"Сбежавшая невеста" - читать интересную книгу автора (Ходж Джейн)

VIII

Лишь одна тень омрачала последовавшие дни. Отрываясь от платьев – муслиновых, газового, для верховой езды, от шляпок и туфелек, которые прибывали в дом с такой быстротой, Дженнифер всякий раз загоралась, когда раздавался стук в парадную дверь. Ну на сей раз это уж точно лорд Мэйнверинг пришел ее проведать. И уж конечно герцогиня, не разрешавшая ей ни с кем видеться, пока не будет готов гардероб, в котором можно показаться на людях, сделает для Мэйнверинга исключение.

Но он не приходил. Мудрая старая герцогиня поняла, в чем дело.

– Вы, должно быть, удивляетесь, – произнесла она однажды за утренней чашкой шоколада, – куда подевался мой негодник-внук и почему он не приходит к вам с визитом. Я как-то совершенно забыла вам сказать, что он уехал, и причина его отъезда совершенно романтическая.

– Вот как? – с усилием воли Дженнифер заставила руку с чашкой не дрожать.

– Да, я каждый день жду известий о его обручении. Этот брак был решен уже довольно давно, теперь со дня на день можно ждать объявления, невесте только осталось назвать точную дату.

Хотя это и не было полной правдой, герцогиня решила, Что для Дженнифер будет гораздо лучше узнать о предстоящем событии и не питать никаких надежд.

Сообщив как бы между делом это известие, герцогиня с еще большим энтузиазмом занялась приготовлением к появлению Дженнифер в обществе. А Дженнифер в свою очередь сжала зубы и дала себе слово, что покорит лондонский свет. Герцогиня права: замужество по любви – романтическая чепуха. Она сохранит холодную голову и согласится выйти замуж не меньше чем за пэра, чтобы ее состояние украсилось его короной.

Между тем герцогиня призвала к себе дочь, Джейн, которая много лет тому назад вышла за безмозглого маркиза и теперь деловито занималась подыскиванием такой же партии для старшей из целой череды сереньких мисс Бересфорд. Леди Бересфорд не испытывала большого восторга от того, что ей навязали слишком хорошенькую протеже герцогини. Но герцогиня оплачивала расходы светского сезона мисс Бересфорд. Этот аргумент звучал очень убедительно. Так что леди Бересфорд поцеловала Дженнифер, объявила, что Дженнифер удивительно мила и полна жизни и что Памела будет польщена, дебютируя в обществе вместе со столь очаровательной девушкой. За спиной же герцогини она обменялась понимающими взглядами со своей давней союзницей – Маршем. Этот взгляд не предвещал Дженнифер ничего хорошего.

Щедро хваля Дженнифер в лицо и перед герцогиней, леди Бересфорд не упускала случая посеять ядовитые сомнения в душах всех, кто готов был ее слушать. «Мама так импульсивна… О ее новой протеже известно так мало… Остается только надеяться, что мама не разочаруется… Как странно, что никто ничего не знает о семье мисс Фэрбенк… Что касается ее состояния…» Фраза обычно заканчивалась выразительным движением все еще красивых плеч. Тем временем Маршем выполняла ту же задачу на половине слуг: сопровождавшим своих хозяек камеристкам в красках сообщались детали первого появления Дженнифер в доме: «… в мужском наряде в сопровождении лорда Мэйнверинга…» Камеристки с готовностью отгадывали значение этой фразы.

Но Дженнифер оставалась в счастливом неведении относительно этой низкой клеветы. Внешне ее мир был исключительно розовый. Имея наконец полный гардероб молодой леди высшего света, она теперь всюду выезжала со своей патронессой или, если герцогиня предпочитала остаться дома и писать дневник, с леди Бересфорд, которая казалась добрейшей из дам, когда-либо сопровождавших девушек на светских приемах. Ее дочь, Памела, ничего собой не представляла; она была неинтересной, скучной, уравновешенной девушкой, но в своем предвкушении от покорения Лондона Дженнифер этого не замечала. Она вела беседу за двоих и не замечала, что среди веселых молодых людей, которые окружали их каждый вечер, говорила именно она, а Памела только улыбалась, кивая и слушая.

