Эфраим Севела Сиамские кошечки

1. Экстерьер. Площадь в Мюнхене

Мариенплац в Мюнхене выглядит средневековой декорацией: каменные кружева причудливой готики, темные от времени фигуры рыцарей в доспехах и монахов в сутанах в нишах старинных зданий. Часы на башне собирают тысячные толпы туристов. Под бой курантов каждый час там кричит каменный петух, клавесины играют менуэт, и фарфоровые кавалеры, в камзолах и треуголках, и их дамы, в кринолинах, возникают из стены, медленно поворачиваясь в танце, проплывают перед задранными к небу лицами восхищенных туристов и местных зевак.

Площадь полна праздной, беспечной публики. И в контраст ей продвигаются в толпе угрюмо-сосредоточенные люди в оранжевых жилетах. Эти восточного типа люди — турки — мусорщики, дешевая рабочая сила, приехавшие сюда из нищей страны, чтоб выполнять черную работу, до какой не опустятся избалованные экономическим процветанием немцы.

Турки не обращают внимания на башню с часами, не внемлют сладкой музыке. Они работают. Они толкают впереди себя тележки с корзинами и подбирают мусор из-под ног туристов: бумажные стаканы, обрывки газет, кожуру бананов.

Затихает менуэт, танцующие кавалеры и дамы исчезают в каменных нишах до следующего боя часов. И на смену старинной музыке площадь заполняет перекличка тирольских песен, английских баллад, негритянских блюзов в исполнении уличных певцов, услаждающих туристов во всех концах площади.

Турки здесь как на чужом пиру. Веселящаяся публика обтекает их, не замечая. Они не только мусорщики. На обочине дороги они копают траншею, меняют подземные трубы. Пот течет по их лицам из-под пластмассовых шлемов. Но глаза вспыхивают, когда над головами возникают длинные ноги немки-блондинки, в шортах или мини-юбке, — неутоленная мужская страсть на их усатых темных лицах.

Кемаль, крупный, массивный турок в оранжевом жилете и желтом шлеме, в отличие от своих земляков, никакого внимания на женщин не обращает. Другие мысли одолевают его. Он не сводит глаз с лотерейного киоска, за которым, на стенде, вращается новенький «Фольксваген». За окошком — пожилая немка торгует лотерейными билетами. Как шелуха семечек, клочья билетов густо усеяли мостовую вокруг киоска, не принеся счастья их владельцам.

Ножницы режут билет за билетом, и те падают наземь. С каждым новым упавшим клочком лицо Кемаля мрачнеет все больше и больше.

Женщина. Все, мой милый. На сей раз тебе не повезло.

Кемаль. Еще два билета! Нет… пять!

Женщина. Не завидую твоей жене. Она, бедняжка, небось, ждет не дождется этих денег, а ты все пустил по ветру.

Кемаль. Сегодня потеряю — завтра выиграю. Автомобиль — за одну марку!

Женщина. Мечтаешь на своем автомобиле домой, в Турцию, прокатиться?

Кемаль. Автомобиль мне ни к чему. Если выиграю — деньгами возьму. Куплю дом в Турции. И буду жить в нем… с моими детьми. И с женой.

Он достает из кармана и протягивает женщине помятую фотографию усталой женщины, окруженной пятью дочерьми.

Женщина. Бедняга! Жить в разлуке! Как же ты без жены обходишься? Мужчина — в соку.

Кемаль. Обхожусь. Я и без автомобиля обхожусь. Говорят, можно даже без еды обойтись… двадцать суток.

Женщина. Послушай моего совета: не играй больше. Сохрани хоть что-нибудь для своей семьи.

Кемаль. Еще только пять билетов. И — все! Клянусь!

Женщина со вздохом берет у него деньги. Он пробегает пальцами поверх коробки с билетами, долго шевелит ими, словно заклиная судьбу, и выдергивает один за другим пять штук. Продавщица вскрывает их ножницами. Глаза Кемаля загораются надеждой.