"Противостояние" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава 1

Мне кажется, что мы, люди, сейчас стоим в самом начале настоящего познания мира и едва начали учиться подбирать первые крошки от этого лакомого пирога, Как нам, по большей части ленивым и праздным, удастся унаследованным от зоологических предков мозгом переварить и усвоить колоссальную информацию, я не представляю. Остается надеяться, что большинству из нас, чтобы жить и размножаться, этих необъятных знаний не понадобится, а немногим, тем, кто сумеет «разогнать» возможности своего интеллекта до соответствующих параметров, будет доставлять удовольствие сознание собственной исключительности.

Увы, я, к сожалению, принадлежу не к этому элитному меньшинству мыслителей, а к заурядному большинству обычных обывателей. Приключения, которые свалились на мою голову прошлым летом, хотя и расширили кругозор, но на мозг качественно не повлияли. Хотя эмпирически я и начал понимать, что понятия, до этого казавшиеся незыблемыми, подчиненными законам развития человечества и течению времени, оказались попросту ошибочными. Даже если судить по этому скромному опыту, самое незыблемое и понятное — время (если попытаться говорить красивым образным языком) — не утекающая неведомо куда «субстанция», а величина, существующая постоянно, причем не только в одном измерении.

Получается, что во время, как в реку, можно войти и в верховье, и в низовье, время можно обогнать или в него вернуться. Как это можно объяснить с точки зрения науки или философии, я не знаю, как, впрочем, не знаю объяснения бесконечного множества окружающих нас явлений. Тем более, что стоит только на минуту задуматься, не о их обыденных, внешних проявлениях, а обо всех бесчисленных законах, которым они подчинены, сразу же начинает клинить мозги и сносить башню.

Поразмыслив, я решил не забивать себе голову запредельной ученостью и не пытаться теоретически осмыслить то, что со мной произошло, а рассматривать случившееся, как редкую удачу. Мне удалось неплохо и интересно прожить несколько месяцев в прошлом и благополучно вернуться в свое время.

Пока я отсутствовал, здесь, в Москве, все развивалось по суровым диалектическим законам конкуренции, в результате чего мой скромный бизнес без присмотра пришел в полный и окончательный упадок. В этом была, увы, суровая логика наших столичных каменных джунглей. Случившееся было неприятно, но рвать волосы и посыпать голову пеплом я не стал. Если что меня и волновало в последнее время, то никак не финансовые проблемы. Тем более, что из прошлого столетия удалось вывезти кое-какие материальные ценности, дающие возможность не только не умереть от голода, но вполне безбедно существовать. К тому же открывшиеся перспективы проникновения в прошлое оказались намного интереснее, чем лишняя тысяча долларов.

Тем, кто не знаком с моими временными «подвигами», в нескольких словах расскажу, что со мной произошло в недавнем прошлом. Началась эта история давешним летом. Так сложились обстоятельства, что после развода с женой я находился в состоянии, близком к депрессии. Поэтому, когда выпал случай отвлечься, отправился путешествовать «по родному краю». Дорога или судьба, это как кому удобнее считать, привела меня в глухую деревню, километрах пятистах от Москвы. Там я столкнулся со странной на первый взгляд женщиной, живущей уже не первое столетие. Как удалось выяснить, она принадлежала к какой-то побочной ветви человечества, живущей несравненно дольше нас, обычных людей. По просьбе этой долгожительницы я отправился на розыски ее пропавшего с конце XVIII века жениха. Так я оказался втянут в непонятный эксперимент по перемещению во времени.

Как это ни удивительно, но приспособиться к жизни в прошлом оказалось не так уж и сложно. Мало того, мне на долю выпало счастье полюбить совершенно необыкновенную девушку и даже сочетаться с ней церковным браком. Однако, внешние непреодолимые обстоятельства разлучили нас, к тому же мне вскоре пришлось покинуть и восемнадцатый век.

Полгода, которые я провел в «исторических» разъездах, сначала в 1799, потом в 1856 году и, наконец, в двадцатых годах XX века, были так заполнены всевозможными событиями, борьбой за выживание и любовными приключениями, что, вернувшись домой, в свою эпоху, я просто не знал куда себя приткнуть. Жизнь в нашем комфортном веке оказалась такой пресной, что я опять начал впадать в тоску, подобную той, в которой пребывал после развода с Ладой (так звали мою первую жену). Это небесное создание сначала бросило меня, но, когда я исчез, проявило вполне женскую непоследовательность и даже пыталось восстановить отношения. Что уже было невозможно в принципе. Во-первых, я был уже вновь женат. Во вторых, проявил чисто мужское непостоянство и даже думать забыл о своей первой привязанности. В-третьих, под моей опекой оказалась моя последняя спутница социалист-революционер, в просторечии эсер, Дарья Ордынцева.

