"Кодекс чести" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава пятнадцатая

Светлая узкая полоса резала глаза и мешала мне спать. Я попытался отвернуться от нее, сделал резкое движение, но тут же что-то жесткое вонзилось в запястья. Я машинально начал выбирать удобную позу, но резкая боль пронзила теперь уже всё тело. Преодолевая похмельную тошноту, я с неимоверными усилиями поднес руку к лицу. Зазвенели цепи — в полутьме я разглядел, что мое запястье охватывает металлический хомут с грубыми заклепками.

Не успев удивиться, я вновь провалился в беспамятство. Второе пробуждение было еще более тягостным. Голова раскалывалась, во рту был вкус ржавого металла, запястья и лодыжки саднило от грубого железа с острыми краями.

Попытка подняться хотя бы на колени не удалась, голова закружилась, и я грохнулся лицом в вонючую солому. Перевернувшись на бок, сколько позволяли оковы, и кое-как устроившись, начал вспоминать, что со мной произошло.

Сознание возвращалось медленно и неохотно. Мне хотелось спрятаться в сон, чтобы ни о чем не думать, чтобы всё плохое прошло само собой. Я так и сделал, после чего некоторое время лежал, мысленно отстраняясь от всего сущего. Но ничего не кончалось, и вернуться в блаженный мир сна и покоя не удалось: солома издавала отвратительный гнилостный запах, всё тело ныло, запястья и щиколотки обдирали стальные кандальные браслеты.

Усилим воли я заставил себя окончательно вернуться к реальности и огляделся. Кругом были какие-то каменные стены, скрытые густой тьмой. Узкая полоска света пробивалась в щель то ли далекой двери, то ли ставни, закрывающей невидимое окно. Слабого освещения едва хватало, чтобы разглядеть ближайшие от меня стены из грубо отесанного камня.

Преодолевая слабость и головокружение, я подполз к стене и сел, привалившись к ней спиной. Теперь стало возможно рассмотреть весь каземат. Это было довольно просторное помещение с низким, нависающим сферическим потолком. Три стены были глухими, в четвертой прорезана маленькая арочная дверь, больше похожая на окно. Руки и ноги у меня оказались скованными толстенными цепями.

«Слава Богу, хоть ядро к ноге не прицепили», — подумал я без особой радости.

Была в эти благословенные, патриархальные времена такая мода — чтобы «колодники» не убежали, им к ножным кандалам приковывали ядро от пушки, которое тащилось при ходьбе следом, затрудняя движения.

В голове постепенно прояснялось, но состояние не улучшалось. Очень хотелось пить. Я пошарил вокруг себя в надежде найти бадейку с водой. Увы, о такой мелочи мои неведомые тюремщики, вероятно, не подумали. Ничего кроме осклизлой от сырости, гнилой соломы нащупать не удалось.

Отдохнув несколько минут, я оперся о стену и, мелодично звеня цепями, встал на ноги и двинулся к дверям. Пройдя несколько шагов, я чуть не споткнулся о кучу тряпья, попавшуюся по дороге. Тряпье зашевелилось и стало приподыматься.

Я остановился, пытаясь разглядеть, что это такое.

— Тебе что надобно, добрый человек? — раздался хорошо поставленный, звучный голос.

— Воды! — прохрипел я, с трудом ворочая распухшим, шершавым языком.

— У меня есть немного, — сказал неразличимый в темноте сосед по узилищу. — А в двери не стучи, всё равно никто не придет…

Человек привстал и протянул мне деревянную кружку с водой. Я жадно выпил ее до дна. Сразу стало легче.

— Спасибо! — поблагодарил я, опускаясь на пол.

Теперь, вблизи, я разглядел его, сколько было возможно при таком освещении. Это был некто, заросший диким волосом и непонятно во что одетый.

«Какой-то протопоп Аввакум», — подумал я. Сосед повернулся ко мне так, что свет от щели в дверях упал на него, и я увидел часть лица, не заросшего бородой: у него были тонкие черты лица и высокий лоб, который не могли скрыть даже дикорастущие космы. Не знаю, возможно мне показалось или это была игра теней, но лицо было совершенно не средневековое.

— За что попали в каземат? — спросил он, в свою очередь разглядывая меня.

Этот вопрос интересовал и меня самого.

«Попал я сюда из-за своей глупой самонадеянности, — подумал я, и обругал себя последними словами. — Решил, что самый умный, вот и вляпался». Однако соседу ответил неопределенно:

— Пока сам не знаю, надеюсь, со временем сообщат. А вы знаете, где мы находимся?

— В Петропавловской крепости, в бастионе.

Я еще раз огляделся, но узнать место, в котором держали под следствием декабристов, а потом сделали музей, не смог.

— Правда? Я когда-то был здесь на экскурсии…

— На чем вы здесь были? — удивленно переспросил сосед.

Я опомнился и пояснил:

— Экскурсия — это что-то вроде сна.

— Ясновидящий, значит? Нашего полку прибыло. Рекомендуюсь, я тоже сижу здесь как колдун.

— Очень хорошо, расколдовывайте двери, и пошли отсюда.

— Увы, мне такое колдовство не под силу.

— А какое под силу?

— Могу из свинца сделать золото или сотворить философский камень…

— Алхимик значит, — разочарованно сказал я. — Лучше если вы были черным магом, тогда хоть польза была бы…

— Вы слышали про алхимию, значит вы из образованных людей? — поинтересовался сосед.

— К сожалению, не из очень, так, серединка на половинку. Но то, что из свинца золото сделать невозможно, знаю наверняка.

— А я сделал, — скромно сообщил сосед. Несмотря на скверное состояние, меня разобрал смех. Только в России возможна такая ситуация: два колодника, валяющиеся на каменном полу, начинают спорить о химических элементах.

— Что я сказал смешного ? — удивленно спросил он.

— Извините, я смеюсь не над вами, просто вспомнил забавный случай. Если вы можете делать золото, то, может быть, сумеете растворить железо в эфире?

Я для наглядности позвенел своими цепями.

— Ну, для этого алхимия не нужна, — с улыбкой в голосе сказал он. Сосед повозился со своими кандалами и вынул из наручников сначала левую, потом правую руку. От такого фокуса у меня захватило дух.

— Вы что фокусник или йог?

— В данном случае скорее кузнец, — хмыкнув, ответил он. Потом пошарил в соломе и протянул мне какой-то инструмент. — Спилите заклепки, и будете распоряжаться своими руками безо всякого колдовства. Только не злоупотребляйте свободой, а то, не ровен час, попадетесь.

Я взял из его рук инструмент, оказавшийся самодельным напильником с редкой крупной насечкой. Вывернув руку, несколько раз шаркнул по браслету. Получилось не очень эффективно, но за несколько часов, запросто можно будет освободиться.

— Пока у меня не хватит сил на такую работу, — сказал я, — да и не худо бы узнать, за что меня сюда засадили, может быть, и так всё обойдется.

