"Самозванец" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава 7

Дороги, как и прежде, были пустынны. Мы с Ваней резво скакали на отдохнувших лошадях. Километра через три после оставленного села впереди нас на дороге замаячил прохожий. В ближайшем приближении оказалось, что это наш вчерашний знакомый, халявщик. Столкновения было не избежать.

— Это тот из постоялого двора! — испуганно воскликнул оруженосец.

— Сам вижу, давай, что ли, поскачем галопом, может быть, пронесет! — предложил я, представляя, что нас ожидает, если тот каким-то образом сумеет к нам прицепиться.

Конечно, в прямом смысле я не боялся нахалыцика, но тот принадлежал к категории людей, у которых нет ни чести, ни совести, и самое лучшее — обходить таких стороной, а не пытаться в чем-то убедить или перевоспитать. В любом случае противостоять им всегда себе дороже.

Мы пришпорили лошадей, и те пошли галопом. Наш знакомый быстро приближался. К сожалению, не толь|ко мы узнали его, но и он нас. Во всяком случае, восторг с его стороны от нежданной встречи было полный и искренний. Он начал прыгать посередине дороги, размахивать руками и пропустить нас проехать явно не собирался. Мой донец, привыкший к войне, скакал прямо на него. Он только в самый последний момент отскочил в сторону и дал мне проехать.

— Уйди, зашибу! — отчаянно закричал скачущий за мной Ваня и тоже направил свою кобылу прямо на нашего нахального приятеля, но тот и не подумал отступить, и пугливая кобыла не выдержала, остановилась сама, едва не сбросив седока на землю. У меня не осталось выбора, как самому натянуть поводья.

— Как хорошо, что я вас встретил! — радостно закричал нахал, подбегая к испуганной Зорьке. — Уже боялся, что мы разминулись!

— Уйди с дороги, хуже будет, — опять закричал Ваня, но без прежней уверенности в голосе.

Да это было и бесполезно. Нахалыцикуже вцепился мертвой хваткой в лошадиный повод, и оторвать его от него можно было разве что вместе с рукой.

— Ну, что тебе от нас нужно?! — плаксиво спросил Ваня.

— Мне? Ничего! Это вам нужна моя помощь, впереди на дороге засада, думаете, я зря вас ждал вас здесь всю ночь?

У меня почти не было сомнений, что он врет, но то, что вблизи Москвы в лесах скрывалось много разбойников, было чистой правдой. Голод последних лет согнал множество людей с насиженных мест, и часто для них единственной возможностью прокормиться был разбой на больших дорогах.

— Мы разбойников не боимся, — сказал я, подъезжая к нему, — как-нибудь и без тебя справимся.

— Да, а про меня вы уже и думать забыли?

Почему мы о нем должны были думать, он объяснять не стал, вероятно, посчитал, что это само собой разумеется.

— Если боишься, иди другой дорогой, — ехидно посоветовал я.

— Зачем нам разъединяться, я уже к вам привык, разве плохо путешествовать одной компанией?

— Нам плохо, — сказал я, не представляя, как теперь удастся от него отделаться.

— Ты как всегда шутишь, — неожиданно засмеялся он, — охота тебе надо мной смеяться!

Именно такого поворота я и опасался.

— Ладно, если хочешь, можешь бежать рядом с моим конем и держаться за стремя, — предложил я, вспомнив фильмы о рыцарях, в которых именно таким образом передвигались слуги.

— Нет, мне на лошади удобнее, — сообщил он и попытался, как в прошлый раз, вскочить на круп моего донца. Однако я был начеку и успел оттолкнуть его ногой, на что тот ничуть не обиделся и, отскочив в сторону, ловко, как акробат, вскарабкался на Ванину кобылу.

— Ты чего, сюда нельзя! — с отчаяньем закричал парнишка.

— Погоняй! — в свою очередь воскликнул нахал и пришпорил каблуками лошадь.

— Ну, чего это он! — горестно воскликнул Ваня, обращаясь ко мне за помощью, — Зорьке тяжело будет!

Однако кобыла уже тронулась, озабоченно поворачивая голову в сторону потяжелевшего седока. Мне стало смешно. Если смотреть на нашего дорожного знакомца со стороны, то выглядел он весьма забавным.

