"Врата испуганного бога" - читать интересную книгу автора (Антонов Сергей)

Глава 1
КРАБЫ И ЭЛЬ

Умение попадать в Идиотские Ситуации предоставляется всякому человеку от рождения и относится к тому неистребимому ряду качеств, к которому никто, абсолютно никто (если не принимать во внимание авторов фантастических романов, но их, как правило, и так во внимание не принимают) не испытывает должного пиетета и почтения не испытывает тоже. И всячески стремятся от сего умения избавиться, хотя бы и посредством ампутации. Это дело тянется со времен первородного греха, конца-краю не видать. А зря, скорее всего, ибо:

Свеженькая, сочная, с пылу, с жару, закрученная идиотская ситуация горячит застоявшуюся кровь и щекочет ленивые нервы; руки сами так и тянутся подхватить флинт за ствол и расколотить пару горшков. Таким образом развивается цивилизация, вариантов нет. Поскольку именно в пылу-жаре Идиотской Ситуации, если повезет да вывезет, да за пазухой флинт, или хотя бы паршивый полицейский парализатор окажется, - и начинает она, жизнь, продолжаться. И начинается новый этап. И грядет новая эпоха, конечно же, всякий раз более великая, чем предыдущая, и, всякий раз, более значимая для истории, чем последующая, ибо - живем-то мы в ней, в великой…

К сожалению, похоже, для большого ирландца Дона Маллигана по прозвищу Музыкальный Бык эпоха заканчивалась, поскольку, попав в Идиотскую Ситуацию поздним вечером 11 августа триста пятидесятого, по Галактическому летоисчислению, года, он не захватил с собой ни флинта, ни даже паршивого полицейского парализатора. У него их не было вообще. И быть не могло. Ибо дело было на Дублине-XI, а один из пунктов законодательства одноименной звездной системы, входящей на правах пограничной провинции в состав Западной Области Союза Миров Галактики, прямо и недвусмысленно уведомлял любого интересующегося в том, что ношение и хранение любых боевых приспособлений дальнего (среднего) радиуса действия, способных причинить вред живому существу, является уголовным преступлением и карается.

Тому, кто хочет выжить в системе Дублин, (как, впрочем, и в любой другой пограничной системе Галактики) следует обратить пристальное внимание на одно крайне немаловажное обстоятельство. Юридические процедуры связанные с вынесением приговора на любой из планет дублинской системы сводятся к тому, что местный Прокурор или лицо, его заменяющее, обращается в Большой Дом (полностью компьютеризированное хранилище юридической справочной литературы) и получает из памяти компьютера описание прецедента, наиболее соответствующего сложившейся ситуации. После чего вершитель правосудия действует строго по предложенной схеме. А в случае с обнаружением у гражданского лица незаконно хранящегося оружия дальнего (среднего) радиуса действия Большой Дом от раза к разу вспоминал прецедент, согласно которому блюститель порядка некогда просто пристрелил преступника из его же собственного флинта. При попытке, понятное дело, к бегству, в целях, естественно, самообороны.

Официальное разрешение на ношение этих видов оружия имели только полицейские, военные и частные детективы. И кое-кто еще. Но ни военным, ни частным детективом, ни, боже упаси, тьфу, копом, Музыкальный Бык не был. Не был он также и кое-кем еще.

Именно поэтому лабух (не назовите так лабуха в глаза, милостивые государи, - пожнете бурю!) и местный крутой кабачного разлива Дон Маллиган вот уже почти четыре минуты болтался вниз головой в тридцати сантиметрах от пола, беспомощно помавал руками, разгоняя во все стороны густой табачный дым в пространстве портового бара “У Третьего Поросенка”, и поливал врага страшными ругательствами. К чести Маллигана, и при создавшихся непереносимо тяжелых и унизительных обстоятельствах, он старался соблюсти профессиональную репутацию: в своей гневной филиппике он ни разу не повторился и не запнулся, хотя придумывать свежие связки становилось все труднее: в ушах шумело, глаза налились темной кровью, а язык почти перестал помещаться во рту. Вспомнив изысканный пассаж, слышанный им в далеком детстве от папаши, уронившего на ногу кузнечный скорчер, Дон немедленно воспроизвел его (пассаж) в подробностях, прибавил немного от себя и, наконец, замолчал, дабы набрать в легкие новый кубический дециметр несвежего воздуха.