У меня появилась иллюзорная надежда, что может быть мое заключение не связано с царем, а попал я в крепость за пьяный дебош, в бессознательном состоянии.

— На это не очень рассчитывайте, — словно услышав мои мысли, задумчиво сказал алхимик. — Сюда просто так не сажают. Мы с вами сидим в каземате Секретной экспедиции, и отсюда два выхода — на плаху или на каторгу. Если до этого, конечно, не замучат пытками до смерти.

— Черт их всех побери, — только и нашелся сказать я, — давайте сюда свой напильник.

Сосед снова протянул мне инструмент и добавил:

— Я бы вам помог, но у меня слабость в членах и от физических усилий начинаются судороги.

О таких симптомах я не слышал. Если он болен эпилепсией, то почему приступы начинаются от физических усилий?

— А при судорогах вас ломает и изо рта идет пена?

— Нет, просто сковывает члены и тянет жилы так, что я не могу пошевелиться от боли.

— Знаете что, давайте-ка, я попробую помочь вам, — предложил я, отдаляя начало борьбы с железом. Спиливать заклепки, выворачивая руки и обдирая о заусенцы запястья, было выше моих сил.

— Как?

— Немного поколдую над вами, если, конечно не возражаете.

Сокамерник не возразил. Я сосредоточился и начал руками водить над его телом. Сначала он лежал спокойно, но через несколько минут его начала бить дрожь. Пришлось прекратить сеанс, тем более что в похмельном состоянии, да еще в казенных веригах много не нашаманишь.

Между тем мелкая дрожь у соседа перешла в тряску. Я испугался, что моя экстрасенсорика спровоцировала приступ. Даже начал успокаивать соседа. Но он вдруг замер и, мне показалось, потерял сознание. Я попытался проверить у него пульс. Почему-то в запястьях он не прослушивался. Я решил нащупать его на шее — пульса не было. Это уже было любопытно. Осталось одно — сердце. Превозмогая брезгливость, я распахнул вонючие лохмотья и приложился ухом к левой стороне груди.

— Извините, сударь, — тихо сказал сосед, стуча зубами, — если вас интересует мое сердце, то слушайте справа.

О том, что такое бывает, я слышал и не очень удивился. Поразило меня другое, билось его сердце как-то не по-человечески. Мне доводилось встречать разные виды аритмии, даже когда у больного работало только два желудочка, и пульс получался «через раз», но всегда была какая-то система. Здесь ее не было или она была очень сложной. Во всяком случае, я ничего не понял: удар — пропуск, три удара — пропуск, удар — три пропуска и так далее, без повторов.

Я оставил грудь в покое и засомневался, человек ли мой сосед.

— Коллега, а вы вообще-то кто, гомо сапиенс или как? — спросил я напрямик.

— Сапиенс, — как эхо повторил он, а потом своим нормальным, звучным голосом добавил, — и немножко гомо.

«Ну, надо же, встретить инопланетянина в Петропавловском каземате», — подумал я и, не удержавшись, поинтересовался:

— Издалека изволили прибыть? — «Инопланетянин» на мой вопрос отвечать не стал.

Вместо этого сообщил, что ему стало значительно лучше.

— Вы не могли бы еще поводить надо мной руками, — попросил он. — От вас исходит какая-то энергия.

Что исходит от моих рук, было загадкой для меня самого. По-моему, из них выходили последние силы. Однако я собрался и еще минут десять колдовал над лежащей ничком фигурой. Пока не сломался. Мышцы рук окончательно одеревенели, и я был уже не в силах держать их разведенными в стороны, чтобы не елозить по больному провисшей кандальной цепью.

— Мне придется отдохнуть, — сказал я и бессильно вытянулся во весь рост, не обращая внимания на боль от царапающих кожу оков. Минут десять мы пролежали рядом, не обмолвившись ни словом.

«А может, он и не врет, что умеет из свинца делать золото», — непонятно почему подумал я. Мускулы постепенно расслаблялись, и на меня навалилась ленивая истома.

— Ну, как вы? — поинтересовался я, когда оказался в силах говорить.

— Удивительно! Не представлял, что мне сможет кто-нибудь помочь. Я почти нормально себя чувствую.

— Ну и, слава Богу, — довольно равнодушно проговорил я. — Про меня этого не скажешь…

— Не отчаивайтесь, — утешил меня «инопланетянин», — вы скоро будете совсем здоровы.

После такого оптимистического заявления, он легко поднялся на ноги, освободился от оков и сделал несколько гимнастических упражнений на растяжку. Я молча наблюдал. Возможно это мнительность или излишняя впечатлительность, но мне показалось, что в осанке, манере стоять и двигаться, было что-то нечеловеческое.

— Как вам это удается? — спросил сосед, плавно перемещаясь по просторному каземату.

— Понятия не имею, — чистосердечно признался я, — как-то само собой получается.

— Вы помогли мне, а теперь я помогу вам, — заявил он своим интеллигентным баритоном и встал передо мной на колени.

Я его сначала неправильно понял и хотел было возразить против такого сверхпочтительного к себе отношения, но когда увидел, что он собирается делать, промолчал. «Инопланетянин» умостился, положил мою закованную руку к себе на колено и начал энергично спиливать напильником заклепку с браслета.

Я с удивлением наблюдал, с какой скоростью примитивный, самодельный инструмент стачивает толстенную стальную десятимиллиметровую заклепку. Работа была поистине ударной. Уже через двадцать минут сосед расковал мне руки и, забрав мои ручные кандалы, начал мудрить над ними, создавая видимость полной их «исправности».

Я, пока он трудился, встал на ноги и, звеня ножной цепью, разминал затекшее тело. Немного взбодрившись, я дошел до входной двери и заглянул в щель, через которую в наше узилище попадал свет. К сожалению, ничего интересного увидеть не удалось — только вдалеке кусок стены какого-то здания.

— Ну что, когда будет темно, может быть, попытаемся сделать отсюда ноги? — предложил я.

Сосед понял, о чем я говорю, но ответил не сразу, а только после долгой паузы, заполненной скрипом обрабатываемого металла:

— Мне еще понадобится ваша помощь, чтобы восстановить силы. Кроме того, нужно закончить дело с человеком.

Несмотря на то, что говорилось это самым обыденным тоном, безо всякой угрозы и нажима, я невольно поежился — меньше всего мне хотел быть этим человеком.

— Если вам очень нужно, то я могу помочь вам уйти одному, — помолчав несколько минут, досказал он.

— Пожалуй, мне тоже не стоит торопиться, интересно бы узнать, кто меня сюда засадил и за что.

— Вот и отлично, — обрадовался сосед. — Мне, возможно, еще понадобится помощь, а шанса встретить такого как вы, может не представиться. Кстати, о золоте я говорил совершенно серьезно. Вы, конечно, ничего не знаете о веществах, которые могут распадаться и переходить из одного состояния в другое?

