Глава шестая ПРАЗДНИК В ИНСТИТУТЕ

Саида ходила по квартире, открывая то один, то другой шкаф, рассматривала свои платья, которые после долгого отсутствия казались ей уже чужими, примеряла туфли, снова откладывала их, затем, вспомнив о неполадках в аппаратах, доставала тетради, перечитывала последние записи об испытаниях. Злилась на себя и на капризы приборов, думала о встрече с Ибрагимом и мучительно, до слез, до боли, искала выхода. Что же делать? Неужели он ее так и не поймет? «Будь что будет!» наконец решила она, подошла к кабинету мужа и прислушалась. Тишина. Осторожно приоткрыла дверь.

Гасанов стоял у зеркала и, смотря в окно, развязывал галстук.

Саида остановилась возле стола.

— Ты слыхала, у меня забирают всех опытных мастеров для ваших работ? — с подчеркнутым равнодушием проговорил Ибрагим.

— Да. Они тебе не нужны.

— Что ты говоришь, Саида? — удивился он и резко повернулся к ней. — Как не нужны? Кто же будет бурить на стометровом основании?

— Никто. Только автоматы. Я же тебя просила поддержать мой проект.

— Ну вот… Я так и знал! — Гасанов укоризненно покачал головой. — Никак ты не можешь освободиться от своей фантастической затеи. Такая же фантазерка, как и Васильев!

— Довольно, Ибрагим! — Саида обняла мужа за плечи. — Так мы можем даже поссориться, а я тебя не видела три месяца… — Она погладила его по щеке. — Ты, наверное, никогда обо мне не вспоминал?.. Только чертежи, только плавучий остров… — Она слабо улыбнулась. — А я так много думала о тебе, о твоих работах! Как мог бурильщик Гасанов вдруг построить подводную башню?.. Это же совсем не твоя специальность.

— Ну и что же? — Лицо Ибрагима осветилось радостью. — В этом нет ничего особенного. Вспомни инженера Шухова: тоже был нефтяник. Вот уж настоящий человек! Он все мог сделать. Придумал знаменитый «котел Шухова», построил радиобашню в Москве… О ней даже в стихах писали: «Когда нас душили за горло, мы строили радиобашни…»

Гасанов отодвинул зеркало, затем пошарил по столу и стал что-то искать на ковре.

— Опять запонку потерял? — со смехом спросила Саида. — А она перед тобой на столе лежит. Ну как ты можешь жить без меня!

— А я разве говорил, что могу? — Гасанов ответил серьезно, без тени улыбки. — Помнишь, я ночью звонил в гостиницу. Хотел лететь к тебе хоть на один день… нет, хоть на минуту! Мне тогда казалось, что инженеры преступно медлят с постройкой реактивных пассажирских самолетов. Надо за час летать из Баку в Москву.

— Кстати, чтобы не забыть, — перебила его Саида: — студент Синицкий, с которым я летела из Москвы, оказывается прибыл сюда, чтобы совершенствовать мои аппараты. Понимаешь, мои!

— Но ведь ты их только что получила с завода?

— Это ничего не значит. — Саида недовольно пожала плечами, Синицкий возился с моими старыми аппаратами, первого выпуска. Ну, ты знаешь их… В результате его опытов выясняется, что предложение этого дотошного студента по увеличению чувствительности можно применить и в новых аппаратах.

— Что же тебе здесь не нравится? По-моему, дело полезное.

— Обидно, Ибрагим! До слез обидно. Я все-таки инженер, почти четыре года возилась с аппаратами нефтеразведки, а этот второкурсник только что пришел в учебную лабораторию и сразу стал изобретателем… Ну, да я глупости говорю! Я что-то сегодня неспокойна… Скажи, на вышке кто-нибудь остался?

— Ты хочешь, чтобы я последнего дежурного снял ради твоей автоматики? — Гасанов улыбался, рассматривая новый галстук.

— Нет-нет, — быстро возразила Саида, — пока нельзя. Ведь это опытная установка. Мало ли что…

Гасанов обнял жену и вместе с ней приблизился к зеркалу:

— Какая ты у меня красивая в этом костюме! Но тебе жарко будет. Привыкла в Москве кутаться. Ты уже совсем готова?

— Да, сейчас, — смущенно ответила Саида и отвела глаза от зеркала.

— Ничего, мы приедем рано. Будем, как хозяева, гостей встречать.

Ибрагим, морщась, протаскивал запонку сквозь петлю в воротничке.

— Хороший мой! — Саида в волнении обняла мужа и быстро заговорила, стараясь заглянуть ему в глаза: — Сейчас я не могу пойти. Приеду позже. На этот раз обязательно приеду!