Противник внимательно слушал. И смотрел. Все его четыре глаза размером с человеческий кулак до упора вытянулись на бамбукоподобных стебельках по направлению к Дону, гибкие хитиновые пластинки, прикрывающие слуховые отверстия, расположенные на верхних сегментах грудной клетки, сдвинулись в стороны и приняли полусферическую форму. Больше всего слушатель и смотретель напоминал Маллигану трехметрового краба-инвалида. Краб непрочно стоял на четырех суставчатых ногах и держал в одной клешне огромную кружку какого-то мутного пойла, разящего на десяток метров вокруг жидким золотом. Но Дон готов был бы простить гаду, что тот нарушил важнейшее правило ресторанного этикета - выперся со своим дерьмом в кружке за пределы своего поганого столика в этом гребаном дальнем углу (столики в “Поросенке” оснащались силовыми покрывалами, спасающих массового гуманоидного посетителя бара от запахов и всего прочего, сопутствующих потреблению еды и питья данной расы), если бы в другой клешне краб не держал самого Дона. За ноги. Мягко, но дьявольски больно прищемив лодыжки. И несильно потряхивая. Мать его. Или как оно там такое выводится.

Бар (де-юре - ресторан) “У Третьего Поросенка”, притулившийся к серо-голубой бронированной западной стене административного здания Государственного Космопорта Макморра, ничем не отличался от сотен и тысяч точно таких же маленьких, темных и прокуренных баров, разящих то ли старой доброй карболкой, то ли какими-то экзотическими напитками тире кушаньями, разбросанных по космопортам Галактики. Впрочем, конечно же, отличался. Как и любой из тех сотен и тысяч. Вывеской. Художник, создавший произведение искусства, украшающее, несколько накось, фасад заведения, похоже, никогда в жизни не видел натуральной свинины в живом виде… возможно, впрочем, он вообще не являлся гуманоидом и вдохновлялся древними эстетическими принципами родимой расы… а может, был трупореалистом?… Так или иначе, кошмарная тварь, изображенная на вывеске, с милым добрым Наф-Нафом из старой сказки не имела ничего общего. За исключением неких крючкообразных мотивов и двух дырочек. Волк, способный подумать, что эта штука имеет какое-либо отношение к поросятам, и вообще, к гастрономии, должен был быть, как минимум, дебилом. А кому еще может прийти в голову мысль жрать тощую огнедышащую сороконожку, покрытую зрелыми трупными пятнами?

Несмотря на художественно-познавательные достоинства вывески, посетителей у “Третьего Поросенка”, как и у сотен-тысяч остальных, всегда хватало. Но кое-что еще, кроме вывески, отличало данное заведение от помянутых трижды сотен-тысяч. Совершенно очевидно, что это кое-что не было: низкими ценами, доброй едой понеже вежливым обслуживанием, нет, но, во-первых, по вечерам здесь пел и пил Музыкальный Бык Маллиган, а, во-вторых, в порту Макморра “Третий Поросенок” являлся единственным заведением такого рода. Посетителей в равной мере привлекали виртуозная гитара, живое пение и возможность несуетно, по сходной цене, не отходя далеко от космопорта, купить себе после полуночи немножко того-иного кайфа у одного из услужливых толкачей кислоты и девочек, каковых толкачей у “Третьего Поросенка” ошивалось четверо - по двое в смену. Полицейские к “Т.Поросенку” забредали нечасто, поголовно находились у толкачей на дотации, а потому свои прямые обязанности по утихомириванию порой бушевавших алкашей-космонавтов выполняли с ленцой и неспешно, стараясь совмещать приятное с полезным - в случае, если зашли, например, поужинать. Неотрывно блюсти правопорядок в баре - было им скучно и суетно, и знали они: контингент забегаловки всегда предпочтет разобраться меж собой по-тихому, без вмешательства властей. На кулачках. На ножиках. До первой крови (ее заменителя), потери сознания (его заменителя) и вывернутых карманов (заменителя и их). Или уж, в крайнем случае, переместившись куда-нибудь за город. За пределами города - милости просим. Ханыгой больше, ханыгой меньше. Все одно не переведутся. Приграничье же. Так считали бравые ирландские копы.

Раздражение у них, с последующими санкциями всерьез, вызывало разве что ношение и, тем паче, использование тяжелого оружия в черте города. Случалось сие нарушение редко, но уж ежели когда случалось, то и репрессии следовали немедленно, и никакие взятки - вплоть до особо крупных включительно - к рассмотрению не принимались. В сотне случаев из ста негодяю, рискнувшему обнажить в таверне, к примеру, флинт, светил катарсизатор, если сердобольные копы брали на себя труд брать помянутого негодяя. И, если уж копы негодяя брали, то оказавшимся поблизости свидетелям, иудейска страха ради, дешевле было с полицией сотрудничать, вплоть до прямого опознания. Потому что укрывательство и прочее лжесвидетельствование выявленного и зарегистрированного свидетеля приводило в катарсизатор с вероятностью, высоты точно такой же, как и собственно преступника.