— Почему не знаю, — ответил я, еле сдерживая напавшую на меня зевоту. — Кое-что знаю, только поверхностно. Вы имеете в виду радиоактивные элементы? — я специально не подгонял свои слова под понятия этого века: интересно было, поймет ли он меня.

— Да? — удивился сосед. — Впервые встречаю человека, который имеет представление о таких вещах. Я, собственно, имею в виду благородные металлы, а не вообще элементы. Кстати, вы их назвали «радиоактивные»? Я такой эпитет не слышал. Вы мне потом объясните, что это такое. Так вот, металлы, да будет вам известно, при определенных условиях, из одного состояния могу переходить в другое…

Тоже мне «инопланетянин», не слышал о радиации, успел подумать я, проваливаясь в тяжелый, глухой сон.

Не знаю, сколько времени я проспал, часов у меня с собой не было. Вырвали меня из объятий Морфея резкий свет и скрип отворяемой двери. Я открыл глаза, но остался лежать, наблюдая за караулом, посетившим нашу юдоль печали.

Сосед, кряхтя и охая, встал, звеня тяжкими оковами. Мне пришлось последовать его примеру. Вошедший с ним офицер, брезгливо нас осмотрел и заторопился к выходу. После его исчезновения, два солдата внесли в камеру зловонную деревянную бадью, и мы с сокамерником вынуждены были отправлять естественные потребности под их бдительным присмотром. Дождавшись окончания наших «туалетных процедур», парашу вынесли. Перед тем как запереть дверь, в каземат на несколько секунд заскочил пожилой сержант и, оставив у входа жбанчик с водой и два куска хлеба, быстро ретировался на свежий воздух.

Сон освежил меня, и как только «посетители» удалились, я впился зубами в тюремную пайку. Со своим куском я расправился в считанные мгновения, которые были прекрасны, как и свежий, хорошо пропеченный хлеб. Сосед подошел к дверям и, лишь отпив из жбана несколько глотков воды, вернулся на старое место.

— Почему вы не едите? — спросил я, не без тайного умысла.

— Я ем по утрам, когда приносят кашу.

— Вы не против, я съем ваш кусок хлеба? — опять спросил я, не в силах глядеть на валяющуюся в соломе краюшку.

— Извольте.

Не церемонясь, я завладел вожделенной пищей и теперь уже с чувством, не торопясь, съел хлеб, запивая его водой. Вторая порция почти утолила голод.

— Больше гостей не будет? — поинтересовался я, кончив жевать.

— Нет, следующий караул придет утром. Можете снимать цепи.

Я вышел на самое освещенное место и рассмотрел хитроумный муляж заклепок, который соорудил мой алхимик. Всё было просто и убедительно, только при тщательном осмотре можно было заметить подделку. Теперь, чтобы освободиться, нужно было просто вынуть их из гнезд.

Сняв оковы, я, по примеру соседа, принялся делать гимнастические упражнения, чтобы привести в норму ноющее, ватное тело. Через полчаса, взмокнув, наконец, почти пришел в себя. Сокамерника мой пример не вдохновил, и он наблюдал за моими действиями лежа.

— Ну, вот, теперь я готов к труду и обороне, — сообщил я ему, присаживаясь рядом.

— Вы не очень устали? — спросил он, смущенно покашливая.

— Напротив.

— Мне неловко просить, но ни могли бы вы повторить свой давешний сеанс?

— Конечно, повторю. Ложитесь и расслабьтесь. — Сосед вытянулся на гнилой соломе, и я начал делать над ним пассы, концентрируясь на своих руках.

— Ну, как успехи? — поинтересовался я, не замечая никакой его реакции.

— Странно, но я в этот раз ничего не чувствую, — ответил он.

Я задумался. В прошлый сеанс я делал то же самое, но руки у меня были соединены цепью. Наверное, получался некий магнитный контур…

— Тогда давайте попробуем по-старому.

Я надел свои вериги и, разведя руки на ширину кандальной цепи, продолжил лечение. Первый же пасс заставил тело пациента конвульсивно дернуться, ну а дальше всё пошло по старому сценарию. Соседа трясло и колотило, он прямо-таки извивался на полу.

Экстрасенс тоже катастрофически быстро терял силы. Опять всё тело налилось усталостью, руки занемели, и цепь между ними начала провисать. Минут за десять я совершенно измочалился и опустился рядом с больным. Теперь трясло уже не только его, но и меня. Он же вдруг вскочил на ноги и, как в прошлый раз, начал метаться по каземату. Пронаблюдав несколько минут за его странными телодвижениями, я опять провалился в тяжелый сон.

Не знаю, сколько времени я спал, думаю, что довольно долго, потому что организм успел восстановиться. Разбудило меня осторожное прикосновение к ногам. Я, было, дернулся, но тут же успокоился — это сосед надевал на меня ножные кандалы. За дверями слышались голоса.

Потом входная дверка, противно заскрипев, начала открываться. В темном проеме показались силуэты людей, освещенные светом тусклых масленых фонарей. Я быстро отполз в угол, волоча по полу позвякивающие цепи. Вошло три человека. На меня упал слабый световой луч.

— Этот, ваше благородие, — сказал человек с фонарем, освещая меня.

Лица офицера я не видел, он стоял за границей света.

— Соблаговолите встать! — приказал холодный, официальный, гнусавый голос.

Я начал медленно двигаться, демонстрируя полную свою беспомощность.

— Быстрее! — поторопил офицер, начиная раздражаться.

Спешить мне было некуда, да и приказной тон не понравился, поэтому я еще снизил темп.

— Я сказал, быстрее!

— Быстрее не могу, — ответил я вполне миролюбиво.

Офицер дернулся, но промолчал. Наконец я встал и оперся спиной о стену.

Теперь можно было разглядеть стоящего передо мной военного, он зажимал нос двумя пальцами, оттого и гнусавил.

— На выход! — распорядился он и выскочил наружу.

Я не ответил и медленно побрел к светлому дверному проему. Солдат с фонарем вышел следом за мной. Снаружи, по сравнению с темнотой каземата, было светло. Меня пихнули в спину, и мы двинулись к двухэтажному зданию, стоящему метрах в пятидесяти.

Офицер шел впереди и, судя по фигуре, был совсем юным парнишкой. Медленно переступая закованными ногами, я дотащился да высоких, тяжелых дверей. Конвойный солдат забежал вперед и с трудом их открыл. Мы вошли в длинный коридор с анфиладой комнат по обе стороны. Он слабо освещался несколькими сальными свечами, вставленными в настенные канделябры. Около одной из дверей начальник конвоя остановился, почтительно в нее постучал и прошел внутрь, оставив меня под охраной солдат.

Минут пятнадцать мы стояли на месте, чего-то ожидая. Я, входя в роль идиота, тупо глядел в стену. Наконец офицер вернулся и жестом велел мне следовать за ним. Еле передвигая ноги, я вошел в странную комнату.

