"Грешница" - читать интересную книгу автора (Шхиян Сергей)

Глава 10

Когда мы вернулись, Котомкины уже не спали, и весь дом вышел нас встречать. Алеша застеснялся своего рваного белья, соскочил с двуколки и, прикрываясь руками, быстро пошел в нашу комнату. Начались расспросы, на которые некому было отвечать. Мы с Семеном сами ничего не знали, а новый Алешин знакомец Иван был так избит, что еле стоял на ногах. Фрол Исаевич пригласил его в дом, но он туда идти не захотел и отпросился отдыхать в сенной сарай.

Сославшись на усталость, я тоже ушла к себе. Алеша, как только мы умылись и переоделись, начал меня целовать и все такое, но в кровать уложить не успел. В дверь постучали, и я от него вырвалась. Оказалось, что любопытный портной принес Алеше на примерку новое платье, на самом деле, надеясь выведать, где тот был ночью. После примерки мы все пошли завтракать.

За столом Дуня попросили Алешу рассказать, что с ним случилось и куда он пропал. Он, не стал ломаться и сказал, что его вчера обманом завлекли в Чертов замок и захватили в плен какие-то люди. Там они попытались принести его в жертву Сатане. Он сумел отбиться от них и спас солдата, которого тоже хотели убить. Фрол Исаевич слушал его рассказ и только сокрушительно качал головой.

— Нечистое это место, много народу там сгинуло, — рассказал он. — Это за острогом давно идет дурная слава. Уже на моей памяти, тогда мы только в Троицке поселились, начальство специальное дознание делало, только все попусту. Когда приезжий чиновник из столицы в этот дом один пошел и исчез, там даже караул специальный поставили. Караул три дня постоял, а потом и сам без следа исчез. С тех пор никто из местных жителей к этому острогу и близко не подходит.

— А чье это имение? По виду оно очень старое, — спросил Алексей Григорьевич.

— Бог его знает, — ответил Котомкин, — там еще со времен государя Алексея Михайловича никто не живет. Как ты-то сам ноги оттуда унес, ума не приложу.

— А кто и когда его построил, вы не знаете? — опять спросил Алексей Григорьевич.

— Народ болтает, будто возвел его какой то воевода, чтобы спрятать от царя Ивана Васильевича набранное на воеводстве. Был у нас в старину такой способ пополнять государеву казну. Царь вызывал в Москву воевод, а когда те возвращались со всем, что набрали с людишек на кормлении, их по дороге перехватывала царская дружина и всего лишала.

Только и тот воевода, видать, был не лыком шит. Он загодя построил в пустом, безлюдном месте острог и в нем держал свою казну. А после то ли сам помер, то ли в опале сгинул. Говорят, что о спрятанном богатстве узнал какой-то думный дьяк, завладел острогом и всеми ценностями и ни полушки не дал воеводским сиротам. А у того воеводы была знатная родня, по Москве пошли слухи и разговоры. То ли сам царь, то ли кто другой, прознали про дьяковы проделки, предприняли против него розыск, но острог был уже пуст. Так что чем дело кончилось, никто не знает.

— Получается, острогу больше двух сотен лет? — удивился Алеша. — И его до сих пор не растащили по бревнышку?!

— Кто ж пойдет на такое дело! — покачал головой Фрол Исаевич. — Говорю же тебе, там нечисть живет и простого русского человека к своим тайнам не подпускает. Туда православный человек никогда доброй волею не пойдет. А коли пошел, то значит, он в вере слаб или порченный.

Мы с Семеном понимающе, переглянулись и никому не сказали ни о таинственных ночных каретах ни о том, как нас пугали наложением рук и криками.

Пока шли разговоры, тетка Степанида с Дуней накрыли на стол и мы вместе со всеми сели завтракать. Я была голодна еще с вечера, но старалась, есть не торопясь, чтобы никто не подумал, что очень жадная до чужой еды.

День был воскресный, потому сразу после завтрака Котомкины вместе с подмастерьями и учениками стали собираться к заутрене. Алеша идти в храм отказался, сказал, что хочет спать. Мне же очень хотелось со всеми пойти в церковь, но мой новый сарафан еще не дошили, а в старом позориться на людях я не захотела и тоже осталась дома.