Изобретение этого волшебного приспособления приписывалось жителями Дублина древнему ирландскому королю Макморре Печальному, чье имя и носил центральный космопорт столичного мира системы. Внешне устройство напоминало огромную микроволновую печь, коей, по сути, и являлось. В деталях, вплоть до вращающейся подставки внутри и набора кнопок таймера на передней панели. Теоретики-законники считали, что преступник, поджариваемый в потоках волн сверхвысокой частоты, испытывает как раз такие муки, что душа его непременно должна очиститься и, покинув тело, с полным правом воссоединиться с Мировым Разумом - в полном соответствии с официальной религией Дублина. Или попасть в Рай (Ад, Боорох, Астолинах, Марсианское Величие и прочая, прочая, вечныя, - в зависимости от веры данного преступника).

К слову сказать, теория эта во второй своей части пока еще не была подтверждена ни одним из подвергшихся катарсизации. Впрочем, как и не опровергалась ни одним также.

– Если я когда-нибудь захочу воссоединиться, прямо сказать, с Мировым разумом, - заметил однажды старый бармен Мак, автоматически перетирая грязным полотенцем расставленные на стойке пивные бокалы, - я выберу способ попроще. Например, стану каждый день ходить в церковь Мирового Разума. Или поить пастора пивом и снабжать его девочками за свой счет. По крайней мере, это не так мучительно. Прямо тебе, парень, скажу, вот слышь ты меня не слышь.

И Дон Маллиган с ним полностью согласился.

Вечер Больших Перемен начался для Музыкального Быка вполне обыденно. Войдя в полутемное помещение бара без двух часов полночь, он прямиком отправился в свою комнатушку, располагавшуюся неподалеку от подиума, на котором в данный момент сворачивал свою аппаратуру дискокрут, отпахавший свое, и готовящийся уступить место Дону. По пути Дон пожал несколько рук, подергал особым образом несколько щупалец, помахал издали паре поклонниц, занявших обычные места, уберег болтающийся за спиной гитарный кофр от контакта с тележкой робота-разносчика и скрылся за тяжелыми кадками с синтетической почвой, из которой торчали общипанные фикусы, прикрывающие изможденными телами вход в комнатушку.

Переодевшись в сценическое сверкающее и пафосное, Дон уселся на низкий диванчик, вынул сигарету и закурил, с наслаждением затягиваясь густым резким дымом контрабандного ферганского табака. Курил он картинно и значительно, ибо уже ощущал себя на сцене, в огнях рампы, владетелем душ и сеятелем порывов ощущал он себя. Дон “Бык” Маллиган имел весьма высокое мнение о своей значимости для искусства, к чему имел следующие основания.

Во-первых он был весьма внушительного роста, что для почитательниц, обильно питавших его вышеупомянутое о себе мнение, имело почему-то большое значение; равно и другие части его тела отличались добрыми размерами, и вообще - Дон Маллиган был на редкость хорошо сложен, украшен мужественным лицом с этаким вот подбородком и светлой сталью в глазах, голову он брил, подбородок - редко, и борода его была хороша. Мужчина стоял на сцене, обливаемый огнями, за таким дамам хотелось идти, не сворачивая и не спотыкаясь. И шли.

Во-вторых, Дон “Бык” Маллиган унаследовал от предков приличный слух, великолепную музыкальную память, верный голос, тембра доходящего до уникальности - естественно хриплый баритон, по желанию хозяина, с легкостью воистину волшебной, уходящий в скандальный ноддихолдеровский фальцет, и гибкий в любом регистре вполне достаточно. Руки Дона “Быка” (“Мбыка”) Маллигана были как нарочно устроены для игры на музыкальных инструментах, из превеликого множества которых ему попалась в детстве шестиструнная пластиковая гитара, и гитару Дон “Бык” Маллиган полюбил и познал. И гитара платила ему взаимностью.

В-третьих, Дон “Мбык” Маллиган обладал инстинктивным вкусом и, не очень умело обращаясь со стилом и бумагой (по причине недостаточной грамотности), понимал чужие стихи, а можно сказать и чуял их, таким образом, легко и естественно дополняя в игре текст - музыкой, - и наоборот. Год от году он сочинял лучше, и мог бы, при известном напряжении, пойти далеко и воистину занять подобающее таланту место даже и в Галактике, но.

Он был еще и ленив, наш Бык Маллиган, он любил “Третьего Поросенка”, деньги у него водились, с женщинами проблем не было, а мировую известность легко и вполне заменяло вышеупомянутое сознание вышеупомянутой значимости. При полном отсутствии нервотрепки. Дон жил легко, понятно, никому не давал спуску, себя любил не так чтоб и чрезмерно, обладал массой добрых знакомых, среди которых попадались и высокопоставленные, словом, Дон “Бык” Маллиган, великолепный представитель человеческой расы, ярко выраженного мужского пола, весьма небесталанный и на своем месте - был давным-давно в ладу с собой, полицией, бандитами, космонавтами, дублинцами, Галактикой, со всем последующим миром был в ладу Дон “Музыкальный Бык” Маллиган, не желал и не ждал для себя никаких перемен, впрочем… впрочем, ни от чего не зарекаясь.