Если дизайнеры создавали ее интерьер в расчете на сильный эффект, то у них это получилось. Я попал в средневековый пыточный застенок. Помещение освещалось колеблющимся, тревожным светом смоляных факелов. Всё пространство занимали странные приспособления устрашающего вида. С потолка свисали крюки и петли. Я успел разглядеть станок для горизонтального распятия, дыбу для подвешивания и еще что-то на первый взгляд неопределенного назначения, похожее на столярный верстак с петлями для рук и ног и винтом.

Посредине комнаты возвышался огромного роста палач в красной полумаске, с бритой башкой и в красной же рубахе.

— Тебе туда, — пискнул офицер испуганным голосом, указывая на дальний угол, где за большим, тяжелым столом сидел какой-то человек.

Я молча пошел туда, куда мне приказали. Вблизи стол выглядел еще более внушительным, чем издали. Длина его была никак не меньше трех, а ширина двух метров. С противоположной его стороны, у стены завешанной плетями, цепями и прочей устрашающей дребеденью, в резном кресле с высокой прямой спинкой, сидел очень крупный человек в военной форме. Он был настолько объемен, что не терялся даже в этих великанских мебелях.

Я подошел к середине стола и остановился как раз напротив монстра. Мы довольно долго рассматривали друг друга: он с гневливой ухмылкой, я с тупым интересом кретина. Мой вид, судя по всему, здоровяку не понравился. Лицо его делалось всё строже и свирепее.

— Смелость свою показываешь, подлец! — наконец нарушил он молчание.

— Извините, ваше степенство, не понял. Почему это я «подлец»? — спросил я по возможности дурашливым голосом.

Однако гигант не пожелал объясняться и грохнул кулаком по столу.

— Сознавайся в воровстве! — заревел он жутким голосом. — А то велю на дыбу вздернуть, кишки повырываю!

Мне стало совсем неуютно. Даже если я успею быстро освободиться от оков, шансов справиться с двумя амбалами и вооруженным пистолетом офицером у меня не было никаких.

Заметив мое смущение, здоровяк совсем разошелся и начал тянуть к моему горлу со своей стороны стола ручищи с растопыренными пальцами.

Угрозы теперь сыпались вперемежку с ругательствами и преследовали цель окончательно меня запугать. Мне не осталось ничего другого, как подыграть и изобразить крайний испуг. Сам же, пока никакой прямой опасности не было, решил зря не паниковать. Прислушался к бессвязным угрозам, пытаясь получить хоть какую-нибудь информацию. Насколько я понял, меня обвиняли в заговоре против императора.

— Значит, они всё-таки вышли на меня через истопников, — догадался я. Вот она моя самонадеянность.

Ситуация прояснилась, но что делать дальше я не знал и продолжал имитировать животный ужас.

— Ну, полно, полно, Кондратий Полуэктович, — вклинился в угрозы тихий, почти ласковый голос. — Он и так нам всё расскажет.

Я хотел повернуться и посмотреть, кто это говорит, но Полуэктович приказал, чтобы я смотрел только на него. Я сжался и остался стоять, недвижим и раздавлен.

— Полно, я говорю! — сказал тот же человек, и Кондратий Полуэктович как бы немного смешался.

— Я, Сил Силыч, отойду пока топор навострить. А вы с этим татем поговорите. Не признается во всём, я приду и отрублю ему руки-ноги, а затем и голову!

Кондратий вышел из за стола, подошел вплотную ко мне и глянул в упор своими налитыми гневом и кровью глазами.

Я испуганно отшатнулся, а он, удовлетворенно осклабившись, отправился отдыхать.

— Что же ты такое, голубчик, натворил? — теперь Сил Силыч обращался ко мне, и его легкая рука коснулась моего плеча.

Я инстинктивно обернулся, нарушив запрет Полуэктовича, и увидел сухонького старичка с пышными бакенбардами и ласковым взглядом.

— Вашество, не погубите, вашество… — залопотал я заплетающимся языком.

— Я не погублю, — пообещал Сил Силыч, — а ты, голубчик, садись на ту скамью, в ногах правды нет.

Он указал мне на здоровенную дубовую скамью. Я, униженно кланяясь, с трудом доковылял до нее и обессилено сел.

Игра в доброго и злого следователя и такой психологический нажим меня не столько удивили, сколько позабавили. Надо же, во все времена существовали…

Увы, времени размышлять, у меня не было. Я выбрал тот стиль поведения, который лежал на поверхности, и заныл голосом двоечника из спектакля школьной самодеятельности:

— Ваше превосходительство, помилуйте, не погубите христианскую душу! Ничегошеньки понять не могу. Какой такой тать, какой такой вор! Живу тихо-мирно, никого не трогаю… Ну, выпивал в трактире, был грех, а просыпаюсь, Пресвятая Заступница, в кандалах, незнамо где. Ежели перепил и что такое по пьянке сотворил, так просветите, будьте отцом родным! Я же ни сном, ни духом! Тут в пору умом тронуться, а этот дяденька кричит, дыбой пужает!!! Будьте отцом родным, позвольте за вас Бога молить. И сам буду и деткам накажу, благодетели вы наши!!!

Я так вошел в роль, что пустил натуральную слезу.

— Ты, голубчик, успокойся, на вот водички выпей, — душевно промолвил старичок, подавая мне жестяную кружку. — Я-то тебе не враг, а друг и благодетель. Я ведь тебя сызмальства знаю. Я и с твоим батюшкой дружил. Достойнейший человек и маменька очень почтенная женщина. Ты-то меня помнишь, пострел?

— Виноват-с, никак нет-с, ваше сиятельство, по малолетству запамятовал.

— Вот, ты меня запамятовал, я тебя на руках носил, козу тебе делал.

В подтверждении своих слов Сил Силыч сделал из двух пальцев ту же козу, что и в мое счастливое детство и слегка меня напугал.

От такой наглой, беспардонной брехни у меня отвисла челюсть. Старикану по части художественной самодеятельности просто цены не было. Я был им просто восхищен. Думаю, что и выражение моего лица отобразило восторг и ликование, которые старый козел неправильно истолковал, и потому вдохновился и рассказал несколько эпизодов из моего раннего детства.

— Сил Силыч, ваше сиятельное превосходительство! Ведь вы знаете и моего батюшку, и матушку, так вам ли не знать, что наше семейство всегда верноподаннейше, со всей полнотой служило царю и отечеству! Живота своего не жалели, да знаете ли вы, у меня любимая песня: «Боже царя храни!»

— Не слыхал такой, — признался старый лис.

До меня дошло, что гимн мог появиться гораздо позже павловской эпохи.

— Напой-ка, голубчик, судя по началу, песня-то занятная.

Мне ничего другого не оставалось, как затянуть:

Дальше я слова помнил неотчетливо и не стал рисковать. Однако и этой малости хватило, чтобы из глаз благородного старца потекли слезы умиления.

— Спасибо, голубчик, утешил. Очень хорошая и правильная песня. В назидание юношеству… Да и ты вьюнош славный, однако, дела твои горькие.