— Ладно, пусть доедет до конца леса, а там посмотрим, — крикнул я Ване и тронулся вслед. Донец разом вырвался вперед, а Зорька уныло трусила следом.

— Эй, — окликнул я нахала, — засада действительно есть, или ты ее придумал?

— Во-первых, я не «эй», а у меня имя есть, звать меня, между прочим, Тарас Макарович, — живо откликнулся он, — во-вторых, если не верите, сами скоро все узнаете.

Я, от греха подальше, прямо на ходу занялся добычей огня при помощи кремня и трута, и когда эта непростая задача оказалась решена, запалил фитили своих пистолетов.

— То-то, — довольно воскликнул Тарас Макарович, — а то все думаешь, что ты умнее всех! Теперь смотри в оба, за поворотом как раз засада и будет!

Я осмотрел местность, действительно, в том месте, на которое указал попутчик, для засады было самое удобное место: поворот дороги и большие деревья, за которыми легко мог укрыться даже крупный мужчина, подходили почти к самой дороге. Я сделал предупреждающий знак оруженосцу, и тот поравнялся со мной, внимательно всматриваясь в лесную опушку. Когда до поворота осталось метров пятьдесят, мы разом пришпорили коней, и те пошли вскачь. Я бросил поводья, рассчитывая на выучку донца, и держал в каждой руке по пистолету. Скорость была такая, что я только успел увидеть несколько бородатых лиц, еще кто-то крикнул вдогонку, и мы с донцом проскочили опасное место. Дальше было чистое место, и я остановился посмотреть, как дела у Вани с Тарасом Макаровичем. Увы, им проскочить не удалось, они стояли на дороге в окружении десятка экзотически одетых людей, то ли лесных разбойников, то ли казаков. Первым порывом было броситься им на выручку, но из леса к дороге бежали новые участники, и я понял, что один все равно ничего не смогу сделать.

Между тем моих спутников стащили с кобылы и окружили тесным кольцом. Что с ними делают, с такого расстояния видно не было, но кажется, их не били, а просто обыскивали.

Думаю, занятие это было зряшное. У Вани если и были деньги, то несколько медных копеек, а за нашего нахальчика можно было не волноваться, у подобных людей денег никогда не бывает. Единственное, что меня в тот момент беспокоило, это рында. Мальчишка не имел никакого опыта и был довольно робкого десятка. За Тараса Макаровича можно было не беспокоиться, такой тип легко вывернется из любой передряги.

Увидев, что я стою на месте, в мою сторону побежало несколько нападавших. С пешими людьми с моим вооружением справиться было несложно, однако я понимал, что будет со спутниками, если я затею войну и перебью разбойников. Пришлось пойти самым простым путем, развернуть лошадь и ускакать. Вслед послышались свистки, насмешливые крики и улюлюканье, обычная гордость победителей, особенно, когда их десять на одного.

Я отъехал на безопасное расстояние и вновь остановился, надеясь, что, обыскав и ограбив, моих спутников отпустят.

Однако их скрутили и поволокли в лес. Дорога опустела.

Мне осталось только одно — ехать за помощью. До Москвы было всего ничего, верст пять, и я решил, что там, если не во исполнение служебного долга, то за плату можно будет собрать охотников, разобраться с разбойниками и освободить пленников. Донец без понуканий пошел хорошим галопом.

Мы проскакали с версту, как вдруг впереди навстречу показался целый обоз из нескольких экипажей под охраной конных стражников. Судя по их красочной форме, это были частные гайдуки, скорее всего сопровождающие боярский выезд. Я остановился и ждал, когда компания доедет до меня. Заметив меня на дороге, от каравана отделились двое конных и поскакали в мою сторону.

— Кто таков и что здесь делаешь?! — закричал, подлетая на горячем коне человек, с роскошными усами и бритым на западный манер подбородком. — Отвечай, а то хуже будет!

Говорил он это с таким начальственным апломбом, что можно было подумать, дорога его частное владение, и я незаконно на него вторгся.

— Проезжий, — сказал я и так очевидное, — на Нас напали разбойники и захватили моих товарищей.