С этой милой, интеллигентной барышней, непонятно зачем полезшей в революционную мясорубку, я встретился в двадцатом году в коммуне первых лет советской власти. Так сложились обстоятельства, что мы ненароком сблизились, даже какое-то время состояли в любовной связи, и мне пришлось взять ее с собой. Наши близкие отношения были не результатом большой страсти, а скорее дружески-любовной привязанностью, и у меня просто не хватило совести оставить ее в Совдепии на растерзание большевикам, победившим союзникам по революционной борьбе с царизмом. Клеймо бывшего меньшевизма или эсер-ства в те людоедские времена были достаточным поводом для того, чтобы оказаться у известной всем последней стенки или всю оставшуюся жизнь провести в ласковых ежовых рукавицах карающих органов молодой Советской социалистической республики.

Так что никаких шансов вновь вернуть меня под свою пяту у отставной супруги Лады больше не было. Она этого не знала и, скорее всего, исключительно из принципа хотела настоять на своем. Думаю, еще одной причиной ее упорства была уязвленная гордость. Дело в том, что пока я бодался с чекистами и большевиками во время военного коммунизма, в Москве объявилась моя венчанная жена Аля. Как ей удалось попасть в наше время из восемнадцатого века, я не знаю. Однако, каким-то образом Аля смогла разыскать мою квартиру и оказалась здесь, да еще и с нашим маленьким сыном. Когда мы расстались, по моему биологическому времени три месяца назад, Аля была заточена в монастырь по приказу императора Павла I и находилась на первой стадии беременности. Теперь же, получалось, что нашему сыну Антону было уже около четырех лет.

Мы с ней разминулись всего на несколько дней. Она вернулась в свою эпоху, я в свою, так что мы с ней так и не встретились. Спрашивать у меня, как переплетаются нити времени, бесполезно, я сам не имею об этом ни малейшего представления. Да и то, если говорить объективно, мой сын Антон, который должен был родиться, как ему было предназначено природой, в середине 1800 года, давно разменял вторую сотню лет. Поэтому, единственное, как мне кажется, точное измерение времени можно вести по своим биологическим часам.

Пока меня не было в Москве, Лада пришла в мою квартиру за своими вещами. Встретив в квартире неожиданную соперницу, да еще и с готовым ребенком, она, понятное дело, расстроилась. О том знаменательном свидании мне рассказала соседка по лестничной площадке Марина. Встреча, как несложно предположить, носила яркую эмоциональную окраску и окончилась грандиозным скандалом. Поэтому моего возвращения нетерпеливо ждали. Не Аля, которая не выдержав экологическую обстановку двадцать первого века, вернулась в свое суровое время, а морально пострадавшая сторона. Первой вычислила мое возвращение домой бывшая теща, Валентина Ивановна. Ее телефонный звонок в первое же утро по возвращении поднял меня из постели в несусветную рань.

— Слушаю, — сказал я сонным голосом.

— Алексей! — рявкнула трубка голосом экс-тещи. Валентина Ивановна, как всегда, говорила с присущем ей коммунистическим напором. — Я обязана вам сказать, что вы подлец и проходимец! Как я и думала, вы оказались обычным брачным аферистом! И если вы…

— Еще раз сюда позвоните, то я вас закажу, — докончил я за нее фразу и бросил трубку.

В наши мутные времена, эта сленговое выражение несет в себе очень мрачную нагрузку. Не привыкшая к таким угрозам женщина, видимо, испугалась и — это было на нее совершенно не похоже — не перезвонила, чтобы оставить последнее слово за собой. Зато через три часа случилось явление самой Лады.

Сказать, что моя бывшая жена прекрасно выглядела, значит, почти ничего не сказать. Она была необыкновенна! Она была потрясающе хороша! Нежная, красивая, умная, интеллигентная с сияющими теплыми глазами. В ней одновременно присутствовали робкое, наивное девичье кокетство и зовущая сексуальность зрелой, страстной женщины. Она вошла и обожгла меня взглядом полным любви и тайного упрека.