— Да, что я такого сделал, ваше высокопревосходительство? Ежели по пьяному делу…

— Здесь, голуба моя, дело не пьяное, а изменное. Ты, чай, про якобинцев и жирондистов слыхал?

— Откуда, ваше сиятельство! У нас в уезде никаких жидистов и ябистов отродясь не было. Русаки одни обитают, православного звания. Ну, может, татарин какой живет, так моей вины в том нету. Я тех татар отродясь не видел.

В подтверждении своих слов я истово перекрестился.

— Ну, будет, будет, не знаешь, так не знаешь. А зачем по кабакам ходил, народ смущал? Зачем во дворец вперся?

— Ваше сиятельство! В чем виноват, в том виноват! Знаю я татарина одного. Абдулкой зовут, вот за то хотите казните, хотите милуйте. Моя вина. А по кабакам ходил, потому горе у меня, и я как русский человек и свою душу имею!

— Так что за горе у тебя? — поинтересовался старик, до поры до времени оставляя чистосердечное признание в знакомстве с татарином Абдулкой без внимания.

— Жену ищу, сбегла, поганая.

— Как так сбегла?

— Незнамо как, только исчезла и нетуть нигде. Уж я где только ее ни искал, совсем пропала. А баба она справная, в таком хорошем теле и при пухлявости, что поискать, другой такой на свете нету. А насчет татарина Абдулки….

— Будет тебе языком-то молоть, говори, зачем во дворец проник?

— Исключительно из интереса и благоговения, — смущенно признался я. — Кто же меня деревенщину во дворец запустит, а тут эти пристали, можешь, говорят печи чистить. Я что, я, говорю, могу. Или может, неправильно почистил? Меня один граф одобрил.

— Говоришь, сам граф Александр Андреевич? Любопытно, и в чем он тебя одобрил?

В глазах благородного старца зажегся неподдельный интерес. Вдруг удастся разоблачить заговор с участием царева любимца!..

— Говорил, что телегу нужно готовить зимой, а сани летом, — сообщил я Сил Силычу, воровато оглядываясь по сторонам.

— Это в какой же пропозиции?

— Энто я думаю, что, дескать, печки нужно чистить летом, — пояснил я. — Печки, они летом не топятся, а топятся зимой, а как она, зима, то есть, настанет…

Однако ни про печки, ни про татарина Абдулку, Сил Силычу слушать было не интересно.

— А к Безбородко зачем ходил? — неожиданно спросил старик.

— Исключительно выразить почтение и лицезреть. Они уже в таких достойных летах, что на супругу мою вряд ли позарятся… Тем паче имел рекомендательное письмо от Московского Генерал-губернатора Сергея Ильича.

— Так ты и с графом Салтыковым знаком? Что это ты, голубчик, со всеми знаком?

— Шапочно, ваше превосходительство. Более с супругой ихней графиней Марьей Ивановной. А с графом, врать не буду, не накоротке. Да и посудите, кто он, а кто я! Они по доброте душевной, как встретят меня, приглашают: «Заходи, дескать, Алеша, запросто». А я, конфузясь, от дел государственных их боюсь оторвать. Так, иногда только зайдешь, да и спросишь: «Как, мол, ваше сиятельство, Сергей Ильич?» а, они по доброте своей отвечают: «Да всё так, как-то, братец».

Сил Силычу моя хлестаковщина не понравилась. Оно и понятно, проверить мои слова он не мог, а наживать врагов среди могущественных покровителей не хотелось.

— А пьешь много водки зачем? — перешел он на беспроигрышное в России обвинение.

— Осмелюсь доложить, врать не могу, не сподобил Господь, бывает, иногда выпиваю, особливо при взгрустнении о пропащей супруге. Однако ума не пропиваю, и случай коий проистек в печальном ознаменовании, есть суть опоение беленой. И как верноподданнейший обыватель, прошу защиты и проникновения.

— Ну, это ты, голубчик, сочиняешь. Кто бы тебя стал опаивать.

— Мне это не ведомо, ваше высокопревосходительство, однако думаю припасть к стопам Александра Андреевича с жалобой на притеснение и опоение. Мне нынче как раз назначено…

— Ты же час назад говорил, что плохо знаешь Палена! — поймал меня на противоречии Сил Силыч,

— Так я не про графа, а про сиятельного князя Александра Андреевича Безбородко, — уличил я Сил Силыча в нетвердом знании начальственных имен.

— Ты, голубчик, сам виноват. Говоришь как-то неразборчиво. Кроме того, лезешь не в свои сани, опять же, пьянствуешь. Что твои почтенные родители скажут!

— А в кандалы, а на дыбу русского дворянина можно? — плачущим голосом спросил я. — Офицер кричал, в спину толкали, а этот, — я кивнул на пустое кресло, — вообще чуть живота не лишил. От одного вас, ваше сиятельство, слово ласковое услышал.

— Ладно, брось, голубчик, называть меня сиятельством и превосходительством, я покамест только надворный советник. Зови меня просто Сил Силычем. Меня так и государь зовет.

То, что старикан испугался моего случайного доноса высоким покровителям, в том, что он выдает себя за князя и генерала, было хорошим знаком. Видимо ничего существенного на меня в тайной канцелярии не было.

Сейчас меня больше беспокоило, как бы меня не связали с убежавшим от государя якобинцем. Я начал догадываться, почему меня арестовали. Скорее всего, я был в разработке уже давно, с начала общения с истопниками, и мой арест пока никак не связан с императором. Однако беглое знакомство с застенками, убедило, что оставаться под арестом нецелесообразно и опасно для здоровья.

— Так вы меня отпустите? — с надеждой, спросил я.

— Сие не от одного меня зависит, — огорченно сказал надворный советник. — Но я доложу кому следует о твоем искреннем раскаянье, а пока пострадай в оковах. Думаю, твое дело вскорости решится. Только уж ты, голубчик, впредь не пей.

Старик тряхнул колокольчик, и двое конвойных вошли в камеру. Я, было, хотел повалиться благодетелю в ноги, но он не допустил. Однако, показывая свое благоволение, проводил до самого узилища. Завизжав петлям, дверь каземата раскрылась, и вновь я оказался во тьме и смраде.

Когда мы с алхимиком остались одни, он помог мне сбросить тяжкие оковы и поинтересовался:

— Узнали, за что вас арестовали?

— За то, что обманом проник в Зимний дворец и пьянствовал с дворцовыми истопниками.

— Извините, но я думаю, что дело ваше более серьезное. Чиновник, что вас сопровождал, такими пустяками заниматься не стал бы. Это очень хитрый человек. В чинах небольших, но власть имеет огромную. Что-то он нехорошее задумал. Опять, поди, заговор против царя придумал и ищет козла отпущения.

— Не может быть. Мне показалось, что я его убедил в своей невиновности. Он пообещал хлопотать, чтобы меня выпустили.

О своих соображениях и хитростях я решил не рассказывать. Не то чтобы не доверял соседу, но, как говорится, «молчание золото».

