"Кукловод" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)Глава 12Проснулся я довольно рано. Встал, увидел человека на диване и вспомнил о незваном госте. Виконт спал на спине, с открытым ртом. При дневном свете стало видно, что он уже немолод и порядком потрепан жизнью. Щеки его покрывала сивая недельная щетина, красивый орлиный нос гордо торчал вверх, как парус у яхты и выдавал заливистые рулады. Я тихо, чтобы его не разбудить, оделся и спустился вниз. Екатерина Романовна уже не спала, сидела в кресле возле окна. Мы поздоровались и я сел рядом. — Как там наш виконт? — спросила она. — Спит. — Мне кажется, он милый человек, — как-то невзначай, сказала она. Я удивился, как быстро завязываются контакты между людьми. Он успел рассмотреть, что хозяйка красива, как и Кологривова, в свою очередь, оценила его. — Да, мне тоже так показалось, — согласился я. — Только неплохо было бы протопить баню и отправить гостей помыться, а их одежду прожарить. Говорить о том, что вполне возможно, солдаты уже завшивели и это грозит сыпным тифом, от которого погибла, значительна часть армии Наполеона, я не стал. Однако оказалось, что Кологривова уже сама до этого додумалась и еще ночью распорядилась протопить баню. Мы с ней поболтали на метеорологические темы, и я попросил у нее разрешение взять их экипаж, съездить в ближайший город, приискать нам с Машей лошадей. Екатерина Романовна посоветовала отправиться в Бронницы, где по воскресеньям бывает конная ярмарка и у нее есть знакомый лошадиный барышник. Сказала, что ближе я не найду ничего стоящего, если, конечно, меня не устроят крестьянские лошадки. Ехать посоветовала ранним утром и приказала управляющему, чтобы мне завтра с утра приготовили сани. После благополучного разрешения переговоров, мы с ней на пару испили кофея. Вскоре, после сна в гостиной начали появляться и остальные местные домочадцы. Французы после еды и отдыха ожили, но оказалось, что среди них несколько человек обморозились, у одного начался плеврит, короче говоря, как обычно бывает, после долговременного стресса, у людей начались проблемы со здоровьем. Я, так и не повидавшись ни с Машей, ни и Петром Андреевичем, открыл походный лазарет и занялся гостями. О статусе французов, то ли гостей, то ли пленных, разговора как-то не заходило. Оружие их оставалось стоять в углу гостиной, пока хозяйка не приказала дворовым девушкам отнести его в чулан. Приказчик, посланный ранним утром для доклада уездному начальству о неожиданном появлении противника, еще не возвратился. Пока же французы приводили себя в порядок, а когда приспела баня, во главе с капитаном, отправились мыться. Только тогда, я сумел навестить Кологривова и Урусову. Лейтенант чувствовал себя значительно лучше, чем накануне. После моего вчерашнего экстрасенсорного сеанса небольшое воспаление мягких тканей почти прошло. Я его осмотрел, посоветовал еще полежать и зашел к Маше. Она сидела в кресле возле окна, с книгой в руке. За ночь я о ней соскучился, наклонился, поцеловать, но княжна незаметно отстранилась и просто пригласила сесть рядом. — Что-нибудь случилось? — спросил я. — Ты на меня обижена? — Нет, с чего ты взял, — удивилась Маша, но в глаза мне почему-то не посмотрела. Я начал вспоминать, что вчера сделал не так, но никаких грехов за собой не нашел. — Но, я же вижу что ты какая-то не такая, — продолжил я. — А, по-моему, самая обычная, — спокойно ответила она. — Как ты спала? — спросил я. — Мне тебя очень не хватало! Пропустив мои слова, мимо ушей, она оживленно заговорила о французах и принялась расспрашивать, кто они, откуда, так, будто это имело для нее хоть какое-нибудь значение. Мне скоро надоела игра в неопределенность, и я встал. — Я вижу, ты не в духе, поговорим, когда у тебя исправится настроение, — сказал я и, не дождавшись ответа, вышел. Делать мне было больше нечего, и я пошел в свою комнату. Француз был еще в бане. Я прилег