Будучи независтливой сама, Дженнифер не имела представления о том бешенстве, с которым леди Бересфорд наблюдала за происходящим, и простодушно считала, что они с Памелой подруги, хотя и не очень близкие. Таким образом они вместе (и как бы не вместе) посещали балы и рауты, театр и оперу, и всюду, куда бы они ни пошли, их сопровождал рой кавалеров. Более консервативные и осторожные ухаживали за Памелой, семья и состояние которой были всем известны; весельчаки и любители рискнуть выбрали Дженнифер. В конце концов ведь не зря же ей покровительствует богатая герцогиня.

Главным из них как по положению, так и по настойчивости ухаживаний был молодой лорд Ледерхед, денди непревзойденной элегантности. Говорили, что в заботе о своей внешности он превосходит даже знаменитого разорившегося изгнанника Бо Бруммеля. Поскольку одевание к выезду занимало у него не менее двух часов, а переодевался он по меньшей мере трижды на день, в беседе он, естественно, бывал довольно скучноват. Но, как заявила Дженнифер, его внешность – сама поэзия, так что требовать от него еще и прозы – это слишком. Памела, разумеется, передала это лорду Ледерхеду, но, на ее несчастье, ему слишком понравился комплимент его внешности, и он не обратил внимания на вторую часть. Он остался верным рабом Дженнифер, что привело в ярость Памелу, ибо до появления Дженнифер она считала его своим кавалером и со дня на день ожидала предложения руки. Теперь же она ждала возможности как-нибудь опорочить Дженнифер в глазах светского общества. Неосведомленность Дженнифер в том, что касалось правил лондонского этикета, была полнейшей; рано или поздно она обязательно нарушит их, ей надо лишь чуть-чуть в этом помочь.

Сезон был уже в полном разгаре. Наконец подошел вечер, когда Дженнифер и Памела должны были появиться на балу в Олмаке. Памела и ее мать возлагали на этот бал очень большие надежды. Если бы удалось спровоцировать Дженнифер на нарушение одного из строжайших правил этой ассамблеи, ее падение в глазах света было бы неминуемым. Даже герцогиня Льюэсская не могла спасти бы того, кто оскорбил патронесс Олмака. Утром леди Бересфорд заехала на Гросвенор-сквер. Она недолго поговорила с матерью, как всегда фальшиво поулыбалась Дженнифер, выразив надежду, что и герцогиня, и Дженнифер готовы к предстоящему балу, и уехала, предварительно пошептавшись с Маршем.

В результате, когда пришло время одеваться, Маршем разразилась бурными протестами: миледи, мол, выглядит совершенно разбитой, на этой неделе она выезжала три вечера к ряду, да и вообще, миледи ведь всегда говорила, что в Олмаке невыносимая скука, да и дневник-то миледи забросила, уже неделю ничего не записывала. Герцогиня, мол, непременно позабудет остроумные высказывания герцога Веллингтонского в Карлтон-Хаусе, а «они, мэм, обязательно должны быть сохранены для вечности» (Маршем любила это слово и часто его повторяла). Короче, умело пользуясь мнительностью герцогини и вкрапливая зернышки лести, Маршем сумела убедить ее остаться дома и позволить Дженнифер поехать на бал в Олмак с леди Бересфорд и Памелой. Это, мол, самое разумное, да и, «правду сказать, смотреть на преданную дружбу девушек – одно удовольствие».

Так что когда Дженнифер, у которой теперь была собственная горничная – Бетти, шумная, добродушная и деревенская девушка, – кружась в своем газовом вечернем туалете влетела в будуар герцогини, она расстроилась, поскольку старая леди так и сидела у огня в лиловом халате.

– Видите ли, детка, – сказала герцогиня, – сегодня вечером мне нужно побыть затворницей. Маршем требует этого; она говорит, что я переутомилась. А Маршем всегда права. Но вы поезжайте с леди Бересфорд и с Памелой и повеселитесь как следует. Потом расскажете мне, в чем была леди Каупер, что говорила леди Джерси и с кем теперь флиртует Каролина Лэм.