— Зря надеетесь. Отсюда редко кого выпускают, только что на тот свет. Старичок же этот самая хитрая и подлая лиса в Тайной экспедиции…

Похоже было, что алхимик знает, о чем говорит. Надежды на простое и скорое прекращение моего ареста таяли с каждым его словом. Возможно, я и переиграл сегодня Сил Силыча, но что толку, если он ищет не истину, а виновность. Черт его знает, какую роль он придумал мне в своей игре. Возможно, он и поверил в мою провинциальную простоту и глупость, но тем больше у него будет желания попытаться использовать меня втемную.

— Так что же мне делать?

— А вот долечите меня, я разочтусь с нашим общим приятелем, и отправимся отсюда подобру-поздорову.

— Тогда о чем разговор, давайте долечиваться.

— У вас пока на это недостанет сил. Вам сначала нужно подкрепиться и отдохнуть. Я, пока вас пытали, кое-что раздобыл съестного, возьмите, поешьте. Я же пока расскажу, что мне удалось узнать от своего человечка.

Он передал мне тряпицу, в которой оказались завернуты хлеб, яйца и кусок буженины.

— У вас было много денег? — неожиданно спросил сосед, когда я уже впился зубами в яства.

— Порядочно, — ответил я.

— Так вот, они попали в лапы к этому старичку, и ему ужасно не хочется их возвращать.

— Неужели он погубит невинного человека за несколько тысяч рублей? — спросил я, прожевав первый, самый сладкий кусок.

— Думаю, что и за несколько рублей. На нем крови больше, чем на Бироне, только ее никто не видит.

— Ну и иуда, — прокомментировал я, не очень удивившись такой подлости. — Как это вам удалось достать такую еду?

— У меня сохранилось немного денег. Вы ешьте и ложитесь, скоро утро и придет караул.

Я послушался и, доев, немедленно лег спать.

Утро для меня началось со скрипа дверей и торжественного внесения параши.

Пока дверь в каземат была открыта, я успел лучше рассмотреть своего сокамерника.

То ли он выздоровел, то ли отдохнул, то ли на него благотворно подействовало мое лечение, но со вчерашнего дня внешне он сильно переменился к лучшему. Даже спутанная грива волос на голове стало как-то короче и опрятнее.

«Может, и правда инопланетянин», — снова подумал я. Однако спросить напрямую не решился.

Когда я съел обе краюхи хлеба, а он две пайки каши, настало время для лечения.

— Вы готовы уделить мне свое внимание? — как всегда церемонно спросил сосед.

— Готов, — в тон ему ответствовал я. — Кстати, мы давно знакомы, но не знаем имен друг друга.

— Ваше я знаю, а у меня нет имени, так что можете называть меня, как вам заблагорассудится и будет удобно.

Меня такой вариант не очень устраивал, но возразить было нечего, и я промолчал.

— Может быть, попробуем без цепей? — предложил я.

— Не стоит, цепь, видимо, создает какой-то усиливающий энергетический эффект и концентрирует вашу силу. Если вам понятно, о чем я говорю…

У меня от неожиданности отпала челюсть. Нет, право, нехило сказано для восемнадцатого века! Интересно, если он знает такие вещи, то почему не слышал о радиации?

Я надел наручники и приступил к лечению. Обычно, как я заметил из практики, пораженные болезнью органы мне кажутся холоднее здоровых. В мою задачу входит попытаться прогреть их. Если это удается — больной выздоравливает. Пока, кстати, проколов не было. Когда не получалось вылечить, удавалось облегчить страдания.

С соседом все с самого начала шло наперекосяк. На первом сеансе все его тело было ледяным, на следующем начало оттаивать. Теперь же я чувствовал, что тепло идет не только от меня к нему, но и от него ко мне. Причем тепло не достоянное, а пульсирующее. Мы как будто по очереди разогревали друг друга. Впервые за сеанс с ним я не устал. Мне начало казаться, что мы с ним как бы начали подпитывать друг друга. Наконец я оставил его в покое. Сосед лежал совершенно неподвижно, как бы в прострации, не было слышно даже его дыхания. У меня же разогрелись кандалы.

— Пожалуй, хватит, — сказал я, поспешно освобождая руки от горячих цепей.

Он не ответил. Я взял его руку и начал машинально считать пульс. В отличие от первого опыта, когда пульса не было, а сердце билось аритмично и странно, теперь с пульсом, наполнением и ритмом было всё в порядке. Удары были мощные, правда, довольно редкие, не более сорока в минуту.

Удостоверившись, что с сокамерником всё в порядке, я прилег на солому и попытался расслабиться. Оказывается, я всё-таки устал, но по-другому, чем раньше. Теперь у меня ныло всё тело, как бывает утром, после хорошей физической нагрузки.

— Ну, вот, теперь всё в полном порядке, — неожиданно сказал сосед.

— Прекрасно, — порадовался я за него, мне же самому остро захотелось движения и острых ощущений, — может быть, тогда двинем отсюда?!

— Сейчас выходить слишком рискованно. Давайте подождем более подходящего момента. Потом, мне нужно кое-что подытожить…

Я вспомнил, что он хочет с кого-то востребовать должок. Мне казалось, что с моего следователя, но сам он не говорил, а я не счел возможным спрашивать.

— Это не совсем то, о чем вы думаете. Я значительно меньше, чем вы, завишу от эмоций.

Кого он имеет в виду, меня одного или вообще людей, я не понял, но опять постеснялся уточнить. Вместо этого спросил:

— Это хорошо или плохо, не зависеть от эмоций?

— Не знаю, как кому нравится…

Больше говорить вроде было не о чем, и мы надолго замолчали. Страдать за всё человечество, сильно претерпевшего от своей излишней эмоциональности, у меня тоже желания не было. Хотя примеров такой жертвенности было больше чем достаточно, и все грустные.

— Зато у нас было не такое динамичное развитие, — внезапно вмешался в мои размышления голос соседа. — Между вашим и этим временим, если я правильно понял, двести лет?

Я кивнул в темноту.

— Это ведь крайне малый срок, а вы за него так далеко продвинулись…

С этим трудно было не согласиться, но поговорить мы не успел, меня опять дернули на допрос.

Весь ночной ритуал повторился снова, только теперь был день, и мне для чего-то завязали глаза. Я побрел на встречу с Сил Силычем, ведомый жесткой солдатской рукой. Глаза мне развязали только в пыточной камере, и опять на своем месте стоял палач в маске и красной рубахе, и так же неистовствовал толстый Полуэктович.

Было видно, что ребята работают по одному сценарию, не очень утруждая себя разнообразием репертуара. Однако что-то у них не сработало, Полуэктович бесновался и угрожал, а Сил Силыч запаздывал спасти меня из рук озверевшего гиганта.

Полуэктович устал кричать и стучать кулаками, начал повторяться и куража у него поубавилось. Теперь преимущество было на моей стороне. Офицер с пистолетом удалился, а у меня трепетало всё тело от желания устроить небольшую драку.

