже не хватит сил.

Он тщательно оделся и сошел вниз. Заглянул в зимний сад; там в камине горел огонь и одиноко сидел со стаканчиком хереса Осборнов дядюшка. Он поднял глаза на племянника.

- Доброе утро, Джон. Как спалось?

- Прескверно. Я совсем расхворался, - был суховатый ответ.

Багрово-румяное лицо старика омрачилось.

- Грустно это слышать, мой мальчик, - озабоченно сказал он. - Что-то в последнее время все расхворались. Знаешь, я вынужден был пойти в кухню и сам готовил себе завтрак! Представляешь, в нашем-то клубе!

Он жил в клубе уже три дня, после смерти сестры, которая вела хозяйство в его доме в Мейседоне.

- Но Коллинз, швейцар, сегодня явился на работу, он нам приготовит что-нибудь на обед. Ты сегодня обедаешь здесь?

Джон Осборн знал, нигде он обедать не будет.

- Извините, дядя, сегодня никак не могу. Мне надо в город.

- Какая досада. Я надеялся, что ты будешь тут и поможешь нам расправиться с портвейном. Мы приканчиваем последнюю партию, там, по-моему, бутылок пятьдесят. Как раз хватит до конца.

- А как ваше самочувствие, дядя?

- Лучше некуда, мой мальчик, лучше некуда. Вчера после ужина стало немножко не по себе, но это, наверно, бургундское виновато. По-моему, бургундское плохо сочетается с другими винами. В прежние времена во Франции если уж пили бургундское, так из пинтовой кружки или какие там французские меры, и уж ничего другого не пили весь вечер. Но я пришел сюда, спокойненько выпил коньяку с содовой и с кусочком льда, и когда поднялся к себе, уже чувствовал себя совсем хорошо. Нет, я прекрасно спал всю ночь.

Любопытно, надолго ли спиртные напитки поддерживают невосприимчивость к лучевой болезни, спросил себя физик. Насколько ему известно, наука еще не занималась подобными исследованиями; вот подвернулся удобный случай, но изучить его некому.

- Остаться до обеда не могу, не взыщите, - сказал он старику. - Но, может быть, вечером увидимся.

- Ты меня застанешь здесь, мой мальчик, я буду здесь. Вчера вечером со мной ужинал. Том Фозерингтон и обещал прийти утром, но что-то его не видать. Надеюсь, он не болен.

Джон Осборн вышел из клуба и как во сне побрел по тенистым улицам. Необходимо позаботиться о "феррари", а значит, он должен дойти до гаража; после можно будет и отдохнуть. Он миновал было распахнутую дверь аптеки, помешкал немного и вошел. Аптека была пуста и заброшена, за стойкой никого. Посредине на полу раскрытый ящик, полный красных картонных коробочек, и еще куча их громоздится на стойке между таблетками от кашля и губной помадой. Осборн взял одну коробочку, сунул в карман и пошел дальше.

Дошел, отворил раздвижные двери гаража, - и вот он, "феррари", стоит посреди гаража, в точности как Джон его оставил, хоть сию минуту садись за руль и поезжай. Из Больших гонок машина вышла без единой царапинки, ни дать ни взять игрушка, вынутая из подарочной коробки. Он бесконечно дорожит этим своим сокровищем, после гонок оно ему стало еще дороже. Сейчас ему слишком худо, чтобы вести машину, и, возможно, никогда больше ему на ней не ездить, но нет, не настолько он болен, чтобы не коснуться ее, не позаботиться о ней, не потрудиться над нею. Он повесил куртку на гвоздь и принялся за работу.

Первым делом надо поднять колеса, подложить кирпичи под раму, покрышки не должны касаться пола. От усилий, которые потребовались, чтобы передвигать тяжелый домкрат, орудовать им, подкладывать кирпичи, Осборну опять стало худо. Тут не было уборной, но позади гаража на грязном, захламленном дворе свалены были черные, в смазке и мазуте останки допотопных брошенных машин. Осборн пошел туда и потом вернулся к "феррари", совсем ослабев, но с твердой решимостью завершить работу сегодня же.