на кровать и тотчас заснул. Сколько времени я спал, не знаю, но думаю не меньше часа. Проснулся от постороннего звука. Посередине комнаты стоял какой-то человек с обнаженной саблей в руке. Спросонья даже не стразу понял, что это де Лафер. Он помылся, побрился, почистил мундир и выглядел совсем другим человеком. Однако удовольствие, увидеть его над собой в такой позе было не самое приятное. Я прикрыл глаза и наблюдал, что он собирается делать. Однако ничего опасного для моей жизни, виконт предпринимать не собирался. Сначала взвешивал саблю на руке, проверял центровку, геометрию клинка, потом подошел к самому окну и начал изучать ее, можно сказать, по миллиметру. — Нравится сабля? — спросил я, когда понял, что занимает она его не в прямом, смертоубийственном, смысле. — О да, — ответил он, оборачиваясь. — Извините, что взял ваше оружие без разрешения, но это такая драгоценная редкость! Такую саблю нельзя выносить из родового замка! — Из родового замка? — уточнил я, и он утвердительно кивнул. — Я непременно так и сделаю, как только у меня появится замок. Пока же дело за малым, его сначала нужно построить. Он оценил шутку и рассеяно улыбнулся. Потом спросил: — Как этот клинок к вам попал? — О, это длинная история, — попробовал отговориться я. — Боюсь, что я не смогу ее вам рассказать на моем плохом французском языке. Но когда-нибудь, я вам все подробно расскажу. Пока же, могу только сказать, что добыл ее в бою. — Я так и подумал! — почему-то обрадовался он. — Вы ее случайный владелец! — В общем-то, вы правы, но я к ней уже так привык, что чувствую ее своей собственностью. — Если бы я был не простым пехотным капитаном, а императором Франции, то не пожалел бы за такое оружие отдать какое-нибудь европейское королевство, — пылко сказа виконт. — Вас пытались из-за нее убить? — неожиданно спросил он. — Пытались и не один раз, — подтвердил я. — Вот видите, а я что говорил! — обрадовался он, хотя ровно ничего на эту тем еще не сказал. — И почему вас не убили? Вопрос был дурацкий, и я соответственно ответил: — Потому что не смогли. — Я не могу этому поверить! Разговор приобретал какой-то шкодливый оттенок, возможно, я не все правильно понимал по-французски, но как бы то ни было, мне было интересно послушать, что он еще скажет. — Тем не менее, как видите, я пока жив. — Тогда, может быть, я ошибаюсь? — спросил он меня. — В чем? — уточнил я. — Возможно это не настоящая сабля, а подделка. Посмотрите, вот тут выгравированы символы, ( — Нет, а что? — Я тоже не знаю, — почему-то угрюмо ответил он, — но если бы эта сабля принадлежала вам, то я был бы вынужден, мосье Крылов, вас убить! Так, сначала в огороде бузина, а потом в Киеве дядька, понял я. Похоже, что француз от перенесенных лишений сошел с ума. — Ну, раз мы оба не можем прочитать, что там написано, может быть, вы положите ее на место? — попросил я. — Это не просто надпись, это мистическое заклинание. С вашей саблей случались какие-нибудь чудеса? — Пожалуй, пару раз что-то подобное было, но в основном я использовал ее по прямому назначению, для боя, — ответил я, с опаской наблюдая, как он во все стороны вертит клинком. — Эта сабля принадлежит страшной организации ( — Я тоже что-то такое заметил, — согласился я, — правда я не знал, что они большая организация и думал, что просто религиозная секта. Эта — Вельзевулу? — уточнил он. — Кажется, правда, у нас князя тьмы больше называют Сатаной. — Мои родители пали жертвой этой Я впервые слышал, что француз так называл своего великого императора, и теперь мне стало понятно, почему виконт де Лафер так завелся. — Я очень мало знаю об этой — Вы говорите, что сталкивались с ними в бою, — проигнорировав вопрос, сказал он. — Почему же они вас не убили? Мне уже начало надоедать это переливание из пустого в порожнее и ответил я более резко, чем намеревался: — Наверное, потому, что не сумели! Смогли бы так убили бы! — Не сердитесь, мосье