Ибо был не очень глуп. Так только… туповат.

Выкурив сигарету, Дон подумал. Что неплохо бы еще одну выкурить - под эль. И он знал, о чем думать, ибо старался этим заниматься нечасто и всегда вовремя. Далее следовал ежевечерний ритуал с участием бармена Мака О.Брайена.

Пегая голова бармена просунулась в дверь. Мутноватые ехидные глазки нашли Дона. Кривой слева направо рот под тончайшими сутенерскими усиками покривился справа налево.

– Пора, Дон, голуба, пора. Народ ждет. И все уже заказано. Слышь, Дон?

– Подождет, - отмахнулся Дон и потянулся. - Пусть помучаются минут пять, не повредит. Как ты сегодня полагаешь?

– Прямо тебе скажу, парень, - тебе виднее, ибо рыло твое, - сказал Мак. - Эля хочешь? Вижу - хочешь. И для души и для дела.

– Давай. Только не слишком холодного. Так, чтоб в самый раз. Эля - для души, не слишком холодного - для дела.

Мак исчез и тут же вернулся с огромной кружкой, над которой тихо шелестела пышная белая шапка пены. Кружек с крышками Дон не признавал. От комнатушки Дона до стойки Маку было три с половиной шага, эль для Маллигана стоял наготове, и разговор их носил действительно ритуальный характер, ибо повторялся добрый третий год из вечера в вечер шесть раз в неделю.

Дон отхлебнул. Дон отхлебнул. Эль был в самое то: слегка горьковатый, темный, пахучий. И не слишком холодный, ровно в той мере, чтобы не повредить голосовым связкам. Дон отхлебнул, потом отхлебнул Музыкальный Бык, потом большой ирландец Мбык Маллиган отхлебнул, и кружка стала пуста.

– Вот и вся твоя душа, Дон, прямо тебе хочу сказать, - промолвил бармен Мак, с удовольствием за Быком наблюдавший.

– Ну с чего ты взял, что вся? - спросил Дон, стирая со щетины на верхней губе пену. - У меня дома есть еще музыкальный ящик, а к нему почти сорок тысяч пластинок.

– И у тебя волосатая грудь, в каждом глазу по молнии и член сорок сантиметров.

Бык ухмыльнулся.

– Двадцать два, - сказал он. - Быку чужого не надо. Что там сегодня за народ? По фирме-то не-нет?

Музыкантский сленг бармен Мак знал вполне.

– Не так чтоб укачилово, но со знанием дела, - ответствовал он. - Кочумай. Вечер есть. Да! Новую компанию заметил?

– В углу? Негумики-то? Заметил, конечно. А что?

– Да нет, ничего. У меня в кабаке, прямо тебе скажу, ты меня знаешь, плюрализм. Гумики или там негумики - меня не касается, в чем и лицензия есть. Но вот Бленд-Неудачник мне прямо сказал - это, говорит, цыгане.

– Кто?! - У Дона глаза полезли на лоб.

– Цыгане. Над Гуплином табором стоят.

– Я думал, они давно вымерли! Ты серьезно, или гусей погнал?

– Серьезно, серьезно. Сказал же - Неудачник сказал. Знаешь же Неудачника. Живут в шатрах, мотаются по всей Галактике из конца в конец на древних развалюхах. Золота - немеряно. Мало их осталось.

– Чумка! - сказал Дон раздумчиво. - Я как раз раскопал одну старую-старую цыганскую песню, обработал слегка, и сегодня собрался спеть. Чумка! Золото, говоришь… Надо будет с этими парнями поболтать поплотней… после. Глядишь, еще что-нибудь из них вытрясу. В смысле музыки. Цыгане - они, знаешь, народ воспетый легендами… в музыкальном смысле.

– Только они не сильно дружелюбные, - предупредил Мак. - И выглядят мерзко. Я хоть, как сказано, плюралист с лицензией, но… Мне люди как-то больше по душе. Знаешь, что они заказали?

– Ой, молчи, - сказал Дон. - Мне работать, ну его. Кроме того, плюралист ты мой сахарный, ксенофобия до добра не доведет, - назидательно сказал он далее, закуривая. - Помнишь ту историю, как гуманоид-ксенофоб вернулся из командировки и обнаружил в постели у жены негумика?

– Не помню, - сказал Мак. - Ладно, я пойду. Там уже кружками стучат. Да и с выручкой сегодня что-то не очень… Ты давай, Дон, заводись.

– Чем они тебе платили-то?

– Кредитки у них. Дублин-экспресс и Метагалактика. Но ты попробуй. В цепях они, во всяком случае, золотых. С красниной. Так тебе скажу.