До нового приступа он успел покончить с домкратом. Отвернул краник, слил воду из системы охлаждения, и пришлось снова выйти во двор. Ну, ничего, тяжелая работа позади. Он отсоединил клеммы от аккумуляторной батареи и смазал концы. Потом отвернул все шесть свечей зажигания, залил цилиндры маслом и опять накрепко ввернул свечи.

Потом он немного отдохнул, прислонясь к машине; теперь она в полном порядке. Новый спазм настиг его, опять пришлось идти во двор. Когда вернулся, уже смеркалось, близился вечер. Все, что надо, чтобы оставить дорогую его сердцу машину в целости и сохранности, сделано, но Джон Осборн не уходил, не хотелось с нею расставаться, да и страшновато - вдруг новый приступ настигнет его раньше, чем он доберется до клуба.

Сейчас он в последний раз сядет за баранку, коснется каждой кнопки, каждого рычажка. Шлем и защитные очки лежали на сиденье; он аккуратно надел шлем, очки подвесил на ремешке на шею и пристроил под подбородком. И забрался на свое место за баранкой.

Здесь спокойно, куда спокойней, чем в клубе. Приятно ощущать ладонями баранку, три маленьких циферблата, окружающие огромный по сравнению с ними циферблат тахометра, - добрые друзья. Эта машина выиграла для него Большие гонки, подарила ему лучшие в его жизни минуты. Чего ради тянуть?

Он достал из кармана красную коробочку, вытряхнул из флакона таблетки, бросил картонку на пол. Тянуть незачем: вот так лучше всего.

Он взял таблетки в рот и с усилием глотнул.

Из клуба Питер Холмс поехал в магазин на Элизабет-стрит, где не так давно покупал садовую косилку. Тут не было ни продавцов, ни покупателей, но кто-то взломал дверь, и конечно же, отсюда растащили кому что понадобилось. Внутри было темновато, электричество отключено. Отдел садовых принадлежностей помещался на втором этаже; Питер поднялся по лестнице и увидел скамейки, те самые, которые ему вспоминались. Он выбрал совсем легкую, с ярким съемным сиденьем - наверно, оно понравится Мэри, а сейчас послужит прокладкой, и скамья не поцарапает крышу машины. Немалого труда стоило протащить скамейку по двум лестничным маршам, вынести за дверь, а там Питер поставил ее на тротуар и вернулся за сиденьем и веревками. На прилавке нашелся моток бельевой веревки. Питер вышел, взгромоздил скамейку на крышу "морриса" и, не жалея веревки, множеством петель привязал покупку ко всем пригодным для этого частям машины. И пустился в обратный путь.

Он был голоден как волк и чувствовал себя как нельзя лучше. Жене он ни слова не говорил о том, что поправился, и не намерен говорить: она только расстроится, ведь теперь она уверена, что они встретят смерть вместе. По дороге домой он остановился у того же кафе, где утром завтракал; тут хозяйничала супружеская чета, оба, судя по виду, пышущие здоровьем выпивохи. На обед Питеру подали жаркое; он уплел две полные тарелки и в довершение солидную порцию горячего пудинга с джемом. Напоследок попросил приготовить ему побольше сандвичей с ломтями говядины - объемистый пакет можно будет оставить в багажнике, Мэри ничего не узнает, а он сможет вечером выйти из дому и втихомолку подзаправиться.

Домой он вернулся среди дня и, не снимая скамью с машины, вошел в свою квартирку. Мэри лежала на кровати полуодетая, укрывшись пуховым одеялом; казалось, в доме как-то холодно и сыро. Питер сел подле Мэри на край кровати.

- Как ты себя чувствуешь? - спросил он.

- Ужасно, - был ответ. - Питер, я так беспокоюсь за Дженнифер. Я никак не могла заставить ее хоть что-нибудь проглотить, и у нее все время расстройство.

Она прибавила еще кое-какие подробности.

