"Дитя заката" - читать интересную книгу автора (Эндрюс Вирджиния)

ВЕЧЕР В БЕЛЛА ВУДЕ

После похорон я стала замечать в поведении матери странные перемены. Она закрывалась в своей комнате и долго оттуда не выходила. Возможно, она собиралась с силами, чтобы заняться активной деятельностью, но сейчас дела отеля ее не интересовали. Гуляла она обычно далеко от гостиницы, стараясь не встречаться с постояльцами, для своих прогулок она использовала наш лимузин. Эта внезапная перемена очень интересовала окружающих, но мать гордо не замечала их жадные взгляды, она перестала столь ревностно следить за своей внешностью. Мне казалось, что она всегда была такой, хотя было бы лучше, чтобы она снова собралась за покупками или устроила обед в обществе старых друзей.

С тех пор как я появилась в отеле, к ней редко захаживали гости. Я могла пересчитать визиты ее старых друзей по пальцам. Должно быть, она очень одинока, нужно как-нибудь это изменить.

Однажды я встретила ее в коридоре очень оживленную, в отличном расположении духа. На лице был легкий макияж, волосы причудливыми волнами спадали с плеч, одета она была в черное довольно открытое платье, на шее – голубой шелковый шарф. Она сияла. Я не могла скрыть удивления.

– Привет, Дон. Как я выгляжу? – Она повернулась на каблуках.

Мать выглядела помолодевшей на несколько лет, голос звенел как майский ручеек.

– Превосходно, мама. Куда ты собралась?

– У меня сегодня ланч со старыми школьными подругами, а потом мы, возможно, отправимся на демонстрацию моделей одежды.

Здесь она сделала паузу, видимо ожидая моей ответной реплики, но я ничего не ответила, просто скептически ее оглядела. Она сконфузилась.

– Что, я должна сидеть целыми днями дома? Я не обязана страдать всю оставшуюся жизнь, я так долго не выходила отсюда, что все могут подумать, что я заболела или, может, даже умерла. Кажется, уже настало время выйти в свет. Конечно, – она сделала печальную мину, – я не могу не страдать, бедный Рэндольф, здесь все напоминает о нем, вокруг так много несчастий, бедный Филип, бедные сироты, я должна всем помогать, нужно поддерживать Армию спасения.

– Ничего, ничего, мама, я совсем не против, пусть твоя прогулка будет приятной.

– Я иду не развлекаться, Дон! Я иду выполнить свой долг, я не какая-то там бабушка Катлер. Хотя даже такая свинья сделала нечто полезное для общества, а именно родила великолепного Рэндольфа, который дал мне возможность заниматься благотворительностью.

– Может быть, лучше ты... – Я оборвала себя на половине фразы.

– Ты только подумай, как много обязанностей лежит на плечах женщин, не стоит улыбаться, это серьезно. Каждая женщина обязана... – Не закончив фразу, она повернулась к выходу. – Извини, но мне надо идти. Где Джулиус? Мне он срочно нужен, я еду в автомобиле, я обязательно что-нибудь куплю для тебя, дорогая.

Я посмотрела ей вслед и пошла к Кристи. Летом в отеле разгар сезона, поэтому с каждым днем работы становилось все больше. Я все реже виделась с Кристи и Джимми, они оба тяжело переносили мое отсутствие. Даже во время обеда, если мне приходилось отдавать распоряжения слугам, в глазах Джимми читался немой укор: «Ну, что же ты не обращаешь на меня внимание?»

Мистер Дорфман и мистер Апдайк оказывали мне все больше доверия, все больше поддерживали, нам приходилось решать все больше проблем, мне все чаще приходилось обращаться к ним за помощью, они стали членами моего семейного совета. Я завела ежедневник, чтобы отмечать запланированные встречи и звонки, и каждое утро заполняла его. Работа требовала все больше физической и умственной отдачи. Бабушка Катлер вызывала у меня восхищение, в ее-то возрасте столько сил отдавать отелю, из всей семьи только она была способна на это. А я все сильней уставала и все меньше времени могла уделять Кристи.