Запонка упала из рук Ибрагима и звонко запрыгала по стеклу письменного стола.

— Даже в этот день?.. Может быть, отложишь?

— Нет, Ибрагим. Пойми меня… Я все равно буду неспокойна. Завтра первые испытания аппаратов, а один из них что-то плохо работает. Попробую наладить его. Ты ведь тоже так бы поступил.

— Довольно, Саида! — Гасанов отстранил ее и снова занялся непослушной запонкой. — Делай, как хочешь…

Саида с минуту стояла в нерешительности, затем, взглянув на часы, медленно повернулась и тихо вышла из комнаты.

Гасанов, не оборачиваясь, молча стоял у зеркала. Он слышал шаги Саиды. Может, вернется?.. Нет, хлопнула дверь…

Саида спускалась по лестнице со смешанным чувством обиды и жалости. Неужели все-таки он ее никак не может понять?.. Завтра испытания… от ее приборов многое зависит. Как же не проверить их? «Нет, он, конечно, не прав, — убеждала она себя. — Эгоист!» И вместе с тем простое и теплое чувство нежности поднималось в ней. Ей было жаль этого немножко неловкого и бесконечно близкого ей человека. Она привыкла думать о нем, как о большом ребенке. Если она ему не напомнит, он забудет и обедать. Она должна была заботиться о нем в тысячах мелочей: положить деньги в бумажник, посмотреть, есть ли в кармане носовой платок, напомнить, что сегодня день его рождения… Приятно было чувствовать себя такой необходимой. Когда она приехала домой и вошла в квартиру, куда он никого не допускал без хозяйки, то с неподдельным ужасом увидела, насколько он привык к ее постоянной заботливости.

Несмотря на всю свою нежность и большое чувство к Ибрагиму, Саида понимала, что теперь она не может уделять ему столько внимания. Новые аппараты надо осваивать, испытывать… У нее совсем не будет свободного времени.

И вот сейчас, спускаясь по лестнице, Саида не могла освободиться от горького чувства… Должно быть, Ибрагиму действительно тяжело. Но что она может сделать!

Уже совсем стемнело. Зажглись огни над плоской крышей института, где праздновалась творческая победа Гасанова и его друзей.

На берегу, у причала, стояли Агаев и Рустамов, всматриваясь в темноту.

Директор переложил трубку из одного угла рта в другой и взглянул на часы:

— Ну, Али, я думаю, больше гостей не будет. Можно начинать.

— Постой, как будто кто-то плывет, — сказал парторг, приложив руку к уху. — Слышишь? В стороне.

Они быстро пошли по берегу. Где-то здесь слышался плеск, но, странно, — никаких огней.

Рустамов включил фонарик. Из темноты выплыло испуганное лицо Рагима. Он вылезал на берег, выжимая на ходу свою одежду.

— Смотри, Джафар! Новый гость… Ты что здесь делаешь? — строго спросил Рустамов, обращаясь к Рагиму.

— Испытания проводим… — Смущенный парень нахмурился и опустил голову.

— Какие испытания?

— Мотора… Форсированный режим… — помолчав, ответил Рагим и, все еще не поднимая глаз, крикнул: — Ребята, идите! Чего прячетесь!

Из темноты вышли и другие испытатели «плавучей лаборатории».

Щурясь от яркого света направленного на него фонарика, Степунов вылил воду из будильника и приложил его к уху.

— Неужели работает? — весело спросил Рустамов.

— Как часы, — серьезно ответил парень, услышав знакомое тиканье.

— «Окунь», «Окунь»… Я «Рак»… Отвечай для связи! — как бы опомнившись, вдруг закричал радист Али в микрофон.

— Работает? — скрывая улыбку, деловито осведомился Рустамов.

Али поправил наушники и с достоинством ответил:

— Как часы!

— На редкость удачные испытания! — Директор рассмеялся и торопливо выпустил вверх облачко дыма. — У нас далеко не всегда так бывает. А где же ваша лодка?

— Здесь, — неопределенным жестом указал Степунов в темноту. Мотор у нее…

— Как часы? — Рустамов похлопал юношу по плечу. — Знаем…

— Да нет… — Степунов нахмурился, вытирая измазанное маслом лицо. — Сдал он… А потом что-то из воды как вынырнет! Лодка и перевернулась.

— Выдумываете вы все, ребята, — сказал Агаев, вынув трубку изо рта. — Что такое могло выскочить из воды?

— Кто его знает, — пожимая плечами, сказал Степунов. — Вроде белого тюленя… С нами москвич ехал. Если не верите, спросите у него.

— А где он? — спросил Рустамов.

