"Приключения Семена Поташова, молодого помора из Нюхотской волостки" - читать интересную книгу автора (Писарев Сергей Сергеевич)ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ «ВЕРНАЯ ЛЮБОВЬ»Свейская армия считалась по тем временам в Европе самой лучшей, а свейские литейные заводы — наиболее совершенными. Самого же Карла XII превозносили как непобедимого полководца. Все это возлагало на Петра большие заботы. После поражения в тысяча семисотом году под Нарвой русская армия не только была восстановлена, но и достигла небывалой до этого мощи. Во многих сражениях неприятель оказался побитым, и к осени тысяча семьсот четвертого года Ижорская земля с устьем Невы снова стала русской. Не удалось неприятелю помешать и строительству Санкт-Питер-Бурха. Победно прогремела «вторая Нарва». Но не пришло еще то генеральное сражение, которому предстояло решить исход войны. Сам Карл похвалялся, что, расправившись с Августом, ринется на Петра и одним ударом сметет с лица земли его войско. Россия перестанет после этого существовать, превратившись в одну из провинций свейского государства; отдельные свои неудачи Карл не считал серьезными. Петр же в это время напрягал все силы, чтобы добиться окончательной победы. Особое внимание он обращал на железоделательные заводы, поставлявшие армии и флоту оружие. Меньшиков ведал заводами в Карелии. Он совсем не был царедворцем-выскочкой, каким характеризовали его многие из завидовавших ему современников. Петр не за то любил Меньшикова, что тот был когда-то расторопным слугой и спас ему жизнь. В Меньшикове Петр ценил ясную голову, и ему он давал наиболее ответственные поручения. Сам Меньшиков тоже научился подбирать себе помощников. Молодой помор Семен Поташов подкупал его своей деловитостью, а главное, поражал бескорыстием, — последнего царский любимец в себе самом никак не мог выработать. Семен рассказал ему о «гари» на речке Кумбуксе. Меньшиков подумал, не обрушиться ли ему на раскольников. Но рассудил, что в этой «гари» он повинен больше сам, чем Денисов, и нужно было сперва подготовить новые источники получения руды. Александр Данилович поделился с Семеном еще одной заботой: то домна вдруг на железоделательных заводах загаснет, то молот выйдет из строя, то прорвет плотину, а как начнут испытывать пушечные стволы, их разрывает. Докладывать царю Меньшиков не стал, — сам должен был с этим справиться. Через соглядатаев ему удалось схватить того, кто пытался заклинить станок, на котором сверлили восемнадцатифунтовые пушки. Под пыткой узнали многое. Но даже пытка не могла обнаружить, кто всем этим руководил и где человек этот скрывался, — схваченный сам не знал. Меньшиков от Петра слышал о том, что случилось с Семеном у зимушки и каким подлым изменником оказался иноземец Патвард. И Меньшиков подумал, что все это не дело ли его рук. И вот Семен вместе с солдатом-башкиром Ахметом, получив разрешение взять с собой и Фаддеича, выехал во главе небольшого отряда солдат к безымянной речке. Отправились ночью, чтобы не привлечь к себе внимание, и двинулись не дорогой, а прямо сузёмком. На тропе, которая вела от безымянной речки к западу, Семен поставил засаду, сам же с Фаддеичем и Ахметом подобрался к зимушке. Казалось, здесь ничего не изменилось. Стоял на месте восьмиконечный крест, а над поварней вился дымок. Зимушка и сейчас была обитаемой. Вскоре увидели человека, выбравшегося из зимушки. Семен сразу разочаровался — это не был Патвард. Ростом и фигурой он на Патварда как будто и походил, но лицо было совершенно другим: широким, с толстым вздернутым носом, и волосы этого человека были седыми, в то время как у Патварда почти черными. К вечеру из засады сообщили, что явившийся с запада человек схвачен. Сделано это было так ловко, что человек этот не только не успел кинуться назад, но и позвать на помощь. Теперь он лежал связанным, с кляпом во рту. Семен и Фаддеич узнали в нем человека в оленьей парке. Обыскав его, обнаружили