Питер пошел через комнату к кроватке и посмотрел на малышку. Она явно осунулась и ослабела, так же как и Мэри. Похоже, обеим очень плохо.

- Питер, а ты как себя чувствуешь? - спросила Мэри.

- Неважно, - ответил он. - Меня два раза тошнило по дороге в город и еще раз на обратном пути. И несет без конца.

Она тронула его за руку.

- Не надо было тебе ездить...

Он улыбнулся ей:

- Зато я купил садовую скамейку.

Лицо Мэри просветлело.

- Правда? Где она?

- На машине. Ты полежи еще под одеялом. Я затоплю камин, в доме станет уютнее. А потом сниму скамейку с "морриса" и ты на нее посмотришь.

- Нельзя мне лежать, - устало сказала Мэри. - Надо все сменить у Дженнифер.

- Я сам сменю, первым делом. - Питер ласково уложил ее поудобнее. Полежи еще в тепле.

Час спустя в гостиной пылал огонь в камине, а садовая скамейка стояла у ограды, там, где хотелось Мэри. И Мэри подошла к двери на веранду и любовалась покупкой, яркими красками мягкого сиденья.

- Прелесть, - сказала она. - Как раз то, что нам надо для этого уголка. До чего славно будет посидеть там как-нибудь летним вечером...

Зимний день уже кончался, моросил мелкий дождь.

- Питер, - попросила Мэри, - я посмотрела, а теперь, может быть, ты внесешь сиденье на веранду? Или лучше прямо сюда, чтобы высохло. Мне так хочется, чтобы летом оно было такое же красивое.

Питер так и сделал, потом они перенесли дочкину кроватку в гостиную, где уже стало теплее.

- Хочешь чего-нибудь поесть? - спросила Мэри. - У нас полно молока, пей, если можешь.

Он покачал головой.

- Я совсем не могу есть. А ты?

Мэри молча покачала головой.

- А если я приготовлю тебе подогретого коньяка с лимоном? Может, выпьешь?

Она чуть подумала.

- Попробую... - и плотней запахнула на себе халат. - Мне так холодно...

Огонь в камине пылал вовсю.

- Я пойду принесу еще дров, - сказал Питер. - А потом приготовлю тебе горячее питье.

Сгущались сумерки. Питер подошел к поленнице, пользуясь случаем, достал из багажника сверток и съел подряд три сандвича. Когда он вернулся в гостиную с поленьями, Мэри стояла возле дочкиной кроватки.

- Как ты долго! - упрекнула она. - Почему ты там застрял?

- Были кое-какие неприятности, - сказал он. - Наверно, опять пирожки с мясом виноваты.

Лицо Мэри смягчилось.

- Бедный мой Питер. У всех у нас неприятности... - Она склонилась над кроваткой, потрогала дочкин лоб; малышка теперь лежала вялая, видно, уже и плакать не хватало силенок. - Питер, по-моему, она умирает...

Он обнял жену за плечи.

- И я умираю, - негромко сказал он, - и ты тоже. Всем нам уже недолго осталось. Вот чайник вскипел. Давай выпьем это питье.

Он отвел ее от кроватки к камину, где разжег теперь настоящий костер. Мэри села прямо на пол, и Питер подал ей горячее питье: подлил в коньяк кипятка и выжал туда же ломтик лимона. Пристально глядя в огонь, Мэри понемножку отпивала из стакана, и ей стало полегче. Питер и себе приготовил такую же смесь, несколько минут они сидели молча. Потом Мэри сказала:

- Почему все это с нами случилось, Питер? Потому что Россия и Китай стали воевать друг с другом?

Он кивнул.

- Ну, примерно так. Но на самом Деле все гораздо сложнее. Америка, Англия и Россия сперва бомбили военные объекты. А начала все Албания.

- Но мы-то здесь были ни при чем, Правда - мы, в Австралии?

- Мы оказали Англии моральную поддержку, - сказал Питер. - Вероятно, больше ничем мы ей помочь и не успели бы. За-месяц все кончилось.

- И никто не мог это остановить?