Ребята растерянно оглянулись по сторонам и смущенно посмотрели друг на друга. В самом деле, где же их спутник?

На крыше института продолжался праздник. Все были веселы и довольны. Гасанов, несмотря на тяжелый для него разговор с Рустамовым и Саидой, казался веселым, был приветливым и радушным хозяином, одинаково внимательным ко всем.

Над головами гостей горели тонкие светящиеся трубки — лампы дневного света. В зелени, опоясывающей балюстраду, мерцали маленькие голубые лампочки, как светлячки. На эстраде гремел оркестр.

Шумное веселье царило в этом открытом зале, где не было ни стен, ни потолка. Блестел, переливаясь огнями, хрусталь бокалов. В огромных вазах — гроздья лучшего в нашей стране янтарного винограда «шаны».

Гасанов сидел на почетном месте, рядом с директором института Джафаром Ал-екперовичем Агаевым.

Директор с тревогой поглядывал на свободное кресло Рустамова. Как долго он не идет! Удалось ли спасти человека, неужели он не смог доплыть до берега?..

Вошел Рустамов. Его встретили шумными возгласами.

— Салам, Рустамов!.. За твое здоровье, Али!.. Еще сто лет жизни! — слышалось со всех сторон.

Парторг радушно улыбался и, прижимая руку к сердцу, приветствовал своих друзей.

Опустившись в кресло рядом с Гасановым, он наклонился к нему и тихо спросил:

— Ты хорошо помнишь, что студент оставался на вышке?

— Конечно! — Гасанов удивился. — Я же справлялся по радио, почему он задержался. А что? — вставая и пожимая кому-то руку, уже через плечо спросил он.

— Ничего, так просто вспомнил. Его приглашали, а он не пришел.

Рустамов наклонился к директору и шепотом сообщил:

— Отправлены катера. Ищут. Как только будет что-нибудь известно, нам скажут.

На другом конце стола сидела Мариам. Перед ней стоял огромный букет бархатных темно-красных георгин. Такого же тона было ее платье; казалось, что сшито оно из осыпавшихся лепестков этих цветов.

Многие из гостей невольно задерживали взгляд на лице красивой девушки. Замечая это, Мариам чувствовала неловкость. Она была расстроена разговором с Гасановым, подозревая, что ей далеко не все известно о предстоящих изменениях в плане его работ. Как все неладно получается! Этот день для Мариам был явно неудачным, несмотря на праздник. Ко всем неприятностям добавилась новая: ребята не приехали на вышку. А она так старалась для них! Опять, наверное, провозились со своей лодкой.

В зал вошел человек в костюме голубовато-серого цвета. Его шею стягивал крахмальный воротничок.

Распорядитель, тощий и длинный, с галстуком-бантиком, который прыгал при каждом его движении, любезно предложил гостю свободное место, рядом с Мариам.

«Вероятно, приезжий, это о нем говорил Гасанов. Зачем его посадили рядом? Я же не хотела!» недовольно подумала Мариам, украдкой наблюдая за незнакомцем.

Он сидел молча и смотрел на цветы, не обращая на девушку никакого внимания.

Мариам почувствовала невольную досаду. Гость не должен так подчеркивать свое равнодушие ко всему окружающему! Это даже невежливо… Но зато другой сосед Мариам, фотокорреспондент местной газеты, оказался весьма словоохотливым, даже надоедливым собеседником. Таких людей Мариам не любила, и ей было просто скучно слушать его. Когда он замолчал, девушка облегченно вздохнула.

На эстраде готовили концертные номера. Принесли несколько электромузыкальных инструментов, похожих на игрушечные пианино без клавиш. Расставили репродукторы. Вышли музыканты с новыми, довольно странными инструментами: у них были только одни грифы, без резонаторов; от этих длинных линеек тянулись провода к аппаратам, укрепленным на пюпитрах для нот.

Мариам, большая любительница музыки, с нетерпением следила за этими приготовлениями.

Слегка подпрыгивая, выбежал дирижер. Взлетела его палочка, и забегали пальцы музыкантов по грифам без струн и необычным, нарисованным клавиатурам. Полилась знакомая мелодия из репродукторов.

Мариам не помнила, в который раз слышала она эти волнующие звуки, полные мечтательной грусти и в то же время необыкновенной силы жизни, стремительной радости.

Неясные желания поднимались в ней. Что-то ждет ее впереди? Новые путешествия, новые встречи, пленительное волнение неизвестности…

Девушка обернулась к соседу. Он сидел, откинувшись в кресле, закрыв глаза. Мариам невольно почувствовала, что в этот вечер он не видел ни эстрады, ни дирижера, ни тем более ее. И, наверное, он ничего не слышал: ни музыки, ни отдаленного шума моря, ни сдержанного разговора за столом, ни пароходных гудков на рейде… Бокал с темным, почти черным вином, такого же цвета, как и георгины в вазе, стоял перед ним нетронутым.