Кристи развивалась очень быстро, еще вчера я видела в ней прекрасного младенца, а сегодня передо мной предстала маленькая леди с недетской серьезностью взирающая на окружающий мир. Она скучала о Рэндольфе, вероятно, сильнее, чем кто-либо другой. Сисси рассказывала мне о том, как часто Кристи просилась в кабинет к Рэндольфу, о том, как они были рады друг другу. Я предложила Сисси приводить Кристи ко мне в кабинет, но это создавало множество трудностей, так как, в отличие от Рэндольфа, в кабинете я занималась делами, и служащим не доставляло удовольствия ждать, пока я наиграюсь с Кристи. А если я оставляла ее без внимания, в лучшем случае она начинала засыпать меня вопросами. Иногда, когда и я, и Джимми были заняты, Кристи отводили на побережье, где она играла с постояльцами отеля, все были очень довольны.

У Кристи был очень большой словарный запас, постояльцы удивлялись, узнавая ее возраст, она была развита не по годам. Отдыхающие баловали ее, одаривали различными комплиментами, особенно их восхищали ее голубые глаза и золотые волосы.

Единственная, кто абсолютно не проявлял никаких эмоций при виде Кристи, была моя мать. Для нее существовала только собственная персона. Большую часть времени она проводила перед зеркалом и довольно редко прогуливалась рядом с Сисси и малышкой, да и то, когда та была совсем крошечной.

Мать жаждала внимания и делала все для того, чтобы хоть чем-нибудь его привлечь. Любимым ее средством была прогулка по отелю с расточением улыбок, от которых, как ей казалось, все были в восторге. Однажды Кристи все-таки проникла в ее комнату, и мать невозмутимо потребовала, чтобы Сисси забрала ее – мол, в ее комнате слишком много хрупких вещей, которые Кристи обязательно все переломает. Последним придуманным ею ежедневным зрелищем был ее сольный выход в столовую во время обеда. Она подходила ко всем знакомым гостям, улыбаясь, бросала им короткие фразы и удалялась.

Однажды мне позвонил Филип и пожаловался, что никак не может дозвониться к матери.

– Скоро заканчивается сессия, и я хотел бы взять небольшой отпуск и отправиться вместе с Бетти Энн к ее родителям на Бермуды. Они меня пригласили, я хочу, чтобы мать знала, – закончил он.

По интонации я поняла, что на самом деле он больше хочет, чтобы об этом знала я.

– Когда ты ей звонил?

– На прошлой неделе и дважды перед этим. Как она? С ней все в порядке?

– Она превосходна, я никогда не видела ее такой жизнерадостной и энергичной, но последнее время я действительно вижу ее редко, она постоянно где-то гуляет и возвращается очень поздно.

– Это на нее не похоже. Пожалуйста, передай ей наш разговор, я пришлю тебе открытку с Бермуд.

– Хорошо. Желаю приятно провести время.

– Спасибо. Когда я вернусь, помогу тебе с работой.

– Мне не требуется помощь.

– Бабушка Катлер вернулась? – засмеялся Филип.

– Мне тяжело, но я стараюсь все делать сама. Я понимала, что для того, чтобы быть счастливой, мне нужно еще очень много сделать.

Декор кабинета был изменен, как это было мною ранее запланировано. Темные цвета были заменены на светлые, тяжелая мебель – на легкую современную. Стало несколько просторнее, из прежних вещей остался только портрет девушки, но он уже не смотрелся так мрачно, на других стенах висели портреты Кристи и Джимми, в углу стояли поделки Кристи. Джимми расставил по всему кабинету вазы и чуть ли не ежедневно приносил цветы, обычно это были мои любимые розы и жасмин, а не лилии, которые так обожала бабушка Катлер.

– Филип, – спросила я в конце разговора, – ты случайно не знаешь, где сейчас Клэр?

– Она еще ни разу не позвонила мне, а от общих знакомых я узнал, что лето Клэр собирается провести с друзьями, у родителей которых есть дом в Джерси. Надеюсь, это известие не разобьет твое сердце, – Филип сам рассмеялся своей шутке.

– Интересно, она предупредила мать, и если да, то почему я еще ничего не знаю об этом?

– Она свяжется с матерью, как только найдет деньги, и я уверен, ты будешь первой, кто об этом узнает.

Я еще раз пожелала Филипу хорошо провести время и прервала наш разговор.

Ранним вечером, когда я собиралась спуститься вниз и дать указания насчет ужина, ко мне в дверь постучалась мать. Войдя, она сразу же элегантно повернулась на каблуках, демонстрируя вечерний наряд. Она выглядела великолепно в кримпленовом платье и небрежно наброшенном на плечи котиковом боа. Я только посмотрела на нее, и сердце учащенно забилось в предчувствии то ли большой радости, то ли горя.

