"Царская пленница" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава седьмая

Счастливые молодожены торжественно вышли из церкви, мы со старичком-чиновником следовали за ними. На паперти начался ажиотаж, местные нищие составили шеренгу, рассчитывая на щедрое подаяние. Однако Иван Иванович растлевать подачками столичных бездельников был явно не расположен.

— Осади, — кричал он, как только нищие цеплялись за ноги, умоляя о подаянии. — Осади, кому говорю!

Мне это с самого начала не понравилось, тем более что экипаж, который должен был нас ждать у церковных ворот, куда-то исчез. Нищие, не дождавшись пожертвований, потеряли к новобрачным уважение и начали проявлять явную агрессию. Забыв о своей сирости и убогости, они принялись насмехаться над молодыми и ругать их небожественными словами. Марья Ивановна попыталась уговорить мужа подать нищим хоть что-нибудь, дабы избежать конфликта. Однако Иван Иванович, введенный в раздражение еще отцом Глебом, совсем осатанел и вместо того, чтобы побыстрее уйти, остановился посередине паперти и начал переругиваться со всей нищей компанией.

Я уже понял, что ничем хорошим для нас это не кончится, но не знал, как утихомирить Рогожина. К тому же Марья Ивановна, вместо того чтобы проявить волевые качества и настучать мужу по крыше, разразилась рыданиями. Один старичок Родион Аркадьевич скромно отошел в сторонку, и как мне показалось, был в восторге от дармового развлечения.

Гам и гвалт нарастали. Нищих собралось человек двадцать, и все кричали, оскорбляя молодых. Событие приобретало библейские черты чудесных исцелений: согбенные горбуны распрямлялись, слепые прозревали, а калеки обретали недостающие конечности. Отец Глеб, который не мог не слышать шума около своего храма, видимо, занимался больным животом матушки и не появился, чтобы навести порядок.

— Уходим отсюда! — закричал я Рогожину.

Он или не услышал или не захотел понять, что я ему говорю, и стал повторять непристойные жесты нищих. Те, в свою очередь, оскорбились и начали наступать на нас, размахивая палками и костылями.

Накал страстей достиг такого уровня, что свадьба обещала плавно перерасти в похороны. Уже на голову новобрачного обрушился первый удар. Закричала дурным голосом Марья Ивановна.

— Бей их, бей! Подлецов! — услышал я в многоголосье ликующий голосок Родиона Аркадьевича.

Вдруг меня по голове что-то глухо ударило, так что из глаз посыпались искры. Я резко повернулся и с трудом увернулся от нового удара. Один из «сирых и убогих», мордатый мужик с шальными, безумными глазами, не попав второй раз по мне костылем — толстой длинной палкой, с перекладиной для упора под мышкой, держа за его за нижний конец, намеревался размозжить мне голову.

В голове у меня было мутно, а в глазах темно после Первого удара, и нового я никак не жаждал. Инстинктивно отшатнувшись, я успел увидеть, что в помощь мордовороту бегут еще несколько мужиков и баб с палками и клюками.

Теперь мне стало не до Рогожина, которого в нескольких шагах от меня нищие метелили во множество рук. Я рванул застежки салопа так, что посыпались пуговицы. Мужик с костылем успел замахнуться и, крича что-то нечленораздельное, ударил в очередной раз. Я отпрыгнул в сторону и выхватил из ножен саблю. Нокдаун проходил, и соображал я теперь довольно четко.

— Убью! — завизжал я фальцетом и закрутил клинок вокруг головы.

— Баба с шашкой! — крикнул истеричным голосом нападавший мордоворот. — Бей ее, суку!

Тотчас нападавших, против одной меня, хрупкой девушки, стало человек шесть. И настроение у компании было совсем не минорное — лица совершенно осатаневшие. Видимо, нищих захватило общее безумие, стадный инстинкт, когда растерзать человека ничего не стоит.

Еще не решаясь применить оружие, я закрутился на месте, только отбивая хаотичные удары. В длинном платье уворачиваться было неловко, и я не без основания испугался, что запутаюсь в подоле, упаду, и тогда меня просто забьют. Пару раз мне досталось так сильно, что понятия гуманности начали трансформироваться в боевую ненависть.

— Уйди, падла, убью! — опять крикнул я мордовороту, но тот вновь попытался ударить меня костылем.

Я принял удар клинком, разрубившим толстое древко почти ровно пополам, однако противника это не только не отрезвило, напротив — раззадорило. Он закричал истошным голосом и бросился на меня с остатком костыля. В этот момент кто-то ударил меня сзади по спине. Почти на рефлексе я поразил мордоворота в грудь острием и повернулся к новому противнику.