Крылов, эти люди без труда убивают всех, даже королей. Мне кажется, у вас есть грандиозный покровитель, и он вас спасает. Я задумался. Похоже, де Лафер был прав. За меня могла заступиться служба времени, по заданию которой я работал в Смутном времени, но мы с ними давно потеряли друг друга из виду. Вернее потерял их я, а они меня об этом не оповестили. Мог заступаться «Инопланетянин», как я его называл, человек с необычными способностями, сидевший со мной в Петропавловской крепости. Естественно, что я не стал откровенничать с малознакомым человеком, но правоту признал: — Наверное, вы правы, без такой помощи я бы давно погиб. Однако кто мне помогает, я не знаю. Так что вы знаете про эту — Крайне мало, — наконец ответил на вопрос капитан. — Только то, что у них есть свои люди везде. Думаю, они найдутся и в окружении нашего корсиканца, и вашего императора Александра. У них очень строгая дисциплина и все подчиняются Великому Магистру. Кто он такой, никто не знает, даже члены организации. Ниже его стоят простые магистры… — Верно, — подтвердил я, — с одним таким «простым», я как-то стакивался. — Мне не показалось, что — Получается, они почти всесильны и невидимы? Вроде тамплиеров? — Я этого не знаю, хотя, думаю, они похожи. Тамплиеры со временем тоже впали в суеверия и начали осуществлять кощунственные обряды. При Филиппе IV Красивом против них возбужден был инквизиционный процесс по обвинению в отрицании Христа, идолопоклонстве и дурных нравах. 3 октября 1307 г. все тамплиеры во Франции одновременно были арестованы, в том числе и магистр ордена, Жак де Молэ. Парижский парламент и университет признали обвинения против них доказанными. Рыцари, обвиненные в ереси, с Жаком де Молэ во главе присуждены были к смертной казни и в мае 1310 г. сожжены на костре. Говорят, часть их сумела спастись и сберечь скрытые богатства, но основные силы они потеряли еще в четырнадцатом веке. Эта Я подумал, что бороться против невидимок, почти невозможно. Тем более что, как показал мой случай, они умеют перемещаться во времени. — Знаете что, мосье Крылов, я советую вам избавиться от этой сабли, как она вам ни дорога. Жизнь, мне кажется, дороже. — Я подумаю, — пообещал я, а про себя добавил, — если в обмен кто-нибудь предложит небольшое европейское королевство. В этот момент наш разговор прервали, пришел слуга и пригласил нас к обеду. Мы спустились на первый этаж. Обед накрыли в малой столовой, почти за семейным столом. Гость, не считая нас с Машей и французом, оказался только один, господин с лицом, за которое сложно было уцепится взглядом. О таких людях, в милицейских ориентировках пишут: рост средний, телосложение среднее, нос обычный, глаза карие, овал лица округлый, особых примет нет. Звали его тоже обычно, Сергеем Петровичем и только из дальнейшего разговора выяснилось, что он какой-то уездный чиновник и приехал посмотреть на французов. Таким образом, за столом нас оказалось шесть человек, мать с сыном Кологривовы, де Лафер, Сергей Петрович и мы с княжной. Разговор, само собой, шел о войне, зверствах неприятеля и славе русского оружия. Говорили в основном по-русски. Сергей Петрович иностранными языками не владел, но все хотел знать и слышать. Когда же остальные переходили на язык Лафонтена, то хвалили храбрость и благородство французов. Получалось, что два патриота, русский и французский, считали, что все в восторге только от их армий. Петр Андреевич, единственный здесь участник боев и под Бородино и за Малоярославец, о подвигах и сече не вспоминал, скромно сидел за столом, только изредка поднимая взгляд от тарелки. Зато Сергей Петрович крошил языком французов, как капусту и со знанием дела объяснял, почему наши флеши лучше неприятельских. После фортификации он перешел к артиллерии и взялся объяснять хозяйке, чем мортиры отличаются от гаубиц. Французу скоро стало скучно слушать русскую речь, и он спросил Екатерину