— Где ты так долго был?.. — прошелестел ее волнующий голос. Последнее слово «милый», а, возможно, и «любимый» подразумевалось, но она его не досказала. — Я от беспокойства чуть не сошла с ума…

По словам соседки Марины, когда Лада встретилась с моей венчанной женой, то устроила здесь базарный скандал с истерикой. Поэтому воркующие интонации в ее голосе были, по крайней мере, неуместны.

— Я был в командировке, — ответил я, не вдаваясь в подробности.

— Неужели тебе было трудно меня предупредить! Я так волновалась! — с легким упреком, соблазнительно надув губки, прошептала Лада, и глаза ее подозрительно заблестели непролитыми слезами.

— Я предупреждал твою маму, — парировал я это беспочвенное обвинение. — Тебя, извини, не смог, у тебя была такая яркая личная жизнь, что было не до меня.

В моих словах, при желании, можно было усмотреть не скрытый сарказм, а нежный упрек, и в глубине ее взгляда вспыхнула горячая искорка. Лада, скорее всего, посчитала, что если ей удастся втянуть меня в выяснение отношений, то мы окажемся на полпути к миру. Тогда появится возможность оправдаться, пожаловаться на «ошибки молодости», расплакаться и вообще, заморочить мне голову.

Пусть простят меня милые романтичные дамы, но никакой горечи и тайного смысла в моих словах не было. Возможно, если покопаться в душе, там можно было найти лишь слабое ощущение вины за то, что я напрочь забыл это нежное, любящее, правда, только самою себя создание.

— Я так страдала, когда ты внезапно исчез! Если бы ты только знал… Глупенький, мне ведь никто, кроме тебя, не нужен…

Лада шмыгнула носом, и на ее глазах появились настоящие слезы. Она слегка качнулась в мою сторону, давая возможность заключить себя в объятия. Я остался стоять на месте, проигнорировав этот хорошо исполненный стихийный порыв. Мое сердце не дрогнуло, и даже не появилось подленькое, мелочное желание сказать ее все, что я о ней думаю и этим частично компенсировать муки ревности, которые она мне когда-то подарила.

— Ты, извини, я недавно приехал, и у меня много дел, — сухо сказал я, глядя мимо ее плеча на входную дверь.

По красивому лицу моей бывшей жены пробежала судорога обиды. Потом оно вспыхнуло до корней волос и пошло пятнами…

Для тех, кто не знаком с моими семейными передрягами, в двух словах расскажу ситуацию, которая полгода назад заставила меня бежать из города и втравиться в большую и опасную авантюру. После нескольких месяцев счастливой семейной жизни эта самая Лада бросила меня самым грубым и оскорбительным образом, заведя подряд несколько любовных романов. Причем, пока она развлекалась, я оказался брошенным на растерзание ее ненормальной мамаше.

Теща, боготворящая свою «кровиночку», начала вышибать из меня для своей блудливой доченьки «достойное содержание». Претензии были совершенно идиотскими, тем более, что безумные траты Лады полностью подорвали мое скромное финансовое благополучие.

Но мало того, что Лада, не скрываясь, пустилась во все тяжкие, она объясняла нашим общим знакомым свое поведение моей мелочностью, жадностью и мужской несостоятельностью. В конце концов, я сбежал из Москвы, после чего, собственно, и начались мои фантастические приключения. Теперь, случайно узнав, что у меня есть другая женщина, Лада пришла требовать то ли богово, то ли кесарево.

Я уже не первый раз оказывался свидетелем того, как гордые, красивые женщины болезненно переживают охлаждение своих постылых мужей. Теперь же еще стал и пассивным участником скандала. Сцена вышла тягостная и некрасивая. Ладочка, войдя в раж, отказалась от тихих слез обиженной невинной овечки и устроила натуральную истерику. Она унижала меня и оскорбляла мою жену, которую я нашел и потерял, как говорится, в глубине веков. Наследственным жестяным голосом, да еще с визгливыми бабьими модуляциями она кричала ужасно обидные вещи. Ладочка сначала перечислила все мои многочисленные пороки и растоптала меня как мужчину, после этого принялась за Алю и уничтожила ее как женщину. Замолчала красавица только тогда, когда устала. На мое счастье, в отличие от своей энергичной мамаши, экс-жена была очень ленива, и на долгий порыв ее не хватило.

