"Одесса — мама" - читать интересную книгу автора (Севела Эфраим)
4. Экстерьер. Городской базар. (День)
В стороне от парков с гуляющей публикой, заглушив дальние звуки вальсов разноголосо шумит Одесский базар. Раздражая ноздри, пышет острыми специями, вызывая слюни, тревожит покупателей прыгающими на раскаленных сковородах в шипящем подсолнечном масле дарами моря — кефалью, скумбрией, бычками, фомко и визгливо предлагают свой товар знаменитые одесские торговки — еврейки и украинки, различимые по цвету волос и глаз: жгуче-черных и соломенно-русых, но единые в одном качестве — непомерных размеров людьми.
Молодая гибкая цыганка с белой пушистой собачкой на поводке меланхолично прогуливается по базару. Собачка то начинает танцевать, поднявшись на задние лапы, то поспешно догоняет хозяйку, виляя хвостом-колечком. Цыганка смугла и красива диковатой красотой. Пышные волосы стянуты красной лентой и спадают вниз, прикрывая гитару, с таким же бантом на грифе, висящую у цыганки за спиной.
Она гуляет вдоль деревянных столов, уставленных глиняными кувшинами со сметаной и жирными горками творога и брынзы. Она пробует сметану из одного кувшина, потом из другого, третьего. Набирает сметану деревянной ложкой, выливает себе на ладонь и слизывает языком. Затем протягивает ладонь собачке. Переходя к следующему кувшину, вежливо объясняет хозяйке.
Цыганка. Я дико извиняюсь. Моя собачка не станет это есть. Она ужасно разборчива.
Торговка (сразу переходя на крик). Собака разборчива! А все сожрала! Плати! За пробу!
Проходивший мимо мужчина, в чиновничьем мундире и в пенсне, переглянулся со своей дамой под кружевным зонтиком.
Чиновник. Мне тоже хотелось бы знать: кто заплатит этой честной женщине за убыток?
Цыганка повернулась к нему сахарно-белой улыбкой в обрамлении пунцовых губ.
Цыганка. К чему волноваться, ваше превосходительство?
Ее рука незаметным движением извлекла из его кармана кожаный кошелек.
Цыганка. Вы! Вы заплатите! Не оставите красавицу в беде.
Чиновник (вспыхнув). Это что же делается в нашей империи? Грязная цыганка нагло оскорбляет официальное лицо и на нее нет управы! Ни одного полицейского не вижу!
Его дама подхватывает его под руку и увлекает прочь.
Торговка. От нахалка! Такого господина обидела! Теперь он полицию приведет, и нам придется откупаться. А нам это нужно? Я спрашиваю!
Цыганка (кротко). Сколько я вам всем должна за сметану, которую моя собачка брезгливо отвергла?
Цыганка. Берите, бабоньки, не считала, но здесь хватит за все.
Она уронила кошелек на прилавок, и все три бабы ринулись к кошельку, отталкивая одна другую, пока кувшины не попадали с прилавка, залив сухую землю подтеками сметаны.
На террасе кафе, окруженного гвалтом базара, сидят в тени больших зонтов за традиционным кофе люди, которых в Одессе называют «пикейными жилетами» за то, что они, как в униформу, были всегда облачены в подобные жилеты, и их седые, а чаще, лысые головы были покрыты соломенными плоскими шляпами-канотье. Это были мелкие маклеры, промышлявшие чем угодно, чтобы как-то прокормить свои большие еврейские семьи. Чаще всего это неудачники, «люди воздуха», но вели они себя важно, с нелепым достоинством, и единственное, чем они обладали, не притворяясь, было чувство юмора, больше горького, чем веселого.
Первый маклер. Я интересуюсь в сахаре. Я бы взял вагон сахару.
Второй маклер. Именно сейчас у меня нет ни фунта сахару.
Первый маклер. А что вы имеете? Именно сейчас?
Второй маклер. Именно сейчас? Сахарный диабет.
Первый маклер. И почем вагон диабета?
А цыганка с белой собачкой метет пыль своей длинной юбкой в другом конце базара. Она остановилась возле слепого старика в черных очках. Он позвякивает медной мелочью в железной банке и поет, вернее, пытается петь своим надтреснутым, еле слышным голосом. Толпа обтекает его с полным безразличием, и ни одного гроша не упало в его банку с тех самых пор, как подошла цыганка.
Цыганка. Это не дело, слепой. С таким пением протянешь ноги с голоду.
Она сняла со спины гитару, пробежала пальцами по струнам. Собачка как по команде встала перед ней на задние лапы, а передними замахала, словно приглашая порадовать слушателей и показать, как надо петь. Она еще не пела, а только перебирала струны, а народ уже стал задерживаться в этом месте и скоро образовал толпу вокруг цыганки и ее белой собачки, жалкого слепца с мелочью в железной банке.
И тогда она запела удивительно приятным, глубоким, знойно-медовым голосом.
Цыганка.
Не уезжай ты,мой голубчик,Печально жить мне без тебя.Дай на прощанье обещанье,Что не забудешь ты меня.
Толпа слушает во все уши, разинув рты от удивления.
Названивая своей жестянкой, слепой спешит обойти слушателей и собирает богатую жатву. Монеты так и звенят, ударяясь о дно жестянки. От возбуждения успехом он даже снял черные очки — атрибут его профессии, обнаружив открытые и зрячие глаза.
Цыганка.
Скажи ты мне,Скажи ты мне,Что любишь меня,Что любишь меня.
Немолодая полная дама оценивающе смерила цыганку через лорнет, на золотой цепочке свисающий с дряблой шеи, и шепнула господину в чесучовом костюме и панаме.
Дама. Что за голос, Жан! Чистое бельканто. Ее бы хорошенько отмыть, и я бы не удивилась, услышав ее в нашей опере. Не правда ли, Жан?
Цыганка. А тебя, старая дура, отмоют перед погребением, и от этого ничего не изменится. Верно я говорю, старый козел?
Господин в чесучовом костюме затряс козлиной бородкой.
Господин. Полиция! Полиция! А где эта цыганка? Куда она делась? Задержите ее!
Дама раздраженно дернула его за рукав.
Дама. Идиот! Лучше скажи мне, где мой лорнет? И золотая цепочка? Она только что висела у меня на шее.
Шум и гомон базара прорезал заливистый полицейский свисток.
А цыганка насмешливо наблюдает за переполохом на безопасном расстоянии, приставив к глазам лорнет на золотой цепочке.
Цыганка (собачке). Тебе не кажется, Белочка, что здесь слишком шумно? А? Это не для наших нервов. Не думаешь ли, мое солнышко, что теперь самое время нам неспеша прогуляться в гавань. У меня есть предчувствие, что нас там ждут.