Романовну, о чем рассказывает приятный мосье. Кологривова смешалась, не зная как перевести словесный бред Сергея Петровича. Пришлось вмешаться мне и в двух словах объяснить, что «приятный мосье» думает, что он Наполеон. Все, включая чиновника, посмеялись шутке, и Сергей Петрович, расслышав знакомое имя узурпатора, наконец, объяснил, зачем он сюда явился. — Ваш приказчик приезжал рассказать именно об этом господине французе? — спросил он. Хозяйка подтвердила и так очевидное, тем более что виконт был одет в военную форму. — Однако он говорил не об одном французе, а о многих неприятельских солдатах? — уточнил чиновник. — Остальные сейчас живут в людской, — ответил вместо матери Петр Андреевич. — Нам хотелось бы знать об их дальнейшей судьбе. — Их судьбе? — переспросил Сергей Петрович. — Это от меня никак не зависит, все будет так, как решит начальство. — Но, позвольте, — удивилась хозяйка, — а вы тогда зачем приехали? — Убедиться, что в нашем уезде появился неприятель, — конкретизировал свою задачу чиновник. — Теперь я доложу-с по начальству, и будем ждать какое выйдет решение… — А где ваше начальство? — спросил я. — В Москве-с, — коротко и конкретно, ответил он. — В Москве? Но она же сгорела! — Это нам известно-с, — подтвердил Сергей Петрович. — Однако это-с ничего не значит, она скоро отстроится. Мы все, исключая, ничего не понимающего француза, удивленно уставились на представителя власти. — А пока что с ними делать? — тихо спросила Кологривова. — Этого я не знаю-с. Пусть пока живут у вас, до решения начальства-с. Мне, извините, госпожа Кологривова, сейчас не до французов. В нашем уезде совершено страшное душегубство, я прямо от вас еду в имение князей Урусовых. Там третьего дня назад князь с семьей заживо сожжены собственными крестьянами. — Урусовы? Они погибли? — смертельно побледнев, безжизненным голосом, спросила Маша. — Точно так-с, взбунтовались их холопы, и сожги господский дом вместе с господами. Спасся только один молодой князь. — Мама, — тихо сказала Маша, привстала на стуле, взялась рукой за сердце и упала в обморок. Все вскочили со своих мест. Петр Андреевич рванулся, помочь княжне, но, видимо, от резкого движения, что-то произошло с его раной, он вдруг побледнел, прижал к груди руку и без сил, опустился в кресло. Екатерина Романовна закричала, требуя слуг: — Филька, Степан, кто-нибудь, скорее сюда! Маша, между тем, неподвижно лежала на полу. — Мосье да Лафер, помогите, — попросил я француза. Он понял, что я от него хочу, бросился ко мне. Мы с ним подняли княжну и понесли в ее комнату. Следом, набежавшие лакеи, вели под руки Петра Кологривова. — Господа, — крикнул нам вслед испуганный Сергей Петрович, — что я такого сказал? Я никого не хотел обидеть! Мы внесли девушку в ее комнаты и положили на постель. Княжне почему-то отвели апартаменты, в то время как мы с виконтом ютились в одной комнате. Следом за нами вошла расстроенная Екатерина Романовна. — Господин Крылов, что случилось с вашим товарищем? — Обморок, — коротко ответил я, — у вас есть нюхательные соли? — Сейчас принесу, — ответила она и выбежала из комнаты. Как всегда, когда нужда в помощи отпала, в комнату набилось масса народа, так что сама Кологривова с трудом протиснулась в дверь, передать мне нюхательную соль. Пришлось брать власть в свои руки. — Прошу все выйти! — категорично, потребовал я. — Больному нужен воздух! Зрители начали неохотно расходиться. Маша все это время пребывала в глубоком обмороке. На бедную девушку слишком много всего свалилось за последнее время! Она из одного несчастья, разом попадала в другое. Я проверил у нее пульс и поднес к носу проверенное средство от обмороков — флакон с ароматическими солям. К сожалению, они ей не помогли. Я расстегнул на ней сюртук, поднял рубаху и припал ухом к груди. Сердце билось, но очень нечетко. Пришлось применить массаж. Только после того, как, поймав темп, я несколько