Чтобы не провоцировать новые взрывы гнева и разоблачения, я изображал угнетенное состояние, прятал глаза и покаянно вздыхал. Спорить и говорить было не о чем. К счастью, Лада, как, впрочем, и большинство из нас, понимала и слышала только себя, так что не нуждалась в собеседнике. По-моему, никаких других чувств, кроме уязвленного самолюбия, у нее ко мне не было. Эта красавица принадлежит к категории людей, способных любить только себя, в крайнем случае, свою собственность.

…Кажется, я немного перемудрил с покаянием. Она восприняла мое поведение как ерничество, и мне пришлось выдержать вторую вспышку ярости.

Быть грубым и жестким не хотелось, поэтому я довольно долго безропотно все это терпел. Логики в Ладиных словах не было никакой. Если согласиться с ней в том, что я полное ничтожество, хам, бабник, импотент, изверг, жлоб и жмот, то мне подходящей парой могла быть только «телка», «чумичка», «деревенщина», «бабища» Аля, а никак не она, Лада, кладезь совершенств и достоинств. Однако, в процессе скандала делать логические построения — самое последнее дело. Поэтому я продолжал хранить скорбное молчание.

Скорее всего, Лада действительно была уязвлена моим непостоянством. Я даже не отвергаю варианта, что у нее появились ко мне какие-то эмоции. Ведь вышла же она за меня замуж, хотя я, как стало понятно вскоре после женитьбы, никак не соответствую их с мамой представлению об идеальном муже. Поэтому она вскоре во мне разочаровалась, а так как внешние данные делали мою бывшую широко востребованной, то она легко переступила через свои брачные обязательства. Теперь моя неожиданная независимость и «измена» подрывали ее представление о себе как об «роковой, неотразимой красавице». Думаю, в основном это и заставило Ладу встать на старый след и придти сюда. Я оказался тем самым чемоданом без ручки, который и бросить жалко, и нести неудобно.

На мое счастье, «рокового» у Лады было немного, разве что некоторая фригидность. Однако, одной холодности без стервозности, без воли и стремления заменять эмоциональную недостачу куртуазной, недостаточно. Мне вообще кажется, что роковыми бывают женщины с очень сильным чувственным началом, но неспособные реализоваться в постели. Они привлекают и притягивают мужчин, но потом начинают уходить от стандартного развития любовных отношений, взамен которых хладнокровно распаляют неудовлетворенное желание партнера. Они заставляют свою жертву до бесконечности, как цирковую собачку, держать на носу кусочек надежды, которая обещает вот-вот превратиться в вечное блаженство. Собственно, это все, на что такие дамы способны, и максимум того, что сами могут получить от любви.

Лада же, если подходить к ней без эмоциональной оценки, всего-навсего обычная девушка со смазливым, хорошо крашеным личиком, причем с непомерно завышенной самооценкой. Ничего в ней от женщины «вамп» не было и в помине. Поэтому наша любовная сцена не окончилась трагически. Бывшая жена, устав ругаться, собралась, было, расплакаться, но испугалась, что потечет тушь, и раздумала. Она промокнула глаза платочком и, вместо того, чтобы испепелить меня моральным превосходством и презрением, потребовала денег. Я денег не дал, и она, все-таки разрыдавшись от обиды, в очередной раз бросила меня, изо всех сил хлопнув дверью. Так в этот раз счастливо разрешились все мои неприятности.

— Кто это был? — дрожащим голосом спросила эсерка Ордынцева, как только оглушительно хлопнули входные двери, и в квартире стало тихо. Она боязливо выглядывала из спальни и смотрела на меня округлившимися от ужаса глазами.

— Моя бывшая жена, — хладнокровно ответил я.

— Так это была супружеская сцена? — наивно спросила она, но, как мне показалось, с некоторым облегчением.

— Скорее, пост-супружеская, мы разошлись.

— А почему твоя жена кричала и плакала? — продолжала допытываться Даша.

— Ей стало обидно, что я ее разлюбил.

— А ты что, раньше любил такую странную, невоспитанную женщину?

— Она не всегда была такой, — невнятно объяснил я» — В общем-то, она неплохая, только…

— Я раньше никогда не слышала, чтобы дамы говорили такие слова.

— Привыкай, у нас теперь равноправие. Вы же сами боролись за раскрепощение женщин И вообще тебе в нашей эпохе еще многое предстоит узнать и принять таким, каким сложилось. Другой земли и другого общества я тебе предложить не смогу.