– Тук-тук, – сказала она и замерла у входа.

– Входи уж.

– Сегодня я все это купила, ну как?

– Как всегда великолепно.

– Благодарю, – лицо матери расцвело, – я чувствовала, что великолепно. – Она подошла к зеркалу и принялась себя рассматривать.

Наверное, никогда Рэндольф не мог по достоинству оценить ее красоту, подумала я.

– Ты куда-нибудь сегодня собираешься? – Мне показалось, что мать ожидает подобного вопроса.

Мать высокомерно окинула меня взглядом.

– Сегодня вечером я решила отужинать в лучшем ресторане на побережье Вирджинии.

– Да-а. И с кем же?

– С Бронсоном Алькотом, – немного сконфузившись, ответила мать. Но потом постаралась как можно быстрее оправдать свой поступок. – Я не вижу в этом ничего ужасного. Если даже кто-то и сопровождает меня при выходе в свет, это еще не является в глазах людей очернением памяти Рэндольфа! Я молодая и привлекательная, я не могу засадить себя в монастырь, точнее, в тюрьму... С другой стороны, – продолжила мать, поправив боа, – Бронсон мой старый друг, старый друг семьи. И это не будет выглядеть непристойно.

– Да, мама, пожалуй.

Мама еще раз посмотрелась в мое зеркало и поправила прическу.

– Филип звонил сегодня мне, ты еще не разговаривала с ним?

– Филип? Нет, что он сказал? – без всякого интереса спросила она, продолжая крутиться перед зеркалом.

– Он удивлялся, почему ты не перезвонила ему.

– Я? – удивилась мать. – Но зачем?

– Он беспокоился и был немного расстроен, но я успокоила его, сказала, что ты была очень занята, – в голос я постаралась вложить максимум сарказма.

– Замечательно.

– Он хотел сообщить тебе, что собирается провести каникулы у родителей своей подруги на Бермудах, когда сдаст последний экзамен.

– Чудесно, я так рада, что он связал свою судьбу с девушкой, чьи родители стоят так высоко на общественной лестнице. Я счастлива за него, хоть кто-то слушается меня и не забывает уроков.

– Также он сказал, что Клэр не собирается летом приезжать домой, – продолжила я, игнорируя колкости матери. – Ты в курсе этого?

– Не приедет домой? Да? И куда же она собирается? – Лицо матери исказилось от негодования.

– Она хочет провести лето в Джерси вместе с друзьями.

– Может быть, это и хорошо, – как истый фаталист мать опять переложила всю ответственность на судьбу, – я действительно не знаю, что сейчас для нее лучше. Я всегда надеюсь на своего ангела-хранителя, – она улыбнулась. – Иногда я чувствую себя беспомощной, как ребенок. Но всегда, когда я падаю вниз, появляется прекрасный рыцарь и спасает меня, так будет и сегодня, – мать снова в радостном возбуждении закружилась перед зеркалом, – он появится сегодня.

– Я рада за тебя, мама. – Я чувствовала, что повар так и не дождется сегодня моих указаний, а каждый потерянный час – потерянный постоялец.

– Спасибо. Ох, – мать задумалась, – я совершенно забыла, зачем пришла к тебе. Ты случайно не знаешь?

– Я? По-моему, похвастаться новыми нарядами.

– А, да, конечно.

– Ты, надеюсь, больше ничего не купила, – попробовала я выпроводить мать.

Она уже почти дошла до дверей, но вдруг остановилась.

– Бронсон был бы рад, если бы вы с Джимми сопровождали меня на официальный обед. Он состоится в четверг вечером у него дома, если это, конечно, не затруднит тебя.

От удивления я на некоторое время замерла.

– Официальный обед?

– Да, я уверена, что это удивит тебя, но мне хочется, чтобы ты присутствовала в Белла Вуде. Также, – она посмотрела мне в глаза, – это было бы полезно тебе – сойтись поближе с человеком, в чьем банке заложен отель.

– Если ты так хочешь, я пойду, хотя мое сердце и не лежит к этому.

– Может быть, ты и права, но учти, ты сейчас не просто женщина, которая может следовать своим чувствам, ты – хозяйка отеля.

– Хорошо, я скажу Джимми об этом.

– Но если он не захочет идти?

– Мама, Джимми не тот человек, который идет на поводу у своих чувств.