раз сильно нажал на грудную клетку, она нормально задышала. Дальше я действовал по своей проверенной методике. Только когда Маша окончательно ожила, я позволил себе расслабиться и сел на край постели. — Ну, как она? — спросили у меня за спиной. Я подскочил на месте и резко обернулся. Бледный как смерть Петр Кологривов остановившимся взглядом смотрел на раскинувшуюся на постели княжну. Зрелище и, правда, было живописным, но в такой ситуации не стоило рассматривать женские прелести. — Вы, вы, что здесь делаете?! — возмущенно воскликнул я, стараясь прикрыть обнаженную княжну. — Немедленно выйдите отсюда! — Простите, — пробормотал он, — я так за нее испугался! — Я это заметил, — с иронией сказал я, взглянув на его обтягивающие бедра панталоны. Петр Андреевич иронию не оценил и продолжил попытки заглянуть мне за спину. — Вы можете мне сказать, что с ней? — дрогнувшим голосом, спросил он. — Она не умрет? Мне сделалось неловко за низменные подозрения, похоже, парень и, правда, был очень напуган обмороком Маши. — Не умрет, — успокоил я его. — У княжны обычный обморок. — У княжны? — с трудом ворочая языком, переспросил он. — Так она?… — Княжна Урусова и внезапно узнала о гибели своих родителей. А теперь уходите, пусть Марья Николаевна поспит, ей необходим покой. Кологривов, с круглыми от удивления глазами, начал пятиться и исчез за дверями. Я до конца освободил княжну от одежды, закрыл одеялом и тоже вышел. Возле дверей толпились дворовые. Я выбрал из них девушку со смышлеными глазами, попросил посидеть с больной, после чего спустился вниз. Екатерина Романовна и Сергей Петрович по-прежнему сидели за столом и смотрели на мечущегося по комнате Петрушу. Де Лафер стоял возле окна и сочувственно качал головой. — Ну, как, что с княжной? — бросился ко мне лейтенант. — Спит, — ответил я. — С ней осталась ваша дворовая. — Что еще за княжна? — спросил Сергей Петрович. Я сделал Кологривову предупреждающий знак, чтобы он молчал, но его видимо так распирало, что он не обратил на него внимания и громко ответил: — Княжна Урусова, Марья Николаевна! — Как княжна? — удивленно воскликнула хозяйка. — Тот молодой человек, княжна Урусова? — спросил вслед за ней чиновник. — Так утверждает Алексей Григорьевич, — ответил им лейтенант и все, включая ничего не понимающего француза, уставились на меня. Я пожал плечами и сел на свой стул. — Но, позвольте, княжна Урусова погибла вместе с родителями, я собираюсь поехать туда засвидетельствовать, так сказать, — пробормотал Сергей Петрович. — А она, как видите, жива, — сказал я. — Почему же тогда княжна одета в мужское платье? — задал идиотский вопрос представитель власти. Ответ я уже придумал, вполне в духе времени, не допускающий и мысли о побеге барышни с любовником и потому не спешил просвещать взволнованную аудиторию, держал паузу. — Княжна бежала из дома с вами? — тихо, спросила Кологривова. — Да, — будничным голосом ответил я, — она бежала из дома, чтобы поступить в гусарский полк и воевать с французами. Как кавалерист-девица Надежда Дурова. — — Княжна Урусова хочет стать гусаром?! — в один голос воскликнули Кологривовы. — Какая дура? — недопонял туповатый Сергей Петрович. — Именно, — веско объявил я, — и княжна Мария Николаевна хотела поступить в армию инкогнито. — Кем поступить? — переспросил чиновник. — Какое несчастье, бедная девочка! — покачала головой Екатерина Романовна. — Это ее спасло. — Гусаром! Она чудо! — в свою очередь, пылко заявил бледный Петр Андреевич. — — Теперь расскажите, что вы знаете о гибели Урусовых? — спросил я уездного страдальца. Не знаю, мой ли вид не внушал Сергею Петровичу доверия, или он не мог связно говорить ни о чем, кроме фортификации и артиллерии, но ничего более внятного, чем то, что крестьяне сожгли чету помещиков прямо в доме он сообщить не смог. То, что я сказал Кологривову, кто такая Маша было ошибкой, еще большей ошибкой, было то, что не