Наше вчерашнее возвращение в Москву в летящей на большой скорости машине, асфальтированные дороги, огромный город с большими домами произвели на Ордынцеву такое сильное впечатление и так утомили, что, как только мы попали в квартиру, она тут же легла спать.

Но уже сегодня первое впечатление от прекрасного будущего, в которое она попала таким чудесным путем, того будущего, за которое, не щадя живота, боролись русские революционеры, оказалось сильно подпорчено.

Ордынцевой, как девушке романтической, пламенной революционерке, еще несколько дней назад боровшейся за нового человека, явно не понравилось то, что из этого человека получилось. Визгливый голос с истеричными модуляциями моей бывшей жены никак не подходил под образ свободной женщины будущего.

— А когда ты ухаживал за этой женщиной, неужели тебе не показалось, что она немного странная, — начала допытываться Даша, но я вместо ответа включил телевизор.

С этим великим изобретением, как только мы попали в наше время, Ордынцева уже столкнулась, правда в черно-белом варианте, и оно произвело на нее большое впечатление. Теперь же огромный цветной экран разом отвлек ее от недавней безобразной сцены и оценок моего вкуса. Она ойкнула, вперила взгляд в экран и замолчала на полуслове. Я показал ей, как переключать каналы, и отправился в магазин за едой.

В Москве было уже по-зимнему холодно. Северный ветер сдул с деревьев остатки листьев, голые черные ветки обледенели и казались стеклянными. Снег пока не лег, но серый асфальт уже прятался под тонкой пленкой гололедицы. Я медленно привыкал к комфортабельной жизни с горячей водой и канализацией, пытался вникнуть в политические разборки и скандалы, которыми нас щедро потчевал СМИ, вздрагивал от телефонных звонков и с отвращением смотрел на телевизор.

Моя недавняя спутница, а теперь «сожительница» Ордынцева, прожив несколько дней в атмосфере телевизионного прессинга, совсем скисла. Она плохо переносила «новое время» и почти все время, не отрываясь, смотрела сериалы и криминальные хроники. Если так злоупотреблять голубым экраном, то вполне может показаться, что ничего другого, кроме любовных разборок и убийств, в нашей стране не происходит. Разве что президент посетит с рабочим визитом очередного зарубежного друга, да политики пообещают электорату кто благоденствие, кто катастрофу. На разговоры о своих впечатлениях об изменившемся мире Даша не откликалась, смотрела на меня ничего не выражающим остановившимся взглядом и на все вопросы отвечала междометиями.

В город Ордынцева выходить отказывалась наотрез. Бесконечные криминальные программы так ее запугали, что она лишний раз боялась подойти к окну. Только один раз мне удалось вытащить ее на Новодевичье кладбище, где была похоронена ее мать. Увы, эта экскурсия оказалась неудачной. Не то, что за сто лет, а уже на моей памяти на кладбище так все изменилось, что можно было только диву даваться. Старых захоронений почти не осталось, и все престижные места захватили советские генералы и чиновники. Единственно, что мне понравилось во всей этой ритуальной ярмарке тщеславия, это надпись на могиле одной выдающейся женщины-психиатра. Ничтоже сумняшеся ее потомки решили потрясти посетителей кладбища ее заслугами перед отечеством. Надпись, в свое время, возможно, и обычная, теперь стала до неприличия двусмысленной: «Психиатр. Член КПСС. Она создавала нового человека».

Могилу матери Ордынцевой мы не нашли. Без толку побродили между покойными зампредами и пред-замами и, несолоно хлебавши, вернулись домой.

Как ни странно, но жизнь в XXI веке теперь казалась мне пресной, скучной и даже сонной. То, что происходило в стране, в политике, то, что показывали по ящику, оставляя нам право скакать по каналам, выбирая дозволенную информацию, на реальную жизнь как-то не походило.

Общение тоже не доставляло былого удовольствия. К тому же круг моих знакомых сам собой сократился. У меня начисто пропал интерес к бессмысленному времяпрепровождению. И вообще, я чувствовал, что нужно какое-то время, чтобы разобраться с впечатлениями и, пока не забылись детали, описать свои приключения.

То, что случилось со мной, было так фантастично, что требовало трезвого, логического толкования. Никаких собственных идей по поводу механики путешествия по времени у меня не было и в помине. Как говорится, рылом не вышел. Пришлось искать специалистов. В Интернете нашлось множество ссылок на время, но ничего подходящего не оказалось. С большим трудом удалось выйти на физика с демонстративно еврейскими именем и фамилией.