— Ты иди, ложись, — сказал мне Алеша, — а я пойду, навещу своего знакомого.

— А кто он таков? — остановила его я. — Может он тоже из нечистых!

— Нет, его как раз нечистые и хотели убить, — ответил он. — Он хороший человек и послан мне в помощь. Или я ему, — засмеялся он. — Только говорить об Иване посторонним не нужно, он в бегах и у всех нас могут быть неприятности.

Алеша ушел, я умылась и вернулась в нашу комнату. После бессонной, тревожной ночи мне больше всего хотелось просто лечь и вытянуться в постели. Казалось, что как только доберусь до полатей, сразу же усну. Однако сон почему-то не шел. В памяти всплывали недавние события и только теперь, в безопасности, мне стало по-настоящему страшно. Даже то, что Алеша надолго задерживается у своего нового знакомого, показалось зловещим. Скоро я не выдержала, встала и выглянула в окно во двор. Там уже не было видно ни души, все уже ушли к заутрене, а по двору гуляли только куры и дворовая собака.

Наконец послышались знакомые шаги. Я быстро нырнула в постель и притворилась спящей. Алеша осторожно, чтобы не потревожить меня, прокрался на цыпочках к кровати и начал раздеваться. Не открывая глаз, сквозь опущенные веки, я наблюдала за ним. Он был задумчив и не спеша, снимал с себя одежду. Мне захотелось, чтобы он вспомнил обо мне и проверил, как я крепко сплю. Когда он снимал свои короткие подштанники, он уже думал обо мне. В общем-то, было видно и без его тайных мыслей. Мне стало стыдно подглядывать, и я отвернулась. Он засмеялся и потянул с меня простыню.

— Не нужно, — сказала я и попыталась ее удержать. В рубашке лежать было жарко и на мне совсем не было никакой одежды. — Вдруг кто-нибудь войдет!

— Кому входить, в доме мы одни, — сказал он и начал мной любоваться.

— Тебе надо отдохнуть, ты устал, — напомнила я, поворачиваясь на спину, чтобы лучше его видеть.

— Я не пойму, что же ты со мной делаешь! — воскликнул он, заключая меня в объятия.

Мне показалось, что он очень обо мне соскучился, и мне стало так его жалко, что в глазах все поплыло, и я тоже его обняла. Что он дальше делал со мной, я, конечно, не запомнила. Могу только сказать, что в этот раз он меня совсем не жалел, но я на него за это не в обиде. После того как мы оба чудесно спаслись, я поняла, что Господь на меня больше не в обиде и грешить оказалось совсем не страшно.

Когда мы, совсем измучившись, отдыхали, я спросила Алешу, у всех ли людей бывает так же как у нас с ним.

— Вряд ли, — задумчиво ответил он. — Для любого дела, в том числе любви, нужно иметь талант или хотя бы взаимопонимание. К сожалению, большинство из нас эгоисты и думают только о себе.

— А что такое талант? — спросила я.

— Это вроде твоего дара, — объяснил он, — вот у тебя есть талант понимать, о чем думают люди, у меня, — он задумался, потом, усмехнувшись, продолжил, — выкручиваться из сложных ситуаций и любить тебя.

— Правда? — спросила я.

— А ты сама этого не чувствуешь?

— Чувствую, — ответила я. — Знаешь, как я испугалась, что больше никогда тебя не увижу!

— Я тоже этого больше всего боялся, — сознался он.

— А что такое, — я постаралась правильно произнести непонятное слово, — эгоизм?

— Когда человек думает только о себе, — ответил он, — по-русски — себялюбие.

Я помнила, как он все последние ночи хотел быть со мной, но чтобы не обидеть, старался меня не трогать, и сказала:

— Я знаю, как ты все это время мучился, и если…

— Очень, — быстро ответил он и прижал меня к себе. — Но ведь ты устала и хочешь спать!

— Быть с тобой я хочу еще больше, — прошептала я, отвечая на его долгий поцелуй.