Мак вышел. Дон вынул гитару из кофра и стер с нее невидимые пылинки клочком мягкой ткани. Инструмент был - что надо. Маллиган купил его за бешеную сумму у встреченного в казино “Республика” заезжего гитариста-орриона, клявшегося, что гитара - ручной работы и сделана из настоящего дерева. В такое даже поверить-то было трудно, но экспертиза показала, что оррион сказал-таки правду. Верхняя дека - клен, нижняя - палисандр, обечайка - орех.

Дон выскреб с кредита все, что у него было, заплатил владельцу и с тех пор ни разу о том не жалел. Да инструмент и окупился вдвое уже через полгода: первое время Дон играл не переставая, так много, что на пьянки и казино просто не оставалось времени, гитара была - играй, не наиграешься, и до сих пор Мбык не мог наиграться.

Его появление на подиуме было встречено дружным протяжным воплем. Музыкального Быка завсегдатаи “Третьего Поросенка” любили. Одним импонировал его рост, другим - цвет волос, третьим - крупные веснушки, и абсолютно всем - его песни и его манера исполнения. Бык был изюминкой “Третьего Поросенка”.

– Привет, народ! - прорычал Маллиган в старомодный яйцеобразный микрофон, с удовольствием прислушиваясь к раздавшимся в ответ возгласам, улюлюканью и свисту.

Программа Быка начиналась всегда со “Звездной пыли” Райслинга. Бык пел практически всего опубликованного Райслинга, пел и многое из неопубликованного, с присущим Быку чутьем отметая подделки. Ухоженные пальцы Быка колобродили по гитарному грифу, древний кантри-джаз не помещался в маленьком помещении бара, музыка переносила стены с места на место и подбрасывала потолок. Овации. Грохот кружек. Одним из достоинств Быка считалось умение хорошо петь, одновременно играя сколь угодно сложный аккомпанемент. Потом была сумасшедшая “Огненная стена” Кесса, за ней - холодноватый “Листопад” собственноручного сочинения, и разбитной “Джонни Кэш” известного вестомана Тумиолуса. К концу первого отделения нагрудный карман блистающей рубахи Дона ощутимо наполнился аккуратно сложенными пополам стокредитовыми билетами, запас которых специально на парнас Быку держал бармен Мак, обналичивая электронные деньги три четверти к одному. Наконец, Бык почувствовал, что зал разогрелся, прислушался и готов к тому, чтобы услышать новую песню.

– А сейчас, - крикнул с пафосом он, - я хочу спеть вам одну совершенно новую вещь! (Далее - без пафоса). Нет, одну совершенно старую вещь, маленький народный шедевр! В нем много слов, которых вы можете и не понять, типа “дроссель” или “сопло”, они давным-давно устарели и умерли, но я выяснил их смысл и, уверяю вас, они там на месте! Мне тем более приятно петь ее сегодня, потому что к Третьему нашему родному Поросенку забрели неисповедимыми дорогами необычные для нас посетители - цыгане. (С пафосом). Песня называется: “Цыганочка”. Слушайте и улыбайтесь вместе со мной!

Дон закрыл глаза, вскинул голову, блеснул сквозь бороду зубами и, ошеломив публику заводным, точно выверенным дома пассажем, с надрывом завыл:

Краем глаза, Бык наблюдал за цыганским столиком, покрытым слюдяными сполохами силового поля. До сего момента крабообразные сидели молча и недвижно, внимательно слушая. Но теперь там началось шевеление. Четверка пришельцев начала быстро переговариваться на своем языке, бурно жестикулируя в воздухе верхними конечностями. Дон поразмыслил, выигрывая тему, и решил считать данное шевеление за выражение одобрения, кивнул, продолжая петь, повторяя последние две строки каждого куплета дважды и притопывая.

Зал визжал и хохотал, девицы рвали на себе пестрые блузки и размахивали над головой разноцветными клочьями, старый бармен Мак ухмылялся и показывал Маллигану большой палец. Дон раскланивался. Сейчас цыгане ее по кругу пустят, подумал Дон самодовольно, имея в виду песню. Дон не ошибся. Цыгане действительно решили выразить свои чувства.

К подиуму выдвинулся один из них, огромный четырехглазый краб, смахнул с сочленений остатки силового покрывала и протянул по направлению к Мбыку опасно щелкнувшую клешню. Дон с застывшей в бороде улыбкой уставился на клешню, соображая, как же он будет это пожимать, и не лучше ли вежливо отказаться, и, главное, где деньги-то?… И тут клешня подъехала ближе, нырнула к полу и стиснула лодыжки…

– Эй, ты что делаешь!… - заорал Маллиган, теряя опору под ногами. И повис вниз головой.

В баре воцарилось молчание.

– Плохой песня, - сообщил во всеуслышание цыган, выпучив все четыре глаза. - Цыган - вор нет. Цыган - честный совсем. Дросселя не воруй, сопли не воруй. Ты - ври, ты - умирай. Национальное достоинство свербит. Красный у твой кровь? Хочет крови.

