"Повесть о докторе Николае Евгеньевиче" - читать интересную книгу автора (Герман Юрий Павлович)

Война продолжается

Как мы уже вспоминали, во время войны Николай Евгеньевич непрерывно сражался за то, чтобы ампутацию рук делали только в самых исключительных случаях. Понятия «воевать» и «сражаться» мы часто употребляем в облегченном смысле, а здесь, в данном случае, герой нашей невыдуманной повести сражался в подлинном смысле этого слова, ибо инструкции и, что гораздо существеннее, авторитеты, эти инструкции подписывающие, – противник сильный, серьезный, предостойнейший и очень, очень грозный…

На Слупского взъелись.

Инструкции подтверждались особыми приказами и приказиками.

В приказиках грозили выговорами.

Недавно один из тех «грозных», кто тогда пугал Слупского выговорами, а нынче ловит пескарей, сказал мне досадливо:

– Неукротимый БЫЛ доктор. Даже от меня, вспоминаю, откусался. Вежливый, а все цифры показывает, все статистикой режет…

– Почему вы сказали БЫЛ? – осведомился я.

– Да ведь, наверное, давно в пенсионерах?

– И не собирается, – сказал я. – Он не из тех.

Бывший «грозный» сердито насупился. Ответ мой показался ему двусмысленным.

– Ничего, – посулил он, – без его желания наладят в пенсионеры.

– Времена не те, – сказал я. – Работников не «налаживают».

Отметить «грозному» правду я не смог. Слупского как раз тогда в очередной раз именно и «налаживали» маленькие здравотдельческие начальнички, но он не сдавался. Времена не те, конечно, но товарищи того «стиля» еще существуют и дело делать мешают.

Когда напечатала «Литературная газета» первый мой очерк о Слупском, был я приглашен сердитым начальничком в городе Сестрорецке. Сердитый товарищ БУКВАЛЬНО так у меня осведомился:

– На каком основании вы напечатали вашу заметку про Слупского, не согласовав со мною? Какое вы имеете право райздрав критиковать? Вы кто такой?

Товарищ этот и сейчас ходит в начальниках над врачами и сейчас не отучился покрикивать.

Впрочем, вернемся к войне за сохранение верхних конечностей.

Эту маленькую войну, несмотря на угрожающие приказики в стиле «вы кто такой, чтобы свое мнение иметь», Слупский выиграл. Слишком разительны были цифры. Если в РЭПе было тринадцать процентов ампутаций, то Николай Евгеньевич свел их до двух десятых процента. И ему в этом помогли. Великолепные хирурги Джанелидзе и Куприянов поддержали Слупского. Николай Евгеньевич, назначенный главным хирургом госпиталей Вологодской области, поддержанный двумя подлинными учеными, запретил кому-либо ампутировать руки до его вызова, приезжал, сам делал операцию и ходом ее и рассуждениями доказывал, что руку можно сохранить.

Такую же борьбу повел Слупский и за сохранение нижних конечностей. Если в инструкции было указано, что при резекции бедренной кости свыше семи сантиметров необходимо ампутировать ногу, дабы не было болтающихся суставов, военврач Слупский резецировал значительно больше, но сшивал кости и таким образом сразу восстанавливал целость кости. Он допускал резекцию до десяти – двенадцати и, в двух случаях, до девятнадцати сантиметров. Никто из оперируемых не умер, но благодаря нарушению Слупским инструкции ему удалось сохранить ноги десяткам и сотням людей.

Одним из существенных вопросов во время войны была проблема лечения мягких тканей, потому что с разных фронтов присылали множество раненых именно с такими ранениями. И в этой области «деревенский доктор» Слупский добился очень многого. Назначение Слупского главным хирургом Седьмой армии Юстин Юлианович Джанелидзе «притормозил». Он настоял на том, чтобы Слупский, оставшись в Вологде, со всей присущей ему энергией занялся лечением мягких тканей и сохранением верхних и нижних конечностей.

Холодным весенним вологодским вечером никому не известный «деревенский доктор» Слупский и знаменитый профессор Джанелидзе пошли прогуляться. Юстин Юлианович сказал Слупскому.

– Вот что, батенька. Оно, конечно, все правильно: работаете вы много, успешно и… работаете, в общем, так, как надлежит это делать человеку, если он человек. Но вы уже не мальчик. Юность, как говорится, давно миновала. Да и за зрелостью дело не станет. Для диссертации у вас тем сколько угодно. И наблюдения у вас богатейшие, и материал собран немалый. Пора, батенька, подумайте.

Слупский ответил невесело:

– Некогда, Юстин Юлианович.

И тут погожим этим весенним вечером «деревенский доктор» высказал вдруг профессору Джанелидзе одну из затаеннейших своих мыслей:

– Вы только представьте себе: сижу я и пишу диссертацию. А в это время привезли мальчика, ну, лет двенадцати. Привезли и по неопытной скоропалительности взяли да и погубили. А он, знаете ли, возьми и окажись впоследствии Ломоносовым. Как же мне тогда доживать?