Тогда он так сильно меня сжал, что я застонала. Алеша испугался, что делает мне больно, хотел отстраниться, но я обхватила его тело руками и ногами и не отпустила. Он начал меня обнимать и ласкать и очень долго что-то делал со мной, от чего я совсем изнемогла. Потом мне стало так горячо внутри, что я подумала, что это неспроста, и я от него понесла.

Когда Алеша отпустил меня, я уже ничего не соображала, чувствуя, что силы у меня совсем кончились. Потом я сразу заснула.

Когда мы проснулись, Алеша очень хотел еще удержать меня в постели, но я благоразумно увернулась и напомнила ему про эгоизм. Он засмеялся и дал мне наконец одеться. Я нарочно его стеснялась, но сама одевалась очень медленно, потягивалась и поворачивалась к нему разными сторонами, чтобы ему было лучше видно.

— О, женщина, тебе коварство имя! — весело, воскликнул он, шлепнул меня по попке, быстро собрался, и мы пошли обедать.

К тому, что мы с ним спим в одной комнате, все в доме уже привыкли, и никто про нас плохо не думал. За столом разговор зашел все о том же Чертовом замке, как его называл Алеша. Тетка Степанида рассказала, что там кто-то из местных видел привидение женского пола. Я сразу навострила уши и спросила:

— А какое оно из себя?

— Говорят, что будто белая баба, — ответила она. — Она заманивает людей заглянуть в колодец, а потом их туда сталкивает.

— Нет там никакого колодца, — вмешался в разговор Алеша. — И привидений тоже не бывает. Все это сказки!

Я не стала с ним спорить и тем более рассказывать, что сама видела ночью.

— Как же это не бывает привидений, — вмешался в разговор Фрол Исаевич, — когда я сам его видел! Шел я как-то мимо кладбища, а оттуда выходит баба в белом саване и идет за мной. Я быстрее и она быстрее. Я побежал, она следом. Ночь, вокруг ни души, а баба бежит сзади и зовет: «Фрол, остановись!». Добежал я до церкви, вошел в ограду, она и отстала. Оглянулся, а она уже пропала, будто ее и не было!

Все примолкли и испугано смотрели на портного.

— Может, это вам показалось, — сказал Алексей Григорьевич. — С испуга мало ли что привидится.

— И чего, тятя дальше? — спросила дрожащим голосом Дуня.

— Ничего, помолился Господу и пошел себе домой, — недовольно ответил Фрол Исаевич. — Давно это было…

— Баба-то хоть ничего собой была или не очень? — ехидно спросил Алеша.

— Не разглядел, темно было, — серьезно ответил портной, — я тогда такого страха натерпелся, что мне не до того было.

— А я б сразу на месте померла, — задумчиво сказала тетка Степанида. — У меня от страха сердце заходится и ноги отнимаются.

Я начала вспоминать, что чувствовала этой ночью и поняла, что никакого страха у меня не было. Решила, это потому, что я деревенская и грубая, а они городские и нежные, потому у них от всякого пустяка сразу же начинается слабость.

После обеда Алеша пошел играться своей новой саблей, а меня зазвала к себе Дуня. Сначала разговор шел все о том же, о привидениях, домовых и ведьмах, потом, как водится, заговорили о любви. Девушке очень хотелось узнать как у нас все это с Алешей, она и так и сяк подводила разговор, но на прямую спросить не решилась. Конечно, я могла и сама ей все рассказать, но почему-то и у меня не поворачивался язык говорить о наших с ним тайнах.

Потом мы с ней долго болтали о нарядах. Дуня рассказывала, как здесь, в городе, одеваются девушки. Ее отец обшивал всех городских богатеев, и она все и про всех знала.

— Вот пойдем вечером гулять по улице, я тебе всех покажу! — пообещала она и неожиданно, спросила. — А у вас с Алексеем Григорьевичем уже было?

— Да, — ответила я, и только после этого опомнилась. — Молодая ты такие вещи спрашивать!

— Скажешь тоже, молодая! Мы с Семеном уже давно!

Я удивилась, не понимая как так, получилось, что я ни разу не смогла прочитать об этом в их мыслях.

— Врешь ты все! Ничего у вас с ним не было! — твердо сказала я.

— Твоя правда, — вздохнула Дуня, — а уже хочется, ужасти как. Может, расскажешь, как это бывает?