- Не знаю... Бывает тупоумие, которое ничем не остановишь. Я хочу сказать, если сразу несколько сотен миллионов человек вообразят, будто их национальное достоинство требует сбросить на соседей кобальтовую бомбу... ну, тут и ты и я мало что можем сделать. На одно только можно было надеяться - просветить людей, отучить их от тупоумия.

- Да как же отучить, Питер? Они все давно окончили школу.

- Газеты, - сказал Питер. - Кое-что можно было сделать через газеты. А мы не сделали. Ни одна страна ничего не сделала, потому что все мы были слишком тупы. Нам нравились наши газеты с фотографиями девиц в купальниках и кричащие заголовки сообщений об изнасилованиях, и ни у одного правительства не хватило мудрости помочь нам это изменить. Но будь мы достаточно разумны, возможно, с помощью газет что-то удалось бы сделать.

Мэри толком не поняла его рассуждений.

- Я рада, что газеты больше не выходят, - сказала она. - Без них гораздо приятнее.

Тут ее скрутил новый спазм, и Питер помог ей дойти до ванной. Пока она оставалась там, он вернулся в гостиную и постоял над детской кроваткой. Малышка совсем плоха, и ничем он не может ей помочь; навряд ли она проживет до утра. И Мэри тоже плоха, хотя и не настолько. Он один в семье здоров, и этого нельзя показать.

Мысль остаться без Мэри ужаснула его. Невозможно остаться одному в их квартирке; в считанные дни, что еще выпадут ему на долю, некуда будет идти и нечего делать. Будь "Скорпион" еще в Уильямстауне, можно бы присоединиться к Дуайту Тауэрсу и покончить со всем в море, труд моряка был делом его жизни. Но к чему это? Не желает он лишних дней, которые выпадают ему по странной прихоти необычного обмена веществ. Он хочет остаться с женой и дочуркой.

Мэри окликнула его из ванной, и он пошел помочь ей. Опять подвел ее к пылающему камину; она озябла, ее трясло. Питер опять дал ей горячего разбавленного коньяка, окутал ее плечи пуховым одеялом. Она держала стакан обеими руками, силилась справиться с дрожью, сотрясающей все тело.

Немного погодя она спросила:

- Питер, а как Дженнифер?

Он поднялся, отошел к кроватке, вернулся.

- Она сейчас спокойна, - сказал он. - По-моему, без перемен.

- А сам ты как?

- Премерзко. - Он наклонился к ней, взял за руку. - По-моему, тебе хуже, чем мне, - сказал он, ведь она не могла этого не понять. - Пожалуй, я протянул бы день-два лишних, но не больше. Наверно, это потому, что я физически крепче.

Мэри медленно кивнула. Потом сказала:

- Значит, надежды никакой нет? Ни для кого из нас?

Питер покачал головой.

- От этого не выздоравливают, родная.

- Боюсь, завтра мне уже не дойти до ванной. Питер, родной мой, мне хотелось бы покончить со всем этим сегодня же и взять с собой Дженнифер. По-твоему, это гадко?

Он поцеловал ее.

- По-моему, это разумно. И я с вами.

- Тебе ведь не так худо, как нам, - слабо возразила Мэри.

- Завтра будет так же, - сказал Питер. - Не стоит тянуть, ничего в этом нет хорошего.

Она сжала его руку.

- Что нам надо сделать, Питер?

Он минуту подумал.

- Сейчас я приготовлю грелки и положу в постель. Тогда ты наденешь свежую ночную сорочку и ляжешь, тебе будет тепло. Я принесу к нам в кровать Дженнифер. Потом запру дом, принесу тебе горячее питье, мы будем лежать рядом в постели и примем таблетки.

- Не забудь отключить электричество. А то вдруг мыши перегрызут провод и начнется пожар.

- Отключу, - сказал Питер.

Она подняла к нему глаза, полные слез.

- Ты сделаешь все, что надо, для Дженнифер?

Он провел рукой по ее волосам.

