АКТ I

Верона. Площадь.

Входят Валентин и Протей.

Нет, нет, Протей, не убеждай меня,

Не развит ум у юных домоседов.

Когда б любовь твои златые дни

Не приковала сладостною цепью

К живому взору девушки прелестной,

Я пригласил бы в спутники тебя,

Чтоб чудесам земли дивиться вместе,

Чтоб, сидя дома, молодость свою

Не расточил ты в суетном безделье.

Но если полюбил, то счастлив будь, мой друг,

Как был бы счастлив я, узнав любви недуг.

Итак, ты отплываешь, Валентин.

Прощай же, милый. Если ты увидишь

Диковину, достойную вниманья,

То вспоминай Протея. В миг удачи

Позволь с тобою счастье разделить.

В опасности доверь свое несчастье

Моим молитвам. Помни, Валентин,

Что о тебе молюсь я непрестанно.

Что молишься по книге о любви?

Да, что молюсь я по любимой книге.

По мелкой книжке о глубоких чувствах,

О том, как море переплыл Леандр.

Нет, по глубокой книге о любви,

Глубокой, как пучина Геллеспонта.2

Но ты бы Геллеспонт не переплыл:

В любви увяз ты вместе с башмаками.

Не будь глупцом, при чем тут башмаки?

При том, что взял не по ноге ты обувь.

Как! Покупать мольбами лишь презренье,

Мильоном вздохов — только строгий взгляд!

Тяжелыми, бессонными ночами —

Мгновенье счастья! В длительной игре

Выигрывать лишь горесть неудачи,

Проигрывать ценой горчайших мук!

Нет, видно, ум твой побежден безумьем,

Иль ты на глупость выменял его.

Так вы глупцом считаете Протея?

Ты от любви становишься глупцом.

Не понимаю ваших опасений —

Я не влюблен.

Вы, сударь, раб любви.

А кто оседлан глупостью любовной,

Тот, верьте мне, от мудрости далек.

Мудрец сказал бы: как в нежнейшей почке

Гнездится червь, так в самый сильный разум

Внедряется любовь.

Но и другое

Сказал бы он: как почка, не раскрывшись,

Внезапно вянет, съедена червем,

Так юный ум, охваченный любовью,

До срока вянет, обращаясь в глупость,

И, зелень потеряв еще весною,

Обещанных плодов уж не дает.

Но бесполезны умные советы

Тому, кто хочет глупости служить.

Простимся ж. Мой отец уже в дороге,

Меня он провожает на корабль.3

Я также провожу тебя.

Не надо,

Простимся здесь, любезный мой Протей.

Пиши в Милан почаще, сообщай мне

И о твоей любви и обо всем,

Что здесь в мое отсутствие случится.

Я также буду обо всем писать.

Да будешь, милый, счастлив ты в Милане.

Да будешь дома счастлив ты. Прощай!

(Уходит.)

Он ищет славы, я ищу любви.

Он ради славы с другом расстается,

А я собой, друзьями, целым миром

Пожертвовать готов моей любви.

Ты, Джулия, виновна в том, что я

Теряю время, от наук отбившись,

Не слушаю разумных рассуждений,

Не сплю, не ем, томлюсь, коснею в лени.

Входит Спид.

Поклон мой вам, синьор. Вы не видали,

Где мой хозяин?

Только что был здесь

И в порт ушел, — сейчас он отплывает

В Милан.

Бьюсь об заклад — отплыл!

Я тоже собирался плыть в Милан,

Да вот отстал, веронский я баран.

А так всегда: пастух чуть зазевался,

А уж баран невесть куда девался.

Так вы и впрямь считаете его пастухом, а меня бараном?

Конечно.

Тогда — хотите смейтесь, хотите плачьте, — но, мои рога это его рога.

Рассужденье глупое, но для барана подходящее.

Значит, еще раз выходит, что я баран.

И что твой хозяин — пастух.

А вот и неправда. И я докажу, что неправда.

А я докажу, что правда.

Пастух ищет барана, а не баран пастуха. А я ищу своего хозяина, но хозяин меня не ищет. Значит, я не баран.

Баран ради корма идет за пастухом, но пастух ради пищи не пойдет за бараном. Ты ради платы идешь за хозяином, но хозяин денег ради не пойдет за тобой. Значит, ты баран.

Еще одно такое доказательство — и я закричу «мээ».

Скажи, однако, передал ты Джулии мое письмо?

Конечно, синьор. Я с ним совсем закружился, с вашим письмом. И вот я, закружившийся баран, отдал ваше письмо этой баранине в кружевах. Но эта баранина в кружевах ничего не дала мне, закружившемуся барану.

Ты столько баранов нагнал, что пастбища не хватит.

А если на пастбище тесно, то не заколоть ли вам свою овечку?

Эк куда повернул! Ну ладно, не пора ли барану отваливать в свой загон?

Не столько в свой загон, сколько за свой гон. И не я должен отваливать, а вы должны мне отвалить.

Под загоном я разумею твой хлев.

Значит, вместо того чтобы сунуть мне в кошелек, вы хотите засунуть меня за загородку? Стоило после этого разыскивать вашу красотку!

Выкладывай, что она сказала.

Спид кивает головой.

Кивнула, болван?

Да.

Что — да? Что ты — болван?

Нет, синьор. Я сказал, что она кивнула. А вы спросили: она кивнула? А я сказал: да.

А вместе и вышло, что ты болван.

Если вы взяли на себя труд открыть мне это, так в награду за то, что потрудились, возьмите это себе.

Нет, это именно тебе — за то, что ты носил мое письмо.

Ладно, я уж вижу, мне от вас многое сносить придется.

А что же, синьор, вы собираетесь от меня сносить?

Ах, синьор, я честно отнес ваше письмо, а за свои труды получил от вас только «болвана».

Клянусь, у тебя быстрая сметка.

И все же она никак не догонит ваш медлительный кошелек.

Ладно, ладно, не болтай по-пустому и открой мне, наконец, что она сказала.

Так откройте свой кошелек: пусть ее ответ и ваши деньги придут к цели одновременно.

Хорошо, синьор, вот вам за ваше усердие. Что же она сказала?

Честное слово, синьор, вряд ли она достанется вашей милости.

Почему, разве ты что-нибудь заметил?

Синьор, я ровно ничего не заметил, я не заметил даже медяка в награду за то, что принес ей ваше письмо. А если она ни в грош не ставит того, кто принес ей часть вашей души, — боюсь, она решит, что и самая душа не стоит ломаного гроша. Не дарите ей ничего, кроме камней, — она тверда как сталь.

Так она ничего не сказала?

Нет, даже не сказала — «вот тебе за труды». Свидетельствую вашу доброту и благодарю вас, принимая в свидетели вашу шестипенсовую монету. В награду за нее носите сами свои письма, а я, синьор, отнесу ваш привет моему хозяину.

Ступай! Когда ты сядешь на корабль,

Он будет от крушенья обеспечен, —

Не под водой, а в петле твой конец!4

Спид уходит.

А я найду посланника получше.

Когда такой неисправимый шут

Вручил прекрасной Джулии посланье,

Она могла над ним лишь посмеяться.

(Уходит.)