Она так и просияла.

– Спасибо, Дон. Я так хочу, чтобы мы стали хорошими друзьями, давай все антипатии оставим в прошлом.

Антипатии? Как можно забыть о том, что она закрыла глаза на киднэпинг, которым занималась бабушка Катлер, что она не мешала бабушке вторгаться в мою жизнь после того, как я вернулась на побережье? Антипатии? Мать даже не постаралась вмешаться, когда бабушка Катлер отправила меня из Нью-Йорка рожать к своей ужасной сестре в Медоуз. Антипатии? А ее равнодушие к судьбе бедного Рэндольфа, к собственным детям!

– Мама, мне пора заняться ужином, – сказала я и отвернулась, не в силах больше сносить ее лживый взгляд.

– Конечно, – мать пропустила меня к двери, – не чудо ли! Как хорошо все у тебя получается! – Она улыбнулась. – Бабушка Катлер была бы довольна.

Может быть, мать и права, может быть, душа бабушки вселилась в меня. Неужто даже смерть не может остановить ее грязные дела?

– Джимми, помоги мне вернуть свой прежний облик, – взмолилась я.

К моему удивлению, Джимми быстро согласился провести вечер в доме Бронсона Алькота. Казалось, он ожидал этого.

– Я много слышал об этом доме, – сообщил он мне, – в основном от Бустера Мориса, который вхож туда, у них деловые контакты.

Я улыбнулась. Джимми стал очень популярен среди прислуги отеля, они постоянно обменивались друг с другом новостями. Он же не мог отвыкнуть от старой привычки к тяжелому труду и постоянно всем старался помочь.

– И что ты знаешь о Белла Вуде? – спросила я. Судьба улыбнулась мне, я всегда интересовалась мистером Алькотом не только как старым приятелем матери, но и как обладателем акций отеля, человеком, чьи голубые глаза таили опасность даже тогда, когда он улыбался.

Он был постоянной загадкой, о нем знали всё и одновременно ничего. Хорошо сложенный, важный, прекрасно образованный, он был презентабельной фигурой. Но от него постоянно веяло непонятным страхом, его мысли были тайной. И почему он никогда не пробовал жениться на моей матери?

– Бустер сказал, что дом несколько велик для одинокого мужчины, он подавляет. Там, естественно, великолепная мебель, но десять спален, гостиная, зал для банкетов, библиотека и кабинет, а кухня вдвое больше, чем в отеле. Владение – более чем тысяча акров, из окон открывается вид на море. И два теннисных корта. Бустер говорил, что его отец строил этот дом, когда вернулся с первой мировой войны, так называемый норманнский коттедж.

– Коттедж?

– Да, так он называет этот стиль. Он французский, но напоминает небольшой английский замок, – Джимми явно демонстрировал свое новое увлечение.

– Похоже, словно ты с Бустером долго обсуждал дом мистера Алькота.

– Наверное да. Меня интересуют дома, архитектура, я говорил тебе, – Джимми запнулся. – Я хочу как можно скорее построить для нас дом, недалеко от отеля на северо-востоке. Бустер сказал, что мой проект можно назвать законченным.

– Действительно? Джимми, это великолепно.

Он смутился.

– Перед этим мне очень бы хотелось увидеть Белла Вуд.

И вот четверг. Мы одеваемся, чтобы сопровождать маму, выходим и садимся в лимузин. Я не думаю, что действительно сильно изменилась с тех пор, как покинула Нью-Йорк и школу искусств имени Сары Бернар. По просьбе матери в понедельник я проехалась по магазинам и купила одежду к официальному обеду, элегантное черное платье и легкий шелковый шарф. Мать охватил экстаз, когда она увидела мой наряд.

– Все кончено, – повторяла она, крутясь перед зеркалом, – все кончено. Но ведь у нас один размер, давай поменяемся одеждой.

– Конечно, мама.

– Позволь мне помочь тебе сегодня одеться. Пожалуйста.

– Я знаю, у тебя великолепный вкус, мама, – в ответ она заулыбалась, – но мне хочется сегодня все сделать самой.

– Конечно, – она мечтательно закрыла глаза, – сегодня мы как настоящие мать и дочь вместе проведем такой ответственный вечер. Я не могу дождаться.

В ее словах была правда, еще с самого утра я начала готовиться к предстоящему обеду у мистера Алькота. Я выбрала стиль прически и макияжа, потом уложила волосы и нанесла вечерний грим, по мнению матери, прекрасный. Джимми все время вертелся позади меня и улыбался.