- Не тревожься, - мягко сказал он, - я все сделаю.

Он наполнил грелки горячей водой и положил в постель, заодно оправил ее, пускай все выглядит чисто и опрятно. Затем помог Мэри пройти в спальню. Вышел в кухню, в последний раз поставил чайник и, пока закипала вода, еще раз внимательно перечитал наставления, напечатанные на трех красных коробочках.

Потом он налил кипяток в термос, аккуратно расставил на подносе термос с двумя стаканами, коньяк, блюдце с половинкой, лимона и отнес в спальню. Прикатил из гостиной дочкину кроватку и поставил возле большой кровати. Мэри в постели казалась такой чистенькой и свежей; когда Питер подкатил кроватку, она с усилием села.

- Дать ее тебе? - спросил Питер. Ему подумалось - может быть, ей хочется немного подержать малышку на руках.

Но Мэри покачала головой.

- Она слишком больна. - Посидела минуту, глядя на ребенка, потом устало откинулась на подушки. - Лучше я буду думать о ней, какая она была прежде, когда все мы были здоровы. Дай мне ту штуку, Питер, и покончим с этим.

Она права, подумал Питер, лучше кончать разом, не мучить себя горькими мыслями. Он сделал малышке укол в руку повыше локтя. Потом переоделся в чистую пижаму, погасил в квартире все лампы, кроме ночника у кровати, закрыл экраном камин в гостиной и зажег свечу из запасенных на случай аварии на электростанции. Поставил свечу на ночной столик и отключил электричество в доме.

Уже в кровати, подле Мэри, он смешал коньяк с горячей водой и достал из красных коробочек таблетки.

- Мы чудесно прожили все годы с тех пор, как поженились, - тихо сказала Мэри. - Спасибо тебе за все, Питер.

Он притянул ее к себе и поцеловал.

- И для меня это было замечательное время, - сказал он. - На этом и кончим.

Они взяли таблетки и запили приготовленным питьем.

В тот вечер Дуайт позвонил в Харкауэй Мойре Дэвидсон. Набирал номер, не уверенный, соединит ли станция, а если соединит, подойдет ли кто-нибудь к телефону. Но автоматическая станция еще работала, и Мойра почти сразу подошла.

- Смотрите-ка, - сказал Дуайт, - а я сомневался, снимет ли кто-нибудь трубку. Как у вас дела, детка?

- Плохо. По-моему, маме с папой остались считанные часы.

- А вы сами?

- Примерно так же, Дуайт. А вы?

- В общем, так же. Я звоню, чтобы пока попрощаться, детка. Завтра утром мы выйдем на "Скорпионе" и затопим его.

- Вы не вернетесь? - спросила Мойра.

- Нет, детка. Нам не следует возвращаться. Осталось выполнить последнюю работу, и мы со всем покончим. - Он помедлил. - Я звоню, чтобы поблагодарить вас за эти полгода. Мне очень помогло, что вы были рядом.

- Мне тоже это очень помогло, - сказала Мойра. - Дуайт, если только сумею, можно я приеду вас проводить?

Он поколебался, ответил не сразу:

- Ну конечно. Но нам нельзя задерживаться. Люди уже сейчас очень слабы, а завтра будут еще слабее.

- В котором часу вы уходите?

- Отчалим в восемь, как только станет совсем светло.

- Я приеду, - сказала Мойра.

Он попросил поклониться за него отцу с матерью и повесил трубку. Мойра прошла в спальню родителей, они лежали на стоящих рядом кроватях, обоим было много хуже, чем ей; Мойра передала им привет от Дуайта. Потом сказала, что хочет съездить в порт.

- Вернусь к обеду, - пообещала она.

Мать сказала:

- Конечно, поезжай и попрощайся с ним, родненькая. Он был тебе добрым другом. Но если не застанешь нас, когда вернешься, ты должна понять.

Мойра подсела к ней на край кровати.

- Так плохо, мамочка?

- К сожалению, родная. И папе сегодня еще хуже, чем мне. Но на случай, если станет совсем скверно, у нас есть все, что нужно.