— Где разбойники? — свирепо закричал усатый, грозно нахмурив брови и картинно вращая и так выпуклыми глазами.

— Там, — указал я на дорогу, — в версте отсюда.

— Много их? — воскликнул он, горяча коня, так что тот заплясал на месте, а у меня возникло чувство, что всадник сейчас же поскачет разбираться с разбойниками.

— Точно не знаю, я видел человек двадцать.

Лупоглазый подумал и приказал товарищу:

— Оставайся здесь, я доложу.

Он пришпорил гнедого жеребца и поскакал к остановившемуся на дороге каравану.

Рядом со мной остался второй всадник, парень лет двадцати, картинно красивый, но с глупым, самодовольным лицом.

— Кого это вы сопровождаете? — спросил я.

— Боярыню! — небрежно, но со значением ответил он.

— Что за боярыня, как прозывается?

Парень посмотрел на меня, как на полного идиота, сплюнул и уточнил:

— Боярыней и прозывается, Марией Алексеевной.

— Фамилия у нее какая?

— Чего? — не понял он вопроса.

— Прозвище у ее мужа-боярина какое-нибудь есть?

— Какого еще мужа?

С ним было все ясно, осталось ждать возвращения усатого. Однако тот почему-то задерживался, хотя уже давно подъехал к поезду. Я решил сдерживаться, не гнать волну и проявить толерантность. Однако прошло не меньше пятнадцати минут, а экипажи по прежнему все стояли на том же месте.

— Съезди, узнай, скоро они там, — предложил я красавцу.

Тот опять глянул на меня своими большими, опушенными темными густыми ресницами глазами и равнодушно проговорил:

— Подождешь, не велика птица!

С этим, по сути, спорить было трудно, птицей я действительно был.невеликой, однако кому приятно слышать такое в свой адрес от какого-то юнца. Потому я рассердился и сказал глупость:

— Большая или нет, не тебе судить, не хочешь ты ехать, я сам поеду!

— Попробуй! — веско сказал парень и положил руку на рукоятку сабли.

Затевать драку с дураком было бы полным идиотизмом, а молча проглотить угрозу значило потерять лицо. Тем не менее, пришлось смолчать. Мне нужна была помощь, а, судя по многолюдству охраны, у боярыни в сопровождении состояла целая рать. Прошло еще минут двадцать. Диспозиция оставалась прежняя. Поезд стоял на месте, я ждал неведомо чего. Уже проняло даже моего караульного. Он начал сердиться, выжидательно смотрел на дорогу, тоже недоумевая, почему случилась такая задержка.

Наконец о нас вспомнили, и от экипажей прискакал нарочный с приказом привезти меня под боярынины очи живого или мертвого. Нарочный так и сказал: «приказала привезти живого или мертвого», а так как я умирать пока не собирался, то поехал туда живым.

Мы с гордым красавцем приблизились к боярыниному выезду. Вблизи все оказалось еще более внушительным, чем на расстоянии. Чего стоил только один боярский вагон, в который оказались запряжены двенадцать лошадей. Я таких могучих сооружений на колесах еще не встречал, Куда до него было и рыдвану, и поповской карете, которым мне доводилось удивляться в восемнадцатом веке.

Неуклюжее сооружение покоилось на четырех осях и здоровенных пушечных колесах, сделанных почти в рост человека. Кроме того, в экипаже было по четыре окна с каждой стороны, застекленных разноцветной слюдой. До гербов наши знатные соотечественники еще не додумались, потому все это великолепие было довольно кустарно украшено аляповатой резьбой по дереву.

Остальные три экипажа были скромнее по размерам, но не менее неуклюжи и странны здесь на узкой, разбитой грунтовой дороге. Вокруг выезда суетилась целая рать пеших слуг, скорее всего, сопровождающих госпожу на своих двоих. Охраняли «комплекс» конные гайдуки, троих из числа которых я уже имел счастье лицезреть. Однако значительно больше, чем охраны, здесь оказалось холопов, всеми возможными способами демонстрирующих свою преданность госпоже. Сделать же это было не так-то просто, окна кареты был закрыты слюдой, и непонятно, наблюдал ли кто-нибудь изнутри за ужимками и ползаньем на брюхах преданных слуг.