под одеждой грамоту. Написана была грамота на незнакомом языке. Семен знал, что у Меньшикова есть кому ее прочесть. Весь следующий день наблюдали за человеком у зимушки. С запада никто больше не появлялся. С востока тоже никого не было. Человек, обитавший в зимушке, ловил рыбу и готовил еду. Время от времени он выходил на тропку, ведшую на запад. Его явно беспокоило, что оттуда никто не являлся. На третий день Семен решил, что ждать больше нечего. Если это не Патвард, все равно нужно схватить — Меньшиков разберется. К зимушке подползли с трех сторон. Человек кинулся к берегу, где имелся челнок. Схватив шест, он оттолкнул челнок на середину речки и понесся вниз по порогу. Семен уже хотел крикнуть, чтобы стреляли, но его предупредил Ахмет, пустивший в ход свое оружие — аркан, которым пользовался для ловли скота. Петля, захватив удиравшего за шею, выдернула его из челнока. Подтянув заарканенного человека к берегу, Ахмет с помощью солдат вытащил его из воды. Тут Семен поразился: перед ним на траве собственной персоной лежал господин Патвард. Семен хлопнул себя по лбу — как это он мог так опростоволоситься: конечно, Патвард должен был изменить свой облик, который многим был хорошо известен. А сейчас, побывав в воде, он снова стал таким, каким знал его раньше Семен — узколицым, длинноносым и совсем еще не седым. Пойманного высвободили из петли, дали прийти ему в себя, после чего Семен вежливо сказал: — Вот, господин Патвард, «еще один наш с вами встреч». Сейчас самообладание господину Патварду изменило: выругавшись, он отвернулся. А Семен начал сушить грамоту, написанную на том же незнакомом языке, которую нашли у Патварда. Семен был рад, что поймал и Патварда, и человека в оленьей парке. Он жалел только, что никто не пришел с востока. Семен не знал, что человек этот приходил и именно когда ловили Патварда. Был это не кто иной, как бывший сумской приказчик. Жил он теперь с раскольниками на Выге. После того как сгорели Пахомий и Коротконогий, он встретился с господином Патвардом и стал ему помогать. Явившись к зимушке и увидев, что ловят господина Патварда, человек этот поспешил как можно скорее скрыться. В обители долго не задерживался: взял у Андрея Денисова поручение к раскольникам на далекую Печору. Семен обратился к Меньшикову с просьбой отпустить его «по своему делу». Меньшиков заинтересовался, что это за «свое дело» у молодого помора. Семен сказал: «Хочу жениться». Дарья находилась в это время в Челмужах, на берегу Онежского озера. Туда они вышли после того, как девушка спаслась от «гари» на Кумбуксе. В Челмужах они неожиданно встретили Аркашку-Шалберника. Бывший нюхотский поп теперь остепенился, больше не брал в рот хмельного и обзавелся хозяйством. У него и осталась Дарья. Посмотрев внимательно на Семена, Меньшиков спросил: — А который тебе годочек? Семен прикинул в уме, сколько прошло с тысяча шестьсот восемьдесят четвертого года, когда он родился, до сентября тысяча семьсот четвертого года, и ответил: «Двадцать первый», а затем, поняв, что соврал, поправился: «Нет, только двадцать еще будет». — Вот видишь, — сказал Меньшиков, — не лучше ли обождать. Смотри: Щепотьев не женат, Корчмин не женат, не женат и я сам... Но Семен решительно заявил: «Нет, пора», — и пояснил: «А то невеста ждать перестанет, пойдет замуж за кого другого, и так уж долго ждет». Меньшиков неодобрительно покачал головой и спросил: — А есть у тебя деньги, чтобы жениться? — Мне царь положил жалование, — с достоинством ответил Семен. — А ты хоть раз получил свое жалование? Семен смутился и отрицательно мотнул головой. — На что же ты все время жил? — поинтересовался Меньшиков. — Корчмин да Щепотьев на дорогу собрали. Меньшиков рассмеялся. — Как же ты собираешься без денег жениться? У Семена на это был готов ответ: — Поп в Челмужах знакомый, повенчает задаром. — Я не про то спрашиваю; жену-то на что содержать будешь? Происходи все это в Волостке, Семен знал бы что