Со своей постели слабым голосом спросил отец:

- Дождь идет?

- Сейчас нет, папа.

- Пойди, пожалуйста, отвори ворота скотного двора, те, что выходят к сараям, хорошо? Все остальные ворота открыты, но скоту нужен доступ к сену.

- Сейчас же пойду и открою, папа. Может быть, еще что-нибудь сделать?

Отец закрыл глаза.

- Передай Дуайту мой сердечный привет. Жаль, что он не мог на тебе жениться.

- И мне жаль, - сказала Мойра. - Но он не из тех, чьи чувства переменчивы.

Она вышла в темноту, отворила ворота, ведущие в сторону сараев, проверила, открыты ли все остальные; коров нигде не было видно. Мойра вернулась в дом и сказала отцу, что исполнила его просьбу; он явно успокоился. Больше родителям ничего не было нужно. Она поцеловала обоих, пожелала им доброй ночи и пошла к себе; перед тем как лечь, завела свой маленький будильник на пять часов - вдруг уснет.

Но она почти не спала. За ночь четыре раза выходила в ванную и выпила полбутылки коньяку - единственное, что не вызывало рвоту. Когда прозвонил будильник, она поднялась, приняла горячий душ, - это ее немного подбодрило, - и надела красную блузу и брюки, то, что было на ней в день первой встречи с Дуайтом, много месяцев назад. Тщательно подкрасилась, надела пальто. Потом тихонько отворила дверь родительской спальни и, заслонив ладонью свет электрического фонарика, заглянула внутрь. Отец, видимо, спал, но мать, лежа в постели, ей улыбнулась; они оба тоже ночью то и дело вынуждены были вставать. Мойра тихо подошла к матери, поцеловала ее, вышла и неслышно затворила за собою дверь.

Она достала из кладовой непочатую бутылку коньяка, вышла к машине, включила зажигание и выехала на дорогу в Мельбурн. Не доезжая Оукли, в тусклой предрассветной мгле, остановила машину на пустынной дороге, глотнула прямо из бутылки и поехала дальше.

Она проехала через безлюдный город и дальше, мимо унылых, однообразных заводских зданий, к Уильямстауну. В порт приехала около четверти восьмого; у раскрытых ворот никто не сторожил, и она проехала прямиком к причалу, где стоял авианосец. У трапа не было ни часового, ни дежурного офицера, никто ее не окликнул. Мойра поднялась на корабль, пытаясь вспомнить, как шла с Дуайтом, когда он ей показывал подводную лодку, и вскоре набрела на американского матроса, а он указал ей проход между стальными переборками к борту, откуда спущен был трап на "Скорпион".

Мойра остановила другого матроса, он как раз шел к трапу.

- Если увидите капитана Тауэрса, может быть, спросите, не поднимется ли он сюда, я хотела бы с ним поговорить.

- А как же, леди, - с готовностью ответил матрос, - прямо сейчас ему и скажу.

Вскоре появился Дуайт и по трапу поднялся к ней. У него совеем больной вид, как у всех нас, подумалось Мойре. Не считаясь с тем, что на них обращены чужие взгляды, он взял ее руки в свои.

- Как славно, что вы пришли со мной проститься, - сказал он. - А что дома, детка?

- Очень плохо. Папе с мамой совсем недолго осталось, и мне, думаю, тоже. Сегодня для всех нас все кончится. - Она замялась, потом вымолвила: - Дуайт, я хочу вас кое о чем попросить.

- О чем, детка?

- Можно мне пойти с вами на "Скорпионе"? - Мойра помолчала, потом договорила: - Думаю, мне незачем возвращаться домой. Папа сказал, я просто могу оставить "форд" на улице. Машина ему больше не понадобится. Можно мне уйти с вами?

Он молчал так долго, что Мойра поняла - ответом будет "нет".