– Вздор! Мистика! Чепуха! – рассердился Джанелидзе.

– Да ведь, с другой стороны, товарищ генерал, я ведь все, что считаю нужным, – все свои наблюдения и, так сказать, открытия – публикую. Но коротко у меня получается. Страничка, полстранички. Иначе как-то совестно: война, людям некогда, а нашему брату хирургу дело нужно, конкретное и ясное. Вот позвольте привести пример: ведь делают же из соломы шляпы, портсигары, туфли-шлепанцы, а также строят из глины и соломы мазанки, то есть целые здания, так вот не взять ли мне солому и гипс?

Джанелидзе остановился:

– Ах вы моя умница! – воскликнул он. – Милый вы человек! Ну и дальше?

– А дальше вот как все пошло. Сделал я пяльцы, принесли мне куль соломы, нашел я себе в помощь солдатушек, бравых ребятушек-умельцев, протянули мы в пяльцы ниточки и соорудили метровый лангет шириной в двенадцать сантиметров. Этот соломенный лангет опустили мы в горячую воду, а затем все просто: лангет мягкий, фаршируем мы его гипсовой кашей. Таким образом, вместо двенадцати слоев марли у меня идет только два и если, скажем, для повязки на бедро нужно восемь метров, мне полутора хватало.

– Так это же грандиозно! – сказал Джанелидзе.

– Я знаю, что это недурно, – сказал Слупский, – но тут один профессорчик приехал, так вы знаете, как он выразился? Он выразился в том смысле, что я Гитлера поддерживаю своими клеветническими утверждениями по поводу того, что у нас нет марли. Он мне под страхом штрафной роты воспретил этим заниматься и даже не постыдился на меня ногами топать. Так что мы это, разумеется, делаем, но только тайно, в кабинете комиссара. И солому туда таскаем по ночам.

Джанелидзе сказал раздельно и внятно:

– С огромным удовольствием, дорогой друг Николай Евгеньевич, я этому вашему профессорчику откручу голову напрочь, хоть и не являюсь поклонником смертной казни. Немедленно напишите про эти ваши лангетки в «Вестник хирургии»!

Слупский про эти свои лангетки в «Вестник хирургии» написал. Однако профессорчик оказался живучим: необходимейшую для войны заметочку напечатали лишь в 1944 году. Держали в редакционном портфеле по принципу: «А кто вы такой, чтобы иметь свои взгляды на вещи? Профессор? Доктор медицинских наук? Академик? Ах, только врач, просто врач, некто Слупский!»

Грустно это в высшей степени, особливо если учесть, что огромная доля великого опыта нашей медицины в Отечественную войну принадлежит ИМЕННО этим «просто врачам», научные подвиги которых, совершаемые нередко вовсе не в лабораторных условиях, а буквально под огнем противника, так искусно, случалось, «обобщались», что имена подлинных первооткрывателей исчезли в небытии.

Разговор же о диссертации так, в сущности, ничем и не кончился. В эту пору Николаю Евгеньевичу приходилось делать до сорока операций в день. Он не только сам оперировал, но и учил, КАК надо оперировать. Для диссертации же необходимо было сдавать еще и обязательные предметы – скажем, философию. Слупскому же, говоря по совести, было не до философии. По самым скромным подсчетам, «деревенский доктор» Слупский прооперировал за годы войны более восьми тысяч человек, зашивал сердца, оперировал на легких. И всего этого ему было мало. Он искал, изобретал непрестанно, изо дня в день, по принципу, который сам метко и точно сформулировал:

– Из наличия, понимаете ли, дорогие товарищи? Веревочка, солома, старое бельишко, проволочка – солдату все пригодится. От вышестоящего начальства требовать – дело нехитрое, а ты нут-ко сам умишком раскинь.

Изобретал, придумывал и показывал всем, свойство истинно талантливого человека – скорее отдать другим все, что придумал сам. Не для себя же, черт возьми, придумано – для раненых! Поэтому нужно, чтобы все узнали, чтобы немедленно практически ознакомились. Вот и остался список практических предложений, однако короткие практические предложения эти куда дороже иных ученейших сочинений, пылящихся и по сей день на полках за соответствующими номерами…

Во всяком случае, сотни людей выжили после тяжелых ранений благодаря именно этим практическим предложениям практического врача, и, может быть, это обстоятельство не такое уж маловажное, когда речь идет о профессии хирурга. Кстати, в данном случае речь идет не только о H. E. Слупском. Думается нам, что таких врачей, как Николай Евгеньевич, на нашей Родине очень много и таких практических предложений, как у Слупского, не одна тысяча.

Где все эти предложения? Кто ими занимается?

– Когда-нибудь обобщат! – со своим характерным коротким вздохом ответил на мой вопрос Николай Евгеньевич. – Только будет это поздновато, медицина на совсем новые рубежи скакнет. Например, достигнет человечество практического бессмертия, зачем тогда мои лангетки да веревочки? А тогда нужны были, ох нужны! В нашем деле «своевременно или несколько позже» – формула малоутешительная и даже вовсе неподходящая…

«Мягко сказано!» – подумал я.