— Ну, чего здесь рассказывать! Сначала целуешься, а потом все само собой получается. Главное ноги правильно расставить.

— А почему? — удивилась Дуня, подумала, догадалась сама и широко развела колени. — Так?

— Я сама током не знаю, просто так положено. Наверное, для удобства.

Глаза Дуни загорелись таким любопытством, что я была не рада, что согласилась на этот разговор.

— Алевтинушка, подружка, ну, пожалуйста, расскажи! А то выйду замуж, и не буду знать, что делать!

— Ничего, Семен тебя научит! — пообещала я.

— А он-то, откуда знает? Ну, пожалуйста, что тебе стоит!

— Да как о таком рассказывать? Я и слов таких не знаю.

— А если я кукол принесу, на них покажешь?

Я не успела ответить. Пришла тетка Степанида и позвала Дуню помогать по хозяйству. Она неохотно повиновалась, а я тотчас сбежала в нашу комнату. Алеши там уже не было, он опять пошел лечить больных, и я начала маяться от скуки.

В крестьянской жизни человек занят целый день работой и думать, о всяких глупостях ему некогда. В моей теперешней, наполовину барской, заняться было нечем.

Я немного посмотрела в окно, но во дворе ничего интересного не происходило. Тогда я взяла бумагу и продолжила учиться писать буквы. С каждым разом они выходили все ровнее и красивее.

За этим занятием меня застал Алеша. Вернулся он с большим узлом и сразу же меня ошарашил:

— Алечка, тебе генеральша прислала свои платья. Она располнела, и они ей стали тесны. Померяй, может быть что-нибудь подойдет.

— Ой, — только и сказала я, разом забыв и грамматику и скуку. — Какая генеральша? Та старуха, у которой ты был вчера?

— Старуха? — удивился он. — С чего ты решила, что она старуха? Ты же ее не видела.

— Я ее видела через тебя, — не подумав, ответила я, не сводя взгляда с узла. — А они царские?

— Нет, скорее княжеские, — засмеялся он, — но тебе понравятся. Так ты говоришь, что видела Анну Сергеевну?

— Да, и она мне не понравилась, она старая и некрасивая. Можно я посмотрю?

— Платья? Конечно, смотри, — озадачено сказал он. — Значит, ты можешь знать, что я делаю…

Будь у нас простой разговор, я бы обратила внимание на Алешины слова, но в тот момент мне было не до него. Я забрала узел, положила на стол и развязала. Платья были завернуты в дорогой кашемировый платок, который было бы не стыдно надеть и в большой праздник. Верхнее оказалось розового цвета. Встряхнув, я приложила его к себе. Мне показалось, что оно мне точно впору. Такой красоты я еще никогда не видела! Я так Алеше и сказала.

— Ты тут занимайся, а я лучше пойду, — увидев, что мне не до него, торопливо сказал он. — Прислать тебе в помощь Дуню?

— Пришли, — ответила я, не в силах отвести взгляда он необычных нарядов.

Алеша сразу же ушел, а я, отложив розовое, взяла второе, черное шелковое с большим вырезом на груди, отделанным красными кружевами.

Мне показалось, что не успела закрыться за ним дверь, как прибежали Дуня с теткой Степанидой. Они начали громко охать и хвалить щедрую генеральшу. Дуня так завидовала моим обновкам, что мне стало приятно. Мы все так увлеклись примерками, что не заметили, что прошло полдня. Об Алеше я вспомнила только, когда он зашел в комнату, позвать нас в город за покупками. Я была так взволнована, что не очень обрадовалась предстоящей прогулке.

— Тогда я пойду в этом платье! — сказала я, показывая ему на черное с вырезом.

— Ага, только босиком и в старом платочке, и пусть тебя Дуня накрасит своими белилами!

Я поняла, что он надо мной издевается, и собралась заплакать. Он не повел и ухом, лишь покачал головой.

— Ты можешь рыдать сколько хочешь, но я не дам тебе выглядеть огородным пугалом.

— Ну, почему, почему пугалом! Платье такое красивое!