Я уже сладострастно представил, как буду лупить своих палачей толстенной цепью, и едва не поддался соблазну.

Чувствуя, что в этот раз ничего не получается, «плохой» следователь заскучал, сбавил темп, а потом и вовсе замолчал, не зная, что со мной дальше делать. Мы стояли друг против друга, ничего не предпринимая. Потом Кондратий Полуэктович вздохнул, смущенно улыбнулся и вызвал колокольчиком конвой.

На обратном пути глаза мне не завязали, и я присмотрел, вероятно, не самый лучший, но гипотетически возможный путь на волю. В темноте, неожиданно, да при условии, что часовые не очень метко стреляют, в этом направлений вполне можно было попытаться бежать.

В камеру я возвращался, как к себе домой, удивляясь, как быстро ко всему привыкает человек. Даже зловоние показалось привычно «домашним». В каземате было всё по-прежнему. Сосед спал, во всяком случае, он никак не отреагировал на мое возвращение. Я не стал его беспокоить, расковался самостоятельно и завалился отдыхать до вечерней проверки.

Спал я так крепко, что прозевал явление караула народу. Когда распахнулась дверь и несколько человек ворвались в каземат, первая мысль была, что меня застукали без кандалов. Я дернулся из освещенного фонарем места в глубь помещения, но предпринимать что-либо было уже поздно. Пришлось просто прижаться к стене. Окончательно придя в себя, понял, что напрасно испугался: караульных интересовал не я, а алхимик.

Причем интересовал очень сильно. Всей толпой они набросились на беднягу и начали его избивать, не потрудившись даже объяснить за что. Метались по стенам тусклые лучи свечных фонариков, и в их слабом свете было видно, как вздымаются руки со сжатыми кулаками, после чего слышались глухие удары.

Я не сразу смог отреагировать и вмешаться, слишком быстро всё произошло. Сосед, кажется, начал оказывать сопротивление, и видимо кого-то зацепил, потому что солдатня начала жутко кричать и раззадоривать себя руганью. Разобрать, кто что кричит, и что всё это значит, я не успел. Сработал стадный инстинкт: «Наших бьют!» Я поднял с пола цепь, намотал ее на руку и двинул одного из караульных по голове. Солдат без звука повалился на пол.

В суматохе караульные этого не заметили, и я обгулял тем же манером второго охранника. К сожалению, этот удар был менее удачен. Он неожиданно, в последний момент, дернул головой, и цепь попала по плечу. Солдат издал истошный вопль и начал кататься по полу.

Четверо оставшихся солдат мгновенно сориентировались и, оставив недвижимого соседа, бросились на меня.

Я получил несколько сильных ударов по голове и по корпусу, после чего вынужден был перейти к обороне. Размахнуться и ударить цепью, как «кистенем» мне не удавалось, пришлось, намотав ее на руку, принимать на нее удары кулаков. Это хоть как-то уравновесило наши шансы.

Однако сила была у противника. Поэтому кроме ругани и угроз, я продолжал ловить все неотраженные тычки. На мое счастье, в пылу боя, один из противников уронил фонарь. Помещение погрузилось в полумрак, и мне стало легче выдерживать натиск.

В какой-то момент мне удалось достать цепью последний источник света. В полной темноте драться стало значительно легче. Я полосовал всех, кто подворачивался под руку, правда и сам получал слепые удары, иногда сильные.

В каземате поднялся гвалт, все участники ругались последними словами, лупцуя меня и друг друга. К сожалению, на помощь моим противникам прибежали еще три остававшихся снаружи охранника со смоляным факелом.

При первых же бликах, осветивших помещение, я огрел по головам двух ближайших бойцов и вывел их из строя.

Однако противников оставалось пятеро, причем шутить они больше не собирались.

Я медленно отступал в угол, размахивая цепью, они же обнажили палаши и стали приближаться полукругом. В такой ситуации оставалось тушить свечи. Судя по настою солдат, брать живым меня не собирались.

Когда на поле боя появился алхимик, я не заметил. Он мелькнул в пламени факела, сзади нападавших, и двое из них начали оседать на пол. Пока до остальных дошло, что у них новый неприятель, он погасил всю компанию.

Как ему это удалось, было непонятно. Голыми руками он сбивал с ног здоровенных мужиков в одно касание. Факел упал на землю, и я машинально подхватил его. Сосед довольно спокойно рассматривал поверженных стражей порядка, и никаких следов избиения на нем видно не было.

— Нам придется уйти, — спокойным голосом сообщил он. — Скоро здесь соберется слишком много народа…

— Боюсь, что не смогу бежать с вами. Кажется, мне перебили ключицу.

Только теперь, когда страсти немного остыли, я почувствовал, что не могу поднять левую руку. Любая попытка пошевелить ею вызывала резкую боль.

— Тогда подождем, пока ваша рука поправится. Надеюсь, пополнение придет не очень скоро.

Я не успел даже удивиться, как он подошел ко мне, помог снять сюртук и через рубашку начал ощупывать плечо и ключицу. Я смирно стоял на месте, держа в правой руке факел.

— Мне кажется у вас просто сильный ушиб, — сообщил сосед. — Скоро рука должна заработать.

Почему ему так кажется, он объяснять не стал, как и то, за что его били. Да нам, собственно, было и не до разговоров. Алхимик подошел к дверям и осторожно выглянул наружу.

— Нам лучше будет переодеться в военную форму, — сказал он, окончив свою рекогносцировку.

Мне показалось, что это не самая удачная мысль: с его космами и бородой он будет смотреться в солдатском мундире слишком экзотично, а у меня, с моим ростом, в коротеньком форменном обмундировании вид будет не многим лучше.

Я тут же поделился своими сомнениями.

— Знаете, вы совершенно правы, —легкомысленно хмыкнув, согласился сосед. — И всё-таки давайте переодеваться.

Я не стал спорить, и сам выглянул наружу. Был ранний вечер, но на плацу, видимом из каземата, еще кипела жизнь. Какое-то подразделение занималось строевой подготовкой под командованием фельдфебеля. Несколько офицеров с тростями прогуливались в стороне, о чем-то оживленно беседуя.

— А так я похож на солдата? — раздался за моей спиной голос алхимика.

Я обернулся и не сразу понял, что к чему. Передо мной, улыбаясь, стоял пожилой солдат с бритым подбородком и вислыми, пегими усами. Я хотел удивиться, но не стал. Фокус как фокус. Мне предстояло переодеваться самому, а рука почти не действовала.

К сожалению, я не обладал способностями моего соседа, и раздевание самого крупного солдата заняло у меня много времени. Почему-то алхимик помогать мне не стал, он занял позицию в дверях, неотрывно смотрел наружу и не обращал на меня внимания.

Солдат, которого я раздевал, был немного ниже, но значительно шире меня. От него пахло дешевым табаком, водкой и потом. От движений моя левая рука постепенно расходилась и начинала слушаться, только каждое движение отдавало болью в плече.