Бар напряженно ждали ответа Музыкального Быка. Кроме умения играть на гитаре, ирландец славился способностью постоять за себя. Хотя, конечно, ни один из завсегдатаев заведения все равно бы не рискнул связаться с четырьмя гигантскими хитиновыми чудищами. Даже истеричные Доновы поклонницы. Все мы любим свою шкуру больше музыки, други мои… Два полугуманоида с планеты Тотем, располагавшиеся за пирамидальным столиком прямо напротив подиума, хитро глянули друг на друга, по сторонам, один сипнул: “Полтора на лабуха”. - “Два против”, - отсипнул другой, и они ударили в трехпалые ладони.

Бармен Мак кинулся звонить в полицейский участок.

– Да это ж шутка! - завопил Бык, теряя самообладание и лицо одновременно. - Песня шуточная! У меня ж и про негров есть, и про ирландцев, и про протоноидов! Ребята, вы чего!?

Вопя, он судорожно прижимал гитару к груди.

– Совсем плохой, - сказал на это цыганская харя. - Твоя - большой Ра Сист. Гаже котов. Умирай абсолютно. Честно. Ты - дерись за свой Ра Сизм?

Делать было нечего.

– Пусти! - потребовал Дон. - Поговорим, как мужчина с мужчиной!

Боже, что я несу, мелькнуло у него в голове. Эта чума с клешнями сожрет меня, как улитку, и не заметит… И вообще, почем я знаю, - оно мужчина или женщина?

– Драться так, - не купился на провокацию цыган. - говорить так. Нет чести - нет честно. Если сильный мужчина - нет проблемы как говорить.

И гад протянул свободную лапу, вырвал у Дона гитару и запустил ее в темный угол через все помещение бара. Инструмент грянулся о стену и жалобно тренькнул.

А вот этого делать нельзя, подумал Маллиган, наливаясь яростью. Это ты, сволочь, зря! Это ты поплатишься, вот только я сейчас соображу, тварь, каким образом! В рыло дам! Получай, закуска ты к прогорклому светлому пиву!

Дон врезал монстру кулаком в болтающийся на длинном стебельке глаз, но промахнулся. Глаз быстро уехал в сторону и там моргнул. Дон экспериментальным путем выяснил, что больше ни до одного уязвимого места на теле соперника не дотягивается, и принялся ругаться.

Это неожиданно и спасло его.

Изготовившийся было разить расиста, цыган приостановился и следующие четыре минуты с интересом внимал его цветистым речам, прихлебывая пойло из бочонка. Десяток свидетелей события может подтвердить, что в импровизации Дона, действительно, было, что послушать.

Потом, под действием нестандартно направленной гравитации, первая ярость схлынула, и Маллиган понял одну простую вещь, а именно: что чувствовала Шехерезада, которой пришлось безостановочно трепаться в течение тысячи и одной ночи. Судя по всему, ноги Дона были до сих пор целы именно благодаря резвости его языка. Но язык начинал уставать. Полиция же не торопилась. Она прибудет позже. К шапочному разбору.

К черту, тяжело подумал Дон, чувствуя, как в висках стучит густая медленная кровь. Хватит.

Скользнув ладонью за пазуху, он выдернул из ножен узкий отточенный стилет. Мгновенно сложившись пополам, он воткнул стилет в щель между двумя толстыми хитиновыми пластинами сустава, примыкающего к клешне, и помолился, чтобы анатомия этого краба хотя бы в грубом приближении соответствовала анатомии его съедобных родственников.

Молитва была услышана. Пиррова победа достигнута. Лезвие перерубило один из нервных узлов конечности, клешня безвольно разжалась, и Маллиган выпал из нее на пол. Перевернувшись через голову, Дон вскочил и тут же со стоном осел на колени. Лодыжки резануло острой болью. А стилет застрял в суставе монстра, и хитиновые щитки переломили лезвие пополам. И вот это была, похоже, в натуре кода.

Опомнившийся краб со свистом всосал со звуком, совершенно унитазным, воздух - явно для того, чтобы броситься в атаку.

Прощай, дорогая береза, прощай, дорогая сосна, вспомнилось Дону из детской книжки. Но он встал в стойку и приготовился к последнему бою.

Крабья кружка, разбрызгивая на попрятавшихся под столы посетителей пойло, улетела в пространство. Краб ударил здоровой клешней. Мощные костяные ножницы щелкнули рядом с грудью Дона, который уже откатывался в сторону по опилкам, устилавшим пол, с ужасом видя, как из-за углового столика поднимаются соплеменники обиженного.

Труба, подумал Дон. Шопен, ваш выход!