— Пока я не могу тебе этого объяснить, — твердо сказал он. — Когда научишься хорошо читать, прочтешь много книг, посмотришь, как одеваются другие женщины, тогда поймешь это сама. А пока поверь мне на слово, нельзя носить бальное платье без хорошей прически и красивой обуви. Пока их у тебя нет, будешь ходить в обычном сарафане.

Не знаю почему, но я ему поверила, раздумала плакать и больше не настаивала. Зато погуляли мы на славу. Вместе с Котомкиными прошлись по главной улице и здоровались со всеми встречными. Я видела, что на нас все оглядываются и без моего нового платья. Потом мы делали шопинг, как назвал это Алеша. Это значит, накупили столько всякой всячины, что потом до темноты мерили обновки. Теперь я была одета как принцесса, в красные сапожки, шелковый сарафан с бумажными рукавами и цветной полушалок. Алеша сделал много подарков тетке Степаниде и Дуне и они, как и я, были рады и счастливы.

Я так устала за день, что как только приклонила голову, сразу же заснула, и у нас с ним ничего не было. Зато утром, едва я открыла глаза, Алеша сразу же на меня набросился. Конечно, я ему не отказала. Мне уже начинала нравиться семейная жизнь. Я знала, что без церковного благословения то, что мы делаем с Алешей, было грехом, но я знала, что Господь милосерден и когда-нибудь простит раскаявшихся грешников. Тем более что грех был так сладок, что у нас просто не было сил от него удержаться.

— Знаешь что, — предложила я Алеше, — давай скажемся больными, и целый день не будем вставать.

— Ну вот, а говорят, что сексуальная революция произошла в России в конце двадцатого века, — загадочно и непонятно, сказал он, — а она уже была неактуальна в восемнадцатом.

Я попросила Алешу объяснить, что значат эти его слова. И кажется, сделала это зря. Объясняя, что такое сексуальная революция, он так замучил меня ласками, что мы оба опять уснули без сил. Разбудил нас Фрол Исаевич, когда утро было в разгаре. Оказывается, за Алешей прислали от самого владыки. Он сначала не хотел ехать, сказался больным, но я его уговорила. Все-таки владыка ближе к Богу, чем простая крестьянка и сможет замолвить перед ним за нас словечко.

Не успел Алеша уехать, как ко мне с двумя куклами пришла Дуня, увидела, что я лежу в постели голой и опять начала приставать с расспросами. Хоть я и не хотела говорить с ней на грешные темы, пришлось выполнить обещание и на куклах показать, что бывает между мужчинами и женщинами. Дуня все посмотрела и стала задумчивой. Как и меня, ее волновал вопрос, не грешно ли все это.

Тогда я ей сказал Алешиными словами, что если бы люди боялись придуманных грехов, то на земле давно никого не осталось.

— Все равно боязно, — сказала она. — Я все-таки лучше до венчания Семену ничего не позволю.

— А что, он просит?

— А то! В каждом темном углу зажимает.

— Хорошо тебе, — грустно, сказала я, — тебя он под венец поведет, а я не жена, не вдова, а сплошная грешница.

Мы обнялись, вместе поплакали и пошли рассматривать и мерить вчерашние обновки. Алеша как уехал к владыке, так и вернулся только к вечеру. Я ему обрадовалась, но в комнату с ним не пошла. После утренней сексуальной революции у меня еще болело все тело.

Правда он не настаивал, оказалось, что его позвали в гости к какому-то большому начальнику. Я осторожно спросила, будут ли там женщины. Алеша меня поцеловал и успокоил, что только одни мужчины, но я ему не очень поверила. Решила его испытать и попросила проверить в нашей комнате, как я изучила буквы. Мы остались вдвоем, а он вместо того, чтобы потащить на полати, начал заниматься со мной грамматикой. Это было странно, обычно он не упускал возможности побыть со мной наедине.

— Ты просто молодец, — похвалил он меня, когда проверил, все что я успела запомнить из букв и слогов. — Никогда не думал, что человек так легко и быстро может научиться читать.

Я не стала его разочаровывать, и не созналась, что просто пользуюсь его головой. Он читал сам, а я только повторяла за ним слова.