Мать дала мне предварительно такое количество ценных указаний, как уложить волосы, какие выбрать тени, каков должен быть цвет помады, что можно было подумать, предстоит самый ответственный вечер в ее жизни. Джимми тоже старался с советами, и я поняла, что он великолепно изучил немудреные представления мамы Лонгчэмп о женской красоте.

Я надела красивое модное платье и теперь, по словам Джимми, в отеле было две принцессы, я и мать. Но увидев наше внешнее сходство, я сама испугалась, не стану ли я когда-нибудь такой же эгоцентричной, как она. А может быть, мы, правда, станем ближе друг другу.

Потом я позвала Кристи. Мы сели перед зеркалом, и я преподнесла ей кое-какие секреты женского мастерства. Я мечтала, что смогу ей собственноручно помочь при ее первом выходе в свет. Я могла бы стать для нее такой матерью, какой у меня никогда не было.

– Ты только представь, – когда все уже было закончено в комнату вошла мать, – как ты прекрасна сейчас.

Я внимательно посмотрела на себя в зеркало и почувствовала себя повзрослевшей, но тут же обнаружила в себе и что-то новое и уже не могла оторвать взгляд от своего отражения.

– Спасибо, мама. Еще несколько штрихов, и я пойду посмотрю, как справился Джимми.

– Не беспокойся, лучше немножечко опоздать, а то Бронсон сказал, если я приду во время, министра может хватить удар.

Джимми замер, когда я вошла к нему в комнату.

– Ты великолепна.

– Просто достойна тебя.

На нем был темно-голубой спортивного покроя костюм. Я взяла Джимми за руку, мы подошли к зеркалу и долго не могли оторвать взгляд от своих отражений.

– И это та маленькая неловкая девочка, играющая в песочнице?

– А это тот длинноногий мальчишка, краснеющий от каждого прикосновения? – в тон Джимми ответила я.

– Ха, ты никогда не забудешь этого, ты была так притягательна. – Он рассмеялся.

– Краска заливала твое лицо. Я думала, ты умрешь от стеснения, ты даже не мог улыбаться при мне.

– Ты, кажется, тоже. Кровь так и пульсировала у меня в висках. Я был так счастлив, когда впервые обнял тебя.

– Но сколько нам было тогда, четыре, пять?

– Кажется, пять. Помнишь, как злился папа. Я потом долго не мог сидеть, нас разъединили, я вынужден был ездить с отцом на автомобиле, а ты сидела дома. Но потом мы снова могли быть вместе.

– Мы слишком долго думали о том времени и еще долго будем думать.

– Я знаю, ну и пусть. Мне кажется, думая о прошлом, я соображу, как помочь Ферн. А господин Апдайк, он что-нибудь сообразит?

– Вряд ли, Джимми, когда усыновление происходит подобным образом...

Открыть ему всю правду? Но он так счастлив...

Господин Апдайк в очень безрадостных тонах описывал все по телефону, но я помнила, как он помог мне, и в душе еще на что-то надеялась.

Во-первых, существует тайна усыновления, во-вторых, сложно найти причину, по которой усыновление признали бы недействительным...

– Я понимаю, – вздохнул Джимми. – Но мне только бы увидеть ее, посмотреть, как она выросла, на кого она стала похожа, и пока все. Ведь в ней что-то должно быть от мамы, правда?

– Возможно, ведь она унаследовала мамины темные волосы и карие глаза.

– Я уже готова, – раздался из коридора голос матери.

– Королева зовет, – улыбнулся Джимми, – пошли.

Мать продемонстрировала только что купленное мной платье, надела кулон в золотой короне. Белые перчатки затягивали ее руки почти до локтя, что придавало ей несколько богемный вид, который явно не одобрила бы бабушка Катлер. Все дополняло громоздкое ожерелье.

Мать по своему обыкновению несколько раз повернулась.

– Не прекрасна ли я?

– Необыкновенно, – уверил Джимми и неуклюже поклонился.

– Спасибо, Джимми. Ах да, Дон, ты тоже необыкновенна.

– Откуда, мама, у тебя это ожерелье?

– Эту вещь мне подарил бедный Рэндольф как раз перед своей кончиной.

– А оно случайно не бабушки Катлер?