Гайдук, доставивший меня вполне живого под боярынины очи, приказал спешиться перед главной каретой и ждать, когда госпожа соизволит меня пригласить для разговора. Это было уже слишком. Такого я не видел даже при царском дворе Годуновых, по сравнению с тем, что было здесь, бывшим, на мой взгляд, довольно простым и демократичным. Конечно, и там выделывались: бояре и приближенные водили юного царя под ручки, но в основном там была чистая показуха и исполнение правил протокола. Здесь же какая-то неизвестная боярыня устраивала себе императорский выезд, да еще пыталась унизить ожиданием у кареты случайного проезжего.

— Передай боярыне, — сердито сказал я какому-то активному холопу, попытавшемуся стащить меня с лошади за ногу, — если она хочет со мной поговорить, то пусть выйдет сюда. Мне до нее нет никакого дела!

Говорил я это нарочито громко, так, чтобы услышали в карете, а когда пара ретивых слуг полезла к моему донцу, навел на них пистолеты с дымящимися фитилями. Такого намека оказалось достаточно, чтобы отбить охоту выслуживаться даже у самых верных холопов.

Как оказалось, моё заявление в главной карете услышали и твердую позицию оценили. Только что я собрался ехать дальше, как из дверцы кареты выскочило и сбежало по высокой лестнице вниз существо прекрасного пола в таком боевом макияже, что я едва удержал на месте лошадь. Лицо существа было белее мела, щеки пылали багрянцем, черные, широкие брови начинались от переносицы и доставали до ушей.

Остальные прелести красоты несказанной я оценить просто не успел. Коралловые (или как их там еще называют?) губки раскрылись, и из них полетели пулеметные очереди визгливых фраз. Смысл всей этой тирады был в том, что я невежа и нахал, который не может оценить чести, которую ему оказывают, призвав под ясные очи самой боярыни Марии Алексеевны.

Кто такая эта великая Марья Алексеевна, я не имел понятия и не совсем понимал, чего ради ко мне пристают. В конце концов, разбойники, сидящие в лесу, не повод, чтобы заставлять случайных путников ждать аудиенции возле боярской избы на колесах.

Чернобровая красавица, между тем, продолжала пронзительно вопить, как становилось понятно из текста, исполняя панегирик в честь своей хозяйки, дабы та поняла и осознала и свое величие, и восхищение, которое она вызывает у своей верной холопки.

— Эй, ты, — грубо оборвал я достойную женщину. — Заткнись и позови свою хозяйку!

Такое неуважение не смогла бы снести никакая женщина, но моя новая знакомая почему-то заткнулась и шустро вернулась в карету, что лишний раз подтвердило: понятие холопства не имеет половых различий. Только что исчезли из вида желтые сапожки и полные икры радетельницы боярского величия, как в дверях кареты возникло новое прелестное видение, теперь, как я понял, сама госпожа. Боярыня была дамой лет сорока с полным, круглым лицом, так же, как у придворной красавицы, украшенном всеми цветами радуги. Большего о ее внешности я ничего сказать не смогу. Все остальное состояло из мехов, шелков и парчи. На мой вкус, для жаркого лета вот так, за раз надевать весь арсенал женской привлекательности было тяжеловато. Но, как известно, о вкусах не спорят.

Мария Алексеевна с высоты своего положения (карета была так высока, что я, даже сидя на крупном коне, оказался ниже ее колен) сверху вниз осмотрела меня и вяло махнула рукой, что, скорее всего, означало приглашение.

Отказать даме, тем более такой яркой, я не мог и потому спрыгнул с коня и вбежал по приставной лестнице наверх, в карету. Сама боярыня уже сидела в золоченом деревянном кресле, напоминающем трон, по стенкам кареты на узких скамейках располагались фрейлины. Внутреннее убранство кареты оказалось совершенно дурацкое, было непонятно, как бедные женщины вообще могут путешествовать в этой тряской громадине.

Остановившись в дверях, я отвесил учтивый поклон хозяйке и всей остальной компании. Однако тотчас понял, что его глубина явно не соответствовала статусу и претензиям боярыни. Она, не ответив мне даже кивком головы, строго спросила:

— Ты кто таков?