Кроме пьяных баб с какими-то одинаковыми красными, безумными лицами, ко мне бежал человек, одеждой никак не походивший на нищего. Напротив, одет он был вполне элегантно, в дорогой цивильный костюм, блестящие сапоги и треуголку с серебряным позументом, к тому же и вооружен он был не клюкой, а шпагой с блестящим эфесом.

— Дорогу! — закричал он, и как по команде, безумие у нищих кончилось, и они слажено отбежали от меня, чтобы не мешать новому участнику события.

Я опустил острие сабли и ждал, пока он добежит до меня. Когда нападающий оказался рядом, я отметил, что у него мужественное лицо с жесткими складками около губ. Смотрел он на меня без тени страха, с каким-то высокомерным презрением, как будто я уже был мертв.

— Ах ты б… — брезгливо проговорил он, втаптывая в грязь мою девичью честь.

— Сам м…к, — ответил я не менее грубо.

— Что ты сказала, сука?! — изумился погостный аристократ. — Да я тебя!

Дальше он не договорил, потому что началось действие, на которое нападающий никак не рассчитывал.

Даже при том, что мое новое тело не шло ни в какое сравнение с собственным и сабля теперь была мне тяжеловата, справиться с таким чайником, как этот новоявленный д'Артаньян, было для меня не вопросом.

Я легко парировал его первый удар и сам сделал резкий выпад, намеренно слегка оцарапав плечо героя. Он еще ничего не понял, только со злостью взглянул на порезанный кафтан и опять подло оскорбил меня как доступную девушку.

Это привело к тому, что я пропорол ему штаны между ног, вероятно слегка зацепив мужское достоинство. Герой заревел, как кастрируемый бык, и кинулся в новую атаку. Теперь он оскорблял меня, не замолкая.

Как только начался бой, общая драка мгновенно прекратилась. Нищие, оставив в покое новобрачных, образовали крут и таращились на битву своего Голиафа с пришлым Давидом. Разница в наших весовых категориях была примерно такая же, как и между теми библейскими персонажами. К тому же в глазах зрителей я был девицей, что добавляло ситуации пикантности.

Дальше бой продолжался с тем же, что и раньше, успехом. Мужчина тыкал в меня, девицу, шпагой, я парировал удары и потихоньку резал его по частям, После каждого мелкого ранения этот несдержанный господин говорил пакости обо всей прекрасной половине человечества. Это меня окончательно рассердило.

— Ну, что, козел, будем тебя кончать, или прощенья попросишь? — поинтересовался я, когда боковым зрением увидел, что в нашу сторону бегут еще какие-то люди. Биться одновременно с несколькими былинными героями мне отнюдь не улыбалось.

Однако обезумевший от ненависти противник никак не отреагировал на мое миролюбивое предложение, вновь назвал меня легкодоступной женщиной и попытался ударить шпагой по голове. Это было явно лишним. Мое терпение оказалось небезграничным, тем более что к месту боя приближались наши с Марьей Ивановной общие знакомые: ее братец Поликарп с тремя товарищами.

— Да я тебя, б… — продолжил было свои пошлые высказывания грубиян, но не договорил. Я сделал резкий выпад, острый как бритва индийский клинок прошел точно между его ног, и окрестности огласились животным криком боли и ужаса. Противник схватился за низ живота и покатился по земле, а я повернул окровавленную саблю в сторону прибывших трактирных душегубов.

Кажется, они оказались здесь случайно и никакого отношения к нищенской мафии не имели. Прибежали как обычные зеваки, привлеченные шумом и криками. Поликарп даже в первую минуту не узнал преображенную одеждой сестру.

Нищие после падения своего предводителя начали медленно отступать, со страхом глядя на неистовую амазонку. Причем никто даже не попытался помочь ни воющему и катающемуся по земле начальнику, ни смертельно раненному в грудь товарищу, ползущему к стенам храма, видимо, за церковным прощением.

Как ни печально это прозвучит, но отец Глеб так и не показал мздолюбивый лик своим страждущим утешения прихожанам. Возможно, это и послужило поводом к продолжению военных действий на территории его прихода.

Думаю, что вначале ни трактирщик, ни его товарищи не поняли, что, собственно, здесь происходит. Как уже понятно из рассказа, один из местных мафиози полз к церкви умирать; другой катался по земле, теша жестокие сердца криками и стенаниями, и это привлекало внимание зрителей. Кроме того, обращали на себя внимание девица восточной внешности и небольшого роста в распахнутом салопе, с саблей в руке; встрепанная женщина в приличном платье, закрывающая лицо руками; упитанный мужчина с разбитой головой, пытающийся подняться на ноги.