Звали его Аарон Моисеевич Гутмахер. Приятель, который его немного знал, характеризовал Гутмахера как непризнанного гения. Было ему за шестьдесят, и я представил старого ученого с вислым носом, скорбными семитскими глазами за толстыми стеклами очков, вежливого и нудно подробного.

Я ему позвонил. Объяснить Гутмахеру по телефону, что мне от него нужно, было непросто.

— Я слышал, — начал я говорить, невнятно представившись, — что вы занимаетесь, вернее сказать, интересуетесь временем…

Абонент совсем не по-стариковски заржал нахальным басом и ехидно поинтересовался:

— А вы временем не интересуетесь?

— Интересуюсь, поэтому вам и звоню.

— Тогда я могу открыть вам тайну, сейчас ровно полдень по Московскому времени.

Я не поддержал шутливый тон и, дав Гутмахеру отсмеяться собственной шутке, попросил:

— Мы не могли бы с вами встретиться?

Собеседник замялся, видимо, заподозрив, что у меня не все дома.

— Не знаю, у меня мало времени… Вы, собственно, что от меня хотите?

— Это не телефонный разговор, — осторожно сказал я. — Видите ли, мне довелось столкнуться с некоторыми временными аномалиями, может быть, вам это будет интересно…

— А вы, — начал спрашивать он и не договорил фразу.

— В смысле головы? — помог я. — С головой у меня относительно нормально.

— Ну, если относительно, то приходите.

Гутмахер назвал свой адрес и назначил время визита в конце недели,

— А нельзя ли нам встретиться сегодня? — спросил я.

— Это так для вас срочно? — вновь насмешливо спросил он. — Вечность торопит?

— Пожалуй, что так.

— Хорошо, приходите сегодня, — согласился он.

Я быстро собрался, заскочил в магазин за бутылкой и закуской, после чего спустя полтора часа уже звонил в его зашарпанную дверь, Открылась она почти тотчас, хозяин даже не спросил, кто пришел, что по нашему времени было необычно.

У Аарона Моисеевича оказалось тяжелое, бульдожье лицо и удалой, воинственный нос. Я назвался, и он пригласил пройти в единственную комнату его маленькой квартиры. Жил Гутмахер более чем скромно, ютясь, в прямом смысле, между книжными стеллажами.

— Ну и что такое срочное вам потребовалось узнать о времени? Надеюсь, не о конце света? — улыбнувшись, спросил он, давая мне время осмотреться, но не приглашая сесть.

— Я слышал, что вы разбираетесь в механике времени, — ответил я, не принимая шутливого тона. — Я недавно вернулся из прошлого, и меня уже тянет назад.

— Ну, вы в этом не оригинальны, меня тоже тянет в прошлое. Где мои семнадцать лет!

— Там же, где и мои. Однако, у меня немного другая проблема. Вы не против? — спросил я, вытаскивая из полиэтиленового пакета бутылку коньяка и закуску. — Если вам будет интересно меня слушать, то разговор у нас будет долгий.

— Вы уверены? — по-прежнему насмешливо спросил Гутмахер.

— Уверен. Несколько дней назад я вернулся из далекого прошлого.

— Даже так? Ну, тогда садитесь. Любопытно будет узнать, что там новенького.

Я без спроса сдвинул на письменном столе книги и бумаги на дальний край и выставил свои гостинцы.

— Мы можем посидеть на кухне, — недовольно, предложил хозяин, — здесь я занимаюсь другими делами.

— Извольте, — церемонно согласился я, опять собрал припасы и, не спрашивая разрешения, отправился на кухню.

Аарон Моисеевич, поняв, что имеет дело с обычным психом, обреченно последовал за мной. Кухни во всех домах этого типа были крохотные, в Гутмахеровской едва помещались холодильник и небольшой стол. Я без спроса взял с открытой проволочной сушки несколько тарелок. В полном дискомфорте с убогостью обстановки они были почти антикварные, прекрасного гарднеровского фарфора.

— У вас редкая посуда, — сказал я, раскладывая на них закуску, — настоящий Гарднер!

— Вы разбираетесь в фарфоре? — спросил хозяин.

— Постольку поскольку. Как-то уже приходилось видеть изделия этого аглицкого предпринимателя. Прекрасная работа!