— Князь Крылатский, — со значением представился я, используя свою старую феньку с княжеским Достоинством. То, что такого княжеского рода никогда не существовало на святой Руси, меня нисколько не смущало, на снобов действовала сама магия княжеского титула.

Марья Алексеевна услышав, кто перед ней, заметно смягчилась.

— Знаю князей Крылацких, — соврала она, — хороший род, однако, мы, Хованские, выше.

Мне спорить с дамой было никак не с руки, к тому же о Хованских я слышал только в связи с одноименным кладбищем в Москве, потому согласно кивнул.

— У меня к тебе, княгиня, просьба, помоги выручить от разбойников моих людей!

— Каких еще разбойников? — испуганно воскликнула Марья Алексеевна. — Кто разрешил?!

Кто разрешил разбойникам разбойничать, я не знал, потому на вопрос ответить не смог, попросил снова:

— У тебя много гайдуков, прикажи им мне помочь, мы разбойников разом выкурим из леса.

— Почему мне сразу не доложили? — истерично воскликнула Хованская. — Позвать немедленно сюда воеводу!

Давешняя раскрашенная холопка метнулась к выходу, оттолкнула меня и кубарем слетела с лестницы. Тотчас стали слышны ее пронзительные крики.

— Это что такое творится! — растерянно говорила боярыня, обращаясь ко мне, как к арбитру. — Без ножа ироды режут! Как можно в лес ехать, где разбойники разбойничают!

— Дай мне с десяток гайдуков, и я их разгоню, — опять попросил я, но без уверенности, что вообще буду услышан.

В дверях кареты показалась усатая голова моего дорожного знакомого. Он поднялся по лестнице и остановился в дверях, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

— Звала, государыня-матушка? — проникновенно спросил он боярыню.

— Что же ты, Василий, такое творишь? — плачущим голосом воскликнула матушка. — Вот князь рассказал, что тут в лесу полно разбойников, а ты ни ухом, ни рылом! Это как так понимать? Смерти ты моей хочешь?!

— Матушка! — заорал в полный голос лупоглазый. — Не вели казнить, вели слово молвить!

— Ладно, чего уж там, говори, — разрешила она, — только смотри, не ври!

— Я как о разбойниках услыхал, тотчас приказал поворачивать назад. Не один волос с твоей мудрой, прекрасной головки не упадет!

— А вот князь людей просит, хочет разбойников воевать, — капризным голосом произнесла Хованская. — А ты еще говоришь!

От всего этого бреда я заскучал и понял, что зря потерял драгоценное время. Потому, не прощаясь, спустился на твердую землю.

— Куда же ты, князь! — самолично обратилась ко мне из окна Марья Алексеевна. ¦— Останься, можешь с нами ехать!

— Спасибо, боярыня, но мне нужно спасать своих людей, — вежливо ответил я, сел в седло и поскакал прочь.

Что в таких случаях говорят мужчины в адрес подобных женщин, можно и не озвучивать. Ругая нежную боярыню последними словами, я доскакал до ближайшей деревни. Была она небольшой, не более трех десятков домов и, судя по убогим избам, очень бедная. По страдному времени, поре сенокоса, людей видно не было, все работали на лугах, так что оказалось не у кого даже спросить короткую дорогу на Москву. Я поехал дольше, но увидел, что на самом выезде, в последнем подворье, на плетне висит мужик. Он оперся подмышками на хлипкое сооружение из редких прутьев ивовой лозы, свесил руки наружу и задумчиво обозревал окрестности. Я остановился прямо напротив него и вскоре был удостоен его рассеянным вниманием. Перестав таращиться на проплывающие облака, мужик перевел взор на меня и с не меньшим интересом принялся осматривать и меня, и лошадь, и то, что было за нашими с донцом спиной. Сразу стало понятно, что у мужика натура художественная, творческая, и потому он работе предпочитает созерцание.

— Здравствуй, хозяин, — поприветствовал я, подъезжая вплотную.

— Здорово, коли не шутишь, — ответил он безо всякого почтения к моему лошадино-военному виду.

— Как в Москву лучше проехать?

— В какую Москву? — уточнил он, глядя в упор приветливыми голубыми глазами.