предупредил его скрыть фамилию княжны. Я просто в запарке забыл о Сергее Петровиче и только теперь понял, что заставить его молчать будет невозможно. Он тотчас раззвонит об этой новости на весь уезд и приятное известие о том, где прячется сестра тотчас дойдет до любящего брата Ивана, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В его главной роли в гибели родителей, я ничуть не сомневался. Не сумев по-тихому расправиться с сестрой, он видимо решил, разом покончить со всеми родственниками. Князь, скорее всего, принудил крестьян взбунтоваться и напасть на имение. Причем, что называется, подставил всех. Не учел он только одного, Маши в ту ночь уже не было дома. — Что же теперь делать княжне? — спросила меня Кологривова. — Я отвезу ее в другое их имение, — ответил я. — Марье Николаевне нужно пожить в покое. — Если вы не против, — неожиданно вмешался в разговор лейб-гвардейский лейтенант, — я буду ее, вернее, буду вас сопровождать… — Петруша, но ты же ранен! — встревожилась мать. — Ничего мама, я уже почти выздоровел, — ответил он. — Алексею Григорьевичу будет трудно одному, Марья Николаевна, она…, — он покраснел и не договорил. Кологривова понимающе посмотрела на сына и усмехнулась одними губами. Мне же предложение молодого человека совсем не понравилось. Не то, что он был мне не симпатичен, напротив, парень Петруша казался хоть куда, но присутствие третьего в нашем дуэте, грозило нарушить установившиеся отношения. Думаю, объяснять, более подробно не стоит и так все понятно. — Я право не знаю, — попытался я, вежливо отказаться от помощи, — сейчас об отъезде говорить рано, пусть княжна Урусова сначала придет в себя. Если вы, Екатерина Романовна, не возражаете, мы с ней еще пару дней погостим у вас. Согласие было тотчас получено, и я пошел проверить, как себя чувствует больная. На лестнице меня догнал лейтенант Петруша и, смущенно кашлянув, попросил задержаться на два слова. Я задержался. Он, виляя по сторонам взглядом, извинился за свою настойчивость и огорошил сообщением, что больше жизни любит Машу и только любовь к ней возвратила его к жизни. Не врачи-немцы и мои экстрасенсорные способности, а его великая любовь! — Ну и что? — спросил я. — Я-то тут при чем? — Вы должны меня понять и помочь! — горячо сказал он. — Вы же тоже были когда-то молодым! И тоже, наверное, кого-нибудь любили! — Был, — согласился я, — и не так давно как вы думаете, еще нынче утром. Да и любил совсем недавно. Однако он меня не слушал, как и большинству влюбленных ему было важнее, чтобы слушали его. Говорил Петруша горячо и страстно, одной рукой придерживая меня за рукав, видно чтобы не сбежал: — Я, как только увидел Марью Николаевну, сразу понял, что мы с ней созданы друг для друга! Мы встретились не просто так, нас друг к другу вела судьба! Мы с ней… — Погодите, — придержал я лошадей, — когда вы узнали, что Маша женщина? Глаза у парня затуманились сладостным воспоминанием, мне показалось, что он даже облизнулся: — Тогда, в трактире, когда вы нас лечили. Вы мне велели спать, но я не заснул и все видел. Я точно помнил, что ничего неприличного мы с Машей не делали и удивленно, уточнил: — Что вы такое видели? — Как вы ее, — он замялся, подбирая нужное слово, — как вы ее осматривали… — А…, — догадался я, что он мог тогда видеть. Мне пришлось раздеть княжну, чтобы послушать ее сердце. — Значит, именно тогда вы в нее влюбились? — Полюбил, — поправил он, — на всю жизнь! Если учесть, что в тот момент он был почти при смерти, можно было предположить, что Кологривов далеко пойдет. — И за что же вы ее полюбили? — не смог я отказать себе в удовольствии, хоть так насолить «счастливому сопернику». — За большую душу! — не задумываясь, на чистом глазу, сообщил он. — За одну или за обе? — уточнил я, имея в виду не совсем тоже, что он. — А разве у человека бывает две души? — не понял Петруша. — У женщин бывает, особенно когда они топлес, — ответил