делать: отправился бы на промысел, да у него с Дарьей было хозяйство. Здесь же ничего не имелось. Царь, хотя и посулил жалование, да, вероятно, позабыл. Сам же Семен стеснялся ему об этом напомнить. — Так все же хочешь жениться? — спросил Меньшиков. — Беспременно! — подтвердил Семен. Он считал, что все как-нибудь образуется. Достав мешочек с деньгами, Меньшиков высыпал их на стол. Сперва собирался дать половину, затем, вздохнув, пододвинул Семену все. Тот было заупрямился, не захотел брать. Но царский любимец, который к тому времени стал чуть ли не самым богатым человеком в государстве, проговорил: — Бери не от Меньшикова, а от человека, которому, как и тебе, пришлось в жизни не сладко. Семен взял деньги. Меньшиков спросил: — А у тебя есть что надеть к свадьбе? Семен ответил, что, кроме того платья, что на нем, больше ничего нет, — подарил это платье еще Корчмин. Сперва камзол и кафтан были даже нарядными, теперь же время и события оставили на них свои следы. Из запасов, которые даже в разъездах были не маленькими, царский любимец выбрал нарядный костюм. В нем Семен стал походить на расфранченного придворного. Меньшиков уверил, что таким и подобает быть жениху. Семен и Фаддеич сели на лошадей и поехали в Челмужи. Фаддеич сперва удивленно посмотрел на Семена, понял, что молодой помор как поехал, так и вернулся неженатым. — А ну-ка расскажи! — попросил он. В Челмужи приехали к вечеру. Им сказали, что Дарья на берегу залива. Поджидая возвращения Семена, девушка часто там проводила время. Соскочив с лошади и отдав поводья Фаддеичу, Семен подбежал к Дарье. Та, услышав шаги, поднялась с камня. Семен подбежал ближе, и девушка обернулась. Обернувшись, она от неожиданности замерла. Дарья увидела на Семене кафтан из лилового атласа, под которым был надет шелковый камзол. Короткие штаны были тоже из шелковой материи, чулки нитяные, белые, а на ногах башмаки с большими пряжками. На грудь от горла спускалось кружево; не менее дорогое кружево выбивалось из-под широких рукавов. Все это венчал завитой парик с треугольной шляпой, отделанной золотым галуном. Кафтан благодаря множеству складок оттопыривался ниже талии во все стороны. Семен правильно отнес удивление Дарьи к своему костюму. И для того, чтобы поразить ее еще больше, он подбоченился. Наконец, покрасовавшись, шагнул вплотную к девушке, набрался духу и выпалил: — Дарья, выходи за меня замуж!.. Поп тут свой, разом обвенчает!.. И сделал попытку обнять ее, — он считал, что в таких случаях именно так и полагается действовать. Что тут могло произойти? Молодая девушка, мытарства которой наконец-то кончились, обовьет руками шею жениха и тихо скажет, что она страшно счастлива и, в подтверждение своих слов, может быть, даже, преодолев робость, поцелует его. Дарья этого не сделала. Она продолжала удивленно смотреть на Семена, и вдруг из ее глаз потекли слезы. — Так как же, Дарья, — уже менее уверенно проговорил Семен, протягивая руки, — пойдешь за меня замуж? Девушка отрицательно покачала головой. — Так как же, не пойдешь? — еще неувереннее протянул Семен. Девушка опять отрицательно мотнула головой. Семен ничего не мог понять: невеста, которая столько времени поджидала его и ни за кого не шла замуж, теперь, когда они могут, наконец, пожениться, вдруг отказывается. На какое-то мгновение он вспомнил все то, что говорил Андрей Денисов. Но, к чести Семена, он сразу же забыл об этом. Наконец его словно осенило. — Дарья, — воскликнул он, — ты меня разлюбила?.. Сквозь слезы Дарья улыбнулась; это должно было означать, что он ее не понял. Но Семен настаивал: — Дарья, ты полюбила другого!.. Да, да, ты полюбила другого! Дарья молчала. — Да, да, ты меня больше не любишь!.. — настаивал Семен. Ничего иного он придумать не мог. Дарья ласково взглянула на него и ответила: — Сема, я люблю тебя пуще прежнего. — Так выходи за меня замуж! — уже с отчаянием в голосе закричал на весь берег Семен. — Нет, замуж за тебя не