Когда пришло время, Алеша собрался и ушел в гости, а я осталась одна, но продолжала за ним мысленно наблюдать. Правда на расстоянии я слышала его хуже, чем вблизи. Но скоро мне следить за ним прискучило. Там где он гулял, ничего интересного не происходило. Баб и девок в компании не было, и говорили только о царе и всяких новых порядках. Это было не интересно, и я занялась другими, важными делами. Теперь, когда у меня появилось много вещей, забот у меня заметно прибавилось. Богатство требовало постоянного ухода и внимания. Я проветрила платья и сарафаны, полюбовалась сапожками и стерла с них пыль, еще раз внимательно рассмотрела все украшения. Это заняло много времени. Я так увлеклась, что едва не пропустила самое важное, что происходило с ним этим вечером.

Алеша разговаривал с каким-то старичком-священником, которого называл владыкой. Мой любимый относился к нему с большим уважением. Разговор у них зашел обо мне. Алеша рассказал, как встретил меня и что я ему очень нравлюсь. Тогда старичок его спросил, почему он на мне не женится. Я ждала его ответа, и сердце у меня замерло. Алеша начал рассказывать историю моего замужества. То что я замужем и состою в блуде, попу-владыке не понравилось.

— Коли венчана, значит, жена, — строго, сказал он. — А то, что между ними ничего не было, ничего не значит. Жена, значит должна себя блюсти!

Алеша начал за нас заступаться, и сказал, что ему рассказали, что я уже овдовела. Батюшка куда-то ушел, а потом вернулся и сказал, что это правда, он все узнал, Алексашку за дезертирство запороли до смерти. Я сначала заплакала, но потом успокоилась. Батюшка сказал, что теперь мы можем повенчаться. Что было дальше, я поняла плохо. Алеша уже слишком много выпил и пьяные мысли я понимала с трудом. Он думал то об одном, то о другом и я не успевала все запомнить. Потом я поняла, что он скоро придет и поведет меня под венец.

Конечно, как и все девушки, я мечтала о красивой свадьбе. Я хотела, чтобы она была воскресным днем, и в церкви полной людей. Я бы шла в белом платье с прозрачной накидкой на голове и все бы на меня любовались. Но и то, что нас будет венчать не простой священник, а владыка, по имени епископ, как его называл про себя Алеша, было приятно.

Когда в комнату наконец вошел Алексей Григорьевич, я была уже одета в самое красивое платье и сидела на лавке. Он споткнулся о порог, но выругался только про себя. Я подняла на него глаза, он мне улыбнулся и сел рядом.

— Ты уже знаешь? — пьяным голосом спросил он.

Я думала, что он интересуется, знаю ли я, что умер мой муж старый Алексашка, и кивнула.

— Ты согласна? — спросил он и просительно посмотрел мне в глаза.

В этот момент я догадалась, что он так меня сватает и зовет замуж. Я хотела, было, для приличия сказать, что мне нужно подумать, но Алеша так на меня смотрел, что я не смогла ему отказать. Все произошло слишком быстро — новость о смерти Алексашки, и тут же его предложение. Я не выдержала и заплакала. Алеша меня крепко обнял, поцеловал, и мы с ним пошли в церковь.

На улице было совсем темно. Луны на небе не было, и в Троицке не светилось ни одно окно. Алеша спотыкался на ровной дороге, и мне приходилось поддерживать его под руку. Из-за заборов на нас лаяли собаки. Наконец мы дошли до храма. Я уже раньше говорила, что церквей в городе было две, и они стояли почти друг против друга. Мы остановились, не зная в которую из них идти венчаться.

— Кажется в этой, — неуверенно сказа он, указав на больший по размеру храм и мы вошли в церковные ворота. Ворота в церковь были приоткрыты, и оттуда пробивался свет. Алеша их широко распахнул, и мы с ним рука об руку, вошли в храм. Навстречу нам вышел заспанный церковный служка и позвал за собой. В церкви горели свечи, и она казалась яркой и праздничной. Нас встретил старичок, тот самый владыка. Он мне ласково улыбнулся, благословил и дал поцеловать руку. Она была мягкой и пахла чем-то церковным.