— Как это в какую, — не понял я, — что, здесь есть разные Москвы?

— Так нет ни одной, Зюзино — это есть, а ни про какую Москву я отродясь не слышал.

Мужик говорил серьезно, так что было непонятно, он простой придурок или слабоумный. Хотя ни на того, ни на другого вроде бы и не походил. Я решил, что это такой местный юмор — не знать о близкой Москве, и невинно поинтересовался:

— А есть здесь кто-нибудь поумнее тебя?

— Нет, я здесь самый умный, дураки все работают, — так же без тени улыбки ответил он.

В этом утверждении был свой смысл. Действительно, у нас большей частью так и случается, умные всегда отдыхают, а дураки работают.

У меня тут же появилась идея не спешить в столицу, где еще неизвестно как все обернется, а попробовать решить вопрос с разбойниками на месте, тем более, что неожиданно подвернулся такой забавный тип.

— Приютишь меня на пару дней? — спросил я.

— Заходи, если не побрезгуешь, я хорошему человеку всегда рад.

Приглашая меня войти, он, между тем, продолжал висеть на плетне, не делая даже попытки пойти открыть ворота. Я не стал чиниться, слез с коня, сам открыл его условные ворота, состоящие из нескольких жердей, и въехал во двор.

— Иди в избу, устраивайся, — пригласил хозяин, не отрывая взгляда от родных просторов, которые к тому же перестал загораживать проезжий.

Я вошел в избу. Как ни странно, там оказалось вполне цивильно, понятно для этого времени. Была печь с трубой и приличные лавки и полати. Я снял с себя камзол, амуницию и вернулся во двор. Умник продолжал любоваться видом из-за плетня.

— Тебя как звать? — спросил я его сосредоточенную спину.

— Звать зовутка, величают — утка, — ответил он присказкой, но все-таки соизволил повернуться ко мне. — А покойная жена величала Павлом.

— Скажи, друг Павел, у вас в округе разбойники есть?

— Где же их нет? — вопросом на вопрос ответил он.

— А кто с той стороны, — я показал направление, — лес держит?

— Известно кто, лихие люди, — не задумываясь, ответил он, усмотрев что-то необычайно интересное за моей спиной.

— Как бы мне с ними встретиться?

— С разбойниками?! — воскликнул он и, кажется, впервые посмотрел на меня с интересом. — Пойди в лес, они тебя сами найдут!

— Нет, мне нужно их найти так, чтобы они меня не видели. Ты же здешние леса знаешь, сможешь такое устроить? Я заплачу.

— А тебе какая в них нужда?

— Они моего товарища захватили, хочу его выручить.

— Нет, мне такое без интереса, — мне и здесь хорошо.

— Я хорошо заплачу! Не пожалеешь!

— А зачем мне твои деньги? Мы живем по крестьянству, у нас все свое, нам деньги без надобности.

— Ну, лошадь себе хорошую купишь...

— На кой она мне? — искренне удивился он. — Ее, поди, еще и кормить нужно.

Пожалуй, впервые мне посчастливилось встретиться с настоящим прототипом русских народных сказок, Иванушкой-дурачком, в чистом, незамутненном виде.

— У тебя здесь случайно нет волшебной щуки? — серьезно спросил я.

— Какой такой щуки? — удивился он, не понял намека или не знал такой сказки.

— Которая по щучьему велению, по твоему хотению все желания исполняет.

Он обдумал ответ, и только осознав все возможности, которые может получить человек, обладая такой замечательной рыбой, ответил:

— Чего нет, того нет. Коли была бы, стал бы я тут в деревне околачиваться!

— А что бы тогда сделал?

— Что бы? — Он опять задумался, проверяя свои желания, но, так, кажется, ничего интересного не придумал. Потом вдруг сладко улыбнулся. — Мало ли, девку молодую пожелал, а то и двух. Толстопятых! — сказал он и сладко, как кот, прижмурился.

Идея была, безусловно, продуктивная, кто же от такого счастья откажется!

— А почему двух? Бог троицу любит.

— Нет, три много. Сразу станут промеж собой ссориться, шума от них не оберешься. Две в самый раз.