Дженнифер, рассмеявшись, пообещала все запомнить. Было, конечно, жаль, что вечер не будет оживляться язвительными замечаниями герцогини и ее остроумными характеристиками присутствующих, но Дженнифер представила себе, как по возвращении повеселит герцогиню рассказами, и успокоилась.

Ей пришлось признаться себе, что с первого взгляда знаменитый Олмак разочаровывает. Залы выглядели не шикарнее, чем бальный зал в Чичестере. Освещение, правда, было хорошее, кругом было множество элегантно одетых мужчин и женщин, но факт оставался фактом: она ожидала большего. Однако как только музыканты заиграли вальс, это впечатление забылось. Памела и ее мать, пробормотав извинения, ненадолго оставили Дженнифер. Она стояла одна, ноги ее приплясывали, она стреляла глазами из конца в конец залы. Вот если бы вернулся лорд Мэйнверинг! Теперь-то уж пора объявить о помолвке. Но, сказала она себе, обрученный или нет, партнер он был бы чудесный. Вообще-то сейчас подошел бы любой партнер. Музыка звала ее, ей не терпелось потанцевать.

Не зная священного правила балов в Олмаке (ни одна девушка не имела права танцевать до того, как ее представят одной из патронесс), Дженнифер не понимала, почему никто из ее постоянных кавалеров – а многие из них присутствовали в зале – не подходил к ней с приглашением. Она стояла, в нетерпении наблюдая за грациозными широкими движениями танцующих, среди которых самой шикарной была леди Каупер в строгом черном бархате, кружившаяся в объятиях лорда Палмерстона.

Переведя взгляд, Дженнифер увидела, что к ней приближается один из преданных ухажеров Памелы мистер Элтам, известный не своими талантами, а своими богатыми имениями в Норфолке.

– Вы не танцуете, мисс Фэрбенк? Не окажете ли мне честь?

Откуда же ей было знать, что он подошел к ней по наущению Памелы? Это она предложила мистеру Элтаму такую прекрасную шутку: заставить мисс Фэрбенк танцевать, прежде чем она получит на то разрешение, и таким образом чуть-чуть сбить с нее спесь. Мистер Элтам, в свое время пострадавший от строгого язычка Дженнифер, сам лишь недавно приехал в Лондон и не знал о том, на какое серьезное нарушение правил его подбивают. Всегда готовый услужить Памеле, он взял протянутую руку Дженнифер и повел ее к веревке, отделявшей танцующих от наблюдателей.

Но леди Каупер, которая как раз приближалась к ним в танце, заметила это.

– Посмотрите, – сказала она лорду Палмерстону, – ведь это дитя, которое взяла под опеку герцогиня Льюэсская? Она вот-вот вступит в круг, не получив позволения, и тем самым все себе испортит. Скорее приведите ее ко мне, и я разрешу ей танцевать. Она слишком забавна, нельзя дать ей погубить себя из-за пустяка.

Палмерстон поклонился:

– Всегда-то вы обо всем подумаете, прекрасная Эмилия!

Он отвел ее к одному из кресел, предназначенных для патронесс, и поспешил перехватить Дженнифер и мистера Элтама. Они как раз вступали в круг, когда он коснулся руки Дженнифер. Она высокомерно повернулась и очень удивилась, увидев перед собой лорда Палмерстона.

– Мисс Фэрбенк, не так ли? Имел честь познакомиться с вами в Манчестер-Хаус. Леди Каупер желает, чтобы вас ей представили.

Фактически это был королевский приказ, и его следовало воспринимать как таковой. Дженнифер, сделав мистеру Элтаму реверанс, приняла руку лорда Палмерстона. Элтам последовал за ними туда, где их ждала леди Каупер.

– Глупенькая девочка, – сказала она вместо приветствия, – неужели никто вам не сказал, что нельзя вальсировать, пока не получите разрешения одной из нас?

– Нет, мэм, – Дженнифер очень удивилась, – я совершенно не знала об этом. Тысячу раз благодарю вас.

Дженнифер обратила укоризненный взор на мистера Элтама, который пробормотал, что будто бы не знал, что она впервые в Олмаке. Это казалось маловероятным. Дженнифер была удивлена, озадачена, у нее возникли кое-какие подозрения, но она решила ничего не выяснять.