Что-то прилетело из глубины зала и больно ударило Дона в плечо. Дон скосил глаза на предмет и не поверил. Черт, нет времени! Пусть это мираж, дым, фикция, все, что угодно, но хоть раз из него выстрелить можно?

Можно.

Это был флинт.

Солидный, массивный, вороненый армейский флинт “бейджин” крупного калибра, как раз достаточного для того, чтобы сбить влет бейджинского дракона. Заряды флинтей этого класса обладали способностью сначала проникать в тело объекта, проламывая почти любую защиту, а потом взрываться внутри с мощностью полукилограмма тротила.

Вы изволили поломати мою гитару и мерзко вести себя со мной в присутствии третьих лиц, крабья морда, и вы имеете быть жестоко наказаны, хитиновые штанишки!

Маллиган подхватил оружие с пола, поднялся на колени и щелкнул предохранителем:

– Стой, ублюдок! Я не хочу…

Но крабоцыган прыгнул не дослушав.

Маллиган надавил легкую гашетку.

В центре грудной клетки крабоцыгана возникла аккуратная дыра с ровными краями. Из нее хлестнула толстая струя слизи, перемешанной с волокнами мышц, панцирь монстра на лету лопнул и развалился на куски. От грохота взрыва у Маллигана заложило уши.

– Стоять! - скомандовал он, поворачивая ствол в сторону троих приближающихся членистоногих цыган. - Всем лечь!

Все остановились. Все легли. Слегка помедлив, но тем не менее, с оперативностью, достаточной для того, чтобы взбешенный Мбык не открыл огня. Подогнули, как заиньки, под себя суставчатые ноги. Ослушаться было бы безумием, ибо, чем наглядней пример, тем меньше хочется ему следовать.

Ну вот, тоскливо подумал Маллиган, покачивая флинтом, а что теперь? Катарсизатор? Или расстрел из флинта? Богатый вечерок. Теперь, не раньше, а именно теперь подъедут менты. И никак не позже. Ему показалось, что слышит он уже гласом ангельским вой сирены.

– Сваливай, браток, - посоветовал ему чей-то доброжелательный голос из-под ближайшего стола. - Копы вот-вот подъедут. Мы тебя не сдадим.

– Вы-то не сдадите, - обреченно сказал Дон. - А эти?

Он не знал, каким образом краб может скорчить мстительную рожу, но ему отчетливо показалось, что троих оставшихся в живых цыган обуревали эмоции именно этого порядка.

– Вот поэтому и сваливай, - в голосе проскользнула нотка сомнения, сменившаяся вдруг угрожающей интонацией, - а этих мы попробуем убедить. Они здесь чужие… Вы же здесь чужие, так?

Крабы посовещались.

– Мы везде чужие, - ответил один совершенно без акцента. - У цыган нет родины.

– Сейчас плакать буду, - издевательски произнес голос из-под стола. - Вы уже все поняли? Или за город съездим?

– Мы никуда не поедем! Мы не стукачи, - огрызнулся цыган, - будем молчать. Пусть уходит. Честный поединок.

– Давай, браток. Копы все равно раскопают, кто шлепнул ублюдка, но у тебя будет дельта по времени. Лучше вали с Дублина вообще. Хотя жаль, конечно… Поешь хорошо, зараза. А песня - класс, ты не думай.

– Спасибо, - прочувствованно сказал Дон, затолкал флинт за пазуху сверкающей рубахи и выпятился из бара через заднюю дверь мимо молчаливого Мака; выпятился, не представляя себе ни одного своего дальнейшего действия.

В переулке, разделяющем массивный цоколь АУ ГКМ и “Третьего Поросенка” было совсем темно. Тускло мерцал бактерицидный плафон над дверью, предназначенный, скорее, для того, чтобы обозначить вход, а не затем, чтобы осветить три неровных ступеньки ведущих вниз.

Большой ирландец Дон “Мбык” Маллиган, только что начавший новую жизнь, прислонился спиной к металлическому косяку и несколько раз глубоко вдохнул носом. Боль в лодыжках почти прошла, зато дико разболелась голова - в точке между бровями. Денег нет, подумал он. То-есть есть - около куска, но это все равно, что и нет. Попел, трах-тарарах, фолксингер тарараханный!… А домой идти - так легче сразу в околоток с повинной. Или при свидетелях покончить жизнь самоубийством… Выбраться из системы зайцем - нереально. Разве что на транспортнике? Нет, верная смерть. Сейчас половина этих развалин не герметизируется. Остаться тоже нельзя. Мужик из-под стола прав - в Дублине все равно найдут. Меня-то! Думай, идиот, думай, а то тебя убьют! Стоп. А чего я стою-то? Я ж в бегах! Бежать надо!

Дон медленно пошел по ступенькам вниз. Раз - ступенька, два - ступенька… Спета песенка…

Дверь за его спиной открылась и раздался свистящий шепот:

– Бык! Дон! Подожди, слышишь? Стой!