— Да, пожалуй, — не без легкой горделивости, согласился он. — Итак, я вас слушаю?

— Так случилось, что я оказался в прошлом, — привычно начал я свою невероятную повесть.

Гутмахер слушал, уткнувшись носом в воротник свитера, ничем не выказывая своего отношения к рассказу. Я говорил, избегая ненужных деталей, схематически повествуя о случившемся.

Когда кончил, он поднял глаза и внимательно посмотрел на меня.

— Вы-то сами всему этому верите?

То, что он сам не поверил ни единому моему слову, было понятно и без комментариев. Пришлось документально подтверждать свои слова:

— Мне сложно что-либо доказать, никаких материальных свидетельств у меня нет, впрочем, если вас устроит, вот мой фальшивый паспорт, выписанный в девятнадцатом веке, а это партбилет члена РСДРП(б) 1908 года.

Я положил перед ним документы и, пока он их разглядывал, разлил коньяк по фарфоровым чашкам.

— Любопытно, — сказал он, — действительно, бумага довольно свежая. — Если вы настаиваете на подлинности этой истории, то позвольте задать вам несколько вопросов.

— Извольте, — манерно, в духе девятнадцатого века, согласился я,

Гутмахер поднял свою чашку, чокнулся со мной, как-то задумчиво выпил коньяк и начал экзамен по истории Российской империи. Знания, надо сказать, у него оказались энциклопедические. Больше всего он напирал не на общие сведения, которые можно узнать из любого учебника истории, а на детали, вроде ходившей тогда валюты, одежды, которая была в моде, фамилии членов правительства. Откуда он сам все это знает, да еще в таких подробностях, я так и не понял.

— Странно, — сказал Гутмахер, — или вы хорошо подготовились к нашей встрече, или действительно… Так что вам от меня нужно?

— Я слышал, что вы занимаетесь проблемой времени, как физического явления, и подумал, что смогу у вас узнать, как происходят такие смещения.

— Короче говоря, вы хотите узнать, существует ли машина времени?

— Не совсем, то, что она существует, я знаю и так, по опыту, меня больше интересует, как она действует.

— Вы владеете математическим аппаратом?

Я сначала не понял, о каком аппарате идет речь, но потом догадался, что о математике:

— Увы, нет. У меня не техническое образование.

— Тогда я ничем не смогу вам помочь. Все это слишком сложно для дилетантов, — сказал он, как мне показалось, с легким налетом высокомерия. Мне это не понравилось, и так как говорить больше было не о чем, я решил, что зря потратил время.

— Что же, извините за беспокойство и потраченное время, — сказал я, вставая. — Приятно было познакомиться.

Мне было досадно, что он воспринял меня как обычного придурка с завиральными идеями, но виду, что раздосадован, я не показал.

— Вы спешите? — спросил он, когда я уже направился в прихожую.

— Нет, — вежливо ответил я, подавив раздражение.

— Тогда давайте поговорим о прошлом. То, что вы рассказали, весьма любопытно. Даже если это простая фантазия.

Я вновь вернулся и сел на шаткую табуретку. Старик сам разлил напиток и лукаво мне подмигнул:

— А десятка 1843 года была белого, а не красного цвета!

— Спорим? — предложил я. — Именно красного, и на ней написано: десть рублей серебром или ее замена монетою.

— Возможно, — подумав, согласился он, — Кажется вы, действительно, правы, белые десятки выпускали позже, уже при Николае И.

Разговор продолжился, но о моем путешествии по времени мы больше не поминали. Гутмахер, судя по всему, оказался настоящим невостребованным гением. Работу в институте и преподавание он бросил, и ему явно не хватало общения. Старику осточертело торчать одному в забитой книгами пыльной квартирке, и он по полной программе оттянулся на новом собеседнике. Как водится, вскоре коньяк кончился, и пришлось бежать за добавкой. В результате встречи было много выпито, и, отступив от правила не разговаривать с дилетантами о науке, хозяин добросовестно пытался объяснить мне, как мог, упрощая, свою версию «механики» времени. Я не менее добросовестно пытался во все это вникнуть, иногда начинал что-то почти понимать, но, к сожалению, так толком ни в чем не разобрался. К тому же меня интересовала не столько теория, сколько конечный результат и возможность практического перемещения в прошлое и будущее. Расстались мы запоздно, почти подружившись.