Леди Каупер отпустила ее:

– Идите и танцуйте свой вальс. Вижу, что вам не терпится, да и мне, по правде говоря, тоже. – Она взяла под руку лорда Палмерстона, и две пары быстро затерялись в кружащемся вихре вальса. Мистер Элтам танцевал превосходно, и Дженнифер в восторге от вечера вскоре забыла свои нехорошие подозрения. Она танцевала каждый танец, смеясь с (и над) мистером Элтамом, флиртовала с лордом Ледерхедом, чтобы доставить удовольствие герцогине, впитывала bons mots[2] леди Джерси и принцессы Ливен, – словом, являла собой картину безоблачного счастья. Только очень внимательный наблюдатель мог заметить, как время от времени ее взгляд с беспокойством блуждал по зале. Она убеждала себя, что была бы гораздо счастливее, если бы лорд Мэйнверинг вернулся с окончательным известием о своей помолвке.

В тот вечер леди Бересфорд вернулась домой в очень плохом настроении, улучшению которого ничуть не способствовал полушутливый упрек леди Каупер, намекнувшей, что она могла бы получше следить за своей подопечной. Отпустив горничную, леди Бересфорд позвала к себе Памелу. Дело принимало серьезный оборот; лорд Ледерхед волочился за Дженнифер весь вечер. Леди Бересфорд была реалисткой и понимала, что возможности Памелы на рынке невест весьма ограничены. Если бы можно было как-то устранить Дженнифер, Ледерхед, несомненно, вернулся бы к своей прежней пассии: ведь до того как Дженнифер появилась на сцене и все испортила, он очень интересовался подробностями приданого Памелы.

– Но ничего, любовь моя, – сказала леди Бересфорд дочери, – еще не время отчаиваться. Утри слезы. У меня есть план. В следующий вторник, как тебе известно, герцог Девонширский устраивает маскарад.

Памела об этом, конечно, знала. Они с Дженнифер давно уже придумали себе костюмы. Она, Памела, будет Паминой в наряде из тюля, а Дженнифер будет королевой ночи, и у нее будет атласное платье. Леди Бересфорд нетерпеливо перебила возбужденный рассказ дочери о костюмах:

– Знаю, знаю; уверена, что все чудесно, но я вовсе не о том. Сегодня вечером Лутрель говорил мне, что тогда же, во вторник, будет еще один маскарад – в клубе Ватье. Представляешь, какое нахальство? Те же джентльмены, начиная с самого герцога, будут в Девоншир-Хаусе принимать в beau monde[3] и одновременно они же устраивают такой же маскарад у Ватье для… – она замолчала, опомнившись.

– Да, мамочка, я знаю, – вставила ее невинная дочь, – для Гарриет Вильсон и ей подобных. Я слышала, как Элтам говорил Ледерхеду, что это здорово придумано. В одном маскараде – beau monde, в другом – demi-monde,[4] а пропуском в оба является домино.

Шокированная осведомленностью дочери, а скорее тем, что она в ней признается, леди Бересфорд напомнила, что молоденьким девушкам не полагается знать о таких вещах.

– Но нам все это на руку, – продолжала она. – Нужно только устроить так, чтобы мисс Фэрбенк вместо Девоншир-Хауса оказалась у Ватье, и дело сделано. Даже если она выберется оттуда невредимой, этому никто не поверит.

Памела, которая была скорее глупой, чем жестокой, стала возражать против этого плана, но мать отвлекла ее, обратив внимание на практические трудности его осуществления. Сначала им придется каким-то образом удержать от поездки на бал герцогиню, потом придумать, почему они сами не могут заехать за Дженнифер, как обычно. Наконец, придется заплатить кучеру, чтобы он отвез Дженнифер к Ватье, а не в Девоншир-Хаус.

– К счастью, – сказала леди Бересфорд, – герцог лишь сегодня вернулся из Частворта, так что Дженнифер не могла до сих пор бывать в Девоншир-Хаусе и уж конечно не бывала у Ватье.

Памела все еще сомневалась:

– А что если у нее возникнут подозрения и она спросит, где она, до того как войдет внутрь? – возразила Памела. – Тогда мы пропали.