я, высвобождая рукав, — две такие большие, округлые, нежные души. Простите, мне нужно посмотреть как там больная. — Да, конечно, надеюсь, вы меня не осуждаете? — спросил он вслед. — Ничуть, сам такой, — сказал я, уже через плечо, злорадно подумав, что с Машиной железной волей и княжеской спесью, парень, если у них сладится, окажется в крепких, надежных руках. — Только не знаю, пойдет ли за вас княжна Урусова, — добавил я ложку дегтя в бочку розового меда, — она происходит от Едигея Мангита, а это очень древний род. — А мы ведем свой род от самого Рокши! «Честна мужа из немцев!», — совсем другим голосом сообщил Кологривов. — Его потомок в десятом колене, Иван Тимофеевич Пушкин, прозванный «Кологрив» был моим… — Ну, если вы потомок того Пушкина, тогда я думаю, у вас все будет в порядке, — пообещал я, уже входя в Машины апартаменты. Девушка, что оставалась с Машей, сидела перед кроватью на стуле и клевала носом. Мой приход ее разбудил, и она тут же принялась стрелять шальными, довольно-таки, бесстыжими глазками. — Спит? — спросил я, кивнув на больную и нарочно не обращая внимания на миловидную сиделку. — Спит, — кокетливо, подтвердила она. Я вытащил из-под одеяла Машину руку и проверил пульс. — А ты что такое, барин, делаешь? — заинтересовалась шустрая сиделка. — Слушаю, как стучит сердце, — объяснил я. — Шутишь, — засмеялась она, — сердце разве в руке? Оно вот здесь, — объяснила девушка, положив руку на свою высокую грудь. — Не веришь? Можешь сам послушать, как стучит! Похоже, нравы в доме Кологривовых царили не слишком пуританские. — По руке тоже можно проверить, — вежливо отверг я предоставляемую заманчивую возможность «пальпировать» сельскую шалунью, — сама приложи палец к жилке на запястье и почувствуешь. Девушка приложила, но ничего не почувствовала. — Нет, у меня сердце только в груди бьется, — сообщила она, выгибая спину, чтобы эта часть ее тела не оказалась незамеченной. — Нужно вот так слушать, — объяснил я, беря ее за руку и пристраивая палец на нужное место. — Теперь чувствуешь? — Ну, надо же, в руке сердце бьется! — поразилась девушка невиданным открытием. — А еще где-нибудь бьется? — игриво поинтересовалась она. Я многообещающую исследовательскую деятельность не поддержал и погрешил против истины: — Больше нигде, — и попросил, — ты мне, пожалуйста, не мешай, я сейчас буду лечить боярышню. — А можно я посмотрю? — умоляющим тоном попросила она. — Хорошо, смотри, только не разговаривай, — не смог отказать я симпатичной представительнице прекрасного пола. Похоже, известие о смерти родителей оказалось последней каплей переполнившей резерв сопротивляемости организма, и Маша всерьез заболела. Определить, что с ней я сразу не смог и вынужден был водить ладонями над всем телом, пытаясь по своим ощущениям понять, что с ней случилось. Ничего так и не определил и решил провести, что называется, общеукрепляющий сеанс терапии. Со стороны такое лечение, наверное, выглядело не очень убедительно. Я не касаясь кожи, просто медленно водил над телом руками. Когда устал, прикрыл княжну одеялом и сел в кресло отдохнуть. — Барин, — прошептала над ухом сиделка, — а что ты такое делал? — Лечил, — ответил я, откидываясь на спинку кресла. — Теперь барышня поспит и выздоровеет. — А меня можешь полечить? — лукаво, спросил она. — Тебя то зачем? Ты и так здоровая, кровь с молоком. Вон, какие щеки румяные! — Не скажи, — грустно сказала она, — иной раз так в груди щемит! Страсть! — Это у тебя не от болезни, а по другой причине щемит, — невольно включился я в разговор. — В тебе так кровь играет. — А, правду, бабы говорят, что ты из парня можешь девку сделать? — задала она новый вопрос. — Какие еще бабы? — спросил я. О том, что Маша не мужчина, стало известно узкому кругу лиц меньше часа назад, все это время девушка не выходила из комнаты и ни с кем не общалась. Вопрос: как неведомые «бабы» обо всем этом узнали и сообщили