Дон обернулся. Голос бармена Мака он узнал сразу.

– Дон, это, парень… дружище… мать… - сказал Мак, - вот, возьми. Эх, парень, что я тебе скажу! Неудачно, одним словом! На!

И Мак протянул Маллигану сломанную гитару, кофр и сумку с одеждой. Верхняя дека инструмента треснула пополам и задралась вверх так, что Дону вдруг показалось: гитара издевательски над ним смеется, распахнув широкий беззубый рот. Он в ярости схватил ее за гриф и размахнулся…

Рука бармена перехватила его запястье.

– Не дури, эй, парень! Как пацан, все равно на самом деле… Вот, это, возьми еще. Сколько в кассе набралось за день. Мало, конечно, но если найдешь контрабандистов, хватит. Тебе к ним и надо. Они дорого берут, ежели ты в бегах, но час-три у тебя есть, пока базар разойдется. Поищи в “Штурвале” капитана Слима О'Доннела. Он недавно прибыл и скоро отправляется обратно. Скажешь, что от меня, так прямо и говори, от Мака, мол, и все тут! Давай, парень, пошел! Копы скоро будут. Давай, Дон, Вечного тебе Мирового Разума! Пешим ходом, налегке.

Мак сунул в карман Маллигану двухнедельную кредитную карточку, исчез за дверью, но немедленно высунулся обратно.

– Слушай, Дон, а что там стало с теми двоими?

– С кем? - сказал Маллиган, тупо глядя на оставленное ему судьбой имущество.

– Ну, с мужем-ксенофобом и любовником-негумиком?

– А, это… Убил он и жену, и любовника. А потом выяснилось, что зря.

– Ишь ты, зря! А почему?

– Да это не любовник был, Мак. Это просто жена в постели ела огромный торт.

– Тьфу, дура! - плюнул Мак, и исчез окончательно.

Грустно поглядев на изуродованный инструмент, Дон уложил его в футляр, футляр водрузил на плечо и двинулся вниз по переулку, ладя сумку за спину. Он даже не особенно прятался в густой лунной тени, отбрасываемой припортовыми сараями. Дойдя до перекрестка, свернул направо, по направлению к ночлежке с громким названием “Штурвал”, где, по словам Майка, остановился его приятель-контрабандист. Больше ничего, хоть убей, в голову не приходило. Не верилось все как-то… что так вот все…

Пройдя мимо шестиуровневого светофора на перекрестке Гибсона и Телятничьей, Дон обратил внимание на какое-то странное несоответствие в окружающем мире, остановился и секунду-другую пытался понять, что же ему не понравилось. А когда понял, прыгнул в сторону, в тень, к стене, выхватывая флинт.

– Молодец, - сказал незнакомый голос. - Достаточно быстро. Не стреляй, будь ласков. Я, собственно, только хотел спросить: если флинт тебе уже не нужен, может, ты мне его вернешь?

Присмотревшись к высокой широкоплечей фигуре, возникшей из пустоты под светофором, Маллиган вздохнул с облегчением.

– Фу! Вообще-то он мне нужен… Хотя в космопорт его… эх! Возьми. С благодарностью. Это было вовремя. Возьми, пожалуйста. Только зачем было подкрадываться? Я ведь и выстрелить мог… Перенервничал, знаешь.

Незнакомый ангел-хранитель в широкополой шляпе и бесформенном плаще приблизился и сказал, забирая у Дона оружие и ставя его на предохранитель:

– Ты не успел бы… Но ты мне нравишься. Я просто хотел посмотреть, насколько близко я подойду, прежде чем ты меня заметишь.

Дон пожал плечами.

– Ладно… Все равно - спасибо. Ну, я пошел?

– И куда?

Дон пожал плечами.

– Ясно, - сказал незнакомец. - Пошли. Есть у меня одно местечко, где можно спокойно выпить. Пошли. Для преступника ты очень уж неопытен, Маллиган. Тут порхать надо, как бабочка, и жалить… И с умом.

Дон пожал плечами.

– Я, собственно, и не претендую… В баре я, лабух… музыкант, то есть…

Фиг с ним, подумал он. Хуже уже не будет. Надо как-то выпутываться, а этот ангел-хранитель один раз уже помог, глядишь, и еще раз подсобит. Не похож он на копа. А я на преступника. Чего ему надо?

– Вот именно, - сказал ангел-хранитель в шляпе. - Ну, так что ты решил? Идем?

– Ладно, - буркнул Дон, пожимая плечами. - Как скажешь. Начал уж доброе дело, так заканчивай. А я с тобой песнями расплачусь.

– Да-да, вот-вот, - сказал весело широкошляпый. - Особенно эту хочу, про цыган с дросселями - и со спецэффектами, пожалуйста!

Вот тут-то Дон и зарычал. А потом они пошли.