– И что, если так? Она никогда не заботилась обо мне, никогда не давала то, что должна иметь любая нормальная женщина, а сама... Но ты только посмотри на ее туалеты, чего там только нет! А вспомни ее парфюм,– мама закатила глаза, – я не представляю более ужасных духов. А количество лилий у нее в кабинете!

– Просто я не могу поверить, что Рэндольф мог что-нибудь подарить из вещей своей матери. – Я не могла оторвать взгляд от ожерелья.

– Но он сделал это! Я попросила его, и Рэндольф пошел в комнату матери и принес его. Он сказал, что бабушка и так хотела подарить мне его. Ну, я и ответила: «Когда увидишь ее, то не забудь поблагодарить от моего имени».

– Мама, ты не могла сделать этого, – сердце мое сжалось, когда я представила чувства бедного Рэндольфа.

– Какое это имеет значение сейчас? Неужели тебя так заботит сохранность вещей покойной?

– А как Клэр? Меня беспокоит ее отношение к чужой собственности.

– О Боже, это ее дело.

– Надеюсь, больше ничего не исчезло.

– Ну, конечно! Мне нужно кое о чем тебя спросить, – мама взяла меня под руку и отвела в сторону от Джимми, – так как сегодня твой муж будет выполнять роль нашего почетного эскорта, то ты не будешь возражать, если я обопрусь о его руку?

Я кивнула Джимми, и он галантно предложил руку, коей мать не замедлила воспользоваться.

– Сейчас мы все втроем торжественно пройдем по коридору! – воскликнула она.

Джимми, казалось, не обращал никакого внимания на повышенную игривость матери.

– Миссис Лонгчэмп, – сказал он, протягивая свободную руку.

– Мистер Лонгчэмп, – я с улыбкой приняла ее. Как только мы появились в холле отеля, лица постояльцев и служащих обратились к нам. Их взгляды провожали нас до тех пор, пока мы не скрылись в лимузине, двери которого предусмотрительно открыл Джулиус. Мать уселась первой. Я устроилась между ней и Джимми.

– В Белла Вуд, – скомандовала мать.

– Так точно, – ответил водитель.

Было еще достаточно светло, чтобы рассмотреть пейзажи, которые мелькали по дороге к дому Алькота. Белла Вуд находился на высокой горе, ее можно было заметить с побережья Катлеров. Дорога, ведущая туда, была довольно неплохой, рядом с ней находились всего три стареньких строения. Сам же дом мистера Алькота был великолепен, на втором этаже его виднелся небольшой декоративный металлический балкон. Дорога к центральному входу вела вокруг всего здания.

Мы ехали в авто, а за окном был чудесный ландшафт, усеянный фонтанами и увитыми плющом беседками. Джулиус остановил автомобиль и открыл дверь, помогая матери выйти. Джимми и я покинули машину следом.

– Не прекрасно ли, – воскликнула мать и вознесла руки к небу.

Мы посмотрели вниз, на океан, где в ночи на пляже виднелись неясные силуэты людей. Лунная дорожка, тянувшаяся по океану, напоминала путь ангелов.

– Я могла бы здесь стоять и смотреть вечно, – вторила сама себе мать.

– Да, но я посоветовал бы не делать этого, обед может остыть, – произнес подошедший Бронсон Алькот.

Мы последовали за ним. Хозяин дома был в темно-синем вельветовом пиджаке с золотой вышивкой на рукавах. Ночью его волосы казались темнее, вокруг глаз разбегались морщинки, создавая впечатление постоянного веселья.

– Бронсон, – поинтересовалась мать, – ты за нами шпионишь?

– А ты сомневаешься? – Он подхватил мать под руку. – Я увидел свет фар вашего лимузина и вышел навстречу. Бедный Ливингстон стоит в холле навытяжку уже минут двадцать, дожидаясь, когда можно будет расслабиться после встречи гостей.

Мать вежливо рассмеялась.

– Ливингстон, – Бронсон пояснил для меня и Джимми, – мой дворецкий. Он служит у меня дольше, чем я живу. Он работал еще у моего отца. – Словно о чем-то вспомнив, Бронсон пожал руку Джимми. – Добро пожаловать. А вы, – он провел взглядом по моей фигуре, – прекрасно выглядите, как мать, так и дочь.

– Кто-то беспокоился об обеде, – проигнорировав последнюю реплику, бросила мать.

– О, извините, тогда вперед, – Бронсон указал рукой на красивый дом.