- Сегодня утром меня об этом же просили четыре человека, - сказал наконец Дуайт. - Я всем отказал, потому что дяде Сэму это бы не понравилось. Я командовал этой лодкой, соблюдая все флотские правила, и не отступлю от них до конца. Я не могу вас взять на борт, детка. Каждый из нас должен принять то, что ему выпало.

- Что ж, пусть так, - глухо сказала Мойра. Потом подняла на него глаза. - Подарки при вас?

- Конечно. Я все это беру с собой, спасибо вам.

- Расскажите обо мне Шейрон. Нам нечего скрывать:

Дуайт коснулся ее руки.

- Сегодня вы одеты так же, как в тот день, когда мы встретились впервые.

Мойра слабо улыбнулась.

- "Пусть он все время будет занят, не давать ему задумываться, не то как бы он не расплакался". Справилась я со своей задачей, Дуайт?

- Прекрасно справились.

Он обнял ее и поцеловал, и на мгновенье она прильнула к нему. И сразу высвободилась.

- Не стоит длить пытку. Все, что мы могли сказать друг другу, уже сказано. Когда вы отплываете?

- Очень скоро. Снимаемся с якоря минут через пять.

- А когда потопите "Скорпион"?

Дуайт минуту подумал.

- Тридцать миль по заливу и потом еще двенадцать. Сорок две морские мили. Я не стану терять время. Скажем, через два часа и десять минут после того, как отчалим.

Мойра медленно кивнула.

- Я буду думать о вас. - И, помолчав, прибавила: - Теперь идите, Дуайт. Может быть, когда-нибудь я навещу вас в штате Коннектикут.

Дуайт притянул ее к себе и хотел еще раз поцеловать, но она уклонилась.

- Нет... теперь идите. - И мысленно докончила: или расплачусь я. Дуайт медленно кивнул. Сказал только:

- Спасибо за все, - повернулся и стал спускаться по трапу на "Скорпион".

Теперь у трапа стояли, кроме Мойры, еще две-три женщины. Похоже, на авианосце не осталось матросов и некому было убрать трап. Мойра видела, как Дуайт вышел из недр подлодки на мостик и принялся командовать, видела, как отняты были канаты, закрепляющие трап, и нижний конец его свободно повис; как отдали кормовые швартовы; следила, как Дуайт что-то сказал в переговорную трубу и как вскипела вода под кормой оттого, что медленно заработали винты и лодка развернулась кормой вперед. Серое небо начало сыпать мелким дождиком. Вот отданы носовые швартовы, матросы сложили их, захлопнули стальной люк надстройки, и "Скорпион" задним ходом, медленно описывая широкую дугу, начал отходить от авианосца. Потом люди скрылись внутри, на мостике остались только Дуайт да еще один моряк. Дуайт прощально поднял руку, и Мойра махнула в ответ, глаза ее затуманились слезами, низко сидящий в воде корпус лодки круто повернул за мыс Джеллибранд и скрылся в серой мгле.

Вместе с другими женщинами Мойра отошла от стального левого борта "Сиднея".

- Больше не для чего жить, - сказала она.

- А тебя никто и не заставляет, голубушка, - отозвалась одна из женщин.

Мойра слабо улыбнулась, взглянула на ручные часы. Три минуты девятого. Примерно в десять минут одиннадцатого Дуайт уйдет домой, домой в штат Коннектикут, в городок, который он так любил. А для нее в родном доме ничего не осталось; если сейчас вернуться в Харкауэй, только и найдешь, что коров да грустные воспоминания. Уйти с Дуайтом было нельзя, запрещают морские порядки, это она поняла. Но можно быть очень недалеко от него, когда он отправится домой, всего миль за двенадцать. Если она окажется рядом с улыбкой на лице, быть может, он возьмет ее с собой и она увидит, как Элен весело прыгает на "кузнечике".

Она поспешно прошла по сумрачным, гулким стальным внутренностям мертвого авианосца, отыскала трап и спустилась на причал, к своему "форду". Бак полон бензина из канистр, припрятанных накануне за стогом сена. Мойра села в машину, открыла сумочку, - да, красная коробочка на месте. Откупорила бутылку, жадно глотнула неразбавленного коньяка; хорошее пойло, помогает: с тех пор как она выехала из дому, ей ни разу не пришлось бегать. Мойра завела мотор, развернула машину, проехала по причалу, потом вон из порта и дальше, в объезд и предместьями, пока не выбралась на шоссе, ведущее к Джилонгу.