— Поликарп Иваныч, глянь — это же твоя Марья! — вдруг закричал один из прибывших, разномастно одетый парень, типичный житель городской окраины.

Поликарп подскочил на месте как ошпаренный и с первого взгляда узнал сестрицу. У него от удивления, в самом прямом смысле, открылся рот и отвисла челюсть. Он глупо пялил на сестру глаза и глотал комки, один за другим застревающие в горле. Наконец, он смог говорить:

— Марья? Ты как? Почему? — и закричал, срываясь на визг: — Марш домой!

Марья Ивановна взяла себя в руки и вместо того, чтобы ответить брату, помогла Рогожину встать на ноги. Потом повела плечом и негромко, но веско и многозначительно представила того всей собравшейся публике:

— Это мой муж Иван Иванович, курский помещик! Я теперь, Поликарп Иванович, не в твоей, а в его воле!

Поликарп ничего не понял, помотал головой, как будто отгоняя наваждение.

— Я тебе замуж идти дозволения не давал!

— А я у тебя и не спрашивала, ты мне, чай, не батюшка!

— Марья, — теряя уверенность, произнес Поликарп, начиная понимать, что произошло. — Марья, вернись, — договорил он жалким, потухающим голосом.

— Так это и есть твой брат? — вмешался в разговор Рогожин, растеряно глядя по сторонам. Было видно, что он еще не пришел в себя и после трепки порядком растерял недавний пыл. — Иван Иванович Рогожин, — сказал он в сторону Поликарпа и отвесил тому полупоклон.

Поликарп только скрипнул зубами.

— Марья, гляди, жалеть будешь! — сказал он сестре, игнорируя Рогожина. — Мы с тобой миром не разойдемся — ты меня знаешь!

— Ты меня тоже! — ответила та, глядя на брата мрачным, убивающим взглядом. — Не стой на моем пути, Поликарп, ох, не стой!

— Татарином своим пугаешь? — взвился он. — Да я его на одну руку положу — другой прихлопну, мокрое место останется!

— Вон он — хлопай! — сказала Марья Ивановна, кивая на меня.

Все люди, находящиеся в церковном дворе, как по команде, обернулись в мою сторону, Поликарп впился тяжелым взглядом и сразу узнал. Это видно было по тому, как напряглось его лицо, стали ненавидящими глаза.

— Ты, татарва! — проговорил он тихо, но с кипящей в глазах ненавистью. — На, получи!

Быстро, так что если бы я не следил за каждым его движением, то непременно опоздал бы, он сунул руку за пазуху и выхватил спрятанный под сюртуком пистолет. Два выстрела грянули почти одновременно. Однако первый был подготовленный, прицельный, а второй, торопливый, ушел в воздух, Поликарп качнулся вперед и пошел на меня с дымящимся разряженным пистолетом. Не дойдя двух шагов, споткнулся и, еще продолжая жить и ненавидеть, попытался поднять руку с бесполезным оружием.

— Будь ты проклят! — сказал он негромко, как будто по инерции. — Ты! Все ты!

Проговорив все это, он мягко осел на землю на ослабевших ногах. Он хотел еще что-то добавить, но не смог — на губах появилась кровавая пена. Поликарп последний раз посмотрел на меня затуманенным взглядом, потом на сестру и, забыв обо мне, прошептал:

— Прости, сестра, если сможешь. Бог с тобой.

— Бог простит, — равнодушно ответила Марья Ивановна, не двигаясь с места.

— Убили! — закричала, что было мочи какая-то женщина. — Люди, помогите, человека убили!

Действительно, убитых в церковной ограде было уже с излишком. Затих, так и не доползя до церковной стены, заколотый в грудь мордоворот Поликарп бился в агонии. Без помощи истекал кровью герой со шпагой. Зато новых желающих помериться со мной силами больше не объявлялось.

— Уходим! — крикнул я новобрачным — Скорее!

Однако Иван Иванович и не думал спешить, он затравлено озирался по сторонам. Потом заголосил, оппонируя к прибавляющимся зрителям:

— Это же настоящее убийство! Я совершенно ни причем! Это все она! — Рогожин для наглядности даже показал на меня пальцем — Мы венчались и никого не трогали, а эта женщина учинила разбой!

— А ну, замолчи, дурак! — неожиданно для меня, прошипела со змеиным присвистом Марья Ивановна. Муж сначала не понял, что это относится к нему, потом собрался возмутиться, но, взглянув на жену, осекся и обиженно надул губы.

Мне, впрочем, было не до их семейных разборок Того и гляди, могла заявиться полиция, и тогда мне придется объясняться. Понятно, что просто так для меня это дело кончиться не могло.