Когда мы вошли, Ливингстон стоял навытяжку. Это был высокий пожилой мужчина, прошедший «школу английских лакеев». Его волосы были белыми, а глаза бесцветно-голубыми.

– Добрый вечер, Ливингстон, – улыбнулась мать.

– Добрый вечер, мэм, – поклонился дворецкий.

– Мистер и миссис Лонгчэмп, – представил нас Бронсон, и дворецкий в очередной раз поклонился.

– Привет, – сказала я.

– Салют, – бросил по-свойски Джимми.

Ливингстон вернулся и закрыл дверь, я же переключила свое внимание на интерьер. Пока мы следовали за Бронсоном, я заметила на стенах картины от Ренессанса до модерна. Чувство цвета и вкус проявлялись во всем, и в стенах, затянутых коричневым вельветом, и в темных паркетных полах. Мы прошли мимо библиотеки, заставленной множеством книг в дорогих переплетах, богатую мебель дополняли столы и стеллажи темного дуба. Бронсон продемонстрировал свой кабинет с портретами родителей над рабочим столом. Он был поразительно похож на свою мать. Кроме того, она мне еще кого-то очень напоминала, но я не могла понять – кого же.

Она была несколько полноватой. Светло-каштановые волосы, свободно спадающие на Плечи, несколько детский овал лица, зеленые глаза и загадочная улыбка. На портрете она сидела в старинном кресле, красивые руки лежали на подлокотниках, но во всей фигуре чувствовалась некая напряженность. По-моему, она чувствовала себя не очень комфортно.

Я посмотрела на Бронсона и увидела, что он тоже смотрит на портрет, изображающий юную леди, крайне похожую на мать, только еще больше напряженную. Я подумала, что это его сестра. На губах мистера Алькота играла мягкая улыбка.

– Это моя сестра Александра, – подтвердил он мою догадку.

– Она очень мила.

– Была. Она скончалась около двух лет назад.

– Извините.

– Что с ней произошло? – полюбопытствовал Джимми.

– Вы видите даже на портрете ее страдания. Ее буквально разрушала боль. Ей было очень сложно позировать. Но она так хотела этого... – Воспоминания вызвали улыбку на губах Бронсона.

– Такие трагедии могут вызвать депрессию, – вставила мать.

– Что? Да-да, конечно. Бедный Рэндольф тоже недавно отошел в мир иной, – согласился Бронсон.

– Не говорите хоть сегодня о смерти, – взмолилась мать.

– Хорошо, – кивнул Бронсон, – позвольте показать вам комнату отдыха.

Мы продолжили осмотр, поднялись на балюстраду и оказались в комнате, уставленной элегантной французской мебелью. Осмотрели кухню, где два повара занимались приготовлением мяса. Аромат был восхитителен.

– Теперь в столовую.

Мы прошли по коридору и оказались в помещении гигантских размеров. Окно в нем тянулось вдоль всей стены и было уставлено розами. Висели тяжелые голубые шторы. В центре стоял стол, сервированный на двенадцать персон. Вместо стульев – высокие темные кресла. Бронсон подошел к столу и поднял бокал.

– Я хотел бы произнести тост, – он посмотрел на меня. – Я многое знаю и многое понимаю, в общем... Перед нами сидит новая хозяйка побережья Катлеров. Отель всегда процветал, и я... Я хочу поднять тост за процветающий отель.

– Но, Бронсон, как мы можем выпить за отель, тосты поднимают за людей, а не за строения, – усмехнулась мать.

– Хорошо, – легко согласился Бронсон. – Тогда выпьем за двух прекрасных дам с побережья.

– Это тост, – согласилась мать, и мы выпили.

Стоило нам опустить бокалы, как их снова наполнили.

На огромном блюде в центре стола возлежали аппетитные куропатки, окруженные испанским салатом «радиццио» и французскими деликатесами, остальные блюда были столь же великолепны. Я позавидовала Бронсону и захотела перенять этот стиль для своего отеля.

– Я уверена, что Насбаум мог бы сразиться с вашими кулинарами, он великолепный повар, – сказала я.

– Зависть – плохое чувство, – игриво погрозила мне пальцем мать.

Потом мы перешли к следующему столу. Он был сервирован сладкими блюдами, в причудливые бокалы был налит апельсиновый сок. Сменился и сорт вина.