пойду, — решительно ответила девушка. Это было уже свыше его понимания. А Дарья, улыбаясь, приблизилась к нему и, все еще сквозь слезы, проговорила: — Сема, я люблю рыбака-помора, ты же теперь стал совсем другим, посмотри сам на себя. Ты теперь — господин Поташов. Фаддеич, который за всем этим внимательно наблюдал, вдруг так громко прыснул со смеху, что лошади испуганно вскинулись, и ему, чтобы успокоить их, пришлось сильно дернуть за поводья. А Дарья продолжала: — За господина Поташова поморская девушка не пойдет — господин Поташов ей не ровня... Господину Поташову теперь под стать придворная принцесса, на ней ему и жениться. И снова она заплакала. Конечно, Дарья плохо представляла себе «придворных принцесс» и за кого они выходят замуж. Но она понимала, что, если Семен останется при царе, поморская девушка окажется ему в тягость. Додуматься до этого Семен сейчас не мог — у него была своя, пусть глупая, но логика. — Нет, Дарья, ты меня разлюбила! — категорически заявил он. — Грех тебе так говорить, Сема, — ответила девушка. — Нет, нет, — упорствовал Семен, — ты меня не любишь... — И добавил, совсем уже расстроившись: — Ты меня и раньше не любила. — Сема, я тебя любила, когда ты ушел в монастырь, любила, когда уплыл в Студеное море... Я и теперь тебя люблю. Но таким, каким ты был раньше, а не каким стал теперь... Я люблю помора, а не царского вельможу. Дарья привлекла его к себе и крепко поцеловала. А затем проговорила: — Уезжай скорее, «господин Поташов!» Уезжай!.. Семен внимательно посмотрел на Дарью; кажется, он начал что-то понимать. Спросил: — Значит, за «господина Поташова» замуж не пойдешь? — Не пойду! — подтвердила девушка. — А теперь уезжай скорее!.. — Нет, погоди, — продолжал Семен. — А за помора замуж пойдешь? — Пойду, — тихо ответила Дарья. В это время лошади опять забеспокоились, и Фаддеичу, едва не помиравшему со смеху, снова пришлось их что есть силы одернуть. Семен вдруг сказал: «Ладно» — он все понял. И, не говоря Дарье больше ни слова, повернулся к Фаддеичу. — Сослужи мне еще раз службу, крестный, отвези Дарью в Волостку; она с тобой поедет... Вот тебе деньги, все, что дал мне Меньшиков... Только лошадей дать не могу — царевы они, с меня взыщут... А перед Меньшиковым в долгу не останусь... Зная, что Фаддеич ему не откажет, Семен вскочил на лошадь, схватил за поводья другую и поскакал, не оглядываясь. А если бы обернулся, то увидел бы, с какой любовью смотрит ему вслед Дарья. На следующий день Меньшиков сказал Семену: — Собирайся, поедем к государю, вызывает. — А где государь находится? — Может, на Сясьской верфи, — может, в Олонце, где застанем. Это как раз устраивало Семена: Петр молодому помору был сейчас нужнее всего. Но, прежде чем отправиться в дорогу, Семену пришлось присутствовать при казни господина Патварда и его сообщников. Найденные грамоты их разоблачили: одна содержала подробные инструкции, другая — не менее подробный отчет о том, что уже выполнено. Господин Патвард сделал попытку спасти себя: предложил Меньшикову, что будет шпионить против прежних хозяев. Но Меньшиков на это не пошел, — у него уже давно в неприятельском стане были верные соглядатаи. Но другую просьбу господина Патварда Меньшиков выполнил: дал ему, перед тем как повесить, бутылку вина и именно испанского, к тому же очень крепкого. Царя застали на Олонецкой верфи. Большие корабли строились здесь, на склоне песчаного берега. Петр наезжал сюда проверять, как идет работа; еще чаще бывал здесь Меньшиков. Встреча произошла среди бревен, свежетесанных досок и стружек, в которых утопали ноги. — Александр Данилович, — начал Петр, — говорил, что просить чего хочешь? — Хочу, государь! — Так проси, послушаем. И, присев на бревна, Петр начал оттирать с ладоней смолу. Семен поднял голову, поймал взгляд Петра и решительно сказал: — Отпусти меня, государь, на Белое море. Петр посмотрел себе на руки, нахмурился и сердито спросил: — Чем же тебе здесь худо? Не