— А я слышал, разбойники у себя много красивых девок держат, хотят туркам в плен продать.

— А мне-то что за дело?

— Ну, поможешь спастись какой-нибудь девушке из плена, она тебя полюбит и замуж за тебя пойдет.

— Не пойдет, — кратко ответил он.

— Почему?

— Я работать не люблю, за то меня девки и не любят. Знаешь, как жена-покойница со мной наплакалась?!

Чем дольше мы говорил, тем меньше я понимал нового знакомого. То ли он все-таки придуривался, то ли на самом деле был таким уникальным лодырем. Однако порядок в избе говорил о другом.

— А почему у тебя в избе печь с трубой, — зашел я с другого бока.

— Как почему, чтобы не дымила.

— И лавки я посмотрел у тебя хорошие, сам делал?

— Нет, жена-покойница.

— Плохо тебе теперь будет без жены...

— И не говори, — тяжело вздохнул он, — не знаю, как зиму перезимую...

— Вот видишь, а к разбойникам идти не хочешь! Я бы дал тебе денег, а ты купил бы красную шапку, красные сапоги, выручил бы из плена красавицу, она бы в тебя влюбилась, вот тебе и жена!

Перспективу я нарисовал, лучше не придумать, осталось только воплотить ее в жизнь. По всем правилам теперь дурню только и осталось надеть лапти и пойти совершать подвиги. Однако он не спешил, обдумывал ситуацию, видимо, в поисках слабых сторон моего предложения. Наконец нашел к чему придраться:

— А если она за меня не пойдет?

Я чуть не спросил его, кто за него не пойдет, но не стал, понимая, что в мозгу Павла уже выкристаллизовался образ идеальной, толстопятой красавицы. Он, кстати, даже облизнулся, и глаза его затуманились от вожделения.

— Только я не уверен, что ты знаешь, где разбойники живут, — не отвечая на вопрос, с сомнением сказал я.

— Чего там знать, в сухом логе, нарыли себе дурни землянок и думают, что их там никто не найдет.

— Подобраться туда незаметно можно?

— Нет, как же к ним подберешься, когда их там видимо-невидимо и кругом соглядатаи. Вот если только гнилой балкой идти, но там нечисто, никто и не ходит.

— Почему нечисто ?

— Леший живет, он пришлых не любит, так голову задурит, что назад пути не найдешь. Прошлый год из Москвы приезжали, как туда зашли, до сих пор не вернулись.

Я сделал вид, что не заметил его упоминания о Москве, о которой он якобы никогда не слышал, сказал другое:

— А может быть, они просто вышли другой дорогой, не через вашу деревню.

— Нет, они же лошадей здесь оставили.

— А ты сам лешего боишься?

— Чего мне его бояться, какая ему от меня радость. Это ты опасайся, ты же пришлый.

— Ну, я как-нибудь с ним договорюсь, — сказал я, имея в виду, что у меня уже был успешный опыт общения с лешим, который в конце концов оказался никаким не лешим, а чиновником службы времени.

— Ну что, значит, пойдем гнилой балкой? — задал я уже конкретный вопрос, как о деле решенном.

— По-другому нельзя, — покровительственно ответил он, — только идти все одно придется ночью, хорошее ли дело, ночь без сна!

— Завтра выспимся, а если еще успеешь спасенной девке понравится, то и не только...

— А про договор не забудешь?

— О красной шапке? Вот тебе святой, истинный крест. Самую-красную выберем!

— Тогда пойдем, соснем перед дорогой. Шутка ли дело, ночью не спать!

— Поесть бы не мешало, — намекнул я, — время обеденное.

— Где же теперь еду возьмешь, теперь все в поле. Разве пойти старуху какую заговорить. Только боюсь, все одно не дадут.

— Ты, что Христа ради питаешься?

— Когда как, мир не без добрых людей. Кто и так, без просьбы, лишним куском хлеба поделится. Меня многие считают юродивым, а мне и горя мало.

Похоже, парень ловко устроился, эксплуатируя мистическое почтение соседей ко всяким явным странностям. Мне до этого дела не было, но вот поесть явно не мешало.

— А купить еду где-нибудь можно?