Стараясь поменьше ее тревожить, я начал одеваться. Наши противники по очереди пытались прийти в себя, но как только кто-нибудь начинал проявлять излишнюю активность, алхимик отвлекался от созерцания окружающего ландшафта и точечным прикосновением возвращал его в бессознательное состояние.

Я понимал, что из-за моей медлительности мы теряем время, но кроме боли в плече, мне мешали избыток адреналина и нервозная суетливость. Стоило мне представить, что случится, если нас сейчас застукают…

Я попытался отвлечься и притушить воображение, для чего заставил себя думать только о конкретных вещах. Это помогло, постепенно нервы унялись, и мне без больших усилий удалось переодеться. Мундир сидел не ахти как, но если не приглядываться, то вполне сносно.

— Кажется всё, — объявил я. — Какие там дела?

— Пока всё спокойно, можно уходить, тем более, сейчас страже не до нас.

Я выглянул во двор и увидел, что около ворот стоит открытый возок в окружении четырех верховых. В нем сидел какой-то человек, к которому было приковано всеобщее внимание.

— Похоже, прибыл сам император, — сообщил мне сосед.

— Не похоже, а точно он, — уточнил я без особого энтузиазма.

От нас до коляски было метров сто, но я узнал своего недавнего приятеля-масона. То, что это сам Павел, ясно было уже из того, что все на плацу будто начали играть в детскую игру «Замри». После прибытия самодержца все застыли на тех местах, где их застало прибытие монарха. Военные стояли по стойке «смирно», статские склонились в глубоком поклоне.

Лучшего момента для побега трудно было ожидать. Мы выскочили из равелина и вытянувшись во фронт, замерли, чтобы не привлечь к себе внимания.

Наконец государь махнул рукой и скомандовал: «Вольно».

— За угол, — тихо приказал алхимик и переместился на несколько метров в сторону.

Я следовал его примеру, держа в поле зрения голову Павла Петровича, который, единственный, мог посмотреть в нашу сторону. Когда он повернулся к подбежавшему с противоположной стороны какому-то старшему офицеру, мы нырнули за спасительный угол бастиона.

Теперь нас никто не видел, и мы быстро пошли к концу крепостной стены. Сосед уверенно двигался впереди, и вскоре мы оказались около калитки, охраняемой одним пожилым солдатом. Тот безо всякого интереса посмотрел на нас и ничего не спросил. Мы не торопясь прошли мимо него.

Выход к Неве, которым пользовались низшие чины и прислуга, был явно «технический». Мы не спеша шли по тропинке между стеной крепости и рекой. Никаких «береговых гранитов» не было и в помине.

Вскоре мы оказались на пустыре, в конце которого виднелись частные домики с огородами. В Петропавловке всё было спокойно. С начало побега прошло не более пяти минут. Теперь нам нужно было переправиться на другую сторону реки, чтобы не оказаться блокированными на острове.

Я машинально начал копаться в карманах «моего» мундира, где, кроме кисета и огнива, нащупал несколько монет, которые оказались очень кстати. Мы окликнули рыбака, спускавшегося вниз по течению на «утлом челне», и он за пятачок с радостью согласился перевезти нас на противоположный берег.

Когда нос лодки уткнулся в него, в крепости бухнул пушечный выстрел, а по стенам замельтешили люди.

— Никак что случилось? — поинтересовался рыбак.

— Государь учения проводит, — авторитетно сообщил я.

— Ишь, ты, сам государь! — уважительно сказал лодочник, разом теряя интерес к суете в крепости.

Рыбак спрыгнул в воду и втащил свою посудину как мог ближе к суше, чтобы мы не промочили сапог. Я не торопясь расплатился, и мы двинулись в сторону набережной Мойки.

То, что в скором времени для нашей поимки организуют операцию «Перехват-1» или какой-нибудь «Тайфун-5», сомнений не было, потому мы постарались как можно быстрее исчезнуть из опасной зоны.

Мне нужно было срочно добраться до флигеля предка на Садовой улице, переодеться в штатское, забрать оставшиеся деньги и постараться исчезнуть из города.

Взять извозчика мы не могли. В моем кармане осталось всего семь солдатских копеек, к тому же низшие чины, разъезжающие в наемном экипаже, неминуемо вызовут нежелательный интерес.

Из общения со следователем Сил Силычем, я так и не понял, насколько глубоко меня проследили. Мы настолько успешно морочили друг другу головы, что вполне возможно козырный туз так и остался в его рукаве. Второй раз вляпаться из-за излишней самоуверенности я не желал.

Пока я размышлял, сколь рискованно появляться в квартире Антона Ивановича, мы вышли на Невский проспект. За всё время нашего побега сокамерник не произнес ни слова.

Мы молча шли в ногу скорым шагом, отдавая честь встречным офицерам. Смотрелся сосед самым обычным солдатом, и никто на нас не обращал внимания. Тем не менее, я беспокоился, как бы нам не нарваться на комендантский патруль. Было бы верхом невезения проколоться на незнании порядка увольнения солдат в городской отпуск или принадлежности кантов и шевронов к неведомому полку.

Кстати, я даже не знал, существует ли в армии патрульная служба. Вопросов было предостаточно, и я попытался прояснить их у алхимика. Он как-то несерьезно отнесся к моей обеспокоенности, легкомысленно хмыкнул и вместо объяснения полез в мистику:

— Положитесь, сударь, на судьбу. Ежели нам суждено попасться, мы попадемся, и нас не спасет даже самое доскональное знание устава.

В принципе, я был с ним согласен, однако, честно говоря, предпочитал бы, надеясь на Бога, не плошать и самому.

Только я собрался поделиться с товарищем этой мудрой сентенцией, как мое внимание отвлек эскадрон уланов, на рысях проскакавший в сторону будущего Московского вокзала. Заглядевшись на кавалеристов, я отвлекся от соседа, а когда повернулся к нему, оказалось, что алхимик исчез.

Я споткнулся на ровном месте и растеряно огляделся по сторонам. Самое забавное, что деваться ему было некуда — мы как раз проходили около длинного дома без подъездов. Я настолько растерялся, что спросил парнишку в форме армейского прапорщика, шедшего чуть сзади меня:

— Просите, господин прапорщик, вы не видели здесь солдата?

Мало того, что вопрос был дурацкий, по сути, я еще забыл, что на мне мундир рядового, и обратился к офицеру без регламентированного «ваше благородие».

На мое счастье, мальчонка оказался не гоношистым и не поднял шума. Он удивленно посмотрел на меня и молча прошел мимо, лишь пожав плечами. Я же остался стоять на месте, растеряно вертя головой.

Нынешний фокус произвел на меня более сильное впечатление, чем давешнее изменение внешности. Исчезновение спутника не столько удивило, сколько обидело. В конце концов, он мог бы и попрощаться.

Мне оставалось только плюнуть и пойти своей дорогой.