сробев, Семен продолжал: — Государь, помор я. Вернусь к себе, судно новое построю, пойду промышлять. Сделаю судно, как на верфи учили, всем к примеру. Наступило молчание. Петр вспомнил все, что ему рассказывали о Семене и что он сам о нем знал. Затем спросил: — Хочешь со мной расстаться? Семен не ответил. И, может быть, в первый раз опустил глаза. — Другие, — продолжал Петр, — из кожи бы вывернулись, чтобы очутиться на твоем месте, горло бы перегрызли друг другу, а ты мною пренебрегаешь... Не хорошо это, Семен! Молодой помор продолжал стоять опустив глаза. И понял, наконец, Петр, что не выйдет из Семена Поташова ни Щепотьева, ни Корчмина и уж, конечно, Меньшикова. А на севере он будет ему полезен. — Будь по-твоему, — сказал Петр, — не могу тебе приказывать — в долгу у тебя. Царь поднялся, собираясь уходить. — Еще прошу, государь... — Проси, проси... Какую милость хочешь получить? — Не милость, государь, а то, что ты сам обещал. — А что я такое обещал? — Выплати мне жалование. — Вот занятно! — воскликнул Петр. — Такому бессребренику деньги!.. На что тебе понадобилось жалование? У Семена уже был готов ответ: — Купить лесу придется, да парусины, да снастей, да железа на скобы... Судно, конечно, сам сработаю... Еще избу, верно, придется подновить... — И жениться собираешься? — в тон ему поддакнул Петр. — И жениться, — подтвердил Семен. — А вдруг Дарья за тебя и не пойдет? — спросил Петр. Он хитрил, так как по рассказу Меньшикова знал обо всем, что произошло между молодым помором и его невестой. — За помора Дарья пойдет, — уверенно ответил Семен. — Эх, Семен, Семен, — сокрушенно проговорил Петр, — зря ты меня сватом не позвал, когда был я на Белом море. Я, Семен, сватать умею… Хорошо это делаю!.. Я бы и тебя сейчас высватал, да ехать недосуг — не дает мне передохнуть мой августейший братец Карл. — А то поедем, государь, — воскликнул Семен. — Я свадьбу сыграю на всю Волостку, хорошо погуляем! Петр рассмеялся, спросил: — А сколько тебе жалования уплатить? — Сколько тобой положено, государь. Петр достал мешочек с деньгами и, передавая молодому помору, приказал: — Сочти! Семен счел. — Хватит? — спросил Петр. — С избытком! — воскликнул молодой помор. Хотя Петр и поскупился, но у Семена никогда еще не было так много денег; их должно было хватить и на свадьбу, и на первое хозяйственное обзаведение. Петр в это время думал: «Первый раз встретил честного человека, а он от меня уходит». И сказал: — На севере у меня много забот — буду на тебя рассчитывать, Семен. Молодой помор утвердительно кивнул. Попрощался Семен затем и с Меньшиковым; царский любимец ему, в свою очередь, сказал: — Не думай, что ты от меня избавился. Как стану олонецким губернатором, попадешь под мою власть. А может быть, и меня на свадьбу пригласишь? Не плохо бы это получилось — губернатор на свадьбе у помора!.. Трогательнее всего прощался Семен с Щепотьевым. Словно оба предчувствовали, что никогда больше не увидятся. Через два года под Выборгом Щепотьев с небольшим отрядом храбрецов кинулся на абордаж неприятельского судна. Судно они захватили, и подвиг этот был расценен как из ряда вон выходящий. Тело Щепотьева и остальных погибших привезли в Санкт-Питер-Бурх, где и предали земле под грохот артиллерийского залпа. Сам Петр плакал у гроба своего верного помощника. Корчмина на Свири не было, и Семен не смог с ним попрощаться. Но и о нем у него остались самые лучшие воспоминания. По пути на Белое море Семен завернул в Выгорецкую обитель. Андрей Денисов встретил его сдержанно. Будучи хорошо осведомленным, киновиарх знал, что никакого поручения от Меньшикова или самого Петра у господина Поташова не имеется. — Сударь, — обратился к нему Семен, — во время прежних посещений усмотрел я в вашей келье сундучок, расписанный цветами. Не сможете ли удовлетворить мое любопытство, как оный предмет к вам попал? Денисов охотно ответил, что сундучок, расписанный цветами, привез тот самый старец Пахомий, которому, как