На эстраду бесшумно выплыли стройные, высокие девушки в национальных костюмах. Розовый атлас их длинных платьев и белые нетающие облака прозрачных шарфов закрывали всю сцену. Начался танец.

Танцовщицы держали в руках по два блюдца и ритмично постукивали по ним пальцами в наперстках. Это напоминало танец с кастаньетами.

«Звон фарфора нежен и мелодичен, это не сухой стук деревянных колотушек-кастаньет, которые известны всем, — подумала Мариам. Почему же об этом чудесном девичьем танце с блюдцами никто не знает за пределами нашей республики? И там, на севере, откуда родом этот мой молчаливый сосед, тоже ничего об этом не знают…»

Мариам снова посмотрела на незнакомца. Высокий лоб, голубоватая ранняя седина. Его лицо еще не успело загореть — ведь он только сегодня, как говорил Гасанов, прилетел из Москвы. Крахмальный воротничок с тщательно завязанным галстуком. Видно, этот приезжий человек не мог решиться придти на вечер без галстука, как бы жарко ему ни было. Мариам заметила в его лице какую-то неуловимую простоту и в то же время спокойную строгость.

Как тысячи голубей, хлопающих крыльями, взлетели к небу аплодисменты.

Дирижер застучал палочкой по пюпитру. Вновь заиграл оркестр.

Что-то совсем иное, не похожее на волнение, вызванное музыкой, вдруг почувствовала Мариам. Она смутилась. И как бы для того, чтобы еще больше усилилось смущение Мариам, незнакомец поднял слегка покрасневшие веки и взглянул на нее. В это краткое мгновение Мариам успела рассмотреть его глаза — обыкновенные, серые и, как ей показалось, очень-очень усталые…

Да, это было только одно мгновение. Человек повернулся к эстраде.

Музыка уже совсем не трогала Мариам. Она боялась поднять глаза, чтобы снова не встретиться взглядами. Она злилась на себя: «Да что же это такое? Почему?..» Ей казалась странной черная фигура человека на эстраде. Зачем он размахивает руками, зачем старичок с седыми усами так сосредоточенно водит тонкой тростью около подбородка?..

Осторожно, не поворачивая головы, Мариам взглянула на соседа. Ею овладело непонятное, глухое раздражение. Нет, все это невероятно глупо: он на нее совсем не смотрит…

На эстраду вышла девушка в старинном национальном костюме. В оркестре зазвучала тонкая, прозрачная мелодия вступления, и полилась песня. В голосе певицы слышалось глубокое, затаенное чувство, окрашенное тихой, мечтательной грустью. Сколько раз Мариам слышала эту старую песню! Любила петь ее и сама. «Горы, далекие горы, к вам приносит ветер слова моей любви…»

Песня оборвалась на высокой, звенящей ноте.

Незнакомец резко повернулся к Мариам:

— О чем она пела? Это очень хорошо, но я не понял ни одного слова. Пожалуйста, переведите.

— Я не могу… — Маркам смутилась. — Очень трудно!

— Но вы же знаете свой язык?

— И все-таки песню нельзя пересказать…

Гость задумался. Он медленно поворачивал бокал, наблюдая, как движутся на скатерти радужные круги от просвечивающего стекла.

— Простите, — обратился он к Мариам. — Вероятно, я кажусь вам невежливым… Для меня все это так неожиданно! Я был в Баку еще во время войны. Да, за это время он сильно изменился! Не узнать… А для меня он остался таким же близким, как и в те годы… Очень часто вспоминал я этот город — город больших заводов, институтов, научных учреждений, город с пальмами в скверах, город, окруженный виноградниками, город у самого синего моря… Он всегда мне кажется новым и непривычным.

— Вы недавно приехали? — Мариам говорила так тихо, что ее собеседник был вынужден подвинуться ближе. — По-моему, мне о вас говорил Гасанов. Знаете его? Удивительно талантливый человек!

— Я много о нем слыхал. Говорят, очень интересен его последний проект. Надо будет посмотреть.

— Обязательно, если интересуетесь этим! С Агаевым вы знакомы?

— Да, конечно.

— Тогда попросите, чтобы он вам рассказал о новом проекте Васильева.

— Он тоже интересен?

— Необыкновенно! — Мариам подняла вверх свои широкие брови и слегка улыбнулась. — Феерия и фантастика.

Незнакомец помолчал и взглянул на часы:

— Извините, я должен идти.

Мариам удивленно посмотрела ему вслед.