Выбор десерта, судя по всему, делался по вкусу матери, и мы с Джимми были к нему несколько равнодушны. Мы только мечтали поудобней устроиться в креслах и немного передохнуть. Небо вняло нашим молитвам, подали кофе, и мы перешли за большой стол.

– Может быть, после обеда немного прогуляемся, не выпуская бокалы из рук? – предложил Бронсон.

– Хорошо, – согласился Джимми; расслабленность после еды, похоже, ему была незнакома.

– Я, пожалуй, пас, – попробовала отговориться я.

– Я тоже, – поддержала меня мать.

– Уверяю, это будет приятно, тем более желание хозяина дома – закон для гостей. Прошу, – мистер Алькот встал и подошел к боковой двери в комнате.

Ливингстон распахнул перед нами створки, и мы оказались на небольшой веранде, ведущей в чудесный сад. Прогулку можно было действительно назвать приятной. Джимми шел рядом с Бронсоном и обсуждал технические тонкости постройки дома, в то время как я выслушивала восторги матери по любому, даже самому незначительному поводу.

– Мама, я слишком устала, чтобы беседовать во время прогулки. – Но мои слова, к сожалению, никто не услышал.

Через некоторое время мы вернулись в дом и расположились в гостиной. К нам подошел Ливингстон и наполнил бокалы шерри. Мы с Джимми оказались в креслах справа от беломраморного камина. Как только Ливингстон оставил нас, Бронсон поднял свой бокал и с улыбкой посмотрел на мать.

– Настало время для главного тоста, тоста-объявления, – значительно провозгласил он.

Мать нервно рассмеялась.

Нехорошее предчувствие снова овладело мной. Внутренний голос предостерегал меня от этой поездки, но я не хотела его слушать, он предостерегал меня, когда мы сидели за обеденным столом, но... Я взяла руку Джимми и сжала ее.

– Мы хотим огласить то, что раньше было достоянием нас двоих. Так, Лаура? – начал Бронсон.

– Да.

– У нас завтра состоится помолвка, – объявил он, – а в течение недели мы поженимся, все будет очень тихо, по-семейному.

– В течение недели, – не в силах выдержать закричала я, – ведь прошло меньше двух месяцев со дня смерти Рэндольфа!

Как цветок после дождя, сникла мать от моего крика.

– Я знаю это, – сказала она, – знаю так же, как и знала твою реакцию. Я знала это! Мое счастье для тебя ничто, Дон?

– Но ты могла предупредить меня, – я переводила взгляд с нее на Бронсона. – Нельзя было немного подождать?

– Ты, как никто другой, Дон, знаешь, – тихо проговорила мать, – что мой брак с Рэндольфом не был настоящим. Он был влюблен в свою мать и выдавал это каждым движением, каждой фразой. Ты даже не представляешь, как я страдала. – Она сползла на колени и зарыдала.

– Не надо сейчас, Лаура.

Бронсон склонился над ней и стал успокаивать. Он взял ее руки и, положив их себе на плечи, поднял возлюбленную.

– Да, она не знает. Она злится потому, что не знает всего. – Мать успокоилась и даже улыбнулась.

Бронсон повернулся ко мне, его взгляд выражал презрение и укор.

– Хорошо, сейчас она узнает все, что должна знать.

Мать постаралась жестом остановить его, но Бронсон продолжал:

– Пришло время, Лаура.

– Я так не могу, – заплакала мать, – слишком тяжело об этом думать, вспоминать. Я не могу говорить об этом. – Мать схватилась за сердце.

– Тогда позволь мне, я тоже иду на это с тяжелым сердцем, но нужно начать. У нас не должно быть секретов, мы должны стать одной семьей.

Мать закрыла глаза и тяжело вздохнула.

– Хорошо, – Бронсон кивнул. – Джимми отвезет тебя, а Дон останется здесь, и мы поговорим. Я отправлю ее со своим шофером.

– Хорошо, – согласился Джимми.

– Джимми может слышать все, что здесь будет сказано, – заявила я.

Джимми отвел меня в сторону.

– Может быть, ему будет неудобно говорить при мужчине. – Он повернулся и взял мать под руку.

– Спасибо тебе, Бронсон, – сказала она, – вечер был чудесным. И я смогу не будоражить свою память.

Кивнув мне, мать с Джимми вышли, провожаемые Бронсоном.

Вскоре он вернулся, сел напротив меня, скрестил ноги, допил бокал шерри и начал...