– Да, это действительно задача, – сказала мамаша. – Если бы найти ей какого-нибудь сопровождающего, который ввел бы ее в дом прежде, чем она что-то заподозрит. Но кому можно довериться? Лорд Ледерхед, конечно, не годится, а с мистером Элтамом после сегодняшнего случая она может не поехать. – В задумчивости леди Бересфорд постучала веером по зубам, затем лицо ее просветлело. – Придумала! Ведь Майлз Мандевиль тоже волочится за ней?

Памела кивнула.

– Да, и Дженнифер немилосердно ругает его за крепкие выражения.

– Прекрасно! Он очень много задолжал Бересфорду, да и за мной когда-то ухаживал. Утром пошлю за ним. А теперь спать, дорогая, и предоставь все мне.

Майлз Мандевиль, сквайр из Лестершира, основными занятиями которого были выпивка и верховая езда, любил охоту, стрельбу и женщин, – именно в таком порядке. Он был скорее удивлен, чем обрадован, получив утром надушенную записку, призывавшую его пред светлые очи его бывшей дамы сердца леди Бересфорд. Он еще больше удивился и еще меньше обрадовался, когда обнаружил ее настроенной по-деловому, с пачкой его долговых расписок в руке. Но когда она изложила ему свое предложение, он разразился таким громовым смехом, что у Памелы, подслушивавшей под дверью, едва не лопнули барабанные перепонки.

– Меня не надо подкупать этими бумажками, мэм, – сказал он, но расписки при этом порвал. – Черт меня побери, я бы сделал это из любви, или из ненависти – как вам больше нравится. Если бы эта девчонка выговорила мне один разок, а то она устраивает разносы тысячу раз! Вчера в Олмаке повернулась ко мне спиной, а все ради болтовни Лутреля и всяких глупостей. Давайте-ка я займусь ею сам.

Леди Бересфорд была рада, что в комнате не было Памелы и та не видела его выразительной ухмылки, сопровождавшей последние слова. При таком эскорте шансы Дженнифер сохранить свою честь, не говоря уже о гордости, после посещения маскарада полусвета были поистине малы.

Следующим шагом было как-то заставить герцогиню не ездить в маскарад герцога Девонширского. Достичь этого было труднее, так как герцогиня всей душой любила костюмированные балы. Леди Бересфорд посоветовалась с Маршем, но та покачала головой:

– Нет, миледи. Да простит меня миледи, но убедить ее светлость остаться дома и не ездить в маскарад… Нет, этого не смогу. Ее светлость в восторге от костюма мисс Дженнифер и собирается непременно присутствовать при ее триумфе, как она говорит. А бедная мисс Памела, не сомневайтесь, окажется в тени, эта выскочка ее победит. Королева ночи! Но я знаю, что можно сделать. Никому другому этого бы не предложила, но ради вас и мисс Памелы, зная, какой вы мне верный друг… – При этих словах она тихо спрятала в карман пухлый кошелек, который ей так же тихо передала леди Бересфорд. – Нужно лишь капнуть несколько капелек лауданума в шоколад ее светлости (а она, одеваясь, всегда пьет шоколад), и уже и разговора никакого не будет о балах и маскарадах. Что вы, что вы, – Маршем прервала испуганные протесты леди Бересфорд, – ее светлости не будет никакого вреда, просто пара капелек, от которых она просто крепче поспит ночью, а то уж много дней она как следует не спит. По правде говоря, я пыталась убедить ее время от времени принимать лекарство, особенно когда ей, бедняжке, совсем не спится, но она никак не хочет. И тогда уж всю ночь только и звонки: «Маршем, еще подушку» да «Маршем, горячего шоколаду», как будто всем, как и ей, не спится.

Леди Бересфорд, слушая эту тираду с плохо скрываемым нетерпением, наконец перебила ее:

– Прекрасно, Маршем. Вижу, вы правы. Вы тем самым окажете маме услугу. Да и стара она уже скакать по балам и раутам. Так что, – она поднялась, – полагаюсь на вас, Маршем.

– Уж будьте уверены, ваша милость.