известно, господин Поташов способствовал бежать из Соловецкого монастыря. И он спросил, почему этот сундучок господина Поташова заинтересовал. Семен сказал, что сундучок подарила ему невеста, «хорошо известная господину Денисову девица Дарья», а так как он собирается на ней жениться, то хотел бы получить сундучок обратно, если, конечно, у господина Денисова нет причин оставить его у себя. Не моргнув глазом, Андрей Денисов выполнил просьбу молодого помора, на чем они оба без сожалений и расстались. Снова Семен ехал по проложенной через сузёмок дороге. Восьмиконечные кресты продолжали еще стоять, только от непогоды они потемнели. Дорогу эту прозвали «государевой», и рассказы про царя, который работал вместе с беломорскими мужиками и протащил через сузёмок фрегаты, сохранились на долгие времена. Возвращался Семен на лошади (которую подарил будущий олонецкий губернатор), везя с собой сундучок, расписанный цветами, в платье, подаренном еще Корчминым, с жалованием, уплаченным Петром. Всю зиму на одном из островов в устье Нюхчи строили судно. В работе Семену помогал Фаддеич и многие из односельчан. Поморы всегда умели строить суда, но строили по старинке, как учили делать это еще отцы и деды. Семен применил многое из того, чему научился на петровских верфях. У своего судна он усилил крепление опруг и сделал более плавными обводы носовой части. Для того чтобы улучшить маневренность, он увеличил высоту киля и оснастил судно не совсем привычным образом. Но при всем этом он сохранил яйцеобразную форму старых поморских лодий. Ранней весной судно спустили на воду. Семен пожалел, что не было при этом Петра. Сейчас он выбил клинья сам, — и не без внутренней гордости. Но совсем не взволновало Семена освящение судна, которое с большим вдохновением совершил поп Иннокентий. К подобным вещам молодой помор стал относиться теперь едва не безразлично. А когда забывал, как нужно креститься — «двумя» или «тремя персты», то не делал этого совсем. Наконец в жизни Семена произошло большое событие: на выстроенном им самим судне он в первый раз вышел на промысел. Вместе с ним отправился Фаддеич. Они взяли с собой несколько молодых поморов, которых должны были обучить морскому делу. Когда судно выходило из губы, всех поразило, что может оно идти чуть ли не против ветра, — старые поморские суда так ходить не могли. Многие старики крестились: они опасались, что здесь «не обошлось без нечистой силы». Провожала Семена и Дарья. Только никто не знал этого, даже сам Семен. Как и прежде, девушка схоронилась среди скал на Кильбас-острове. Когда судно проходило мимо, Дарья увидела на носу два слова: «Верная Любовь». Так назвал Семен свое судно. «Верная Любовь» закончила промысел раньше всех. Семен распродал в Архангельске улов, рассчитался с товарищами и купил много гостинца на свадьбу. Сватом у него был Фаддеич. Дарья сама исполняла все плачи. Целых две недели длилось в Нюхотской Волостке свадебное веселье. Семен жалел, что не было среди гостей ни Петра, ни Меньшикова, ни Корчмина и особенно Щепотьева. Осенью следующего года промышленники, как обычно, возвращались домой. Первой появилась «Верная Любовь», так как могла круто ходить даже против самого противного ветра. Среди встречавших была и Дарья. С невольным трепетом молодой муж приблизился к жене, — Дарья держала на руках спеленатого ребенка. Робко прикоснувшись к нему, Семен спросил: — Петром назвали? Отправляясь весной на промысел, он попросил, что, если родится мальчик, пусть назовут Петром. — Нет, — ответила молодая мать, опуская глаза. «Значит, дочка», — решил Семен и спросил, как назвали дочку. Дарья посмотрела ему в глаза и, улыбаясь, сказала: — Нет, сын, да только назвала его не Петром, а Семеном, — так лучше. Зиму Семен провел в Волостке. Его не раз звали в другие селения помочь строить по-новому суда. А весной пришла через Меньшикова эстафета: у царя Петра было дело до помора Семена Поташова. |
||||||||
|