Здесь она прибавила газу и по свободному шоссе без помех, делая семьдесят миль в час, помчалась к Джилонгу - бледная девушка вся в ярко-алом, с летящими по ветру волосами, немного хмельная, на полной скорости вела она большую машину. Миновала Лейвертон и тамошний огромный аэродром, Уэррибийскую опытную ферму и понеслась пустынной дорогой дальше на юг. Незадолго до Корайо ее скрутил внезапный спазм, пришлось остановить машину и укрыться в кустах; четверть часа спустя она вышла оттуда белее полотна и жадно отпила из бутылки.

Потом с той же скоростью помчалась дальше. Слева промелькнула школа, потом унылые заводские кварталы Корайо, и вот уже Джилонг с его величественным собором. На высокой башне звонят колокола, возвещая о каком-то богослужении. Проезжая через город, Мойра немного сбавила скорость, но дорога была пустынна, лишь стояли у обочин заброшенные машины. На глаза попались только три человека, все трое - мужчины.

Прочь из Джилонга, до мыса Баруон и до моря еще четырнадцать миль дороги. Пересекая затопленный дождями выгон, Мойра почувствовала - силы ее иссякают, но теперь уже совсем недалеко. Еще через четверть часа она свернула вправо, на широкую аллею, обсаженную деревьями макрокарпа, - то была главная улица городка. В конце ее Мойра повернула налево, оставляя в стороне поле для игры в гольф и домик, где провела в детстве столько счастливых часов, - никогда больше она всего этого не увидит. Теперь направо, к мосту, до десяти остается еще минут двадцать, через пустую летнюю стоянку для жилых автоприцепов - на вершину мыса. И вот они, бурные мрачные воды, огромные валы катятся с юга и разбиваются о каменистый берег далеко внизу.

Океан пустынен и мрачен под низким серым небом, но далеко на востоке в тучах разрыв, и оттуда на воду падает сноп света. Мойра поставила "форд" поперек дороги, так, что впереди открылась вся водная ширь, вышла из машины, выпила еще коньяку и стала пытливо осматривать горизонт - не видно ли подводной лодки. И когда посмотрела в сторону Лонсдейлского маяка и входа в залив Порт-Филип, в каких-нибудь пяти милях, едва выступая из воды, возникла длинная серая тень и устремилась прочь, на юг.

Мойра не могла ничего различить, но знала - Дуайт стоит сейчас на капитанском мостике, уводя свой корабль в последний рейс. Она знала - он не может ее видеть и не может знать, что она смотрит вслед, но помахала ему рукой. Потом снова села в машину - слишком резок ледяной ветер, налетающий откуда-то с Южного полюса, а чувствует она себя прескверно, с таким же успехом можно смотреть вслед Дуайту из укрытия.

Так она сидела, держа на коленях бутылку, и тупо смотрела вслед скользящей низко в воде серой тени, уходящей в туманную даль. Вот и конец, всему, всему конец.

Вскоре лодку было уже не различить, она скрылась в тумане. Мойра взглянула на ручные часики - одна минута одиннадцатого. В эти последние минуты ей вспомнилась давняя детская вера; надо что-то сделать, подумала она. И слегка заплетающимся после выпитого языком пробормотала "Отче наш".

Потом достала из сумки красную коробочку, открыла пластиковый пузырек, подержала таблетки на ладони. Вздрогнула, ощутив новый спазм, и слабо улыбнулась.

- На этот раз я улизнула, - сказала она.

Откупорила бутылку. Десять минут одиннадцатого. Сказала очень серьезно:

- Дуайт, если ты уже уходишь, подожди меня.

Высыпала таблетки в рот и, сидя за рулем большой машины, запила их коньяком.