моей новой знакомой. — Наши, бабы, из людской, — чуть громче, чем нужно, ответила она, и Маша беспокойно зашевелилась во сне. — Уже все про то давно знают. — Тише, — попросил я, — тебя, как звать? — Любой, — ответила она, озорно блеснув глазами. — А называть можешь, как понравится, хоть Любушкой, хоть Любашей. — Вот и хорошо, Любаша, если тебе так хочешь поболтать, пойдем в будуар. — Куда пойдем? — кокетливо переспросила девушка. — В ту светлицу, — перевел я на русский язык, подозрительное слово. — А ты, барин, приставать не станешь? — непонятно с чего испугалась она. — А ты как хочешь? — Я девушка честная и ничего такого себе делать не позволяю, — твердо сказала она. Я не стал уточнять, кому она ничего не позволяет делать «ничего такого». Себе или с собой, пожал плечами и остался сидеть в кресле. — Вольному воля — спасенному рай! Поговорка Любе почему-то не понравилась, она нахмурилась, поправила платочек на голове и, решившись, спросила: — Скажи правду барин, ты из бабы мужика можешь сделать? — Могу, только не здесь, — серьезно ответил я, показал глазами на княжну и прижал палец к губам. Сиделка понимающе кивнула и сама пошла в соседнюю со спальней комнату. Я двинулся вслед за ней. Судя по меблировке дома, Кологривовы жили значительно скромнее Урусовых, но, последний кусок еще не доедали. Я осмотрел довольно уютный будуар и опустился на мягкую кушетку, обитую лиловым бархатом. Девушка устроилась на другом ее краю. Мы уже включились в игру, но оба делали вид, что сидим здесь просто так, чтобы не тревожить спящую барышню. — А из меня сможешь парня сделать? — вдруг попросила она. — Тебе это зачем? — засмеялся я, с удовольствием глядя на ее милое, круглое лицо с ямочками на щеках. — Просто так, хочу побыть мужиком, — игриво, поведя плечом, сообщила она. — Не знаю, — нарочито серьезно, ответил я, — сначала нужно посмотреть получится ли из тебя мужчина. Не могу сказать, зачем мне нужен был этот мимолетный почти виртуальный роман. Может, только по тому, что в чужом доме кроме флирта заняться было просто нечем. Слушать любовные излияния лейтенанта я не хотел, по понятным причинам. Француз намертво прилип к хозяйке, та этому, похоже, не препятствовала, и им было не до меня. Осталось только лечь спать или разговаривать с Сергеем Петровичем, что было много скучнее, чем болтать с симпатичной девчонкой. Может быть, только поэтому, я без сопротивления дал себя втянуть в рискованный разговор. — Так посмотри! Мы за осмотр денег не берем! — загадочно улыбаясь, заявила Люба, встала в позу и подбоченилась уперлась рукой в крутое бедро. — Так ничего не видно, — скорее по обычной на Руси мужской привычке ухаживать за всякой хорошенькой женщиной, чем из коварного интереса непременно ее соблазнить, начал я провоцировать сельскую кокетку, — ты сначала все с себя сними! — Что снять? — не поняла она. — Сарафан, рубашку и что там еще на тебе надето. — Так разве такое можно? — рассердилась девушка. — Ты, барин, говори, говори, да не заговаривайся! Может, и лечь сразу прикажешь? — Это как ты сама хочешь. Не я же хочу стать девушкой, это ты собираешься парнем. Не хочешь, раздеваться, твое дело. Я откинулся на подушку, расслабился и прикрыл глаза. Любу несколько минут не было слышно, потом она сказал: — Ладно, барин, будь, по-твоему, если хочешь смотри! Нам скрывать нечего! Я лениво приоткрыл глаза и посмотрел. Девушка и правда все с себя сняла и стояла, гордо распрямившись и откинув назад голову. — Ну, как? — насмешливо спросила она, встретившись со мной взглядом. — Превратишь? — Нет, — помолчав минуту, сказал я, — парня из тебя не получится. — Это еще почему? — взвилась она. — Ну, кто же станет портить такую красоту! — вполне искренне, ответил я. — Тебе быть девушкой во много раз лучше! — Скажешь, тоже, — смутилась Люба. — Сиди на месте, бессовестный! Она быстро натянула на себя сарафан и пулей выскочила из будуара. |
||
|