— Добирайтесь домой сами, — сказал я Марье Ивановне и прямо пошел на толпу. Зрители безмолвно расступились.

Думаю, что вид у меня был самый что ни на есть внушительный. Во всяком случае, желающих попытаться задержать меня до прибытия властей не нашлось. Я шел медленно, с обнаженной саблей, чтобы ни у кого не появилось желания устроить за мной погоню. Спиной чувствовал, как меня прожигают взглядами.

Отдалившись метров на триста от церкви, я свернул в переулок, спускающийся к реке. В этом был определенный риск. В случае погони меня запросто могли прижать к воде.

Однако никто до сих пор за мной не гнался, и как только я оказался вне видимости, тотчас спрятал саблю в ножны под салоп и пошел, не торопясь, вихляющей женской походкой. Теперь, когда салоп остался без пуговиц, мне приходилось придерживать его рукой, чтобы он не распахивался, и это, надеюсь, делало меня еще больше похожим на женщину.

Постепенно я приходил в себя как после сильного удара по голове, так и после горячки боя. Конечно, ни в каком дурном сне мне не могло привидеться, что так попусту, по-глупому, я попаду в весьма неприятную передрягу.

Со своей новой внешностью я чувствовал себя в городе вполне безопасно. Единственно, кто мог проявить ко мне интерес — это караульные, задержавшие меня во дворе предка, да и тем нечего было мне инкриминировать. Теперь же мои подвиги видело множество людей, и даже женская одежда стала плохой защитой. Народ лица своих героев обычно запоминает.

Добравшись до Невы, я пошел вдоль берега в направлении центра города, высматривая перевозчиков. Мне нужно было вернуться в пансион непременно раньше своих спутников. Никаких новых дел ни с Рогожиным, ни с подлым Родионом Аркадьевичем я иметь не желал.

Перед Марьей Ивановной я выполнил свой долг и, как мне кажется, с лихвой. Осталось забрать свои вещи и, главное, деньги, после чего слинять оттуда по-тихому.

Как на грех, первого свободного лодочника я увидел минут через десять, когда уже начал не на шутку нервничать.

Как всегда, когда очень торопишься, время тратится совершенно впустую — сначала я ждал, пока лодочник, не торопясь, подплывет к топкому берегу, потом поможет мне забраться в свою шлюпку и не спеша повезет к противоположному берегу.

Только оказавшись на Васильевском острове, я успокоился. Обогнать меня мои спутники не могли никаким образом. У меня создавался даже запас времени, чтобы, не вызывая подозрений поспешностью, спокойно попрощаться с хозяйкой и съехать с квартиры.

Милая фрау Липпгарт очень расстроилась, увидев меня одного, да еще и во встрепанном состоянии.

— Почему вы есть один, что у вас происходить? — воскликнула она. — Где есть фрейлейн Мария и милый херр Рогожин? Они обвенчаться?

— Все зер гут, фрау Липпгарт, — успокоил я ее. — Обвенчались и скоро приедут, Вы не видели моего брата?

— Нет, принце Хасбулат не приходить наш хауз.

— Как только он придет, передайте ему, что заболела наша любимая мама, и нужно чтобы он срочно к ней приехал.

— О, хворать ваш либен мутер! Это не есть хорошо! Вы уезжать мой пансион, это тоже не есть хорошо!

— Не беспокойтесь, мы скоро вернемся, — обнадежил я расстроенную хозяйку. — Мы платить деньги за свой номер, — перешел я для лучшего взаимопонимания на ломанный русский язык. — И мы давать вам презент!

Не откладывая дела в долгий ящик, я протянул фрау сотенную бумажку из запасов Сил Силыча.

— Еще прошу передать от имени брата деньги на приданное Марье Ивановне. Только отдайте их, когда будете с ней вдвоем.

Увидев пачку сторублевок, бедная Липпгарт совсем разомлела:

— Ваш брат принц есть благородный русский князь! — воскликнула она.

— Вашими бы устами да мед пить, — ответил я сложной для ее понимания пословицей.

Оставив хозяйку упиваться участием в романтическом, сентиментальном приключении, я спешно прошел в свою комнату и переоделся в мужское платье.

Однако чтобы не вводить фрау в ступор, повязал голову платком и надел свой многострадальный салоп. Потом связал вещи в узел, замотал в них «сидор» с деньгами и торопливо покинул этот гостеприимный кров, где, надеюсь, нашла свое семейное счастье симпатичная мне фрау Мария. О судьбе Ивана Ивановича Рогожина я не думал, понадеявшись, что, под управлением жены, он когда-нибудь, возможно, и превратится в человека.