Венчание проводил не владыка, а другой священник в золотом облачении, звали отец Никодим. Служка держал над нами венцы, а батюшка читал молитвы. Алеша не знал что делать, и все время поглядывал на меня, надеясь, что я ему подскажу. Владыка понял, что он не в себе и тихо говорил у нас за спиной, что за чем идет. Наконец отец Никодим три раза обвел нас вокруг аналоя и объявил мужем и женой.

— Ну, вот и все, — сказал нам владыка. — Поздравляю вас, дети мои, будьте счастливы и идите с Богом.

Мы поцеловали иерею руку, за все поблагодарили и вышли из храма. Теперь, когда свершилось таинство венчания, я почувствовала, что с души у меня словно спал груз греха. А вот Алеша ничего такого не испытывал, он сильно хотел спать. Церковный ритуал показался ему длинным и неинтересным. Мне стало обидно, что он ничуточки не взволнован и всю дорогу назад, я шла молча. Когда мы вернулись к Котомкиным, Алеша отрезвел и, мне показалось, он уже начал жалеть, что на мне женился.

Я полностью сосредоточилась на его мыслях и начала понимать, что в наших отношениях не все просто. То, что он меня любит, сомнений не было, но его вдруг начала пугать моя способность читать мысли. Еще он думал о том, что между нами огромный культурно-временной барьер и когда утихнет страсть, ужиться вместе людям разных культур и понятий будет почти невозможно. Самое удивительное, но я понимала, что он прав. От всего этого, мой большой праздник получался совсем не радостным. Думать о какой-то культуре в ночь собственной свадьбы я не собиралась. Я хотела одного, чтобы он любил меня без памяти, и даже знала, как этого добиться.

В комнате Алеша зажег свечу и тяжело опустился на стул. У него болела голова. Нужно было спасать положение. Я подошла к нему вплотную и заглянула в лицо. Он попытался улыбнуться, но это у него не получилось. Улыбка вышла мучительная и виноватая.

— Поможешь мне снять платье? — грудным голосом, попросила я.

Он сразу встал и начал расшнуровывать корсаж у меня на груди. Его неловкие пальцы касались моей голой кожи, и это меня возбудило.

— Нам нужно немного выпить, — хрипло сказал он, когда платье, скользнув по телу, легко упало к моим ногам.

— Да, любимый, конечно, — ответила я и подошла к открытому окну.

На дворе уже рассветало. Я знала, что он всегда любуется моим молодым, красивым телом, и понимала, что мне делать, чтобы у него снесло башню. Правда, какую башню, я не знала, это не я, а он так, обычно, говорит. Алеша с трудом отвел от меня взгляд и тоже подошел к столу. Тогда я села на край полатей так, что бы ему было видно меня всю. Он, стуча горлышком по краям лафитников, торопливо, налил две рюмки и подошел ко мне. Теперь уже нас обоих била дрожь.

— Вот, — сказал он, протягивая мне вино.

Не слушая, я поднялась, обхватила его шею руками и прижалась нежным телом к его груди. Он застыл на месте, продолжая держать лафитники в широко расставленных руках. Я не говоря ни слова, быстро расстегивала его одежду. То, что творилось в его голове, я даже не рискну пересказывать. Кажется, он называл свои мысли эротическими фантазиями.

Теперь, когда между нами больше не было греха прелюбодеяния, я могла позволить себе делать со своим мужем, все что нам взбредет в голову. И это розовое, раннее летнее утро, я полностью подарила ему. Для того чтобы он убедится, как хорошо иметь жену, способную понимать то, что нужно мужу. И никакая чужая культура не помешает нам дарить друг другу радость и наслаждение. И я дала ему все, что он хотел получить. Может быть даже больше того. Ласки наши стали необузданны и бесстыдны.

— Девочка, что ты со мной делаешь! — стонал он. — Ты чудо!

— Я люблю тебя, — шептала я в ответ, — и буду любить всегда.

Мы оба забыли про усталость и терзали друг друга бесконечными ласками и поцелуями. Мне кажется, я впервые поняла, как важно в любви понимать и чувствовать что нужно любимому человеку. Он это знал и раньше, и с тех пор как мы стали близки, делал для меня все, что мог. Теперь я сторицей вернула мужу свой долг.

Обессилив от любви, мы уснули, не в силах разъединиться.