— Тут недалеко село есть, — показал он в ту сторону, откуда я приехал, — там постоялый двор. Только опять-таки разбойники по дороге.

— Больше негде?

— Так вот, хоть у Лесовички, она баба жадная, деньги любит, так просто, даром, зимой снега не даст.

— Где она живет? — живо заинтересовался я.

— А ты что, сам не знаешь? — удивился Павел.

— Откуда я могу ее знать? Я сюда попал первый раз в жизни!

— Да ну, а где же ты раньше жил?

— Потом расскажу, давай, показывай, где живет Лесовичка.

— Вон в той избе, — показал он пальцем, — только зря пойдешь ноги бить, она жадна, ужас как.

— Ничего, как-нибудь разберусь. Ты со мной пойдешь?

— Я? Очень надо, я спать лягу и тебе советую. Спать я не хотел и пошел раскалывать Лесовичку.

Изба ее находилась немного на отшибе от общего ряда домов, ближе к лесу, отсюда, вероятно, и такое странное прозвище. Я прошел деревенской улицей, нашел тропинку к нужному подворью и минут через пять уже стучал в низкие двери избы.

— Кого еще Бог принес? — послышалось изнутри.

— Можно хозяйку, — громко сказал я.

— Сейчас, подожди, — откликнулся тот же голос, и на пороге показалась старая женщина в темном сарафане с простоволосой головой. Увидев незнакомого человека, она вскрикнула и спряталась за дверь, уже оттуда спросила:

— Тебе чего надобно?

— У вас можно купить какой-нибудь еды? — спросил я.

— А ты кто таков и как здесь очутился?

— Проезжий, остановился у вашего соседа, — слегка слукавил я, чтобы не ссылаться на непутевого Павла.

— И чего тебе нужно? — продолжила допрос Лесовичка, так и не выходя из избы.

— Еда нужна, масло, хлеб, можно курицу.

— Нету у меня ничего, сама впроголодь живу, — сердито сказала женщина.

— Я хорошо заплачу, — посулил я, почувствовав в голосе Лесовички некоторую неуверенность.

— Сколько? — быстро спросила она.

— Три московки.

— Пять за курицу, за хлеб и молоко отдельно.

— За все пять, и еще масло. Не хочешь, пойду дальше.

— Шесть! — сказала она, выглядывая в дверную щель. — Только из уважения!

— Пять московок и полушка, — твердо сказал я, чтобы излишней сговорчивостью не дать ей нового повода к торгу.

— Жди, — сказала хозяйка и плотно захлопнула дверь.

Как я и предвидел, деньги всегда деньги, даже в глухой деревне. Лесовичка не только продала мне все, что я просил, но самолично зарезала и ощипала курицу. Впрочем, думаю, для того, чтобы оставить себе пух и перо. Баба, Павел был прав, оказалась на редкость жадная.

Нагруженный припасами, я вернулся к своему тунеядцу и застал его крепко спящим под овчинным тулупом.

— Эй, Павел, — позвал я, — есть будешь?

Храп под овчиной тотчас прекратился и показался любопытный глаз.

— Шутишь или правда что достал?

— Вставай, нужно курицу сварить.

— Нет, так мы не договаривались, — расслабленно казал он, — я думал, уже все готово!

Я подумал, что зря связался с таким лодырем. Конечно, художественная натура — это хорошо, но в лес-то идти все равно придется. Однако решил просмотреть, чем, в конце концов, все это кончится, и начал разбираться в нехитром крестьянском хозяйстве. Пока я разводил в печи огонь, хозяин искусно изображал крепко спящего человека, но когда вода в котелке закипела, и пленительный аромат варящейся курицы распространился по избе, не выдержал и сел на лавке.

— Давненько я скоромного не ел, — грустно сказал он. — А сегодня не постный день?

— Постный, так что можешь спать дальше.

— Ничего, буду в церкви, заодно покаюсь, — пообещал он.

— Как знаешь.

— А винца курного у тебя нет?

Винца у меня не было, так что удовлетворился он всего лишь едой. Однако удовлетворился сполна. После нашего нехитрого обеда в доме опять не осталось ни одной крошки съестного. Зато до ночи мы дружно спали на очень сытые желудки.